Текст книги "Любить человека (СИ)"

Автор книги: Mary Lekonz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

========== Часть 1 ==========

Свист крыльев. Песня ветра. Пьянящее ощущение полета. Далеко внизу, едва видимая сквозь легкую дымку облаков – желтая пустыня. Сверкающее небо – прямо над головой. Шикарная синяя грива с золотыми прядками развевается и трепещет, пронизываемая солнечными лучами. Крылья улавливают малейшие изменения воздушных потоков. Только танец высоты может отвлечь его от постоянной боли в сердце. В разбитом девятикамерном драконьем сердце.

Дым костров въедался в кожу, заставлял слезиться глаза. Песок повсюду. Лязг металла о металл. Запах пота, крови и незаживающих ран. И вдруг, среди гула походной жизни, волной, по нарастающей – обезумевшие крики тысяч глоток:

– Слава Царю! Слава Александру! Слава! Вечная слава!

В белом плаще и золотом шлеме, мимо вскочивших с земли воинов, на вороном Буцефале прогарцевал Царь, прекрасный, как Арес, дерзкий, как муссон, безумный, как черные южные ночи. Правая рука вскинута в приветственном жесте. Звучный голос пронесся по лагерю, подобно раскату грома.

– Победа с нами, мои воины!

Восторженный рев в ответ. Маттэйос выхватил свой клинок, потрясая им в воздухе, невольно заражаясь всеобщим ликованием. Черные глаза сверкали, короткие, подстриженные под шлем волосы встали дыбом от невыносимого счастья лицезрения великого полководца.

И – рядом с божественным Александром, тенью, чудным миражом, прекрасным мороком – он, свет и тьма, судьба и проклятие. Он, вечная и единственная любовь. Радость. Горе. Сосредоточение Вселенной. Синие сумасшедшие глаза. Черные прямые брови. Широкие скулы. Каштановые густые волосы, припорошенные желтой пылью пустыни. Смуглое поджарое тело, зацелованное жарким солнцем. И не только солнцем… Гефестион, друг и отрада Александра. Бесконечная боль Маттэйоса, командира десятой когорты.

Единственного отпрыска третьего соправителя Горной Долины.

Синего дракона, встретившего свою истинную любовь.

Он чувствовал его тонкий олеандровый пудровый запах даже среди дыма ночных костров. Невидимкой подкрался к царской палатке. Знал, что потом будет выть и драть грудь когтями, но ничего не мог с собой поделать. Гефестион, в легкой восточной тунике, стоял у входа. На его плечах тяжело лежали руки властелина полумира.

– Посмотри, какие звезды, мой царь, – чарующий голос вызвал дрожь по коже Маттэйоса.

– Для тебя, любовь моя… – Гефестион мог заставить быть нежным даже великого полководца. – Я не вижу звезд, я вижу лишь твои глаза. Твои губы – как густой нектар, пьянящий кровь. Твои руки – лианы, обвивающие меня на нашем ложе. Твои бедра поймали меня в силки. Твоя плоть слаще райских плодов, мой юный Патрокл…

Маттэйос услышал вздох.

– Я желал бы погибнуть раньше своего Ахиллеса, чтобы ты сам омыл меня, подарил последний поцелуй и предал огню…

– Если так случится, то я скоро последую за тобой, Гефестион. И не искушай меня сейчас. Завтра бой.

– Разве я посмею, мой царь? Лишь коснуться твоих властных губ…

Маттэйос слышал, как соединились их уста, и полог палатки скрыл звуки страстного свидания.

Воин вцепился в короткие густые волосы и пошел от лагеря, не разбирая дороги. Зачем он каждый день травил душевные раны, видя любовь своего суженого к талантливому вождю людей? Не проще ли было отказаться и скрыться навек в мрачных пещерах, предаться изучению летописей о старых мирах? Или подняться на мощных крыльях и низвергнуться в пропасть, отказываясь от долгого века без счастья? Ведь любовь у дракона – одна. Без той единственной любви сердце дракона – пепел, а мир – бесконечная череда тусклых дней и ночей. И все же Маттэйос избрал жизнь рядом с Гефестионом. Он оберегал его хитрой драконьей магией от копий и стрел. Ночными кошмарами нагонял непреодолимый ужас на полчища врагов. Помогал Александру завоевать для Гефестиона мир. В своей человеческой ипостаси мощный молодой мужчина пользовался уважением у соратников полководца, был внимательным к воинам и лично перевязывал раны после сражений. Заражал своей безудержной отвагой в бою, с безумным блеском в черных глазах увлекая когорту за собой. Две его наложницы боготворили господина, одурманенные небрежно накинутыми любовными чарами. Лишь хитрый Птолемей, лучший стратег Великого Царя, покачивал головой, подмечая взгляды в сторону царского любимца маскирующегося под фракийца Маттэйоса.

Маттэйос искусал кулаки в кровь, вглядываясь в зарево костров на горизонте. Вокруг царила ночь.

Его обостренные чувства требовали разрядки. Дракон был еще слишком молод и страдал от безответной страсти. Погружаясь в глубокий транс, он желал лишь одного – избавиться от сумасшедшей боли в сердце, боли скрываемой любви и страха близкой потери…

Он вышел из медитации за секунду до того, как услышал приближающегося всадника. Птолемей соскочил с вороной кобылы и протянул Маттэйосу флягу с тягучим крепким нектаром.

– Выпей. Завтра сражение. Не время сокрушаться о потерянных поцелуях.

Воин с благодарностью приложился к фляге, сделал вид, что пьет дурманящий разум напиток. Лучше бы он выпил и хотя бы на ночь позабыл о своей тоске. Улыбнулся соратнику – Птолемей был надежным другом и верным слугой Александра.

Пески Ливии… Кровопролитная битва с Дарием. Победа, победа… Вавилон, персидский рай, роскошь и красота легендарного восточного царства. И дальше – Средняя Азия, дикие скифские племена, Бактрия и Согдиан. Новые земли, новые народы. Вечная слава Александру! И сияние синих глаз лишь ему одному. А для Маттэйоса – теплое приветствие, мимолетный взгляд.

Дракон мчался на совет в Горную Долину. Родитель потребовал его присутствия для решения вопросов переселения одного из родов. Обсуждение предполагало наличие всех взрослых особей семей соправителей. Маттэйос оставил в войске удачную копию самого себя. Копия должна была слегка заболеть и не делать резких движений, благо в сражениях наметился перерыв, а Александр вздумал налаживать контакты с местными старейшинами.

Родитель Маттэйоса, огромный оранжево-красный дракон, соправитель Совета Десяти и Жрец Ветров, долго смотрел в темно-фиолетовые глаза сына. Раскинул кристаллы с острыми неправильными гранями. Гортанно запел, закрывая полыхающие алым огнем глаза, входя в транс, переплавляя в сознании прошлое и будущее. Маттэйос ощутил, как содрогается все его существование, как душа на высшем уровне впитывает информацию. Боль. Потеря. Отчаяние. Надежда… Пение прервалось. Родитель склонился над обессиленным сыном.

– Впереди испытания, мое сапфировое дитя, – длинные красные пряди с хрустальными и изумрудными бусинами переплелись с синей гривой Маттэйоса. – Тебе понадобится все мужество, чтобы стать счастливым. Люди – это всегда большое испытание. Так эмоциональны, так непостоянны. Жаль, что твоя судьба не сильфида ветра…

Маттэйос вернулся в лагерь задолго до рассвета. Почему так людно? Музыка, смех, танцы. Накинув магию невидимости, дракон прокрался к ликующей толпе. Сколько же он отсутствовал? По драконьим меркам – мгновения. Оказывается, прошел целый месяц. Праздновалась свадьба. Великий Александр брал в жены Роксану, дочь местного вельможи Оксиарта. Закутанная в тяжелые, расшитые золотыми нитями одежды, с накрытой бесценным убором головой, девушка источала черную ненависть к окружающим. Маттэйос поморщился от ощутимых темных вихрей вокруг хрупкой фигурки. Ночь вспыхивала огнями факелов, звучала восхвалениями, прославляющими царя и его юную супругу. Варварские обряды и одежды приковывали внимание.

Дракон вернулся в свои комнаты. Его копия переодевалась для следующей стадии празднования – молодых супругов следовало проводить на брачное ложе. Маттэйос развеял морок, расправил на себе богатую одежду, застегнул на запястьях драгоценные браслеты. За время длительного похода стратеги Александра обзавелись личными сокровищницами. Это немножко утешало Маттэйоса, который, как все драконы, был неравнодушен к драгоценным металлам и камням.

Под шумные песнопения длинная процессия двинулась к царскому шатру. Маттэйос машинально перешучивался с Птолемеем и Неархом, ближайшими стратегами царя. Он чувствовал присутствие Гефестиона в толпе, но никак не мог поймать его взглядом. Птолемей все-таки увлек дракона за столы, налил разбавленного чистой водой сладкого вина, подвинул блюдо с отменно приготовленной дичью. Маттэйос отвлекся на веселую застольную беседу. Оказывается, он проголодался, спеша через горные вершины и долины. Впрочем, лететь было относительно недалеко, ведь Александр уже направил свой взгляд в сторону родины Маттэйоса – в Индию и дальше, на край света. Там, среди заснеженных пиков Гималаев, и находилась страна Драконов.

Он слегка покачивался – алкоголь действовал на драконов приблизительно так же, как и на людей, но ощутимо слабее. Маттэйос чувствовал лишь легкий туман в голове, хотя все сотоварищи уже валялись на столах в невменяемом состоянии.

От царского свадебного шатра в сторону жилищ полководцев направлялся Гефестион. Он двигался медленно, своей вкрадчивой змеистой походкой, поднимая лицо к небу, словно вдыхая ночной воздух. Маттэйос следовал за ним, пытался запечатлеть в памяти каждый изгиб соблазнительного тела, каждый жест, взмах руки, легкий кивок головой на приветствия воинов.

У своего шатра молодой стратег остановился и вдруг привалился к вбитому в твердую землю копью, словно разом растеряв силы. Тонкие пальцы, так уверенно сжимающие в боях меч-ксифос, беспомощно цеплялись за древко. Плечи Гефестиона дрогнули.

Маттэйос вышел из тени. Он внезапно почувствовал боль влюбленного, который вынужден уступить любимого другому человеку. Пусть на одну брачную ночь, пусть женщине… Гефестион испытывал сейчас те же муки ревности, что терзали сердце дракона. Кажется, он неслышно шептал имя…

Камешек предательски хрустнул под ногой. Гефестион моментально выпрямился, повернул голову, но когда взглянул на Маттэйоса, красивое лицо выражало лишь спокойствие. Гефестион был достойным другом царя. Потрясающая выдержка. Синие глаза строги, чувственные губы изогнуты в улыбке.

– Ты заблудился между шатрами, Маттэйос?

Он знал его имя. Маттэйос и не надеялся на такую милость со стороны царского любимца. Это поразило дракона до такой степени, что мужчина подошел ближе, не отрывая взгляда от любимых глаз.

– Я… – он неожиданно для себя приложил левую руку к правой стороне груди, там, где бешено колотилось о ребра его сердце.

Немного неправильно для этого вида, но при трансформации Маттэйос где-то совершил ошибку и человеческое сердце теперь билось справа.

Гефестион не обратил внимания на такую мелочь, пытливо всматриваясь в почти незнакомого командира. На выразительном лице отражались все чувства, что переживал сейчас сам. Маттэйос понял, что выдал себя. Интуиция дракона подсказала признаться.

– Ты господин моей души, хилиарх*, – мужчина опустил голову, ожидая своей участи.

Услышал тяжелый вздох.

– На небе может светить только одно солнце, стратег. Прости… Маттэйос.

Гефестион скрылся в шатре.

Маттэйос не успел отойти к поющим непристойные куплеты воинам, когда высокая фигура в черном плаще метнулась под полог яркого пристанища Гефестиона.

– Гефестион! – послышался львиный рык Александра. – Негоже тебе, как обиженной деве, лить слезы в одиночестве. Разве она у меня первая жена? Как ты посмел печалиться? Обряд завершен, и я пришел к тебе за настоящей лаской и утешением. Гефестион…

Маттэйос быстро зашагал к кострам, чтобы не слышать ласковый смех любимого. Снова в объятиях другого…

Дракон смотрел в бездонное небо, пока Кратер суетился, отдавая последние приказы многочисленным слугам. Армия Александра расположилась в Экбатанах на зимовку. Основной лагерь разбивался за городом. Полководец с соратниками остановился в летнем дворце Дария.

Роксана, эта колдунья с глазами злобного мангуста… Маттэйос приставил к царской супруге в качестве подруг своих наложниц, и те постоянно меняли ее поганые зелья на воду и чистые напитки. Дочь бывшего правителя Оксиарта ненавидела царя и полководцев, покоривших гордое племя. И особенно Гефестиона, из-за которого Александр не мог подарить жене и империи наследника.

Гнилой сырой воздух с заболоченной реки отравлял все вокруг. Кого послушался Александр, когда принял решение остаться в этом гиблом месте? Сердце Маттэйоса привычно заныло. В последние недели он предчувствовал беду: она таилась в уголках глаз юркой молодой женщины, пылающей ненавистью, в гневном голосе полководца, принимающего противоречивые решения, в прозрачных слезах Гефестиона, украдкой стертых с загорелых впалых щек. Тоска мешала дракону мыслить ясно, держать человеческую ипостась в хорошем состоянии и настроении.

Он смотрел на приближающуюся черную точку и ощущал, как рушится мир. Сердце пропустило удар. Маттэйос вскочил на своего белого в яблоках жеребца и дернулся навстречу всаднику.

Птолемей не удивился, когда увидел скачущего к нему соратника, развернул вороную кобылу в сторону города.

Лишь через полчаса мужчины пустили лошадей рысью, давая передохнуть от бешеного галопа.

– Скажи мне, – громко попросил Маттэйос, смотря в напряженную спину Птолемея.

Воин попридержал свою вороную Ночь. Повернул голову. Он словно постарел за неделю, пока Маттэйоса не было около царского дворца.

– В городе болезнь, пришедшая с болот. Мы не знаем, как сказать об этом царю. Он твердо решил остаться на месте. И еще, Маттэйос…

– Гефестион, – одними губами выдохнул дракон.

Птолемей нервно дернул углом рта.

– После торжественных игр ему стало плохо. Мы сначала думали, отравился кислым вином. Но он до сих пор болен, тает на глазах. Александр в ярости. Крушит все вокруг. Зарубил личного лекаря и индуса, который напророчил скорую смерть обоим.

– А Роксана? – от страшного ощущения неизбежности у Маттэйоса потемнело перед глазами.

– Что станет с коброй? Жива и здорова.

Центурион без лишних слов взял повод короче, двинул шенкелем и поднял жеребца в галоп.

Маттэйос соскочил с коня, бросил поводья мальчишке, метнулся к знакомым покоям друга царя. Дворец встретил давящей тишиной и гнетущим мраком коридоров. Безлюдно. В горле зародился болезненный стон.

– Хилиарх в опочивальне Царя, – почтительно сказал кто-то рядом с Маттэйосом.

Дракон даже не понял, кто так вовремя дал ему столь точные сведения, бросился по запутанным лабиринтам бывшего украшения персидского города, к обширным комнатам Александра.

Полумрак спальни освещался смоляными факелами. Тяжелые кроваво-алые шторы затягивали окна. Лекарь в белых одеждах вытирал влажной тканью посеревшее лицо Гефестиона. Маттэйос опустился на колени перед широким ложем.

Гефестион так изменился за эти несколько дней. В уголках глаз собрались мелкие морщинки. Губы потрескались. Волосы потускнели. Лишь глаза жили на неподвижном лице, напоминающем скорбную маску. Истощенные руки и ноги мелко дрожали. Дракон втянул в себя воздух и выдохнул со стоном. Опоздал. Будь он здесь два дня назад, день назад, он смог бы спасти любимого. Теперь было уже слишком поздно. Коварный яд проник в каждую клетку юного тела, отравил кровь и мозг. Гефестион проживал последние минуты.

Ярко-синие очи вдруг остановились на лице центуриона.

– Скажи… моему Царю… Я умер с его именем… И улыбкой, как подобает воину…

Словно солнечным лучом вдруг озарилось его изможденное лицо.

– Александр… – он улыбнулся, выдыхая любимое имя вместе с последним глотком воздуха.

Лекарь отшатнулся, уронил чашку с водой на пол. Этот звук – разбившейся керамики, прозвучал для ошеломленного Маттэйоса, словно оглушающий рев камнепада. Не отрывая взгляда от застывшего, моментально ставшего ослепительно прекрасным лица, Маттэйос попятился к выходу. Прислонился плечом к стене. В жизни больше ничего не осталось. Он был пуст.

В спальню ураганом ворвался Царь. Отшвырнул трясущегося человека в белом. Упал на тело, громко стеная и рыдая. Проклинал Богов. Звал Гефестиона.

Силы… Где его силы?!

Надо выйти на свет.

Шаг прочь от того, кто был смыслом жизни.

Еще один шаг. Прощай.

Шаг. Не уберег, не защитил.

Шаг. Шаг. Прости. Прости…

Люди бегали, суетились в темных запутанных коридорах. Маттэйос шел по дворцу, сворачивая за углы и путая переходы, не замечая, как несколько раз проходил мимо широкой колоннады выхода.

Свет дня ослепил. На ясном небе сияло солнце, не потухшее в тот миг, когда перестало биться сердце Гефестиона. В почерневших глазах с вертикальными зрачками наконец появились слезы, а из горла вырвался дикий вопль.

Маттэйос кричал драконьи ругательства и мантры на своем языке, срывая в кровь человеческую гортань. Стоящие рядом слуги повалились на землю, зажимая руками уши, корчась от невыносимой боли. Кони рвались с перевязей.

Маттэйос бросился бежать из ненавистного города людей. Быстрее, быстрее, на грани трансформации. И, не выдержав отчаяния, едва прикрыв себя чарами невидимости, сорвался в полет на самой окраине поселения.

Родная стихия приняла Маттэйоса в свои объятия, словно убаюкивая на широких потоках ветров. Дракон летел, планируя упругими крыльями, ничего не видя перед собой. Разве драконы умеют плакать? Плакало его навеки разбитое опустошенное сердце. Может, стоило остаться, разделить горе с Александром? Выплеснуть гнев в сражениях? Но драконья сущность Маттэйоса велела возвращаться домой и рассказать о потере. Так было принято – все эмоции приносились Народу.

Вдали уже виднелись горы Предгималаев. Скоро он увидит алые глаза родителя, дарящие забвение… Скоро опустошит себя, отдав свою острую боль памяти соправителям.

Ласковые синие глаза… Каштановые густые волосы, у висков заплетенные в тоненькие косички, с маленькими бусинками на чуть завивающихся кончиках… Ироничные губы. Мускулистые руки. Он думал, нелюбовь – это самое страшное. Но теперь, когда Гефестиона вырвали из жизни, в самом начале его цветущей молодости, Маттэйоса накрывали волны ледяного непонимания. Как ему жить дальше?

Острая площадка скалы словно приглашала сделать остановку, собраться с мыслями перед возвращением. Молодой дракон процарапал когтями широкие борозды в твердой породе. Сложил крылья. Вокруг царила звенящая тишина. Музыка сфер. Ледяные вершины. И такой же лед отныне в его горячем сердце. Причудливыми ступенями скала спускалась в облака.

Маттэйос медленно расправил синие, с фиолетовым оттенком, сильные крылья. Улыбнулся, насколько позволяла драконья пасть. Резко оттолкнулся от скалы. Но не поймал воздушный поток, ложась на дорогу ветра, а позволил себе упасть, царапая и пробивая бронированную толщу аквамариновой шкуры. Вниз, на дно глубокого ущелья, истрепав в длинные лоскуты шелковые крылья, иступив острые когти, оставив на обледенелых выступах пряди сине-золотистой гривы.

– Гефестион… – выдохнул в равнодушное небо лишенный своей единственной любви дракон.

*Хилиарх – у македонян – должность командира хилиархии, то есть тысячи легковооруженных воинов. Перед походом в Индию, Александр произвёл Гефестиона в «хилиархи» и фактически поставил его вторым после себя человеком в государстве.

========== Часть 2 ==========

Маттэйос просматривал девятый том «Хроник», иногда кидая взгляд то на богато инкрустированный переплет, то на драгоценную закладку, словно сплетенную в кружево из тонких сапфировых ниток. Большие затейники эти гномы. Освоили технику расплавления кристаллов, вытягивали из бесценной плазмы упругие нити и творили невероятные произведения искусства. Наверное, люди, если бы увидели, то потеряли разум от зависти. Люди… почти такие же жадные до ценностей, новых впечатлений и знаний, как драконы… Жаль, живут мало… По изуродованным старыми шрамами крыльям прошла нервная дрожь. Маттэйос сощурил темно-фиолетовые глаза. Преувеличенно внимательно углубился в светящиеся руны, отвлекая сознание от воспоминаний – ранящих, приносящих боль до сих пор…

Огненно-красный дракон вихрем ворвался в нижние теплые пещеры. Родитель был самым радостным существом среди долгоживущих, даром что Вечный Жрец Ветров. Но сегодня, кажется, у него оказался повод. Яркая грива развевалась, протягивалась особенно длинными прядями чуть ли не до противоположной стены библиотеки.

– Душа твоего возлюбленного вновь реинкарнировала, я почувствовал вспышку жизни в мире людей. Так, как и в прошлый раз. Поторопись.

Черные когти непроизвольно процарапали борозды по каменной столешнице. Маттэйос едва удержался от того, чтобы немедленно не взвиться из нижней пещеры в ледяной воздух Гималаев.

– Ты поможешь мне его найти?

Алый дракон покачал косматой головой.

– Это работа для твоего сердца.

Маттэйос расправил крылья. Они переливались синими искрами, превращая выпуклые рубцы в едва заметные темные узоры на гладкой шелковой коже.

***

Визгливый женский голос резанул слух прямо с порога:

– Дорогая, я ведь просила тебя не раскидывать свои вещи. Ты и сама неряха, и сестру подбиваешь на то же самое!

– У меня переходный возраст, мне можно, – с ленцой отозвалась худая юная девушка со странной прической и пирсингом в носу.

Даниэль постарался незаметно прошмыгнуть мимо приемной матери, отчитывающей сестру за неаккуратность. Подобные перепалки случались каждый день. Сегодня парню не повезло, Хелен обратила внимание на так некстати вернувшегося из гимназии сына.

– Вот Дэнни никогда не бросает куртки и джинсы куда попало. Почему бы тебе не брать пример с него, а не со своих подозрительных друзей?

Девушка смачно выдула из жвачки розовый пузырь, громко хлопнула. Женщина показательно взялась за голову и ушла в кухню. Эмми перевесилась с перил, посмотрела на стоящего у нижних ступенек лестницы юношу.

– Хай, Дэн.

Сестра отличалась редким иммунитетом к недостаткам родителей, она их просто хладнокровно игнорировала. Хотел бы Даниэль так абстрагироваться. Но не мог, хотя Роберт, Хелен и их дочери-погодки Эмми и Элли были парню приемной семьей. Эмми тем временем съехала по перилам вниз.

– Счастливый ты, вот-вот стукнет восемнадцать и будешь свободен, как ветер, на следующий год поступишь в универ и свалишь отсюда подальше. А нам с сеструхой еще пять лет ждать…

Девушка сосредоточенно зажевала.

– Только не хлопай опять, – попросил Даниэль.

Умненькая сестренка выглядела клинической дурой, когда начинала надувать свои розовые пузыри.

– Данни, – Эмми вдруг умоляюще посмотрела на приемного брата. – Сходи с нами на школьный Хэллоуин, а? Ну что тебе стоит?

– Вообще-то я не собирался… – начал Даниэль, но Эмми перебила.

– Я знаю. Но нас одних родители не отпустят. Ну, пожаааалуйста…

Даниэль обреченно махнул рукой и пошел мимо громко жующего создания на второй этаж, в свою комнату.

– Я тебя обожаю, братик! – услышал вслед и улыбнулся.

Наглые девчонки добавляли перчику в серую реальность. Гимназия, постоянно недовольные родители. Он был бы прекрасным сыном, будь родным – прилежная учеба, хорошее поведение, без драк, но и без приторной идеальности, покладистый характер. Только приемные родители Даниэля не любили. Десять лет назад, движимые душевным порывом, навеянным христианской общиной, они взяли восьмилетнего мальчишку из приюта, хотя в семье уже были дочки-погодки. Даниэль помнил, как радовался в тот день, когда ушел из большой орущей толпы в СВОЙ дом, за руку со СВОИМИ новыми родителями. А присутствие двух маленьких сестренок, похожих на беленьких куколок, привело его в полный и окончательный восторг. Хелен и Роберт сразу оставили мальчика возиться с малышками. Так Даниэль и прикипел всем сердцем к сестрам, которые вскоре вместе с пухлявостью избавились и от ангельских характеров. Родители существовали фоном: вечно хмурый, замотанный на работе в автосервисе отец и всегда страдающая мигренями мать, запрещающая сестрам все, что «не положено» делать девочкам. На мальчика запреты не распространялись, он словно жил вне внимания неласковой женщины. Эмми и Элли Даниэля любили, хотя иногда ябедничали на него, задирались и замышляли разные козни. Но он всегда чувствовал их неравнодушие. Эмми первая замечала, когда приемный братик заболевал, а Элли – когда впадал в непонятную меланхолию. Тогда сестры объединяли силы и вытаскивали Даниэля из проблемы.

Вечером 31 октября Даниэль впустил в свою комнату двух существ, отдаленно напоминающих милых девочек. Он узнал Эмми лишь по черному цвету волос, сейчас стоящими вертикально, словно сестренка подключалась к розетке. Собственно, весь ее облик подтверждал догадку Даниэля: рваная футболка под кожанкой, драная джинсовая юбчонка и в довершение – черные колготки с дырами на коленках. Образ дополняли размазанный макияж, нарисованные синяки под глазами и подбородке, и брутальные ботинки, в которых парень с негодованием узнал собственные, заброшенные на чердак, гриндерсы.

– Я жертва маньяка! – довольно пояснила Эмми.

Даниэль попятился от глупой девчонки, сел на кровать и с ужасом сфокусировал взгляд на Элли. Насколько старшая была готична, настолько младшая напоминала приторную конфету. Розовое платье, из-под которого приглашающе виднелись кружевные панталончики. Белые туфельки. Куча разноцветных бусиков и браслетиков. Белокурые волосы, с выкрашенными розовыми прядками, в легкомысленных хвостиках. Серо-зеленые глаза хлопали наклеенными ресницами.

– А ты кто? Жертва-маньяка-до-встречи-с-ним?

Элли собрала розовые губки в романтичное сердечко.

– Она кукла, с которой никто не хочет играть, – печально сообщила Эмми.

– Оригинальные образы… – пробормотал Даниэль, впрочем, искренне поражаясь фантазии погодок.

– А ты кем будешь? Пастором или… Неужели гробовщиком? – Эмми ткнула пальчиком в черный строгий костюм-тройку, приготовленный Даниэлем для преображения.

Парень не сдержал ухмылки. Вообще-то, в прошлом году он представлял в нем трубочиста.

– Вампиром, – Даниэль показал белые вставные клыки. – Старым классическим кровососом.

Сестры одинаково закатили глаза.

– Вампиры перевернутся в своих гробах, – заметила Эмми. – От того, как их представляют жалкие людишки.

– Можно подумать, ты видела вампиров, – хмыкнул Даниэль. – «Сумерек» обсмотрелась.

– Все «Сумерек» обсмотрелись. Даже сами вампиры, – отрезала Элли, заглядывая в небольшой гардероб.

Эмми тем временем выскочила из комнаты брата и вернулась минуту спустя со своей новой черной футболкой. На мрачном трикотаже сверкал усмешкой огромный люминесцентный череп. Элли с радостным воплем выудила из шкафа узкие джинсы.

– Эй, я их только что купил! – протянул руки к обновке Даниэль.

Сестра охотно сунула ему черный деним. Эмми пинками вытолкнула розовую сестренку из комнаты брата, подмигнула парню.

– Вот и надевай. Наверх – футболку. Мне она велика, а тебе как надо будет. Мы за косметикой. Через две минуты чтобы был одетый!

Даниэль только вздохнул. Когда Эмми в таком состоянии, спорить с ней было бесполезно. Втиснулся в новые узкие джинсы. И зачем он послушался совета своего модника-одноклассника? Как в таких штанах двигаться-то? Он осторожно присел. Джинсы послушно приняли форму. Футболка сестры обтянула плечи и торс.

Наряженные сестры ворвались в комнату, словно боялись, что брат за время их отсутствия облачится в свой строгий костюм.

– Оу! – Элли окинула брата неожиданно женским взглядом. – Какие у тебя красивые длинные ноги…

– И задница, – удивленно протянула Эмми.

Даниэль внезапно покраснел от рискованных комплиментов.

– Это что? – показал он на ридикюль в руках Эмми.

– Будем преображать тебя в вампира!

Эмми уселась напротив брата и вывалила на кровать кучу разноцветных тюбиков, коробочек, кисточек… В свои тринадцать лет названая сестра имела свое особое мнение о вкусе и стиле. Не сказать, чтобы Даниэль разделял ее точку зрения, но сегодня разрешил девушке создать из него тот образ, который ей нравился. Парень слушал щебет Элли и ощущал осторожные прикосновения кисточки к коже.

Эмми последний раз провела широкой кистью по лицу брата и окинула придирчивым взглядом стилиста результат своих трудов. Элли загадочно улыбнулась. Даниэль повернулся к гардеробному зеркалу.

Из отражения на него смотрел… вампир. Белая ровная кожа будто светилась изнутри. Светлые глаза в дымке серых теней приобрели глубоко-синий цвет. Темные брови стали четче и длиннее, протянулись почти до висков. Острые скулы, впалые щеки. Черная обтягивающая одежда вытянула ноги, обрисовала прямые юношеские плечи, подкачанную грудь и сильный пресс. Удлиненные русые волосы, с осветленными кончиками, лежали на плечах, как у знаменитого романтичного героя Брэда Питта. Даниэль улыбнулся, обнажив белоснежные острые клыки. Действительно, вампир. Даже пожалел, что Realschule* на этот вечер оккупировали малолетки, и не с кем будет пофлиртовать, похвалиться своей «нечеловеческой красотой». А впрочем, в их маленьком городке он наверняка встретит массу знакомых.

Двигаясь на цыпочках, чтобы в полном облачении не попасться на глаза родителям, троица спустилась на первый этаж и просочилась на прохладную осеннюю улицу.

На один вечер улицы превратились в освещенные тыквенными головами шумные сборища нечисти. Смех, рычание, разноцветные конфеты в руках мелких разбойников и чертят. На главной площади города начиналось файер-шоу в китайском стиле. Над головами зрителей извивался гибкий красный дракон, управляемый длинными шестами. Из оскаленной пасти извергались огни пламени. Сестры еле увлекли очарованного юношу в сторону Realschule.

Большой зал был заполнен подростками. На сцене гремела тяжелая музыка. Пятеро мрачно разрисованных пацанов терзали инструменты, вещая неокрепшими голосами о тщетности бытия. Ученики реальшуле, достойные массовок фильмов Тима Бёртона, радостно отрывались под негармоничные напилы гитар. Где-то в первых рядах затерялись Эмми и Элли. Будущие рок-звезды были давними приятелями сестер и постоянной головной болью матери погодок, которая считала странных парней плохим примером. Даниэль ребят знал и имел по этому поводу противоположное мнение. Подростки просто дружили, совпадали во взглядах на жизнь и только начинали поглядывать друг на друга с неоформленным интересом. Потому старший брат присматривал за девчонками издалека, со скучающим видом потягивая томатный сок, как и положено вампиру. Он определенно имел успех в местной тусовке. Если бы девочки не были такими маленькими… Хоть бы одна старшеклассница! Сплошь подростки, максимум четырнадцать. Впрочем, Даниэль изначально планировал вообще отсидеться дома, почитать что-нибудь историческое. Иногда Даниэля расстраивал свой собственный характер. Он желал бы искрить темпераментом, устроить скандал приемным родителям, набить как-нибудь морду главному задире в классе, получить пятерку** и нахамить противной училке истории, которая перевирала факты и не стыдилась своего невежества… Но всё возмущение окружающими людьми очень быстро сводилось к печальной усмешке. Счастье еще, что темперамента хватало для занятий теннисом.