Текст книги "Право на выбор (СИ)"

Автор книги: Marlu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

В начале октября, проверив, не забыто ли чего, мы присели перед дорогой. Расставаться с этим домом, ставшим практически родным, не хотелось, и уезжать, зная, что никогда больше не вернешься сюда, было грустно. По крайней мере, у меня в голове бродили такие мысли, майор же, ах нет, уже подполковник, был спокоен и собран.

– Тебя не будет мучать ностальгия? – не выдержал и спросил я.

Он посмотрел на меня внимательными серыми глазами и пожал плечами.

– По дому нет. Вот если бы ты здесь оставался, тогда другой вопрос, а так мне в жизни слишком часто приходилось переезжать, поэтому нет, я не привязываюсь к месту. Бессмысленно.

В квартире нас встретил Васька, лихорадочно ликвидирующий следы пребывания посторонних личностей. Я брезгливо сменил постельное белье, сделав внушение, чтобы он больше никогда не смел кувыркаться на нашем диване со своими любовниками. Рыжий кивал и соглашался, правда, уверенности, что он не повторит свои подвиги в наше отсутствие, не было – похоже, Василий пошел вразнос.

– Ну вот, а говорил, что на его специальности одни девушки, – бурчал я вечером, устраиваясь поудобнее, чтобы почитать любимый с детства журнал «За рулем».

– Не он один так думал, вот и набралось там таких бестолочей половина потока, – ответил Андрис, сидя за столом в нашей комнате и стуча по клавишам ноута.

Насколько я мог видеть со своего места, это не была переписка, скорее, он набивал какой-то текст.

– А что ты делаешь? – проявил я любопытство.

– Монографию пишу, – отозвался он отстраненно. – У меня очень много фактического материала о поведении людей в стрессовых ситуациях, в условиях военных действий, при угрозе теракта и так далее, вот и пытаюсь создать универсальное руководство в помощь работающим с такими людьми психологам. Одно время думал даже диссертацию написать, опубликовал несколько статей в узкоспециальных журналах, но… – он пожал плечами, – не сложилось. Да это и не важно, – он снова углубился в работу, а я посмотрел на комбата с еще большим уважением: сколько же еще тайн сокрыто в нем?

Против ожидания работу подполковнику в отставке оказалось найти непросто. Да, ему звонили, прочитав резюме, приглашали на собеседование, но так ничего и не предлагали в результате. Он хотел работать по специальности, но внешность и манеры отталкивали потенциальных работодателей, да и кто бы проникся доверием к оберштурмбанфюреру с холодным прищуром пронзительных серых глаз? А серый костюм, белая рубашка и военная выправка усиливали это ощущение. А уж если кто видел его в черном плаще и фуражке… Вот в кино бы его взяли, а психологами народ предпочитал видеть девочек, заочно закончивших курсы по предмету и считающих себя крутыми специалистами.

Андрис бесился. Он не привык проигрывать, он, который, по его собственному признанию, умел уговорить кого угодно на что угодно, не мог получить работу. Есть от чего сходить с ума. Жить с ним в одном доме становилось все сложнее. Я, как заправская жёнушка, задолбался гасить конфликты и успокаивать расходившегося любимого. Васька все чаще хлопал дверью и уходил к друзьям, только чтобы не подвергаться воспитыванию со стороны Андриса. Ситуация грозила выйти из-под контроля, и это несмотря на то, что денег нам хватало; но бездействие превращало умного и целеустремленного мужчину в медведя с занозой в лапе. Так дальше продолжаться не могло, нужно было что-то срочно предпринимать, но вот что?!

Выход нашелся неожиданно: в нашу контору срочно потребовался переводчик на место неожиданно попавшей на сохранение девушки. Кадры рыли носом тонны навоза в виде выпускников курсов и специализированных вузов, но пока уровень подготовки оставлял желать лучшего. Особую трудность представляло то, что нужно было знать и английский и немецкий на очень хорошем уровне, причем господин Карл каждый раз кривился, слыша сильный акцент или нелепые ошибки претендентов на должность.

– Не понимаю, – говорил он, расхаживая по приемной и обращаясь преимущественно ко мне. – Просто не понимаю. Почему нельзя хорошо выучить простой и доступный английский язык? Почему нельзя выучить логичный и четко структурированный немецкий язык? Ведь во время войны, я знаю, ваши люди после школы шли переводчиками и даже успешно выдавали себя за немцев. Куда все делось? Ваше образование катится в пропасть.

Я молчал. Во-первых, сказать было нечего, все было именно так, наша страна благополучно просрала одну из самых лучших систем образования в мире, а во-вторых, меня вроде как и не спрашивали.

Дома я достал тетрадь с очередным заданием Гюнтера и принялся грызть карандаш, соображая как правильно расставить отделяемые приставки в упражнении. Хлопнула дверь, и за спиной остановился Андрис, только что вернувшийся из магазина.

– Чем занимаешься? – поинтересовался он, разглядывая мою писанину.

– Учу немецкий, – признался я довольно уныло, – такая тема гадкая.

– Да, с этими приставками не один карандаш сгрызешь, – усмехнулся он. – Но у тебя ошибка здесь и здесь, – он указал пальцем где именно.

– Ты его знаешь?! – чуть не подскочил я на стуле.

– Еще бы не знать, – он пожал плечами, – у меня мать немка. Считай второй родной.

Шарики в голове завертелись с бешеной скоростью: елки зеленые, это что же получается, он мне может помочь в изучении и немецкого?! И дальше следом в мозгу вспыхнула мысль – а раз он знает два языка, то…

– А ты не хочешь пойти в нашу фирму переводчиком? Как раз вакансия есть.

Оказалось, не хочет. Пришлось уговаривать, что это временно, что как только найдется устраивающая его по всем параметрам должность психолога, то всенепременно он туда сразу же перейдет. Как маленький прямо. Даже удивительно. Хотя следует признать, что ломался мой бравый подполковник недолго, скорее всего подумал, что уже почти полтора месяца без работы, и в ближайшем будущем никакой шикарной перспективы не предвидится.

Карл, как основной деловой партнер нашей конторы, имел право голоса при выборе тех менеджеров и переводчиков, которые работали непосредственно с его компанией, весьма крупной, надо сказать, и занимающейся производством высокотехнологичного оборудования для энергетики. А еще у него был целый НИИ, который занимался энергоэффективностью зданий и сооружений, технологиями Intelligent Building (интеллектуального здания), поэтому наш гендиректор так и плясал перед ним, позволяя некоторые вольности и чудачества.

Господин Шахтенмайер одобрил кандидатуру, правда, без особого восторга, к моему безмерному удивлению, но тем не менее Андрис получил работу и приступил к выполнению своих новых обязанностей.

Бравый комбат постепенно привыкал к гражданской жизни, обстановка дома пришла в норму, Василий вернулся в родные пенаты. И все вроде стало хорошо, как вдруг к нам на огонек забежала Светка. В последнее время она стала жутко занята – записалась в школу дикторов. В этом мы с ее полностью поддерживали: голос у нее был шикарный.

– Мальчики, у меня для вас новость.

– Та-ак, – протянул я, просто физически ощущая запах нефтепродуктов в воздухе.

– Не надо волноваться, но Надежда Ивановна собралась квартиру продавать, – выдала информацию девушка.

– Как продавать? – стало обидно: мы так хорошо прижились в этой квартире. – А мы куда?

– Я хотела узнать, а вы ее покупать не будете? Ипотека, например, и все такое?

Я закрыл глаза.

-Сколько она хочет? – поинтересовался комбат.

Светик назвала сумму, она хоть по сравнению со стоимостью других квартир и была гораздо меньше, но все равно маленькой ее никак не назовешь.

– У меня есть деньги, думаю, сможем выкупить, – неожиданно сказал Андрис. – Не забывайте, я военный с редкой специальностью, зарплата хорошая была. Тратить некуда, на всем готовом же. Опять же мне квартиру в Чите дали, я ее продал, – пояснил он, видя наши недоуменные взгляды. -Давайте выкупим и будем жить на своей жилплощади, ремонт сделаем, мебель купим в конце концов.

– Тогда я скажу ей, что вы согласны, – просияла Светка и умчалась, даже не допив чай.

Так мы обзавелись квартирой. Она, может быть, и была не самой лучшей, но нас устраивала полностью и тем, что находилась в хорошем зеленом районе с развитой инфраструктурой, и тем, что до метро было минут семь хода. Тем более хорошая кирпичная пятиэтажка с квартирами улучшенной планировки и отдельными комнатами давала фору многим блочным новостройкам на краю географии.

К сожалению, идея помощи в немецком со стороны Андриса претерпела полный крах.

– Я тебя почти не понимаю, – жаловался я, причем не то чтобы мне не хватало словарного запаса или знаний грамматики, просто произношение моего собственного немца сильно отличалось от того, к чему меня приучили другие: что Карл, что Гюнтер говорили мягче, звонче и в целом намного мелодичней. Когда я слышал речь Андриса, то понимал, почему немецкий называли грубым и лающим: согласные он произносил тверже и глуше, слова выговаривал жестче, паузы между словами делал более отрывистые, а значения некоторых слов я не мог угадать на слух, просто потому, что он произносил их совсем не так как, я привык слышать в тех же телепередачах или на работе по телефону.

Пару раз чуть серьезно не поссорились и единогласно решили, что надо закончить эту пытку, и я продолжил заниматься с Гюнтером. Однажды, когда мы закончили немного раньше, я все же рискнул спросить по поводу произношения и получил в ответ маленькую лекцию о немецких диалектах. Оказалось, что Карл саксонец и для него восточнонижненемецкий диалект Андриса звучит слишком грубо и резко, опять же, произношение слов иногда отличается.

– Но Карл же, кажется, из Бремена, – память подсказывала мне, что Бремен не находится в Саксонии.

– Переехал, – улыбнулся Гюнтер, – немцы часто переезжают из-за работы.

– А вы? – решил уточнить я.

– И я, – утвердительно кивнул он. – И я тоже саксонец, из Дрездена, поэтому вам и легко с нами разговаривать и поэтому вы с трудом понимаете прусский диалект. Простите, мне пора, до свидания, – Гюнтер расплатился с официантом, надел пальто и пошел на выход из кафе, а я остался допивать кофе и размышлять о только что услышанном.

Неуклонно приближался Новый год. Москву начали украшать чуть не с ноября месяца, но отсутствие снега портило ощущение от приближающегося праздника. Василий сказал, что сваливает к друзьям, и мы было уже настроились на тихий семейный праздник, как прилетела тайфуном Светка и заявила, что мы идем с ней встречать Новый год к каким-то друзьям и что отказы не принимаются. Обещала интересную программу, настоящего Деда Мороза и Снегурочку и велела запастись костюмами.

– Что-то мне подсказывает, что она имела ввиду не офисный вариант одежды, – почесав в затылке, выдал майор, то есть подполковник, разглядывая захлопнувшуюся за ураганом Светлана дверь.

– Купи своему «что-ту» шоколадку за догадливость, – посоветовал я. – Хорошо хоть до эпохального события осталась еще неделя – сможем подготовиться.

На работе намечался грандиозный корпоратив. В этот раз снимать клуб не стали, а пригласили особо отличившихся сотрудников на мероприятие с участием прессы и телевидения. Гендиректор, выдавая премии по итогам года, провел разъяснительную беседу по поводу перспектив и горизонтов и выхода на новый уровень. Так что роли нам обозначили, осталось только отыграть спектакль.

В банкетном зале расставили столы буквой П. Искусственная ель, украшенная явно не силами сотрудников, а с помощью дизайнера, привлекала внимание яркими красными шарами и золотыми бантами. Все-таки в России традиционно украшали новогодние деревья иначе. Улыбнувшись, вспомнил нашу с майором «елку» в бане, в паху приятно заныло, понятно, что возбудился я не на новогоднюю атрибутику, а на сладкие картинки наших с майором игрищ. Ничего, дома мы будем не очень поздно, вполне можно будет…

– Константин Константинович, – возле меня нарисовался с бокалами шампанского Гоша, мой верный враг. – Не желаете промочить горло?

– Нет, не желаем, – вежливо отказался я.

– Что ты морду кривишь при виде меня, – он говорил негромко, улыбаясь, так что со стороны создавалось впечатление дружеской беседы. – натурала из себя строишь, делаешь вид, что презираешь, а сам... – он залпом осушил один из бокалов. – Я тебя насквозь вижу!

– Иди проспись! – брезгливо сказал я, удивляясь, что вечер только начался, а этот уже набрался. Хотя, может, с утра начал.

– С тобой, мой котик, всегда, – он призывно облизал губы.

Сука какая! Не хватало, чтобы еще это увидел Андрис. Мы, конечно, на работе делали вид, что даже почти и не знакомы, и никто не был в курсе наших отношений, но стоять и слушать эту галиматью не хотелось, поэтому я молча развернулся и пошел к компании, в которой заметил нашу секретаршу. Очень вовремя зазвучала музыка, и я пригласил ее на танец, искренне надеясь, что Гоша немного придет в себя и не будет больше ко мне цепляться.

Торжественную речь директора я пропустил мимо ушей, она была целиком и полностью предназначена для журналистов и расписывала успехи и достижения нашей фирмы на ниве и бла-бла-бла.

Улучив момент, я тихо смотался в туалет.

– Чего от тебя хотел этот хмырь? – за спиной как всегда бесшумно появился Андрис.

– Да ну его, – попытался уйти от разговора я. – Придурок озабоченный. Не успокоится никак, что его послали.

Морщинка между бровей комбата разгладилась, и он легонько чмокнул меня в губы. Авансом, так сказать.

От двери раздались аплодисменты.

– Браво! – закричал пьяный Гоша. – Я ж сказал, что нихуя ты не натурал, а наш.

– Гоша, – предостерегающе начал я.

– Слышь, Андрей Витальевич, давай его на пару разложим, – предложил он, – я от его попки уже год с ума схожу, – пьяно пожаловался он.

– Заткнись, идиот! – заорал я, выведенный из себя.

– Сам заткнись! – заорал он в ответ. – Целку, сука, строил, я вокруг него как дурак прыгал, а он перед первым же встречным ноги раздвигать готов! Чем мой-то хуй тебя не устроил?!

Комбат хоть и отличался железными нервами, но не стерпел и врезал придурку в солнечное сплетение и затем, чтобы сбросить напряжение стукнул кулаком в стену. Так бы осталось это «маленькое недоразумение» секретом мужского туалета, если бы не журналисты, которые сбежались на крики как стервятники. Гоша, пьяный в сосиску, умудрился, падая, разбить себе нос и теперь заливал кровищей светлый кафельный пол, делая картину произошедшего совершенно жуткой. Со стороны казалось, что в конец озверевший Андрис отметелил Гошу до полусмерти, и разбитые костяшки пальцев говорили об этом же.

Блять, два мужика подрались из-за «дамы». Сомнительная честь, однако – выступать предметом поединка. Какой только бред не лезет в голову, когда понимаешь, что вот он, звездец во всей своей красе. Журналисты, гендиректор, его зам, сотрудники… Как они все поместились на сравнительно небольшой площадке перед туалетом? Господи, опять туалет, кажется, у меня на эти общественные заведения начнется самая настоящая аллергия.

Губы генерального были плотно сжаты, желваки ходили на заострившемся от ярости лице так, что было страшно.

– Вы уволены! – прозвучал в тишине его голос.

Гоша оскалился, радуясь, что нам прилетело.

– И ты тоже! – повернулся к нему гендиректор, – мне на фирме пидоры не нужны! – развернулся и вышел, печатая шаг.

Терять нам было уже нечего и мы, взявшись за руки, переплетя плотно пальцы, покинули зал под пристальными и нездорово-любопытными взглядами присутствующих.

Глава 26

Народ расступался перед нами, как Красное море перед Моисеем, как будто люди боялись случайно прикоснуться к нам, зараженным неизвестной смертельной болезнью. Хотелось кричать, что вирус гомосексуализма – это их больная фантазия, его нет в природе и, соответственно, заразиться им при прикосновении или воздушно-капельным путем невозможно.

К сожалению, наш эффектный уход с гордо поднятыми головами сразу на улицу был невозможен – зима, чтоб ее. Пришлось идти за теплой одеждой, натыкаясь тут и там на сотрудников и их жадно-любопытные взгляды, а учитывая, что Андрис мою руку так и не отпустил, то разговоров им хватит до следующего Нового года.

Мы молчали: говорить было не о чем, да и чужих ушей вокруг было слишком много. В коридоре нас догнал коротышка Карл.

– Господа, минуточку внимания, – он резво заскочил вместе с нами в лифт.

– Да, господин Шахтенмайер, – вежливо отозвался я.

– Послушайте, я знаю, насколько гомофобна среда в России, вряд ли вас оставят в покое, поэтому приглашаю вас работать в Бремен.

Сказать, что я офигел, это ничего не сказать. На лице комбата не дрогнул ни один мускул. Та-ак…

– Простите, это предложение относится к нам обоим? – ненавязчиво уточнил я.

Надо отдать должное Карлу, сориентировался он мгновенно.

– Конечно.

– Мы подумаем, – разлепил губы Андрис.

Все он понял, психолог чертов.

– Да, да, – закивал Карл, – подумайте, – и вручил нам по своей визитке, на которой значился знакомый наизусть номер телефона.

Всю дорогу до дома мы молчали, думая о том, что произошло сегодня. Вот уж правильно говорят: человек предполагает, а бог располагает. Только мы уверовали в то, что все будет хорошо и жизнь наладилась, как вот оно, привалило по полной программе.

– Ты понимаешь, что завтра придется поехать в отдел кадров и написать заявление об уходе? Выдержишь? – Андрис прижал меня к себе и закутал одеялом, как будто желая укрыть от всех невзгод.

– Куда денусь, – ответил я, – только я не понимаю, нахрена писать самому заявление? Пусть увольняет сам! А мы потом его по судам, по судам! – мстительно добавил я.

– Костя, иногда ты такой наивный, – он грустно улыбнулся и взъерошил мои волосы. – Лучше самому уйти с гордо поднятой головой и без нервотрепки, чем ежесекундно ожидать подвоха. Поверь, существует много способов избавиться от неугодных сотрудников. Задержался с обеда на пять минут – составляется акт, пожаловался клиент на твою грубость – акт. Это я так, к примеру. В результате увольнение или за профнепригодность, или за прогулы, а может быть, еще за что-то, но все подкреплено будет документально. Так что обращайся мы хоть в Европейский суд по правам человека, не добьемся все равно ничего. К тому же ты готов находиться постоянно в обстановке нездорового интереса к своей личной жизни?

Я посмотрел на свою «личную жизнь» и помотал головой – не готов.

– Вот то-то и оно. Законы и правила сами по себе, а реальная жизнь… – он не закончил и потянулся губами ко мне.

Акт любви получился нежным, тягуче-медленным с оттенком грусти от сегодняшних событий. Мы вместе, и это главное, нам все по плечу, и трудности мы преодолеем. А пройдет время, ситуация выправится, и мы будем со смехом вспоминать наши переживания – так думал я, устраиваясь поудобнее на подушке и прижимая к себе обнимающую меня руку.

К сожалению, знание жизни меня подвело, комбат оказался правее всех правых: даже когда забирали трудовые книжки, окружающая атмосфера давила так, что мешала дышать. Хорошо хоть нас не заставили отрабатывать положенные две недели.

Забирать вещи из кабинета я не стал – не было там ничего нужного и важного, пусть мой преемник просто выбросит все. На этом мы распрощались с когда-то гостеприимным местом и отбыли восвояси – на повестке дня стояла покупка новогодних подарков и поиск костюмов.

Веселясь и дурачась в загородном доме Светкиных друзей, читая детские стишки Деду Морозу и загадывая вслух шутливые желания, мы еще не понимали, в какой жопе оказались. Наверное, это и хорошо. По крайней мере, праздники ничем не были омрачены.

Зато после новогодних каникул мы оказались один на один с суровой действительностью. Наши физиономии крутили по телевизору, наше поведение разбирали умные и не очень люди, делая далеко идущие выводы из высосанных из пальца фактов. Только ленивый, слепой или глухой не тыкал в нас пальцами, когда мы выходили, например, в магазин. Поиск работы превратился в фарс. Ни о какой более-менее приличной работе в таких условиях не могло быть и речи, работодатели воспринимали нас как носителей бубонной чумы.

Порадовало какое-то движение, которое размахивало голубыми знаменами и срочно искало лидеров и борцов за справедливость и, не спрашивая о наших желаниях, априори записало нас в свои ряды.

В таких условиях подрабатывать даже репетиторством было невозможно – родители вспуганными ланями уносились от «маньяков-педофилов» вместе с чадами.

Все это было бы смешно, если бы не было так печально. День за днем, неделя за неделей… Благодаря интернету история не забывалась, а обрастала новыми подробностями, причиняя дополнительную боль.

Надо признать, что гендиректор очень ловко договорился с прессой: ни разу за всю кампанию ни про него лично, ни про контору упомянуто не было. То, что вместе с нашими двумя физиономиями мелькала еще и третья – Гошина, не утешало ни разу. Он-то как раз получил по заслугам.

По негласной договорённости мы с Андрисом не обсуждали происходящее, да и что там обсуждать, все было ясно и без всяких слов. С одной стороны, долго так продолжаться не могло, ведь все в нашей жизни имеет свое начало и свой конец. Как-то эта история должна была закончиться. Попытки поговорить о Германии комбат стойко игнорировал и почти замкнулся в себе. Что делать в такой ситуации, я не знал: мы не ссорились, но отдалялись друг от друга. Вместо сплочения рядов получилась глухая оборона. Достучаться до любимого не получалось, и лишь в постели возвращался он прежний – любящий и от этого еще более любимый.

Утром четвертого марта меня разбудил звонок в дверь. Открыл глаза – Андрис лежал рядом, потом в прихожей послышались голоса, ага, Васька проснулся и открыл дверь.

– Кость, тут к тебе отец пришел, – посунулась в дверь вихрастая рыжая голова.

– Позволь я пройду, – раздался знакомый до боли голос, и Ваську отодвинули в сторону.

Картина маслом. Я и мужик, мужик и я. В одной постели, под одним одеялом, в обнимку. Занавес.

– Константин, – голос отца сорвался на фальцет. – Я хочу с тобой поговорить. Наедине.

– Давайте я вас на кухню провожу, – быстро сориентировался в причине моей заминки Васька.

Отец, зыркнув на меня глазами, молча вышел за рыжим.

Быстро натянув на голую задницу домашние штаны и пригладив всклокоченные после сна волосы отправился на встречу неизвестности: в самом деле было непонятно, что могло привести отца ко мне, ведь все попытки ранее пообщаться наталкивались на стену непонимания и ультиматум – предоставить Василия своей судьбе и вернуться домой.

Разговор вышел неприятный и сумбурный. С тем, что я позор семьи, родители уже как бы смирились, но оказались неготовы к тому, что мою физиономию показывают по телевизору, да еще с соответствующими комментариями.

– Папа, – попытался я объяснить хоть что-то, но он протестующе поднял руку.

– Мы с матерью поняли, что ничего хорошего от тебя уже не дождемся и ты, – он с трудом сглотнул, но упрямо продолжил, – ты наш позор, наш крест. Чем мы с матерью заслужили такое, не знаю, всегда же старались дать тебе только лучшее, а ты…

А я не оценил, а я пошел по кривой дорожке, да лучше бы увидеть меня в гробу, чем иметь такого сына и слушать шепотки за спиной… Ох, ох, ох, что ж я маленьким не сдох? И не пришлось бы страдать хорошим людям, носили бы они скорбно цветочки на могилку, поставили бы приличный памятник…

– … поэтому считай, что у тебя больше нет родителей, – донесся до меня голос родителя.

Закономерный финал. Финиш. Ожидаемо даже где-то, только почему же так больно и холодно? Озноб пробирает до костей, как будто стою на ледяном зимнем ветру. На обрыве.

– Костя, Костя, – кто-то зовет меня, и сильные руки сжимают в объятиях, даря частицу тепла. – Чаю горячего, быстро, – отрывистая команда, дергаюсь, но это не мне. – Попей, на, осторожно…

Обжигаясь, пью огненную жидкость. Приторно сладко, но этот вкус не в силах перебить ту горечь, что поселилась внутри.

– Пойдем, – родной голос, я пойду за тобой хоть на край света.

Устраиваюсь поудобнее в объятиях любимого и волнах теплого одеяла. Хорошо. Боль понемногу отпускает.

– Костя, Костенька, прости меня, – сколько боли и безысходности в голосе, нельзя так, поднимаю глаза, встречаясь с его взглядом. – Прости, если бы я не был таким эгоистом, если бы отпустил…

Что ты говоришь? Без тебя? Я умру, ты мой мир, моя жизнь, ты все, что мне нужно. Не смей меня отпускать.

– Я согласен поехать в Германию, – шепчешь мне в ухо, целуя, кажется, я опять думал вслух.

Утром я позвонил Карлу.

Эпилог

Уже три года мы живем в славном немецком городе Бремен. Карл довольно быстро оформил нам рабочую визу, а мы, завершив дела, но все же несколько сомневаясь в своем выборе, поехали в чужую страну.

Не сказать, что уехать было легко. В связи с вынужденной безработицей наши и без того не слишком большие накопления растаяли, как лед на июльском солнце. Единственное, что было в нашей семье ценного – так это квартира, в которой так и не успели сделать ремонт, да и мебель купить как-то тоже руки не дошли. С одной стороны, продажа квартиры решала кучу проблем, но оставалось в глубине души некоторое сомнение: было боязно остаться совсем без ничего, без возможности вернуться. Васька. Тоже еще та проблема и головная боль. Да, квартира Андриса, он за нее платил, но мы в ней прописаны с рыжим тоже. Продавать вроде как и не хочется, да и из-за сына полка нельзя. Мы в ответе за тех, кто свалился нам на голову… Как-то так.

После долгих и мучительных размышлений на эту тему постановили Василия временно выселить в общежитие – Андрис, применив свои способности, договорился в вузе, и там закрыли глаза, что парень москвич – и взять предоплату за некоторое время вперед. По расчетам этих денег должно было хватить и нам на первое время за бугром, и нашему Васеньке здесь. Слава богу, наш новый работодатель оказался человеком порядочным и предусмотрительным. Карл мало того, что оплатил дорогу, так еще и предоставил служебную квартиру на первое время. Только потом, проработав в Германии некоторое время, мы поняли, что это было вполне в духе немецкой деловой этики: любая фирма, хоть сколько-нибудь заинтересованная в сотруднике, поступала именно так – оплачивала и дорогу и жилье. Правда, нашу признательность это не уменьшило. Все равно приятно.

Рыжий ходил, как пришибленный. Слишком много событий на него свалилось, но потом то ли сам додумался, то ли подсказал кто, и он, выбрав подходящий момент, разразился пространной, но благодарственной речью.

Суета и беготня последних дней на родине добивала. Нужно было утрясти миллион мелких деталей, упаковать вещи, которые следовало взять с собой, и решить, что делать с теми, которые брать не следовало… Светка, в целом одобрявшая наше решение и обещавшая присматривать и за питомцем и за квартирантами, чуть не умерла от счастья, когда я вручил ей достопамятную картину.

– Ксе-ен! – взвыла она, – за что?!

Андрис посмеивался, но не вмешивался – сам он сентиментальностью не страдал. Пришлось клятвенно заверять, что как только, так сразу заберу шедевр живописи к себе.

– Если не заберешь, я его тебе по почте вышлю или выброшу на помойку! – пригрозила она.

– Жестокая, – я картинно заломил руки. – Не прощу!

– Свет, убери это, – комбат благоразумно сделал паузу и не назвал мою картину никакими нехорошими словами, – в диван или на антресоли и не мучайся, – посоветовал он.

Все! Я обиделся! И не разговаривал с ними обоими долго. Минут пять, наверное. Ну что поделать, несмотря на все их недостатки и некоторую неискушенность в искусстве, я все равно любил их обоих.

Бремен встретил нас по-летнему теплой погодой и цветущей сиренью. Сирень. Кажется, я любил это растение нежной трепетной любовью. Оно четко ассоциировалось с чем-то хорошим, светлым, и с моим комбатом.

Квартира оказалась восьмидесятиметровыми апартаментами двухподъездного трехэтажного дома на шесть квартир. Правда, район не считался престижным, и инфраструктура была не очень развита, но то, что у нас была крыша над головой, мебель и даже посуда, искупало все. Подумаешь, что автобус ходил не очень часто, к его расписанию вполне возможно было приспособиться, а в магазин мы традиционно выдвигались в субботу.

Отношения между нами начали трещать по швам буквально через месяц. Увы. Успешному, состоявшемуся человеку, привыкшему быть на первых ролях, трудно было смириться с тем, что сейчас первую скрипку в нашей жизни играл я. Нет, не в личной жизни, а именно на работе. Карл взял меня своим личным помощником, и я продолжил заниматься тем же, чем и на родине, но как бы с другой стороны. Мне бы очень хотелось видеть лицо гендиректора, когда он видел на своем столе бумаги с до боли знакомой подписью. Моей.

Бывшая родная контора теперь не могла стребовать с фирмы Карла даже малейший бонус или уступку. Каюсь, следил за этим бдительно и даже не столько из мести, сколько из принципа: мой работодатель должен получать максимальную прибыль. Это конечно отражалось на моей зарплате, но душу грело совсем иное. Опять же мелкой пакостной мстей было общение с бывшими коллегами по телефону. По-немецки. Почти скороговоркой. Русский? Не-ет! Моя не понимать! Даже на английскую речь я все равно отвечал хорошей саксонской пулеметной очередью, получая ни с чем не сравнимое удовольствие.

А вот Андриса к переговорам с клиентами не допускали. Его завалили рутинной бумажной работой, которая и оплачивалась не в пример меньше моей. Он молчал, но напряжение нарастало. Как помочь и что делать, я не знал. Идти к психологам смысла не видел, как правило, они требовали присутствия обоих, а как уговорить любимого на такую консультацию? Порылся в интернете, наткнулся на чей-то гениальный совет завести кошечку-собачку или какое-то хобби. Примерил на нас, поржал, представив за вышиванием крестиком тихим семейным вечером. Какая только дурь не лезет в голову от безысходности.

Однажды вечером он пришел с работы изрядно злой и, размахивая каким-то журналом, стал возмущаться.

– Нет, ну ты представляешь! Эти зажравшиеся бюргеры пишут такую хрень! Как так можно, не понимаю!

Дальше следовала непереводимая игра слов, которая выдавала жуткое возмущение подходом немцев к какому-то аспекту психологии террористов или жертв террора. Если честно, я не особо вдавался, доставая курицу из духовки.

– Ну чего ты так возмущаешься, – примирительно сказал я, накладывая ему еду в тарелку, – они же очень благополучные, а это накладывает свой отпечаток. Возьми и напиши им письмо.

– Можно подумать, оно им нужно, – проворчал он.

– Или статью, – спровоцировал я.

Полвечера он молчал, а потом все же засел за ноут и разразился критической статьей, ссылаясь и на свой опыт и на публикации в российских журналах.