Текст книги "Право на выбор (СИ)"

Автор книги: Marlu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Право на выбор

Автор:Marlu

Рейтинг:NC-17

Жанры:Слэш (яой), Романтика, Психология, Повседневность, POV

Предупреждения:

Глава 1

Я вылетел из университета аккурат в зимнюю сессию. До марта еще бегал, пытаясь досдать хвосты, но не срослось. Срезался я на задумчивом предмете «Элементы информационных систем и организация каналов связи». Нет, он не был очень сложным и преподавательница была милейшая тетенька, но не срослось.

Понятное дело, что студент готовится к сессии в ночь перед экзаменами, но я, как бы это сказать, эту самую ночь провел гораздо более приятно – отмечал днюху очередной девушки. Да, не задерживались они у меня, потому что люблю разнообразие, а такой, чтобы мирилась с моими вечными походами налево, не нашлось. К таким вещам относятся спокойно либо шлюхи, либо совершенно равнодушные, чего мне не хотелось однозначно. Шлюх избегал как огня, считая ниже своего достоинства якшаться с ними, равнодушных после второго свидания не оставалось. Нет, теоретически существовали в природе совершенно не ревнивые женские особи, но мне такая экзотика в мои двадцать один пока не встречалась.

Несмотря на внешнюю доброту, Нина Николаевна оказалась женщиной с железными принципами, особенно если дело касалось ее предмета. Да, одногруппники рассказывали, какая она милая, хорошая и все такое прочее, но меня она, кажется, невзлюбила с первого взгляда. Возможно, просто услышала мои разглагольствования в коридоре о недалекости блондинок и о том, как получают ученые степени и звания особы женского пола. Не знаю. Однако в отличие от остальной части группы сдавал я экзамен по правилам, то есть тянул билет, отвечал на него письменно, сидя пред светлыми очами преподавательницы, получал свои законные два балла и шел на пересдачу.

Почему-то вместо того, чтобы выучить пару конспектов и почитать учебник, я надеялся на извечный русский «авось». Нет, в транспорте по дороге в универ я периодически делал слабые попытки почитать что-нибудь по теме, но сухая теория и определения физического и канального уровней убивали на корню мой слабенький энтузиазм и вгоняли в глухую тоску.

К третьему разу, когда надо было предстать пред светлые очи комиссии, я понял, что все, допрыгался. Наверное, будь я поумнее, посоветовался бы с родителями или подошел и чисто по-человечески пообщался с преподшей, но на тот момент я, закусив удила, тупо пер напролом. Причем потом, анализируя ситуацию, я понял, что фактически никто и не ставил себе целью завалить студиозуса, никаких вопросов, не входивших в перечень, выданный перед экзаменами, мне не задавали. Мне тупо надо было подготовиться… Но я, заливая пивом или чем покрепче горе, зло костерил в компании сочувствующих элементов сук-преподавателей, которые во что бы то ни стало хотят подвести бедного меня под отчисление.

– Ну что ж, Константин, – как-то грустно сказал заведующий кафедрой, поводя плечами, – к сожалению, даже минимальными знаниями по данному предмету вы не обладаете. Приходите в следующем году.

– То есть вы меня все-таки отчисляете? – тупо переспросил я, все же надеясь на отрицательный ответ: пусть я и не был отличником и время от времени имел хвосты, но чтобы так вот запросто избавиться от студента? Не верилось как-то.

– Ну вы же даже не подготовились, неужели трудно было хотя бы что-то почитать? – вмешался еще один преподаватель, мужчина уже в возрасте.

– А вы у нас ничего и не преподаете, чего вмешиваетесь, как будто понимаете в этом? – огрызнулся я, в душе понимая, что не прав, но меня несло от обиды и злости на все и вся.

– Не как будто, а хорошо разбираюсь в этом предмете, радиотехническое образование позволяет, юноша, позволяет, – он неловко встал и, чуть подволакивая правую ногу, медленно вышел из аудитории.

Нина Николаевна и заведующий кафедрой переглянулись и тоже стали собирать свои вещи.

– Я к декану пойду, – пригрозил я.

– Хоть к ректору, – любезно предложил мужчина, а я вылетел вон, громко хлопнув дверью.

Декан мне ожидаемо не помог, предложил только восстановиться через год, к ректору я сам не пошел: понятно же, что все сделано так, что не подкопаешься. Поэтому ничего не оставалось делать, кроме как отправиться домой.

Когда я вышел из здания университета, вся правда о моем невеселом положении начала наконец доходить до затуманенного злостью мозга: я попал и попал весьма крепко. В первую очередь надо было признаться отцу. Нет, сначала поговорить с матерью, чтобы она подготовила отца, а потом уже выслушать все, что он обо мне думает. Армии я не боялся, был уверен, что родители отмажут. В конце концов стоимость военного билета не настолько высока, чтобы предки не раскошелились. Тем более я точно знал, что эти самые сто шестьдесят тысяч отечественных рублей у родаков точно были и даже больше – папаня копил на новую тачку.

Возле подъезда, несмотря на еще довольно прохладную погоду, сидели наши местные кумушки. Увидев меня, как по команде поджали губы.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался я, проскакивая как можно быстрее мимо, чтобы не нарваться на какую-нибудь проповедь о дурном воспитании нынешней молодежи.

Если по ночам у подъезда собираются разные антисоциальные элементы, то при чем здесь я?! Ни я, ни мои друзья не грешим распитием пива или чего покрепче на святая святых бабулек, семечки не лузгаем, не смеемся визгливо и не орем песни до четырех утра. Мы культурно идем в клуб или отрываемся у кого-нибудь на хате.

Удачно проскочив сквозь строй, я окунулся в душную темноту подъезда. Опять в подвале трубу прорвало, что ли? И куда деваются лампочки, неужели так часто перегорают? Ощупью пробрался к лестнице и, миновав первый пролет, оказываюсь уже на освещенной территории. Консьержку в пятиэтажку никто не посадит, а то было бы здорово и лампочки целее.

Третий этаж, родная дверь. На минуту задержался, разыскивая ключи, потом вспомнил, что забыл их в другой куртке, пришлось звонить, надеясь, что кто-нибудь уже дома.

– Ключи забыл, – пояснил я открывшей дверь матери, протискиваясь мимо нее в прихожую.

– Ужинать будешь? – поинтересовалась она у моей спины.

– Буду, – ответил, подумав, что на сытый желудок сегодняшние новости воспримутся получше.

Я ошибся. Родительница после еды не подобрела. То ли на работе у нее был день тяжелый, то ли ПМС давил на мозги, только вот завелась она капитально. Поэтому вместо того, чтобы подготовить отца и потихоньку все спустить на тормозах, мать с порога начала орать, обвиняя его во всех смертных грехах.

Я тихо слинял в комнату, чтобы не отсвечивать, потому что понял, что керосином запахло очень сильно и сейчас разразится грандиозный скандал. Отец в нормальном своем состоянии был выдержан и особо не вникал в подробности жизни семьи: работа главным инженером не располагала, видимо, но в некоторые моменты, когда его доводили, спастись можно было только в подводной лодке.

Наивно понадеявшись, что, отсидевшись в своей комнате, я избегну громов и молний на свою несчастную голову, утром понял, что сильно ошибся. Надо было родственникам рассказывать, что меня выгнали из универа, в воскресенье вечером, а не в конце недели. Может, тогда бы и пронесло, а так…

Наругавшиеся предки, так и не выяснившие, кстати, кто виноват, что я вырос таким безответственным, наглым, высокомерным – господи, причем здесь это? – самовлюбленным болваном, с утреца пораньше поставили меня в известность, что я отправляюсь в армию. Теперь мы орали втроем. Вся суббота прошла в конфронтации, но родичи держались стойко: армия! Я нарыл в инете всяческих ужасов про дедовщину и про то, что бывают всякие ужасные случаи, тонко намекая, что они могут и не дождаться единственного сыночка домой. Бесполезно. Мама, конечно, несколько засомневалась, но отец стоял как скала:

– Я служил, и ничего, все нормально. Ты не хлюпик, вон какой вымахал. В качалку ходил, значит с физической подготовкой все нормально, – железные аргументы однако.

– Папа, когда ты отдавал долг родине, то была другая страна, а сейчас в армию идут только дураки, – попытался спорить я.

– Вот был бы умный, то и не пошел, – усмехнулся батя.

Я выбежал из зала и хлопнул дверью своей комнаты, закипая. Ах так?! Ну и пойду, сами будете ждать и мучиться, а я вам даже письма не напишу. Вот!

Глава 2

Через несколько дней мне вручили повестку. Оперативно. Я не стал прятаться и говорить, что никого нет дома, наоборот, с каким-то мазохистским удовольствием расписался в получении, и в моей жизни начался обратный отсчет.

Сдача анализов в поликлинике по месту жительства – фигня вопрос, не проблема, потом справочки взять из всевозможных диспансеров. Ну что ж, надо так надо, не хотят военные видеть в своих рядах психов, наркоманов венерических больных, ну и чтоб не кашлял на них никто – это святое. Все это заняло почти неделю, в течение которой я продолжал злиться и упорно не разговаривал с предками. Прекрасно понимая, что веду себя по-детски, продолжал показывать характер. Внутри клокотала обида, и мыслить рационально я был не способен.

Добивали очереди. В поликлинике, в диспансерах, везде. Хотелось уже поскорее закончить с этой беготней, с убийством времени в очередях. Неужели нельзя просто сделать запрос, разве военкомату не предоставят нужные справки в кратчайшие сроки? Последним этапом, бастионом, который надо было взять, была медкомиссия в военкомате. Замученный конфронтацией с родителями и бесконечными очередями, я надеялся, что мероприятие, которое организовывают сами военные непосредственно у себя под боком, пройдет тихо, мирно, спокойно и главное, быстро.

Как оказалось, зря надеялся. Толпы таких же, как я, призывников заполняли коридоры этого учреждения. Дополнительным бонусом к очередям и неприятным открытием для меня лично, стало то, что стоять в коридорах приходилось в трусах. Мимо проходил народ, молоденькие девчонки с какими-то бумажками в руках косились и чуть ли не хихикали, видя наши слегка посиневшие тушки. Не май месяц все же, и в коридорах было прохладно.

Радовало одно, что на самом деле этот самый медосмотр был формальностью и в кабинеты нас запускали человек по пять, огорчало опять же количество. Иногда возле какого-то из кабинетов образовывались заторы из наших полуголых тел, когда кто-нибудь из докторов выходил «на минуточку».

Одним из последних оказался кабинет дерматолога. Возле заветной двери скопилось порядочное количество народу. К вечеру мы все устали, проголодались и тупо хотели домой. Если в начале дня большинство парней как-то знакомились, переговаривались и зубоскалили, то сейчас в основном печально подпирали стены, давно требующие покраски. И здесь мы застряли надолго. Докторша, а это была тетенька в теле, с волосами, закрученными на затылке в унылый пучок, выбегала из кабинета с периодичностью раз в десять-пятнадцать минут. На пятом или шестом таком ее выбеге очередь тихо возроптала, а меня как дернуло высказаться, поэтому я с выражением и старательно имитируя рекламу, произнес:

– Если диарея застала врасплох…

Тетка остановилась, повернулась ко мне внушающей уважение грудью, на которой примостился скромный бейджик с выделявшимися на нем фамилией и инициалами Волкова М.Е.

– Примите имодиум, – проникновенно закончил я под нервное хихиканье моих сотоварищей по несчастью.

Врачиха еще раз зло глянула на меня темными глазами, прищурилась, сжала губы в тонкую линию и, так и ничего не сказав, ушла, печатая шаг, в конец коридора. Даже здесь было слышно, как она хлопнула дверью.

– Зачем ты ее злишь? – спросил парень, стоявший рядом.

– Может хоть так быстрее принимать будет, – ответил я.

– Зря, – произнес он, – мало ли что у нее случилось.

– Не боись, – я хлопнул парнишку по плечу, он крякнул и присел немного – рука у меня тяжелая, – хуже уже не будет!

Он посмотрел на меня как будто с сожалением, потер пострадавшее место и отвернулся.

В этот раз докторши не было особенно долго.

– Запор у нее, что ли? – бормотал я себе под нос, устав уже подпирать многострадальную стену и изучив все плакаты с наглядной агитацией в пределах видимости.

Спустя вечность докторша вернулась в кабинет, и следующие пять счастливчиков скрылись за заветной дверью. Наконец, настала и моя очередь.

– Снимите трусы, – шустро водя ручкой по лежащим перед ней бланкам, сказала Волкова М.Е., мельком глянув на нас.

Мы переглянулись с парнями и смущенно стянули с себя единственную остававшуюся на нас деталь гардероба. Пятеро голых парней со скукожившимися от холода достоинствами неловко переминались с ноги на ногу посреди кабинета.

– Повернитесь спиной, наклонитесь и раздвиньте руками ягодицы, – скомандовала докторша.

Мы нестройно развернулись и приняли унизительную позу. Врачиха продолжала писать. Зачем, спрашивается, нас ставить раком, если ты еще из-за стола не вылезла?! Я с трудом сдержался, чтобы не озвучить эту здравую мысль. Сзади раздалось шуршание и дерматолог занялась осмотром. Господи, что она там хочет увидеть?!

– Ну что, доктор, отсрочки не видать? – съязвил я, когда до меня дошла очередь.

– Повернитесь, откройте головку, – ледяным тоном сказала она, игнорируя вопрос.

– Здесь лучше видно? – съязвил я, врачиха зло посмотрела на меня, видимо достал вконец.

Дерматолог отшатнулась, когда я, не выдержав нервного напряжения, заржал, уж очень смешно она выглядела, осматривая мой член, да еще мысль эта, забредшая в уставшие мозги. Короче «конец – в конец» меня добил.

Я шел домой, поскальзываясь на подёрнутых ледком лужах. В кармане лежала повестка, из которой следовало, что явиться я должен в военкомат через три дня в шесть сорок пять утра. Неожиданно быстро. От этого на душе было погано и пробирал не то страх, не то мандраж, холодя внутренности. Неизвестность, вот что пугало, уж в этом-то следовало себе признаться. Следовало еще подумать, как с пользой провести эти последние оставшиеся денечки. Наверное, лучше всего податься к друзьям, гульнуть напоследок. Девочек там позвать, оторваться, так сказать, а то потом целый год придется о женском теле только мечтать. Интересно, хоть подрочить там можно будет? Или и кабинки в туалетах там отсутствуют как класс?

Под такие невеселые раздумья я дошел до своей квартиры. Дом встретил почти похоронной тишиной. Мать, сунувшаяся было ко мне с вопросами, быстро увяла под моим холодным взглядом и ушла к себе в комнату, где чуть громче, чем следовало, работал телевизор.

Хотелось поговорить с батей, расспросить про службу, про то, как себя вести и чего ожидать, но приходилось выдерживать характер, а среди друзей служивших не было. Буду единственным и неповторимым!

Наскоро перекусив, занялся обзвоном приятелей, хотелось пообщаться со всеми. Хата нашлась быстро – под такое дело Серый вытряс из родителей ключи от дачи. Все остальное было делом техники – организаторскими способностями меня бог не обидел. Результатом явилось нашествие в небольшой загородный домик пары десятков молодых людей и девушек, не сильно обремененных моральными принципами и понимающих, для чего их собственно позвали.

Трое суток пролетели в хмельном угаре, и совершенно незаметно подкрался день икс, последний в череде вольных и свободных. Друзья всем миром собрали мне одежонку похуже, так как разведка донесла, что шмотки, после того как призывнику выдают обмундирование, просто выбрасывают. Видок был еще тот. Чьи-то треники, размера на три больше, чем надо и с заплатками между ног, фланелевая рубашка, пожертвованная Серегиным дедом, дырявые кроссовки, которые кто-то жалостливый не донес до помойки, лыжная куртка веселенькой расцветочки и вязаная шапочка с помпоном довершала картину.

– Красавец, – глянув на себя в зеркало, произнес я.

– Не бери в голову, там все такие будут, – со знанием дела сказала Инга.

– Ты-то откуда знаешь? – вяло поинтересовался я.

– Брата двоюродного полгода назад провожала, – хмыкнула она.

– Ага, – сил на более содержательную беседу не было, да и девушка не относилась к разряду тех, с кем принято разговоры разговаривать.

– Слышь, защитничек отечества, тебя родаки разыскивают с собаками, – в комнате нарисовался Серый.

– Чего хотят? – вяло поинтересовался я.

– Хотят знать, что с сыночком все в порядке, – заржал Серега. – А сыночка-то отрывается на всю катушку, знает, что потом долгих триста шестьдесят пять дней и ночей не увидит и не поимеет ни одной телки!

– Отвали, – вяло огрызнулся я, думая, что пора бы завязывать с выпивкой, если к утру хочу оклематься и не сблевать где-нибудь в дороге.

– Ну я сказал, чтобы они завтра к военкомату подходили к без пятнадцати семь.

– Зачем? – удивился я.

– Да ладно тебе, ну проводят они ребенка в армию, все равно тебе с ними мириться когда-нибудь придется, – в словах друга было зерно истины. – Опять же кто тебе посылки слать будет?

– Ладно, – скрепя сердце сказал я, – чего теперь говорить, раз все равно придут.

В глубине души шевельнулась мысль, что они все же единственные родные мне люди на всем белом свете и любят меня. Наверное.

Глава 3

Итак, нас везли в Наро-Фоминск.

Позади остались почти бессонная ночь и ранний подъем, потому что добраться от дачи до города было еще той проблемой. Дорога прошла в полусне, смутно помню как нас собирали во дворе военкомата, что-то говорили, заводили внутрь, требовали паспорта и что-то с чем-то сверяли. Когда называли мою фамилию, офицеры странно переглядывались и, как мне казалось, проявляли нездоровый интерес к моей персоне, но не желающие толком открываться глаза и мозг, впавший в спячку, лишь вяло отмечали пристальные взгляды.

Внутри нас продержали, наверное, с час, пока не закончили все формальности, затем выгнали на улицу и от щедрот душевных выжалили полчаса на прощание с родными. Глаза против воли нашли в разношерстной толпе своих.

– Сынок, – глаза у матери были подозрительно блестящими.

– Мам, ну что ты, – у меня самого голос подозрительно сорвался и я обнял маму, вдруг показавшуюся маленькой и хрупкой.

Затем подошел батя, неловко сунул мне в руки черный пакет с какими-то вещами и тоже обнял. Неумело, по-медвежьи стиснув в объятьях.

Глядя на проплывающий за окном городской пейзаж – кажется мы ехали по МКАДу – я усмехался воспоминаниям. Да, выдержать характер до конца не получилось и молча сесть в автобус тоже. Наверное, на близких людей и в самом деле невозможно злиться долго. Сейчас в груди было больно от того, что они остались там, у ворот военкомата, одинокие и как-то разом постаревшие. Хотя это может быть всего лишь игра теней, обманчивое впечатление, созданное ранним утром.

Потом был распределитель на юге Москвы. Вспоминать о нем не хотелось, нас опять гоняли почти гольем по холодным коридорам, стригли, загоняли всем скопом мыться, выдавали сомнительного качества белье, зеленые камуфляжные штаны, гимнастерки, куртки и чудесную шапку-ушанку из искусственной чебурашки.

И вот теперь все из себя такие одинаковые мы ехали в Наро-Фоминск. Да, да, я как наивный чукотский юноша думал, что «в армию» попадают прямо из военкомата! По слухам нас ожидал карантин. Слово упорно навевало ассоциацию с каким-то старым советским фильмом про пионерский лагерь. Жаль, что нам ничего не говорят, перегоняют и перевозят с места на место как скот.

В автобусе висела тишина. Несколько десятков парней даже не пытались о чем-нибудь поговорить, потому что все возможные темы уже были обсосаны со всех сторон, да и офицер сопровождения, упорно буравящий меня глазами, пару раз прикрикнув, отбил желание чесать языками даже у самых общительных.

– Послушайте, – не выдержал я, – у меня что, лицо испачкано? Что вы на меня все время оборачиваетесь?

Офицер повернул голову, глянув на незначительную по его мнению букашку, которая тут посмела чего-то вякать, и растянув губы в ухмылке, лениво произнес:

– Да вот смотрю на придурка, который умудрился поссориться с военкомом.

– Я?! – мое изумление было настолько искренним, что сопровождающий опешил и даже перестал глумливо улыбаться. – Да я его и не видел ни разу.

– Странно, – пробормотал офицер, – но он лично распорядился отправить тебя куда подальше, чтобы служба медом не показалась, а товарищ Волков у нас не тот человек, чтобы за просто так кого-то гнобить.

– Волков? – слабо переспросил я, и страшная правда предстала передо мной во всей своей беспощадной ясности.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, довыступался, блеснул остроумием.

– Куда меня теперь? – безнадежно поинтересовался я.

– Не знаю, – пожал плечами сопровождающий, – пока вместе со всеми на карантин, а потом уж подберут тебе место службы в высоких широтах. Так что у тебя с военкомом вышло?

– Не с ним, на медкомиссии с врачом поцапался. Фамилии у них одинаковые, – пояснил я, чувствуя, что и без того не самое хорошее настроение неуклонно падает еще ниже.

– Понятно, – сказал офицер, отворачиваясь и теряя ко мне всяческий интерес.

Правду говорят: ожидание наказания хуже самого наказания. На своем опыте уверился, что в тысячу раз хуже! А еще пытка неизвестностью. Нет, конечно, никто из тех, с кем мне посчастливилось сидеть в карантине и постигать науку быть солдатом, не знал, куда в результате их пошлют, но все надеялись, что это будет недалеко от дома. Кто-то ссылался на какой-то приказ, что вроде бы сейчас запретили отправлять служить дальше трехсот километров от места призыва, но приказа никто не видел, а у офицеров не очень-то и спросишь.

Выполняя механически нужные действия, я безотрывно думал только о том, куда же я попаду и насколько плохо там будет. Маршируя по плацу или пришивая подворотнички, мысленно я рисовал себе всяческие ужасы, ожидающие меня в части.

От похоронных мыслей спасал только Устав. Его я почти возлюбил, потому что зубрежка позволяла хоть на какое-то время переключиться.

Приятелей я не заводил, стараясь даже сторониться стремящихся пообщаться сотоварищей. Увидев, что я не расположен к дружбе, от меня быстро отстали и, хоть и не крутили пальцем у виска, все равно считали странным.

День присяги наступил неожиданно быстро. Торжественность момента захватила даже меня. Начальство толкнуло речь, это как водится, видать, даже военные этим грешат, потом мы выходили из строя и произносили слова присяги. Ну вот, я и полноценный солдат. Теперь я в армии.

Назавтра за мной приехали. Недовольный и плохо выбритый капитан, отличавшийся паталогической молчаливостью. Я несколько раз пытался узнать, куда же собственно мы направляемся, но он сначала отмалчивался, а затем сурово рявкнул: «Отставить!», и я благоразумно заткнулся. Полдня он таскал меня за собой по каким-то ведомым только ему делам, и только поздним вечером мы оказались на Ярославском вокзале.

– Да, – говорил он в трубку, устраиваясь на нижней полке и загнав меня наверх, – все сделал… забрал… да со мной. Петр Леонидович, дорогой мой, ты попросил, я сделал, ты же не чужой человек. Будет твой протеже службу нести в Сибирском военном округе в лучшем виде. Не переживай! Давай, до связи! Супруге поклон.

Разговор, якобы не предназначавшийся для моих ушей, закончился.

Капитан посмотрел на меня и неожиданно подмигнул. От неожиданности я чуть не свалился с верхней полки и понял, что попал на самом деле по-крупному. Сидеть мне где-нибудь в тайге на богом забытой точке, сосать лапу и бегать до ветру под ближайшую елку. Закон Мерфи, блять, в действии. Как только думаешь, что все настолько плохо, что хуже уже быть не может, так обязательно оказывается, что та полосочка на зебре жизни, которую ты наивно считал угольно-черной, была на самом деле почти белой.

Почти пять тоскливых суток в поезде. Делать было абсолютно нечего. Сопровождающий мой быстро нашел себе компанию и весело проводил время, попивая пивко и перекидываясь в картишки с попутчиками. Я смотрел в окно, отмечая как менялся за стеклом проплывающий пейзаж. Когда еще вот так по стране доведется прокатиться. Правда, не больно-то и хотелось, но никто моим мнением по данному вопросу не поинтересовался, вот и приходилось изучать родные просторы. Из разговоров я быстро понял, что едем мы в Читу. А что я могу сказать про этот город? Да практически ничего, история с географией не были самыми любимыми предметами в школе. Пошевелив мозгами еще немного, но так и не выудив из них никакой ценной информации, решил все же не заморачиваться и, пока есть возможность, просто спать, вдруг удастся выспаться впрок?

К концу четвертых суток от лежания на жесткой полке у меня болели бока и спина, поэтому я даже с радостью воспринял окончание нашего путешествия.

Меня опять куда-то везли, военная буханка защитного цвета с черными номерами бодро бежала по довольно приличной дороге, оставляя километры пути позади. Лес. Безлюдье. Низкие облака над головой. Машина въехала в ворота, которые захлопнулись за ней, отсекая мирную жизнь там от неизвестности здесь. Забор с колючей проволокой. Смотровые вышки. Ё-мое, куда я попал?!

Глава 4

Я отодвинул от себя пустую тарелку. Гадость. Можно было бы и не есть, как делали это некоторые неразумные личности, но я к таковым не относился. Организму требовались калории, которых тратилось в процессе службы много, а брать их, кроме как из вот этого, неоткуда.

– Как ты можешь есть эти помои? – Ванька с трудом впихнул в себя последнюю ложку супа, скривился и тоскливо посмотрел на второе.

Я пожал плечами, потому что за время, проведенное в учебке, хорошо узнал этого парня. Вот хлебом не корми, дай поговорить, причем не важно о чем, да и вопросы еды мы обсудили за полтора месяца уже не раз. Меня это не раздражало, наоборот, за его болтовней легче было забыть о своих проблемах. На этой почве мы и подружились. Радовало еще то, что он спокойно отнесся к тому, что я москвич. Удивился, конечно, что уж больно далеко меня заслали отдавать долг родине, но, выслушав историю, проникся и старался помочь. Иван был родом из Красноярска и вечерами перед отбоем он много рассказывал о своем городе, и порой мне казалось, что я с закрытыми глазами найду те улицы и площади, про которые с такой любовью рассказывал друг.

Вообще мне повезло с ним, не знаю, чем уж я ему приглянулся, но Ванька всегда был на моей стороне. Сначала, когда попали уже в свою роту и начались наезды дедов, мы вместе сопротивлялись, а потом выяснилось, что один из них земляк Ванькин.

– Нет, ты представляешь, мы на соседних улицах жили и не встретились ни разу, – удивлялся он.

Я поддакивал, благоразумно промолчав, что в Москве можно жить на одной лестничной клетке и не видеться годами.

От земляка, который оказался в одном с нами отделении, оказалась большая польза, всяческие наезды со стороны старослужащих сразу прекратились. Поэтому можно сказать, что жизнью я был доволен. Кажется, месть военкома оказалась не такой уж и страшной. Да, часть специфическая, конечно, но служба есть служба, и наверняка в каких-нибудь ракетных войсках тоже полно своих заморочек.

Дни медленно тянулись, нехотя складываясь в недели. Почему-то на гражданке время идет иначе. Парадокс. Однообразие, рутина, привычные действия изо дня в день. Строевая, стрельбы, наряды на кухню, необходимость стоять на посту за себя и за того парня, уборка помещений, похожих на зал ожидания, и единственная отдушина – так называемое личное время, когда можно хоть немного побыть собой.

– Ксен, – подсел ко мне вечером Ванька, – слышь, у моего земляка днюха завтра.

– Рад за него, – ответил я, орудуя иголкой – подворотнички у солдата должны быть чистые.

– Кость, – тормошил меня приятель, – не тормози, нас пригласили. Сегодня вечером после отбоя пойдем в каптерку, – понизив голос, почти прошептал он.

Я поморщился, не люблю, когда друзья называют меня так. Ненавижу свое имя, а учитывая, что папа у меня тоже Константин, ненавижу вдвойне. Кто придумал эту семейную традицию? Ванька, заметив такую мою реакцию, тут же исправился.

– Ксен, ну что, идем? Отказаться же нельзя, обидятся.

– Вань, я не догоняю, если день рождения завтра, почему надо сегодня отмечать? – задал я животрепещущий вопрос.

– Ну это будет уже не сегодня, а завтра почти, – хлопнул меня по плечу незаметно подошедший именинник, – завтра нельзя будет не то что водяры выпить, а вообще пукнуть не по уставу. Проверка грядет, опять шмонать будут, командир роты в казарме будет ночевать, не забалуешь.

– А тебе лично доложили? – мне не удалось сдержать здоровый скептицизм.

– А как же! – самодовольно произнес Вадик. – Видишь птичку? – он указал глазами на худощавого парня с ежиком светлых волос, который держался особняком, но крутился у обычно пустовавшей койки.

– И? – заинтересованно протянул Иван.

– Народная дедовская примета: как только этот солдатик в части, жди проверки, – он довольно засмеялся.

Мы с приятелем недоуменно переглянулись и выжидательно уставились на парня.

– Тс-с, – он театрально приложил палец к губам. – Вечером, все вечером!

– Ты чего-нибудь понял? – после продолжительного молчания спросил у меня Иван. Столь долгая пауза выдавала глубокий мыслительный процесс, явно Вадик специально разжёг наше любопытство, и не пойти теперь уже было нельзя.

– А подарок? – заикнулся было я.

– Забей, – легкомысленно махнул рукой друг, – какие с нас подарки?

После отбоя мы незаметно пробрались в каптерку. Возле накрытой поляны нас уже ждали четверо старичков. Стол ломился от угощений. Черный хлеб, хлеб черный с томатной пастой, банка тушенки, небрежно открытая ножом, сало. Но самым главным украшением натюрморта были три бутылки водки. Я прикинул, что если выпить все, да под такую закуску, то до коек мы, пожалуй, не дойдем.

Вадик, прервав наше поздравительное выступление, махнул рукой: садитесь, мол, не отсвечивайте – и гулянка началась. Хотя я старался особо не пить, понимая, что завтра все равно придется нести службу, но зацепило меня нехило, что уж говорить о дедах, которые набрались уже порядочно. Разговор перескакивал с одного на другое, вертясь в основном вокруг темы, кто кем был на гражданке, пока Ванька, изведшийся от любопытства, не свернул его в нужное русло.

– Ну что тебе сказать про Сахалин, – хохотнул земляк, видимо, казавшийся самому себе сейчас весьма остроумным, – мальчик у нас на особом положении. Личный так сказать помощник господина майора Малиньша.

При упоминании этой фамилии я поежился: еще в учебке имел сомнительное счастье лицезреть ее обладателя. При взгляде на этого человека приходило на ум только одно определение: истинный ариец. Понятно, что майор имел прибалтийские корни, но уж очень пошла бы ему форма оберштурмбанфюрера СС и замечательно бы подчеркнула и высокий рост и отличную атлетическую фигуру. Никогда не забуду вымораживающий взгляд его серых глаз и плотно сжатые губы. За ту секунду, что он смотрел на меня, я чуть не поседел.