Текст книги "Долг и верность (СИ)"
Автор книги: Малефисенна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
– Спасибо, что согласились предоставить нам кров, – любезно поблагодарила я, прекрасно понимая, что у них и не могло быть выбора. Интересно, куда исчезли все постояльцы, когда Служба заявила свои права? – Надеюсь, я и мои люди не доставим вам неудобств.
На мою вполне честную вежливость хозяин ответил тем же. Надо сказать его сдержанность, наработанная опытом, а не лицемерность, была очень кстати. Мне он импонировал.
– Мое имя Эддард, госпожа. И я рад исполнить любую вашу просьбу. Желаете что-нибудь сейчас?
– Да, – я сняла намокший серый плащ и отдала в руки одной из служанок, – мне нужны две комнаты. Желательно поблизости и… Скажите, а сдаете ли вы чердак? – я видела здание снаружи: с чердака выходят только слуховые окна, достаточно маленькие, чтобы вылезти, а дверь наверняка только одна. Не тюремная камера, но максимально безопасное помещение из всего, что было сейчас в моем распоряжении.
– Конечно, госпожа. Но эта комната считается самой… простой.
– Уверяю вас, мы не привыкли к роскоши. Распорядитесь приготовить ужин нам всем, и… – я еще раз оглядела свои вещи, – ванну, пожалуй.
Чтобы ничего не упустить, осмотрела и своих людей. Темный так толком и не пришел в сознание, братья выглядели достаточно бодро, а вот Киану как можно быстрее нужна была моя помощь. Но и здесь я ничего конкретного сделать не могу, только промыть раны, что не удалось нормально сделать в дороге из-за нехватки воды. А вот потом останется дожидаться, когда приведут лекаря. И повезет еще, если тот быстро закончит с Лексом, у которого два дня назад началось заражение. Я бы справилась и сама, но с досадой обнаружила нехватку медикаментов. Так что в этот раз придется переложить работу на чужие плечи. Да и, если честно, не так сильно меня волновала жизнь Лекса. Как и жизни каждого из нас.
По лестнице подниматься было сложно. Кажется, тепло после холодного и мокрого воздуха окончательно сморило всех нас и в особенности заключенного. В итоге Рич и Арон просто затащили его вверх по лестнице, держа за руки и ноги.
Чердак действительно оказался душным и скупым на интерьер, покатая крыша урезала большое количество кислорода, но на одну ночь – а больше мне здесь оставаться совершенно не хотелось – можно и перетерпеть. Все лучше, чем под открытым небом. Дверь оказалась крепкая, с внутренней стороны был засов, как и с внешней. Вдоль стен стояли две кровати с металлическим каркасом.
– Служанка. Скажи своему господину, что сюда нужно еще одно спальное место.
Когда Темного сгрузили на принесенную кровать – хотя у меня была мысль показательно оставить его на полу, – он тихо застонал и поджал колени к груди. Неужели началась лихорадка? Неважно. Так или иначе, сила, которая каким-то чудом еще текла в его жилах, не позволит ему умереть от простой болезни, а для меня его состояние было выгодно – точно драться не полезет.
– Как и в дороге. Выходите по очереди и не спускайте с него глаз. Если очнется и не будет огрызаться, принесите поесть. Потом доложите мне, – братья кивнули и, дождавшись моего своеобразного «вольно», уселись каждый на свою кровать. Под их весом противно заскрипели пружины, но даже эта откровенная скромность собственника, уверена, не испортит им ощущение комфорта. – Киан, идешь со мной.
– Слушаюсь.
Мои апартаменты находились этажом ниже и оказались более уютными. От основной комнаты с большой двуспальной кроватью, софой, маленьким пуфиком и туалетным столиком шли две узкие двери. Полагаю, за одной из них была ванная комната, за другой – комната для слуг. У меня был только Киан. Отойдя от прохода, я пропустила вперед солдата, несшего два моих сундука: со сменной одеждой и остатками лекарств. Оружие я всегда носила при себе.
– Можешь быть свободен. Хотя… – рассмотрев слишком щуплую для воина фигуру и молодое лицо, я передумала отправлять его на улицу. – Останешься в обеденном зале. В случае необходимости будешь связным.
– Да, госпожа.
Едва за ним закрылась дверь, Киан неловко покачнулся и, выгнув спину, скривил лицо. Что же, ванная подождет: скатавшаяся по моему телу грязь и пот – не одно и то же что спекшаяся кровь.
Ариэн
Я смутно понимал, что происходит. Поднимают на ноги, куда-то ведут, бьют по ребрам или пытаются заставить меня что-то выпить… Всю дорогу кто-то сидел рядом: караулил и пытался задеть, еще больше выматывая. Еду не давали, но я не собирался просить. Лучше умереть сейчас, чем в столице на потеху публике. Вначале еще были мысли попытаться сохранить силы и вырваться, но теперь я уже не мог ничего противопоставить и сыграть на внезапности.
Тот разговор с невольником – я даже не спросил его имя – что-то сломал внутри. Он показал, что верит мне. В меня. Вот только я в себя не верю. Кому я такой нужен: лидер, не способный стоять на ногах, что там вести кого-то на восстание. Сила внутри меня почти умерла, а те жалкие крохи едва помогали в регенерации. Никакое оружие не поможет против Светлых и народа, который в большинстве после начала охоты возненавидел всех, у кого есть сила. И мне нечего было им противопоставить.
Когда меня тащили вверх по лестнице, я не сопротивлялся. И когда грубо бросили на матрас – тоже. Хлопнула дверь, и я с трудом разлепил глаза. После попыток волочить ноги вновь резко захотелось есть, я попытался сглотнуть, но горло было настолько сухое, что, казалось, вот-вот закровоточит.
– Сходи за едой, а. А то я не могу больше, – услышал я вполне спокойную просьбу Рича. За неделю дороги я научился определять по голосу моих сменных караульных. Этот был младше, но энергии и злости в нем накопилось намного больше. До сих пор ноют ушибленные ребра. – И этому тоже притащи что-нибудь. Посмотрим, может сговорчивее будет сегодня.
Внутри волной поднялось отвращение от его язвительности. Знает, хорошо знает, что я не соберу сил сопротивляться. Даже не ответить ничем: язык распух и прилип к небу.
– Давай. Вставай, я же вижу, что уже очнулся, – он грубо дернул меня за плечо, поднимая. Облокотил о стену и настойчиво опустил руку на плечо. От слабого удара макушкой я чуть поморщился, но никак больше не отреагировал. – Знаешь, от тебя просто жутко воняет, – я лишь безразлично посмотрел ему в глаза и дернул цепями.
Не удивительно, что он так сильно меня ненавидит: раб, Темный и вдобавок убийца слуг Службы. Старший, Арон, наоборот меня почти игнорировал, только раз попытался протянуть мне флягу, даже без насмешек. Сейчас я бы согласился. Здесь было так тепло – почти жарко, – и поэтому еще больше хотелось пить.
Опять хлопнула дверь, но я не нашел в себе сил повернуть на звук голову. Только когда запахло едой, очнулся от полудремы, и на глаза сами собой навернулись слезы. Арон впустил на чердак двух девушек с подносами и указал на стол. Какие-то супы, хлеб и три стакана, над которыми поднимался пар. Радости не было, я почувствовал досаду: опять попытаются сыграть на голоде и моей беспомощности.
– Ну, что. Как будешь просить? – обратился ко мне Рич, говоря почти мягко. Ублюдок. Я просто закрыл глаза и попытался от всего отрешиться.
– Рич!
– А что? Мне его таскать, следить, чтобы не натворил ничего, няньчиться, как с ребенком. А он троих убил и все еще жив.
– Ставишь под сомнение приказ?
– Конечно, нет! – горячо запротестовал Рич.
– Вот и не ной. Жрецы и сами с ним разберутся, – при упоминании об этих шарлатанах внутри все похолодело. Но с другой стороны, это значило, что Ясон не знает обо мне, не знает, что я жив. – Разберут по косточкам, так чего ты как капризный ребенок?
– Вот и иди сам его проси и поесть, и попить, только чтобы он опять на тебя воду не вылил!
Кто-то что-то сдвинул со стола и, судя по шагам, шел в мою сторону. Потом Арон вернулся обратно, а Рич лишь громче засипел, как загнанный зверь, и опять наклонился ко мне.
– Есть будешь? – его сдержанный голос заставил меня открыть глаза. Он опять коснулся моих плеч. Только на этот раз двумя руками, и теперь очень настойчиво смотрел на меня в упор. Я кивнул. – Хороший мальчик.
Услышав такое пренебрежение, я инстинктивно попытался дернуться и ударить лбом по его переносице: слишком часто слышал этот насмешливый тон в свою сторону, но никак не мог смириться. Не успел. Ублюдок быстро скрутил меня, бросил животом вниз, надавив коленом между лопаток так сильно, что я почувствовал сдавленные под весом пружины. Цепи натянулись, и по стертым запястьям опять пошла кровь.
В этот раз он не бил. Может, не решался при Ароне. Какая разница? Мне лишь в очередной раз указали на свое место.
– Полегче, – процедил Арон, и Рич как будто назло ударил по почкам. Один раз и не в полную силу, но боль была адская. А потом просто отошел и сел за стол, оставив меня в покое. А мне хотелось умереть, только утащить для начала этих двоих за собой.
Через несколько минут боль почти ушла, и я вначале пошевелил руками, потом осторожно перевернулся на бок. На меня больше не обращали внимания. Хотя из-за скудного освещения нескольких свечей я видел еще хуже, чем раньше, маленькие окна и вовсе почти не давали свет. Поэтому только слушал: как ложки бьют по металлической посуде, как поднимаются и возвращаются на деревянную поверхность стола кружки. Вслушивался и пытался понять, что готов сделать ради еды. Ничего, что бы они хотели увидеть.
Потом звуки прекратились, встали оба, задвинули стулья. Заскрипела одна кровать, и кто-то опять подошел к моей.
– Ладно. Еду мы тебе оставили. Захочешь поесть, встанешь, – не трогая меня, вполне серьезно и спокойно сказал Арон и отправился на свое место. Или к выходу. Это неважно. Главное: сейчас действительно было без издевок. Хоть за это спасибо. Теперь всего лишь предстояло понять, как подняться на ноги и сделать эти чертовы четыре шага. Но вместо попыток подняться я провалился в глубокий и беспокойный сон.
Проснулся только под утро, и боль опять ударила по нервам. Свет от окна падал ровно на мою кровать, но разбудил меня не он. На улице, пустынной, какой она казалась мне вчера, шли люди. Множество заглушенных голосов и бормотания, топот копыт и человеческих ног. Сонм звуков разбредался по чердачному помещению и как-то слишком настойчиво пробирался под кожу.
От неприятного предчувствия свело скулы, и я нашел в себе силы подняться. Подо мной противно скрипнули пружины, но Арон как-то безразлично посмотрел на меня и вновь занялся своей одеждой. Последний раз упершись о бортик кровати, я оттолкнулся и медленно – очень медленно – дошел до стола. О еде пока не думал. Важнее всего было узнать, что происходит снаружи. Убедиться, что мои предложения ошибочны и не имеют почвы. Подняв руки так высоко, как только мог, я попытался дотянуться до деревянной рамы, привстал на цыпочки. И увидел.
Все так. Большая толпа людей, всадники в обмундировании Тайной службы и городские солдаты в боевой готовности. Я понял все еще до того, как увидел в центре движения пять человек в порванной и местами окровавленной одежде, медленно переставляющих ноги. Их вели на казнь.
Глава 7. Милосердие
Эвели
Я старалась сделать вид, что меня происходящее не касается, что новые смерти в порядке вещей и не вызывают никакого сочувствия. Я правда старалась. Как и Киан. Но у обоих получалось так себе.
Хозяина трактира я еще не видела, своих людей – тоже, но сомневаюсь, что шум на улице можно было не заметить. В тарелке передо мной остывала вареная крупа. Как бы я ни пыталась себя убеждать, но к публичной и массовой казни оказалась не готова. Кто-то донес куратору, и тот разнес полгорода в поисках подполья. После моего вопроса служанка сказала, что еще вчера утром по улицам города текла кровь тех, кто отказался подчиниться. Но основной склад все равно нашли.
Что же… умелые руки Службы задушили еще один зародыш восстания, хотя победой этой вряд ли назовешь. Будут и другие. Глупо верить, что люди сдадутся. Но куратор намеренно сказал подождать пару дней, значит сегодняшним представлением все не закончится. А мне ничего не хотелось видеть и слышать.
Отложив ложку, я помассировала виски и поджала губы. Видимо, отвык уже организм от крепкого и долгого сна в кровати. Медленно спускающийся по лестнице Рич тоже выглядел заспанным, но, приметив в обеденном зале меня, сразу выпрямился и кивнул.
– Ночь без происшествий?
– Да, госпожа.
– Что Темный? – Рич перешагнул последнюю ступень и сел за дальний конец стола. Вокруг него завертелись служанки.
– Ослаб. Есть отказался.
Такими темпами мы действительно его не довезем. Этого и добивается? Не мои проблемы: мне дали задание, я его выполню. Обязана выполнить. Это мой долг перед Империей, истинное проявление верности Императору. Последний раз взглянув на завтрак, я перекинула ногу через скамейку, затем вторую. Подтянула заправленную в брюки рубашку вниз и проверила забранный хвост. Порядок. Появился вполне хороший повод отвлечься от происходящего.
В ярком дневном свете чердак выглядел не так уныло. Но, несмотря на открытые окна, еще четко ощущался запах человеческих тел. Металлические предметы – столовые приборы, ручки и щеколды – слабо поблескивали в дневном свете, отбрасывая солнечных зайчиков на не ошкуренные доски и распорки крыши. В широких столбах света виднелись летающие пылинки, скручивающиеся в хаотичных направлениях от очень слабого дуновения ветра. На столе до сих пор стоял нетронутый ужин, который при такой духоте вот-вот начнет портиться. Все три кровати были безукоризненно застелены и выправлены. На одной из них я мельком заметила еще сложенную верхнюю одежду обмундирования. Увидев меня, Арон одним движением надел поверх темно-серой рубашки безрукавную черную накидку с искусственной позолотой вдоль бортов, застегнул на поясе ремень и подобрался. Но я почти не обратила на него внимания, остановив взгляд ровно на середине комнаты.
– Выйди, – поторопила я Арона, не тратя времени на прочие указания: слишком неожиданно столкнулась с неуверенным взглядом Темного – полным и злобы, и надежды, – чтобы отвлекаться на что-то еще. И тот факт, что он как-то держался на ногах без посторонней помощи, тоже путал мысли. Появившиеся на его лице мелкие морщинки весьма красноречиво говорили о каких-то внутренних сомнениях, а сведенные к переносице брови – о неуместной в его положении решимости. Едва-едва, но ситуация все же вызвала у меня любопытство, на миг позволив забыть о происходящем за стенами здания. Видимо не достаточно ему оказалось голодовки, раз после всего позволяет себе на что-то рассчитывать. А он определенно на что-то рассчитывал, как будто точно знал, что я приду.
– Когда их казнят? – безэмоционально спросил Темный, как только за Ароном закрылась дверь. Голос Темного хрипел, но был твердым. Он вцепился руками в спинку стула и на несколько секунд опустил плечи. А ведь, кажется, я сама пришла сюда с вопросами.
Отвечать я не торопилась, как-то слишком заострив внимание на фигуре напротив. Мужчина едва стоял, руки подрагивали, на груди и подмышками рубашки, позаимствованной у покойного, темнели пятна, и загорелое лицо как-то побледнело и блестело от пота. Но в первую очередь он спросил о тех людях. Как будто вообще не думал о себе, хотя по моему приказу не ел почти неделю: тот кусок оленины, который отдал ему признавшийся в такой вольности Киан, был последним.
– Сегодня днем, – отстраненно ответила я, внимательно наблюдая за его реакцией, раз мой дар на Темных не распространяется. Как и на Светлых, увы.
– Обвинение в связи с ополчением? – спросил тихо, настороженно: знал, что я могу не ответить. Но мне хотелось знать, к чему он ведет.
– Да.
– Они не виновны. – Эта фраза ничуть меня не удивила.
– С чего ты взял?
– У меня была возможность вступить в их ряды, – он опасно пошатнулся, но продолжил стоять, даже попытался выпрямиться. Явно из чистого упрямства. Вообще весь этот разговор сам по себе был невозможен. Чтобы он, кто так сильно меня ненавидит, ходил вокруг до около, стараясь подбирать нужные слова. – Они бы никогда не стали так рисковать людьми и прятать оружие в населенном районе.
Будь сегодня другой день, я бы изогнула бровь и всеми силами вытянула из него потенциально ценную информацию о связи с повстанцами, ведь такие детали их подпольной деятельности он не мог придумать сам. Но день оказался не тот.
– Возможно. Но сейчас это уже не важно.
Виновны или нет, не это имело значение. Служба должна кого-нибудь обвинить, чтобы держать народ в узде. Чтобы все боялись и жили с этим страхом в покорности и преданности абсолютной силе. Конечно, гладиатор мог о таком и не задумываться. Куда рабу до подобных политических ходов. Хотя, раз он был Темным, то раньше принадлежал точно не к низшей касте. Но я думала об этом очень часто. Может, даже слишком, пока в конце концов не смирилась с тем, что все равно неизбежно.
Мысли увели меня от этого разговора достаточно далеко, так что я не смогла сохранить лицо, услышав его тихую, но настойчивую просьбу.
– Спаси их, – я даже не среагировала на вдруг появившееся «ты», что раньше всегда цепляло и заставляло возвращаться к очень неприятным воспоминаниям.
Какого черта он меня об этом просит? Это не мое дело, а этого города, который не смог спрятать от цепких глаз свои секреты. Пусть куратор и был мастером идти по следам, ополченцы тоже не были слабаками, раз до сих пор существовали. Но в этот раз оказались на шаг позади, и за это им придется заплатить. Он же ополченцем не был. Нет, он был рабом, и гладиатором, который убивал быстро и хладнокровно. Который убил и моих людей – скорее, уже на одного больше: хороших вестей от Лекса так и не было. У такого существа не должно быть жалости или сочувствия. Но, видимо, что-то все-таки было, и, я уверена, именно это вынудило Киана молчать.
– Что ты сказал? – на этот вопрос он опустил глаза.
– Я знаю, что ты можешь. Невиновные не заслуживают такой смерти. – Я понимала, почему он сделал акцент именно на этом слове. В южной провинции казни растягивались на долгие часы, и каждую секунду, положенную на страдания, жертвы были в сознании. Мне посчастливилось не присутствовать на уличных казнях, но из увиденного за семь лет с лихвой хватало всего остального. Значит, ему тоже сложно было отгородиться от намеченной демонстрации. Только здесь не о чем разговаривать.
– Твои домыслы – не повод сомневаться в приговоре куратора, – оборвала я.
– Это не домыслы. Эти люди – не мятежники. Ополчение еще ни разу не строило подполье под торговыми площадями.
– Или мы просто нашли первое. – Не скажу, что его слова были лишены смысла. Скорее всего, пойманные просто занимались контрабандой. – Какое тебе до них дело?
– А тебе никакого? – зло выкрикнул он, позволяя ненависти выступить вперед. Так намного лучше. Теперь я видела его настоящего: уже не бледного и покорного, а воина, каким он был на Арене, когда отказался убивать. Видела и теперь понимала, что в этом человеке нет и капли покорности судьбе. В этом я ему позавидовала.
Почему-то сразу я не сопоставила простые вещи и из-за этого сделала неверные выводы. Но, смотря сейчас в его глаза – полные такой знакомой уже ненависти, – я поняла причину его расчетливости и беспощадности. На наших одеждах не было символики императора, но в тот момент гладиатор увидел, как я орудую кнутом. И этого оказалось достаточно. Невероятно.
– Служение Императору не означает заботу о подданных?! – меж тем он продолжал распаляться все больше и больше, кажется, даже не заботясь о возможных последствиях.
Его вопрос был справедлив, но на него нечего было ответить. Не я решала, что хорошо для Империи, а что плохо. Если ему я казалась офицером, нужно было показать сразу то, что много лет назад доказали мне: я только пешка. Но не сейчас. Лучше безразличие, чем проявление слабости.
– Сбавь тон, если не хочешь, чтобы я завершила то, что начал прокуратор.
– Я этого не боюсь, – с вызовом и яростью проговорил он сквозь стиснутые зубы. – Можешь хоть до костей меня засечь.
– Так и сделаю.
– И я сам встану на колени, только помоги им. Послушай толпу, они не хотят их смерти, – с этим я была абсолютно согласна. Смотрела уже на процессию: было бы солдат меньше, жители разорвали бы их голыми руками. Но не под наведенными стрелами, как было сейчас.
Фактически он только что отдал мне в руки свое тело, предлагая покорность за мою помощь. И совсем не боялся будущей боли: находился только в настоящем и ощущал только то, что может произойти с теми оборванцами, которых голословно назвали ополченцами. А ведь за Киана, выходит, он тоже рискнул свободой. Не так поступают убийцы. Ведь я же… выбрала другую сторону.
– Милосердие – проявление слабости, – холодно процитировала я то, что давно услышала от моего личного экзекутора в первые недели в Ботфорде, главной тюрьме Империи, где людей ломали, а потом учили ломать других. С этими воспоминаниями, от которых до сих пор пахло безнадегой и отчаянием, пришел тик. Поднимая руку к волосам, будто проверить прическу, я осторожно прикоснулась к виску в попытке его остановить.
– Или ты не можешь? И боишься, что тебе укажут на место так же, как ты указываешь мне. – В последнем предложении не было вопроса. Да, ответ: да. Если он хотел меня вывести, его попытка провалилась. Я знаю свое место лучше, чем он знает и принимает свое. Куратор стоит намного выше меня, и точно не мое дело ему указывать или перечить.
– Я воин, мой долг – выполнять приказы.
– И ломать чужие жизни.
– Может, и так. Ты тоже не агнец, раз стал гладиатором. Только что-то совесть не мучила тебя, пока не остался последний враг. Почему передумал? – набирая обороты, спросила я. Теперь преимущество было на моей стороне: я наконец что-то нащупала. Темный поджал губы и рыкнул на меня. Очевидно, не ожидал таких слов.
– У меня были причины.
– И у меня есть причины не вмешиваться.
– Ты знаешь, что они невиновны. Их кровь будет на твоих руках. Или ее и так уже слишком много, чтобы отделять добро от зла?!
А вот это обвинение проигнорировать я не смогла. Все-таки он тоже попал, куда целился. Потому что прав: слишком много крови, чтобы бояться взять на душу еще один грех. Но все те попытки что-то изменить, все неудавшиеся попытки стали для меня уроком.
– Не смей обвинять меня, – руки сжались в кулаки, но голос не дрожал и не сбивался. Это хорошо. Я попыталась сказать максимально отрешенно все, что думаю, но неожиданно всплывшее воспоминание разом утопило всю мою оборону. – Ты ничего не знаешь. Думаешь, ты один пытался что-то изменить, раз только твое тело покрыто шрамами? Но можно бить, не оставляя следов. Я уже хотела однажды помочь человеку, которого обвиняли в укрывательстве Темных. Соврала, что он никого не прячет. И знаешь, что они сделали? Привели в камеру всю его семью, – Темный отвел взгляд, я – нет. Он хотел узнать, как я буду жить с этим, но я живу с болью уже давно, и мы неплохо подружились. – Вместо того, чтобы выдать двух предателей, я захотела сыграть в героя. Это решение стоило жизней четырем людям. Их смерть на моей совести, и с этим я живу. Так что хватит. Даже не рассчитывай на мою помощь, – мне удалось договорить, ни разу не повысив голос. Глаза оставались сухими, тик прошел. Вернулось привычное чувство пустоты, и я разжала кулаки: единственное действие, указывавшее на мое волнение.
Темный смотрел на меня ошарашенно, как будто забыл, что теперь его очередь спорить и обвинять. Но он будто стушевался. Только разлепил губы и каким-то не своим тихим-тихим голосом произнес:
– Но эти люди тоже ни в чем не виноваты, – они были виноваты уже в том, что позволили обнаружить черный рынок. Но вслух об этом я не сказала. Само преступление не имело такого значения, как приговор.
– Ты так и не понял?.. Не это важно. Если кто-то сорвет казнь, Служба сожжет дотла весь Нордон.
– Но так нельзя.
– Так необходимо. В этом мире нет абсолютно правильного и неправильного.
– Это живые люди! – воскликнул он, но я видела, как робкая надежда на милосердие таяла в его глазах.
– И они умрут, чтобы другие могли жить.
– Пожалуйста… – предпринял последнюю попытку и – вот уж чего я совсем не ожидала – опустился передо мной на колени. Взгляд не отвел, хоть и сложно было смотреть снизу вверх и признавать свое поражение. Я видела, что решение тяжело ему далось, и в иных обстоятельствах оно возымело бы вес. Но не сегодня.
Я почувствовала острую боль где-то в груди и на миг закрыла глаза, чтобы в следующий момент вернуться к привычной роли чудовища.
– Разговор окончен. И советую поесть. Не хочу везти в столицу твое мертвое тело.
Дверь я закрыла тихо, а Арон пусть думает о нашем разговоре все, что захочет. Я говорила то, о чем думала, и не жалею. Та маленькая наивная девочка умерла в тюремных застенках, а жизнь у нее была только одна.
Но в одном Темный был прав. Их кровь тоже будет на моей совести, и я обязана это знать. Вернувшись в свою комнату, я сменила форму на уже привычную одежду кочевника: светлую накидку с длинным утепленным капюшоном, глубокими карманами и просторные ниже колена брюки из грубой коричневой материи, затягивающиеся на щиколотках тонкой веревкой. В зеркало не смотрела, только спрятала за спину кинжал и тихо вышла. Да, так будет правильно.
Киан меня не останавливал. Казалось, вообще никого не видел, и дело было не в физическом состоянии. Я знала, что он думает, и разговор о ценности жизни и долга будет лишним. Вернее, монолог. За годы нашего совместного существования он редко когда позволял себе сказать что-то большее и не вписывающееся в рамки неравных отношений.
Неслышно я вышла через боковую дверь, хотя была абсолютно уверена, что и здесь прослеживается периметр. Да, была права: мой приказ выполнили. Не дожидаясь отчета или вопросов, я махнула подоспевшему ко мне караульному рукой.
– Следить за домом. Никого не впускать, за мной не следовать, – последнее подчеркнула голосом и, увидев короткий кивок, вступила на каменную плитку. В нескольких шагах от меня беспокойно плыла толпа. Я подняла глаза наверх, проверяя свои догадки: на скошенных крышах действительно прятались стрелки-одиночки с двухметровыми луками.
Ход процессии был понятен: к главной площади, на которой смогут уместиться все городские. Потому что каждый должен видеть и слышать могущество Империи и слабость предателей.
Я не могла слышать с такого расстояния звон цепей, но слышала. Потому что в толпе почти не было голосов. Это не то же самое, что казнь воришки или убийцы, сегодня эти люди похоронят близких. Вернее, то, что от них останется.
Я не питала иллюзий: у осужденных – вырванных из толпы, когда как настоящие беззаконники наверняка успели сбежать – точно были семьи и, если они еще живы, то идут где-то здесь. В этой толпе. Внутри все сковывало от этого чувства, охватившего всех и каждого, кого я могла разглядеть вокруг себя. Думаю, им хватило бы секунды, чтобы убить меня, если бы они только узнали, кто я. Но сейчас я была неотделимой частью этой толпы и тоже чувствовала их боль.
Никто не толкался и не толпился. Люди, бедно одетые и все до одного худые, медленно и все так же молча выливались на большую квадратную площадь с наскоро сколоченным возвышением по центру. По периметру выстроились городские стражи, вооруженные копьями и прямоугольными щитами. Их черная форма резко выделялась на фоне песочных зданий, доспехи отражали солнечные лучи.
Заключенных повели на эшафот, и издали я увидела их сломленные фигурки, ничтожные и такие незначительные рядом с властным и довольным куратором. Он поднял руки, и на площади воцарилась по-настоящему страшная тишина. Стоящая рядом со мной молодая женщина молча плакала и обнимала себя испачканными пылью руками. Мне не хватило храбрости обернуться и встретиться с глазами других. Нет, я смотрела только вперед, глядя на то, как ближе к смертникам выкатывают массивные железные приспособления. На каждого по одному. Они были похожи на вертикальную дыбу, только работали по другому принципу: с каждым оборотом тело приговоренного должно было сильнее растянуться и приникнуть к тупым железным иглам. Медленная кровопотеря, мучительная смерть.
По толпе разнесся рокот, но никто не сделал и шага. Не крикнул, поддаваясь эмоциям. Появилось чувство, будто вокруг меня стоят живые мертвецы.
– Эти пять осужденных предали Империю и каждого из вас, укрывая еду и оружие, принадлежащие городу, – куратор заговорил, и даже издалека я без сомнений слышала каждое его слово. – При попытке побега ими были убиты граждане и солдаты Империи! Именем Его Императорского Величества Ясона Витирииса! За связь с ополчением я приговариваю осужденных к смерти. Приговор будет приведен в исполнение сейчас. Да будет с нами справедливость и сила Природы!!!
Раньше последнее предложение скандировала и толпа, когда-то ведь эти слова звучали действительно ради благой цели. Но я этих времен не застала. Теперь ответом куратору была только тишина.
И вот на эшафот поднялись палачи, прячущие лица под черными масками. Казнь началась.
Первый стон был почти не слышен, но потом звуки становились все громче. Невыносимые, уничтожающие тем отчаянием, которое нельзя было не заметить или проигнорировать. Агонией. Многие отворачивались и прятали в руках лица. Я не имела права последовать их примеру. Я должна смотреть и видеть все, чему не помешала. Должна знать, что эти люди умрут сегодня потому, что я отказалась им помочь. Добровольно сделала такой выбор, отринув голос задушенной совести.
Я всматривалась и всматривалась в их искаженные болью лица и старалась запомнить, кто именно будет ждать меня в аду.
Теперь кровь на моих руках добралась до плеч.
***
Я шла обходными путями, стараясь на как можно более долгий срок оттянуть возвращение в трактир. Решение выйти было необоснованным: не следовало оставлять Темного – особенно после всего услышанного и увиденного – без должной охраны и моей личной опеки, но, несмотря ни на что, сейчас мне нужно было находиться здесь. Идти по этой грязной пустынной улице мелкого измотанного Нордона, где между стертыми плитками к прокопанным желобам текли человеческие отходы. Я поднимала глаза и натыкалась на закрытые окна, стянутые к стенам тенты и навесы, брошенные коробки с подгнившими фруктами и разводы крови, которые можно было заметить, если знать, куда смотреть.
Если бы ополчение – настоящее ополчение, в рядах которого были и Светлые, и Темные, – укрыло здесь свой лагерь, казнь никогда бы не состоялась. Стрелы – ничто против Природы, а мятежники в недалеком прошлом ясно показали, на что она способна в гневе. Именно после тех предупредительных ответных действий Император поручил мне и другим доверенным лицам как можно быстрее найти Темных. Найти, привезти, сломать, чтобы использовать их способности в своих интересах и восстановить потерянный баланс. Потому что Светлая сила не была сильнее, и это бесполезно доказывать, когда речь идет о назревающей гражданской войне. Что значит призыв дождя и рост урожая перед способностью расщеплять оружие и заживлять любые раны? Ничто. И Его Величество знает об этом. Добавить к сложившейся проблеме ослабление и без того хрупкой связи Императора и его патрициев с Природой, и можно ставить на них крест. Только тогда придется рисовать его не только на правящей верхушке и не только чернилами.
