Текст книги "Пустой дом (СИ)"

Автор книги: МаксВ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Тимофей аккуратно отсоединил скрепку, и принялся перебирать исписанные листы, пытаясь отыскать начало. Нумерации не было, пришлось начать чтение с первого листа, так, как они были сложены в папке:

«…потише, башку поддержите немного!

– Чо его беречь то?

– Сопливый, делай что говорю! Обещали же! Урядники просили, чтобы он целый остался, непопорченный. Так и надо сделать! А ты за лантух его схватил, и колышешься рядом, как березняк на ветру. Перехватись левой рукой, а правой возьми макушку в горсть, не то пока дотащим, все мозги у урода вылетят!

– Ему мало их выбить, надо бы вообще вытряхнуть, да собакмени и по настоятельному требованию всех бездомных мертвецов, которые всегда рядом с нами, сейчас мы казним эту мразь! И силы несчастий наших помогут совершить это! Конечно же, с помощью бога всемогущего. Посмотрите, я вот свечки в церкви взял. Как раз этими свечками мы и отправим его в ад, где ему самое место!

Раздались возгласы:

– Надо помучить его, чтобы тоже страдал! Пускай не сразу сдохнет!

– Ногти надо выдрать! Пальцы камнем расплющить, или ещё кой чего!

– На кой он нужен, свечки за него зажигать! Пусть в аду горит!

Ефремыч поднял вверх руку, призывая к тишине:

– Добрые люди, успокойтесь! Тушку ему дырявить нельзя, так с урядниками договорились. А слово надо держать – мы же джентльмены. Но не переживайте, за невинных всё одно отомстим! Свечки не для помина – ими мы лишим этого беса его бесовской жизни!

– Ты чего придумал, Ефремыч?

– Да то и придумал – натолкаем ему свечек в глотку, он и сдохнет. А после уйдём отсюда. Только не забывайте – язык об этом деле должен молчать!

Сказав это, он подошёл к подвисшему на трубе приговорённому, и с силой ударил ему в солнечное сплетение. Человек шумно сморкнул носом, выдохнув весь воздух, и повис на примотанных руках. Ефремыч выдернул из его рта кляп, оттянул одной рукой нижнюю челюсть, протянул в сторону открытую ладонь другой руки, и крикнул:

– Несите свечи! Виталя, раздавай!

Человек с сумкой в руке принялся раздавать по нескольку тоненьких восковых свечей каждому, кто протягивал руку. Затем некоторые из них приблизились к Ефремычу, который стоял возле примотанного за руки к трубе душегуба.

– Ну, чего делать то теперь?

– Серый, ты что дураком прикинулся? Свечки в рот ему запихивай, и всё!

Тот, к кому Ефремыч обратился с прозвищем «Серый», ухватил имевшиеся у него три свечи пальцами в щепоть одной рукой, а другой ухватил за волосы, чтобы поднять и открыть лицо – голова приговорённого провисла после ударов в живот, и принялся заталкивать свечи. В этот момент висевший начал приходить в сознание – утробно заворчал и, очевидно, от просовываемых глубоко в рот свечей его стошнило. Грязно-белёсая тягучая жижа вывалилась из раззявленного рта на волосатую грудь, и повисла, стекая вниз пузыристыми потёками. Помутневшим взором он осмотрел стоявших перед ним – жутким, животным страхом близкой смерти веяло от его взгляда. Серый брезгливо отошёл на шаг назад, повернулся к Ефремычу:

– Да он выблевал всё! Чо делать-то?

– Чо-чо? Хватай его так же за челюсть, и голову держи! Сейчас покажу, чо!

В правой руке он держал штук пять восковых «карандашиков», которым уже запалил фитили. Серый снова схватил в горсть левой руки густые волосы приговорённого к смерти, а правой оттянул вниз его челюсть. Ефремыч пододвинулся вплотную, и с усилием протолкнул в раскрытый рот жертвы горящие свечи огоньками внутрь. Затухавшие в глотке фитили принялись шипеть, а смертник издал страшный, животный визг. Несколько человек не выдержали, и побежали к выходу. Палач-распорядитель повернулся к оставшимся, и кивнул головой:

– Ну, заканчивайте!

Тут же подошли ещё двое, и принялись заталкивать горящие свечки приговорённому в рот. Серый уже отпустил от хвата его нижнюю челюсть, и только придерживал за волосы голову. Подходили новые экзекуторы, которые с яростью вталкивали снопы ритуальных огоньков в рот жертве снова и снова. Щёки смертника раздулись словно два полушария, лицо его сделалось багровым, белки глаз налились кровью, в груди что-то хрипело и переливалось, а из носу массивными каплями висели хлопья мутных выделений. Настал момент, когда очередной желавший принять участие в казни, остановился с зажатыми в кулаке свечами перед лицом жертвы, вгляделся ему в лицо, и произнёс:

– Мужики, да он один хрен живой! Вот ведь собака!

Окружающие сгрудились вокруг висевшего, стараясь определить верность сказанного. Нескольких секунд хватило, чтобы прийти к нужным выводам. Послышались высказываемые мнения:

– Точно жив, гнида!

– Он что, бляха, бессмертный?

– Давайте, брюхо ему проткнём, да и все дела! Пусть урядники потом разбираются!

– Сказано – шкурку не портить! Они сверху вокруг стоят, никого не выпустят, вон Стёпа с Жекой вернулись, видели.

– Да он, сука, носом отдышливает потихоньку, вот и не дохнет! Видишь вон, сопли корневые висят. Он их высморчил, пока визжал, и потихоньку дышлит, сука!

К лицу жертвы приблизился человек, который держал сумку Ефремыча:

– Точно, носом дышит! А что голову-то ломать? Эти же свечки надо в ноздри и вставить. Тоненькие, как раз войдут.

Из-за столпившихся, отодвигая некоторых рукой в стороны, подошёл высокий Ефремыч, достал из кармана моток изоленты:

– После можно «синюшкой» обмотать для «верочки». Давай, затыкай ему носопырки.

Ещё живой, смертник медленно пошевелил головой из стороны в сторону. Могло показаться, что осматривается, но нет, он уже ничего не видел вокруг себя – мир померк для него, и похоже, уже навсегда. Покачивая головой, приговорённый к казни рефлекторно искал побольше воздуха, хотел выжить. А человек по имени Виталя уже всовывал ему в ноздри по три свечи в каждую, предварительно смяв пальцами объединённый кончик этой конструкции, придав ему форму конуса. Вставляя восковой «карандаш» во вторую ноздрю, отметил:

– Дёргатся начал, урод. Похоже, щас сдохнет.

Но тот вдруг неожиданно весь покрылся потом. Ефремыч крякнул:

– Вот же живучая паскуда! Ладно, сейчас синькой ещё обмотаем.

Сказав это, он начал сноровисто обматывать голову жертвы, приговаривая:

– Вот сейчас ротик закупорим, а потом и носик.

Когда израсходовал валик изоленты до конца, и отстранился назад, резкий запах фекалий ударил ему в нос. Из-за спины послышалось:

– Обгадился, падла, наконец всё дерьмище из него вылезло. Ну. теперь, похоже, говнюк этот наглухо окочурился.

Ефремыч повернулся к толпе бездомных:

– Ну что, мужики, на этом, пожалуй, и всё. Пришла смерть суке этой. За всё своё зло заплатил. А теперь расходимся. И не забывайте – ни слова об этом! Никому! Ни одного намёка! И не вздумайте ночевать сюда приходить, грязное это место теперь, про́клятое. Всё, пошли отсюда».

Закончив читать последний лист, Тимофей поднял голову, и несколько минут не мог прийти в себя: «О чём это? Это казнь Мушкетёра? Что, история подошла к концу? А кто, всё-таки, он такой? Ведь все пути уже пройдены, больше вроде бы и копать негде. Даже никаких идей в голову не приходит».

Взгляд блуждал по комнате без определённой цели: «И что, конец поисков? Осталось только одно узнать. Что там оформитель прислал? Не поленился ведь». Взял в руки конверт от Пантыгина:

– Ну, что там?

Наружу выпал сложенный вдвое лист бумаги, на котором, рисованный простым карандашом – портрет; густые брови, колючий, пронизывающий взгляд. Это лицо Тимофей старательно уничтожал в своей памяти большую часть своей жизни, стараясь даже немного не думать об этом человеке, который смотрел на него с портрета всё с тем же твёрдым укором, проникая глубоко в сознание, во всё его существо, в каждую его клетку.

Эпизод из детства в одно мгновение вспыхнул в сознании – страшные предсмертные крики, издаваемые несчастными под сводами мрачного подземелья, хлынули из подвалов памяти, закрытые до поры услужливым подсознанием. Дрожащие блики света, фигура убийцы с орудием смерти в руке, наносившем хлюпающие удары. Брызги жидкости, разлетающиеся в разные стороны после взмахов. И – невыносимые вопли умирающих людей. Воспоминания заполнили сознание до предела.

Перед глазами вспухли радужные шары, которые увеличивались, двигались, сменяясь один за другим, ослепительно сверкая разноцветными переливами.

Тело выгнулось дугой, сознание заполнилось невообразимой болью…

Затем вспышка белого цвета сокрушающим ударом, разом очистила всё пространство, простираясь бесконечно. Вокруг начало тускнеть, яркий белый свет понемногу превратился в мутную, подводную мглу, становясь всё темнее и темнее. Постепенно наступила полная, абсолютная тишина, бесцветное ничто. Боль ушла. Больше не было ничего.

Он стоял перед огромной дверью. Протянул вперёд ладонь, и слегка толкнул. Дверь открылась. Раздался голос:

– Вернулся? Проходи, мы уже ждём тебя…

ЭПИЛОГ

В небольшом кабинете при кафе, что находилось почти на самой окраине города, разговаривали двое мужчин. Беседовали уже очень давно. Разговор происходил тяжёлый, но собеседникам он был необходим. Ушёл из жизни их общий друг. Ушёл рано, как говорится – жить бы ещё, да жить, но увы… Каждый из собеседников вёл разговор так, будто это именно он был виновен в произошедшем, каждый пытался оправдаться перед собеседником. Слова получались тяжелыми, произносились трудно, но разговор не прекращался:

– Портрет ещё этот, будь он неладен.

– А кто это?

– Нарисован?

– Да нет – кто нарисовал, да ещё и прислал потом.

– Знаешь, совершенно непредсказуемый случай. Это – тот самый человек, которого маньяк в подвал затаскивал. Он тогда, конечно, молодой был совсем. Мушкетёр хотел его спрятать там, думал – убил. Торопился, с ним сын маленький был, да и время ещё не позднее. А подростка этого он на улице встретил, и решил повоспитывать, мол – чего это ты в такое позднее время тут шныряешь? Да где твои родители? Да ты поди ещё и куришь? Ну и всё остальное в таком роде. Пацан этот без присмотра рос, ну и вечерами шарился по Городищу – детям всё интересно. На язык острый. Строгого дядю он с ходу и послал куда подальше. Урод этот психанул, праведно разгневавшись, тут же достал из кармана складной перочинный нож, развернул, и ударил его в грудь. Потом ещё раз. Мальчишка упал. Убийца решил, что он мёртвый, и чтоб следов не оставлять, подхватил его на руки, и понёс в тот самый подвал. Там недалеко. Ну а в подвале устроил побоище. Ребёнок его всё это видел.

– Кошмар какой.

– Ага. Самый кошмаристый кошмар.

– Не уберегли мы его.

– Да уж… Но ты же видел – остановить это было невозможно.

– Это точно. Так он, получается, забыл всё? Так?

– Ну да. Так психика у человека устроена. То, что страшно осознать, подсознание прячет в далёких уголках, и держит там. Может за всю жизнь не отпустить эти воспоминания. А иногда – вот так.

– Кому сколько дадено. Жизнь такая…

– Всё равно – могли запретить!

– Да как запретишь-то? Ты чего? Ты же сам всё видел и слышал. Он, как одержимый двигался. От одного вопроса к другому. Я ему про опера, которого Мушкетёр в психушку упёк, соврал ведь – сказал, что ничего не смог узнать, данных не нашёл, а он так обрадованно мне заявил – я, говорит, сам разобрался! Оказывается, бомж тот, его знакомый, вспомнил и имя опера, и адрес. Он к нему всё равно сходил, поговорил. Так что напрасно ты винишься.

– Может и так. А про художника я тоже думал, что ничего не помнит.

– Мы вместе так думали. По всем признакам он ничего и не помнил. А оказывается, ему терапию прописали – рисовать пережитый ужас. По теории медиков, психика должна была излечиться таким путём, и вытеснить воспоминания. Ну, художнику это помогло – он тонну бумаги извёл, пока портреты эти рисовал, а вот нашему герою только один из этих рисунков жизнь укоротил.

– А как медицина таких упырей объясняет?

– Да никак. В каждом человеке есть зверь. У некоторых он выходит вперёд. А почему – никто этого не может объяснить.

– Да… Такие нелюди были всегда. Слушай, получается Мушкетёр этот, с того самого первого убийства и начал на бомжей охотиться?

– Да, поначалу искал сбежавшего. Выучка – свидетелей не оставлять. Вот и искал. А дальше видать во вкус вошёл. Улицы очищал. Санитар хренов… Пока на нашего, из «семёрки» не нарвался. Но всё равно убил, гад. Начальник горотдела после этого дал указание без приказа – расследовать, найти и поймать. Была разработана настоящая операция, к которой также привлекли и бездомных. А они каким-то образом догадались, на кого будет охота. И когда операция, длившаяся почти месяц, завершалась поимкой маньяка, клошары финальную часть операции переиграли по-своему – взяли Мушкетёра под свой контроль, окружили плотным кольцом, и потащили его к тому самому дому. Опергруппа их по пути остановили, но бомжи упёрлись – «Не отдадим, можете нас всех здесь перестрелять, нам терять нечего. Если не дадите убить, мы сейчас на него кинемся, и на клочки, прямо тут, в парке и порвём!»

Тут уже все, кто в операции принимал участие, вокруг них собрались. Из бомжей один человек соображал получше остальных. Он и повёл переговоры. Решили так – жажду мести придётся удовлетворить, иначе ничем хорошим здесь не кончится, хоть убивай. Значит – бомжи забирают маньяка, и устраивают казнь в подвале того дома – он всё одно пустой. Только есть условие – казнить без следов на теле. Убить его там, на месте – показалось лучшим выходом. Все понимали, что если это существо начать легализировать через оформление дела, то свои из Конторы опять его «отмажут». И он опять начнёт свое жуткое дело. Даже если уедет из города, будет убивать в любом другом. Менты сразу предупредили: «Тело не портить». На том и договорились. Бомжи утащили маньяка в тот самый подвал, где он совершил первое убийство. Бить не стали – примотали душегуба верёвками к трубе, чтобы не упал, натолкали в рот и ноздри церковных свечек, в ноздри в последнюю очередь, чтоб помучился подольше, и замотали «затычку» синей изолентой. Мычал и корчился, задыхаясь. В конце обгадился. После содеянного молчаливые палачи поднялись наверх, а милиционеры, спустившись в подвал, сымитировали суицид с повешением, предварительно очистив от воска ноздри и ротовую полость. Дела заводить не стали. Ограничили только сообщением о несчастном случае суицида. Передали труп Очистке. Похоронами они сами занимались. Вот так всё и было. Коллеги семье соврали – застрелился из табельного, честь мундира, как же… Да им врать привычно.

– Да уж… А он всю жизнь так и думал, что отец застрелился. Вот тебе и городская легенда.

– Если бы не полез ворошить всё это дерьмо, то так бы и до сих пор думал. В общем, не выдержало у него сердечко от осознания этого ужаса, и случился инфаркт.

– Земля ему пухом…

*****

Недалеко от кафе, где происходил разговор, в девятиэтажном доме, в одной из его двухкомнатных квартир, на кухне, за столом сидела немолодая уже женщина, и уткнувшись лицом в ладони, тихо, и горько плакала…

КОНЕЦ