Текст книги "Пустой дом (СИ)"

Автор книги: МаксВ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава 3

Часть вторая. Поиск

На долгое время в кабинете повисла тишина. Тайгарск – город небольшой, провинциальный, как говорится: «все друг друга знают» – кто-то с кем-то в одном классе учился, с другим в одной группе в институте, в каком-то случае рядом работал, а с третьим – жил в одном доме. Любое событие эхом прокатывалось моментально по всем городским кухням и лавочкам у подъездов. Если где-нибудь происходила драка с участием минимум четырёх человек, об этом могли судачить целый месяц. Но о таком событии, как орудовавший в родном городе серийный убийца-маньяк, из присутствующих не слышал никто. Чтобы принять это сообщение, и оформить его в сознании как свершившийся факт, требуется время. И самое главное – возникает необходимость объяснить самому себе целесообразность в стремлении одного человека лишить жизни более трёх десятков живых душ посторонних людей, которые явно не мешали убийце заниматься решением вопросов личного жизнеобеспечения. Кому, и чем могут помешать привычные уличные бомжи настолько, что у него может возникнуть неудержимое желание уничтожить их как отдельный вид человека?

Трое взрослых людей, сидевших друг напротив друга, не проронили ни одного слова в течении следующих нескольких минут после сказанного отставным полковником милиции. Не верить ему оснований не было, но само принятие факта существования на давно обжитой и привычной территории проживания подобного монстра никак не укладывалось в голове. Первым молчание нарушил Пал Палыч:

– Может кто перекусить хочет? Зуля, подойди пожалуйста!

Помощница появилась в дверном проёме, вопросительно взглянула на шефа – увидев её, тот спросил:

– Зуля, свежая выпечка есть какая?

Не обращая внимания на их диалог, Тимофей обратился к Чащину:

– Это всё точно, Александр Семёнович?

Отставной полковник покачал головой, с укоризной глянул на него:

– Тимоха, у меня фамилия – Чащин, а не Чехов. С чего бы мне сочинять?

Тем временем Пал Палыч махнул поварихе рукой, и негромко добавил:

– Не надо, ладно. Принеси орехов ещё, да свежего чая сделай, пожалуйста.

Палинский, продолжая разговор с Чащиным, задал ещё один вопрос:

– А больше ничего не удалось выяснить?

Помешивая в чашке, Семёныч пожал плечами:

– Тимоха, это ведь всё не так просто – ты пойми правильно, мне чудом удалось найти там вот только этот рапорт об объединении нескольких дел в одно. Можно сказать – просто повезло. Я ещё покопался немного, но, судя по всему, эта следовательская инициатива развития не получила. Ну, то есть начальство не дало ходу. А по каким причинам – на это, естественно, документы не составляются. Можно только поговорить с участниками.

– А это кто будут?

– Ну кто – следователь, опера, лучше всего, конечно, с начальником бы поговорить, но уже, наверное, никого в живых не осталось. А самое главное – дела нет в наличии! Это о многом говорит. С хранением документов у правоохранителей очень строго поставлено – постоянный контроль, учёт. За нарушение инструкции по хранению – до уголовки, сразу! Я поэтому в шоке и был, когда обнаружил пустое место в журнале. Тут без высших сил не обошлось, явно.

– Каких ещё сил? – уточнил Тимофей.

Чащин опёрся о стол руками, и принялся объяснять:

– Ну вот сам посуди, Тимофей Олегович – по завершению всех положенных мероприятий, когда следствие по тем или иным причинам завершается, следователь окончательно сшивает документы положенным образом в тома, и сдаёт дело в охраняемое вооружёнными дежурными место. Акт передачи дела в архив подписывается начальником УВД – без его визы его туда не примут. При приёме дело регистрируют в спецжурнале, где следак обязан лично расписаться. Если впоследствии дело кому-то выдаётся, то только по письменной резолюции начальника на запросе, по-другому не происходит – проверки происходят регулярно, и без объявления. Дежурный против инструкции не пойдёт – могут уволить, а если что, то и к уголовке привлечь. Смысла не оформлять выдачу нет. Выдаётся дело тоже очень строго – в журнале всё записывается; дата выдачи, основание, кто получает, и его личная подпись. И всё это подтверждается подписью дежурного. Так что просто так дела не исчезают.

Тимофей тряхнул головой:

– Но ведь исчезло! Что там, День анархии праздновали?

Семёнович усмехнулся:

– Да нет, конечно. Просто это значит, что начальник лично сходил в спецхран, лично дело забрал, и лично всех вокруг на хрен послал. Так что не зря опер Афанасьеву советовал забыть про этот домик. И лучше всего тебе точно также нужно поступить – забудь и успокойся! Я же тебе сказал – в этом деле о пропаже дела без высших сил не обошлось! Пал Палыч, а ты что думаешь?

Гергиани несколько раз покивал головой, и обратился к Палинскому:

– Олегыч, ты же мне, как родной, я тебе ерунды не скажу, ты знаешь, и из всего, что я тут услышал, виден главный вывод – лучше об этом дальше не знать! Жизнь наша коротка, и тратить её на ковыряние в дерьме – пустая трата сил. Тебе самому уже далеко не двадцать лет! Произошла страшная, просто жуткая трагедия – больной на голову зверь лишил жизнь тридцати двух ни в чём перед ним не повинных людей. И всё это случилось довольно давно. Пусть оно зарастает быльём и дальше, лучше не надо тревожить чужую боль. Я думаю, вот так.

Тимофей развёл руками:

– Пал Палыч, ну что ж – вот так взять, и бросить всё? Александр Семёнович, вот ты сам скажи, как человек сведущий – возможно что-то ещё сыскать, или всё – дела нет, и разговора нету?

Чащин задумался. Затем протянул руку, взял из вазы, которая стояла прямо перед ним, ещё одну конфету, не глядя развернул, и положил в рот. Пережёвывая, высказал свои соображения:

– Можно ещё поискать какие-нибудь кончики в спецхране, что в промзоне, и вдобавок попробовать пенсионеров найти. Вот они реально подскажут, что это за тайна, покрытая мраком, жить спокойно тебе не даёт.

– А что ещё за спецхран? – с непониманием отозвался Тимофей.

– Да это я так, как говорится сдуру ляпнул. Туда мне не попасть. А тебе лучше и не знать.

– Что, такой весь секретный секрет?

Чащин посмотрел на него:

– Слушай меня внимательно, Тимоха – если ты решишь, что тебе необходимо разбираться в этом деле и дальше, то я тебя на полном серьёзе должен предупредить, что на этом пути обратной дороги нет. И запомни, что тебе Пал Палыч сказал – не трать время на пустое, успокойся.

Тимофей заёрзал на стуле:

– Александр Семёнович, понимаете, как-то тревожно мне, и чувствую, не успокоюсь, пока последнюю дверь не открою. Ну, может быть, что-нибудь ещё можно разузнать, хоть немного ещё. Вам же виднее, вы ведь даже концептуально больше видите, о чём я и подозревать не могу. Просто в силу накопленного опыта – от этого невозможно избавиться. У меня соображения тут новые появились. Но только они, больше ничего придумать не смогу.

Чащин заинтересованно посмотрел на него:

– О чём ты?

Палинский торопливо, сбиваясь в словах, зачастил:

– Ну, вот когда я к Попову для разговора ходил, то шёл через парк, и там столкнулся с бомжом. Совершенно случайно. Угостил его сигаретами, всегда на такой случай держу пачку в кармане, спросил, как его зовут. Он представился – Санёк. Ну и мы с ним поболтали о том, о сём. Он мне и поведал, что в своё время лечился в психушке, и немного поделился впечатлениями, точнее – воспоминаниями. С ним в палате лежали на излечении очень яркие личности – и генерал, и профессор, и даже певец Магомаев. Но это всё так, общераспространённые персонажи, но ещё он говорил, что был там некий больной, который рассказывал о себе – что раньше, до больницы, работал в милиции, но занялся каким-то не совсем правильным делом, и в результате некая Контора посодействовала в его помещении в лечебницу. То есть – упекли его в дурку.

– И почему ты это запомнил, Тимофей? – подал голос Гергиани.

– Да особо и не запомнил, просто сейчас услышал, как Семёныч про спецхран сказал, в голове и всплыло, – и обратившись уже к Чащину, уточняюще спросил, – Александр Семёнович, ты в секретный архив не можешь попасть, потому что там контроль другого ведомства, так?

– Ну да, правильно ты догадался. Спецхран – ведомство Очистки. Ты к чему ведёшь?

– Я к тому, что слишком много совпадающих странностей в этой истории. И эти совпадения как заноза в мозгу, не оставляют сознание в покое. Сами вот посудите – менты при разговоре об этом странном доме советуют не соваться, в городе постоянно поддерживается легенда о живущих там чертях, в разговоре с бомжом возникает история о некоем сотруднике милиции, который пострадал в своё время из-за этого дела, есть совершенно дикая история от бомжа Вити – в которой речь идёт о тройном убийстве, в котором обвиняют совсем постороннего человека. Тоже бомжа. Только клошары – люди нездоровые, физически слабые, и едва ли тот, кого обвинили, смог забить троих человек металлической трубой. Ясно, что это не он. И вдобавок, после того тройного убийства в городе появляется серийный маньяк, который почему-то истребляет именно клошаров, и именно в том районе. Если предположить, что убийство троих бомжей обрезком железной трубы произошло случайно, то серия убийств в дальнейшем происходила уже с предварительной подготовкой, убивали скрытым от посторонних взглядов орудием – стилет внутри трости. Понятно, что маньяк прогуливался по улицам, и выбирал будущих жертв. Делал всё в тихом месте, без свидетелей. По убийству троих бездомных дело в милиции завели, довели до конца, убийцу предали суду. Массовые убийства, которые произошли позже – получили начатые уголовные дела, но остались «висяками». Убийца так и не был найден.

И под всеми этими противоречиями подведена жирная черта – уголовного дела в полиции нет, и нет следов, куда и по какой причине оно «ушло». И что остаётся предположить? Влияние извне, а точнее – сверху? Очистка?

В который уже раз за сегодня в кабинете повисла тишина. Выждав паузу, Тимофей обратился к Чащину:

– Александр Семёнович, ну чего вы молчите? Вам ведь приходило это в голову? Может такое быть?

Тот с укоризной покачал головой:

– А ты въедливый, Тимоха – упорно настаиваешь на своём. Ладно, выдам тебе тайну – в журнале всё-таки была пометка: «подлежит передаче в спецфонд – литер «СС». То есть дело перенесли в спецхран. Спецфонд. На хрена – непонятно. Ну, убийство. Ну, три трупа. Так ведь и больше было, и ничего – никто в спецфонд не переводил. Но самое главное – нет никакой подписи, и спросить не у кого, для чего и почему так произошло. Скорее всего, было так, как я и предположил – всё решалось «по верхам», поэтому и никаких следов не осталось.

– И что теперь? Так всё и оставить? Может, официально запросить? – расстроенным тоном проговорил Палинский.

– А основания какие? Ты ведь человек с улицы. С какой стати тебе дадут возможность секретный архив посетить? Прямых родственников в деле нет, процедура завершена. Для начала тебя отошьют, а после в зону повышенного внимания попадёшь. У нас шибко любопытных не любят. А оно тебе надо?

– Да я ничего особенного делать не собираюсь, зачем за мной присматривать, – с недоумением ответил Тимофей.

– Тимоха, ты чего, как ребёнок споришь? Взрослый человек, прекрасно представляешь, как всё вокруг устроено. Лучше пока вот что попробуй сделать – найди того бомжа из парка. Если повезёт, поговори с ним. Попробуй узнать, как того пациента звали. Если он действительно в милиции тогда служил, то я по нему данные найду. А там посмотрим, что дальше.

– Хорошо. Попробую. Ладно, Пал Палыч, я побегу. Хотел сегодня ещё в больничку попасть, на приём записаться, – Палинский встал из-за стола, и подошёл поближе к нему, попрощался, затем протянул руку Чащину, – Спасибо за помощь, Семёныч, позвоню.

Сказав это, Палинский вышел из кабинета. Пал Палыч и Чащин некоторое время сидели молча. Гергиани, отхлебнув остывшего чая, с укоризной взглянул на собеседника:

– Ну зачем ты ему про спецархив рассказал?

Чащин покачал головой:

– Палыч, человек если выбирает путь, то не для того, чтобы просто посмотреть вдаль, это ему ничего не даст – он его проходит. Так и Тимоха – внутренне для себя уже всё решил, и его тут не остановишь. Всё одно докопается. Только, если сам будет розыск вести, один, обязательно вляпается в неприятности – опыта и знаний у него нет. Пусть уж лучше так, под надзором будет. Если что – поможем. Вот сейчас пойдёт этого бездомного искать, и скорее всего – не найдёт, вот тогда и будем объяснять про тупик в следующих шагах. Ну или предположим, найдёт он его, а тот не вспомнит ничего – ни имени, ни фамилии. Тут тоже будет тупик. А дело пусть пока у меня полежит. Если что, буду ему говорить про старые связи, и выдавать информацию по мере необходимости, так сказать. Но если захочет до самого конца искать – придётся понемногу помогать. Ты же видишь – он совершенно ничего не помнит.

Поднявшись с кресла, хозяин кабинета подошёл к окну, и уже оттуда добавил:

– Да лучше бы никогда и не вспомнил. Даже не представляю, как справится, если раскопает всё.

– Палыч, чего сейчас говорить – подождём, посмотрим, может, чего и увидим.

*****

Выйдя из «Трёх пескарей», Тимофей огляделся – осень переходила в завершающую стадию – облетевшие деревья стыло просвечивали без листьев, в воздухе стояла влажная, настойчивая прохлада. «Так, теперь в больничку, пока время есть», – поворачиваясь в сторону ближайшей автобусной остановки, решил он. Ехать пришлось недолго – через три остановки Палинский вышел, и обходя лужи, направился к центральному входу городской поликлиники.

Время было уже близко к обеду, очереди не было, и Тимофей, подойдя к регистратору, принялся торопливо объяснять, что ему нужно к кардиологу, так как есть симптомы, и терапевт будет лишним, и хорошо, если бы попасть на приём через неделю, и желательно с утра пораньше, в ответ администратор, не вдаваясь в подробности, сразу предложила:

– Если можете, то сейчас врач минут через десять может вас принять. Пока к кардиологу никто не записывался, вы можете первым попасть. Дать талончик? Следующий приём только через неделю, кардиолог приходящий, работает на основной в травматологии, а к нам сюда только два раза в неделю появляется. Пойдёте?

Недолго думая, Тимофей решил согласиться, – «Чего откладывать, раз уж я здесь?»:

– Да, конечно, давайте. Хороший доктор?

Женщина показательно выставила большой палец:

– Омарыч доктор отличный! Поторопитесь, пока пенсюки не навалились.

Палинский взял талончик с жирно пропечатанным номером «Один», и, поблагодарив администратора, заспешил в двенадцатый кабинет. Приём вёл врач, мужчина примерно его же возраста. На столе доктора Палинский заметил пластиковую табличку синего цвета с его короткими данными: «Кардиолог Аратьян Егия Умарович». Хозяин кабинета, не поднимая головы, ответил на приветствие, торопливо продолжая что-то записывать в лежавший перед ним бланк. Закончив, поднял голову:

– Ну, на что жалуемся?

– Да вот недавно, пару дней назад…, – и Тимофей описал случай, как он в парке потерял сознание. Врач внимательно выслушал, замерил ему давление, затем продолжил вопросы:

– Боли в локтевом суставе бывают? Левая рука. До приступа.

– Да. Было такое.

– Часто?

– Иногда.

Пометив что-то в карточке, и не отрываясь от своей «скорописи», будничным тоном обратился к Тимофею:

– Сейчас я вам направление напишу. Езжайте в центральную, прямо проходите в приёмный покой, вас там по этому бланку оформят, и ложитесь – нужно обследование. Но я вам сразу могу точно сказать – ишемия. И это очень опасно. Без шуток.

– Серьёзно? Прямо сейчас? И чего нужно делать?

– Во-первых обследоваться в стационаре, ну а потом в кардиоцентр ехать, на операцию. Там точнее выяснят в каком месте сужение артерий, и установят стент. А может, и не один, а несколько.

– Ну мне сейчас некогда, тут дела подобрались срочные. Можно это всё, ну с больничкой, на пару недель отложить?

– Как скажете, жизнь ваша, вам ей и распоряжаться. Тогда вот тут, в карте, поставьте подпись.

– Конечно, давайте. А что это?

– А это ваш отказ от направления в стационар на обследование. Моя страховка. Скажем, вы на улице упали, и начали новый путь в развитии духа, а я буду продолжать готовить долма, и кушать его, а не тюремную баланду.

– Это вы о чём?

Строгим голосом врач ответил:

– Это я том, что в медицинской карточке будет подпись о предупреждении с моей стороны насчёт вашей возможной смерти, а вы отказались лечиться, и подписали отказ. И тогда меня из-за вас к уголовке не привлекут. Больше ни о чём.

– Вы что, серьёзно?

– Тимофей Олегович, я предельно серьёзен. Я – врач, ведущий приём больных людей. Куда серьёзнее?

– А-а, – тут Палинский вновь глянул на настольную табличку, – Егия Умарович, если я через неделю вновь приду на приём, вы меня направите на обследование?

– Ну, если доживёте, то конечно, отправлю.

– Хорошо. Ладно, спасибо, пойду, пожалуй.

– Тимофей Олегович, и постарайтесь пока не излишествовать.

– В смысле?

– В самом простом смысле – водку не пить, не объедаться, тяжестей не поднимать, ну и не нервничать сильно. Поосторожнее.

– Хорошо, понял. Спасибо.

– Ещё возьмите вот карточку – телефон чтобы был. Мой. Если что-то за это время будет нехорошее, звоните сразу, – врач достал из нагрудного кармашка халата визитку, и протянул её Тимофею, – добавил, – И побольше гуляйте на улице, неторопливым шагом. В коридор выйдите, скажите, чтоб заходили, – потом махнул рукой, и вполголоса уточнил, – да можно ничего не говорить, всё равно сами зайдут.

*****

Выйдя на улицу, Палинский остановился, ошарашенный новой реальностью – предстоящие больница, обследование, возможно операция: «Теперь как всё делать? Что – всё бросить? Вроде что-то начало прорисовываться! Так, надо Санька поискать, если попадётся, главное – чтобы имя того больничного знакомого вспомнил, и его нужно будет найти. Если с памятью у клошара плохо – Семёныч поможет. А тут – больница! Поди ничего за неделю страшного не произойдёт? Так, нужно к Ритуле сходить. Мож она чего яснее подскажет? Да, пройдусь заодно, две остановки – не крюк». Выудил с пояса мобильник, набрал номер. Маргарита ответила сразу:

– Тимоха, привет! Зайти хотел?

– Здравствуй, Маргоша. Ага. Не занята?

– Как раз нет. Давай, поторопись, макароны как раз обжариваю. Дверь будет открыта, сразу заходи.

– Отлично! Я недалеко, минут через пятнадцать буду.

Вышагивая по тротуару, Тимофей перебирал в уме события последних дней, и раздумывал – о чём, всё-таки спрашивать у Маргариты – посоветоваться насчёт дальнейших шагов в расследовании убийств бомжей, или поговорить по поводу предстоящего обследования в больнице? Решил, что про больницу спрашивать не стоит, так как понятно сразу, что скажет Рита – ложись завтра с утра, и всё! – «Только время потеряю, лучше поговорить насчёт дальнейших действий по розыску – может какую новую идею подскажет. А в больницу сразу пойду, как что-нибудь прояснится» – с этими мыслями Палинский подошёл к знакомому дому.

Поднявшись в квартиру, сразу ощутил дразнящие аппетит запахи:

– Рита, слушай, вот удачно я зашёл!

Хозяйка ответила из кухни:

– Проходи, мой руки, всё уже почти готово.

Когда он, сев за стол, попытался что-то сказать, Маргарита жестом руки сразу остановила его:

– Ешь спокойно, все разговоры – потом. За столом надо кушать!

Тимофею только и оставалось, что кивнуть головой и согласиться:

– Хорошо, согласен.

После вкуснейшего обеда хозяйка заварила себе кофе, гостю – крепкий чай, и они переместились в комнату. Палинский оглядел поверхность столика, на котором хозяйка расставила чашки с кофейником и заварку. Поднял взгляд на неё:

– Рита, а где колода твоя?

Маргарита, прикуривая сигарету, покачала головой:

– Тимоха, без конца думаю про твое дело, и только к одному выводу прихожу, который мне без всякой колоды виден – правильнее всего будет бросить всё это дело. Даже раскладывать вопрос не буду, могу, что называется – с ходу посоветовать. Ничего хорошего ты там не найдёшь. Сейчас докурю, потом посмотрим.

Тимофей покачал головой:

– Нет, дело бросить не могу. Сейчас объясню, почему. Там всё гораздо сложнее оказалось. Сразу предупреждаю – это строго между нами.

– Мог бы и не объявлять, и так знаю. Я уж приучена – люди чего только не рассказывают.

– Извини. Короче, в этом доме история далеко не закончилась.

Рита вскинула глаза:

– Как это? Что ещё случилось?

– Этот урод «навалял» в течении следующих десяти лет тридцать два трупа.

– Ничего себе! Это точно известно? А то на байку из склепа похоже.

Палинский поставил чашку, и кивнул:

– Известно совершенно точно. Информацию профессионал предоставил. Если быть точным, то тридцать два – это в сумме с первыми тремя. И среди убитых четверо – подростки.

– Ого себе!

– Вот я и говорю – сейчас бросить не могу. А убийцу так и не нашли. Хоть и осудили одного человека за тех первых троих, но по всем признакам получается, что это не он. Похоже, «высшие силы вмешались», – при этих словах Тимофей «поморгал» пальцами рук.

Маргарита спросила:

– Ты хочешь сказать – настоящий убийца имел значение?

– Да, Рита, похоже, что так и было. В тюрьму посадили невиновного. И меня это дико бесит.

– А что ты так заводишься, Тимоха?

– Да не знаю. Вот почему-то сводит с ума, и всё.

– Слушай, давай, я тебе ещё чаю сделаю? Подогреть? Или лучше свежего заварю?

– Давай.

Пока хозяйка ушла на кухню колдовать с чаем, Тимофей осмотрелся, у Риты всё было на своих местах – по углам комнаты два шкафа с книгами, между ними на тумбе стоял телевизор, у противоположной стены находился диван, на котором он и сидел. С одной стороны дивана стояла тумбочка, на которой были разложены предметы «первой необходимости» – пепельница, зажигалка, пара пачек «Кэмел» и развёрнутая книга. Решив глянуть, что сейчас она читает, протянул руку, взял томик, закрыл его. На дерматиновой обложке цвета алой крови прочитал золотое тиснение: «Карлос Кастанеда». Не удержавшись, отметил:

– Ритуля, перуанец никак в покое не оставляет?

Она в этот момент как раз зашла в комнату с подносом. Искоса глянув на книгу в руках гостя, кивнула головой:

– Да. Второе, или уже третье прочтение пошло. Знаешь, Тимоха, мы тогда мало что понимали в его умозаключениях. Больше восторгались экзотической новизной. По сути, мировая литература только-только начинала приходить. Мы же только Лондона с Диккенсом, да Твена с Купером знали, и ещё с пяток авторов. Но это была капля в огромном море. А уж эзотерику в глаза не видывали. Коммунисты почему-то как огня всего мистического боялись. Ну а сейчас, когда насыщение новинками прошло, можно спокойно изучать эти тексты, сравнивать мнения разных авторов, и сопоставлять со своим личным опытом. Ты, помнится, заметно поостыл к чтению, ну а я всегда интересовалась. И так до сих пор.

Палинский категорично оспорил:

– Я не остыл, читать люблю до сих пор. Только всё свободное время эта новая эпоха у меня и отобрала. А книгу в руки можно брать только со свежей головой. Так ведь?

Маргарита разлила в чашки, прикурила сигарету, ответила:

– Согласна. Никто не осуждает, ты что? Путь у каждого свой. И нет путей хороших, или плохих. Это всего лишь – путь. Книга, которую ты увидел, с некоторых пор не просто для чтения. Я продвинулась несколько дальше. Хоть ты и скептически относишься к таким практикам, тебе всё равно расскажу. Помнишь, как обсуждали проникновения главного героя в свои сны?

– Да, конечно. Это же было чертовски интересно!

– Ещё как интересно. Мне с тех самых пор это не давало покоя. Хотелось разобраться. Тимоха, ты хорошо помнишь, что мы тогда обсуждали?

– Ну да. А что?

– Тогда ты должен понять – у меня получилось освоить «тело сновидения».

Тимофей округлил глаза:

– И что, можешь во сне себя контролировать?

Маргарита лукаво улыбнулась:

– Ага.

– И как это происходит?

Рита повела бровью:

– Знаешь, а происходит всё так, как автор описал. Самое главное, и самое трудное – это осознать себя во сне. Дальше уже легче.

– Расскажи что-нибудь.

– Очень много всего. Дня не хватит, чтобы рассказать. Можно книгу спокойно написать. Умела, так написала бы. Да, и если честно, то времени на это нет – нужно жизнь обеспечивать. А самое главное, о чём перуанец не стал сообщать – там, во сне, можно свою жизнь организовать. А точнее – создать свой собственный уголок, построить его, оборудовать необходимыми образами, и обитать в нём.

Палинский, поднявшись с дивана, смотрел на рассказчицу широко раскрытыми глазами:

– Маргарита Николаевна, ты что – серьёзно?

– Вполне. И я уже начала это делать. Только там надо быть очень внимательным – эти миры на самом деле действительно перенаселены, как и писал Карлос. Там, во снах очень много всяческих чужих сознаний. Как я поняла, это те, кто оказался, что называется – на пороге смерти. По крайней мере, так мне показалось. Ещё во многом нужно разбираться. То есть, нужно быть внимательнее. Но это – достижимо! Тут перуанец не соврал!

– В его книгах был один персонаж, насколько я помню, он называл его «арендатор», который в своих снах создал целый город, и почти всегда в нём обитал.

Рита кивнула:

– Да, верно. Эта история – квинтэссенция всего его творчества. Но по какой-то причине Карлос не стал развивать эту линию в своих книгах. Всегда было впечатление, что он что-то скрыл за этой фигурой. Скорее всего – себя самого, а может быть, что даже и карту.

– Какую карту?

– Понимаешь, Тимоха – если в том мире может оказаться один человек, то почему не сможет сделать то же самое и другой? И если всех научить, как это сделать, как туда попасть, то там возникнет такой же «базар-вокзал» как и здесь. Как раз то, от чего все к концу жизни стремятся избавиться!

Тимофей вернулся на своё место, налил в чашку остатки из заварника, и спросил:

– А ты сможешь объяснить, что всё-таки с физическим планом личности?

– В каком смысле?

– Сейчас постараюсь объяснить. Ну, примем за данность всё то, что ты мне сейчас рассказала. Хорошо?

– Ладно.

– Но всё то, что происходит с тобой во сне, это ведь происходит с тобой живой? Верно? Ты ведь, когда спишь, ты же живая?

– Да, Тимоха, я ещё живая.

– Вот я об этом и хотел бы понять – а когда ты умираешь, что происходит с тем миром, с тем уголком, который ты обустраиваешь в своём сне? Всё исчезает? Какой смысл в этом строительстве?

– Послушай, Тимофей Олегович, что я тебе скажу – мы все влекомы смертью. Это – часть жизни, и от этого никому и никогда не уйти. Отворачивайся от неё сколько хочешь – она не отвернётся ни от одного. Наше воображение беспрестанно будоражит – что там, за горизонтом бытия? Охотно обманываемся, и всё же подозреваем, что лжём сами себе. Но то, что ждёт там, за гранью жизни – беспредельно и неописуемо. И это пугает больше всего. Пугает так сильно, что сознание само отказывается осознать истину. Самые здравомыслящие люди вообще отмахиваются от бесконечности бессознательного, предпочитая жить от сих до сих. Так тоже можно жить. В общем, все так и живут, и не задаются вопросом, в чём смысл жизни, и для чего вообще жизнь? И как я с некоторых пор считаю, нужно начинать смотреть с другой стороны – в чём смысл смерти? Это гораздо интереснее – приходишь к выводу, что этот смысл опрокидывается в жизнь. Жизнь всем своим смыслом требует смерти, требует освобождения места отжившими, пришедшими в негодность существами. Это вполне понятная мотивация. Всё, что дискретно, то есть существует прерывисто, для человека понятно – жизнь, потом смерть. Да любое действие в жизни имеет начало и конец. Человек так и живёт. Чтобы осознать смысл существования, надо очень и очень сильно постараться. Не хочу ни в чём тебя критиковать, или обвинять, Тимоха, но тебе будет трудно осознать смысл строительства своего пространства во сне. Сознание откажется воспринимать это. Твоё существование настроено только на прерывистость в восприятии. Ты постоянно в стрессе, а это требует огромного количества энергии. Здравомыслие – обременительная вещь. Оно привязано к результату в каждом действии. То, что я пробую и пытаюсь создать, это не для праздной болтовни. Единственное, в чём я тебя могу твёрдо заверить – всё, что я совершаю в этом направлении, очень серьёзно.

Тимофей ошарашенно глядел на неё:

– Слушай, Маргарита, ты хоть сама-то поняла, о чём сейчас твоя лекция была? А простым языком, понятным бывшему троечнику, можешь объяснить?

– Тимофей, прекращай прикалываться! Ума у тебя достаточно, чтобы понять эту философию. А если хочешь в двух словах для троечника, пожалуйста – твоё сознание слишком перегружено текущими заботами, чтобы воспринять всю картину. Ну, и насчёт жизни после смерти – лично я хочу успеть до своей кончины максимально обустроить место во сне так, чтобы в нём всё стало моим, и тогда уже переместиться туда всем своим «телом сновидения» в полном объёме. А тут мою тушку закопают в землю, и она через пару-тройку лет благополучненько там сгниёт. Вот и всё. Примитивное объяснение, как ты и просил. Проще не придумать.

Палинский покачал головой:

– Ну ты мать, даёшь! Это ведь решение всех проблем! И – никакого страха смерти! Так ведь нужно просто это дело всем объяснить, и – конец вековечным страданиям!

– Тимоха, чего ещё объяснять – перуанец всё подробно расписал в своих книгах, и что толку? Человек слишком зациклен на себе, и фига с два его свернуть получится! Я в своих снах часто встречаю, как бы тебе это объяснить – сознания умирающих, что ли – да, такое объяснение лучше всего подойдёт. То есть они ещё не умерли окончательно, и как-то могут влиять на бессознательное. Так вот, эти сущности настолько погружены в инерцию своего реального движения, что воспринимают окружающее, как продолжение их настоящего. Они даже предметы и всё окружающее умудряются в один миг воссоздать, настолько сильно вовлечены в текущий у них жизненный процесс. Так они ведут себя как настоящие сумасшедшие, ничего не могут понять, силятся это сделать, но ничего не получается, сразу начинают паниковать. А ведь если уже была бы культура восприятия иной реальности, кто знает – во что всё может вылиться? Представляешь?

– А как же ты там без меня будешь? Ты об этом подумала? – смеясь, спросил Тимофей.

– Может, найду там компанию, кто знает? Нагваль вездесущий неисповедим, – в тон ему, рассмеялась Маргарита, – Слушай, чуть не забыла, а ты в больнице был?

– Да, конечно. Записался на приём. Через неделю визит. Даже фамилию врача помню – Аратьян Егия Омарович, то есть – Умарович. Вот визитку даже взял у администратора, – с этими словами достал карточку, и показал её Рите, утвердительно добавил, – так что всё нормально, здоровьем занимаюсь.

– Понятно. Хорошо, но всё-таки, Тимоха, ты не для отчёта, а для себя займись здоровьем. Оно вообще-то твоё. И тебя постоянно прошлое грызёт. Никак ты эти детские комплексы не изживёшь! Тебе нравится, что-ли?