Текст книги "Парни с планами (СИ)"
Автор книги: MaggyLu
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
– Боже, ты ужасен, Стив.
– Это я еще не рассказывал о Салли и Эмбер в кузове грузовика и о том, как Вивьен проспорила девчонкам и пришла голой в мою постель, – Стив рад и готов копаться в памяти хоть до самого утра, а если историй не хватит – придумать их, лишь бы с лица Баки не сходила улыбка.
– Я обосрался в первую бомбежку, – говорит Баки. – Натурально. Мы еще до земли не успели добраться, как попали под обстрел. Я тогда решил – все, пиздец. Ничего хуже уже не будет, после того как железяка переломится пополам, и если нас не разнесет взрывом, то мы захлебнемся в ледяной воде. Стив, мы должны были сделать это вдвоем.
– Что? – Стив не понимает.
– Ну, Вайолет на полке вагона. Неважно, Ханну на заднем дворе, Марджери в каком-нибудь отеле. Тебе стоило попробовать тогда, чтобы не было соблазнов.
– Нет-нет-нет, – как заведенный повторяет Стив. – Я не хотел никого, кроме тебя.
Баки горько ухмыляется:
– Сейчас, стало быть, хочешь. Все изменилось, да, Стив? Ты изменился, и я тоже.
Стив хватает его ладонь, сжимает крепко, чтобы не мог вырваться, гладит загрубевшие пальцы, преодолевая сопротивление, и подносит к губам. Глаза Баки влажные и испуганные, как у зверя, что попал в капкан.
– Ты плохо знаешь меня? – вышептывает Стив в его ледяную ладонь. – Или тебе совсем отшибло память? Мне нравится Пегги, но я клялся…
– Тебе было тринадцать.
– Как будто это что-то меняет, – серьезно говорит Стив, отбрасывает его руку и вскакивает, готовый спорить, готовый доказать. – Как будто, блядь, это что-то меняет. Да, я могу… Хрен знает, что я могу сейчас, Баки. И если ты думаешь, что меня самого это не пугает, иди-ка ты к черту! Я здесь, и счастье, что все сложилось именно так. Я мог быть где-нибудь в Нормандии. В Африке, мать ее, а мы здесь, мы оба живы, и если это не гребаное чудо, то я не знаю, какими еще бывают чудеса. Ты нужен мне любым, но если твоя душа осталась в наших диванных подушках и все, чего хотел ты – тряпки с легочной мокротой, танцы по субботам и сопляк на голову ниже ростом, то лучше езжай домой, как и положено, Барнс. Потому что сам приближаешь момент – всего один, но и его достаточно – когда я очень пожалею о том, что не сдох от сыворотки и вита-лучей или раньше, в тренировочном лагере. Все шансы были, поверь.
– Вау-вау-вау, узнаю Стива Роджерса, хоть и не могу привыкнуть к развороту его плеч. Я так скучал по нему, по моему Стиву.
– А я не твой?
– Ты – их…
Стив молча принимает упрек, в конце концов, было время, когда он сам так считал.
– Но глаза те же, – шепчет Баки, – и губы, родинки на месте и гребаная вожжа там, где была с детства – под хвостом.
– А еще Баки Барнс, пока он хочет быть рядом, – так же тихо отвечает Стив и больше не слышит ничего, даже треска веток и далекого шума базы, потому что губы Баки накрывают его рот, напоминая, что он сдался давно, в тот день, когда поклялся, что ближе друга у него не будет.
– Вместе, – выдыхает Баки ему на ухо.
– Вместе, – с первым глотком воздуха отвечает Стив.
– Адресочка этой Вайолет случайно не осталось? – смеется Баки, и, боже, Стиву уже все равно.
========== 3 ==========
– Я готов отвечать.
Его глаза опасно пусты, и мышцы перекатываются под рукавом футболки, когда он сжимает кулак. Он недобро поводит взглядом, оценивая обстановку, и наверняка замечает закрытую железную штору, расположение присутствующих и натянутую, встревоженную тишину, повисшую в комнате. А потом слегка раскачивается на носках, рукой пытаясь нашарить несуществующее оружие на облепленном влажной тканью бедре.
Стив подбирается всем телом, готовясь к прыжку, но Старк успевает раньше – откуда только взялись силы – впечатывает Зимнего Солдата голой рукой в дверь покачнувшейся камеры и выдыхает:
– Ну и отлично.
Солдат медлит. За это время он мог бы трижды обездвижить Старка, но аккуратно отводит его руку от своего плеча.
– Хэй, Стив! Давно я в заморозке?
– Четвертый день, – Стив сам не слышит своего голоса.
– То-то я смотрю, желудок побаливает. Не адаптировался еще. Быстро же вы договорились, – и Баки неловко упирается рукой в колено, трясясь в беззвучном смехе.
– Надо кое-что прояснить, – шипит Старк, и, следует полагать, на лице у Стива сейчас гораздо большее удивление, чем у него.
– Теперь ты хочешь говорить? А обычно сразу кидаешься в драку. Кстати, приготовься разнимать, Стив, я действительно их убил. Мне жаль.
Тони выдыхает через нос – глубоко и шумно, сжимает кулаки и сует в карманы джинсов. «Сомнительно, что там репульсор», – решает Стив и не двигается. Их разговор с Баки еще впереди.
– Я так понимаю, что коды – фарс? – все-таки произносит он. – На тебя не действует?
– Не то чтобы совсем. Давай позже, а? Интересно же, до чего он додумался сам. Спрашивай, летающая обезьяна, я отвечу.
– Все остальные ящики в бункере были забиты старыми кинофильмами. Некоторые из них по-настоящему ужасны, Роджерсу бы понравились, если попросит – могу поделиться. И не сомневайся, у меня все еще не прошло желание скормить тебе твою живую руку по частям, но…
– Что-то не так, да? – широко улыбается Баки, и эта улыбка вскрывает грудную клетку Стива.
– Я видел тебя в деле, – хрипло выговаривает Старк. – Если бы я хотел кого-то убить, то заранее позаботился бы о том, чтобы ни одна камера на сотни миль не работала.
– А будь ты Зимним Солдатом, тебе было бы на них наплевать.
– И вообще сомневаюсь, что запись реальна.
– Да тут у нас мозговой штурм, – дежурная, сто лет знакомая шутка Баки, но Стив видит, как зубы Старка едва не крошатся, так крепко сжимает он челюсти, силясь не ответить на язвительный укол. – Если бы ты спросил меня, прежде чем… Этот фанатик был повернут на Стиве, но пленка была предназначена тебе, и кто-то очень постарался, чтобы ты увидел не то, что было на самом деле. Именно это и именно ты – вот что я сказал бы. Можешь бить.
– Баки прав, – выдыхает Стив. – Это личное, ищи среди близких.
– Думаешь, Пеппер? – мрачно ухмыляется Старк. – Конечно, я не подарок, но…
– Боже, нет! Но любые девять десятых населения Земли, кроме нее. И, пожалуй, кроме меня, я вряд ли сумел бы подделать видеопленку.
– Немного меньше, – и Старк вновь вынимает из кармана не оружие, а длинную бархатную коробочку. – Примерно несколько тысяч.
Внутри переливается мутным блеском ряд крупных жемчужин.
– Всего лишь те, кто был на презентации МОРГ. Мамино ожерелье. Она сняла его перед отъездом, а на пленке его четко видно. Я мог поверить всему, кроме этого. И мне не жаль.
– Говорят, ты гений, – медленно и четко произносит Баки, пока Старк возится с кодовой панелью, чтобы поднять железный занавес. – Если так, то должен понимать, что такое наименьшие затраты при наибольшей эффективности. Модель машины, давление в шинах, правильный угол удара, скорость, анатомия, траектория полета пули. Не из сочувствия, просто иначе нерационально. Их смерть была быстрой. Я не маньяк, а профессионал.
Старк не оборачивается, лишь молча вскидывает руку с отогнутым средним пальцем и сутулясь уходит по стеклянному коридору.
– Профессионал, говоришь? Я заметил. Траектория полета пули… – тянет Стив, выхватывает из-за спины тетрадь, словно какое-то оружие, и швыряет через всю комнату, прямо под ноги отпрянувшему Баки.
Тот клонится в сторону, с трудом балансирует на носках и смотрит на синюю обложку, как на неразорвавшийся снаряд, а потом поднимает взгляд, но не на Стива, хоть тому и непременно нужно, чтобы Баки встретился с ним глазами. Но тот отворачивается и бьет рукой по стенке криокамеры. Лупит раскрытой ладонью, отчаянно и сильно, а затем прислоняется лбом к блестящему боку.
– Что же, – говорит едва слышно Стив, – не смог выбрать сам эффективный способ? Мне понравился вариант, где мои мозги разбрызгивает вокруг пруда у мемориала Вашингтона. Гарантированный результат, и хоронить точно пришлось бы в закрытом гробу. Избежал бы массы посмертных фотографий.
Баки поворачивается медленно, словно сломанная механическая кукла, и смотрит мрачно и невидяще. Как после плена – мутными глазами в одну точку где-то на плече Стива, чуть ниже правой ключицы.
Стив решается – быстро пересекает комнату, встает перед ним навытяжку, расправляет плечи под тонкой футболкой и смотрит требовательно, так жестко, как только может.
– Почему ты соврал? Мне соврал? Раз ничего не изменилось за столько лет, неужели думаешь, что сейчас самое время?
Пальцы Стива тянутся к его щеке – настойчивые, не чувствующие преград, ждущие ответного жеста – глаза смотрят в глаза, и губы сжимаются в тонкую линию.
И Баки ломается. Делает три неловких шага в сторону, тяжело оседает на сверкающий белизной стул, прячет потухший взгляд, судорожно отводит больное плечо. Раз-два-три-вдох, считает про себя Стив, раз-два-три…
– Больше всего на свете, – глухо говорит Баки, вжимаясь в спинку стула, – больше всего на свете я хочу тебя поцеловать.
Роняет лицо на ладонь и невозможно нежно вышептывает:
– … как в Лондоне.
1943
– Мы не можем, Баки. Мы не должны…
– Заткнись, умоляю. Слышишь, просто молчи.
Баки целует, словно в последний раз. Пьет душу с губ, зализывает языком все раны, все язвы, что оставили в их памяти чужие смерти. В узком переулке у разваливающейся кирпичной стены, и это первый свободный вечер – вдали от общих палаток, набитых лапником матрасов, сборов наспех, ночных дежурств, вечных совещаний и посторонних глаз. В большом, искореженном бомбежками, промозглом городе, где девушки по-прежнему надевают лучшие наряды, и саксофон в руках какого-то Луи или Сэма звучит все так же томно, а виски не горчит от вкуса пороха, страха и невыплаканных слез. Это – их новое признание. И потому Стив считает: раз-два-шесть-одиннадцать-двадцать три, а камни ползут за его спиной, и Баки смеется, пьяно выдыхая в самые губы:
– Лучше бы нам найти другое место.
Стив безумен – это точно – и пьян, как никогда в жизни. Иначе чем объяснить, что недолгой прогулке до гостиницы он предпочел сотню шагов до ближайшего здания? Часовые жмутся к стенам, видя, как суровый капитан почти бежит по коридору, сухо кивая в ответ на уставные приветствия, а следом за ним с трудом поспевает сержант Барнс. И, судя по их лицам, то ли обоим предстоит серьезная дисциплинарная выволочка, то ли немцы высадились на берег Темзы.
Остатки здравого рассудка покидают Стива, едва ключ проворачивается в замке. Дубовая дверь трещит, когда он впечатывает Баки спиной в косяк и со стоном сползает на колени, обнимает бедра и аккуратно – черт, ни иголки, ни нитки под рукой! – расстегивает нижние пуговицы его кителя, тянет вверх рубашку и утыкается носом в горячий, пряно пахнущий островок голой кожи прямо над ремнем.
– Баки, Баки, Баки… – шепчет он, – терпение не моя добродетель.
Баки поводит бедрами, проходясь жесткой тканью по щеке, и под форменной фланелью – явное, жаркое, выпирающее – неоспоримое доказательство его возбуждения, и пуговицы ширинки ломаются под нетерпеливыми пальцами Стива. Он берет в рот сразу, целиком, одним долгим и сладким глотком, принимая до самой гортани и не желая выпускать.
– Где ты набрался этих пошлостей? Неужели в своем танцевальном шоу? – слова через прикушенную ладонь больше похожи на стон, но Баки не прикрывает век, встречаясь потемневшими глазами со взглядом Стива.
– У меня был хороший учитель, – отвечает тот, прохаживаясь языком вдоль уздечки и мелко, неглубоко забирая в губы головку. – Джеймс Барнс, может, слышал? Он слыл первым красавчиком района и гордился тем, что однажды поцеловал колено Мэй Уэст.
– Понятия не имею, о ком ты…
Язык опускается ниже, тяжелая пряжка ремня гулко звякает об пол и глушит первый низкий гортанный вскрик Баки.
– Я… – горячечно шепчет он. – Я первый начал, и потому… хочу быть первым. Ты трахнешь меня, мой капитан?
– Ох… – Стив на секунду отстраняется, опускаясь на пятки, но мимолетного замешательства хватает, чтобы Баки одним движением перетек от двери к столу, по пути избавляясь от брюк и подштанников, сдергивая их прямо через грубые ботинки.
– Покажи мне, Стив. Я хочу знать, на что опять подписался. Он стал еще больше? Таким же огромным, как все остальное?
Стиву еще хватает выдержки проверить, точно ли заперта дверь, щелкнуть внутренней задвижкой и аккуратно вынуть из петель пуговицы кителя. Он выступает из одежды, как из скорлупы – голый, с пылающими пятнами румянца на груди, и таким возбужденным, что одного касания хватит, чтобы кончить. Судя по взгляду, которым его ощупывает Баки, тот тоже недалек от быстрого финала.
– Охуенен, – шепчет он и ест Стива глазами, прожигая алые полосы от взмокшей челки до босых ступней.
– Я не уверен… – начинает Стив. – У нас же ничего нет.
– У тебя, – Баки роется во внутреннем кармане и достает железный тусклый кругляш. – Прости, все, что смог выменять на сигареты у той милашки в баре. После войны куплю тебе вагон французского крема, специального, знаешь ли.
Стив осторожно нюхает желтоватое содержимое: пахнет аптекой, немного жиром и неожиданно – цветами, название которых он не может вспомнить. Баки устраивается удобней, проезжаясь дальше по столу, и письменный прибор, падая, грохочет так, что сотрясаются стены.
Оба замирают, и, должно быть, у Стива на лице написана крайняя степень ужаса, потому что Баки вздергивает вверх брови, фыркает в ладонь и вдруг становится на десять лет – на минус войну – моложе и беззаботней, а в его глазах горит шалый огонь, который только и бывал, что после хорошей драки или крепкой выпивки.
– Пасуешь, капитан? – подначивает он, и Стив с рычанием бросается вперед, тяжелой ладонью впечатывает его бедро в полированную доску стола, а плечом разводит колени как можно шире.
Язык проходится по промежности, и дыхание Баки теряется в приглушенном крике, он только и может, что подаваться вперед – прося, требуя, настаивая на том, чтобы Стив не прерывался, ввинчивался кончиком языка как можно глубже. И когда в него проникают смазанные пальцы, он тянет Стива вверх за отросшие пряди неуставной стрижки, с силой пригибает за шею для поцелуя, и стонет в самые губы – в душу и сердце, когда тот на ощупь тычется влажным и обжигающим членом и, наконец, скользит внутрь, тут же замирая с дурацко-неуместным:
– Больно?
– А похоже на то? – пятка в тяжелом ботинке впечатывается в задницу Стива. – Двигайся, иначе, клянусь, заору так, что сюда сбежится вся охрана, включая уличный патруль.
Стив ловит его губы, глушит стоны языком, и какая-то, самая рациональная, часть его мозга, чудом оставшаяся в живых, подсказывает, что лучше было бы выбрать не оглушительно скрипящий стол, а тяжелый железный сейф в углу. Баки дышит в его плечо, оставляет отметины на теле, глубокие ровные полосы ногтей и полукруглые – зубов, закидывает голени на плечи и обнимает, прижимает – телом к телу, головой к голове, будто можно быть еще ближе, чем обычно, или узнать друг о друге больше, чем то, что всегда знали.
– Я люблю тебя, – шепчет Стив так тихо, что, кажется, Баки не должен был слышать.
Но он слышит и эхом повторяет:
– Любишь, любишь, любишь…
И всё летит куда-то в пропасть, где нет ни дна, ни берегов, а только безумный жар, запретная страсть, свет тусклой лампочки и подрагивающая щеколда на двери личного кабинета капитана Роджерса.
*
– В Лондоне… – повторяет Стив. – Я исписал три страницы рапорта, объясняя, как не рассчитал усилия и сломал стол, всего лишь поставив на него кружку с чаем.
– Хреновое было снабжение, – откликается Баки. – Тот, что тебе поставили взамен, ни на что не годился.
И Стив тянется вперед – губами, руками, всем телом, но взгляд Баки – словно железная стена, что опустилась между ними. Тот толкается ногами, и стул хрустит под ним, скользя по гладкому полу и впечатываясь в хрупкий шкаф.
– Я знаю тебя, Стив, – все так же глухо говорит Баки. – Ты откинешь голову, твое дыхание станет глубже, а глаза – темно-синими, и я… Я убью тебя, Стив. Просто вырву горло вот этими самыми пальцами.
Вдох, вдох, вдох, черт возьми!
– Я прочитал об этом, – и Стив старается, чтобы голос не слишком дрожал.
– Ты все еще мое задание. Не смей приближаться или подставляться, потому что я не сомневаюсь – ты на это способен. Плевал я на всех остальных, я могу себя контролировать. Но со времен хеликэрриеров во мне работает одна блядская штука, и чем ты ближе, тем сложнее мне сопротивляться. Когда я больше не мог думать, вспоминать тебя, наше прошлое – составлял эти планы, и мне становилось легче. Так я обманывал программу.
Стив дышит. Стив не может не дышать, пока дышит Баки. Стив мало что понимает из его сбивчивых слов, но отходит на шаг, так и не опуская руку. На два, на три, до самого дальнего угла в комнате.
– Не забывай, я солдат с промытыми мозгами, – горько усмехается Баки и повышает голос, чтобы Стив слышал там, у стены. – Программы самоликвидации ГИДРЫ индивидуальны и совершенствовались со времен Первой Мировой. Это входит в подготовку всех агентов, не каждый по собственной воле раскусит ампулу с ядом. Просто у меня круче – никакого цианида, самострелов или выходов из окна. И, кстати, никакого трупа через полчаса. Я – гребаное совершенство в этом плане. Она запустилась, когда я не убил тебя, солдат ГИДРЫ не может не выполнить задание, иначе его эффективность под вопросом. Оружие, дающее сбой, непригодно. Если не убью тебя – сдохну сам, но после всего, что было, не хочу ни того, ни другого. Однажды я уже не справился, в Берлине. Да я же чуть не задушил тебя, Стив! И мне кажется, что я чувствовал твое присутствие в криосне. А ты… подозреваю, ты тоже не согласишься на полумеру, но это был бы идеальный вариант.
Баки говорит, уставившись взглядом в гладкий расчерченный тонкими черными линиями пол:
– Позволь мне вернуться в крио и уезжай как можно дальше отсюда. Каждая секунда рядом с тобой убивает меня. Вот, ты узнал правду – теперь тебе легче? Если бы не эта тетрадь… Возможно, через несколько лет действие программы ослабеет, но пока я слишком мало был в заморозке и слишком долго рядом с тобой, чтобы не опасаться последствий, – живые пальцы гнут край металлического сиденья, словно фольгу, и в голосе Баки скользят истеричные нотки. – Черт, я не знаю, как… Архивы ГИДРЫ вряд ли сохранились, но должны же быть те, кто исследует уродов вроде меня. Эта твоя ведьма – никогда подобного не видел. Да хоть гребаный Старк, мне все равно. Но я не убью тебя, Стив. И если нет других вариантов, то лучше сожги эту камеру со мной внутри.
– Я буду драться за тебя, – Стив не сомневается ни секунды, но даже думать боится и быстро считает в уме: столько-то от Бухареста до аэропорта, несколько часов на полет в Сибирь, и совсем немного на события в бункере, но теперь ясно, почему Баки предпочел притворяться спящим. – Я ничего в жизни не умею лучше, чем драться.
– Наверное, ты забыл первые лет двадцать пять, – усмехается Баки. – Тебе это просто нравится. Но ты разбудишь меня, Стив, и на этот раз, когда я сам скажу. Чтобы выйти из криосна, мне требуется помощь. В конце концов, я всегда плохо просыпался по утрам, а вот спать заваливался при первой же возможности. Так что не будем отступать от традиций.
– Ты чертовски уставал.
– Я и сейчас устал. Господи, как я устал.
Сердце Стива грохочет в ушах, а пальцы непроизвольно гладят воздух – словно по волосам или щеке, но даже издалека он видит, как дрожит тело Баки и до белых пятен сжимается его кулак.
– Уходи, бога ради, мелкий, и позови врачей. Я даже не вижу тебя, и все мысли только о том, как легко проломить тебе висок железной ножкой этого стула. Несколько дней в заморозке помогут. Уходи, я справлюсь, обещаю. Мы справимся.
Стив сам нажимает кнопку, смотрит, как стекло изнутри затягивает инеем, и хочет продышать, поцеловать насквозь ледяную корку. Вдох-выдох, вдох-выдох: грудь Баки замирает без движения.
– Я сделаю это, – шепчет Стив, – я клялся…
Ему кажется, что за заиндевевшим стеклом губы Баки трогает легкая улыбка.
Стив выходит, прямой как палка, по-военному печатая шаг. Через неделю у них будет двадцать минут наедине – так обещал Баки. Столько он сможет продержаться прежде, чем запустится программа.
Он спотыкается на идеально гладком полу: двадцать минут – больше, чем было у них за последние семьдесят лет. Готов ли он? Способен ли? Выдержит ли его видавший виды позвоночник еще и такой груз? Но сердце кричит громче, чем ищущий однозначного ответа разум, и в этот раз Стив благодарен ему как никогда. Не дело – решать рассудком там, где касается… будь честным с собою, Стив Грант Роджерс… нормальные люди называют это чувствами.
========== 4 ==========
– Уделите мне две минуты, – просит миниатюрная женщина, что не отрывала взгляда от оживших мониторов криокамеры. Ей хватило такта делать это сквозь стеклянную стену, но выражение ее лица заставляет Стива сглотнуть липкий комок в горле.
– Насколько я понимаю, – медленно начинает она, – вы – единственный близкий. Я окончила Гарвард, знаете ли… Поэтому считаю своим долгом предупредить вас.
Стив готовится слушать, в очередной раз понимая, что в его жизни еще никогда ничего не шло как задумано.
– Мое имя доктор Тсулла, но вам будет легче произносить «Тэсс». Решение, принятое мистером Барнсом… Я не одобряю его, но и отговорить не смогла.
– Хотел бы я видеть того, кто сумеет, – горько усмехается Стив. – Я не найду такого, даже если посмотрю в зеркало.
– Вы должны знать, – голос ее становится тверже. – Организм мистера Барнса уникален. Как и ваш, полагаю. Но каждый из вас не выдержит подобных температурных качелей. После нескольких лет вне крио каждая адаптация будет даваться все труднее. Чем меньше времени пройдет между разморозками, тем быстрее организм вашего… друга?..
– Друга, – кивает Стив.
– … износится. Я не могу не выполнить волю пациента, поэтому отключу криокамеру ровно через семь дней, но если вы пожелаете продолжить в том же духе и с тем же интервалом… Я не даю никаких гарантий. Трижды. Может быть, пять раз, в лучшем случае десять, а потом он стечет гниющей лужицей прямо к вашим ногам.
– Я понял, – Стиву необходимо откашляться, иначе он снесет кулаком стеклянную стену.
– Надеюсь, что вы все же имеете на него влияние, мистер Роджерс, – и низкие широкие каблуки топчутся прямо по сердцу Стива, а не по мраморным плитам королевского дворца.
– Миссис Тэсс, – окликает он, и маленькая доктор улыбается, оборачиваясь.
– Мисс… Все еще мисс, дорогой капитан. Местное общество невероятно патриархально, невзирая на прогресс.
– Он рассказал вам, почему хочет оставаться в криокамере? О том, какие установки работают в его голове?
– Мистер Барнс, конечно, удивительное сочетание неизвестных мне технологий, но имеет право на врачебную тайну так же, как любой пациент. Простите, я не могу вам этого сказать.
Стиву чудом удается удержаться на ногах, потому что – ну в самом деле, четвертые сутки, и до сих пор никто не вспомнил… Он только надеется, что не слишком напугал милую Тэсс с белыми лентами в тугих косах.
– А если Баки не уникален, – шепотом спрашивает он. – Если есть аналоги?… Ммм… Более продвинутые образцы, более совершенные. Новая версия, созданная десятилетиями позже.
– Клянусь Баст, тогда мне потребуется хорошая доза снотворного вместе с бренди, чтобы уснуть этой ночью, – улыбается она и явно не верит.
– Допустите, – настаивает Стив. – Также допустите, что они мертвы. Это могло бы облегчить физическое состояние Баки? Я доставлю вам пять тел.
– Гипотетически, – тянет маленькая доктор, – я буду полнейший идиоткой, если откажусь. Также смело можете назвать меня лгуньей, если я скажу, что любого ученого не заинтересует подобный образец, с которым можно творить что угодно. Но мозг, мистер Роджерс, – и вдруг в ее речи прорезается отчетливый местный акцент. – Их мозг мертв. Так что не очень-то надейтесь.
*
Как Старк успел так быстро набраться, остается для Стива загадкой и, если быть уж совсем честным, – поводом для зависти. Наташа приподнимается с шезлонга ему навстречу, и ее губы беззвучно шевелятся, но Стив не слышит. Он все еще оглушен взрывной волной, которая вновь разнесла на части его мир.
– Кажется, воскрешенная Джульетта не была благосклонна к своему Ромео, – ухмыляется Старк. – А я попросил приготовить вам спальню для новобрачных.
– Что-то случилось? – громко кричит Наташа, и Стив отмахивается – рукой и судорожным поворотом головы: «позже».
Он доходит до бассейна и, не раздеваясь, шагает с бортика в ярко-голубую прохладную воду. Волна накрывает с головой, и он сколько может задерживает дыхание, влипая в мраморное дно, пока легкие не начинает жечь огнем, а виски – продавливать внутрь черепной коробки.
– Воздадим хвалу Баст! – призывает Старк со своего шезлонга. – Мы уже думали, что это на семьдесят лет. Романофф, ты не в курсе, тут практикуют какие-нибудь особенные ритуалы? Сексуальные оргии? Черные гурии в венках, поющие оды гостям?
Под пальцами Стива крошится мозаичный борт бассейна, и если Старк сейчас поинтересуется, не цветут ли здесь олеандры…
Он понимает, что, возможно, ему стоит поспать, иначе сохранять невозмутимость будет не так-то просто. Но вместо этого у него под носом появляется пряно пахнущий коктейль ядовитого цвета, и Стив обещает себе в следующий раз захватить в Ваканду ящик пива. Или четыре.
– Так что там с кодами? – интересуется Наташа.
– Все нормально, – кивает Стив.
Нормально.
У него все нормально.
У всех все в порядке, пока они живы.
– Тетрадь такая же подделка, как пленка. Точнее, гораздо более ранняя. Баки утверждает, что там неверное слово, одно из семи.
– Логично, – соглашается Наташа. – Поэтому он ее и оставил. Возможно, таких тетрадей тоже семь или несколько сотен. КГБ и ГИДРА – не кучка идиотов, не исключено, что настоящего кода не знает никто.
– Он сказал, что последний раз слышал верный набор слов в середине девяностых. С тех пор у него не было куратора, только заказчики и командиры. Пирс получил его таким.
– Так почему же ты не привел своего милого? – вопрошает Старк. – С ним так интересно поболтать.
Стив отворачивается и стискивает зубы, чтобы не ответить грубо.
*
С Наташей они расстаются на взлетной полосе.
Не то чтобы Стиву не хотелось брать ее с собой или он считал, что король Ваканды слишком разорится на топливе для джета. При прочих равных он безусловно выбрал бы помощь Т’Чаллы, но Наташа все еще лениво покусывает коктейльную трубочку, вакандийцам он и без того обязан, а Старк… Старк имеет право.
В одиночку Стив мог бы положить пару сотен читаури или придержать падающую стену небоскреба. Будучи в бегах преодолеть несколько границ и вывезти из заснеженного даже летом бункера в России пять трупов – немного сложнее. И, да, Старк имеет право и желание туда вернуться. Только поэтому.
Наташа кивает ему и на секунду приподнимается на цыпочки, губами мажет по челюсти, скользит ладонями по спине, заднему карману джинсов, бедру и растворяется в предзакатном мареве, едва он успевает моргнуть.
«Чертовка! – думает Стив, нащупывая пакет в заднем кармане. – Знала».
Паспорт – настоящий, бумажный, с обтрепанными краями и кучей чернильных штампов – въездов в разные страны. Должно быть, этот Роджер Миллер, что смотрит на Стива его же глазами с фото – бизнесмен или, мать его, какая-то супермодель. Может быть, спортсмен или просто обеспеченный парень, мотающийся по миру для развлечения. Мьянма, Южная Африка, Чили, Норвегия… С последней странички выпадают куски пластика, и Стив уже готов задушить Наташу в объятиях. Водительская лицензия и карточка страхования – этого хватит, чтобы прожить в любом месте Америки.
– Сучка, бродячая сучка, – шипит Старк. – Вновь ищет себе две разных кормушки, не может жить без хозяев. Поэтому я больше люблю кошек. Им плевать на людей, но они ценят уют и хорошую недвижимость.
Стив уверен, что Наташа переживет нелестное мнение. Возможно, она сочтет это комплиментом. Он возразил бы, но не намерен ввязываться в спор прямо сейчас. Лучшим качеством в собаках он считает преданность и дружбу, а документы, бережно упрятанные в нагрудный карман, для него важнее, чем джакузи и сытный обед.
Его мучает дежавю. И, судя по тому, как отрывисто выдыхает Старк и как резко выкручивает штурвал, не заботясь о плавном приземлении, тому тоже малоприятно. Напряжение висит в воздухе бикфордовым шнуром в ожидании искры, и Стив первым спрыгивает в едва открывшийся выход. За его спиной шуршит броня Старка, звук колет промеж лопаток, доходчиво донося значение слов «вооруженный нейтралитет».
Их шаги хрустят по бетонной крошке на лестнице, потом по гулкому, до нокдауна ударившему воспоминанием коридору, и Старк отодвигает его железным плечом прежде, чем распахнуть двери в круглый зал.
– Смотри в оба, Сти-и-и-ви, – насмешливо тянет он. – Если будешь бить первым, то лучше бы не меня.
Стиву ужасно непривычно идти вторым, но это вынужденная мера, и он нехотя соглашается. Рвани сейчас за дверью автоматная очередь – прикрыться нечем, в любом случае придется отступать под защиту брони. Старк резко останавливается, и Стив слышит ругательство, витиеватей и заковыристей которого он не встречал за всю свою жизнь. А ведь на выступления кое-кого из его соседей и сослуживцев можно было продавать билеты.
Он сжимает кулаки и обходит неподвижно стоящего Старка, так и не опустившего забрало шлема.
– Это я, – указывает тот рукой на разнесенные в щепки ящики архива.
– Это мы, – на покосившиеся железные опоры и погнутые балки. – А вот это – не знаю кто.
– Блядь! – выдыхает Стив.
В бункере пусто.
Только обрубленные провода да более светлые круглые пятна на полу напоминают о том, что когда-то здесь находилось пять криокамер.
– Я должен был подумать об этом раньше, – признается Стив.
– Боже, какой сюрприз – люди ошибаются. Привыкай, Пиноккио. Глядишь, лет через двести станешь настоящим мальчиком.
Стив исследует обрывки проводов, рельефные следы подошв, широкую колею, по которой тащили камеры к выходу, и в его душе ворочается незнакомое доселе беспокойство: что-то очень странное, легкая вибрация, будто стены бункера начинают дрожать и монотонно щелкать.
– Уходим! – инстинкт срабатывает раньше, чем мозг осознает информацию.
Старк хлопает глазами, прислушивается, воротник куртки Стива трещит под хваткой железных пальцев, а затем ноги отрываются от земли, и взрывная волна осязаемо перекатывается по полу и стенам. Старк пробивает кулаком «крышку» и тащит его по воздуху как можно дальше от взлетевшего на воздух бункера.
– Нас ждали, – констатирует он очевидное, пока Стив пытается прочистить уши от гула взрыва. И, кажется, его немного контузило, потому что в голове звенит, а на ресницах осела мерзлая земля вперемешку с пеплом.
