Текст книги "Учебник житейской науки (СИ)"

Автор книги: Люук Найтгест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Обнимая своего словно свихнувшегося графа к себе, целуя его в ответ, Гастон с некоторым испугом смотрел на него из-под полуприкрытых век. Через миг Рудольф обмяк в его руках, как марионетка, у которой подрезали нити кукловода. Поддержав оборотня, Гастон уложил его обратно на кровать, не став накрывать одеялом – Рудольфа всего трясло, он исходил жаром, но тело его было ледяным. Приоткрыв окно, охотник вернулся к кровати, напряжённо вглядываясь в лицо, в напряжённое тело любовника. На этот раз мужчина спал спокойно и, можно даже сказать, безмятежно.

Звёздное небо слабо сверкало, точно сотни подсвеченных бриллиантов, переливалось, только начавшая свой цикл луна заглядывала в окно, словно проверяя своих невольных подчинённых, смутными бликами лаская тело истощённого графа, очерчивая каждый изгиб, делая тени под глазами мужчины лишь чернее, более пугающими. Страх за возлюбленного разгорячённым железом и комком из змей копошился в груди, пронзая сердце раз за разом. За двенадцать лет совместной жизни они столько всего вместе преодолели! Не было и дня, чтобы они не зарычали друг на друга, не проходило и месяца без крупномасштабной ссоры, но они всегда находили общий язык и вновь приживались друг с другом, начиная ластиться, ласкать друг друга, стараясь сберечь и не дать уйти, хотя ни один из них об этом не думал.

Пальцы Гастона скользнули по впалой щеке графа, что вновь судорожно задышал и начал хмуриться.

– Что снится тебе, мой граф? – чувствуя, как дрогнули от некоторого страха губы, поинтересовался Гастон у пустоты, вглядываясь в измученное лицо. Тихо склонившись и коснувшись губ графа, охотник едва не вскрикнул от жара, который они излучали – пересохшие губы были опаляющими, как и хриплое дыхание, что с них срывалось.

Городок жил собственной жизнью, отличавшейся от той, что была в огромных городах. Она была куда как более полной в смысле забот, но куда как спокойной, чем там, где всегда носились деловые мужчины и прекрасные дамы в пышных юбках ездили в каретах, бросая высокомерные взгляды из-за ажурных шторок, переглядываясь со случайно встретившимся фаворитом. Торговцы бойко расхваливали свой товар, зазывая к себе, желая получить побольше денег за день, чтобы потом с чистой душой осчастливить семью и отправиться пить со своими близкими приятелями, которые стоят друг за друга стеной. В городе жизнь фальшива, пропитана влечением к собственной выгоде, а потому общество там состоит из подставляющих друг другу задницы и людей, чтобы поскорее закончить с перепихом и подставить задницу другому. На том все отношения и строились всегда – удобнее устроиться, получить удовольствие и отправиться по своим делам, предав в пользу того, кто дал лучшее.

Несколько богато украшенных карет, запряжённых четвёрками лошадей, въехало в городок, поднимая пыль и привлекая к себе внимание. Возле стен кареты остановились, и в тень дома из одной из них спрыгнул мужчина с тёмными волосами, собранными в маленький хвостик. Рубашка и сюртук, сшитые по старинному фасону, выдавали в нём аристократа, как и брюки, да и сапоги для верховой езды, слегка уже запылённые – до того господа изволили ехать верхом. Повернувшись к дверям кареты, мужчина протянул руку, и на его руку опёрся второй мужчина, утончённый, высокий, но безумно уставший. Бледность лица была аристократичной, но желтизна на щеках и тени синяков под глазами чести не делали. Лихорадочно сверкали янтарные глаза в обрамлении чёрных ресниц, и взгляд бывшего Зверя скользил беспорядочно по улице. Несмотря на жару, облачён граф был во всё чёрное, что совсем не облегчало его судьбу. Позволив себе опереться на руку своего любовника, граф перехватил трость поудобнее, пока что не нуждаясь в ней. Но это только пока.

Из соседней кареты скользнула Аннет, облачённая в небесно-голубое платье с высокой юбкой и корсетом. Руки в перчатках под цвет платью держали раскрытый зонтик, спасающий девушку от солнечного удара, и веер, которым она постоянно обмахивалась – жуткая жара не давала ей покоя. Из последней, третьей кареты, вышли Вивьен и Леон. Последний за двенадцать лет стал похож на брата, как две капли воды, вот только характер остался всё таким же… лёгким. Младший из братьев уже с жадностью оглядывался по сторонам, вылавливая на оживлённой улице красивые фигуры и лица, хотя ни для кого из их стаи не было секретом, что Вивьен и Леон сошлись под одеялами.

Скользнув от любовника к Рудольфу с Гастоном, Леон не упустил возможности поцеловать обоих в щёки:

– Давно я вас не видел!

Рудольф поднял на него безразличный взгляд и продолжил идти рядом с Гастоном, тяжело опираясь на его руку.

– Рады тебя видеть, Леон, – несколько отстранённо поздоровался Гастон, изобразив на лице улыбку.

От прыткого взгляда неугомонного блондинчика не укрылся болезненный вид Рудольфа, а потому он тут же скользнул к Аннет, ущипнув её за пышную попку, отчего девушка кокетливо покраснела.

– Что с господином? – в полголоса поинтересовался Леон, подставляя девушке руку, за которую она тут же взялась. – Он как-то… Истощал! Не кормите вы его, верно.

– Брат уже месяц сам не свой. – тихо произнесла Аннет, слегка замедляя шаг, чтобы позволить Рудольфу и Гастону уйти вперёд. – У меня такое чувство, что пришло время.

– Как! – изумлённо воскликнул Леон, чем привлёк к себе внимание нескольких деревенских, а потому понизил голос ещё сильнее. – Ему же и тысячи почти нет!

– Ты же знаешь, обратив нас всех, он передал нам часть жизни, а уж Гастону он отдал половину оставшегося, вот и результат, – горестно вздохнула Аннет, глядя на фигуру брата, что даже со стороны, казалось, стала тоньше, более ломкой. Кажется, дунь – разлетится на осколки!

– Коли так, я заберу Гастона себе! – довольно промурлыкал Леон, глаза у него так и засверкали, но он получил болезненный подзатыльник от брата.

– Как ему можно помочь? – поинтересовался Вивьен, подойдя к Аннет с другой стороны.

Мужчина за всё это время тоже, казалось, слегка постарел. Едва заметные морщинки появились у него на лбу, в золотистых волосах стали проглядывать белые пряди, но это лишь больше красило графа, привлекая к нему больше восторженных взглядов. Но ему нужен был всего лишь один восторженный или сколь-нибудь тёплый взгляд! Взгляд его Рудольфа! Рудольфа, что у него так бесстыже украл этот чёртов Гастон!

А ведь он был его Первым. Он первым принял Силу графа. Даже его мелкий потаскушка-братик не добился такой благосклонности, как он! Он первым увидел, в чём беда и горе графа, первым разрешил себя подчинить! Он безропотно выполнял любые приказы графа, подчиняясь, но не смотря на него с тем подобострастием, какое любил изображать Леон.

Тот день был пасмурным, дождливым. Городок был тих и казался вовсе безжизненным. Он забирал младшего брата из церковно-приходской школы, в которой он учился грамоте и другим сколь-нибудь полезным наукам, и старался как можно быстрее добраться до дома, пока их не настиг очередной дождь. Ещё издалека Вивьен услышал топот копыт по размытой городской дороге, а через пару мгновений перед ними остановилась карета, запряжённая двумя прекрасными лошадьми. Вивьен автоматически прижал к себе младшего брата, с ужасом смотря на то, как показавшаяся бледная, ухоженная рука, украшенная кольцами и так похожая на изящную женскую ручку, чуть отодвинула шторку. Из темноты кареты в их сторону сверкнули два янтарных глаза.

– Возьмите их, – раздался бархатный голос, что прошивал до самых костей, заставляя желать его обладателя, желая подчиниться, раскрыться перед ним и никогда не уходить, а потому до Вивьена не сразу дошло, что происходит.

С козлов спрыгнул кучер и ещё один мужчина, чьи взгляды были скрыты тенями, которые отбрасывали капюшоны, натянутые едва не до носов. Мужчины скрутили юношу и его ещё совсем маленького – семилетнего – брата, а затем, оглушив, кинули в карету к господину.

Когда Вивьен открыл глаза, он увидел перед собой огромное окно, выходящее на лес. На ночной лес. Уже стемнело! Где он? Мягкая, шикарная кровать согревала его тело, что было лишено всякой одежды. Судорожно вздохнув, юноша сел на кровати, но тут же, как подкошенный, рухнул обратно – что-то тянуло его за шею.

Чуть приподняв голову, он смог увидеть, как открываются двери покоев и входит высокий, статный мужчина. Он был идеален! Его отчуждённость от всего происходящего, взгляд, который словно бы прошивает всё твоё естество изнутри, вырывая с корнем душу и изучая её под лупой, заставляя сгорать от удовольствия, изучая. Бледная кожа словно бы слегка мерцала при тусклом свете свечей, отчего он становился лишь прекраснее. Тёмные, густые волосы тяжёлой волной падали на его удивительно прямые плечи. Чуть вздёрнутый подбородок позволял разглядеть выступающий кадык, который, как решил юноша, можно целовать вечно, касаясь горячей кожи!

Рядом завозился младший брат и разрушил иллюзию идеала. Их похитили!

– Отпустите нас, господин! – тихо попросил Вивьен, всё ещё не в силах подняться смотря на мужчину.

– Теперь вы будете принадлежать мне, малыши. – словно не услышав, произносит мужчина.

От этого голоса кровь приливает к щекам, ушам, паху, заставляя плоть заинтересованно подняться от возбуждения. Губы пересохли от волнения – вот это голос! Глубокий, пробирающий до дрожи, звучный, от этого голоса невольно слёзы навернулись на глаза. Вивьен понимал: перед ним не просто мужчина или идеал – дьявол во плоти! Или божество? Не бывает таких людей!

– Отпустите, дядя. – заплакал маленький Леон, свернувшись рядом клубочком и обняв себя за холодные, дрожащие плечи.

Словно бы вновь не услышав просьбы младшего из братьев, мужчина поманил к себе Вивьена, и тот, словно заколдованный, поднялся и приблизился. Мужчина поднял его с кровати и поставил на пол, обойдя кругом.

– Хороший мальчик. – шепнул у него над самым ухом мужчина, и мальчишка, не выдержав такого, излился на собственный живот, тут же пристыженно покраснев и прикусив губу.

– Я тебе нравлюсь, малыш? Отвечай честно.

– Нравитесь. – тут же жарко зашептал Вивьен, запрокинув назад голову, отчего его золотистые волосы стали щекотать ему лопатки. – Вы идеальны, господин!.. Ваш голос… Он… Он…

Мужчина лишь ухмыльнулся, стягивая с себя жилет и рубашку, и вскоре перед Вивьеном предстал полуобнажённый граф. Лёгкий рельеф мышц заставил мальчика покраснеть лишь больше, задержав дыхание.

– Когда-нибудь ты станешь таким, – шепнул мужчина, и губы его изогнулись в ухмылке.

Не успел юноша и слово пикнуть, как его развернули к кровати и толкнули к ней. На заплетающихся ногах Вивьен почти что подлетел к постели и упал на неё, отклячив маленькую задницу. Скользнув взглядом по маленьким округлостям ягодиц, Рудольф довольно ухмыльнул и, стянув с себя брюки и разведя ягодицы в стороны, без предупреждения и подготовки стал проникать в тело мальчишки, что тут же забился под ним в судорогах от боли. Но что маленький мальчишка против взрослого оборотня? Сжав руки юноши и прижав его к кровати, мужчина несколькими мощными рывками всадил ему по самые яйца.

Вивьен помнил адскую боль, унижение, ужас, пока мужчина насиловал его, хрипло постанывая и порыкивая, сжимая его хрупкое тело в объятиях. Он помнил слёзы и крики братика, что не мог пошевелиться рядом на кровати, смотря на то, как насилуют юношу. Он не знал, сколько прошло времени – полчаса, час или уже целая ночь пронеслась мимо? Но Рудольф откинул его на кровать, довольно улыбаясь. Но ему было мало. Схватив дрожащего от ужаса Леона за волосы, он притянул его к себе и так же, как и Вивьена, принялся насиловать юное тело. И старший брат помнил, как смотрел на это. Он был заворожён силой ладного тела Рудольфа, его мощными движениями. Он смотрел на то, как ритмично погружается окровавленная плоть мужчины в порванную задницу брата. Но больше он запомнил его лицо и глаза. Они пылали в полутьме комнаты! Он смотрел на мальчишку и словно бы злился и пытался извиниться перед ним, поглаживая мальчишеское тело. Скорбь отражалась на прекрасном лице через призму похоти и безумия – вот, что понял Вивьен, неподвижно лёжа на кровати, что стала его пыточной камерой на много лет. Именно тогда он дал себе обещание – перенести всё, что будет делать граф, подчиняться ему, а потом, может, понять его.

– Вивьен, ты вообще здесь?! – крикнул ему в самое ухо знакомый до отвращения голос. Моргнув, мужчина глянул на младшего брата и скривил губы в ухмылке:

– Прости, я замечтался. В чём дело?

– Мы обсуждали то, что Рудольфу не помочь. – фыркнул Леон, держа брата под руку и позволяя Аннет опираться на свою руку. – А жаль! Он такой восхитительный в постели!

– Он идеал. – зашипел на брата Вивьен, едва не схватив его за золотые патлы.

Мужчина перевёл взгляд на прогуливающихся впереди Гастона и Рудольфа. «Жаль, что ты так и не стал моим, Рудольф», – тихо вздохнул мужчина, опустив взгляд и прикрыв глаза.

– Сегодня я поеду к ним, – сообщил Вивьен, не слушая возражений и вновь погружаясь в мысли.

Аннет и Леон чуть вопросительно переглянулись между собой, обмениваясь многозначительными взглядами, но остались при своих мнениях, просто идя вслед за парой впереди.

Рудольф с некоторым беспокойством оглядывался по сторонам, чуть нервно вздрагивая от каждого слишком громкого звука – он оказался в этом городке впервые, а вот Гастон знал его просто прекрасно. Столько изменилось, но костяк остался тем же.

– Здесь находится пекарня, мой граф, – стараясь развлечь возлюбленного, рассказывал Гастон, чуть поглаживая сокрытую бархатом перчатки руку мужчины. – Надо признаться, здесь замечательная выпечка! А там, за углом, торговец рыбой и парикмахер – прямо друг над другом. А чуть дальше библиотека и книжный магазин…

– Книжный магазин? – тут же перебил его мужчина и перевёл требовательный взгляд на брюнета. – Веди!

Чуть кивнув, охотник повёл своего графа к магазинчику, который никогда ранее не любил. Но за двенадцать лет жизни с графом, да год заключения, он книги полюбил и теперь читал их постоянно, если вдруг Рудольф отвлекался на дела поважнее. Какие-то лица казались смутно-знакомыми, какие-то являлись перед ним впервые, но ему это было теперь ни к чему.

Когда они подошли вплотную к магазинчику, их нагнал Леон, который сообщил, что они заглянут в паб, чтобы выпить немного эля. Отпустив их воистину царственным жестом, Рудольф нетерпеливо шагнул в полутёмный магазинчик, где в углу, у окна, умостился молодой мужчина, сменивший умершего старика с бородкой и очками.

– Я могу вам чем-то помочь? – несколько рассеянно поинтересовался мужчина, глянув на вошедших аристократов.

– Ты можешь помолчать. – махнул рукой граф, тут же устремляясь к книжным полкам, жадно скользя воспалённым взглядом по разноцветным корешкам книг маленьких, больших, толстых и совсем небольших, потрёпанных и свежих, запылённых и недавно взятых.

Продавец скрипнул зубами, но смолчал, чему Гастон невероятно обрадовался – если бы тот что-то попробовал сказать, то ощутил бы на себе весь гнев Рудольфа, который и так был в несколько невменяемом состоянии. Гастон замер недалеко от входа, скрестив на груди руки и внимательно смотря на заинтересованного оборотня. Точно на охоте, он двигался стремительно и грациозно, скользя меж стеллажей, выхватывая что-то взглядом, беря книги в руки и даже не боясь, что они могут запачкать его тёмный сюртук. Бледное лицо с пылающими глазами вновь и вновь мелькало то тут, то там. Но охотник видел, как судорожно и тяжело приподнимается и опускается грудь сильного мужчины. «Что же с тобой, любимый?» – с тревогой думал мужчина, а потому не сразу услышал, как звякнул колокольчик над входной дверью.

– Ах, у вас здесь сегодня людно! – раздался звонкий женский голос, и Гастона как током прошило, в горле встал ком.

– Да, госпожа. – в голосе продавца послышалась улыбка.

Едва заставив себя сглотнуть, брюнет оглянулся и встретился взглядом с удивлённым взглядом больших, карих глаз. Несколько безумно долгих мгновений царила полнейшая тишина, а затем женщина изумлённо ахнула и сделала шаг к дверям, где уже возник высокий, статный мужчина с русыми волосами. Он тоже изумлённо уставился на Гастона, который медленно начинал клокотать от злости и бешенства, желая впиться клыками в шею Чудовища. Но, совладав с собой, мужчина изогнул губы в издевательской улыбке и отвесил не менее шутливый поклон:

– Какая встреча, господа! Что же вы так бледны? Словно бы призрака увидели?

– Гастон? С кем ты говоришь? – в голосе Рудольфа слышалось самое настоящее бешенство, когда он подходил к возлюбленному, держа в руках приличную стопку книг.

– Ах, старые знакомые. – сквозь зубы и улыбку процедил охотник, сощурив один глаз. – Я тебе когда-то про них говорил.

– Так вот, кто посмел оставить тот шрам? – с презрением бросил граф, опустив книги на стол перед продавцом, что с некоторым ужасом следил за развитием событий.

Шрам Аннет давно удалось убрать с лица Гастона, что вечно убивался из-за этого, кичась своей красотой. Но неприятные воспоминания у мужчин всё ещё оставались. Что уж говорить об охотнике, который и вовсе желал разодрать красавицу Белль на кусочки вместе с её муженьком?

– Какая радость, – выдавила из себя женщина, с недоумением смотря на Гастона, который не просто не постарел, а словно бы стал моложе.

– Гастон, я хочу поговорить с этим господином, – процедил сквозь зубы Рудольф, сжимая в руках трость, но Гастон перехватил его за талию.

– При всей моей любви к тебе, Рудольф, нельзя. – тихо выдохнул брюнет, чувствуя, как содрогается тело любовника.

Глубокие тени пролегли под глазами мужчины, глаза приобрели мутный, лихорадочный блеск, а губы вновь стали напоминать раскалённый песок пустыни. Мужчина хрипло, шумно задышал, глаза его стали мутнее, зрачки сжались до состояния едва заметных щёлочек. Гастон едва успел подхватить перенервничавшего оборотня перед тем, как он готов был поздороваться с грязным, пыльным полом.

– Лекаря! – взвизгнул продавец, но Гастон кинул ему мешочек золотых на стол и, попутно схватив стопку книг, перевязанных крепкой шерстью, вместе с возлюбленным, покинул магазин, не забыв оскалить клыки в хищной улыбке в сторону бывшей возлюбленной:

– Всего вам доброго.

Снаружи стало ещё более душно, пыль поднималась в воздух, а Рудольф на руках мужчины дышал всё более хрипло, задыхаясь. Слуга, почуявший опасность, уже подогнал к магазину лошадей с каретой и помог Гастону уложить Рудольфа внутрь. Следом явились и другие оборотни.

– Что с Рудольфом?! – тут же рыкнул Вивьен, порываясь заглянуть в карету, но Гастон схватил его за грудки и остановил.

– Не приближайся! Ему слишком плохо, чтобы обращать на тебя внимание!

Отпустив ошарашенного и ещё более злого блондина, мужчина вскочил в карету и бросил кучеру небрежное: «Скачи в поместье во весь опор, остолоп!» Карета тут же двинулась прочь из города к поместью графа, за ними следовали другие две кареты.

Рудольф лежал, уложив голову на колени Гастону, что с ужасом смотрел на возлюбленного. Тёмные разводы сосудов проступили сквозь его бледновато-жёлтую кожу, капельки испарины выступили на высоком лбу мужчины, слабо мерцая в едва заметных лучах заходящего солнца, пробивавшиеся сквозь тёмно-вишнёвые занавески кареты. Хриплое, с придыханием дыхание мужчины срывалось с раскалённых губ, даже волосы его стали влажными от того, что происходило с прекрасным графом. Мир словно бы рушился прямо на глазах у Гастона – любимый мог умереть у него прямо на руках!

– Только держись, мой граф! Прошу тебя! – судорожно шептал Гастон, то и дело целуя влажный лоб мужчины, отирая его платком, склоняясь к впалым щекам, касаясь высоких скул. – Держись!..

Глубоко в ночи кареты остановились у особняка Рудольфа, но мужчине уже стало чуть лучше. Он несколько раз открывал глаза, смотрел на Гастона мутным взглядом, с облегчением, хрипло выдыхал и вновь проваливался в забытье. Выйдя из кареты и взяв мужчину на руки, Гастон широким шагом направился в особняк, где, добравшись до их общих покоев, уложил Рудольфа на кровать. Через четверть часа к ним явилась Аннет с настойками, травами и тут же, оттолкнув Гастона, принялась врачевать брата, стараясь вернуть ему жизнь хотя бы на один день. В углу комнаты тенью замер Вивьен, ожидая приговора от сестры возлюбленного, не менее измученным и испуганным взглядом смотря на прекрасного графа, что ходил по тонкой грани между жизнью и смертью, балансируя из последних сил. Наконец, перевес произошел в сторону жизни, и Рудольф с мучительным стоном открыл глаза, ещё не понимая, что происходит. Гастон же готов был рвать на себе шкуру, лишь бы отдать часть своей жизни любимому, чтобы тот дольше мог дышать вместе с ним. Хоть один день! Перед смертью не надышишься.

– Любимый! – охотник кинулся к графу, тут же падая перед кроватью на колени, беря слабую руку мужчины в свои и принимаясь покрывать поцелуями, ужасаясь смертельным холодом, что источала некогда нежная кожа, теперь ставшая чуть шероховатой. – Любимый!

– Гастон? – хрипло позвал граф и, чуть приподнявшись на локтях, уставил на него невидящий взгляд мутновато-золотистых глаз и судорожно облизывая губы. – Прости, что-то мне нехорошо. Зрение ни к чёрту.

– Я исправлю, любимый. Исправлю! – шепнул мужчина, памятуя слова Аннет о том, что следует использовать крайне тесную близость, чтобы немного восстановить оборотня. А лучше поделиться к тому же собственной кровью. – Вот увидишь, мой граф, всё вернётся на круги своя!

Губы Рудольфа изогнулись в улыбке. Такой родной, притягательной, чарующей! Ловя каждый жест мужчины, каждый его вздох, каждое едва заметное трепетание ресниц, охотник избавился от одежды, даже не обратив внимания на то, что Вивьен поступает точно так же. Возможно, в глубине души он даже обрадовался – ведь тогда граф получит больше жизненных сил! Стянув одежду с Рудольфа, что с любопытством чуть щурился и прислушивался, Гастон приник к нему всем разгорячённым телом, принимаясь осыпать поцелуями, не переставая ласкать, жалея, что может целовать только смертную оболочку, а не душу графа. Ему хотелось касаться струн его души, чтобы доставлять то самое «неземное наслаждение», которое невозможно передать словами, которое находится за гранью понимания, осознания, но которое можно лишь дарить и чувствовать. Мужчина несколько недоверчиво раскинулся под ним, ловя каждое прикосновение, отзываясь на пылкие поцелуи любовника, что словно сошёл с ума вместе с ним.

Вивьен же жадно наблюдал за тем, как губы мужчин сплетаются в поцелуях, как разгорячённые, влажные языки ласкают друг друга, то и дело показываясь в просветах или вовсе обводя губы, как руки Гастона касаются ЕГО Рудольфа, вырывая из груди новые и новые стоны. Правда, и блондин, не будь дурак, не упускал возможности ласкать брюнета, едва дыша. Он с восхищением и желанием смотрел на то, как пальцы Гастона принимаются растягивать задницу графа, ритмично проталкиваясь внутрь, чуть раздвигая стеночки тесного прохода. Ах, как там было тесно! Как горячо! Эта потрясная задница не могла не нравиться. Даже самому ярому любителю женщин.

А затем на смену пальцам пришла плоть Гастона. Рудольф к тому моменту даже слегка восстановился, и привычный ясный, цепкий взгляд янтарных глаз ухватил Вивьена. Чуть изогнув губы в улыбке и пошире разведя ноги, чтобы любовнику было удобнее, граф кивнул Вивьену на напряжённую задницу Гастона, что был так увлечён процессом ласки возлюбленного, что и не заметил ничего. Однако, когда его ягодицы грубо раздвинули, а внушительная плоть блондина крайне болезненно ворвалась в его задницу, мужчина вздрогнул всем телом и сдавленно зарычал, оглянувшись на Вивьена и смерив его абсолютно бешеным взглядом. Однако, когда он, вновь вернувшись к графу, наткнулся на его ясный взгляд, рассудок его едва не покинул. Счастье захлёстывало охотника вместе с болью и удовольствием, когда он начал двигаться, насаживая любовника на свою плоть и насаживаясь задницей на член Вивьена. Казалось, все распри между ними были забыты, пока мужчины пытались вернуть возлюбленного графа к жизни, отдавая собственную энергию, собственные тела. Губы Вивьена ласкали шею брюнета, пока он стискивал его ягодицы до синяков, резко, грубо двигаясь в нём и сладко порыкивая, хотя и представлял себе Рудольфа. Его изящное, но сильное тело, покорное и изгибающееся под ним. Его ласковые ладони, нежную кожу, пылкий взгляд. Ах, эти губы, что так приятно целовать до опьянения!

Меж тем Гастон, не отдаваясь мечтам, ласкал самого живого оборотня, сильно вталкиваясь в него, вылизывая и покусывая нежную кожу у него на шее, сходя с ума от тонкого, пряного аромата, зарываясь носом в его волосы, что разметались по подушке.

– Живи, – судорожно постанывал Гастон у него над ухом, не переставая вталкиваться в жаркую тесноту тела возлюбленного, задыхаясь от безысходности и желания. В груди стало нестерпимо тесно, когда руки мужчины сомкнулись на его плечах, а губы коснулись разгоряченной кожи позади уха.

– Жив, пока жив ты. – выдохнул ему на ухо граф, заставляя содрогнуться всем телом и едва не кончить.

Охотник бы никогда не подумал, что столь банальная, приторно-сладкая фраза сможет вызвать в нём такую бурю эмоций, на грани между счастьем и безумным горем, что вспыхнуло от банального осознания – без своего графа, что стал для него абсолютно всем: смыслом жизни, дыханием, частью его самого – он не проживёт и дня, даже если его и будут останавливать. «Мой!» – судорожно повторял про себя Гастон, всё активнее двигая бёдрами, насаживая мужчину на собственный член и насаживаясь на плоть Вивьена в ответ.

Пользуясь тем, что нежные руки Рудольфа столь выгодно подставлены ему самому, Вивьен принялся сладко целовать каждый палец, то и дело проходясь по ним языком, изредка даже прикусывая нежную кожу. Его всего трясло от ненависти и бессилия – сейчас он не смел откинуть прочь любовника своего господина, хотя раньше имел на то все права. Главное, чтобы сейчас его прекрасный граф был жив! Убить, убрать с пути Гастона, и занять его место, чтобы всегда быть с мужчиной, отдавать ему всего себя, лишь бы подпитывать его, отдавать ему свою жизнь, чтобы жил. «Живи!» – с придыханием думал блондин, ощутимее дрожа и врываясь в тело Гастона, но, затем, не выдерживая и изливаясь в жаркую тесноту. Его словно бы прошило разрядом тока, а в глазах всё помутнело. Он чувствовал запах семени Гастона и Рудольфа, когда они кончили, чувствовал запах их страсти и всё больше сходил с ума. Скинув с графа его любовника, блондин закинул стройные, дрожащие ноги мужчины себе на плечи и ворвался в растраханное отверстие, чем вызвал крик, полный боли – всё же, он оказался слишком груб с графом, хотя сам того не замечал. Им управлял его Зверь, желая получить свою Добычу. Мужчина резко двигал бёдрами, выскальзывая из задницы графа и вновь врываясь на всю длину, не обращая внимания на потёки крови и спермы. Ему было плевать на то, что Гастон вгрызался в его спину и рвал его кожу и мышцы на части, пытаясь оторвать от возлюбленного. Он исступлённо двигался в теле графа, порыкивая и постанывая:

– Мой!.. Рудольф, ты мой!.. Любимый!..

Сжав ягодицы графа до кровавых пятен, мужчина обильно излился в него, заскулив от удовольствия, точно обыкновенная дворняга. Выскользнув из тела графа, Вивьен обнаружил, что ему слишком холодно, а грудь слишком взмокла. С трудом опустив голову, оборотень обнаружил себя залитым кровью. Дышать стало трудно, а в голове всё помутнело, и блондин рухнул на кровать рядом с Рудольфом. Граф смотрел на него холодно и зло, поджимая губы. Но опьянённому болью и удовольствием блондину было не до того.

– Мой Рудольф!.. Я так тебя люблю!..

Однако, это было едва слышно, мужчина замолк, смотря стеклянным взглядом на возлюбленного мужчину, что всегда относился к нему, как к развлечению на ночь-две, едва касаясь кончиками пальцев к его щеке.

– Рудольф, тебе нужно глотнуть его крови, пока душа не покинула его. – тихо шепнул Гастон в самое ухо графу, подталкивая мужчину к Вивьену.

Оборотень с горькой усмешкой принялся слизывать кровь бывшего любовника, а оттого лишь больше возбуждаясь, хотя тело его требовало пощады, а глаза закрывались. Откуда только взялась эта слабость, как у немощного старика? И зрение вновь становится настолько плохим, словно бы он смотрел через призму мутной воды посреди яркого дня. И снова дрожь сотрясла всё его тело, ком встал в горле, на глаза навернулись слёзы – ему хотелось вывернуться наизнанку, чтобы всё то, что сжигало изнутри, изничтожилось.

Отпихнув подальше тело Вивьена, не видя мучений возлюбленного в темноте, Гастон вновь принялся ласкать его, всё ещё надеясь, что всё получится, что его любимый останется с ним. Однако вскоре Рудольф в его пылких объятиях просто напросто уснул. Принюхиваясь к аромату страсти, похоти в комнате, утыкаясь носом в окровавленную подушку и прижимая к себе Рудольфа, что, казалось, наконец, спал спокойно, Гастон позволил себе забыться сном. «Всё получится! Только ты держись!» – мысленно улыбнулся он.

Собравшиеся за ночь тучи нависли над особняком и окрестностями, чем объяснялась вся прошлая засуха, духота. Слышались первые, далёкие раскаты грома, что всё набирали громкость и силу. Едва заметно сверкали первые молнии. А затем стена воды обрушилась на городки и поселения, щедро поливая истосковавшийся по влаге лес и поместье. Вода мягко шелестела по черепице крыши, по стёклам окон и стенам, наполняя фонтан водой, размывая дороги и не позволяя гостям уехать. Впрочем, один из гостей уже никогда бы не смог уйти самостоятельно. В коридорах особняка стало внезапно тихо и холодно, мрачно. Словно бы само здание пропиталось серостью и мрачностью, оплакивая нечто неуловимое вместе с небом. Холод этот пробрался и в покои графа с его любовником. Судорожно потерев замёрзшие за ночь плечи и почувствовав, как стягивается кожа засохшей кровью ненавистного оборотня, Гастон с трудом приоткрыл глаза и улыбнулся тому, что увидел. Его любимый мирно спал, чуть улыбаясь во сне и приобнимая его своей привычно-прохладной рукой. «Всё хорошо»,– выдохнул Гастон, прижимаясь к графу и бережно обнимая его. – «Всё закончилось… Он жив».

Мужчина почти погрузился в глубокий сон, но тут же распахнул глаза, прислушиваясь. Дождь шумел за окном, гром гремел так, что особняк содрогался от фундамента до флигелей, но чего-то в этих звуках не хватало. Вслушиваясь всё напряжённее, прижимаясь к прохладному телу графа, охотник понял, чего ему не хватает – дыхания Рудольфа. Его едва слышного посапывания над ухом.