Текст книги "Учебник житейской науки (СИ)"

Автор книги: Люук Найтгест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Гастон слышал, как этажом ниже пирует компания Рудольфа. Слышал их прелестные голоса, их смех, пару раз слышал несколько возбуждённых криков – они явно что-то обсуждали. И охотник боялся, что обсуждают именно его, а потому был напряжён. Мысли вились в его голове, словно рой пчёл, улей которых разворошил озорной мальчишка. И Гастон знал, какой именно мальчишка разворошил этот улей. Граф не наведывался к нему уже почти неделю, и лишь в этот день зашёл на пару мгновений, чтобы бросить скомканную фразу:

– Сегодня вечером будут гости. Будь готов.

Охотник даже толком не успел посмотреть на него. Граф вошёл в комнату, оглядел её беглым, чуть растерянным взглядом, сказал, что хотел, и вышел, тихо постукивая тростью. Такое несколько напрягло мужчину, если учитывать, что на протяжении почти двух месяцев после первого приезда гостей Рудольф почти не оставлял охотника на ночь одного. «Надеюсь, он нашёл себе другого пленника», – не без облегчения подумал мужчина, потрепав очнувшегося ото сна пса по холке. – «Может, нас отпустят». Оливер облизнулся и поднял доверчивый, полный преданности взгляд на Гастона, словно бы говорил: «Всё будет хорошо, хозяин». Однако всё перестало быть хорошо, как только в комнату мужчины вошёл Вивьен. Блондин с некоторым высокомерием смотрел на охотника, что сидел на кровати. Тускло сияли свечи, чтобы осветить комнату после заката солнца. Небо было чёрным, жалкая горстка звёзд лучилась на небе, и лишь полная луна заглядывала в окно комнаты, словно подглядывая за происходящим, как сплетница. Гастон замер на кровати, вскинув полный ужаса взгляд на Вивьена.

– Ты до сих пор не готов. – холодно произнёс Вивьен, скидывая с себя пиджак и уверенно направляясь к кровати. Оливер заскулил и, спрыгнув с кровати, уполз под неё. Изумрудные глаза мужчины так и горели огнём.

– Я… Я не знал, когда… – начал было Гастон, но блондин влепил ему смачную оплеуху, отчего охотник едва не опрокинулся на кровать.

– Молчать! Ты, жалкий раб, человечишка! – рыкнул Вивьен, стаскивая с себя рубашку. – Не смей говорить со мной таким тоном!

Охотник уже открыл было рот, чтобы огрызнуться, но граф ударил его наотмашь, после схватив за волосы и низко склонившись к его лицу:

– Молчать, дрянь!

Отпустив мужчину, Вивьен наспех разделся и, закинув ноги мужчины себе на плечи, принялся в него входить, хотя Гастон и пытался сопротивляться, за что получал смачные оплеухи. Блондин, ворвавшись в него, сразу принялся яростно, жёстко в нём двигаться, стискивая бёдра до фиолетовых синяков. Он рычал от удовольствия, наблюдая за тем, как мужчина под ним морщится от боли, хрипло постанывая, но во всю стараясь держаться. Меж тем плоть его болезненно напряглась от удовольствия, что раз за разом вспыхивало в потоках адской боли.

– Нравится тебе, сучонок? – прошипел Вивьен, низко склонившись над ним и особенно глубоко всадив в него член. – Нравится, мразь?

Гастон приоткрыл глаза и поднял яростный, затуманенный болью взгляд на мужчину, чуть прикусив губу и нахмурившись. Он тяжело дышал, грудь его судорожно вздымалась и опускалась, но он переборол себя.

– Подавись, мразь, – рыкнул Гастон и смачно плюнул Вивьену в лицо.

Шокированный такой наглостью, Вивьен замер и даже не сразу взбесился – он привык, что все пленники покладисты и послушны, а тут!.. Выйдя из Гастона, граф схватил его за волосы и стащил с кровати, вырвав из груди мужчины слабый вскрик. Блондин протащил его по всей комнате и даже пару раз ударил лицом о подлокотник кресла. Дверь тихо распахнулась, и на пороге возник хозяин особняка, опоздавший из-за того, что слугам следовало раздать указания. Увидев, чем занят Вивьен, он тихо рыкнул и вцепился в его волосы, после склонившись к его уху:

– Это МОЙ раб. Отпусти.

– Твой раб посмел плюнуть МНЕ в лицо! – взревел разгневанный блондин, отпустив Гастона и развернувшись к Рудольфу.

Граф чуть прикусил губу. Если бы Вивьен избивал Гастона просто так, то он мог бы выставить своего друга прочь и подарить пленнику хоть каплю нежности. Но тут охотник был виноват, и Рудольф ничего не мог поделать – за такое наказывали. Обычно смертью.

– Он своё получил. – спокойно отозвался Рудольф, принимаясь разоблачаться, стаскивая с себя рубашку.

Избитый, как бродячая собака, мужчина осторожно вернулся на кровать, прекрасно понимая, что просто так к нему никто не пришёл бы, да и Рудольф явно явился не затем, чтобы прекратить его муки. Граф, избавившись от остатков одежды, первым добрался до Гастона, но вместо того, чтобы начать его насиловать, навис над ним и принялся целовать каждый синяк, каждую ссадину, оглаживая тело. Охотник невольно уставился на графа, как на сумасшедшего. С чего бы это с ним так нежничать?

Когда же ласки стали доставлять Гастону удовольствие, граф осторожно раздвинул его ноги и столь же осторожно вошёл. Вивьен смотрел на них с недоумением, да и толикой подозрения – на его памяти Рудольф никогда не был ласков и осторожен с пленниками. А тут, прямо перед его глазами, граф целовал и ласкал Гастона, что, похоже, и сам был в шоке от происходящего, но меж тем жадно ловил моменты нежности. Оба они издавали сладкие, полные удовольствия стоны, что лишь больше бесило Вивьена, который остался без внимания – Рудольф не подпустил его к своей заднице. Однако, не дав пленнику кончить, граф выскользнул из него и, обернувшись к Вивьену, принялся за глубокий минет. Гастон тихо, едва слышно, недовольно застонал, а затем, подняв взгляд на графа, слегка удивился. Посасывая плоть блондина, Рудольф меж тем всовывал в собственную задницу сразу три пальца. Привычно холодный граф предстал совершенно не таким, как в прошлые разы, – жадным до удовольствия, грубым и жестоким – а пошлым, полным желания, какого-то неуловимого наслаждения. Гастон впервые смотрел на него, как на сексуального партнёра, а не как на своего насильника и хозяина. Тело Рудольфа и в самом деле притягивало взгляд, хотелось брать его и брать, касаться, но вряд ли бы граф вдруг снизошёл до того, чтобы позволить коснуться своей задницы ему, жалкому рабу. Но его плоть требовала разрядки!

Вивьен меж тем, запустив пальцы в волосы графа, всаживал ему член по самое горло, и тот вовсе не был против, продолжая ласкать себя, прикрывая глаза, словно бы ему было очень даже приятно, что его трахают в горло. На миг, оторвавшись от плоти блондина, чем вызвал его полный раздражения рык, Рудольф смерил Гастона взглядом, а затем подманил его к себе. Мужчина осторожно приблизился, и граф оседлал его бёдра, разведя ягодицы, принимаясь опускаться на его плоть. Его лицо охотник не видел – он сидел к нему спиной. Но видел, как напряглись его прекрасные плечи, как они слегка содрогнулись, покрывшись налётом мурашек. Внутри было так горячо и тесно, что мужчина едва сдержался от того, чтобы начать сразу жёстко двигаться в жаркой тесноте великолепной задницы графа. Опустившись на плоть Гастона до конца, Рудольф слабо застонал, а затем вновь вернулся к минету, забирая плоть Вивьена максимально глубоко, посасывая, лаская языком и попутно двигаясь на охотнике. Гастон осторожно, неуверенно уложил руки на бёдра Рудольфа и начал двигаться в нём, а когда не встретил сопротивления и не почувствовал, что ошейник давит, начал уверенно, сильно двигаться в графе, отчего тот каждый раз вздрагивал. Глядя на лицо Вивьена, что слегка искажалось от удовольствия, на его пальцы, что зарывались в мягкие волосы Рудольфа у него на затылке, Гастон желал свернуть этому отвратительному блондину голову. Он мог принять подобное отношение к себе, но не совсем понимал логику отношений этих двоих мужчин. Они с почтением относились друг к другу, а в постели вели себя так, словно были дикими животными, пытающимися отбить свою территорию, словно сражались, а не пытались получить удовольствие.

Облизнув губы, мужчина тряхнул головой и стал лишь более сильно вталкиваться в задницу графа, срывая с его губ приглушённые стоны. Вивьен же, отстранившись, излился графу на лицо, и тот, похоже был в восторге, особенно когда начал облизываться. Склонившись к лицу Рудольфа, блондин начал помогать ему избавиться от семени. Гастон был на грани, а потому начал двигаться ещё более ожесточённо, но граф отстранился и слез с него. Охотник едва не взвыл – его плоть ныла от напряжения, требовала разрядки, а это чудовище не позволяло ему кончить, даже не разрешая касаться себя. Затуманенный удовольствием взгляд янтарных глаз перешёл на Гастона:

– Ложись.

Вивьен, стоя на коленях позади Рудольфа, прожигал охотника взглядом, полным ненависти, явно намереваясь изнасиловать его так, чтобы не мог даже дышать. Гастон послушно лёг на спину, однако, блондин решил сделать, как и в прошлый раз. Потянув брюнета на себя, он схватил его за волосы и ткнул лицом в свой пах. Рудольф недовольно поморщился, но сдержал рвущийся из груди рык ревнивого зверя. Стиснув зубы, Гастон коснулся губами члена блондина, стараясь сдержать рвотный позыв.

– Соси давай! – рыкнул блондин, лишь сильнее сжав волосы мужчины у него на затылке, и брюнет с неохотой взял член мужчины в рот, всё же принимаясь посасывать.

Хмурясь и с трудом сдерживаясь, мужчина ласкал его член, то и дело касаясь плоти пальцами. Спина его мелко дрожала от отвращения, ненависти, но в какой-то миг его спины коснулись прохладные, мягкие губы Рудольфа. Охотника словно прошило ледяным током удовольствия, и член его, вновь налившись кровью, почти что прилип к животу. Граф опускал свои поцелуи вниз по спине, меняя дрожь отвращения на дрожь удовольствия, а потому Гастон даже с большим усердием стал сосать плоть Вивьена, что довольно порыкивал и чуть подавался бёдрами навстречу, придерживая голову мужчины за волосы. Однако через пару мгновений Гастон изумлённо вздрогнул – руки Рудольфа раздвинули его ягодицы, а горячий язык прошёлся по тесной дырочке.

– Вивьен. – властно произнёс Рудольф, тут же и оторвавшись от своего занятия.

Блондин тут же отпустил Гастона, и охотник, наконец, вздохнул с облегчением. Однако Вивьен усадил его на себя и принялся вталкиваться в тесное отверстие, что явно не хотело поддаваться снова, но блондина это не волновало. Он ворвался в него на всю длину, заставив вскрикнуть, но тут же и замер, слегка приподняв бёдра мужчины и разведя его ягодицы в стороны. Рудольф повозился с мазью, что была теперь вечно на тумбочке возле кровати, и принялся смазывать натянутое до предела колечко мышц, изредка чуть проникая внутрь пальцами. Брюнет с ужасом содрогнулся и распахнул глаза, прикусив губу. «Нет, только не опять!» – пронеслось в его мыслях, и он задёргался, но тут же получил смачную пощёчину от Вивьена.

– Сиди смирно, шлюха! – гаркнул блондин.

Как же не вязалось это прекрасное лицо с утончёнными чертами, этот волшебный, чарующий голос с тем, что он делал, как себя вёл. Гастон не видел, не понимал, что происходит с этими двумя – ведь наверняка они были богатыми аристократами, но что должно произойти с человеком, чтобы он вёл себя так? Прикусив губу, Гастон замер, всеми силами сдерживаясь, чтобы не застонать от боли – два пальца вместе с плотью для его задницы уже было чересчур, а его вновь собирались брать вдвоём!

– Не нежничай с ним! – буркнул Вивьен, которому уже не терпелось начать двигаться в Гастоне, разрывая его внутри, вырывая из его груди болезненные вопли.

– Молчи, Вивьен. – огрызнулся Рудольф, у которого уже и так стояло колом, но он отчего-то терпел.

Решив, что подготовил Гастона достаточно, хозяин особняка принялся медленно в него проникать, хотя особенным удовольствием это ему не отозвалось. «Боги, как больно», – про себя взвыл охотник, но лишь судорожно задышал, упираясь руками в кровать и смотря остекленевшим взглядом в глаза Вивьена, что довольно ухмылялся, с силой прокручивая соски мужчины, оставляя очень болезненные синяки. Блондин явно собирался изничтожить Гастона, и до того медленно дошло, почему – он был препятствием между ним и Рудольфом, что и со своими гостями обычно был холоден, как лёд, а тут проявил нежность к своему рабу! «Вот как», – Гастон едва сдержал торжествующую улыбку, хотя ему было и не до смеха. – «Ты ещё попляшешь, ничтожество!»

Как только Рудольф проник до конца, он неожиданно нежно поцеловал Гастона в плечо:

– Слишком больно, да?

– Ничего, мой господин… – выдохнул Гастон, изобразив на лице блаженнейшее выражение. – Продолжайте, прошу!

Рудольф и Вивьен изумлённо уставившись друг на друга, словно желая узнать, кто ему что-то подмешал и точно ли пленник в порядке. Граф первым пришёл в себя и начал медленно двигаться в нём, придерживая за талию. Вместе с ним начал двигаться и Вивьен, с изумлением смотря то на одного мужчину, то на другого. Гастон через силу выдавливал из себя стоны, полные удовольствия, старался вспомнить нежного Рауля, прекрасного Леона, с которыми ему было так хорошо и прекрасно. Но в голову лезли одни унижения от Вивьена. Вскоре ему всё же удалось абстрагироваться, а потому он принялся стонать с особенным остервенением, даже начиная подаваться бёдрами навстречу, хотя они и были окровавлены от действий мужчин. Рудольф от этого лишь больше распалялся и начинал двигаться всё жёстче, крепко стискивая ягодицы Гастона и почти не давая возможности Вивьену проявлять какую-либо активность, отчего тот лишь больше злился. Острые ногти блондина прошлись по спине охотника, оставив кровавые борозды и сорвав с его губ изумлённый, полный боли стон, но Рудольф тут же принялся с упоением слизывать кровь, оглаживая торс и грудь пленника, не переставая двигаться в нём.

Вскоре боль и в самом деле заменилась удовольствием. Гастон всё чувствовал до ужаса остро – как два члена скользят в нём, раздвигая стенки тесного прохода, пульсируя от удовольствия и явно собираясь вот-вот излиться в него. Это упоительное чувство наполненности вызывало в его теле дрожь, заставляя тело содрогаться и извиваться в руках мужчин.

– Вот шлюха. – разъярённо шептал Вивьен, врываясь всё глубже и царапая спину Гастона вновь и вновь.

Человек – странное существо. Пожалуй, самое странное существо в мире. Ибо, захотев притвориться мёртвым, он настолько войдёт в роль, что с минуты на минуту и в самом деле умрёт. То же происходило и с Гастоном. Он искренне хотел убедить себя и двух мужчин в том, что ему хорошо и приятно, и что даже их слова его вовсе не задевают, но он и в самом деле стал чувствовать наивысшее удовольствие, фактически его квинтэссенцию. Прогибаясь в спине и чуть подаваясь бёдрами навстречу, он с туманной улыбкой воспринимал оскорбительные слова Вивьена, не переставая награждать Рудольфа и блондина сладкими, хриплыми стонами, дрожащими от нехватки воздуха и внезапного жара, сковавшего их троих. Под конец он настолько разошёлся, что даже принялся целовать шею Вивьена, что напрочь тут же обо всём забыл.

Вновь чуть подавшись бёдрами, Гастон сдавленно рыкнул и обильно кончил Вивьену на живот, с трудом держась в сознании – это был столь сокрушительный оргазм, что ему пришлось пару минут пробыть с закрытыми глазами, хватая ртом воздух. Внутри всё горело, семя мужчин стекало по его бёдрам и ягодицам. Рудольф довольно облизнулся и потянулся было вновь к Гастону, что являл собой зрелище поистине привлекательное, но блондин его перехватил и вжал в кровать.

– Ну уж нет. – прошипел он на ухо хозяину особняка, широко разводя его ноги и принимаясь потираться плотью о его бёдра. – Теперь ты мой.

Охотник вяло приоткрыл глаза, растекаясь по кровати и смотря на мужчин, что яростно боролись, но пока победу никто из них не одерживал. «Как они так быстро восстанавливаются?» – вяло подумал брюнет, скользнув взглядом по вновь напряжённым членам мужчин, перед тем, как соскользнуть в болезненное забытье, наполненное глухими стонами, жаром, дрожью.

Ему снился этот кошмар, помноженный на бесконечность. Ему снились тела, переплетённые между собой в жаркой страсти. Отовсюду слышались стоны и крики, вопли, тела дрожали, обливались потом и семенем, тут и там мелькали полные сладкой неги лица. Гастон почти чувствовал запах безумия, исходящий от них. Он чувствовал запах пота и желания, ему было мерзко, потому как он понимал, что он среди них, что он вот-вот кинется в этот океан тел и потеряется навсегда, сломается.

Распахнув глаза, мужчина судорожно вздохнул. Взгляд его тут же лихорадочно забегал по комнате. Бывает такое состояние после редкого пробуждения, когда тело не слушается, дрожит, а в горле сухо, как в пустыне. Мозг Гастона ещё не начал активно работать, а потому он никак не мог осознать происходящего – он был в полном бреду. После ночных развлечений, что вновь растревожили его было успокоившееся тело, у него поднялась температура, ему было настолько плохо, что он уже жалел о том, что проснулся. Как оказалось, он промучился в бреду третьи сутки, даже воду почти не принимал, когда вдруг на пару мгновений открывал глаза – Аннет и Рудольф просидели рядом с пленником всё это время, но всё больше Аннет – граф старался не подходить к мужчине, хотя ему этого и хотелось.

Наконец, пришедший в себя мужчина, осмысленным взглядом окинул комнату, хотя ему и было дурно. В кресле дремал граф. О, как прекрасен он был в этот миг! Тёмный демон, принявший вид светлого ангела, склонил голову на бок, чуть наклонив её. Черты его лица стали мягче, строго, холодно поджатые губы, наконец, расслабились и даже, похоже, были изогнуты в ласковой улыбке. Неизменная трость покоилась на коленях, и Рудольф являл собой некий Абсолют. Уставший, с такими же слабостями, как и у всех людей, сморенный таким же обычным сном. Грудь его мерно поднималась и опускалась, ресницы мелко-мелко трепетали. Вот уже второй раз Гастон видел его не таким, как прежде. Но граф зашевелился, и охотник поспешил закрыть глаза. То, что он вдруг зашевелился, тут же привело его тело к прошлому состоянию – жар накинулся на него с яростью зверя, что добивает свою жертву, и Гастон снова соскользнул в кошмар.

Осень озолотила лес и сад вокруг особняка, примешивая к прелести этого пейзажа кроваво-алые всполохи среди общей массы. Ярко-зелёная трава ещё сверкала на солнце, воздух звенел осенней приятной прохладой, словно бы переливаясь, оглаживая кожу. Гастон вывел Оливера, что в последнее время чувствовал себя не очень хорошо, в сад, воспользовавшись советом Аннет – больше выгуливать своего пса. А Оливер всё больше и больше становился для Гастона единственным утешением, ведь после очередного надругательства графа он вполне мог рассчитывать на дружественное виляние хвоста своего четырёхного друга. Но теперь Оливер стал вялым, глаза его покраснели, да и дышал он с некоторым трудом. Они медленно шли по саду, под их ногами тихо шуршали листья.

– Я сказал нет, Вивьен! – раздражённый, звенящий от гнева голос графа окатил охотника ледяной волной ужаса, и он замер, остановился и Оливер.

Мужчина осторожно выглянул из-за дерева. Возле одной из скамеек друг напротив друга замерли Рудольф и Вивьен. Оба были невероятно раздражены и напряжённо всматривались друг в друга, как дикие коты перед дракой.

– Рудольф, ты стал слишком нежен. – сквозь зубы прошипел блондин, сжимая трость в руке. Гастон даже на расстоянии видел, как тяжело вздымается и опускается его грудь от напряжения и волнения. – Я выбью это из тебя.

– Делай, что хочешь, Вивьен. Этот пленник – мой. И я тебя к нему больше не подпущу.

– Он пленник и раб! – рявкнул Вивьен, дёрнувшись было в сторону графа, но замерев. – Либо он становится слугой, либо…

– Это моя добыча! – взревел Рудольф так, что даже ветер на миг затих, перестав шелестеть золотыми листьями. – Моя и ничья больше! Я не собираюсь делить Гастона с кем-то вроде тебя, мальчишка!

Вивьен зарычал разъярённым зверем и кинулся на мужчину. Закипела нешуточная драка – оба выхватили тонкие, длинные кинжалы из своих тростей и явно собирались поубивать друг друга. «Может, стоит вмешаться?» – на миг пронеслось в голове охотника, но он тут же откинул эту мысль куда подальше. Явись он сейчас и вмешайся в драку, они бы разорвали его на кусочки и даже не заметили. Пролилась первая кровь – Вивьен достал до Рудольфа и полоснул ем кинжалом по руке, отчего на белоснежной рубашке тут же выступило тёмно-алое пятно. Гастон слышал звериные рыки, что срывались с их губ, деревья, казалось, в испуге дрожали – ветви их слегка шевелились, поднялся шум листьев. Тусклое осеннее солнце играло на кинжалах, отбрасывая быстрые, едва уловимые блики, отчего по лицам мужчин вновь и вновь пробегали лучи, оттеняя их прекрасные лица, искажённые ненавистью. Пленник впервые видел Рудольфа в таком состоянии – абсолютно бешеном. Губы его скривились, чуть обнажая сжатые белоснежные зубы. Вивьен же казался Гастону ещё более отвратительным, но до ужаса прекрасным. Светлые волосы разметались по его плечам, изумрудные глаза так и сияли. И если бы не гримаса ненависти, что искажала всю прелесть лица, то Гастон, возможно, залюбовался бы им. Вновь брызнула кровь – на этот раз граф прочертил длинную линию от живота блондина до его груди. Будь удар чуть более сильным и не успей Вивьен отклониться достаточно, то его внутренности уже бы приукрасили пейзаж. Рудольф становился всё более настойчивым, их бой словно перерос в смертельный танец, в котором каждый из партнёров мог вдруг убить другого.

Метнувшись вперёд, мужчина выбил из рук блондина кинжал и, повалив бывшего приятеля на землю, прибил его руку к земле своим оружием. Кровь брызнула на лица обоих мужчин, а вопль огласил парк, отчего Оливер поджал хвост и тихо заскулил.

– Выметайся прочь! – проорал Рудольф, схватив любовника за грудки и как следует тряхнув. – Чтобы ноги твоей больше не было на моей территории!

– Ну уж нет. – огрызнулся Вивьен и было уже собрался освободить руку, лишь больше повредив её, но Рудольф вогнал кинжал по самую рукоять, сорвав новый вопль с губ мужчины.

Откинув прочь кинжал, граф принялся наносить удар за ударом по лицу блондина, явно собираясь превратить его в кровавое месиво, сбивая костяшки. Дёрнувшись в очередной раз, Вивьен вцепился в горло графа.

Охотник любил потасовки и даже участвовал в большей их части, но тут уже было не до смеха – всё это набрало слишком серьёзные обороты. Граф мог погибнуть или убить Вивьена – ни то, ни другое не было бы хорошим исходом событий. Если бы граф умер, Гастон бы перешёл, как пленник, победителю. Если бы Вивьен вдруг умер, то Рудольф срывался бы только на своего раба. Однако победа осталась за Рудольфом. Очередным мощным ударом сломав блондину нос, он вытащил кинжал и, отбросив его в сторону, поволок к воротам, что были метрах в двадцати от этого места. И Гастон отчётливо слышал, как Рудольф рычал на брыкающегося любовника:

– Не смей сюда больше являться, Вивьен. В противном случае – не жди пощады!

Ворота со скрежетом захлопнулись. Гастон видел сквозь просветы между деревьями, как Рудольф, окровавленный и хромающий, шёл в сторону особняка, зажимая кровоточащую рану на руке ладонью и едва не падая. Гастон хотел ему помочь, но затем торжество и ненависть в нём взыграли вновь, и он улыбнулся. «Мучайся, тварь», – про себя произнёс Гастон и продолжил прерванную прогулку с Оливером, хотя на душе скреблись кошки.

Вечером, вновь озаботившись состоянием, похоже, серьёзно заболевшего пса, Гастон сидел в своей комнате, всячески промывая его глаза, проверяя его на предмет паразитов. Оливер тихо лежал в углу, изредка поскуливая и приподнимая голову. Бока его тяжело вздымались и опускались.

– Хозяин желает видеть вас за ужином. – ледяной голос Луи заставил охотника вздрогнуть и резко обернуться. Слуга уже держал в руках одежду для брюнета.

– Передайте, что я не могу.

– Отказ не принимается. – тем же тоном произнёс слуга и, схватив Гастона за шкирку, отволок в сторону.

Охотник едва не задохнулся, пока его тащили к шкафу – тонкие руки хрупкого на вид мальчишки скрывали такую силу, какая не снилась Гастону в его лучшее время. Подошедшие слуги переодели его в свободную тунику и столь же свободные брюки, а затем препроводили в личную трапезную графа, где уже был накрыт стол. Войдя в комнату, охотник поморщился – комната так пропахла спиртом, что ему становилось тошно. Ко всему прочему примешивался запах крови, которой здесь пролилось, видимо, не мало. Граф стоял у окна, позволяя Аннет забинтовать себя. Лицо его хранило одно из тех непроницаемых выражений, из-за которых хочется мигом убраться прочь. Однако это брюнету не позволили.

– Аннет, пойди прочь. – сухо произнёс мужчина, и девушка, недовольно поджав губы, забрала свою аптечку и быстро покинула трапезную, не глядя на Гастона. – Садись.

Брюнет сел за стол и поглядел на то, что было в его тарелке. Длинная лапша в томатном соусе с мидиями и зеленью напомнила ему про Рауля, что очень хорошо разбирался в морепродуктах. Рудольф, накинув на плечи чёрную рубашку, поднял на Гастона взгляд и опустился в кресло напротив. Движения его были скованными, чуть неуверенными, а бледность лица отливала некоторой синевой. Не говоря ни слова, Рудольф принялся за еду. Пленника шокировала его молчаливость – его почти и не пускали за один стол с графом, а тут вдруг удостоили такой чести и даже не стали обливать грязью. «Что же это, очередная ловушка?» – про себя поинтересовался Гастон, насторожившись и принявшись за еду. Та была невероятно вкусной, впрочем, как и другие блюда, что готовились на местной кухне.

– Зачем ты меня сюда позвал? – подал к концу ужина голос Гастон, глядя на молчаливого графа исподлобья.

– Отчитываться перед тобой я не обязан. – сухо отозвался Рудольф, делая глоток крепкого вина. – И я имею право делать с тобой, что захочу. В том числе провести тихий ужин.

– В полнолуние здесь куча народа. Обычно. Где же Вивьен? – поинтересовался брюнет, желая задеть графа.

– Не смей при мне называть его имя! – взревел граф, отчего Гастон вжался в кресло. Вскочив со своего места, мужчина единым резким движением опрокинул стол. Раздался звон бьющейся посуды, треск дерева. Канделябр со свечами рухнул на пол, тьма тут же сгустилась вокруг Гастона, но он видел, как блистают в лунном свете глаза графа. «Совсем, как зверь», – мельком подумал мужчина, но эта была последняя отчётливая мысль, мелькнувшая в его голове, да и она утонула в водовороте боли и страсти, что закрутил его, как только он оказался в сильных руках мужчины.

========== Ария шестая ==========

Мечтать о счастье – как смешно!

Когда всё в жизни решено,

Когда как воду вновь и вновь

Ты проливаешь чью-то кровь.

И снизу дно, и сверху дно,

Кругом темно.

И даже днём в твоё окно

Не светит солнце.

И ночью беззвёздно

В твоей душе!

Счастье, Счастье!

Что это слово значит?

Счастье, Счастье!

А мне нужна удача.

Листья должны были вот-вот осыпаться с деревьев окончательно, кругом царили серость, мрачность и холод, а особняк, казалось, умер – никто более не приезжал к графу и не собирался его навещать, видимо, вовсе. Гастон же вовсе не выходил из своей комнаты, сидя возле Оливера, которому с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Волкодав его, по всей видимости, был болен чумкой, что могло привести к двум исходам – либо пёс умрёт, либо после долгих мучений придёт в себя, расписываясь в своей полной беспомощности.

В этот день Оливер почти не открывал глаза, уже подёрнувшиеся белёсой плёнкой, дышал хрипло, с трудом – сильная грудь волкодава тяжело поднималась и опускалась. Мужчина мог посчитать каждую его кость – настолько больное животное исхудало. То ли присвист, то ли хрип вырывались из его разгорячённой пасти. «Быть может, граф что-то может с этим сделать?» – промелькнула мысль в голове Гастона, и он уцепился за неё, как утопающий за соломинку. Этот пёс был ему дорог, как родной сын. Во всяком случае, будь у Гастона сын, он бы испытывал к нему именно такие чувства – нежность, ответственность и бесконечную любовь. Оливер помогал ему не провалиться в пучину горя, а он не мог позволить псу умереть.

Поднявшись с пола и бегло погладив волкодава по голове, охотник покинул комнату и почти бегом направился к покоям графа, что в последнее время почти не заходил к нему. Но что он мог сказать? Имел ли он право вот так заявиться к Рудольфу и потребовать помощи для своего пса, когда сам был самым обыкновенным рабом? Замерев на мгновение перед дверью, мужчина решительно постучал и, не дожидаясь ответа, ворвался в комнату, застав Рудольфа за чтением толстенной книги. Граф, совершенно ошарашенный такой наглостью, вскинул на Гастона взгляд и даже чуть приподнял брови:

– Где-то пожар?

– Моему псу нужна помощь, – заявил мужчина, захлопнув за собой дверь и сделав несколько уверенных шагов к креслу.

– Ах, это, – хозяин особняка отложил книгу на соседнее кресло и закинул ногу на ногу, словно никуда не торопился и совсем не проникнулся проблемой Гастона. – Аннет мне про это говорила. А так же сказала, что ему уже ничем не помочь.

Отчаявшийся Гастон уже хотел было отступить, но он был твёрдо уверен, что у Рудольфа обязательно должно быть что-то, о чём он не говорил, а потому он склонился над графом, едва не схватив его за сюртук:

– Ты, вшивый, высокомерный графишка, – рыкнул он, на миг углядев в глазах Рудольфа тень страха, а оттого лишь осмелев, – я здесь мучаюсь только потому, что ты в любой миг можешь сделать что-то с Оливером. И если ты…

– Ты мне угрожаешь? – поинтересовался Рудольф, чуть вскинув бровь и огладив набалдашник трости, что стояла рядом с креслом, отчего горло мужчины вмиг сдавил золотой ошейник. – После всего, что я для тебя сделал, ты смеешь мне угрожать, неблагодарный мальчишка?

Волна отчаяния и жгучей обиды мигом захлестнула охотника, отобрав оставшийся воздух в лёгких. «Сделал?! Ах, сделал?!» – про себя взревел мужчина, но смог лишь захрипеть, повалившись на колени и схватившись за шею, вновь и вновь пытаясь чуть отодвинуть ошейник, чтобы сделать глоток воздуха. Рудольф наблюдал за его муками до тех пор, пока губы пленника не посинели, а затем вновь коснулся трости. Жадно глотнув воздуха, брюнет повалился на пол, прямо к ногам графа, тупо уставившись на мыски его лакированных сапог. Когда же взгляд его и сознание прояснились окончательно, мужчина приподнялся на локтях и поднял на Рудольфа умоляющий взгляд:

– Ну что тебе стоит, Рудольф?

Хозяин особняка содрогнулся всем телом, изумлённо уставившись на своего пленника. Мало того, что взгляд его был столь затуманен горем, так в голосе слышалась искренняя мольба. Казалось – вот оно! Стоит только позволить псу умереть, и сломленный пленник будет полностью принадлежать ему, но что-то, шевельнувшееся в груди хозяина особняка, не позволило ему поступить так. Рудольф приоткрыл было рот, но не мог подобрать слова. Как объяснить Гастону, что он может вылечить псину только единственным способом, и тот его хозяину наверняка не понравится? Как рассказать всё то, что крылось за его поступками?