Текст книги "Учебник житейской науки (СИ)"

Автор книги: Люук Найтгест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Прошу, – взмолился мужчина, уцепившись за полу сюртука графа. – Рудольф. Только одна единственная просьба – больше ничего не нужно. Только помоги моему псу.

Скрипнув зубами и поджав губы, мужчина поднялся с кресла и поправил одежду:

– Хорошо, подожди.

Он говорил сухо и даже слегка хмурился – он понятия не имел, как это скажется на Оливере, какие негативные последствия будут. Но знал точно – волкодав будет жив. Гастон проводил графа взглядом, внимательно следя за тем, как он скрывается за дверью уборной. Несколько минут ничего не происходило, а затем дверь вновь приоткрылась и граф кивнул мужчине на дверь:

– Идём.

С трудом поднявшись на ноги, охотник первым покинул комнату, но успел заметить, как мужчина одёрнул рукав рубашки и положил в карман небольшую склянку с тёмно-алой жидкостью.

Добравшись до комнаты Гастона, мужчины вошли внутрь, и охотник в первую очередь метнулся к своему псу, чтобы проверить, дышит ли он ещё. Оливер всё ещё дышал, смотря на хозяина отупевшим взглядом, хотя вряд ли он мог его рассмотреть теперь. Рудольф тихо подошёл к ним и присел рядом на колени, хотя он и считал, что графу не пристало делать подобное.

– Воды. – холодно отдал приказ он, и Гастон, только благодаря огромной силе воли заставив себя отойти от пса, принёс воды, как и просил мужчина, в небольшом бокале.

Граф, достав склянку с жидкостью, осторожно вылил её в воду и, чуть взболтав, вручил в руки Гастону. Взяв бокал, охотник напряжённо уставился на Рудольфа, что приподнимал голову его пса и приоткрывал его рот. Волкодав сдавленно зарычал, и рык его казался чуть булькающим, неприятным, и он лишь больше угнетал брюнета.

– Чего встал столбом? – рыкнул на Гастона граф, метнув на него злой взгляд. – Осторожно давай ему это пить!

И брюнет, повинуясь приказу хозяина, осторожно принялся вливать жидкость в рот питомца. Оливер несколько раз булькнул, но жидкость послушно проглотил и прикрыл глаза. Граф осторожно уложил его голову на подушечку. Пёс уснул, задышав чуть спокойнее. Гастон смотрел на то, как стали спокойнее подниматься его бока, и молча поражался, краем глаза следя за тем, как Рудольф принимается промывать его глаза вином.

– На сегодня всё. – заявил Рудольф, поднимаясь с пола и внимательно смотря на спокойно спящего пса. – Пара недель, и скотина твоя снова встанет на ноги.

Гастон чуть прикусил губу и, поднявшись вслед за графом, чуть поклонился:

– Спасибо.

Рудольф кинул на него внимательный взгляд и чуть улыбнулся ему:

– Вечером приходи ко мне в трапезную.

Не сказав более ни слова, Рудольф покинул покои Гастона, что в полнейшем недоумении замер там, где стоял. С чего бы его хозяину вдруг улыбаться, так вежливо обращаться да ещё и помогать? Впрочем, где-то на заднем плане отчётливо прыгала мысль о том, что вечером придётся это отработать, да не один раз, а потому брюнет недовольно поморщился и снова опустился на пол рядом с Оливером. Две недели… Две недели и его пёс снова будет в порядке! Погладив волкодава по голове, мужчина довольно улыбнулся и, прикрыв глаза, прислонился лбом к стене, да так и задремал.

Вечером, когда уже вокруг особняка сгустилась темнота, Гастон вошёл в трапезную своего господина, но сделал это крайне тихо, чтобы не помешать – ещё из своей комнаты он услышал божественные звуки скрипки, что так и пела. В самом деле, Рудольф стоял к нему спиной у малого камина, извлекая из инструмента прекрасные звуки, что заставляли призадуматься даже охотника. Тихо скользнув в комнату, Гастон присел в кресло и перевёл жадный взгляд на хозяина особняка. Тот, похоже, ничего вокруг не замечал кроме пляски огня и звука скрипки. Однако Гастон ошибался.

– Тебе нравится? – поинтересовался мужчина, перестав играть и повернувшись к Гастону.

Его бледное, прекрасное лицо стало лишь красивее – на губах Рудольфа сияла едва заметная улыбка. Охотник потерялся во взгляде янтарных глаз, но тут же пришёл в себя и кривовато улыбнулся в ответ:

– Никогда не любил музыку.

Граф чуть печально глянул на него, перестав улыбаться и убрав скрипку в футляр. Ему только хотелось сделать что-то приятное, как всякое желание мигом пропало, только разве что хотелось бросить Гастона на кровать и долго, долго насиловать, выбивая из него жизненные силы, вырывая из груди крики боли. Однако непроницаемое лицо Гастона говорило лишь о том, что он готов к любому повороту событий. Про себя зло цокнув языком, мужчина опустился за обеденный стол напротив своего пленника и предложил приступить к еде, которая состояла из жареных куропаток и свежего хлеба с молоком, а так же свежих овощей.

– Приятного аппетита. – произнёс мужчина и, чуть кивнув Гастону, принялся за трапезу.

Охотник напряжённо вглядывался в его лицо, не зная, чего ждать на этот раз, хотя он был готов даже к тому, что его прикуют куда-нибудь и будут насиловать. Впрочем, он старался вести себя так, чтобы ничем не раздражать хозяина и не страдать лично. На его взгляд куропатки были слишком жирными, поскольку уже через пару кусков горло его сдавило судорогой и захотелось всё вернуть обратно на тарелку. Заметив, как позеленел Гастон, Рудольф подозвал слугу:

– Уберите это.

Слуга послушно убрал куропаток и принёс Гастону бокал красного вина, который мужчина тут же и опустошил. Рудольф внимательно смотрел на него, делая несколько глотков молока и слизывая «молочные усы». Охотник всем своим старался показать, насколько ему плевать на происходящее вокруг, но бледно-зелёный цвет его лица говорил о том, что мужчине совсем не плевать на то, что его вот-вот вырвет.

– И зачем ты над собой издеваешься? – улыбнулся мужчина, поднимаясь со своего места и тихо направляясь к Гастону, что жадно глотал воду, пытаясь заглушить мерзкий, жирный вкус в горле, который словно обволакивал и причинял жуткую боль. – Тебе мало моих издевательств?

Гастон поднял абсолютно непонимающий взгляд на мужчину и чуть прикусил губу, тут же уставившись на стену, что показалась ему куда как интереснее чем прекрасный граф, от которого можно ожидать и ножа в спину, если ему что-то не нравится.

– Кто ж знал, что в этот раз ужин получится настолько отвратительным? – выдавил из себя Гастон, искоса глянув на графа, который словно чего-то ждал от него, Гастона.

– Тебе не понравилось абсолютно всё? – несколько расстроенно поинтересовался Рудольф и, неожиданно для брюнета, почти мягко погладил его по щеке мягкой, тёплой ладонью.

Охотник перевёл абсолютно шокированный взгляд на графа, словно пытаясь понять, снится ему это или нет. А может всё это, в самом деле, так, как он это видит? Граф вдруг стал нежным и бережным? Он чего-то хочет? «Глупо», – про себя бросил мужчина, невольно прикусив губу от огорчения. – «Он всегда хочет одного и того же!»

– Мне не понравилось мясо. – отозвался брюнет, не узнавая свой голос, что вдруг стал тихим и покорным. – Поэтому ужин в целом показался мне плохим.

– Тогда я могу загладить эту оплошность. – лукаво отозвался Рудольф, чуть подмигнув мужчине, отчего того передёрнуло, словно от разряда тока.

Хозяин особняка стащил с себя сюртук и принялся расстёгивать рубашку. Движения его стали словно бы плавными, как если бы они вдвоём погрузились в толщу воды. Дыхание Гастона перехватило. Нет, ошейник на нём был застёгнут всё так же легко, не давил, но воздух вдруг отказался поступать в лёгкие. Мужчина скользил взглядом по ладному телу Рудольфа с лёгким рельефом мышц, хотя, быть может, где-то в глубине души он понимал, что смотрит на это по несколько другим причинам. Рубашка графа, которая пахла чем-то наподобие мяты, скорее всего, благодаря духам, упала на рядом стоящее кресло, и Рудольф повернулся к охотнику, позволяя налюбоваться собой всласть. Его глаза так и сверкали при тусклом свете свечей и камина под прядями выбившихся из хвоста волос. Изящные пальцы мужчины скользнули к брюкам, и эта деталь одежды вскоре скользнула вниз по ногам графа. Сделав шаг к Гастону, Рудольф оседлал его бёдра, не сводя с него взгляда и маняще улыбаясь.

– Да что с тобой? – изумлённо выдохнул брюнет, против воли принимаясь оглаживать плечи мужчины, его талию и бёдра, наслаждаясь бархатом кожи под ладонями.

– А тебе разве не нравится, Гастон? – почти нежно прошептал мужчина на ухо пленнику, после лизнув его и слегка прикусив мочку. – А кое-что у тебя между ног говорит об обратном.

И горячая ладонь хозяина особняка накрыла член охотника сквозь ткань брюк и белья, а затем чуть сдавила, вырвав из груди Гастона рычание неудовлетворённого племенного самца. Мужчина двинул бёдрами навстречу руке графа, уже желая продолжения, даже если его и начнут грубо трахать, хотя Гастон и подозревал, что в этот раз ему позволят быть ведущим. Чуть прохладные губы Рудольфа коснулись его шеи, прихватив кожу, а мужчина стал слезать с колен пленника на пол, к его ногам, медленно расправляясь с его брюками и высвобождая его плоть от ненужной сейчас одежды. Когда же оба они оказались окончательно раздеты, Рудольф принялся вылизывать и посасывать член мужчины, наслаждаясь жадной пульсацией возбуждённого органа, скользя по всей длине губами, втягивая щёки, лаская взбухшие венки языком и довольно улыбаясь. Гастон двигал бёдрами ему навстречу, буквально насаживая ртом на свой член, желая, наконец, получить такую нужную разрядку, без которой его плоть начинала болеть, и, к его удивлению, Рудольф совершенно не сопротивлялся. Пальцы графа ласкали его напряжённые яйца, чуть оттягивая и изредка принимаясь щекотать. К недовольству Гастона выпустив его член изо рта, Рудольф склонился к его яйцам и принялся тщательно их вылизывать и посасывать, принимаясь крутить вокруг них языком восьмёрки, вызывая всё более ощутимую дрожь. Пальцы же графа скользили по ногам мужчины, разгоняя мурашки, а Гастон принялся яростно ласкать свой член, доводя себя до желанной разрядки. Рудольф, отодвинув его руку, чуть оттянул крайнюю плоть и тут же лизнул головку, чем и ускорил приход разрядки. Мужчина обильно излился ему на лицо, глухо застонав. Рудольф слизал, до чего мог дотянуться, а остальное стёр салфеткой.

Наблюдя за довольной улыбкой на губах своего пленника, Рудольф уселся на край стола, закинув ногу на ногу и погладив кончиками пальцев ноги колено мужчины. Брюнет поднял взгляд на хозяина особняка и, облизнув губы, чуть прикусил кожу у него на колене, вызвав довольный стон, затем принимаясь подниматься выше, раздвигая стройные бёдра и медленно опрокидывая графа на стол. Облизывая губы и замирая в предвкушении, мужчина широко развёл ноги, позволяя Гастону устроиться поудобнее, попутно оглаживая его соски, вновь возбуждая. Когда же мужчина вновь подошёл к нужному состоянию, Рудольф притянул его к себе теснее. И Гастон, словно желая отыграться на графе за то, что тот с ним делал раньше, принялся вталкиваться в него без всякой подготовки, довольно улыбаясь, сдавливая его ягодицы и довольно порыкивая. Не смея сопротивляться или перечить, граф подавался бёдрами ему навстречу, чуть насаживаясь на его плоть и сладко постанывая. Его тело желало этого – желало боли, острого удовольствия, насилия, а злой на него Гастон был лучшим партнёром. Впрочем, Рудольф поймал себя на мысли, что даже секс с Вивьеном не доставлял ему такого удовольствия.

Войдя в мужчину на всю длину, брюнет принялся сразу двигаться в нём, до синяков сжимая его ягодицы и ляжки, оставляя на плечах и шее своего хозяина яркие метки укусов и засосов. Трапезная наполнилась сладкими вздохами Рудольфа, его полными наслаждения стонами, пошлыми шлепками тело о тело и глухими порыкиваниями Гастона, что срывался подобно жадному, ненасытному зверю. Изящные руки графа в полном беспорядке скользили по спине мужчины, изредка оставляя царапины.

– О, да, – выдохнул Рудольф, сильнее прогибаясь в спине и подаваясь бёдрами навстречу.

Гастон, глянув на довольную морду графа, зло фыркнул и, выйдя из мужчины, повернул его к себе спиной, чем вызвал недовольный, полный возмущения стон. До боли разведя ягодицы Рудольфа, Гастон полюбовался на чуть сжимающуюся дырочку меж тяжёлых округлостей ягодиц, облизнулся и принялся вновь проникать в задницу графа, но на этот раз медленно, неторопливо, хотя это и было сущим мучением для него. Но делал он это только для того, чтобы насолить Рудольфу. Он уверенно держал его бёдра, не давая подаваться себе навстречу, буквально вжимая мужчину в стол и понимая, что тот получает от этого невероятное удовольствие. Медленно проникнув до упора, Гастон наградил упругую задницу графа увесистым шлепком и только после этого принялся двигаться в нём, но вновь мучительно медленно, хотя ему и хотелось начать засаживать ему по самые яйца, быстро, раздвигая горячие стенки заднего прохода, доставляя вместе с удовольствием дикую боль. Граф же так стонал и извивался под ним, что противостоять этим желаниям мужчина не мог, и вскоре, в самом деле, сорвался на бешеный ритм, всаживая свой член глубоко в задницу Рудольфа, сжимая его ягодицы и вырывая из его груди стон за стоном, что оглаживали уши мужчины, подобно лучшей музыке.

Безумие, охватывающее их двоих раз за разом, лишь подогревало атмосферу, затуманивая сознание. Охотник словно пил из отравленного источника, не в силах напиться, прижимаясь губами к разгорячённой шее графа, прикусывая его кожу на спине, плечах, шее, загривке, оставляя яркие метки засосов. Чуть отстранившись, не переставая двигаться в разгорячённой заднице мужчины, Гастон скользнул по нему взглядом, наслаждаясь тем, как граф извивается от удовольствия, почти срываясь на поскуливания, насаживаясь на его член и умоляя не останавливаться. Столь приторно пошло и сладко звучали его мольбы, срывающиеся с воспалённых удовольствием губ! Волосы, растрепавшиеся и чуть взмокшие от жара, прилипли к его плечам и спине. Ах, если бы он мог сейчас видеть его лицо! Но было слишком поздно для того, чтобы переставать двигаться в этой потрясной заднице! Разрядка была слишком близка. Особенно резко подавшись бёдрами навстречу и сорвавшись на крик, граф обильно излился на скатерть, прогнувшись в спине и запрокинув назад голову. Тело его содрогнулось, а горячее отверстие лишь теснее сомкнулось вокруг члена мужчины. Довольно застонав, Гастон ещё несколько раз глубоко ворвался в Рудольфа и, едва успев выскользнуть из него, кончил ему на спину, затем устало бухнувшись в кресло.

Хозяин особняка ещё некоторое время лежал на столе, тяжело дыша и содрогаясь от удовольствия. Тесная его дырочка меж ягодиц слегка кровоточила, импульсивно сжимаясь и разжимаясь. Выступившие капельки тёмной крови медленно стекали по его бёдрам, привлекая внимание. Гастон даже со смешком подумал, что будь он вампиром, он бы принялся слизывать эти солоноватые капли. Но его и без того тянуло поцеловать крутые бёдра мужчины, слизывая кровь, оставляя пятна засосов. Поддавшись искушению, Гастон куснул графа за бедро, но больше сделать не успел – Рудольф почти что стёк в его объятия, довольно улыбаясь.

– Как тебе ужин? – довольно поинтересовался граф. Его янтарные глаза были затуманены удовольствием, а пальцы так и скользили по шее мужчины, то и дело подбираясь к затылку, запутываясь в волосах.

На миг призадумавшись и прикусив губу, охотник довольно улыбнулся:

– Идеально.

Промозглый дождь стучал в окна особняка, вызывая невероятную грусть, ввергая в меланхолию и некоторую даже депрессию. Гастон почти всё своё свободное время проводил с псом и… Рудольфом, что вызвался помогать и ухаживать за волкодавом. Охотник всё больше замечал за графом задумчивость и некоторую грусть, которая невероятно его удивляла. Однако кое-что ещё переменилось в Рудольфе. Он становился всё более ласков со своим пленником, часто снисходил до ласк в постели и даже разрешал делать себя ведомым. Приняв это всё на свой счёт и на счёт хорошего поведения, Гастон не обращал на это внимания, хотя и был благодарен за помощь с псом, что вновь становился на ноги и выздоравливал.

На исходе второй недели, после выдачи Оливеру ещё одной порции лекарств, граф властно обнял Гастона и прислонил к своей груди, мрачно смотря за окно, где за тучами был виден медленно уходящий за верхушки деревьев алый диск солнца. Охотник послушно прижался к груди хозяина особняка, украдкой глянув на его прекрасное лицо, почти буквально отражающее мрачность неба. Такой подавленный вид мужчины был совсем непривычен Гастону, а потому он не удержался от вопроса:

– Что с тобой? Ты уже две недели сам не свой.

Граф перевёл на него пустоватый, ничего не понимающий взгляд, а затем выдавил улыбку:

– Пожалуй, что тебе понять такое не по зубам.

– Мне ещё и не такое было по зубам. – ощетинился мужчина, обидевшись, что ему не стали ничего говорить, хотя он и постарался проявить своё внимание.

Рудольф некоторое время молчал, а затем теснее тесного прижал к себе охотника и приподнял его голову за подбородок:

– На свою голову я полюбил тебя. И мучаюсь тем. Быть может, теперь ты поймёшь, что я имел в виду?

Отпустив охотника, хозяин особняка поднялся на ноги и, одёрнув сюртук, вышел из комнаты пленника, мрачный, словно туча. И только тут до Гастона дошло, что его граф тоже способен к обычным человеческим слабостям и чувствам. Даже таким светлым, как любовь. Впрочем, Гастон не мог судить так – ведь и он сам не мог признаться себе в том, что никогда не любил по-настоящему. Что и ему, так называемому «чудовищу», это было чуждо. Он смотрел на дверь, за которой скрылся граф и не мог поверить собственным ушам. А где-то наверху тоскливо запела скрипка. Так проникновенно и сладко, как не пела никогда, задевая даже самые грубые струны в душе охотника, как и дождь за окном, что тихо подпевал инструменту.

========== Ария седьмая ==========

Даже в том, кто сердцем чист,

Кто, молясь, позабыл про сны,

Может волк проснуться, что спит,

Коль зацвёл аконит под светом осенней луны.

Светлые, прохладные снежинки кружились в воздухе, сияя в слабых лучах солнца, что едва пробивалось сквозь белёсую пелену облаков. Мягкие сугробы покрывали лес и особняк, точно королевские перины. Ступая по мягкому снегу, волкодав тонул в нём едва не по грудь и был этим невероятно доволен, оставляя за собой широкую борозду. Гастон с мягкой улыбкой следил за ним, кутаясь в тёплый плащ, что ему выделил по доброте душевной Рудольф. А может и не просто по доброте душеной, а потому что сказал правду? Брюнет обернулся к мрачному особняку, и мог поклясться, что на одно мгновение разглядел силуэт графа в огромном окне крытой галереи. Но, моргнув, охотник признал, что это было лишь секундное наваждение. Граф стал невероятно нежен с ним, ласков, а это чересчур напрягало Гастона, заставляя его раздражаться и настораживаться, ожидая какой-нибудь очередной гадости. Но всё было кристально чисто со стороны графа – он старался ухаживать за Гастоном, дарить ему всё своё внимание, ласкать его, прикрепляя к себе крепче стальных цепей.

Охотник отвернулся от особняка и пошёл следом за Оливером, что кружил по саду, счастливый, как стадо слонов на водопое. Огромный пёс скакал по сугробам, нырял в них, громогласно лая. Благодаря Рудольфу пёс охотника выжил и снова встал на ноги, и не так уж-то и много приходилось это «отрабатывать». Скорее даже наоборот – не приходилось вовсе. Теперь, когда к Рудольфу в гости не заглядывал ни один из его прежних друзей, он мог наслаждаться телом графа и с некоторой даже лёгкостью отдавал своё тело в ответ. Он уже не мыслил себе вечера без компании Рудольфа, не мог не обидеться, если граф вдруг не приходил на ночь или не звал его к себе. Однако признаться себе в том, что хозяин особняка нравится Гастону, последний не мог и даже не хотел. Ему было проще думать, что он пленник и шлюха, чем любовник. Мысль об ошейнике, что порой сдавливал его горло, напоминала ему о том, что они с Рудольфом находятся в разных положениях – хозяин и раб. А разве рабу можно чувствовать что-то к хозяину? Можно поудобнее устроиться на своём месте и получать удовольствие. Меж тем они с Оливером забрели в самую глухую часть сада, где сбросившие свою листву деревья нависали над ними, точно исполинские чёрные грифы, готовые поживиться ими, если они вдруг умрут. Тусклые лучи солнца не пробивались сюда даже сейчас, что уж говорить о том времени, когда зелёная листва вовсю украшала раскидистые ветви. Снега здесь было больше, и охотник едва различал голову своего пса, то тут, то там выпрыгивающего из сугробов. Охотник стал замечать за своим псом новые повадки – Оливер стал очень активным, да и поумнел раза в три. Стоило Гастону подняться с кровати и начать натягивать на себя плащ, как тот уже тащил ему ботинки, радостно виляя хвостом. Если же охотник после очень бурной ночи лежал на кровати и вдруг начинал думать о том, чтобы встать и открыть окно, волкодав первым бежал к окну и пытался его открыть. Это не то что бы ни радовало Гастона, но уж точно – напрягало.

Прислонившись спиной к дереву, брюнет плотнее закутался в плащ – снег залезал в самые непотребные места, и мужчина порядком замёрз, но Оливер пока домой не собирался. Здесь было тихо. Пожалуй, даже слишком. Подняв взгляд на ветви, Гастон успел разглядеть мелькнувшую тень совы, что направлялась абсолютно точно к особняку. Что могло ей здесь понадобиться? Не успел Гастон как следует задуматься, как перед ним из снега вынырнул довольный, мокрый Оливер и разразился громовым, счастливым лаем, что едва не оглушил мужчину. Вздрогнув и чуть поёжившись, брюнет заглянул в умные глаза пса.

– Замёрз, дружище? – поинтересовался охотник, потрепав волкодава по голове, на что тот радостно гавкнул. – Идём обратно?

Волкодав снова гавкнул и, вцепившись зубами в плащ хозяина, потащил к особняку. Невольно сглотнув, брюнет решил поторопиться, чтобы пёс не порвал ему плащ, а то вдруг ему за это влетит от хозяина? Отметив про себя, что волей неволей зовёт Рудольфа хозяином, Гастон недовольно поморщился и скривил губы – это ему совершенно не нравилось. В особняке царила тьма, почти что непроглядная. Благо, в разных концах коридора мягко полыхали свечи, хоть как-то разгоняя тьму. Чтобы пройти от входа к лестнице на второй этаж, следовало пересечь коридор прихожей, не очень широкий и всегда тёмный, если двери были закрыты, просторный холл, а уж потом подняться на лестницу. Гастон, чуть передёрнув плечами, скинул с себя плащ и тихо направился к лестнице. Волкодав его вдруг притих, перестав лаять и веселиться, даже как-то испуганно опустив голову. Тихо скрипел пол, и этот звук, единственный на весь особняк, разгонял по коже холод и мурашки, заставляя самую душу дрожать от первобытного ужаса. Наконец, в холле стало чуть светлее – это шторы чуть шелохнулись от едва заметного сквозняка. Этажом выше едва различимо скрипнули половицы, заставив охотника вздрогнуть от неожиданности и испуга.

Кровь пульсировала в венах с такой скоростью, что мужчина почти не слышал ничего за шумом в ушах. Виски стали беспощадно болеть от напряжения. Гастон вглядывался в тьму на лестнице, что, казалось, жидким туманом разливалась по ней, заволакивая всё и не давая как следует рассмотреть. Охотник мог поклясться, что видит там что-то кроме ступеней и ковра, но что это было? Взгляд его с трудом уловил движение, которое произошло на лестнице, и мужчина замер.

Из-за приоткрытых штор было видно, что на улице медленно темнеет, а тусклый свет наружных факелов играет на снежинках, точно солнце на воде. Тихо завывал ветер, сквозь едва ощутимые щели он настигал Гастона и леденил его кожу, словно бы обещая добраться до сердца. Волкодав у ног охотника тихо заскулил и поджал хвост.

Судорожно облизнув губы, брюнет потрепал пса по холке:

– Идём, Оливер. Ну же!

Вновь огладив шерсть пса, Гастон уже более уверенно двинулся вперёд, шагая в эту темноту так, словно бы бросался в ледяную воду с головой. Волкодав поспешил за ним, глухо рыча. На втором и третьих этажах дела со светом обстояли не лучше, но всё было приятней, чем на первом этаже, а точнее на середине лестницы, погружённой во тьму. Гастон шёл к своей комнате, он уже мог различить дверь в полутьме коридора. Но что-то его остановило. Тихо скрипнула дверь, чуть впереди и справа от него, приоткрывшись в его сторону и показав чёрный провал рта. Нервно сглотнув, мужчина хотел пойти дальше, но ему на миг показалось, что там сверкнули янтарные глаза зверя. Страх схватил Гастона за горло ледяными, длинными пальцами, заставив его замереть так, словно бы он был закопан по пояс в сырую землю. Мурашки так и забегали по его телу, которое в последнее время по известным причинам было лишено нужной ему силы. Зверь! Это слово вспыхнуло в сознании брюнета, точно мириады звёзд на ясном ночном небе. Волкодав у его ног глухо зарычал и встал в стойку, что означало только одно – он чуял зверя в комнате.

– Оливер, ты уверен, что нам туда нужно? – прохрипел охотник, не узнавая своего осипшего от страха голоса.

Волкодав метнулся к комнате и, распахнув лапой дверь, нырнул во тьму. Едва не заорав, мужчина кинулся следом. Нужно было добрать до окна и распахнуть шторы. Мужчина несколько раз споткнулся о стоящие в комнате вещи и только потом нащупал тяжёлые шторы. Схватившись за ткань, он раздвинул их в стороны и обернулся к комнате, на которую пролился тусклый свет факелов. Она была заставлена старой мебелью, которую давно не использовали. И Гастон вдруг понял, почему. На обивке были длинные следы от когтей, из-за чего всё то, чем набивали мебель, вываливалось наружу. Местами были следы от зубов. Зверь. Здесь абсолютно точно был зверь!

Гастон принялся обыскивать комнату, на предмет своего пса, но того нигде не было, как и того, кто их сюда заманил. Дверь была открыта нараспашку, и охотник слышал рычание, доносящееся издалека – его пёс умчался на охоту за странным существом. Дрожащий от страха, готовый заорать в голос, брюнет вернулся в свою комнату, где завалился на кровать и закутался в одеяло по самую маковку. Его трясло от ужаса и холода – нигде не горели камины, даже в комнате господина! Отогревшись и чуть успокоившись, Гастон погрузился в беспокойный сон, полный тёмных, размытых силуэтов, нагоняющих страх и вселяющих в самую душу ужас.

Однако, проснуться Гастона заставило кое-что посерьёзнее, чем кошмары. Особняк сотряс совершенно жуткий вой, а за ним второй и третий. Подскочив на кровати, мужчина метнулся к окну, слыша, как трещит входная дверь особняка. К его ужасу, ломились не к ним… а от них. Значит, трое зверей сейчас было в особняке. И, судя по тому, как содрогались огромные, дубовые двери в холле – звери были сильны. И очень. Свет факелов вырывал из тьмы как раз парадную лестницу и двери, а Гастон это замечательно видел. Судорожно облизнувшись, он напряг зрение.

Дубовые двери распахнулись и едва не сорвались с петель, и по лестнице сбежало двое существ. Они напоминали волков переростков, с огромными задними лапами. Они могли передвигаться на них. Морды и уши их были вытянутыми, волчьими. Огромные пасти приоткрыты, из них валил горячий пар – они тяжело, глубоко дышали. Их чёрная, всклоченная шерсть торчала в разные стороны так, словно бы они катались по шерстяному пледу. В тот миг, когда Гастон хотел отпрянуть к кровати и снова завалиться спать, скинув всё на жуткий сон, из поместья вывалился его граф. Рудольф содрогался всем телом, по лицу у него текла кровь. Брюнет уже хотел распахнуть окно, чтобы окликнуть графа, но кое-что его удержало. Звери выжидающе смотрели на Рудольфа. И тот не заставил себя ждать. Тело мужчины стало резко меняться. Он явно увеличивался в размерах, издавая совершенно жуткие крики, которые вскоре сменились громовым рычанием. Огромный, чёрный зверь издал леденящий душу вой и двое других существ вторило ему, как своему лидеру.

Гастон отшатнулся от окна и, споткнувшись о собственные ноги, упал на ковёр, но подниматься не торопился. Его Рудольф – зверь?.. Его хозяин, к которому он стал привязываться, к которому он стал испытывать хоть сколь-нибудь нежные чувства – зверь? Оборотень? Он всё это время жил среди этих чудовищ и даже не замечал этого? Подняв несколько отупевший взгляд, брюнет осознал, что Оливера в комнате нет.

Рывком поднявшись с пола, Гастон вылетел из комнаты и хотел было ринуться на поиски пса, как две пары крепких рук схватили его – возле комнаты его сторожило двое широкоплечих, сильных слуг.

– Пустите! – заорал Гастон, яростно выбиваясь из рук слуг Рудольфа, но те слишком крепко его держали, чтобы он смог позволить себе этот манёвр. – Пустите сейчас же!

Вновь послышался вой, который перехватил горло брюнета. Он давился криками и сдавленными рыданиями – от ужаса и злости он словно бы скатился с катушек и рвался вперёд. Не то он хотел найти своего пса, и не важно будет, в каком состоянии он его найдёт, то ли рвануться на поиски Рудольфа, привести его в себя. Он готов был ползать на коленях, делать, что угодно, лишь бы ему сказали, что всё это неправда, что ему привиделось. Возможно, он бы принял новость, если бы ему сказали перед тем, как он это увидит сам.

Тяжёлый кулак слуги врезался ему в затылок, и тёмные очертания коридора поплыли перед взглядом Гастона. Мужчина безвольной куклой повис в сильных руках, и его отнесли обратно в комнату, где заперли до самого рассвета. Впрочем, долго без сознания он не провёл – уже через несколько часов он распахнул глаза, стараясь справиться с жуткой головной болью и тошнотой. Рывком сев в кровати и поднявшись на ноги, мужчина пошатнулся и опёрся о стену, стараясь удержаться на ногах – его слишком сильно ударили, отчего случилось сотрясение мозга. Тело мужчины словно бы раскалилось от поднявшейся температуры, его всего трясло, но он ничего не мог с этим поделать.

Добравшись по стеночке до окна, Гастон замер, напряжённо вглядываясь в зимнюю тьму. Облака на небе разошлись, открывая его взору полную, бледноликую луну, что своими лучами играла на голых ветвях деревьев. Всё собиралось для мужчины в единую картину. Теперь он понимал, почему жители из городка никогда не выходили по ночам из своих домов, а в полнолуние запирались так, словно бы вот-вот должна была начаться война. Он понимал, откуда в изящном Рудольфе брались такие силы, откуда эта непомерная власть и грация, слитые воедино, подобно рукояти и лезвию меча. Вот, почему они так быстро восстанавливались, почему на теле Рудольфа не оставались даже шрамы от побоев с Вивьеном. Они были оборотнями. Древними, сильными, беспощадными. И наверняка этот подонок, а иначе Гастон теперь не мог про себя называть графа, напоил его пса своей кровью, чтобы тот вылечился.