Текст книги "Чёрная шляпа (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Да ты просто зверь, – осклабился Саймон.

– Если станционар объявится, которому приспичит лечь сюда, надо бы попросить его принести новые диски, – сказала я, – А то старьё у нас одно. Прямо машина времени какая-то!

– Ты не понимаешь! В этом и есть вся суть! – вдохновенно сказал Эрик, – Барахлящий проигрыватель, потертые диски… Просто сказка, не правда ли, любительница музыкальных магазинов?

– А кого ты бы хотела? – спросила Зои.

– Бритни Спирз, – сказала я, – И Леди Гагу.

Парни присвистнули. Зои уважительно закивала.

– Зато я знаете, че покажу? – спросил Эрик, – Блейн нашел.

Он отвел нас в свою комнату. Порылся в тумбочке. Вывалил: гербарий из осенних листьев, радиоуправляемый вертолет, пульт от радиоуправляемого вертолета, батарейки от пульта от радиоуправляемого вертолета, рисунки дирижаблей, книжку про виды удобрений и их применение, справочник по химии, полосатый носок, клоунский колпак, баночку белил.

– Нихрена себе арсенальчик, – присвистнула Зои, – Неудивительно, что ты самый невыносимый тип в округе. У тебя даже радиоуправляемый вертолёт есть!

– Будешь хорошо себя вести – дам погонять, – подмигнул Эрик, – Во, нашел.

Он вытащил детину 20-го века. Весь пыльный, грязный, вонючий, громоздкий, со множеством ящиков, кнопочек и колёсиков, да ещё и с длиннющей антенной впридачу.

– И как это недоразумение работает? – поинтересовалась я, – Не завидую аллергикам!

– Да уж, – проворчал Грег, зажимая нос.

Эрик воткнул внушительную вилку на не менее внушительном проводе в розетку. Покрутил колёсико. Раздалось шипение.

– Разве тут поймаешь что-нибудь? – нервно захихикала Зои, – Ой, насмешил. Когда это у нас что-то нормально работало?

– Не бузи, – сказал Эрик, – Лучше, кто-нибудь, помогите мне поставить его на окно.

Мы с Саймоном и Эриком, кряхтя, водрузили радиоприёмник на подоконник. Саймон покрутил колесо.

– Осторожней, Саймон, – приговаривал Эрик, – Станцию ловить – это целое искусство! Как ювелирное дело, например. Требует высшей точности и живого ума.

– Без тебя знаю, – огрызнулся тот.

Раздалось невнятное пение. В понимании Эрика лучшего и пожелать нельзя. Он прокричал троекратное «ура» и сказал, что теперь радио будет всё время работать, кроме ночи.

– А нам попользоваться? – жалобно спросила я, – Мне музыка не помешает. Даже такая.

– Вот за «даже такую» я и не дам, – обиделся Эрик.

То, что июнь будет чудесным, я поняла ещё в начале мая. Он и был чудесным. И ещё только начинавшая входить в силу жара, и ласточки, и веснушки на щеках, и мимозы, и сандалии, и раскаленный асфальт, и зелень, купающаяся в солнечном свете, и нагретая на поверхности вода в бочках, и газировка со льдом, и панамки, и тенистая аллея и галькой, и скрипящий качели. Иногда там появлялся странный мальчик. Сколько бы людей не было вокруг, его никто не замечал. И он никого не замечал. Он вел себя так, словно на качелях рядом кто-то качался. Иногда они тоже тихо покачивались.

– Ты кто? – не выдержав, спросила я у него.

– Я? – переспросил мальчик, – Здесь никого нет.

– А с кем я тогда разговариваю? – спросила я.

– Сама с собой, – фыркнул мальчик.

Больше я от него не добилась ни слова.

– Оставь ты его в покое, – вздохнула девочка с сухой веткой в волосах, – Он почти что сиамского близнеца потерял.

– Да ну? – ошеломленно спросила я.

– Ну, не близнеца, а возлюбленную, – дернула плечами девочка, – Но суть всё та же.

Так я и познакомилась с Мариам.

Мариам – хрупкое существо, которое очень легко сломать, разбить на кусочки, как старинную вазу. Она любила пластинки, трещотки, бубны, лошадей и пшеницу. Мальчик с качелей каждый вечер оставлял ей у изголовья кровати ветку, которую она вплетала в волосы. Зачем, я так и не поняла. Но то, что между ними была особая связь, было видно невооруженным глазом. Тут и Блейном быть не надо.

– Просто я его понимаю, – сказала Мариам в ответ на мой немой вопрос, – Это влюбленные-сиамцы. Один не может существовать без другого. Вот он и исчезает. Вся надежда только на Ночь, Когда все Двери Открыты.

– А что за ночь? – полюбопытствовала я.

– Ты поступила сюда когда?

– В феврале, – сказала я.

– Значит, пропустила всё веселье, – сказала Мариам, – Я здесь на учете раньше состояла. Ночью к ребятам сбегала. Тут и эпидемия была жуткая, в результате которой умерла девушка. Кларисса принесла заразу.

– Да, она вроде как проболела месяц, – вспомнила я, – Уроки пропускала, зато на заседания клуба приходила. А иногда не приходила. Своенравная девица.

– Сначала мы думали, что всё обойдется, – сказала Мариам, – Но ей становилось всё хуже и хуже. Как и Блейну. Тот вообще размазня размазней, от дождя мог неделю с больным горлом ходить. А Травница билась в горячке, кашляла как кашалот, задыхалась в соплях и ночью тихо умерла. Халаты её даже спасти не могли. После этого я не хотела приходить сюда. Атмосфера была удручающая.

– А я ничего не заметила, – пожала я плечами.

– Так ведь у тебя тоже жуткая аура, – усмехнулась Мариам, – Спелись вы. Блейн, как только выздоровел, молча собрал манатки и перешел на станционар. Приходил рано утром, ни с кем не разговаривал, потом уходил. Кларисса и вовсе ушла. Правда, мы связь поддерживали. И я уговорила её вернуться. Не место ей там, понимаешь? А она всё  прочь рвётся, дура.

– Почему не место? – спросила я.

– Потому что опустошенная она, – сказала Мариам, – Окружающие потихоньку разбирают её по кусочкам – кому волос, кому глаз, кому сердце. Сами этого не замечают. И она не замечает. Скоро от неё такими темпами вообще ничего не останется. Нам-то от неё ничего не нужно – со своими бы проблемами разобраться.

– Да уж, – сказала я, – Сколько всего интересного происходило у меня под носом…

– Радуйся, – сказала Мариам, – У нас чуть до карантина не дошло. Блейн разоряется: это была эпидемия космического масштаба! На деле заболело от силы человек пять. Причем больше досталось этим двоим. Их и отвезли в инфекционку. Прямо болезнь на двоих. Хором стонали, кашляли и потели… Кларисса ходила с белыми гландами, её сначала уволокли в инфекционку, продержали там полторы недели, и ей этого вполне хватило, чтобы заходиться нервным тиком при одном упоминании этого жуткого места. А я вату в носу таскала и ингаляторами дышала. Столько шума было. Что, неужели ничего не слышала?

– Нет… Да мне тогда вообще никакого дела не было до происходящего вокруг. Я была занята своими проблемами.

– Ну ты даёшь… У нас до сих пор вспоминают.

– Да ну, – сказала я.

– Впрочем, историю как-то удалось замять. Родители нашлись понимающие.

– Тяжело им, должно быть…

– Верно. Они отказались от вскрытия. Просто забрали её тело и тихонько похоронили.

Мариам показала мне портрет в черной рамочке. Веснушчатая девочка с множеством косичек и сияющими брекетами. Типичная провинциальная девчушка, она вся лучилась счастьем, казалось, я слышу её смех.

– Так Вечность у нас вдовец… – пробормотала я.

– Ещё какой, – согласилась Мариам, – Теперь на девчонок даже не смотрит, а раньше был тем ещё Дон-Жуаном.

– Даже представлять страшно, – поёжилась я, – Как он обольщал, интересно? Рисовал их чресла, что ли? И дарил им на День Святого Валентина?

– Скорее они его обольщали, – фыркнула Мариам, – До чего влюбчивым был типом, жуть просто. Бегал за ними, пытаясь всучить им рисунок…

– А тебе он дарил? – поинтересовалась я.

– Я… – покраснела, как рак, Мариам, – Я не хочу об этом говорить!

– А я тебя что-то здесь не видела, – сказала я, – Давно пришла?

– Сегодня, – пожала плечами Мариам, – И планирую надолго не задерживаться. Так, до середины лета… У меня на примете один реабилитационный центр есть…

– Который с морем? – уточнила я.

– С океаном, – педантично поправила меня Мариам, – Когда-нибудь я туда поеду…

====== Песня о потерянной любви ======

Она сидела на диване, болтая ногами в полосатых гетрах. А он подбежал к ней и показал листок бумаги.

– Смотри, я твой портрет нарисовал! – улыбнулся Вечность, – На мой взгляд, самый лучший…

– Опять ты за своё, – захохотала Травница, – Не так портреты рисуют. Давай, покажу. Смотри и запоминай: кружочек, глазки, брови, нос, рот, волосы… Н-да, больше похоже на обезьянку.

– Нормально, – сказал Вечность.

Он сел на диван и принялся рисовать. От усердия даже высунул язык. Спустя минуту скомкал листок и швырнул о стену.

– Опять! – в сердцах закричал он, – Задумываю одно, а выходит другое. Поэтому девченки меня шугаются! Надоело…

– Ничего, научишься, – миролюбиво сказала Травница.

Она закашлялась. Вечность постучал по её спине.

– Жесть какая, – сказала Травница утробным голосом, – Только и делаю, что кашляю. Скоро всё внутренности выкашляю. Горло болит!

– Мне это не нравится, – нахмурился Вечность, – Мне это очень не нравится.

– Да всё будет в порядке, – беззаботно махнула рукой Травница, – Сколько раз болела… Хотя я ни разу так сильно не болела.

– Вот видишь! – возмутился Блейн, – А ещё говоришь…

Он накинулся её, повалив на кожанный диван.

– Ах, что ты делаешь, бесстыдник? – шутливо шлёпнула его Травница.

Он принялся целовать её в щеки и шею.

– Я не хочу с тобой расставаться, – прошептал Вечность, – Я так не хочу тебя терять. Ты первая, к кому я не боюсь прикасаться. Понимаешь? Первая! И, возможно, единственная…

– Всё будет в порядке, – заверила его Травница.

– Я убью Отступницу, слышишь? – не обращая на неё внимания, продолжил Вечность, – Я из неё фарш сделаю!

Травница оттолкнула его и внимательно заглянула в его лицо. Улыбка сползла с её лица.

– Пообещай, что перестанешь её ненавидеть, – твёрдо сказала она.

– Пообещай не умирать, – сказал Вечность.

– Тогда… – дрогнувшим голосом сказала Травница, – Пообещай, что хотя бы не тронешь её.

– Хорошо, – сказал Вечность, – Обещаю.

Они скрепили клятву на мизинцах.

– Знаешь, как японцы клянутся? – спросил Вечность.

– Нет, – сказала Травница.

– Пусть я проглочу тысячу игл, если солгу, – сказал Вечность.

– Ограничимся тысячью леденцов, – улыбнулась Травница.

На календаре было 15 января.

– Ай-ай-ай, – сказал Вечность, – И не стыдно тебе?

– Что? – постаралась я напустить на себя невинный вид.

–Воровать сны, – осклабился Вечность, – Хороша новенькая! Ведьма, каких ещё поискать, любительница подглядывать, так ещё и воровка!

– Я не хотела, – честно сказала я, – Просто я думала о вас ночью. Это так странно. Пока я отлеживалась у себя в конуре, тут такие страсти кипели.

– И хорошо, что отлёживалась, – проворчал Вечность, – Жуткая была эпидемия. Дело тут не в количестве. Просто…

– Просто она унесла жизнь твоей возлюбленной, – сказала я, – Вот и всё. А ты от отчаяния переключаешься на ненависть.

– Это так, – согласился Вечность, – Я ненавидел Отступницу за то, что та нас заразила. Ненавидел Королеву за то, что та решила придти к ней в гости. Ненавидел Халатов, не сумевших её спасти. Ненавидел её родителей за то, что те даже как следует возмущаться не стали и решили замять шум, чтобы не привлекать лишнего внимания. Но больше всего я ненавидел себя. За то, что меня даже не было рядом в момент её смерти. Даже во сне. Я только забрал часть её боли. Мог бы и больше. Но слишком испугался. Боль была слишком сильная.

Меня вдруг осенило. Да так осенило, что я аж подпрыгнула.

– Заболеть должна была только она, – высказала я свою догадку, – А ты разделил с ней свою болезнь.

– Если бы Королева не оборонила свой платок, она бы переболела ангиной. А я бы ходил с соплями и кашлем. Но Королева у нас жестокая. Поэтому я решил разделить с ней болезнь. Пневмония на двоих, знаешь ли. Травница сказала, что я дурак.

– Правильно сказала, – рассердилась я, – Чего удумал? Помирать вместе с ней?

– Да. Если понадобится, – сказал Вечность, – Но не понадобилось. Она ушла одна.

– Ты идиот, – сказал Кит, – Ты просто решил заразиться от неё, чтобы умереть в один день, как в сказке. Думаешь, ты бы спас её?

– Если бы Королева была такой, какой ты её описываешь, то она бы предложила нам обменяться участями.

– Ну уж нет, – нахмурился Кит, – Даже не думай об этом. Травница бы никогда не простила тебе такое.

– А что, так можно? – спросила я.

– Можно, – поморщился Кит, – Но нежелательно. Королева и это ей предлагала, но Травница ответила категорическим отказом. Даже договорить не дала. И Грань пересекать не захотела.

– Бросить его решила, – проворчала я.

– Он справится, – сказал Кит, – Она знала, что он сильнее, чем кажется. Безалаберный, глупый, доверчивый, но точно не слабый.

– Эй, хватит обсуждать меня так, словно меня тут нет! – возмутился Вечность, – И не сильный я. Слабак.

– Сильный, – сказал Кит, – Иначе бы не стал Знающим.

Вечность потупил взор.

– Может быть, – прошептал он, – И если бы я мог выбирать, я бы променял Грань на неё.

А скоро к нам попала Габи. Сначала её продержали в отделении для буйных, потом подселили к Мариам и ещё одной девочке, с которой я познакомилась следующим образом…

Я в одиночестве собирала цветы на заднем дворе. Среди веток деревьев чирикали птицы. За забором виднелся серый асфальт дороги, гремящий под колесами машин. Проехал какой-то тип на мотоцикле, помахал мне рукой. Из-за шлема я не видела его лица.

– Почему я, собственно, должна торчать тут? Это бесит, знаешь ли. Я абсолютно здорова!

– Радуйся, что ты не в отделении для особо буйных! А ваще, можешь попросить переселить в одиночную! Если они свободны…

– Ну уж нет. Что б я там совсем рехнулась в одиночестве?

В сад вышла Габриэль в сопровождении какой-то девочки с коричневом пиджаке. Она мне сразу не понравилось.

– А ты что, местный псих? – спросила незнакомка.

– Голоса в голове приказывают убить тебя, – сказала я, – Я ведь и послушаться их могу.

– Очень смешно, – сморщилась девочка, – Я Элис, и я ненавижу это место.

– Класс, – сказала я, – А я пить хочу. Габи, принеси мне сок.

– Сама принеси, – возмутилась Габи, – Я те официантка, что ли?

– Ну да, – осклабилась я.

По пути мне встретился Ромео, который выходил из палаты психотерапевта, будучи явно не в духе.

Я зашагала от него прочь. Зашла на кухню, попросила у столовых работниц воды. Шла со стаканом воды по коридору и ловила на себе жадные взгляды пациентов. Потом меня поймала Ласка и затащила к себе в кабинет.

– Ну что? – спросила она, – Как с кошмарами и галлюцинациями?

– Снятся, – сказала я, – И затягивают.

– Ты пьёшь лекарства?

– Да. Но они не помогают.

– Не всегда лекарства помогают, – вздохнула Ласка, – Прямо не знаю, откуда у тебя это. С семьёй всё нормально, насилия не испытывала. Из родни точно никто не болел?

– Вроде как нет, да и не доводилось мне спрашивать. Как вы вообще себе это представляете? «Мам, а среди твоих предков случайно не было шизиков?»

– Смейся сколько хочешь, но это очень важно. Так, ладно… Всё это очень странно. В любом случае, у тебя на сегодня назначено МРТ. Надеюсь, ты не забыла?

– Нет. На 12.00. Я помню.

– Вот и отлично. Я пропишу тебе антипсихотики потяжелее и снотворное. Судя по синякам под глазами, ты давно нормально не спала. А здоровый сон очень важен.

Я взяла направление и пошла в кабинет МРТ. Шляпу пришлось снять, что мне очень не понравилось. В ушах загудело, но я решила не обращать внимания. Меня немного помучали, залезли в мою голову, подозвали к монитору. Мне стало не по себе, когда я увидела свой мозг. Впрочем, врач сказал, что всё в порядке и повреждений не наблюдается. Что-то начиркал в бумажке, сказал, что сам отнесет. Я вздохнула и вышла.

– Ну как? – спросила Ласка, выглядывая из кабинета.

– Все нормально, – сказала я, – Но я же говорила, что головой не ударялась. Врач сам принесет.

– Кстати, ты стакан с водой забыла.

Она протянула мне стакан. Я взяла его и продолжила свой путь в сторону крыльца. Удивлялась всю дорогу, почему мне не стало хреново после того, как я сняла шляпу. Видимо, ненадолго это было. А может…

– Вода!!!

– Водичка!!!

– Ты наша спасительница, Клэр, по гроб жизни буду тебе обязан!

Ребята сидели на крыльце, обмахиваясь газетами. Габриэль нахлобучила себе на голову сомбреро, Ромео сидел в цветастой панамке. Грег, Саймон и Эрик мазались кремом для загара. Зои читала утреннюю газету 10-летней давности. Причем за тот же день, что и сегодня.

– Чтобы стать достойными сего напитка, вы должны пройти испытания, – сказала я.

– Какие? – заинтересовался Эрик, – Рыцарский турнир? Ну, сейчас я всех вас уделаю, сосунки!

– Нет, – сказала я, – Давайте наперегонки к тому дереву, – Я указала на самое дальнее дерево.

– Так нечестно, – обиделась Зои, – Ты же победишь.

– Неа, – ухмыльнулась я, – Я бежать не буду. Башка раскалывается.

У меня действительно болела голова. И живот. В бессилии я села на ступеньки. Ко мне подошел Ромео и приложил руку ко лбу.

– Сильно болит? – заботливо спросил он.

– Да, – процедила я.

Всё перед глазами плыло. Я едва удерживалась, чтобы не упасть.

– Да что за черт?! – в сердцах вскричала я, – На мне же шляпа.

– Ты её снимала? – спросил Ромео.

– Да, – закричала я, – А как мне ещё сделать МРТ?! Что, тот тип получше способ не мог придумать?!

– Дура! – заорал Ромео, – Тебе же сказано было не снимать её! Чем ты вообще думаешь?!

Его голос потонул в гуле машин. Каких машин? Множество шестеренок… Очень, очень много шестеренок.

Нет меня. И не должно быть. Что такое «я»?

Я растворяюсь в окружающем. Я растворяюсь в звездах и пылаю из последних сил перед тем, как остыть. Метеором падаю и сгораю, чтобы люди могли ненадолго оторваться от своих дел и завороженно взглянуть на небо. Я кричу, но никто меня не слышит, потому что я слишком высоко.

Я и скала, которую точит океан, кровавой пеной ударяясь о меня.

Я и раскаленная пустыня, когда-то бывшая плодородной саванной, по которой ходили горделивые львы и изящные антилопы.

А меня нет. Хотя, кто я? Что я? Как меня зовут? Как звучит мой голос?

– А ну вставай давай, идиотка, а то халаты прибегут и уволокут в реанимацию!

Меня бьют по щекам. Больно. Ромео схватил меня за ворот.

– Как тебя зовут? – строго спросил он.

– Я…

Как меня зовут?..

– Клэр тебя зовут. Ну-ка ещё раз, как тебя зовут?

– Клэр…

Меня зовут Клэр?..

– Что ты любишь?

Я не знаю… Клэр. Это имя мне не о чем не говорит. Просто набор звуков. Причудливое сочетание. Но я не ощущаю себя Клэр. Я вообще себя никем не ощущаю.

– Как с тем мальчонкой, – побледнела Мариам, – Но у неё не могло быть этого синдрома. Ведь так, Ромео?

– Что ты любишь, Клэр? – продолжил наседать на меня Ромео, – Ты любишь осень, кошек, музыку. Тащишься от Бритни Спирз.

– Я люблю осень… – прохрипела я.

Начала вспоминать. Да, я люблю осень…

Ромео поплотнее надвинул на меня шляпу.

– Спой, – приказал он.

– Что спеть? – опешила я.

– Бритни, – сказал Ромео, – Любую её песню.

Мариам сзади него начала петь. Я стала подпевать. Потом вырвалась из рук Ромео и принялась танцевать. Ромео удовлетворенно смотрел на нас.

– Хорошо, что я вовремя успел, – сказал Ромео, – Тебя погружает всё глубже с каждым разом. Поэтому не смей снимать шляпу.

– Халаты заставят, – сказала я.

– А ты укуси их, – посоветовал Ромео.

====== Песня о превращении ======

Слёзами и кровью умою луну.

Потом и прахом омою я небо.

Раскаленною магмой обмою я землю.

Пеплом и пылью искупаю ветра.

– Не пой, пожалуйста, не пой. Помолчи хоть одну ночь. Я совсем обессилена.

– Освободи меня.

– Никогда.

Она тонет, причем тонет очень долго. Её тело тяжело, словно налилось свинцом. Тонет затихшая песня в темных водах грязного пруда посреди ночи. Даже если бы она вырвалась на поверхность и закричала, её бы никто не услышал: вокруг никого нет и не предвидится. Наткнулась на холодный ключ и ногу свело судорогой. Теперь она даже бултыхаться не может. Безвольная тушка, вечно идущая ко дну.

Вскакиваю. Шляпа на месте.

– Так, видимо, о сновидениях придется забыть, – бормочу я, – Мне надоело.

Бросаюсь к окну. За окном июль и фиолетовые сумерки. Форточка открыта, в комнату врывается теплый ветер, приносящий запах горелой травы. Скоро рассветёт. И, кажется, пойдёт дождь.

– Скучно, – сказала я.

– Точно, – пробормотала Зои, – Тебя Мелодия убьет утром.

– За что? – опешила я.

– Ну, ты у неё сон украла, судя по твоим возгласам.

– Значит, у меня сноговорение… – проворчала я, – Отлично. А как я выгляжу во время приступа?

– Темнеешь, – охотно пояснила Зои, – Чудовищем становишься. И рычишь.

– Как Ворон?

– Ну… Надеюсь, у тебя до такого не дойдёт.

Июль – это замечательное время, когда к нам явилось стихийное бедствие по имени Элли. Почему стихийное? Да потому что сначала делает, а потом думает. И заболтает даже стену. Своей сумасбродностью и простотой она внесла иллюзию радости в наше гиблое место. Рядом с ней и я чувствовала себя светлой. Как оказалось, это было роковой ошибкой, но это была моя вина, а не её.

Элли – кудряшки и брови домиком, родинка под глазом и зубастая улыбка большого рта. Пышные бедра и тонкие ручонки. Юркие движения и поражающая способность очаровывать всех вокруг. Как будто это она Ворожея, а не я.

До её прибытия Вечность видел сон о том, как к нам придет муза возрождения, и в её следах прорастут цветы. Если Мелодия – муза песни и вдохновения, то Поступь – муза весны, и в отличии от Мелодии она целая.

Как только я увидела Элли, то сразу поняла, что она Поступь. Муза возрождения и весны, надежда на исцеления и вечный май. Радость и девичий смех, врачевательница разбитых сердец и солнечный свет. Теплая и родная. Когда с ней говоришь, то кажется, что знаешь её много лет. Даже асоциальные элементы её не боятся и тянутся к ней. Она не внушает ни страха, ни отвращения. Таким доверяешь сокровенные тайны и вручаешь свою жизнь.

Я ей сказала это, а она сначала не поверила. Но я поняла, что в глубине души она это знала. А я знала, что это её ищет Ворон. Это с ней он связан красной нитью судьбы и она делится с ним хорошими снами.

– Как-как ты сказала? Поступь? – удивленно переспросил Ворон.

– Поступь, – с нежностью повторил он, – Наконец-то я её нашел. Жаль только, что в клетке заперт и слабею.

– А сны тебе на что? – нетерпеливо спросила я, – Пригласи её сюда.

– А она примет приглашение? – задумчиво спросил Ворон.

– Примет, – кивнула я, – Поверь, примет.

И она приняла. И я, когда навещала Ворона, замечала, что он стал счастливей. А мне становилось грустно при мысли о том, что ей придется разбить своё сердце, чтобы выпустить его черную кровь.

– Я хочу пройти Инициацию, – заявила я.

– Уверена? – спросил Кит.

– Конечно, – закивала я, – Кошмары больше меня не мучают.

– Честно скажу, я не знаю, что будет, – сказал Кит, – Ещё не было Знающего с черной кровью. Про вас мы вообще мало чего знаем. Даже Дарящий.

– А что будет? – спросила я, – Как думаешь, что будет со мной во время Инициации?

– То, что ты не умрёшь, я тебе гарантирую, – заверил меня Кит, – Королева вытащит тебя, если что. Но если вдруг что-то пойдет не так, не строй из себя героиню и прерви Инициацию, а то пострадаешь.

– Хорошо, – сказала я, – Обещаю.

– Ночью приходи в сад, – сказал Кит, – Мы с Вечностью отведём тебя.

Я с трудом дождалась ночи. Стараясь, чтобы никто не заметил и не стал задавать лишних вопросов, я выскользнула из комнаты и бросилась в сад.

Сад дышал сыростью, мокрой травой, зеленью и ароматом цветов. Он пел голосом птиц и шелестящих кустов, стрекотом кузнечиков и журчанием воды. Я сняла тапочки и пошла босиком. Мокрая трава касалась моих ног, покрытых мозолями, и успокаивала их своей прохладой.

Меня ждали Вечность и Кит. Оба не по годам мудрые, у одного глаза сияли золотом и солнцем, у другого – тьмой южных ночей. Один бледен, как луна, другой смугл. Вечность улыбался, Кит оставался серьёзным.

– Идём, – коротко бросил Кит.

– Не бойся, – сказал Вечность, – Я подстрахую тебя.

– Королева и сама справится, – буркнул Кит, – Прекрати уже относиться к ней как к монстру.

– Если ты прекратишь ненавидеть Отступницу, – ответил Вечность.

– Чья бы корова мычала, – хмыкнул Кит.

– Хватит, – прервала я их.

В подвал вела лестница. Темная, темная лестница. Веяло холодом и сыростью. Но я продолжала спускаться. Сверху стояли Кит и Вечность, провожая меня взглядами. Я сделала последний шаг, отделяющий меня от неизвестности…

Обрастаю черной шерстью и когтистыми крыльями, крыки не дают закрыть рот, глаза наливаются кровью. Тяжело дышать от собственной вони, волны жара исходят от тела. пытаюсь что-то сказать, но рычу. И это всё, что я могу. Я – чудовище.

Какого это – быть летучей мышью? Ты незряч, и видишь мир через эхо. Что такое свет? Что такое «видеть»? Непонятно. Да и зачем?

Я летучая мышь? О, я нечто хуже. Но я тоже слепа, и тоже не знаю, что такое свет.

Меня выворачивает наизнанку. То, что должно быть скрыто во мне, вываливается наружу. А то, что должно быть напоказ, скрывается в моих глубинах. Я словно и живу наоборот, как житель Зазеркалья. Я Бармаглот?

Я вырастаю и становлюсь размером с косчическую даль. В моей шкуре светят звёзды. Но я не космос, увы – я могу лишь вырывать когтями звёзды. Я просто жалкий монстр, чудовище, исткаемое кровью. И пламя собственной ярости жжет меня. Я начинаю выделять пар. Пусть я сгорю, но тогда я сожгу всё вокруг. Сожгу всех!

Направляюсь туда, куда меня тянет больше всего. И вижу ту, кого ненавижу. О да, муза весны. Я воспеваю смерть – она воспевает жизнь. Я ненависть – она любовь. Я ярость – она радость. Она так непохожа на меня. И она сильнее меня. Ненавижу. Ненавижу!!!

Её тонкий голос прорывается сквозь толстую пелену моего сознания. И достигает девчонку, сидящую внутри меня.

Клэр. Девчонка в шляпе, любящая воровать сны и гулять в саду. Девочка в черной шляпе, которая не умеет краситься. Девочка, которая чем-то на неё похожа. Тоже любит жизнь. И эта девочка разрывает меня на части, вылупляется из меня, словно из яйца. Но я мигом засасываю её снова. Мы боремся – день и ночь, высь и глубина. Терзаем друг друга в долгой схватке, и сдержать нас способна лишь Клетка. Халаты, напаивающие ядом, бессильны – они глушат, но не побеждают.

Но Клэр сильнее. Её ведет тонкий голос музы. Она наносит последний удар, и я исчезаю. Ты победила, Клэр.

Глоток воздуха. Слюни, стекающие по щеке. Перед глазами – окно в решетку. Чувствую себя Вороном.

Халаты спрашивают о самочуствии.

– Прекрасно, – улыбаюсь я, – Я чувствую себя такой свободной. Стало легче.

Они не верят и держат меня ещё какое-то время. Я послушно жру их еду, глотаю их лекарства и отвечаю на вопросы. Клетка кажется мне не страшной, а невыносимо скучной. А потом меня выпускают. И встречает меня, разумеется Элли.

Я шла по коридору, и она, увидев меня издалека, бросилась ко мне и повисла на моей шее.

– Вау, тебя выпустили! А тут столько всего произошло! Ты не представляешь! Во-первых, Габи на меня набросилась! Жуть какая-то! Ну, Ласка её успокоила. Надеюсь, её вылечат! Жалко девчушку, бедняга… Мы поможем ей. Я помогу. А ты поможешь? Мы подарим ей самые теплые воспоминания.

Я рассмеялась и одновременно расплакалась. Что за девчушка эта Элли! Жалко было отдавать её Брайану. Но я ему доверяла. Он не из тех, кто топчет цветы.

– Ты чего? – перепугалась Элли, – Это всё из-за Клетки, да? Она всегда так действует на людей! Кошмар…

– Да я просто, – сказала я, вытирая слёзы, – Я от радости. Конечно, мы подарим ей лучшие воспоминания. Я рада, что ты, как я, её понимаешь.

И каждый из нас дал ей чуточку своего тепла. Вечность дал ей шум прибоя и ночную флейту, Кит – цветущие кусты, южную ночь и пальмы, Буревестник – бескрайние поля, выжженую траву и топот конских копыт.  Троица – ловцы снов, млечный путь и песни индейцев, а Отступница – водопад, тюленей и прыжки дельфинов. Элли отдала ей всё, что могла – солнечный цвет и прикосновение лепестков, аромат сирени и шорох травы, веселый смех и песни у костра. А я отдала ей золотой свет осени, изогнутую тень кошки, обрывки мелодий и треск пламени в камине.

Жаль, что радио давно сломалось. Если бы она под него просыпалась, то её утро было бы самым счастливым. Так что мы решили выступать вместо радио. Вместо песен мы поведали ей секреты. И она была благодарным слушателем.

– Не знаю, что вы сделали, но вы определенно гении, – сказала как-то нам Ласка, – Она больше не пристает ни к кому. Так, дежурная привычка.

– Просто ей нужны были друзья, – сказал Блейн, – Она была очень одинокой девочкой и хотела близости. А это – единственная близость, на которую она была способна.

– Может, и так, – удивленно подняла брови Ласка, – Я не смотрела на проблему в таком ключе. Иногда стоит поучиться у пациентов.

Мы рассмеялись.

Конечно, это были чудесные деньки. Мы веселились изо всех сил, нутром чувствуя, что скоро расстанемся.

Всё решил пожар, случившийся по вине Блейна. Нас всех чуть не упекли, Элли взяла всю вину на себя. Всё потому, что Блейн увидел потерянную вещь Королевы и испугался. Доводы слушать отказывался. Я знала, что Ромео был упрямцем. Знала, что он не прощает. Блейн может дать второй шанс, и третий, и сотый. А Ромео – только один.

Пожар сжег их дружбу. Даже Элли была бессильна. Даже я. Хотя, куда мне?

– Дура! Он подверг вас всех опасности. Элли чуть не сломала спину и хотела взять всю вину на себя.

Он пил молоко прямо из пакетика. На нём были лишь шорты, и мокрый торс блестел на солнце, отливая бронзой.

– Но не сломала, – улыбнулась я, – Блейн импульсивен. В этом они похожи.

– У Элли хоть мозги на месте, – пробурчал Ромео, – Знаю, это незаметно с первого взгляда.

– Но ты всё-таки прости его, – сказала я.

– Я не бросаю слов на ветер, – жестко сказал Ромео.

Его глаза сузились до двух щелочек. Этот взгляд не предвещал ничего хорошего. Но это длилось лишь несколько секунд.

– Я так и не извинился, – смущенно сказал Ромео.

Я готова была поклясться, что он покраснел!

– За что? – недоуменно спросила я.

– Я не помешал тебе тогда, – сказал Ромео, – Ну… Тогда. Не думал, что всё настолько будет плохо. Понадеялся на Королеву. Я идиот.

– Всё нормально, – сказала я, – Я справилась.

– Знаешь, она сказала тебе не мешать, если что. Она сказала, что ты очень сильная. А я, дурак, её послушал. На тебя было страшно взглянуть. Ты на человека не была похожа, не то, что на себя.

– Но я победила, – сказала я.

– Я знаю, – кивнул Ромео, – Но могла бы не победить. Так что больше не суйся. В следующий раз я тебя остановлю, даже если Королева собственной персоной вцепится в меня.

====== Песня об уходящей ======

Дальше мне было весело. Мы ели лимоны и давились ими, пели под гитару у костра, который разжигали на заднем дворе, рассказывали друг другу про созвездия, сочиняли страшилки и сами же потом боялись их, несколько раз ночью убегали из больницы и шлялись по дороге в свете фонарей. Один раз я едва не попала под машину, другой раз нас спалил охранник Филин и мы поспешили ретироваться в свою комнату. Филин никому не стал рассказывать о нашем похождении, но раз за разом я ловила на себе его нехороший взгляд.