Текст книги "Чёрная шляпа (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

И мы шли по улице, он декламировал стихи, распугивая прохожих. Ребенок заплакал, дед стал снимать на телефон, группа подростков принялась апплодировать. Он смутился и замолчал.

– Не хочу возвращаться домой, – сказал Дейл, когда уже было ближе к вечеру.

– Я тоже, – сказала я.

– Пойдёшь к своим? – спросил он.

– Что угодно, лишь бы не спать, – сказала я.

– Кошмары опять, да? – сочувственно спросил Дейл.

– Ага, – подтвердила я, – Хоть вообще не спи.

– Спать-то надо, – сказал Дейл, – Может, антитревожные пропьёшь?

– Нужен рецепт, – сказала я, – Для того, чтобы его получить, надо сходить к психиатру. А он меня в психушку положит. Мне это нафиг не надо.

– Какая ты всё-таки упрямая, – сказал Дейл, – Тебе же помощь нужна. На тебе лица нет. Думаешь, я не разгляжу синяки за слоем тоналки?

– Вот сам и сходи к нему, – буркнула я.

– Но ведь это тебе нужно, а не мне… – пролепетал Дейл.

– Вот именно, мне. Тебе-то что? – взбешённо спросила я и, отвернувшись, зашагала от него прочь.

– Клэр, ты чего? – как сквозь бурю, донёсся до меня голос Дейла.

Я дерево. Мои руки опутывают веревки, мои пальцы срезают пилой.

Нет, не думать об этом. Сейчас не время.

Я дерево. Мои кости согревают дома. Из моей плоти делают книги.

Сопротивляться. Почему шляпа не работает?

Я дерево. На моей коже ножом вырезают инициалы влюблённых. Машины обливают меня своей кровью.

Нет, нет, нет, нет, нет, нет.

Я дерево. Никто не смотрит на меня. Мои дети умирают у меня на глазах, а мои цветы разъедает пыль. Моё дыхание пропитано прахом этого города. Я дышу им и выдыхаю его. Меня спилят, и остатки моего тела будут уродливым пеньком торчать из клочка земли как безымянный памятник, никем не замечаемый.

– Очнись!

Меня бьют по щекам.

– Очнись, псих несчастный.

Обзывается Нэнси. Бьёт Дейл.

– Что за… – я попыталась встать, но это отдалось такой болью у меня в голове, что я громко охнула. В голове всё пульсировало. В ушах шумело. Изображение перед глазами плыло.

– Ты какой-то бред несла! – сказала Нэнси, – Психованная, блин. Тебе в дурку пора.

– Вы с Дейлом сговорились, что ли? – простонала я.

И вдруг поняла, что шляпа упала. Я судорожно подняла её и дрожащими руками нахлобучила по самые брови.

– Ну вот, теперь и тремор в конечностях, – расстроенно сказал Дейл.

– Знаешь что?! – я рывком вскочила на ноги, – Иди сам к психиатру, если тебе так хочется! Может, он даст тебе справку, что у тебя нет никаких болячек и твой дядя заткнётся! А от меня отвали!

Я побежала прочь. Вся дрожала, в голове всё гудело, кожа горела. Я сама не знала, куда бежала и зачем, да и маршрута своих хаотичных передвижений не запомнила, так что быстро заблудилась. Окончательно пришла в себя на заправке. Окруженная машинами, я жадным взглядом впилась в паренька, который нёс канистру с бензином.

– Заблудилась, цыпочка?

Меня окружили бугаи не самой приятной наружности. Оки кружили вокруг меня, как свора, и мерзко хихикали.

– Отвалите, – сказала я.

– Ты че такая дерзкая? – набычился, судя по всему, их вожак.

Ошиблась. Они были не сворой, а шайкой. Хохочущими гиенами с горящими в темноте глазами.

– А ну валите отсюда, – устало сказал парень в рабочем костюме, приближаясь к нам, – Тут вам не место для тусовок. Всех клиентов распугаете.

Сердито на меня посмотрев, парни ушли.

– А тебе на каком языке объяснить? – зыркнул на меня парень, – На испанском? Нечего мелочи здесь делать. Вали к мамочке.

– А я заблудилась, – просто сказала я, – И не могу найти дорогу обратно.

– Серьёзно, что ли? – закатил глаза парень, – Никогда больше не буду работать с людьми. Так, где ты живешь?

– В деревне, – ответила я.

– В какой деревне? – прорычал парень.

– В обычной, – сказала я, – Которая на Юго-Западе.

– А тут ты что забыла? – нахмурился парень, – Сейчас ты машину не поймаешь. Окей, сейчас смена закончится и я тебя отвезу. А пока иди в служебное помещение и не высовывайся.

Он отвел меня в тесную каморку. Половину помещения занимал стол, заваленный бумагами и тетрадями. На голом проводе болталась лампочка. Стул был увешан потной одеждой.

– Чего уставилась? – бурнул парень, – Тут тебе не дворец. Садись давай. Чай? Кофе? Глитвейн с черной икрой?

– Обойдусь чаем, – миролюбиво сказала я, усаживаясь на стул.

Тот жалобно скрипнул под моим весом. Парень нагрел в примусе воду и насыпал туда чая. И дал мутную чашку мне.

– Всё, сейчас отработаю смену, дождусь Джорджа и пойдём.

Он выскочил за дверь, захлопнув её. Я принялась читать записи, не особо вникая в их содержание. Так, лишь бы хоть чем-нибудь заняться.

Вскоре парень вернулся. Схватил куртку-камуфляж, которую, походу, стянул у деда и поманил меня жестом. Мы сели в его драндулет, который и машиной-то назвать будет кощунством в сторону последней. Издав серию агонизирующих воплей, с пятой попытки данное недоразумение завелось. И мы покатили по проселочной дороге.

– Показывай дорогу, – буркнул парень.

– Да прямо едь и всё, – небрежно сказала я, устраиваясь на заднем сидении. Я свернулась клубочком и заснула под визг старого радио. Было хорошо и уютно, и даже не снились кошмары.

– Проснись, это она?

Я приоткрыла один глаз. Узнала свою деревню.

– Ага, – сказала я, – Она, родимая. Спасибо, чувак. Ты очень выручил меня.

– Давай, вываливайся отсюда, – буркнул парень, не глядя на меня.

Я «вывалилась» и побрела навстречу своему дому, в котором уже все спали.

====== Песня о дороге домой ======

Я лежу посреди дороги, и небо синее грозится упасть. Асфальт покрылся инеем. небо покрылось инеем. Я покрылась инеем. Примерзаю. Облака плывут с бешеной скоростью, забирая с собой тепло.

Я лежу посреди перекрестка. Голые деревья окружили меня забором. Моё оперение промокло насквозь, и вода обратилась льдом. В замершем глазу отражается бесмысленное небо.

Я лежу, распластавшись. Тепло утекает под землю, прямо в центр земли. А вокруг только холод. И я – это холод. ни больше, ни меньше. Мои мечты горят рядом в мусорке из ржавого железа. Черный дым скоро тучей окутает облака и будет нечем дышать, только прахом и палёной пластмассой.

Я лежу, а все высоко и далеко. один остановился, посмотрел на меня и пошёл дальше. Я не могу ни закричать, ни прохрипеть, я говорю тишиной., но все вокруг слишком громкие, чтобы услышать. А внутри у них слишком тихо, чтобы говорить со мной. Я – ярко-красное пятно с плавающими перьями. Ни больше, ни меньше.

В ужасе просыпаюсь. Всё в порядке: белый потолок, желтые стены, одеяло на животе, измятая наволочка. Только шляпа лежит на полу, на коврике для ног. Я надеваю её и смотрю на часы. 6.00, в школу идти нет ни сил, ни желания, а спать дальше я под страхом смерти не стану.

Как заставить себя вставать рано? Видеть кошмары. Просыпаться от них вместе с петухами и бояться дальше заснуть. Только главное научиться вовремя просыпаться. У меня это вроде как получается. Только я сначала получаю свою дозу страха – как будто ледяной водой окатывает.

Спускаюсь вниз. Родители ещё спят. За окном темно. Роюсь в холодильнике, восклицаю от негодования, найдя там лишь просроченый сыр, и выхожу на улицу. Понимаю, что ехать в школу нет ни сил, ни желания. Да и вообще выходить на улицу. Я бы могла сослаться на плохое самочувствие и остаться в постели, но так будет ещё хуже. Голова раскалывается, виски пульсируют. Сижу во дворе, слоняюсь по нему без дела. Пью анальгетик. Потом вспоминаю, что меня ждут соседи. А они терпением не отличаются.

Вот они. Черная блестящая машина, из которой доносится ламбада. Я сажусь внутрь, протискиваясь между здоровенными тушками. Одна в наушниках, другой дымит, третья ругается с кем-то по телефону, четвертая подпевает. Отец ведет, мать ругает кого-то из сестер. В этой оживленной атмосфере мы доехали до школы.

– Кстати, мисс Черинг, Вас вчера видели ночью в компании молодого человека, – заметила мать, – Не стоит молодой девушке вести себя подобным образом. Вы можете подпортить себе репутацию, и тогда мы не сможем Вас подвозить, посколько не хотим, чтобы говорили и за нашими спинами.

– Благодарю за беспокойство, но я просто заблудилась и он подвёз меня домой, – ответила я, выходя из машины.

– Вам не следовала садиться в машину к взрослому мужчине, – сказала мать, – Люди могут неправильно понять. И к тому же, он может оказаться преступником и ограбить вас. Или ещё хуже…

– Да успокойся уже, Лана, – сказал отец, сплюнув, – Отвали от ребенка.

Они стали переругиваться, перейдя на испанский и забыв обо мне. Я отошла от них.

Всё как обычно: шарфики, распущенные волосы, кардиганы, джинсы, машины, велосипеды, громкие разговоры, обособленные компании. От мала до велика, все единой толпой двинулись внутрь каменного здания под аккомпанемент школьного звонка. Я последовала за ними навстречу запаху духов, книг  и грязной обуви. Хотя мне совершенно не хотелось.

Первым уроком была химия. И, как назло, лабораторная. Все паниковали, никто не понимал, что происходит, а я, словно рыба на суше, сидела с выпученными глазами и хлопала губами. Рядом присела Нэнси, которая была моей напарницей по лабораторным.

– За что мне такое мучение? – вопрошала она меня, – Почему я должна сидеть с тобой?

Ах, Нэнси, если бы ты знала, насколько малое значение имеют для меня твои слова в данный момент. После этой ночи всё остальное меркнет.

Она принялась переливать колбачки и что-то записывать в тетрадь. От шума разболелась голова. Тогда я молча встала и вышла.

В туалете сидели девчонки. Мулатка, очкастая, Габи и парочка синеволосых дам.

– Прогуливаете? – спросила я.

Девчонки молча кивнули.

– Ай-ай-ай, как  нехорошо с вашей стороны… Не пригласить меня!

Я уселась рядом с ними, не дожидаясь ответа.

– Ты че, с  психом мутишь? – спросила та синеволосая, что повыше.

– Нет, – ответила я, – Мы не мутим. И он не псих.

– Псих же, – возразила та, что пониже, – Все так говорят.

– Закрыли тему, – отрезала я.

– Я ухожу из клуба, – заявила очкастая.

– Почему? – опешила я.

– Потому что захотела, – заявила очкастая, – И, я надеюсь, ты помнишь, что меня зовут Кларисса, а не Очкастая, Прыщавая и так далее.

– Ну, Так Далее тебя ещё не называли, – усмехнулась я, но тут же сникла под грозным взглядом Клариссы.

– Ты че злая такая? – спросила Габи, – Совсем не похоже на тебя. Ты ж у нас полоумная оптимистка.

– Откуда ты таких умных слов набралась? – огрызнулась я.

– Всё понятно, – сказала мулатка, – Настоящую Клэр похитили, и вместо её подослали клона.

– Ну, с клоном они прогадали, – сказала Габи, – По крайней мере, характер запороли.

– С Клариссой, похоже, то же самое, – сказала мулатка, – Она же всегда любила этот клуб.

– Я в него вступила, потому что мне нечего было делать, – хмуро сказала Кларисса, – А сейчас ухожу, потому что у меня появились занятия поинтересней.

Я посидела так ещё немного, но потом поняла, что рядом с ними мне делать нечего. Встала, вышла из туалета, наткнулась на учительницу химии.

– И что же ты тут забыла? – скрестив руки на груди, спросила она.

– В туалет ходила, – невинно ответила я.

– Врёшь, – сказала она, – Ты вышла ещё полчаса назад. Опять прогуливаешь?

Я промолчала.

– Уже не в первый раз замечаю твои прогулы. Ты в последнее время совсем запустила учебу. Я должна буду поговорить об этом с твоими родителями.

Я должна была испугаться, но вместо этого почувствовала лишь тупое равнодушие.

– Хорошо, – сказала я и дала их телефоны.

Оставив изумленную учительницу, вернулась в класс. Нэнси уже доделывала работу, а парочка им подсказывала. Парня звали вроде как Марк, и он был отличником и тусовщиком. Как ему удавалось совмещать в себе эти вещи, не представляю. Он взглянул на меня своими грустными зелеными глазами и улыбнулся.

– Устала? – спросил он.

– От чего?

– Да от чего угодно.

– Ну… Да. устала.

– Хочешь развеяться?

– Ты её на свидание, что ли, хочешь пригласить? – нахмурилась его девушка.

– Только на вечеринку, – сверкнул глазами Марк.

– Я не пойду, – сказала я.

– Она предпочитает тусоваться с психом и фриками, – сказала Нэнси.

Но Марк её не услышал: он уже уходил с девушкой, обнимая её за плечи.

– Так нечестно, – цокнула Нэнси, – Всю работу делала я, а высший балл получишь и ты.

– А ты думаешь, за эту работу мы получим высший балл? – осведомилась я.

– Конечно, – фыркнула Нэнси, – Ты что, сомневаешься в Марке?

Училка собрала работы. Ученики хлынули со звонком из класса. Скука.

– Я не знаю, что с ней случилось… Всегда же милым ребенком была.

– Она прогуливает уроки, ничего на них не делает, хамит учителям и вызывающе одевается и красится. И постоянно носит эту дурацкую шляпу.

– Клэр, что случилось?

Я молчу. Смотрю на часы с маятником. Она их из ламбарда стащила? Качаю головой в такт маятнику.

– Ну вот, что и требовалось доказать, – с победоносным видом сказала учительница.

– У неё просто переходный возраст, это пройдёт, – ласково сказал отец.

– Тогда сделайте с этим что-нибудь, – сказала учительница, – Она должна учиться, если хочет дальше оставаться в этой школе. А если нет – то подыщите ей колледж.

– Я хочу бросить школу, – сказала я.

– Ты что такое говоришь, дочь? – ахнула мать, – Ты подумай… Я поговорю с соседями, они помогут тебе.

– Марк может подтянуть тебя, – сказала учительница, – Он умный и хорошо объясняет.

– Не нужно, – сказала я, – Я не хочу больше ходить в школу.

– Ты расстроена из-за плохих оценок? – спросила мать, – Ну, не стоит… Попроси друзей помочь тебе. Я тоже не всегда понимала школьную тему. Всё будет в порядке.

– Твоя мать права. Не стоит принимать опрометчивых решений, – мягко сказала учительница, – Хорошенько всё обдумай. Тебе лучше закончить школу. Всего год остался.

– Нет, – сказала я, – Я бросаю школу. Не могу больше.

Я встала и вышла из кабинета, дав понять, что разговор закончен.

Действительно, чего это я? Что со мной творится? Как будто сама не своя. Сама не понимаю, что несу. Вся радость куда-то испарилась вместе с красно-золотым пламенем осени и мурлыканием городских кошек. Раньше я любила прогуливаться по городу, а сейчас видеть его не могу. И деревню тоже. И своих друзей тоже. Тогда куда мне податься? Что мне делать?

Я вышла на улицу. По ушам ударил шум машин и ор подростков. Шел дождь, и песнь его была похожа на белый шум. Или это был шум у меня в голове? Капли отскакивали от луж. Я утопала по щиколотки в воде, не замечая, что низ моей юбки и сандалии на босу ногу промокли насквозь. Волосы свисали черными сосульками. Я плакала, но мои слёзы не смешивались с каплями дождя – мешала шляпа.

Мимо пронеслась машина, и меня обдало брызгами. Я не почувствовала злости, только странную остервенелую радость. Мне хотелось рассмеяться, нет, даже ржать, кататься по асфальту, держась за бока, вываляться в грязи. Но я этого не сделала. Я только ещё больше разревелась, но на этот раз громко, со сморканием.

Навстречу шел Дейл. Он был в плаще-дождевике и больших резиновых сапогах, которые ему были по колено.

– Скажи, Дейл, это я? – спросила я, – Или, может быть, не я?

– Что за странные вопросы, – удивился Дейл, – Конечно, это ты. Только тушь растеклась.

Он достал салфетку и принялся вытирать мои щеки.

– Иногда мне кажется, что во мне сидит другой человек и говорит всякие гадости, – сказала я.

– Да, мне тоже, – согласился Дейл.

И мы замолчали. Мимо нас проходили люди, толкая и ругая, что стоим на дороге, а мы молчали, потому что не знали, что сказать. Слишком были поглощены собой, слишком глубоко спрятались в свои панцири.

– Я пойду, – наконец сказала я.

И пошла. Прямо в парк. Пересекла мост. Капли оставляли круги на воде. Уточки спрятались под мост. Пахло мокрой зеленью. Я легла на мокрую скамейку в парке и заснула. И опять видела кошмары. Один за другим, неясные образы, похожие на солнечные вспышки. Снилось, что я обездвижена и не могу даже закричать о своём страхе. Обливаюсь пеной и слюной, не в состоянии заплакать. Тряпичная кукла, абсолютно беспомощная и беззащитная. Одна-одинёшенька в парке под холодным ливнем.

– Сыграем на желание, – сказала Кларисса.

Я вытаращила глаза. С разговора в туалете прошло три дня, и всё это время она не разговаривала с нами. А теперь вдруг подсела ко мне на ланче.

– Давай, – согласилась я.

А почему бы и нет? Играть я люблю.

Она разложила карты. Мы сыграли одну партию, и, несмотря на то, что я хорошо играла и старалась изо всех сил, победила всё-таки Кларисса.

– Ваше желание, госпожа? – иронично спросила я.

– Ты пойдёшь со мной к психиатру, – сказала Кларисса.

– Вы что, сговорились, что ли? – я закатила глаза, – Всем коллективом меня хотите упечь в психушку? Избавиться от меня захотели, да?

– Мне просто страшно идти одной, – призналась Кларисса, – Я знаю, что женщина хорошая, многим помогала, но всё равно. Так что ты пойдёшь со мной. Тебе не помешает.

– Нет, – сказала я.

– Да, – отрезала Кларисса, – Ты должна мне одно желание.

– Нет, – повторила я.

– Спасибо, что согласилась. Сейчас я нас запишу, – невозмутимо ответила Кларисса.

Она вытащила телефон, позвонила по нему и записала нас на завтра.

– Смотри не забудь, – сказала она, – Встретимся завтра после занятий.

Ну что за женщина?

Ночь я провел без сна, рассеянно глядя в окно, и вспоминала страшилки, рассказываемые друзьями о психушке. Вспоминала невольно, так как не могла угнаться за собственными мыслями. Всё больше и больше отдалялась от себя, всё больше и больше мне казалось, что кто-то мной управляет. Причем кто-то недобрый.

На следующий день после уроков я надеялась улизнуть от Клариссы, но она меня подкараулила чуть ли не у самого крыльца.

– Машины нет, так что пройдёмся пешком, – сказала она.

Мы шли по мокрой улице, с витрины на нас глазели дорогие товары, вокруг сновали люди под зонтами. Опять шел дождь. Действительно, настоящий сезон дождей…

Мы подошли к зданию психиатрической клиники. Во дворе нас поглотила тишина, словно опустили гигантский купол. Здание глядело на нас впадинами черных окон, говорило с нами ветром и шелестом кустов. Скрипели ржавые качели, на скамейку опускались листья. Стены были исписаны и изрисованы. Людей снаружи не было. Больше походило на заброшку, но тем оно мне и нравилось. Старые здания о многом могут рассказать. Неказистые, полуразрушенные, с древней системой отопления и водоснабжения, протекающей крышей и подвалом, полным крыс. Новые, аккуратные и состоящие из современных материалов хранят пустоту и молчание. Им нечего сказать, и это взаимно.

– Жуткое место, – сказала Кларисса, разорвав голосом, как перочинным ножом, поток моих бессвязных мыслей.

– А мне нравится, – сказала я.

Мы вошли внутрь. Сырые, холодные коридоры, облупившиеся обои, ободранный цемент, мутная плитка. Ряды вешалок, лес курток. Кругом мокрые люди, недовольные, ругающиеся, толкающиеся.

Поднялись по лестнице. Навстречу нам шли люди в белых халатах. Катили перед собой тележки с лекарствами и едой санитары. Из палат выглядывали больные. У кабинетов выстраивались очереди. Наконец мы нашли кабинет этого психиатра. У него была самая длинная очередь.

Мы уселись подальше от всех. Кларисса стала читать книгу, а я рассматривала других пациентов.

– Красивая шляпа.

Ко мне подошел темноволосый мальчик. Он был в свитере и в потертых джинсах. Улыбался, но глаза его смотрели грустно.

– Спасибо, – сказала я, – Ты больной?

Он фыркнул.

– Вот уж не думал, что меня так отблагодарят за комплимент.

– Ну, – смутилась я, – В смысле, ты тут лежишь?

– Как видишь, – развел руками мальчишка, – На мне нет верхней одежды.

Он подсел ко мне, приблизился, обдав запахом аммиака, и шепнул на ухо:

– Тебе повезло, что у тебя есть эта шляпа. У меня и её нет. Мой способ спастись только один.

– А у меня и его нет, – вздохнула я, – Как только снимаю шляпу, всё начинается заново.

– Я тебе больше скажу: когда-нибудь она перестанет помогать. Но сейчас она тебя защищает. А я беззащитен.

Он встал, махнул мне рукой и ушел куда-то вглубь коридора.

Очередь постепенно рассосалась. Наконец настала очередь Клариссы, а потом и моя. Я не без боязни открыла дверь, ведущую в чистенький кабинет, пахнущий бумагой и спиртом.

В кресле сидела девушка в овальных очках. Молодая, видимо, недавно прошла ординатуру.

– Здравствуйте, – сказала она мягким, успокаивающим голосом.

Он обтекал меня, ласкал, словно южный ветер, словно теплая вода. Мне даже показалось, что сейчас лето, только день пасмурный.

– Вы, наверное, мисс Черинг? Итак, на что жалуетесь?

И я ей рассказала. И о снах, и о видениях, и о провалах в памяти, и о утерянной радости. Она кивала головой, записывала что-то в медицинскую карту и задавала уточняющие вопросы.

– Похоже на шизофрению, – наконец сказала она, оторвавшись от записей.

– Класс, – сказала я, – Как скоро появятся голоса в голове?

– Не обязательно она проявляется так, – сказала она, – Вы, главное, не пугайтесь. Я могу Вам помочь, только если вы этого захотите и поверите в свои силы.

– А если их нет? – скрестила я руки на груди.

– Поверьте,  есть, – сказала она, – Многие не находят в себе силы даже на то, чтобы обратиться за помощью. Ладно, я поставлю вас на учет и выпишу лекарства… Эй, мисс Черинг?

Я плыла на диване, его качало на волнах. Теплая вода ласкала мои босые ноги. Я плыла куда-то вперед, гонимая безбрежных океаном, навстречу мне неслись облака, с юга несущие кусочки тепла. Я плыла, и вся печаль стекала в этот океан, оставляя место для безграничного счастья. Чайки приземлялись мне на плечи и вили гнёзда в моих волосах.

– Мисс Черинг? С вами всё в порядке? Позвать на помощь?

– Всё в порядке, – со смехом сказала я, – О, даже слишком. Жаль, что вы этого не видите.

Она принялась рыться в ящиках. Я вскочила. И тут же всё исчезло. Я снова была в кабинете.

– Со мной всё в порядке, – заверила я, – Просто у Вас так хорошо. И тепло. И котятки на обоях. Простите.

– Точно? – недоверчиво сощурилась психиатр.

И тут же принялась строчить в тетради.

– Так, я вам выписала лекарства. Рекомендую незамедлительно купить и начать принимать уже сегодня. Также рекомендую дневной станционар. То есть Вы будете приходить ко мне днём, но не оставаться на ночевку. Но это всё добровольно. Если Вы откажитесь, Вас никто насильно укладывать не будет. Если хотите знать моё мнение, Вам нужен присмотр психиатра, так что лучше согласиться.

– Спасибо, но что-то не хочется.

– Что ж, Ваше дело. Время нашего сеанса закончилось. Когда Вам будет удобно придти опять?

– Ровно через месяц. То есть в этот же день.

– Как скажете. В 18.00 свободны?

– Да.

– Если станет хуже – обязательно дайте об этом знать.

– Да.

– Хорошо. Тогда решили. Вы можете идти.

Я встала. Голова закружилась, но я решила не подавать виду. Надеялась, что больше не сунусь сюда. По лицу психиатра видела, что мы ещё скоро свидимся, и уж точно не через месяц. Вышла из кабинета. Клариссы уже не было. Пациентов тоже было мало. Больные попрятались по палатам.

– Ласка, хоть и понимает нас, не может усвоить одну вещь: человек – не статья в медицинском учебнике и не голый набор симптомов.

Позади меня стоял всё тот же темноволосый малый и крутил в руках йо-йо.

– Думаешь, таблетки мне помогут?

– Они затупят твои чувства, сделают сны редкими и вызовут усталость, – сказал он, – Но тьму не уберут. Её можно только одним способом убрать. Разбив чьё-то сердце. Я соулмейт, мне повезло.

Он криво усмехнулся, перевернув йо-йо два раза.

– Кто-кто? – округлила я глаза.

– Ай, неважно, – махнул он рукой, – Отсталая молодёжь.

– А Йо-йо – прошлый век, – парировала я.

– Как и широкополые шляпы, – не уступил он, – Мы товарищи по несчастью с тобой. Только твою тьму не ты создавала. Она переплетается с твоими снами, искажая их. Ткёт собственные. В конце концов, она засосет тебя в свой сюрреалистичный кошмар. А ты даже не поймёшь, потому что не с чем будет сравнивать. Знаешь, как страшно, когда ты в плену у иллюзий? Лучше смерть от руки маньяка-психопата. Так что носи шляпу, не снимая. Носи, пока она действует.

– А потом?

– А потом мы вместе подумаем, что с этим делать, – подмигнул он мне.

Мы попрощались, я покинула больницу с облегчением. На улице бушевал дождь и ураган. Я придерживала шляпу и шла, прижимаясь к стене дома. Люди попрятались по домам, сидели с семьями, друзьями, парами, одни. Смотрели телевизор, слушали музыку, читали, разговаривали. Я заглядывала в окна и представляла, что одна из них. Меня всё ещё колотило от слов странного мальчика.

– Эй, двоечница! – послышался задорный голос.

Ко мне подкатил на машине Марк. С ним сидела его девушка и парень с хвостиком, явно чувствующий себя не в своей тарелке.

– Отвези меня в деревню, – взмолилась я.

– Всё попрошайничаешь? – усмехнулся Марк, – А соседи как?

– Они уезжают сразу после занятий, не дожидаясь меня, – сказала я, – Успела – молодец, не успела – перебьёшься сама.

– А машину завести не судьба? – спросила девушка, – У Гарри есть дешевые тачки.

– Денег нет, – сказала я, – Да и люблю ездить с попутчиками.

– А ты наглая! – восхитился Марк, – Мне это нравится. Запрыгивай, детка!

Я села в машину рядом с хвостатым мальчиком. Он раскуривал трубку с какими-то ужасными благовониями. Марк включил радио.

– О, Бонни Эм! – воскликнул Марк и принялся дебильно подтанцовывать.

– Что за старьё? – сварливо спросила девушка, – Пацаны нас увидят – засмеют.

Она переключила станцию на какую-то электронику. Хвостатый и Марк одновременно скривились. А девушка нарочисто писклявым голосом принялась подпевать.

– Где там твоя деревня? – пытался перекричать её Марк.

– Просто поезжай прямо, – сказала я.

– Поезжай прямо, куда глаза глядят, – наконец подал голос хвостатый, – Романтика дороги. Просто кайф.

– Какая тут романтика дороги? – рассмеялась девушка, – Её же не видно за каплями дождя.

– Сейчас, по законам жанра, выскочит призрак маленькой девочки, который мы собьем, – сказала я.

– Ой, да не гони, – сказала девушка.

– Ты должна была испугаться, – назидательно сказал Марк, – И прижаться к моему плечу. А я бы тебя утешил.

Марк переключил радио на рок. Хвостатый докурил трубку и принялся набивать её снова.

– Прекрати, Том, тут нечем дышать, – проворчал Марк, – Открой окно.

Том недовольно цокнул и открыл окно. Тут же в салон ворвались мелкие капли дождя и ледяной пронизывающий ветер.

– Холодно, – сказала я.

– Мне нет, – пожал плечами Марк.

– А мне да, – проворчал Том, – Поэтому  я закрою.

– Хотя бы не кури, – взмолился Марк.

Под рок-музыку и возбужденную болтовню ребят мы доехали до деревни. Я вышла, попрощалась с каждым из них и пошла в дом. А они зачем-то поехали дальше, вместо того, чтобы повернуть обратно, в город огней и кафетериев.

====== Песня о живой ======

Кукушка из часов. Охапка листьев, разлетающаяся в сторону юга. Как будто так уже было. Как будто так уже будет.

Кукушка из часов. Сквозняк, открывающий дверь. Кто-то стоит на пороге. Кто-то, пахнущий смолой и хвоёй.

Кукушка из часов. Начало отсчета. На последнем издыхании бьют куранты. Когда закончится бой, всё исчезнет. И запах хвои,  и золотые листья, и белые перья в воде, и гранитные скалы.

Кукушка из часов. Только она да старый дом, единственная тропинка, ведущая к нему, заросла вереском и полынью. Снег уже не греет – он обжигает. Пламя в камине превратилось в тлеющие угольки. Прямо как я.

Больше не сплю. Больше не сижу дома. По ночам я гуляю по тропинкам, слушая ухание сов и стрекот кузнечиков. Похожа на взъерошенного мокрого птенца. Вернуться бы в теплые дни.

Я начинаю слышать шепот колосьев. Они говорят о загорелых босых ногах, порхающих мотыльках, дождевых червях и пылью из-под колес машин. Деревья поют о старых жильцах, которые сбежали из этой тишины, побросав дома, полные секретов, старых игрушек и музыкальных шкатулок.  Птицы рассказывают о прошедшем лете. Кроты – о поверхности, для них такой же недосягаемой и смутной, как для нас небо.

Они смешиваются воедино, а я, сколько бы не затыкала уши, не могла от них скрыться. Сначала я пугалась, потом мне стало всё равно. Всё смешалось в единую кашу, явь с наваждением и радость со страхом. Это было как дремота, как сон, в который иногда пробираются частички реальности. Никто не замечал этого, или я не замечала других.

Когда я засыпала, я ходила во сне. Ходила по пустырям и заброшенным местам, бродила безцельно, резко просыпаясь и пугаясь. Потом с трудом находила дорогу назад, едва помня, где я живу и как меня зовут. Воспоминания куда-то утекли.

А потом я перестала видеть лица. Люди были лишь размытыми пятнами. Вокруг Нэнси было пусто, и сама она была прозрачна, а Дейла всегда окружал осенний ветер и пожелтевшая хвоя. Габриэль была изранена и вывернута наизнанку, а с Клариссы стекала вода.

Да и я сама представлялась себе одной сплошной раной, в которую попадало все.  Одна язвенная, гноящаяся рана, полная всего скверного. Магнит, который притягивался ко всему. И самое страшное было в том, что сопротивляться я могла с трудом. Шляпа оказалась запертой в шкафу и благополучно забытой.

Так началась зима. А вместе с ней – дождь, смешанный с мокрым снегом, слякоть и лужи, по утрам корка льда, серое небо, голые деревья, пальто и шарфики, дыхание, превращающееся в пар и воющий ветер. Собаки, кошки и птицы попрятались. Да и люди заперлись в своих домах в обнимку с обогревателями.

Зимой было хуже всего. Я уже была на издыхании. Бросила школу, сожгла учебники, разругалась с родителями и послала всех друзей.

Кто знает, что бы было, если бы одной морозной ночью я не сунулась в заброшку? А сунулась я потому, что кто-то играл на флейте. Это было так странно и неуместно, что я, забыв обо всем на свете, медленно зашагала в сторону дома, как завороженная. А я и была завороженной. Крысоловом.

Грань впустила меня к себе в ту ночь, распахнув двери с облупившейся краской. Хотя, никакой Грани и не было. Точнее, она была во мне. В нас. Пропасть, отделяющая Иного от всех остальных. И я её перепрыгнула, влекомая игрой на флейте.

Эта песня была откуда-то с горных лугов и цветочных садов. Слишком светлая для меня. Я шипела, как настоящая крыса, но всё же подходила ближе и ближе к Крысолову. А ему только это и надо было.

– Тебе нужна помощь.

Его голос был как бы продолжением мелодии. Такой же певучий, переливистый и ласковый.

– Да, – только и сказала я, но тут же поправилась, – То есть нет! Мне не нужна помощь и твоя тупая дудка, мерзкий ты говнюк.

– Ты это потеряла?

Он достал откуда-то мою шляпу и надел мне её на голову. Я сопротивлялась, визжала, разбрасываясь кровью, заходилась кровавой пеной, но он был сильнее. Он повалил меня на землю и усмирил.

– Ну вот, видишь? Всё хорошо. Это не ты, это черная кровь в тебе. Она слаба, когда ты уверена в своих силах. Будь сильнее.