Текст книги "Чёрная шляпа (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Я знала о выборе Поступи. Я знала, что она выберет Ворона. Знала, что иначе один из них станет Застывшим, а я видела застывшего своими глазами и не желала никому из них такого.

Конец августа означал её решение. Конец августа означал засыпающее лето и маячившие призраки осени. Бабочки, сачки, жара, дожди, радуга, пыль дорог, ягоды, загоревшая кожа и выгоревшие волосы, драные коленки и уставшие ноги. У Зои кожа облезла, у Блейна порозовела, а я загорела ещё больше. Мы мечтали о том, как искупаемся в озере, отобрали у детей водяные пистолеты и устраивали каждый полдень водные битвы, а я вела учет. Элли не всегда на них присутствовала, а Зои с её «воздыхателями» не пропускали ни одной. Зои всегда побеждала, а они всегда проигрывали. Я выдыхалась к середине игры, но участвовала ради того, чтобы быть облитой и намеренно подставляла себя под удары.

Потом троица пыталась починить радио, Грег выпросил у брата соответствующую литературу и мы всем коллективом читали её, пытаясь вникнуть в написанное.

– По-моему, он неисправен, – сказала Зои.

– Там что-то с антенной, – сказал Саймон, – Повредилась и теперь плохо ловит.

– Провод отошел, – сказал Грег, – Вы постоянно за него таскали бедный прибор.

– По-моему, после того, как Эрик его уронил, в нём что-то сломалось, – сказала я.

– Между прочим, он прекрасно работал после этого, – возмутился Эрик, – Это с микросхемами что-то! Ничего удивительно, дешевые же и древние, как динозавры…

– У динозавров было радио? – хохотнула я, – Интересно, что по нему передавали…

– 100 способов приготовления молодого бронтозавра, – сказал Эрик, – И хиты от МС Т-Рекса.

– Тупость какая-то, – сказала я, – Ничего не понятно в этой энциклопедии.

– Просто кто-то прогуливал уроки физики в школе, – сказала Зои.

– Физика тут, типа, непричем, – сказала Габриэль, – Тут не школьная физика.

– Надо же, какие мы умные, – ядовито сказал Эрик, – Что, хочешь сказать, ты школьную отличаешь от нешкольной?

– Ну-ка расскажи, чем отличается резонанс от резистора, – попросил Грег.

– Ты дурак? – покрутила пальцем у виска Габриэль, – Резонанс – это явление, вообще-то. Объединение двух колебаний в одно более сильное. А резистор – прибор, предназначенный для регулирования тока в электрических цепях. Превращение силы тока в напряжение, напряжение в силу тока, поглощение и что-то типа того.

Саймон завороженно смотрел на муху в потолке. Эрик при последнем слове словно пробудился ото сна. У Грега отвисла челюсть. Зои присвистнула.

– Идиоты, – сказала я.

– Че, выкусили? – показала язык Габриэль.

– Короче, я так понимаю, радио сдохло, – вынесла вердикт Кларисса, – Окей, я его выбрасываю.

– Стоп, стоп, куда намылилась?

Эрик одним прыжком преодолел расстояние между ним и Клариссой и вырвал из её рук радио. И согнулся под его тяжестью.

– Значит так, – сказал Эрик, поставив его на землю, – Мы его починим.

– Ты вообще в курсе, сколько ему лет? – поморщилась Кларисса, – Давно пора ему уйти на покой. Перестань мучить дедушку. В общем зале есть музыкальный проигрыватель. Вот его донимай, пока живой ещё.

Так мы и похоронили радио.

Я шла по пляжу, и волны ласкали мои босые ноги. Солнце ласково светило мне, грея мои плечи. Вдали показался дельфин. он вынырнул из воды и скрылся в ней. Грациозное животное. И очень умное. Моей детсткой мечтой было попасть в дельфинарий. А ещё лучше поплавать с дельфином в открытом море. Они куда лучше ведут себя на свободе. Океан – их дом, а бассейны, где их держат – клетка. А клетка остаётся клеткой, даже если её прутья золотые.

Я погружалась в воду. По колено, по пояс, по грудь, по шею. Юбка вздулась куполом, ног касались водоросли и песок, щекочущий ступни. Глубже и глубже. Стая дельфинов подплыла мне навстречу.

– Давай с нами, – как будто говорили они мне.

– Я с вами, – кричала я, – Я иду к вам!

– Ты ещё далеко, – печально говорили они, – Ты ещё не с нами.

Я проснулась с острым желанием уехать отсюда. О чём я сообщила Ласке.

– Как твоё самочувствие? – спросила она, – Не снились кошмары?

– Они мне больше месяца не снятся, – проскулила я, – Когда меня выпишут? Мне так надоело здесь торчать.

– Тебе вроде нравилось здесь, – удивленно приподняла бровь Ласка.

– А теперь нет, – проворчала я, – Я тут уже всё лето торчу безвылазно. Бесчеловечно это, знаете ли.

– За Вами был нужен присмотр, – тяжело вздохнула Ласка, – Да и сейчас, в общем-то, тоже, хоть и поменьше.

– Вот уж спасибо, – пробурчала я, – Так когда меня выпишут?

– На этой неделе, – сказала Ласка, – Но Вы всё равно будете под моим наблюдением.

– Чего? – спросил Ромео.

Он ошеломленно смотрел на меня своими черными глазами, окаймленными ресницами. Пушистые ресницы, как у девочки. На такие глаза больно смотреть. Я поспешила отвести взгляд.

– Я ухожу, – повторила я, – Хочу уехать отсюда…

– Зачем? – почти что с мольбой в голосе спросил Ромео.

– Просто… – растерялась я, – Пойду на станцию со стеклянной крышей. Сяду на электричку и поеду.  Буду смотреть в окно за поля, поросшие травой и залитые солнцем. Остановлюсь в городе у моря. Буду ходить по незнакомым улицам, слушать игру на гармошке, куплю жаренный каштан и эклеры, подойду к пляжу. тогда будет уже вечер, где-то в стороне будет пляжная вечеринка, а этот участок будет пустынным. И буду в одиночестве плавать, качаясь на волнах, и пить солёную воду.

– Воду пить не стоит, – нахмурился Ромео, – Мало ли какая гадость в ней находится…

– Хорошо, – кивнула я, – Воду пить не буду.

– Привези что-нибудь, – попросил Ромео, – Я бы ракушку хотел. Или морскую звезду. Помнишь часы посещения?

– Я не вернусь, – сказала я.

– Хорошо, – кивнул Ромео.

И всё. Он продержался мужественно. Уходя, я услышала, как он бьет кулаком в стену.

Прощаться с Элли было труднее. На дне её зеленых глаз таился секрет, который она не хотела высказывать, потому что знала, что я не поверю. Поэтому сделала вид, что отпускает меня.

Я говорила и говорила, надеюсь, что слова обернутся в правду и я уйду. Мне не было жаль покидать их. Неведомая сила тянула меня отсюда, и эта сила приказывала порвать все связи и оставить свою боль и нежелание отпускать здесь, в этом солнечном городе.

Я ушла, мою постель унесли, мою кровать, должно быть, займет другая девочка. Я вернулась домой и легла в свою постель, не раздеваясь. Всё ещё остался запах моих духов, всё еще остались искусственные цветы на шкафу и раскрытый недочитанный журнал. Будто я не уходила вовсе. Будто больница – затянувшийся сон.

Родители испекли мне пироги. Они вместе готовили, как всегда. Я чувствовала вкус горячего теста и запеченных яблок. Потом выпила какао.

В школу я приходить не стала. звонить друзьям тоже. Я их увидела один раз. Они шли вдоль дороги. Герман шел впереди, рахмахивал руками, как ветряная мельница. Его хвост раскачивался из стороны в сторону. Неудержимо хохотал. Юбка Риши была похожа на свёрнутый плед. Она несла в руках букет из белых цветов. Похоже, их сорвали с соседского куста. Люблю такие букеты, они… Живые, что ли? Мира засунула в уши наушники и подпевала. Я не стала им кричать.

Я ничего не сказала Дейлу. Потому что тогда бы я захотела остаться.

А потом мне в голову пришла сумасбродная идея. Я сказала родителям, что уезжаю на несколько дней к друзьям, и они не стали возражать. Только попросили дать номер друзей. Я дала им старый номер Риши. Собрала немногочисленные вещи и встала около проселочной дороги.

Поездка автостопом. Одно время Герман и Риша увлекались таким. С одноразовыми попутчиками они исколесили всю округу. Правда, потом Риша перестала ездить, а Герман без неё не захотел.

Я выставила руку вперед, ловя машины. И заржала. Ни слева, ни справа от меня не намечалась ни единой машины.

– Что за идиотская идея, – сквозь смех сказала я себе, – И чего тебе в поезде не сидится?

Проехала какая-то машина. Старинный драндулет, издававший невообразимые звуки.

– Че, куда едем, красавица?

Из машины высунулся лысеющий мужик с сальными глазками.

– Пожалуй, подожду следующую, – сказала я.

– Ишь, какая разборчивая. Пока дождёшься другую тачку – состаришься. Полезай, кому говорят, – сплюнул мужик.

– Спасибо, не хочется, – улыбнулась я.

– Ну и сиди тут.

Машина уехала, оставив после себя выхлопные газы. Я закашлялась.

Дальше был дорогой спорткар. Он чуть притормозил, и из окна высунулась лохматая голова Тома.

– Ведьмочка? – хмыкнул он, выпуская клубы дыма, – Автостопом решила заняться? Куда едешь?

– В соседний город, – сказала я.

– Ой… – сконфузился Том, – Мы туда не поедем. Прости. Лови кого-нибудь другого.

Стекло поднялось. Автомобиль уехал.

Я сидела на сумке, голову напекло. Нестерпимо хотелось пить. Жужжали мухи, стрекотали кузнечики. На руках живого места не осталось от укусов насекомых. Я усердно чесала их, потеряв всякую надежду поймать машину.

– Опять ты?

Остановился до боли знакомый мне драндулет. Показалось недовольное лицо парня с заправки.

– Надо же, ты запомнил меня? – хмыкнула я, – А как я могла тебя запомнить из многочисленных попутчиков? Это судьба, чувак.

– У меня просто память на людей хорошая, – процедил парень.

– Я к морю, – сказала я, – Подвезёшь?

– Могла бы просто на поезд сесть, – проворчал парень, – Зачем с незнакомцами ехать? Дура, что ли?

– А вот взбрендило мне и всё тут, – пожала я плечами, – Всё нужно пробовать впервые.

– Ага. И быть похищенной, избитой, без вести пропавшей… – парня всего передёрнуло, – Ладно уж. Садись. Твоё счастье, что твой попутчик порядочный.

– А ты почему не сел на поезд? – спросила я, – Так же быстрей. Да и цены на бензин сейчас, должно быть…

– Не люблю большие скопления людей, – перебил он меня, – Да и окно тут можно открыть, и никому не будет дуть. У меня от духоты обмороки.

– Какие мы неженки, – хмыкнула я.

– Хотя бы не сумасбродный, как ты, – огрызнулся парень.

Ты говоришь да – я говорю нет.

Ты говоришь «стой» – я говорю «уходи, уходи, уходи»

О нет!

Ты говоришь «прощай» – я говорю «привет»!

– Ты фальшивишь! – поёт парень в такт песне.

– Ты тоже, – пою я.

Песня заканчивается, мы включаем её снова. И снова. и снова. Потом нас начинает от неё тошнить и он включает «лимонное дерево».

Мы несемся по пустынной дороге, и впереди нас – только пустой горизонт и синеющее небо без единого облачка, которое пересекает шрам от пролетающего самолета. По бокам – высокая трава, дикорастущие цветы, перекати-поле, репейник, ковыль, полынь. Кажется, я видела сурка, стоящего на одиноком пеньке. Вдали гоготали птицы, хлопали крыльями, поднимались в небо дружной стаей. Ветер перебивал вонь внутри машины, внося аромат горелой травы, дыма и цветов, остужал разгоряченную кожу, взлохмачивал волосы. Солнце светило прямо в лицо. Попутчик разбрызгал средство от насекомых. На шее красовался здоровенный укус слепня.

– Ехать будем долго, – предупредил он, – Надеюсь, ты взяла с собой еду? Потому что у меня её немного.

– Конечно, я… Ой.

Я обнаружила, что не взяла с собой ничего съедобного.

– Класс, – сказал парень, остановившись, – Будем, как первобытные, добывать себе пропитание. Я заточу копьё, а ты ищи давай коренья.

– А потом мы ничего не найдем и съедим друг друга, – мечтательно сказала я, – Ну, у тебя же есть немного еды? Будем экономить, значит…

– Ты же не прожорливая? – осведомился парень, – У меня только две банки консерв, упаковка печенья и газировка. Дам тебе половину банки, одну пачку печенья и 10 глотков газировки. На большее я не согласен.

– Идёт, – сказала я, – Мне этого вполне достаточно. Ем я мало.

Я давилась рыбными консервами, запивая их газировкой и заедая печеньем, которое было очень жестким и его было не раскусить с первого раза. Стало ещё жарче. Насекомые так и налегали. Вокруг меня принялась кружить пчела. Должно быть, за цветок приняла.

– Долго там? – раздалось откуда-то сзади.

Парень рылся в багаже.

– Закончила, – выдохнула я.

– Через минуту отправляемся, – сказал парень, не вылезая из багажника, – Проветри пока. Не хочу нюхать рыбную вонь.

– У нас итак окно открыто, – пробормотала я.

Попыталась включить вентиляцию. Не работала. Открыла дверцы, принялась махать газетой. Наконец парень закончил возиться с багажом и мы снова отправились в путь.

Вечером мы остановились. Спали прямо в машине. Я смотрела на звёздное небо, темнеющую в сумерках траву и асфальт дороги.

Я не видела снов. Только чернильную тьму. Всю ночь она продержала меня в себе и выпустила только утром, да и то от настойчивых возгласов парня.

– Вставай, спящая не-красавица! – говорил он, – Давай, поднимайся.

Я посмотрела на небо.

– Шесть часов, – пробормотала я, – Ты мазохист, что ли? Или садист? Или и то, и другое вместе?

– Не знаю, как ты, а я хочу побыстрее приехать, – сказал парень, усаживаясь за руль.

– Окей, а меня зачем будить? – осведомилась я.

– А просто так, – усмехнулся парень, – Чтобы жизнь мёдом не казалась.

Мы снова гнали свыше дозволенной скорости и горланили старые песни. На сей раз нашей жертвой стали рок-н-ролльные дядьки. Обедали опять ужаснейшей рыбой, жесткими печеньями и газировкой. Ближе к вечеру показался вдали город. Невысокие дома, огни и кусок океана. Казалось, я слышу шепот волн. Что-то мне это наполнило.

– Ты там не обольщайся, – кинул парень, – До города ещё ехать и ехать.

Потом мы пели Фрэнка Синатру, а потом Джона Леннона и Йоко Оно.

– Почему все ругают Йоко? – спросила я, – По-моему, она изменила Джона в лучшую сторону. И вообще, она крутая.

– А мне не нравится его сольная карьера. Группа лучше.

– Особенно Пол Маккартни, – облизнулась я.

– Избавь меня от своих фантазий, – фыркнул парень.

– А Леди Гага есть? – спросила я, – Или, как в психушке, самому новому диску 20 лет?

– Ты в психушке лежала? – приподнял брови парень, – Тогда ничего удивительного. Нет, новые у меня есть. Нирвана, например.

– И это, по-твоему, новое? – фыркнула я.

– Почему нет? – пожал плечами парень, – Учитывая то, что я слушаю в основном музыку от 20-х до 60-х годов.

– Ну ладно, включай свою Нирвану, – разрешила я, – Слушать всё равно нечего.

Потом мы подпевали не самым приличным их песенкам, а я даже подтанцовывала, привстав с места.

Ночью мы тоже ехали. Приехали к четырем утра. Парень припарковал машину у мотеля.

– Деньги хоть есть? – вздохнул он.

– Деньги есть.

Мы расположились в соседних комнатах.  Сразу же после бронирования я побежала к пляжу…

====== Песня о побеге ======

Несколько одиночек сидели на песке, расстелив полотенце. Смотрели вдаль, зарывая босые ноги в песок и закрывая лицо панамками. Фотограф возился с камерой и лихорадочно читал учебник. Парочка держалась за руки и прогуливалась вдоль берега. Старик читал книгу Харуки Мураками. Семья разжигала костер и жарила шашлыки, отец пел под гитару, старший сын возился с мясом, а дочка читала журнал. Из прибережного кафе доносилась музыка и если как следует принюхаться, то можно было почувствовать запах свежей выпечки.

Я рассеянно пела «так и быть», сняв шлепанцы. Ноги едва не обожгло нагретым песком. Галька врезалась в кожу ступней. Они у меня огрубевшие, потому что привыкли к постоянному хождению босиком, но всё равно неприятно. Ветер приподнимал юбку и грозился сорвать шляпу. Люди на меня пялились со странным выражением лица. Ещё бы: летний день, зной, жара, хоть прямо сейчас ложись и помирай, а я вся в черном и длинном хожу, да ещё и выгляжу как ведьма.

Шляпа оказалась в сумке, которую я рассеянно таскала с собой и тут же забыта. Следом за ней там оказалась одежда. И остался только купальник, который я всё это время носила под одеждой.

Подошла к океану и вошла в воду прямо в одежде. как во сне. Неведомая сила влекла меня к горизонту. Дальше, дальше, ещё дальше. Туда, откуда не видно берега. Туда, где есть лишь волны, небо и дельфины. Где до дна не достать, даже если тонуть весь день.

Тут не было скал, гор и травы. Только пляж с каменными джунглями с одной стороны и бескрайняя водяная рябь с другой. Вода была тёплой и солёной. Но если отойти подальше, она становилась холодной. Наткнулась на скользкую скалистую поверхность и едва не подскользнулась. Интересно, тут есть медузы? Дельфинов, во всяком случае, не было. Я поняла это только когда погрузилась с головой в воду. Шляпа осталась на поверхности, и я оказалась наедине с липкой влажной тьмой.

Вышла уже не я. Это был кто-то другой. Вселенский зверь, в его глазницах сияли звёзды, а пасть была черной дырой. Его рык был подобен инфразвуку, когти подобны месяцу. Шкура была чернее космической тьмы. как тёмная материя, как абсолютная чернота, как первобытное ничто.

Это был зверь ненависти. И этот зверь был голоден.

Я пил любовь, глотал её жадно, и обращал её в ненависть. Он рыскал по городу и не нашел там пищи, потому что никто не видел черные следы, которые он оставлял после себя. И тогда он вернулся к попутчику и потребовал отвезти его обратно. Попутчик не заметил перемены в голосе «Клэр» и дал ей деньги на поездку обратно, сказав, что не собирается ехать обратно.

В поезде было много людей, и одни были наполнены надеждой и предвкушением новых впечатлений, другие с радостью возвращались домой. Ещё одни с неохотой покидали дом, другие с неохотой возвращались. В светлом поезде не было места черному зверю, из чьей пасти стекала дымящаяся слюна, кислотой прожигающая пол. Никто не заметил ни повреждений, ни слюны, ни чёрной крови. Они видели только оболочку, и в этом не было их вины. если бы они увидели нечто большее, то стали бы из тех несчастных, чей рассудок расколол страх. Их кровь бы окрасилась в чёрный. О да, черная кровь любит страх.

Я вернулся в родной город. Я ничего не почувствовал, когда шел по проселочной дороге вдоль домов друзей Клэр. Я ничего не почувствовал, когда забрался через окно в психушку. Но когда вернулась муза, я почувствовал жажду.

Была одна проблема: Ворожея не хотела сдаваться. Я утопил её в своей тьме, проглотил её и заточил в своём бездонном нутре, связал своей ненавистью и парализовал страхом., но она всё ещё билась и всё ещё кричала. Ворожея была хитра и запирала нужные воспоминания в старинные шкатулки, а ключи глотала.  Когда надо было, она вытаскивала из себя эти ключи.

О, я бы разорвал эту шляпу в клочья. Но я не мог к ней прикоснуться. Я бы разорвал Ворожею в клочья, но её тело обжигало, словно пламя. Вот только пламя мне было не страшно, а вот она…

Проклятая муза мне сразу не понравилась. Слишком жизнерадостная, ребячливая, болтливая… Живая. И сильная. Есть такие люди: с виду невзрачные, неказистые и глупые, но внутри них скрывается стержень. Они не кичатся своей силой и не стыдятся её: они принимают её как данность. Их не возьмёшь тьмой, она стекает с них, как с гуся вода. Вот и с неё тьма стекала.

И я бы пробил эту защиту, я был в этом уверен. Зубами бы разгрыз её уверенность, когтями разорвал броню. Но не успел. Музу схватил Знающий, муза схватила Ворожею. Пробка вылетела, и образовавшаяся дыра засосала всё. В том числе и зверя. В том числе и ненависть. Но ненадолго. Он не сдастся, пока один из нас не умрёт.

Моя рука сжимает руку Поступи. Рука Поступи сжимает мою. Я судорожно глотаю воздух, как новорожденная. Свет режет глаза, а мир кажется таким ярким. Ковыль гладит мои волосы и что-то говорит, а я что-то отвечаю. что – не понимаю.

Слаба. Слабость разливается по моему телу. Вокруг брызги зловонной крови, пена и слюна. Поступь вся изранена, но своих царапин не замечает. Кит весь в крови и совсем ослаб. Весь дух отшибло, но он об этом не жалел. Он ругал Поступь за безрассудство, а Вечность гладил мои волосы. Ковыль вытирала меня, Отступница пошла за водой.

Кит дал обещание защитить меня, и пылающий взгляд его гипнотических чёрных глаз был устремлён на меня. Тоже безрассудный малый. Но слов на ветер не бросает.

Вскоре к нам ворвались Халаты и уволокли куда-то. Поили таблетками, кололи какую-то дрянь, рассматривали словно в микроскопе. Ругали. Больше всех заходилась Ласка.

– И как я могла этого не предвидеть? – причитала она, – Знала же, что ты нестабильная и может быть рецидив. Тоже мне, ведущий специалист в области психиатрии.

– Подержать её надо в реанимации, – сплюнул мистер Эррони, – Парочку дней так точно. Мне интересно, почему родители не регулировали такое поведение? Им нормально, что их дочь уезжает хрен знает куда и возвращается в непонятно каком состоянии?

– Не вини себя, – говорила психотерапевт Ласке, – Все ошибаются. Психиатрия – сложная наука.

Продержали меня в реанимации, наблюдали, строчили что-то в блокнотах, пичкали таблетками. Таблетки в каше, таблетки в капсулах, таблетки, таблетки, таблетки. утопала в таблетках. На вене красовался синяк от неправильно сделанного укола, и Ласка на чем свет стоит ругала нерадивую медсестру, сделавшую мне такой «презент».

Потом продержали в Клетке несколько дней. И снился мне только один сон.

– Ты уверен? Это очень сложно.

– У меня всё получится. В отличии от тебя, мне не придется кого-то ждать. И, может быть, я найду эту твою девчонку. Как следует поищу её.

Ворон заливисто расхохотался.

– Ну, попробуй, – с одышкой сказал он, – Я её уже несколько лет ищу.

– Плохо ищешь.

Мальчишка был курносый, кудлатый, с выгоревшими волосами и загоревшей и обветренной кожей. Они сидели на заднем дворе на старой скамье под цветущим деревом. На голову Ворона приземлился лист.

– Я уже встретил Королеву. Она дала мне инструкции.

– Какие, например?

– Нужно ничего не бояться.

– Ты у нас вообще смельчак, каких ещё поискать, – тепло улыбнулся Ворон.

– Кончай издеваться, – насупился мальчик, – Я справлюсь. Я храбрый.

– Настолько, что боишься темноты и писаешься в постель…

– Эй!!!

– Ладно тебе, не сердись. Я любя.

Ворон потрепал русые волосы друга.

И снова лицо друга. О да, он не походил на человека. Да и на живого, в общем-то, тоже. Тот же взгляд, искажённый ненавистью и страхом. глаза, налитые кровью. Слюна, капающая с клыком. Утробный рык. Черной крови не было, была только ярость. Люди пугали его своей живость и непостоянности, и в его голове звучал незнакомый голос, твердивший одно.

Убить.

Растерзать.

Разорвать.

И его сопровождал белый шум. Белый шум, не дававший Ворону покоя ни днём, ни ночью.

– Ну всё, хватит. Не увлекайся чужими воспоминаниями.

На меня смотрит Вечность. Он по ту сторону.

– Так вот как чувствует себя Ворон… – пробормотала я.

– Ну, не совсем… – замялся Вечность, – Я поговорил с Халатами. Тебя утром выпустят.

– Хорошо, – кивнула я, – А то мне уже надоело тут сидеть. Давай иди к себе, пока не спалили. А вот мне поспать уже не удастся...

Занимайтесь любовью, а не войной.

Я знаю, вы слышали это раньше.

Любовь – это ответ, и вы знаете, что это правда.

О да, о да.

– Жесть какая-то, – простонала Зои, – Даже мой пьяный полуглухой дед лучше поёт.

– Жюли, ты меня прости, что я ругала тебя за непоподание в ноты, – сказала Салли, – Я ведь не со зла.

– Ага, и ты меня прости, пошла в задницу, что ругала за слишком низкий голос, – кивнула Жюли.

– Да ну вас, – обиделась я, – Вот уйду от вас опять. Будете сами рыскать по ближайшим пляжам.

Салли – девушка в инвалидной коляске, толстушка и ходячий антистереотип. Пережила анорексию, робостью не отличается, любит рок, «хор» и футбол. Палец в рот не клади – откусит вместе с рукой. Поступила ещё летом и спелась с Зои. Я с ней редко разговаривала, потому что таскалась за парнями. Но в последнее время мы начали общаться чаще. А что ещё делать, если живем в одной палате? Она научила меня играть в покер, остроумно шутить, играть на гитаре и петь. Узнав, что я битломанка, она вздумала отучить меня уродовать их песни своей манерой фальшивить.

А вот Жюли прибыла совсем недавно. А именно – буквально на днях. Горилла с нежным сердечком, знающая кучу отборнейших ругательств и имеющая двести пар носков. Сросшиеся на переносице брови, карикатурный шнобель и массивная фигура. Ей бы копом работать, сразу же уровень преступности снизится от одного её вида. Но для копа у неё неё недостаточно жесткости.

К нам вошла Зои в красном свитере с оленями.

– У нас пополнение, – хмуро сказала она.

– Это же… Хорошо? – неуверенно спросила я.

– Ага, – озарилась лучезарной улыбкой Кларисса, – У новеньких можно отобрать вещи. Новые люди – новые вещи.

– Да ты зверь, – казалось, волосы на голове Салли стали дыбом.

– Дайте посмотреть, – попросилась я.

– Только издалека, – строго сказала Зои, – У неё такая аура, закачаешься.

– Летом у всех такая «аура», – хмыкнула я, но всё же послушалась Зои.

И правильно сделала. Мне достаточно было выглянуть в открытое окно и взглянуть на гуляющую в саду девушку в клетчатой рубашке и просторных джинсах, чтобы захлебнуться этим приторным ароматом. Этот тип сзади её изуродовал до неузнаваемости. Элли назвала их сиамскими близнецами. И впрямь, сиамы. Сеющие тьму. От них трава вянет и холодно становится.

– Это просто жесть, – выдохнула я, – Пожалуй, с ней знакомиться я не буду.

====== Песня о птицах ======

Поступь сделала свой выбор. И у меня было несколько недель на то, чтобы смириться с тем, что она уйдет. Близилась Ночь, Когда Все Двери Открыты. Ночь стирания грани между возможным и невозможным, ночь исполнения желаний и воссоединения разлученных. Ночь, когда Поступь уйдет и заберет с собой воспоминания о себе. Наверное, так будет лучше. Так мы не будем скучать. Так будет лучше и для неё, и для нас.

Вместе с осенью пришел холод и снег, припорошивший ковер из золотых листьев. Дыхание превращалось в пар, на окне иней нарисовал узоры и лужи покрылись корочкой льда. Эта осень была очень красивая, но вместе с тем и пугающая. Чем ближе была зима, тем мрачнее становился Вечность.

Поступь подтвердила мои догадки. Сказала, что эта зима будет особенно холодной и многое унесет с собой. А когда ей что-то кажется, что в большинстве случаев это правда. Да и я чувствовала леденящее дыхание. И Кошка со своей ужасающей аурой и тем типом позади была тут не причем, в этом она ошиблась.

Чтобы отогнать тревогу, мы включали допоздна музыку, упрашивали Халатов включить телек, дрались едой, убегали на улицу без верхней одежды и носились друг за другом как угорелые, пока Халаты не сгоняли обратно. А по ночам я перестала спать и лежала без дела в постели, ожидая наступления Ночи, Когда Все Двери Открыты.

И вот она настала. Тихо, незаметно. Пришла вместе с зажженными фонарями, рисунками на стенах, гирляндами и фантиками от конфет. В городе люди обычно наряжались во всякую нечисть и выпрашивали у соседей сладости, а мы просто маялись дурью днём и совершали невозможное ночью.

Вечером нам включили телек. Мы смотрели на трансляцию концерта и завистливо вздыхали.

– Ничего, у нас лучше будет, – заявила Зои, – Подумаешь, под музыку дрыгаются… Мы это сами может. Ага?

– Ага, – согласилась я.

– Ага, – согласился парень с зелеными волосами, отказывающийся называть своё имя.

– Ага, – согласился Ромео.

– Так давайте, – сказала Габриэль.

Она вскочила на стол и принялась вилять задницей. Я прибавила звук на телеке. Зои стала подпевать.

– Бедная Элли, – сказала Зои, – Сидит у себя на окне, скучает.

– Халаты идут, – сказал Ромео.

Габриэль спрыгнула со стола и разочарованно села на ковер. Халаты выключили телевизор и разогнали нас по комнатам.

День здесь – вершина айсберга. Ночь всё решает.

Ночью дети высыпали на крыльцо, разбрелись по саду, ждали ответа на письма, которые они бросали под самое старое дерево. А на самом старом дереве распустились цветы, белые и красивые, как первый снег. Несуществующий обрел свою Февраль и плоть, и они танцевали вокруг толстого ствола.

Откуда-то донеслись звуки барахлящего радио. Я расхохоталась.

– Что, совсем нечего делать? – сочувственно спросил Несуществующий.

– Ага, – сказала я, – Ты похож на Орфея.

– Нет! – попытался закричать Несуществующий, но вышел только шепот.

Я пошла дальше слоняться по саду без дела. Над зеленоволосым склонялись ветви ели. Кит строчил стихи на стене, которые я прочитать не могла, хотя написаны они были на нашем языке и довольно разборчиво. Вечность рисовал дриаду, в чьих волосах рос дикий плющ. Из кустов доносился смех, игра на гитаре и песня бархатистым голосом. Мне стало грустно и одиноко.

Ходит легенда, что этой ночью Королева лично гадает самому потерянному из нас. Хотелось бы, чтобы это была я. Но я не потерянная. Кошка потерянная, её сиамский близнец пожирает её. Это даже не тьма, а нечто похуже. Хотя, что может быть хуже тьмы?

На белый снег опускаются капли крови. Не красной – черной. Два черных пятна, такие неуместные посреди всей этой красоты и праздника жизни.

Мальчишка сидит прямо на земле и играет на флейте. В саду снег, холод и голые ветви, а вокруг мальчишки летают мотыльки, распускаются разноцветные цветы и скачут маленькие пламенные зверьки. Мелодия несется извивающейся линией – она за секунду готова обогнуть земной шар, но остается подле него. Вот дракон из ярко-красного пламени исвобождается из оков и несется прямо на меня, грозясь проглотить, но хватает лишь воздух своими призрачными челюстями. А если бы он дыхнул на меня, то я бы сгорела? Сомневаюсь, что огонь сейчас может меня тронуть. Черная кровь не горит.

Флейта сделана из веток самого старого дерева. Если на ней сыграет кто-нибудь другой, то услышит только сдавленный свист. А этот играет – это его флейта.

Мимо идут Халаты. они не видят мотыльков, цветов и зверей, не слышат мелодию. Говорят о каком-то чердаке. Говорят, что пора бы его закрыть. Чердак… Оттуда открывался красивый вид.

Меня осеняет. Я бегу на чердак, стараясь быть незаметной. Сливаюсь с окружающей тьмой. Взламываю замок.

Там больше нет старых игрушек, пожелтевших тетрадей с выгоревшими надписями и рисунками, насекомых и пауков. Только гнезда с птенцами, горы пепла и искореженное пианино. Я подхожу к окну с выбитыми стеклами и смотрю вниз.

Отсюда всегда хорошо смотреть. Открывается вид на внутренний двор, широкую дорогу с уличными фонарями, ютящиеся домишки, похожие на спичечные коробки, одиноко стоящие деревья, почти сбросившие листья и поле далеко впереди. Пустынное, заснеженное поле без краев, юга и севера. Вот высится обособленный дом, белокаменный, красивый, с широким садом, собаками и высоким забором. Это дом Тома, который всегда опаздывает и ездит в школу на машине с личным шофером. Или это шофер его родителей… А вот дом с запущенным садиком, перезрелыми яблоками и кормушками для птиц. Это дом Дейла. Сейчас он наверняка сидит в комнате и читает Юкио Мисиму. А вот покоробившийся старый дом около озера. Это дом Германа. Сейчас он либо играет на гитаре, либо слоняется со своей компанией по улице. Наверное, из окна в его комнате открывается вид на озеро и спускающиеся к нему ступеньки. А вот маленький, но аккуратный домик, живая изгородь и множество клумб, но нет деревьев. Это дом Риши. Сейчас она спит дома. Она жаворонок и решила начать высыпаться и правильно питаться. наверное, скоро смоет розовую краску и наденет платье, пылящееся у неё на антрессолях. А вот дом, вокруг которого припаркованно множество машин. В саду блюют люди, в окнах свет. Это дом Миры. В учебное время закатывает вечеринки, на каникулах никого не впускает. Интересно, а где дом парня с автозаправки?