Текст книги "Основание"

Автор книги: Лякмунт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

ЛЯКМУНТ
Основание

Меня всегда удивляли люди, которые пишут книги. Я чувствовал, что автор волей-неволей всегда рассказывает о себе больше, чем собирался. Кроме того, мне казалось, что описывая события с личным участием, автор в любом случае фальсифицирует историю, стремясь показать себя проницательнее, умнее и благороднее, чем на самом деле. Тем не менее, передо мной готовая книга о событиях тридцатилетней давности, написанная мной, и я пишу к ней это предисловие.

Мир очень изменился за эти годы. Факты, приведенные в книге, перестали быть предметом тайны. Многое из того, что я здесь излагаю, уже многократно описано в сотнях томов, и описано зачастую совсем не так, как это помнится мне. В основу книги положены разнообразные документы, среди которых мои дневники, отчеты, аудиозаписи, поэтому я готов настаивать на фактической объективности этого произведения.

Я часто оглядываюсь в прошлое, вспоминая себя. И всякий раз мне кажется, что еще несколько лет назад я был абсолютно несносен и исключительно наивен. Боюсь, что спустя несколько лет, я сегодняшний, снова покажусь себе именно таким. Что же, так устроена жизнь. Полагаю, что такое представление о жизни позволило мне показать тогдашнего Траутмана без особых прикрас. Надеюсь, что читатель отнесется к моему герою с пониманием и сочувствием. Про несносность и наивность своего персонажа я уже упомянул выше, значит, это не станет неожиданностью для читающего.

А.Траутман

www.lakmunt.com

e-mail: [email protected]

Секвенция(лат. Sequentia«следование») – последовательность событий (элементов), по завершению которой возникает мираклоид– явление или событие, сопряженное с кажущимся нарушением всеобщих законов природы, в т. ч., законов сохранения. Считается, что С.объясняют большинство чудес абрахамических и др. религий. С.характеризуется периодом внимания и периодом безразличия. Основной источник сведений о С. – герменевтика и смежные дисциплины. С. открыты в 2010 году. Изучением С. занимается секвентология.

Малый Российский словарь научных терминов. Изд. 4., 2010 г.

Пролог

Давайте сделаем так, – предложил Роберт Карлович, – сейчас я расскажу вполне правдивую, но странную историю, и мы вместе попробуем дать ей объяснение. Не дожидаясь моего согласия, он начал:

– Представим, что на дворе пятнадцатый век. Некий ученый алхимик погружен в естественное для себя занятие – ищет, как бы превратить свинец в золото. Не так давно в руки ему попал древний манускрипт с описанием нужного рецепта. Рецепт не слишком прост – в состав входят толченные жабьи глаза, палец повешенного на перекрестке трёх дорог, сулема, размолотый молочный зуб первенца попа-расстриги, ветка омелы и десяток других ингредиентов. В принципе, при желании все составные части добыть можно, и такое желание у алхимика есть. Процесс превращения или, как его называют ученые люди, трансмутация, должен проводиться в полнолуние, ровно в три часа ночи. Наш алхимик обеспечивает все условия. В требуемый момент было смешано нужное зелье, прочитано соответствующее тайное заклинание и, о радость, свинцовый слиток, погруженный в раствор, сделался золотым. Добросовестный ученый всеми известными способами проверяет, действительно ли получилось именно золото. Он нагревает слиток, травит его кислотами и щелочами, растворяет в ртути отпиленный от слитка кусочек. Сомнений нет. Это золото наивысшей пробы!

С трудом дождавшись утра, алхимик спешит к своему герцогу, терпеливому меценату и покровителю долгих двадцатилетних исследований, сообщает ему об успехе и демонстрирует слиток. Герцог вне себя от радости. Он мечтает, как наполнит свою казну золотом, сделает, наконец, ремонт в замке, наймет огромную армию и с нею захватит соседнее графство, а там, глядишь, и не только соседнее… Герцогство сделается могучим государством. Величайшие правители мира сочтут за честь называть герцога своим братом, а то и сюзереном.

Наш алхимик тоже весь в мечтах. Он уже видит, как становится в ряд с величайшими мудрецами древности, а его имя упоминается рядом с античными Леносом Иромусом, Фродом и Теренцием, а то и с самим Гермесом Трисмегистом.

– Гермес, кажется, был богом, – несмело перебил я.

– По моим сведениям – нет, – сухо ответил Роберт Карлович и продолжил:

– Четыре недели до следующего полнолуния проходят в масштабной подготовке к великому превращению. В огромных количествах закупается свинец и отливается в слитки нужных размеров. Скоро эти слитки, сделавшись золотыми, заполнят доверху сокровищницу герцога.

Наступило очередное полнолуние, и было сделано всё как нужно. В итоге, если говорить коротко, ничего у нашего алхимика не вышло. Ни один кусок свинца в золото не превратился. Дальше всё было грустно. Алхимика тут же заточили в тюрьму до следующего полнолуния. А когда через четыре недели снова ничего не получилось, его быстренько повесили.

А теперь – вопрос: – Почему не произошла повторная трансмутация?

– Вы сказали, что история правдивая и достоверная? – недоверчиво переспросил я.

– Да. В промежутке между вторым и третьим полнолуниями у алхимика было много свободного времени. Он его потратил, чтобы всё подробно описать, и эти записи сейчас у меня, – подтвердил Роберт Карлович.

– Хорошо. Я понял. Сейчас попробую сказать, почему, – задумался я.

– Может быть, ингредиенты были какие-то не такие. Скажем, жаба протухла? – предположил я навскидку и не угадал.

– Жабьи глаза были выше всякой критики, как и палец повешенного. Впрочем, это относится и ко всем остальным составляющим. Все ингредиенты были просто отличного качества, уверяю вас, – убежденно произнес Роберт Карлович, а потом добавил с большим воодушевлением, – протухла не жаба, протухла секвенция!

Никто не любит выглядеть идиотом. Включая и меня. Поэтому своим ответным мычанием я постарался выразить одновременно некоторый скепсис, понимание и интерес. Я так и сказал:

– М-м-м-м?

Роберт Карлович решил меня не томить и с победоносным видом изложил решение задачи, полагая, наверное, что мне всё тут же станет ясно:

– Дело в том, что эта конкретная секвенция может срабатывать не чаще, чем раз примерно в шестьдесят три года.

– Секвенция? – переспросил я. – Кажется, это какой-то музыкальный термин?

– Музыка здесь ни при чём, – отрезал Роберт Карлович. – Секвенция – это некоторая последовательность событий, которая должна привести к определенному чудесному результату. Наши события – это полнолуние и погружение свинца в мерзкое варево. Впрочем, полностью план герцога не смог бы сработать и по ряду других причин. Упомянутая секвенция за один раз может трансмутировать около шестисот граммов свинца. Поскольку такое возможно лишь раз в шестьдесят лет, бизнес, как вы понимаете, не слишком прибыльный. Должен добавить, что сам рецепт зелья, мягко выражаясь, был несколько избыточным. Строго говоря, там нужны только три ингредиента. Остальное – домыслы, впрочем, довольно понятного происхождения.

До меня стало кое-что доходить.

– Значит ли это, что все чудеса, описанные в древних источниках, рано или поздно могут быть повторены? И пятью хлебами снова будет возможно накормить пять тысяч человек, а потом недоеденными кусками наполнить пять, кажется, коробов? – неуверенно спросил я.

– Полагаю, что так и есть, – спокойно ответствовал Роберт Карлович. – Но я бы хотел, чтобы вы поняли самое главное – никаких чудес не существует. Все, так называемые чудеса, не нарушают законов мироздания. Эти законы прописаны в самой ткани нашего мира и никто, включая Создателя, кем бы он ни был, этих законов никогда не нарушал и, думаю, никогда не нарушит. Специальные последовательности событий, секвенции, приводят к кажущемуся нарушению законов природы. Но на самом деле, они – реализация более сложных и глубинных правил. И ваш дар, Андрей, поможет находить и использовать эти правила.

– То есть, возможно всё? Всё, что я могу себе представить, может быть реализовано, если будет выполнена соответствующая не протухшая секвенция? Можно летать, ходить по воде, насылать мор на целые народы?

– Думаю, что да, – довольно отвечал Роберт Карлович. – Правда, не принято употреблять слово «протухшая» в этом контексте. Мы говорим, что у любой секвенции есть «период безразличия» – тот отрезок времени, когда она не приводит к нужным последствиям.

Я внимательно слушал. Получалось, что мир устроен не совсем так, как мне представлялось, и я получал в этом новом мире довольно завидное место. Мне это определенно нравилось.

Глава I

Траутман хвалит себя, но неубедительно и вспоминает свою работу в журнале для успешных женщин.

Сколько не говори «мёд», во рту слаще не станет. Пошел уже третий час, как я стараюсь опровергнуть эту восточную мудрость, повторяя:

– Я себе нравлюсь.

– Я молодой.

– Я красивый.

– Меня любят женщины.

– Мною восхищаются мужчины.

– Я удачлив.

– Я себе нравлюсь.

Правильно сделать себе комплимент не так уж и просто, если цель твоя – обрести внутреннюю гармонию. Как именно следует себя хвалить, два года назад меня научил Учитель Зеленой горы. Старец попытался преподать мне еще ряд других учений, в том числе и об устройстве мира, но безуспешно. Думаю, что ему просто не хватило педагогических навыков, ведь я вполне способен научиться новому. Например, вот этому: хвалить себя следует вдумчиво и искренне. После произнесения каждого восхваления нужно внимательно к себе прислушаться. В зависимости от отклика следующая похвала будет усиливать или объяснять предыдущую. Всё предельно просто. Я продолжаю говорить себе приятные вещи. Я произношу:

– Я себе нравлюсь. Я знаю, зачем я живу. Я знаю, куда я иду. Я себе нравлюсь.

К тому времени, как Учитель преподал мне этот урок мудрости, я не менее ценными советами успел наделить тысячи читателей одного известного глянцевого журнала. Точнее не одного журнала, а нескольких. Но особый успех моя мудрость имела в журнале для успешных женщин. Я учил их не только уверенности в себе (тут мне, пожалуй, было чем поделиться), но и таким, казалось бы, чуждым мне вещам, как мастерству правильно ходить на высоких каблуках и носить парики, искусству вагинального оргазма и его имитации, теории и практике быстрого загара и тонкостям контрацепции. Я учил своих читательниц, как правильно подбирать трусики к босоножкам и блузке (призывая, по заветам Набокова, очень внимательно относиться к оттенкам зеленого), от меня они узнали, что не все солнечные очки одинаково полезны (здесь пригодился опыт Элвиса Пресли, Рэя Чарльза и Пиночета). За три года сотрудничества с журналом из-под моего шкодливого пера вышли десятки наполненных эрудицией и юмором обзоров на самые различные темы, например:

– Накладные ресницы. История от Клеопатры до Лайзы Минелли.

– Марс атакует! История антифеминизма в России.

– Мифы и реальность святочных гаданий.

– Блондинки и Брюнетки. Мир или перемирие?

– Что может рассказать о женщине ее автомобиль.

– Дас ист фантастиш. Смотрим кино «не для всех».

– Секс и кекс. Выбираем диету.

Конечно, мои опусы не могли оставить, и не оставляли равнодушными моих читательниц. Об этом легко можно было судить по многочисленным письмам успешных дам, лучшие из которых публиковались в журнале. Письма эти писал не я. Возможно читательницы их тоже не писали. Допускаю, что этим занимались специально обученные сотрудники журнала.

Я продолжаю повторять:

– Я себе нравлюсь. Я талантлив.

Не оставлял я своими заботами и мужскую успешную часть населения. От меня мужчины многое узнали о сигарах и виски, о технике мгновенного склонению к сожительству самой непреступной женщины, про то, как пожирая в несметных количествах жирное и мучное и, не уделяя физкультуре ни единого мгновения своей драгоценной жизни, быть обладателями плоского живота, мускулистых рук и широких плеч, за которыми так любят находить защиту прелестные и желанные дамы.

Учитель предупреждал меня, что мои удовлетворенность собой и регулярное ощущение счастья суть явления преходящие. Еще он говорил, что мне очень скоро пригодится его наука, и пользоваться я ею буду все чаще и чаще. Тогда я ему не поверил, а сейчас повторяю:

– Я себе нравлюсь.

Я еду один в двухместном купе. Сижу спиной по направлению движения. Сумрачный пейзаж, вырывающийся у меня из-за спины и пропадающий вдали, создает ощущение опоры, уходящей из-под ног. Меня начинает слегка мутить. Это хорошо соответствует моему самоощущению. Учитель говорил, что внешний мир нужно располагать вокруг себя так, чтоб он соответствовал внутреннему. Сейчас мне это хорошо удается. Меня подташнивает.

– Я себе нравлюсь.

Прислушиваюсь к себе. Еще год назад это было правдой. Почти всегда правдой. Случалось, конечно, что я себе не совсем нравился. Но многократные повторения нехитрой мантры, верифицированной моим яснейшим внутренним взором, заставляли понять, что такого просто не может быть. Я не могу себе не нравиться. И начинал нравиться.

– Я молодой.

Да, молодой. Я еще не прошел земную жизнь до половины, хотя осталось не так много до этой самой половины. Комментируя Данте, ученые люди говорят, что половина – это тридцать пять лет. Еще восемь лет идти. А раз не прошел, можно смело утверждать, что большая часть жителей планеты меня старше. Значит, я молодой. Я молодой.

– Я красивый.

Понятное дело, на вкус и цвет товарища нет. Но если вам нравятся костистые двухметровые мужчины с длинными светлыми волосами, хищным профилем, тонкими губами и голубыми глазами навыкате, то я – ваш типаж. Все любители Тиля Уленшпигеля – бегом ко мне! Правда, мне всегда хотелось быть смуглым коренастым брюнетом-мачо. Я бы отрастил аккуратную бородку, как у злодея-Козакова из кино Человек-амфибия. Злодея звали Зурита. То, что у меня вырастает на том месте, где у Зуриты растет борода, лично мне не нравится. Других я не спрашивал, а сами они не говорили. Все-таки во мне два метра роста и я красивый. Я красивый.

– Меня любят женщины.

Любят, конечно. Но большинство это умело скрывает. Боюсь, что и от себя тоже. Но не все. Некоторые не сдерживаются. Правильнее было бы сказать, что это я люблю женщин. Нет, все-таки меня любят. Меня любят женщины.

– Мною восхищаются мужчины.

За последние два года, после того, как я неожиданно и очень сильно разбогател, армия моих поклонников-мужчин непрерывно пополняется за счет официантов, шоферов такси, швейцаров и других представителей истинно мужских профессий. Хотя ранее, думаю, часть потребителей моих вредных журнальных советов мною восхищалась тоже. Надеюсь, что в их головах бытовала если не уверенность, то подозрение, что человек, рассказывающий, как за ночь произвести до восьми полноценных эякуляций, сам такие упражнения производит регулярно. Восхищаются, одним словом.

– Я удачлив.

Да, я удачлив. Тут и обсуждать нечего. Взгляни я на себя сегодняшнего несколько лет назад, когда учился на журналиста в Университете, был бы в полном, полнейшем восторге. Не облысел, не отрастил живота. Владелец отличной квартиры, великолепной машины, а также миллионов, и не рублей, заметьте. Кроме того, я объездил полмира, и иногда любим прекрасными женщинами. Я достиг всего, о чем мечтал и многого из того, о чем и не мечтал даже. Определенно удачлив!

Я повторяю:

– Я знаю, зачем я живу. Я знаю, куда я иду.

С этим посложнее, честно говоря. Я знаю, куда и к кому я сейчас еду. А зачем живу, в данный момент я не очень понимаю. Но мне обещали про это рассказать там, куда я еду. Там, похоже, ждут от меня помощи, и я обязательно помогу.

– Я богат. Я – миллионер.

Строго говоря, миллионером считается тот, у кого годовой доход превышает миллион. Увы, то, что лежит у меня на счетах неумолимо, хотя и очень медленно расходуется, и миллионером в полном смысле меня не делает.

Невольно память обращается к тому, не очень далекому дню, когда у меня появились эти миллионы.

Глава II

Некоторые особенности физиологии Траутмана. История про любителя ангелов. Знакомство с Робертом Карловичем. Два желания Траутмана. Траутман подписывает договор, становится миллионером и идет в магазин. Траутман выясняет отношения с фэншуем и улетает в Гималаи.

Тот день я очень хорошо запомнил. Это и немудрено – хоть своего дня рождения я в сознательном возрасте не праздную, но дату всё же помню. Как же – первое мая, праздник весны и труда! А тридцатого апреля я ровно в два раза перевыполнил свой, давно уже установленный экспериментально, норматив по потреблению спиртных напитков. В пересчете на водку выпил граммов двести. Дело в том, что забавной особенностью моего организма является очень скверное самочувствие на следующий за возлиянием день. Это не совсем абстинентный синдром – с настоящим похмельем я хорошо знаком по литературе и рассказам друзей. У меня не болят голова и желудок, не трясутся руки. Сердце не стремится выпрыгнуть из груди, и нет повышенного потоотделения. Последствия скорее психологические, чтоб не сказать – психические. Меня непрерывно одолевают плохие предчувствия. А ощущение, что я что-то забыл сделать, и это приведет к катастрофе, просто не покидает. Все эти последствия явственно вспоминаются каждый раз, когда я беру в руки бокал со спиртным и собираюсь сделать из него глоток. Тем самым я, ничуть себя не насилуя, не практикую самый распространенный способ саморазрушения. И алкоголизм мне, судя по всему, не грозит.

Итак, за день до дня рождения, тридцатого апреля, мне позвонил довольно дальний приятель. Не приятель даже, а знакомый. У него огромное горе, ему нужно с кем-то побыть, а все поразъехались на дачи, где жарят шашлыки и сажают картошку или еще что-то сажают и окучивают.

Я вошел в положение, приехал к нему. Довольно быстро выяснилось, что огромное горе связанно с его женой. Будучи человеком догадливым, я из ряда эвфемизмов и недомолвок («покинула», «ушла», «оставила», и подобных) довольно быстро понял, что несчастная женщина вчера умерла, причем, внезапно. В результате целый вечер я слушал истории про совершенно незнакомую мне даму. По утверждению несчастного, она была ангелом. Я представлял себе ангелов несколько другими, но не стал этого говорить вдовцу, который очень переживал свою трагедию, настойчиво провозглашал различные тосты, настаивал на моем в тостах участии и даже несколько раз поплакал. Одним словом, пришлось мне с ним выпить в два раза больше, чем следовало. Интересно заметить, что с этим человеком я больше никогда не встречался. Но от общих знакомых впоследствии узнал, что ангел-жена и не думала помирать, а просто «ушла к другому». И пару месяцев спустя вернулась назад к тому, кто по-настоящему ценит ангелов.

На следующий день я проснулся рано, часов в восемь, в довольно заполошном состоянии. Лежал и ожидал чего-то нехорошего. От резкого звонка мобильного прямо подпрыгнул. Незнакомый, крайне интеллигентный голос представился (я тут же забыл, как его зовут; сейчас знаю – Роберт Карлович). Роберт Карлович рассказал, что у него для меня крайне важное и срочное сообщение, и нам следует как можно скорее встретиться. Как бы чувствуя мое состояние, подчеркнул, что новость, с которой он собирается меня ознакомить, в высшей степени приятная и радостная. Выражался он крайне изыскано. Договорились встретиться через полтора часа в центре. Я тогда снимал комнату в Медведкове, поэтому времени только-только хватило, чтобы помыться-побриться и почистить зубы. Еще я по телефону спросил, как мне его узнать. Он сообщил, что работает адвокатом, и я его ни с кем не спутаю. Логично. Кто же не узнает адвоката?

Ехал я на свидание с плохими предчувствиями. Предчувствия укрепились, когда я увидел Роберта Карловича. Весьма пожилой седой человек в черном костюме с очень мрачным бледным лицом сильно выделялся из массы немногочисленных прохожих. Я подумал, что он напоминал не адвоката, а скорее наемного убийцу, киллера, говоря на современном русском языке. Киллер предложил зайти в кафе, рядом с которым мы с ним встретились. Милое кафе, в нем подают десяток сортов кофе и прекрасную (во всяком случае, по виду и запаху) выпечку. Там разрешалось курить и довольно быстро и вежливо обслуживали. В этих кафе мне не нравилось одно – чашечка кофе там стоила больше ста рублей. Об этом я не преминул сообщить Роберту Карловичу, причем, довольно злобным тоном. Предложил отвести его в соседнее заведение и угостить пивом в рамках планируемого кофейного бюджета (с деньгами в тот момент у меня было неплохо, со мной рассчитались за статьи об односолодовом виски и культурологических аспектах наращивания ногтей). Сошлись мы, в конце концов, на том, что киллер угощает меня кофе в ароматном кафе.

В небольшом пустом зале мы заняли угловой столик для курящих, и Роберт Карлович предъявил мне бумаги на английском языке, из которых, по его словам следовало, что он – американский адвокат и представляет очень известную американскую адвокатскую фирму. Название фирмы (потом выяснилось, действительно известной) я услышал впервые, о чем я тут же сообщил Роберту Карловичу. Тот не слишком расстроился, а предложил прейти к изложению сути дела.

А суть дела была следующая: в далекой Америке у меня есть очень дальний родственник. Он весьма и весьма состоятелен и носит имя Себастьян Траутман. В отличие от моих предков, которые в давние времена покинули родную Швецию и двинулись на восток через Польшу в Россию, американская ветвь Траутманов направила свою экспансию в направлении Нового Света. Не удивительно, что я не слышал этого имени. С одной стороны, родственник он мне по-настоящему дальний, с другой стороны, человек абсолютно не публичный. И дядюшка этот, прознав, что у него есть молодой родственник – талантливый журналист, проживающий в далекой и снежной России, тут же заочно его полюбил и надумал сделать ценный подарок в денежной форме. Тем более что у племянника сегодня не просто день рождения, а юбилей, как-никак. Четверть века стукнуло.

Любимый племянник сразу же попытался перевести беседу из русла общего и качественного в русло конкретное и количественное. Племянник спросил, какой именно суммой любимый дядюшка хотел бы его облагодетельствовать. И сказано было племяннику, что вопрос этот находится в стадии согласования, и в ближайшее время вступит в стадию утверждения. Но для этого племянник должен предельно честно ответить на ряд вопросов.

Тут на меня накатила острая подозрительность. Полагаю, что обусловлена она была в первую очередь вчерашними алкогольными подвигами. Под влиянием подозрительности я в почтительной форме выразил восхищение безупречным русским языком господина адвоката. При этом упомянул, что мне случалось общаться с соотечественниками, которые уехали в Америку всего лишь несколько лет назад. И у всех соотечественников за это время успел образоваться, если не акцент, то специфический говор. Такой свежеиспеченный американец разговаривает как герой одесского анекдота, если обосновался в местечке типа Брайтон-Бич, или приобретает уж вовсе чуждые моему русскому уху интонации, если взял курс на ассимиляцию и проживает в другом, более англоязычном месте. А, коли господин адвокат, не просто адвокат, а адвокат американский, как мне было сказано выше, то в Штатах он должен был бы прожить не один десяток лет (я знал о чем говорю, поскольку за пару лет до того писал большую сравнительную статью об адвокатских коллегиях, здесь и там). Роберт Карлович ответил как-то невнятно и не слишком убедительно и строгим голосом предложил приступить к моим ответам на его вопросы. Я смирил подозрительность и приступил. А вопрос, в сущности, был один: «Чем бы вы занялись, уважаемый племянник великого человека, если бы у вас оказалось много денег?»

Конечно, мне, как и всякому, случалось размышлять о том, как бы я жил, если бы было много денег. Таким образом, ответная речь, в целом, была экспромтом, но состояла из тезисов, большую часть из которых я уже обдумывал ранее.

Я начал рассказывать о том, что бы я делал, будь у меня крупная сумма денег. При этом волей-неволей делился историей своей жизни и всяческими переживаниями. Лицо адвоката сохраняло строгое и мрачное выражение, но слушал он меня с явным интересом. Когда я заканчивал говорить, он ненадолго задумывался, а потом уточнял: «А если бы денег было ощутимо больше, чем вам сейчас представляется, чем бы вы занялись?» Когда это уточнение возникло в четвертый раз, я понял, что речь может идти об очень серьезных деньгах, и одновременно отчетливо ощутил, что денег этих я никогда не получу. Я догадался, что наша беседа – это просто шутка, или розыгрыш, но совсем не обиделся. Вместо того чтобы обозлиться на мрачного мистификатора, я неожиданно ощутил желание рассказать Роберту Карловичу о себе как можно больше. Уж очень он как-то хорошо меня слушал. Казалось, что унылое выражение его физиономии происходит от сопереживания всяческим моим невзгодам – и тем, про которые я рассказал, и прочим. В то же время сквозь общую мрачность явно проглядывал какой-то оптимизм. Я чувствовал, что господин адвокат верит, что со временем у меня всё будет хорошо. Очаровал меня Роберт Карлович, по-другому и не скажешь.

К нашему общему с Робертом Карловичем удивлению, к тому времени, как он удовлетворился масштабами моих притязаний, мечты у меня осталось всего две. Ровно две мечты, ни больше и ни меньше. Выяснилось, что я очень хочу иметь собственное жилище и неограниченно путешествовать по миру.

Две очень сильных, но, увы, невыполнимых, как мне тогда казалось, мечты. С идеей о собственной квартире я расстался несколько лет назад, когда соотнес стоимость жилья с самыми оптимистичными прогнозами касательно своих доходов. А для продолжительных путешествий, как известно, нужны время и деньги. Время я вынужден тратить на добычу денег, которых, впрочем, не хватило бы на серьезный вояж. К моему удивлению Роберт Карлович дал мне понять, что мои желания абсолютно реальны и вполне выполнимы. Мы договорились о встрече на завтра и расстались.

По дороге домой я попеременно представлял себя то владельцем огромной квартиры, то путешественником, совершающим кругосветку. Перед внутренним взором появлялись самые соблазнительные картины, в которых я менял небольшие детали, стремясь добиться полного совершенства.

Я сижу у себя в квартире перед догорающим камином, вороша красные жаркие угли специальной кованой лопаточкой. Все лампы погашены, и комната освещена лишь неярким светом камина. Время от времени на углях вспыхивает яркий желтый язычок пламени, на пару мгновений озаряющий большую комнату мерцающим светом. За окном морозная зимняя ночь, а у камина тепло, уютно, и приятно пахнет хвойными поленьями. Нет, пожалуй, не поленьями, а хвойным дымком. В руках у меня бокал, в котором перекатывается золотистый шарик очень хорошего старого коньяка. Нет, не коньяка. Более правильно у камина пить портвейн, настоящий портвейн из далекой Португалии. Портвейн, не абы какой, а сорокалетней выдержки. Я такой как-то видел в одном магазине. Удивился, помню, кто его покупает, и подумал, что такой напиток нужно пить у камина. Бокал с портвейном я держу в правой руке. А в левой у меня сигара. Гаванская, конечно же. Нужно будет окончательно выяснить положено ли затягиваться, куря сигару. В интернете представлено два противоположных мнения по этому поводу. А может сигара не гаванская, а манильская? Никогда их не пробовал. Кажется они не такие крепкие, как кубинские и с очень тонким ароматом. В мои мечты бесцеремонно вваливается Траутман-скептик и ехидно спрашивает, знаю ли я примеры, когда неизвестные родственники подарили бы кому-то квартиру с камином. Я досадливо пытаюсь отогнать рационалиста, который мешает моим сладким грезам. Чтобы он от меня отвязался, я говорю, что ни капли не верю в возможность получения квартиры с камином. Но если у меня есть возможность получить удовольствие, мечтая о несбыточном, почему бы этим не воспользоваться? Рационалист высказывает предположение о моем скудоумии. Чтобы он меня не считал идиотом, я должен тут же пообещать, что ни на какое свидание с адвокатом я завтра не поеду. Более того, я не должен ждать его звонка. Вместо этого мне следует прямо сейчас придумать себе какое-то дело на завтра и договориться с кем-нибудь о встрече. А если даже адвокат позвонит, вежливо объяснить, что сегодняшний день у меня занят. И вообще, я достаточно серьезная и занятая личность, чтобы тратить более одного дня на розыгрыш, даже если эта занятная мистификация меня увлекает. Знал Роберт Карлович, чем меня прельстить. Совсем не глупо было со стороны искусителя пообещать мне путешествие по всему миру. Я, наконец, выясню, действительно ли американцы такие тупые, как об этом говорят профессиональные остроумцы в телевизоре. Удивительно, как такая тупая нация сумела построить самую великую на сегодня цивилизацию. В Соединенных Штатах мне нужно будет, конечно, общаться не с нашими эмигрантами, а с лучшими представителями американцев. Надеюсь, у дядюшки найдется возможность свести меня с учеными, литераторами, музыкантами. Хотелось бы познакомиться и с моими коллегами, журналистами. Уверен, что мы бы нашли общие темы для бесед. Конечно, большинство моих статей – это полная халтура. Но несколькими я вполне обоснованно горжусь и с удовольствием покажу их штатовским коллегам. Тут неожиданно откуда-то появился Траутман-скептик и продолжил мою мысль: «Тебя сразу выдвинут на Пулитцеровскую премию и тут же ее вручат, чтоб ты не успел отказаться. Ты же у нас известный скромник! А билет на самолет требуй первого класса, на меньшее не соглашайся. Помнишь, когда из Турции летел, тебя случайно пересадили в салон первого класса. Там тебе понравилось. Ни в коем случае нельзя опускать планку. Только первый класс».

В конце концов, нам с рационалистом удалось найти общий язык. Я пообещал не расстраиваться, когда выяснится, что вся эта история розыгрыш от начала и до конца. А он обязался не слишком сильно мне мешать, когда я вернусь к сладким мечтам о выполнении своих невыполнимых желаний и не напоминать очень часто об этом розыгрыше впоследствии. На том мы и порешили.

Наутро я встретился с адвокатом в том же кафе. Роберт Карлович вытащил из портфеля лист бумаги и попросил меня ознакомиться с документом. Я прочитал соглашение между мной и заморским дядюшкой. Согласно этому соглашению, я не возражал против того, что на моё имя будет открыт счет в одном из известных московских банков. Господин Себастьян Траутман принимал на себя обязательство перевести на этот счет некую сумму в американских долларах. За суммой в цифрах шла сумма прописью. Я не поверил тому, что было написано прописью, и пересчитал нули в той части, где сумма была написана цифрами. Нулей оказалось шесть. Указанной суммой г-н Траутман волен был распоряжаться по своему усмотрению при соблюдении трех условий.