Текст книги "Черный и белый (СИ)"

Автор книги: Lily Punk

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Первое время после родов он подумывал пойти к ней, но постоянно откладывал это, а потом стал обращать внимание на перешептывания слуг о том, как часто королеве прилетают письма с черной печатью, раза в три чаще, чем к королю. Несколько из них он тайно прочитал, и хотя в них не было ничего предосудительного, Эйгон видел между строк настоящую любовь и преданность, на которую он сам вряд ли был способен.

Рутина поглощала его, не выпуская из своих пут ни на минуту, он просиживал задницу на троне часами, выслушивая бесконечные жалобы простого люда, разъезжал по окрестностям, отсутствуя в замке неделями, вел чуть ли не с десяток встреч с лордами, банкирами, главами гильдий и прочими, а когда выдавалась минутка свободного времени, у него в мозгах ничего не работало, и Гриф медленно думал о бренности бытья, все больше впадая в это болото. Когда же он немного приходил в себя, то Таргариен пытался отвлечься, как-то разбавить все это, лишь бы не сойти с ума от тысяч мрачных мыслей, так и норовивших пожрать его изнутри.

Все же, он не был создан для правления, но кто другой сделает все это, если не он? Малый Совет и Арья тоже трудились, не покладая рук, и он прилагал больше сил, не желая их подвести. Часто он думал, что стоило бросить эти амбициозные проекты, что люди никогда не отблагодарят его, даже если он сделает их жизни лучше в сотни раз, а все лорды только ждут момента, чтобы всадить кинжал ему в спину. Семи Королевствам не нужны были просвещение, развитие, улучшение жизни народа, справедливость и суд.

Эта страна не нуждалась в нем.

Он был уверен, что после смерти все его начинания пойдут крахом, а вспоминать о нем будут, как о чудаке, не сладившего с аристократией. В точности, как об Эйгоне V. Еще придумают какое-то глупое прозвище…

Несмотря на показную веселость и легкомысленность, он был другим, но скрывал это, прежде всего, от самого себя. В конце концов, когда ты едва просыхаешь от похмелья, постоянно находишься на иголках, следя за языком, ищешь какие-нибудь сильные эмоции, предаваясь азарту охоты и стычек на грязных улочках, ходишь по борделям и берешь какую-то шлюху, едва ли зная ее в лицо, становится как-то плевать не то, что на окружающих, а на самого себя. Неважно кто ты, король ли, наемник ли, не имеет никакого значения вся твоя жизнь – ты просто растворяешься в этой жиже из похоти, пьянства и охотничьих инстинктов, чтобы на утро вновь беспрекословно и покорно исполнять свой долг честного и доброго правителя. И так, по кругу, день за днем, но и это надоедает, все меньше действует, а забот все больше, и становится невозможно избавиться от навязчивых мыслей о людях, которыми когда-то дорожил, о брате, которого уважал, о дочери, являвшейся единственным лучиком света в этом царстве тьмы, и о жене, которая так близко, но так далеко.

Эйгон думает, что скоро сопьется, попросту утопится в вине, и ему противно от самого себя. Кое-как он пытается выкарабкаться из ямы, слегка уменьшает нагрузку, пытается найти хоть что-то, за что можно цепляться и не впасть вновь в эту агонию. Мысль идти к ней появляется внезапно, и он гонит ее, зная, что жена презирает того человека, в которого он превратился.

Думается, она хотела бы стать женой Джона, такого ответственного и решительного, любимого ей. Нет, она должна была стать его, а вместо этого, ей достался бесхребетный Таргариен, сгибающийся под весом собственной короны, пустая марионетка в руках умелых кукловодов, совершенно никчемный, прямо как Узурпатор…

Да он и есть Узурпатор!

В конце концов, Блекфайры тоже могут стать драконьими всадниками, и никто не может быть полностью уверен в том, что он не является всего лишь самозванцем.

Эйгон и сам не уверен.

И чем он только лучше Роберта Баратеона или своего отца? Пожалуй, умей он петь и играть на высокой арфе, поехал бы на развалины Летнего Замка, да вот нет у него такого таланта.

Лишь боги знают, каких волевых усилий ему стоило заставить себя показаться на пороге покоев жены, где он не был больше года. В то время Гриф постоянно возвращался в стельку пьяным или вовсе не приходил, так что он поменял себе комнаты, не желая беспокоить Арью своими поздними приходами. Он был практически уверен, что она выгонит его и даже не пожелает выслушать, но не прийти не мог, ибо что-то мелкое и непонятное в груди тянуло его к ней, и где-то в глубине души он осмеливался полагать, что она поймет его, простит и успокоит.

Таргариен был готов к любому раскладу, и все шло к позорному изгнанию, но потом из серых глаз женщины, которая была в разы сильнее его духом, потекли слезы горечи и грусти, словно бы окатившие его шквалом ледяной воды. Что-то щелкнуло в голове, и все заботы отпали на второй план, а в голове билась лишь одна мысль:

Она не любила Джона. Все это время, с самого начала, ее сердце и душа принадлежали ему. Арья Старк любила его. Его, никчемного, безвольного, причинившего ей столько боли. А он был слеп, замкнувшись на собственных переживаниях и домыслах, не видел ее чувств.

В тот момент он чувствовал себя лучшим и худшим из людей, любил ее безгранично и ненавидел больше любого другого человека. А на следующее утро он наконец проснулся без пульсирующей головной боли и не выпил лечебного отвара, принесенного слугой.

В его жизни был человек, любивший его, невзирая ни на что, и осознание этого придавало сил не пасть вновь в пучину, из которой он едва вырвался. Эйгон всеми силами пытался доказать, что достоин ее любви, и у него даже начало что-то получаться. Он искренне надеялся, что она примет его полностью и не даст оступиться вновь.

Он никогда не был самым сильным, самым умным, благородным или волевым. Честно говоря, Эйгон знал, что многие считали его неудачником, глупцом, самозванцем или всем вместе взятым, но это не имело никакого значения, пока у него была прекрасная дочь и жена, любившие его лишь за то, что он есть.

========== Черный Бастард ==========

***

С утра на Королевском Тракте валил снег медленно, но верно окрашивал все окрестности в оттенки кристально-белого. Вдалеке возвышались чернеющие пики деревьев и блестела не замерзшая Черноводная, шум которой был единственным звуком, кроме глухого звука копыт лошадей и собственного дыхания, выбивавшегося изо рта клочком белесого пара.

Трудный путь от самой Стены до столицы был почти преодолен, и до города им оставалось совсем немного. Это была самая легкая часть, но чем ближе они подбирались к Королевской Гавани, тем больше ему хотелось свернуть лошадь и ускакать обратно в далекий северный край, являвшийся единственным местом, где он не чувствовал тяжкого груза вины за все грехи, лежавшие на его душе.

Уезжая в прошлый раз, он наивно надеялся, что больше никогда не вернется, но он все еще был Джоном Сноу и не мог просто обрубить связь с семьей. И вот, он вновь едет в столицу на свадьбу своего брата. Было бы смешно, если бы не было настолько ужасно.

Всю дорогу он тщательно обдумывал то, от чего он сбежал больше двух с половиной лет назад. Испытывал ли он все еще что-то к Арье? Джон не хотел врать самому себе. Его чувства к ней были такими же, как тогда, но за это время он научился меньше думать о ней, занятый иными заботами, коих на разведывательных экспедициях и в жизни на Севере было великое множество.

Иногда бывало, что он неделями не вспоминал, но потом, поздним вечером, когда Сноу сидел у камина, выпивая теплое вино, мысли волной накатывали в расслабленное сознание, и он с мазохистским удовольствием отдавался им, воображая жизнь, от которой когда-то отказался. То случалось редко и давало некую надежду, что он не вспыхнет вновь, увидев ее. Джон очень на это надеялся, не желая все испортить. Он не мог взять на совесть еще один грех.

– Милорд! Город впереди!

Воодушевленный голос Атласа вырвал его из мыслей, и, подняв голову, он увидел Королевскую Гавань, казавшуюся сейчас удивительно белой. На фоне города Красный Замок неприятно кровоточил, как свежая рана, мозоля глаза. Из облаков внезапно вырвалась тень, в которой Сноу инстинктивно распознал Визериона. Тот, должно быть, учуяв его, издал протяжный рычащий звук, от которого лошадь Джона тревожно заржала.

Выдохнув, он ударил коня по бокам и опустил взгляд.

Таргариен из него вышел еще хуже, чем Старк.

Во дворе замка их встретил стюард десницы – Хелдон. Распорядившись обустроить им комнаты, он сказал, что его будут ждать на завтраке. Покои, в которые его отвел слуга, были теми же, где он жил раньше. Приняв горячую ванну и переодевшись из походной одежды, Джон направился в Малый Чертог, ощущая волнение от скорой встречи с семьей. На повороте его взгляд зацепился за девочку, бежавшую впереди женщины, тщетно пытавшейся поспеть за ней.

– Не хочу на завтрак! – крикнула она, на секунду обернувшись назад, и вновь побежав в сторону от дверей чертога.

– Миледи, куда же вы?!.

На повороте девочка, должно быть, слишком взволнованная, чтобы видеть хоть что-то, впечаталась в Джона, загородившего весь проход и застыла, явно осознав, что сбежать больше не удастся. Не поднимая на него глаз, она медленно повернула обратно и пошагала к спешившей септе.

– Я передумала, – кинула рыжая девочка понуро, перебив причитавшую над ней женщину. – Пошли уже, – потянув ее за руку, она толкнула дверь, быстро глянув в конец коридора и скорчив извиняющуюся мордочку.

Когда за ними закрылись двери, Сноу вышел из тени и, хмыкнув, пошел ко входу. Эта девочка подняла ему настроение, и сейчас он чувствовал прилив безмятежности и легкости, в котором так нуждался. В зале, куда он вошел, почти не было незнакомых лиц. Сначала мало кто обратил на него внимание, но, когда Джон встал перед главным столом и склонился в глубоком поклоне, все взгляды направились в его сторону. Выдержав небольшую паузу, он поднял взгляд и выпрямился.

– Ваше Величество, рад видеть вас в добром здравии, – произнес Джон, посмотрев на брата. – Моя королева.

– Брат, – встав из-за стола, Эйгон спустился с помоста и обнял его. – Я так рад!

– Мы ждали вас к исходу недели, – сказала Арья, встав рядом с королем.

– Боги были милостивы к нам в пути, – похлопав Таргариена по спине, Сноу отстранился от него и начал вежливо здороваться со всей толпой придворных.

Обменявшись рукопожатиями с лордом Коннингтоном и лордом Тирионом, Сноу поцеловал руку смешно краснеющей невесте Рикона, поздравил того с получением рыцарского звания и собирался пойти за стол, но Санса толкнула его в сторону девушки в черном платье, за спиной которой пряталась знакомая рыжая макушка. После формального знакомства леди Джейн попыталась вывести дочь вперед, но та уперлась.

– …Это невежливо по отношению к твоему дяде, Алис. Поздоровайся с ним, как подобает высокородной леди, – удивительно спокойно произнесла Вестерлинг.

– Он меня уже видел, – буркнула девочка. – Зачем разыгрывать его?

– Разыгрывать? – прыснул в кулак Рикон, с интересом наблюдавший за развитием событий.

– Алис… – пробормотала мать девочки.

– Тебе не нужно никого разыгрывать, – подойдя к племяннице, Арья положила руку ей на плечо и внимательно посмотрела в пунцовое лицо. – Просто поздоровайся с дядей, – склонившись к девочке, она что-то прошептала ей на ухо, на что та робко улыбнулась и все же медленно подошла к Джону, явно чувствуя себя неуверенно под взглядами взрослых.

Поздоровавшись, она уверенно протянула руку, которую Сноу, с самым серьезным выражением на лице пожал, а после, так же принял от нее извинения, пытаясь сдержать смех от деловитости племянницы.

Прошел шумный завтрак, за ним его утащили на семейные посиделки, где, на его вкус, было слишком много шума, который производили дети. Маленький Робб был копией годовалого Рикона, не только внешне, но и крикливостью, а беловолосая Элия была поспокойней кузена, но часто лепетала что-то на детском языке, изредка произнося простые слова, среди которых большинство составляли «мама», «персик» и «Гриф». К нему дети сначала отнеслись настороженно: Робб так и не пошел на руки, а Элия, хоть и пошла, но чуть было не оставила его без бороды, под дружный смех сестер Старк. Теперь он предпочитал издалека наблюдать за ними, решив, что совершенно не умеет обращаться с детьми.

В другой стороне солярия Алис играла с кузенами, леди Джейн и Санса вышли, оставив их, а Рикон ушел еще раньше, оправдавшись тренировкой. Неожиданно сидеть с Арьей оказалось куда проще, чем казалось раньше. Джон раздумывал над собственными ощущениями, но у него не получалось собрать их в кучу и понятно сформулировать. Они говорили о чем-то незначительном, Старк выглядела расслабленной, и это передавалось и ему, но Джон не мог сосредоточиться и, если бы у него спросили, о чем они говорят, он не смог бы ответить. Поддерживая беседу, он просто наблюдал за ней, подмечая детали, жесты и изменения в поведении, коих было слишком много.

Еще на завтраке Сноу заметил явную смену настроений при дворе, да и ему в общих деталях были известны некоторые вещи, но все оказалось куда масштабней, чем он мог предположить. На первый взгляд, все вели себя вполне обычно, но он видел странности в поведении Эйгона, фальшь Сансы, напускную смешливость Рикона и неожиданную женственность Арьи, бывшей самой непривычной для него.

Ей шла эта деликатность, шло материнство больше, чем кому-либо. В отличие от Эйгона, она явно не принимала свой титул в тягость и достойно исполняла обязанности, не выглядя утружденной. Джон смотрел на молодую женщину, сидевшую напротив него, и не узнавал в ней ту девочку из их счастливого детства. Та Арья Старк умерла еще раньше, когда голова Неда Старка отделилась от его тела, но он все продолжал цепляться за нее, так и не воспользовавшись шансом узнать новую Арью. Теперь же было слишком поздно. Не успел он узнать ее прежнюю, как она вновь приняла совершенно иной облик.

Это и пугало его в ней, и восхищало до глубины души. Возможно, обладай он хоть долей ее качеств, тоже смог бы отбросить ненужное самобичевание и честь, что вцепились в него, как стая голодных волков, и грызли душу, заставляя истекать кровью каждую секунду существования. Он любил ее за это. Арья всегда была полна жизни. Он же давно был мертв и, наверное, так и останется до конца дней тем шестнадцатилетним высокопарным мальчишкой, принявшим кинжал в сердце за нее.

Будь это любой другой день, такие мысли вогнали бы его в уныние, но сейчас Джон мог рассуждать о собственной жизни с удивительным хладнокровием.

Да, она была воплощением той жизни, всего того, за что он боролся, чего когда-либо желал, за что умер, и хоть Джон никогда не сможет обладать ей, сейчас он понимал, что так и должно было быть. Это осознание вызывало фантомную боль в груди, но та больше походила на раздражающий зуд.

С улыбкой взяв дочь из рук Алис, она усадила ее на колени и мягко провела ладонью по серебряным прядкам, подведя ложку с пюре ко рту девочки. Некоторое время Сноу молча наблюдал за тем, как Арья кормит маленькую принцессу, чувствуя себя лишним в этой картине семейной идиллии. Элия заливисто смеялась, тянясь к ложке, которую Арья уводила, вырисовывая узоры в воздухе и со смешным звуком вновь поднося их ко рту девочки. И каждый раз Старк хвалила дочь, когда та послушно открывала ротик. То, как она трепала ее по щекам, вытирала лицо салфеткой, игралась и смешливо болтала с ней, было самым прекрасным, что он видел в своей жизни.

– Эли, скажи дядя Джон, – девочка что-то непонятно проугукала, и Старк покачала головой. – Давай. Дя-дя Джон. Джон Сноу. Джон, – она несколько раз повторила его имя, но принцесса продолжила лепетать что-то непонятное. – Эх, милая, могла бы и постараться…

– Персик, – указав на него пальцем, пробормотал ребенок. – Персик!

Джон улыбнулся, умиленно наблюдая за попытками Старк научить дочь произносить его имя. В конце концов, она сдалась и отдала девочку подошедшей нянечке. Устало выдохнув, она прикрыла глаза и отпила немного воды.

– Почему персик?

Его спонтанный вопрос застал ее врасплох, и Арья неуверенно усмехнулась, неосознанно поигрывая салфеткой в руке.

– Она так зовет свое драконье яйцо, – проговорила сестра. – На самом деле, оно больше похоже на солнце. Даже не знаю, откуда она услышала слово «персик».

Хмыкнув на это, Сноу неспешно отпил из своего бокала и потянулся к кувшину с вином, жестом предложив налить и ей, но она отказалась, демонстративно указав на воду в чаше.

– Элия похожа на тебя, – заметил Сноу, поставив кувшин обратно на столик.

– И чем же? – недоверчиво фыркнула Арья.

– Лицом, – видя скепсис во взгляде сестры, он продолжил. – Я видел тебя в детстве, так что мне лучше знать.

– Хорошо-хорошо, – отмахнулась девушка. – Так что? Я жду подробного рассказа про земли вечной зимы.

Он делился с ней рассказами о своих экспедициях на дальний север, которые с удовольствием слушала и маленькая Алис, особо впечатлительно реагирующая на все. Где-то через час септа забрала ее на урок рукоделия, и они остались вдвоем. Еще через какое-то время Джон рассказал все истории, что у него были, и задал пару вопросов сестре, но та отвечала с неохотой и было видно, что ей неприятно говорить о семейной жизни.

Когда она в очередной раз пустилась в описывание политики налогообложения судоходства в Черноводном заливе, Сноу перебил ее, решив задать вопрос, волнующий его с самого утра.

– Ты ведь беременна, не так ли?

Старк застыла на полуслове, встретившись с ним взглядами, и тут же поджала губы, сев ровно в кресле. С минуту между ними проходила безмолвная баталия, которую Сноу, к счастью, выиграл. Отведя глаза, Арья потерла виски и нервно сжала ткань платья, вновь посмотрев на него.

– Что-то не так? – нахмурился Джон, не понимая такой неоднозначной реакции на собственное предположение.

– Нет, – резко произнесла девушка.

– Если я сказал что-то не так…

– Нет. Ты прав, – перебила его сестра. – Я беременна, – она отвела взгляд и быстро встала со своего места, подойдя к окну. – Но мейстер сказал, что плод не доживет и до десятой недели, – бесцветно выдохнула Арья.

– Мне жаль, – подойдя к ней, он замер, не зная, что должен сказать или сделать.

– Никому не говори, хорошо? – тихо попросила сестра, обернувшись к нему. – Ни к чему сеять лишние волнения.

– Эйгон знает?

– Нет.

Он лишь кивнул на это и обнял ее, даже сам не до конца понимая смысл своего поступка. Напряженность медленно ушла из нее, и девушка спрятала лицо, уткнувшись носом ему в грудь. Она не плакала, но Джон все равно ощущал ее боль, которую пытался забрать или хотя бы уменьшить столь неумелой поддержкой.

Что он понимал в материнских чувствах? Тот, кто никогда не видел матери? Тот, кто разлучил мать с сыном, пригрозив тому смертью?

Абсолютно ничего.

Но он слишком дорожил Арьей, чтобы просто так смотреть на ее боль, а понимание того, что она все еще доверяла ему, вселяло приятное чувство тепла в сердце, заставляя его чаще биться.

Когда она немного пришла в себя, Джон ушел оттуда, уже вырисовывая у себя в голове картину происходящего, которая выходила не самой приятной. Давить на сестру с расспросами он не стал, но был еще Эйгон, который, судя по всему, и был причиной столь плохого душевного состояния Арьи.

Честно говоря, пока он слабо представлял, чем мог помочь ей, но стоять в стороне и так и не разобраться в происходящем он тоже не мог. Джон надеялся, что брат будет честен и прислушается к его словам, иначе…

Об этом он предпочитал не задумываться, прекрасно зная, что ни к чему хорошему такая дорога никого не приведет.

Комментарий к Черный Бастард

Жду ваше мнение о долгожданном возвращении Джона Сноу)

========== Падшая Заезда ==========

***

Вино в чаше переливается, словно драгоценный камень, то становясь багряно-красным, то янтарно-желтым от лучей заходящего солнца, пробивавшихся через узкое окно его комнаты. Эдрик смотрит в чашу, не отрываясь, пытаясь увидеть в ней хоть какой-нибудь ответ, отчаянно желает высказать наболевшее, но вместо этого молчит, сомкнув губы и стиснув зубы. Глаза болят от бликов, появляющихся на поверхности жидкости, голова гудит и что-то все громче шепчет:

«Пей».

И он подчиняется этому непонятному голосу, дрожащими пальцами хватается за нагретую металлическую поверхность и опрокидывает содержимое сосуда в глотку, ощущая то, как струйки текут по подбородку вниз, попадают на шею и грудь, пачкая белоснежную рубашку. Поморщившись, он небрежно отбрасывает бокал и зажмуривается, откидываясь на холодную стену.

Вино мало помогает и уж точно не отвечает, но без него не приходит необходимого забвения. Сейчас он, наконец, может позволить себе слабость, а послезавтра он выйдет из белой башни Мечом Зари, самым доверенным рыцарем на службе у короля и королевы, прославленным воином и любимцем народа. А пока Нед может побыть разбитым человеком, может отбросить фальшивую улыбку, от которой сводит скулы, может больше не сдерживать боль, рвущуюся на ружу.

И с чего он только взял, что после признания Арье будет легче? Та ночь была самым лучшим моментом в его жизни. Впервые он делал не то, что должно, а поступал так, как желал, наплевал на все законы и устои, забыл обо всем, просто отдавшись чувствам к женщине, которую любил всем сердцем, наивно надеясь, что она испытывает то же самое.

*Слишком многого он возжелал, слишком высоко вознесся, слишком счастлив был в те месяцы, пролетевшие столь быстро, оставив лишь горькое послевкусие минутного блаженства. Эдрик знал ее больше десяти лет и все это время любил больше жизни, страдал годами, считая ее мертвой, а когда, наконец, нашел, было уже поздно. Его чувства не имели никакого веса пред законами людей и богов, он был лишь представителем заурядного дорнийского дома, не имел за душой почти ничего, кроме фамильного меча, и не мог ни на что надеяться. Особенно, когда она помолвилась с королем-драконом. Это разбивало сердце, но тете Эшаре удалось образумить его, и он почти согласился вернуться в Звездопад, но потом в голову взбрела совершенно идиотская затея о вступлении в Белую Гвардию.

– «Даже если она не станет мне женой, я смогу быть рядом и защищать ее», – так он думал тогда, не представляя себе всю ту боль, которую ему предстояло испытать.

Каждый миг с ней, каждый час, что он стоял у нее за спиной, каждая ночь, проведенная у дверей ее спальни, каждое ее слово, улыбка и взгляд, обращенные к нему, вызывали тупую боль в груди, которая все усиливалась с годами так, что терпеть становилось невозможно.

И он сорвался, больше не способный видеть то, как с ней обращается Эйгон. Ее слезы стали последним аргументом, сломавшим его выдержку, и Дейн высказал все, раскрывшись перед ней, вырвав живое, бьющееся сердце из груди и отдав его Арье.

Он должен был насторожиться тогда, когда она приняла его, должен был понять, что все не могло быть так просто, что она любила короля всем сердцем и не поступила бы так. Но ее прикосновения были столь горячими, а поцелуи дарили чувство блаженства, и рыцарь не мог и не хотел думать, всецело отдавшись в ее волю.

Хотелось верить, что она полюбит его, и он станет ее единственным, что она больше не пустит того глупца в свое сердце, но его мечты развеялись прахом о реальность, в которой Арья продолжала любить Эйгона, несмотря ни на что, и казалась еще более несчастней, чем раньше. Он не был тем, кто мог занять место Таргариена в ее сердце или же тем, кто утешит ее. Арья Старк не любила его и никогда не полюбит – где-то в глубине души Эдрик всегда это знал.

Пожалуй, именно это знание и толкнуло его на признание, ведь он хорошо ее знал. Арья подарила ему себя, сделала счастливым, хоть и ненадолго, попыталась полюбить, возможно, даже веря, в собственную ложь, но Дейн видел ее несчастье и это сводило его с ума.

Эдрик был уверен, что, рано или поздно, Эйгон образумится и вернется к ней и она примет его, знал, насколько больно ему будет в тот момент, понимал, что следовало прекратить все до того, как станет поздно, но просто не мог заставить себя не прийти к порогу ее комнат, не постучать в двери, не сжать ее в объятиях, не прижаться губами к ее губам в отчаянном поцелуе…

Он был слаб. Когда Дейн увидел, как король пришел вечером к ней, он понял, что все кончено. После этого он ни разу не заходил к ней, не заговаривал о них, и она тоже молчала. Лишь изредка Нед видел тень печали и вины в ее взгляде, чувствуя себя ужасным человеком за то, что был причиной этого.

Он держался, как мог, видя их вместе, неся караул у их спален, слушая радостные рассказы Эйгона о том, насколько у них все хорошо, но душа его изливалась кровью, и рыцарь корил себя за то, что познал ее, полюбил лишь сильнее, помешался на ней.

Эдрик был неизлечимо болен, и эта болезнь когда-нибудь сведет его в могилу. Тристан советовал ему искать утешения у других женщин, говорил с ним часами, но это мало помогало. Шрам, оставленный ее любовью, был глубоким и сочился гноем, причиняя ему боль, соразмерную с тем мимолетным счастьем, что он испытал с ней.

Вино не было выходом, но он не представлял существовал ли он вообще. В конце концов, Нед был королевским гвардейцем и не мог покинуть свою службу, разве что, если попросить Эйгона поставить кого-нибудь другого для охраны Арьи. Конечно, это вызовет вопросы, но сейчас его подобные мелочи мало волновали. Уж как-нибудь оправдается скукой – вряд ли король откажет ему.

На следующий день, протрезвев, он подготовился и пошел в зал заседаний Малого Совета, где король часто засиживался за документами. Постучавшись, Дейн вошел, но Таргариен не был тут один: рядом с ним сидел темноволосый человек, одетый во все черное, в котором рыцарь с трудом узнал Джона Сноу. Поклонившись, он сел по предложению Эйгона и оказался вынужден вести вежливую беседу с дозорным, решив пока не говорить о причине своего визита.

От пронизывающего холодом взгляда Сноу становилось неуютно: казалось, тот видел его насквозь, но по разговору он показался Неду неплохим человеком, только вот, избавиться от странного чувства опасности, которое излучал разведчик всем своим видом, не получалось. Таргариен, словно не замечая этого, смеялся и спокойно встревал в их диалог с замечаниями, изредка отрываясь от бумаг, а под конец и вовсе предложил им устроить совместную тренировку, на что оба они отреагировали без особого энтузиазма, но отказывать не стали.

– Впрочем, уверен, что мне не сравняться с самим Мечом Зари, – проговорил бастард, ровно посмотрев на слегка нервного Дейна.

– Не стоит, милорд. Я наслышан о ваших навыках и уверен, что между нами пройдет славная дуэль, – формально ответил Эдрик, не любивший пустые похвалы, а собственный адрес.

– О да, я тоже! – с ухмылкой кинул Таргариен, поставив печать на пергамент и небрежно сложив его в сторонку. – Но я все же поставлю на тебя, Джон, – проговорил он, взяв бокал и отпив из него под недоуменным взглядом младшего брата. – Нед нынче совсем одомашнился. Победит тебя, разве что, в смене грязных пеленок, – сказав это, король, как ни в чем не бывало, похлопал застывшего рыцаря по плечу и рассмеялся его реакции. – Ничего-ничего, у тебя еще будет причина помахать мечом. А так… – подведя Дейна поближе к себе, он задорно усмехнулся. – Ты всегда можешь развлечься на другом поле битвы.

Король рассмеялся громче, и Джон, видя то, как переменился гвардеец в цвете лица, став походить на труп, только что выловленный из реки, неодобрительно кашлянул, глянув на веселящегося братца.

– Так вы охраняете принцессу, сир? Не самое интересное занятие, могу предположить, – попытавшись разрядить обстановку, спросил бастард, но, когда рыцарь уже открыл рот, чтобы ответить, Эйгон вновь заговорил.

– Не принижай его настолько, – ухмыльнулся он, покрутив бокал в руке. – Как бы я над ним не шутил, Нед – самый лучший и верный рыцарь у меня на службе и пост у него соответствующий. Я доверил ему безопасность Арьи, и он уже третий год верно служит ей.

Переведя взгляд с довольного лица брата на Эдрика, он увидел, как тот кивнул, довольно странно отреагировав на слова Таргариена. Как ему показалось, скорее всего, Дейн близко к сердцу воспринял шутки Эйгона, и Сноу не мог винить его в этом – брат всегда умел бить по больному.

– Должно быть, вам с моей сестрой нелегко. Она умеет быть весьма надоедливой.

– Ха! – фыркнул король, опять отвечая за своего гвардейца. – Ты так говоришь потому что не видел их вместе. Умилительное зрелище, – картинно выдохнув, Гриф высоко поднял бокал, приняв театральную позу. – Душа в душу прямо! Ходит за ней, бедный, едва успевает… Они как две подружки – не удивлюсь, если и спят в одной постели, рассказывая друг-другу всякие сплетни и перемалывая мои бедные косточки.

Даже ему это показалось перебором, а что уж говорить о бедном гвардейце, выглядевшим сейчас так, словно он готов был провалиться сквозь землю или же, что более вероятно, хотевшим врезать королю по его бородатой ухмыляющейся морде. К чести Эдрика, он сдержался и даже вполне добродушно улыбнулся, глянув в лицо Эйгона, но Сноу заметил холодный блеск в его глазах и понял, что навряд ли тот просто забудет слова Таргариена.

– «Дейн явно презирает его, но не похож на человека, готового отбросить свою честь из-за пары шуток в свой адрес. Если только нет чего-нибудь еще…».

– Так зачем ты приходил, дружище? Помнится, я давал тебе пару дней отдыха. Неужели ты успел так быстро соскучиться по мне? – сев обратно на свое место, король игриво повел бровями и вновь наполнил бокал вином, не отрывая заинтересованного взгляда с лица рыцаря.

– Вы правы, ваше превосходительство, – коротко кивнул Нед. – Отдых успел меня утомить, и я хотел бы как можно скорее приступить к своим обязанностям, – сказал он, сдержанно улыбнувшись.

Эйгон на это хмыкнул и собирался отпустить парня, но отвлекся на стук ы дверь. Вошедший мальчишка в смешном камзоле передал ему записку, перевязанную полосатой, красно-золотой лентой, при виде которой на лице брата появилось раздраженное выражение. Развязав узелок, он раскрыл бумагу и стал вчитываться в содержимое письма. Листок был маленьким, так что там не могло уместиться больше пары строк, но Таргариен долго пялился в него, мрачнея с каждой секундой все больше и больше. Оба они молчали, не решаясь спросить о том, что же такого прочитал Эйгон, и переглядывались между собой, ожидая хоть какой-нибудь реакции от него.

Резко встав с жалобно скрипнувшего по полу кресла, тот скомкал бумагу и бросил ее в огонь очага, застыв перед ним, словно статуя. Довольно долго он вовсе не двигался и, казалось, не дышал, пока не повернулся к ним, выглядя настолько взъяренным, что Джон с трудом узнал в человеке, стоявшим перед ним, родного брата. Его лицо исказилось, и он медленно подошел к столу, подняв пронизывающий взгляд на Дейна.