Текст книги "Еще один шанс (СИ)"
Автор книги: Лиэлли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Горячие губы коснулись его живота, вспышка…
Вот Син сидит за массивным столом у окна, сосредоточенно хмурясь и комкая в руках клочок бумаги. Иногда он недовольно смотрит в окно, пытаясь поймать ту мысль, что так упорно ускользала от него. Он откидывается на спинку стула, и его темные волосы, тогда еще длинные, рассыпаются по плечам блестящим черным шелком. Тяжелые черные ресницы опускаются, скрывая усталый взгляд. Айлин стоит за его спиной, наблюдая, как ползет по бумаге ровная строчка четкого каллиграфического почерка…
Язык скользнул во впадинку его пупка, и юноша замер. Он так давно этого не делал. Он этого не помнил. Он забыл, как нужно действовать, как отвечать, когда тело трепещет от желания, низ живота сладко тянет, колени дрожат, а голова кружится… Ноги против воли раздвинулись чуть шире, открывая доступ к самым заветным частям тела, и эти жаркие пытливые губы тут же прижались к внутренней стороне его бедра, и снова сознание ослепила яркая вспышка…
– Ох, мой лорд! – Дама с декольте таким глубоким, что порою видно ореолы сосков, кокетливо обмахиваясь пышным веером, бросает взгляд на темноволосого мужчину. – Не согласитесь ли станцевать со мной?
Син не отпускает приличествующих случаю комплиментов, не говорит: «Лейн ³, вы сегодня великолепны». Он холодно кивает и бросает один-единственный тяжелый взгляд из-под черных ресниц, который выражает все: и презрение, и брезгливость, и высокомерие, и усталость, и неприязнь.
«Ты так красив и так холоден, Себастьян… – стоя безмолвной тенью за его спиной, думает Смерть. – Такой недоступный, такой далекий… Кто научит тебя жить, любить? Ты – совершенная, но ледяная статуя… Как жаль…»
Он протягивает руку и невесомо проводит ладонью по волосам лорда, и Себастьян вздрагивает, ощутив потусторонний ветерок, и волосы на его затылке сами собой встают дыбом.
– Син! – Айлин хватал воздух ртом, жадно, большими глотками, когда жаркий рот обхватил его член. – Проклятье!
Он вскинул бедра, но Себастьян держал крепко. Пришлось облизывать пересохшие губы, Бездна! Он забыл, каким острым может быть это ощущение, как же жарко, как сладко, хотелось еще и еще, и волны дрожи подступали к низу его живота, он невольно начал двигать бедрами, подаваясь в этот горячий рот, кусая губы и всхлипывая…
Снова вспышка, и на этот раз он увидел совсем иную сцену.
Синдарилл, обнаженный, лежит в постели, явно после изнурительного и долгого секса, но он не выглядит ни удовлетворенным, ни довольным. Скорее, раздосадованным. Даже не так. Безразличным. Пустой взгляд устремлен в потолок, руки запрокинуты за голову. Он не пытается прикрыться, чтобы скрыть свою наготу, хотя рядом лежит какой-то мужчина. Он что-то говорит ему, шепчет на ушко страстным горячим шепотом, облизывает губы, его пальцы скользят по груди лорда.
Но Себастьян остается равнодушным к этим пылким ласкам, по-прежнему глядя в потолок. Он не сопротивляется, не пытается отмахнуться, но и не отвечает. Молчит. И даже ласковые уговоры и прозвища его не трогают. Мужчина шепчет ему: «Радость моя, душа моя…»
Айлин закрывает глаза, сидя на подоконнике неподалеку от кровати, и отворачивается. Он давно уже наблюдает за Себастьяном и знает его привычки в постели. И прекрасно помнит: чего Син никогда не делал в постели с мужчинами, так это минет.
Громкий стон вырвался из горла, но его, к счастью, заглушил очередной раскат грома. Язык обвел головку члена, и разум просто затуманился. Айлин хрипло вскрикнул, дернулся и обмяк, чувствуя, как из него толчками выплескивается семя. Он был слишком ошеломлен произошедшим, чтобы увидеть, как Син сглатывает все до капельки и подтягивается вверх, запуская пальцы ему в волосы, порочно слизывая с губ серебристые капли… Юноша, тяжело дыша, отвернулся и закрыл глаза.
– Син… – Шепот его хриплый и совсем тихий, но Себастьян услышал.
Он наклонился ниже, поворачивая к себе голову Айлина, и нежно прильнул к его рту. И Айлин ощутил на его губах свой собственный вкус. Он задрожал, приоткрыл губы, впуская горячий и требовательный язык Синдарилла, и жадно ответил на поцелуй, прижимаясь всем телом и постанывая ему в рот. Может быть, он сам и не мог вспомнить, каково это – любить и быть любимым, но его тело помнило. И ноги обвили узкий торс Сина, прижимая его к Айлину теснее, руки обняли за шею, пальцы снова вплелись в черные волосы…
Вспышка за окном, молния, оглушительный грохот, барабанная дробь дождя по окну, и стоны, и крики, и тихие всхлипы…
Себастьян не молчал, вопреки своей привычке. Он что-то шептал ему на ухо, что-то успокаивающее и ласковое, гладил по волосам и прижимался всем телом, чтобы дать почувствовать тепло и надежность своих объятий. Айлин не заметил, как слезы беззвучно скатываются из его глаз, потому что сладость прикосновений его нежного любовника мешалась с горечью воспоминаний, но он не хотел останавливаться. Ласковыми прикосновениями пальцев он массировал затылок Себастьяна, слегка покусывал его нижнюю губу, вовлекая в долгий эротический поцелуй, сводя с ума и заводя еще больше.
Он знал, он помнил.
Я знаю о тебе все, Син.
Другая его рука скользнула вдоль спины Синдарилла, поглаживая и посылая мурашки по телу; не удержавшись, Айлин потерся вновь твердым членом о его бедра, а свободной рукой стал ласкать все чувствительные точки на его теле. Себастьян глухо застонал, отрываясь от него лишь на мгновение для того, чтобы снять свои штаны, и полностью обнаженным вернулся в гостеприимные объятия. Айлин умело играл с его губами, лаская их языком, покусывая и посасывая, чем неимоверно распалял капитана. Вмиг вспомнилось то утро, когда он рассказывал Себастьяну о его собственных привычках, когда заставил ласкать себя у него же на глазах…
«По моим наблюдениям, поцелуи приносят тебе гораздо больше удовольствия, чем любая другая ласка…»
«Если ты задумчив, то всегда подносишь к нижней губе указательный палец. Насколько я понимаю и разбираюсь в людях, ты делаешь это в минуты волнения еще и потому, что это самая чувствительная зона на всем твоем теле».
Себастьян застонал, скользнув ладонями вдоль юного тела, погладил изгиб изящных бледных бедер и провел пальцем вдоль ложбинки между ягодицами юноши. Айлин резко выдохнул, как-то бессильно обмяк под ним, опустил ноги, раздвигая их в стороны, и облизнул свои губы.
«Все будет наоборот, – совсем некстати подумалось Себастьяну. – Не Смерть возьмет меня, но я возьму тебя, маленькое солнышко…»
Они не проронили ни слова, но Айлин раскрылся навстречу его пальцам. Он был расслаблен и спокоен, наслаждаясь каждым мгновением, не морщился от боли, даже если и ощущал ее. Он лишь лихорадочно облизывал свои истерзанные красные губы, хрипло постанывал, откинув голову и закрыв глаза. Золото его волос рассыпалось по подушке так красиво, так дразняще. Себастьян подтянулся вверх, снова прильнув к желанным губам, и стал медленно входить в распростертое под ним в покорном ожидании тело.
То был не Айлин, не Жнец, не Смерть, не вестник гибели, не ангел возмездия. То был просто смертный юноша, такой прекрасный в своей наготе и покорности, такой обворожительный, манящий и все же недоступный даже сейчас, когда так страстно отдавался ему, раскрывался навстречу и принимал всю ту нерастраченную и не предназначавшуюся никому нежность, которую за всю свою жизнь Синдарилл ни разу не проявил…
Покорный, тихий, страстный, гибкий, ласковый и нежный, знавший все его привычки, и с ним было так… как ни с кем еще в жизни. И впервые Себастьян задумался о прошлом своего загадочного темного ангела-хранителя.
Каким ты был, солнце Айлин? Каким ты был при жизни?
Двигаться в узком жарком теле было не просто восхитительно. Но слишком сладко, жарко, так… незабываемо.
– Айлин, солнце…
В ответ – тихий вздох, и за мгновение до того, как Син ощутил обжигающую волну жаркого экстаза, окатившего все его тело, на живот ему выплеснулось серебристое семя юноши. Он хрипло вскрикнул, прижимая к себе гибкое тело, и все так оглушительно взорвалось перед его глазами, что даже грохот разбушевавшейся стихии за окном затерялся где-то вдали…
Айлин, солнце мое…
Комментарий к Айлин, солнце мое…
**¹** Здесь Син намекает на слова Айлина из главы «Смерть и Любовь», где Смерть в ответ на вопрос Сина, почему она так выглядит, говорит: «Этот вопрос лучше адресовать не мне, а самому себе. У тебя весьма интересные вкусы, Син. Я не контролирую процесс Прихода. Когда я появляюсь перед умирающим, то уже автоматически принимаю тот облик, который он пожелал перед смертью».
**²** Туше – прямой укол в фехтовании, выпад в сторону противника. В данном контексте означает «парировал», отбил словесную атаку.
**³** Лейн – уважительно обращение к госпоже, не указывающее на ее сан, ранг и социальное положение в целом.
========== Подари один лишь миг… ==========
Солнечный свет пробивался сквозь занавеси на окнах.
Айлин нежился в чужих объятиях, но чувство тревоги – чего-то неотвратимого – преследовало его, вырывало из сладкого забытья. Тай… Нет, Син! Да, Себастьян… Это в его надежных руках он сейчас находился, к его груди был прижат и его дыхание слышал. Мерный стук сердца, тихое дыхание и ни с чем не сравнимое ощущение защищенности… Он чувствовал себя сейчас таким хрупким, таким уязвимым, как не чувствовал уже много, много лет! Но в то же время знал, что был надежно защищен. Он приподнялся, отмахиваясь от своей тревоги, как от назойливой мухи, и внимательно посмотрел в лицо спящего мужчины. Ресницы длинные, черные отбрасывают тень на бледные щеки; лицо узкое, красивое, с высокими, хорошо вылепленными скулами; черты его плавные, но суровые. Чувственный изгиб чуть полноватых приоткрытых губ манил и притягивал. И Айлин не устоял – склонился и легонько прикоснулся к нему своими губами. Отстранился всего на несколько миллиметров, ощущая горячее дыхание Себастьяна на своих губах. И это ощущение было ни с чем не сравнимо. Он осторожно, стараясь не разбудить его, скинул со лба прядь смоляных волос и коснулся губами виска. Приподнялся на локте, впитывая в себя всю эту красоту и совершенство, не в силах согнать с лица печальную улыбку.
Он был так красив… Лорд Каменное Сердце. Он не принадлежал никому. И еще ни одному человеку не позволил принадлежать себе. Холодный, недоступный, безэмоциональный, равнодушный и порывистый в то же время. Идеальный и недосягаемый. Близкий и далекий одновременно. Черный шелк его волос смялся о жесткую ткань подушки. Айлин ощущал собственнические объятия кольца его рук на своей талии. И каждой клеточкой своего вдруг ставшего способным чувствовать тела он ощущал все почти незаметные изгибы, выпуклости, ямки и впадины жилистого, тренированного тела Себастьяна. Ему нравилось ощущать это. Он скользнул кончиками пальцев вдоль груди и живота Сина, продолжая улыбаться. Но улыбка эта была печальной, горько-сладкой.
Ведь Жнец знал: ему отпущено самое большее – полчаса.
Пожалуйста, я умоляю тебя… Нет, смиренно прошу. Подари мне это утро в его объятиях. Подари мне сладость тех мгновений, когда я увижу улыбку на его губах. Разреши мне видеть, как она расцветает в его глазах. Позволь в последний раз насладиться звуками его голоса… Всего лишь одно утро, всего лишь миг для Тебя, но позволь мне сполна взять этот миг, дай испить мед его поцелуев, нежность его взглядов и шелк его объятий…
Я посмел нарушить Твой запрет, посмел пренебречь собственной Клятвой, но будь милосерден, подари один лишь миг…
– Ты проснулся раньше, – прошептал Себастьян сонно, не открывая глаз.
Айлин вскинул голову. Длинные ресницы Сина лишь немного приподнялись, открывая внимательный взгляд янтарных глаз.
– Да, – просто пробормотал юноша, не зная, что сказать в ответ.
Так неловко… так смущенно… он еще не чувствовал себя никогда. Прикусил нижнюю губу, не зная, что делать и куда спрятать взгляд. Наблюдать за личной жизнью Синдарилла было легко, когда он не мог чувствовать ни возбуждения, ни похоти, ни вожделения, ни гнева, ни ярости, ни других каких-либо эмоций. Но сейчас он не в силах был смотреть в эти внимательные глаза цвета темного золота, когда кожей ощущал всю ночь напролет нежность его губ и бархат его прикосновений. Человеческие эмоции, порывы, сметающие все на своем пути – все это было таким сильным, резким и неожиданным, что Айлин оказался напрочь сметен этим ураганом. Словно плотина рухнула, и река хлынула на свободу мощным потоком.
Пальцы Себастьяна коснулись его щеки с такой ошеломляющей нежностью, что он застыл. Погладив его щеку, Себастьян провел большим пальцем под глазом и поднес свою руку к губам. Он прикрыл глаза, слизывая языком капельку слез Айлина со своего пальца.
– Соленые.
И только тогда Айлин осознал, что беззвучно плачет. Он крепко зажмурился, позволяя еще нескольким непослушным слезинкам скатиться по его щекам. Себастьян сел на постели, взял его лицо в свои большие ладони и прижался лбом к его лбу.
– Ты плачешь, солнце, – прошептал он. – Но солнце должно светить и дарить всем лучи тепла…
– Но солнце само не может согреться, – робко отозвался юноша с закрытыми глазами. – Ему больно… Холодно. И оно беспомощно, как никогда.
– Солнце не одиноко. – Слабая улыбка заиграла в уголках губ Себастьяна, и он тоже закрыл глаза. – У солнца есть луна.
Бессильный всхлип сорвался с губ Айлина, и он зажмурился еще сильнее, не замечая, что слезы уже текут ручьем.
– Луна далеко! – хрипло простонал он. – Син… она далеко… И им никогда не дотянуться друг до друга. Можно лишь смотреть… Можно любоваться, кричать, просить, умолять, но никогда не иметь возможности прикоснуться, дотянуться друг до друга, я… – Он задохнулся и умолк.
– Расскажи мне, – все тем же шепотом попросил Синдарилл. – Расскажи мне, Айлин.
Они сидели с закрытыми глазами, прислонившись друг к другу лбами и шепча едва слышно. Айлин плакал, Себастьян же только прижимал его к себе, не давая отстраниться, держа его лицо в своих руках.
– Мне нечего рассказать. Я все забыл. Я помню лишь… лишь эту ночь, что ты подарил мне, – сглатывая горькие, соленые слезы, солгал юноша.
Смерть никогда не лжет. Но я уже не Жнец. Мгновения свободы, подаренные Создателем. Они как вспышка, песчинка в пустыне, капля в море. И пусть ничто не омрачит этих новых горько-сладких воспоминаний, желанной тоски и сладкой грусти по тебе, Син. Я не оплакивал Лиэта, когда стал тем, кем стал. Но я буду оплакивать Айлина, жившего всего одну ночь, родившегося на твоих губах и умершего в твоих объятиях. Прости меня, Син.
– Син… – шепнул он совсем тихо. – Обними меня покрепче. Поцелуй меня.
И забудь. Потому что я никогда не забуду тебя. А тебе не будет больно, правда?..
Себастьян ничего не сказал. Но Айлин почувствовал, как он прижал его к своей обнаженной груди, как поцеловал в макушку, приподнял его лицо за подбородок и прильнул к уголку его губ. Слегка потерся о них своими, слизал соленые капли и не спеша проник языком внутрь его рта, даря секундное забытье и успокоение своим теплом и нежностью этих минут, которые превратились в его объятиях в благословенную вечность. Айлин так и не открыл глаз. И сладость их поцелуя мешалась с горечью его слез, и это был самый прекрасный поцелуй за обе жизни юноши.
Я был Лиэ, беспечным сыном провинциального лорда, юношей в рассвете лет и красоты.
Я был мрачным Жнецом без прошлого и будущего, холодным и бесстрастным, но все же жаждущим чужих объятий, прикосновений, любви, оплакивающим свою горькую утрату, негодующим на несправедливость судьбы. Уже если по воле богов мне суждено было стать Жнецом Смерти, почему же они, такие милосердные, не отобрали у меня вместе с жизнью и память?!
Я был темным ангелом-хранителем… Нет, всего лишь призраком и тенью. Твоей тенью, Син. В тот далекий, давно забытый вечер, когда я пришел забрать твоего отца, я был заворожен холодностью и пустотой твоего взгляда. Сначала простое любопытство, затем искреннее непонимание, после же привязанность, и сейчас, после той проклятой сделки, за этот месяц… любовь? Но разве могу я, Ангел Смерти, Жнец своих мрачных плодов, полюбить? Неправильный жнец… Какая ирония, Син. Но ты прав. Я бракованный.
Я – ничто.
Неудавшаяся жизнь, разбитое зеркало моей мечты, моих надежд, моих желаний. Мимолетная для Истинной Вечности карьера молодого и неопытного Жнеца, так и не сумевшего отринуть свое прошлое. Ведь у меня, в отличие от других, не было Выбора, ты слышишь, Син? Не по своей воле я стал Жнецом, и именно это сгубило глупую твою Смерть. И вот сейчас… мимолетное падение темного ангела в твои желанные объятия. Думаешь, только светлые небесные создания могут терять свои крылья и нимб? Нет, ты ошибаешься. Знаешь, у меня нет крыльев и никогда не было, я недостоин летать. Я могу лишь ходить по трупам и собирать души, как чистые, так и грязные. Но я потерял то единственное, что у меня было – мою честь, встретив тебя.
Я ангел? О нет, я злобный ночной демон. Ангел – это ты, Син. Кристально чистый, холодный, неприступный, идеальное совершенство в глазах всех.
Ты прав, я лживая, лицемерная Смерть. Я лгал тебе с самого начала. Сделка не моя, а Его. Сделка, заключенная на тебя. Прости, как же алчен и жаден я был до человеческой жизни, что пренебрег твоей. У тебя был выбор? О нет. Я солгал. Я не ожидал, что получится так…
Один шанс за ночь со мной?
Син… Неужели ты продал свою душу так глупо?
Син, я оплакиваю все, что потерял. А потерял я много. Утратил того солнечного, беспечного юношу Лиэта. Мое первое «я».
Я потерял глупую темную личину лживого Жнеца. И его я оплакиваю. Это мое второе «я».
И наконец я потерял Айлина, твой шанс, тот самый, ради которого ты отдал свою душу, чтобы ее же спасти, ох, глупый, глупый капитан… Мое третье и самое дорогое «я». Одну ночь ты принадлежал мне. Одну лишь ночь он принадлежал тебе. Родился в твоих объятиях в ночных сумерках и умер с рассветом нового дня. Сейчас в твоих руках уже не он. Уже ничто. Ничто смотрит на тебя синими глазами, ничто, которое не знает, что его ждет. Ничто, которое оставило в прошлом так много.
Ах, Син, если бы ты знал… Одна лишь ночь была роднее мне, чем целая вечность. Одна лишь ночь, за которую я отдал бы даже свою прошлую жизнь – Лиэта.
И знаешь… Знаешь, что мне больнее всего потерять из всего этого?
Тебя.
– Мне холодно. – Закусив губы, юноша поежился и уткнулся в грудь Себастьяна.
Синдарилл ничего не сказал, лишь прижал его к себе сильнее, зарывшись лицом в белокурые волосы.
– Я замерзаю, – прошептал Айлин.
И от этих слов веяло такой безнадежной тоской, отчаянием и беспросветной грустью, что он сам вздрогнул.
Айлин поднял голову и посмотрел в окно.
– Смотри, солнце встает.
– Да.
– Давай посмотрим?
Себастьян молча поднялся и отнес юношу к подоконнику. Айлин соскользнул на пол, коснувшись холодного камня сначала пальцами, а потом всей ступней. Он повернулся в его объятиях, ощутимо дрожа, по коже его ползли мурашки. Замогильный холод уже дышал ему в затылок. И он не знал, что это значило. Впервые за полтора века он испытывал страх. Страх перед потусторонним.
Если я умру… Если Жнецу предстоит расстаться со своими обязанностями и отдать душу в последний приют… то я хочу…
– Я хочу, чтобы ты знал, Син, – слабо прошептал он, кладя руки поверх рук Себастьяна, обнимавших его за талию.
Синдарилл наклонился к нему, касаясь своей щекой его щеки, но все же не проронил ни слова, ласково обнимая, скользя губами вдоль его щеки, шеи и касаясь нежной и чувствительной кожи кончиками своих ресниц, когда наклонял голову, чтобы обласкать губами впадинку у основания шеи.
– Я ни о чем не жалею… и так надеюсь, что и ты не будешь жалеть.
Себастьян молчал долго, невесомо водя губами по его коже, провел ими вдоль края его ушка и прошептал наконец чуть хрипло:
– Сколько бы раз мне ни предлагали выбор между сущностью Жнеца и человеческой жизнью, я бы отказался от всего, что имел, если бы взамен мог провести одну лишь ночь с тобой, солнце мое.
Айлин едва слышно выдохнул и закрыл глаза, откидывая голову ему на плечо.
Солнечные лучи расцвели на горизонте, небесное светило еще не успело подняться высоко. Они любили друг друга снова, медленно и нежно, не спеша, смакуя каждое мгновение, утопая в ласках, прикосновениях и безграничной нежности друг друга.
Они снова заснули, изнуренные, но умиротворенные.
Все закончилось, так и не начавшись…
========== Тот, кто всегда рядом ==========
А в это же время в своей комнате Рэм маялся от бессонницы, ворочаясь на своей кровати и слушая звуки разъяренной стихии, бушевавшей за окном. Он с детства боялся грома и грозы, и сейчас ему было жутко страшно. Он зажал голову подушкой, но это, естественно, не помогло. Тогда мальчик попытался думать о чем-нибудь другом. Уже привычно ему на ум пришел образ капитана, только почему-то теперь он уже не вызывал такого трепета, как раньше, и мурашки не бегали по его коже, стоило ему представить взгляд этих пронзительных медовых глаз.
Он не удивился, когда вспомнил и Лойта. Ведь этот парень все время крутится рядом с капитаном… И этому парню он обязан жизнью. Рэм представил себе Рыжего Медведя, и почему-то вдруг сердце застучало чуть быстрее. Хотя, может быть, это оттого, что грянул оглушительный гром? У Лойта такие сногсшибательные глаза… Зеленые, сочные, яркие, глубокие, затягивающие… Проклятье! Да еще и в обрамлении этих невероятно длинных густых рыжих ресниц… А голос? Голос басистый, чуть хриплый, низкий… Сводящий с ума? И эти его губы… Большие, мягкие, но, наверное, очень властные? Интересно, каково целоваться с Рыжим Медведем?
О-о-ох… И все это не говоря уже о том, что следует ниже лица… Тело, руки, ноги… Сплошные мускулы! А еще он такой… большой, ну просто огромный, ведь недаром ему дали эту кличку – Рыжий Медведь… Рэм вспомнил тот вечер, когда он стоял у окна своей спальни, прячась за занавески и подглядывая за ночной тренировкой капитана, когда к нему присоединился Лойт… Это было потрясающее зрелище!
Неожиданно в коридоре за дверью послышались гулкие шаги, шум, пьяные голоса… Рэм всполошился и зарылся под одеяло с головой. Снова солдаты праздновали свой недельный отгул. И чего им не сидится в такую-то погоду? Он вздохнул и вздрогнул от неожиданности, когда шум послышался прямо за его дверью и в нее вдруг стали ломиться.
– Эй, Рэм!
– Рэ-э-эм!
– Открывай, братишка, мы пришли к тебе…
– Продолжить празднование! – послышалось пьяное хихиканье.
Рэм только съежился под своим одеялом и заткнул уши руками, по-детски зажмурившись. Может быть, если сделать вид, что его здесь нет, то они сами уйдут?
Но его надежды не оправдались, и пьяная компания продолжала ломиться в его дверь. Рэм вздохнул. Здесь не было никого, кто мог бы его защитить. Ни капитана, ни… Лойта. Комната капитана находилась далеко, на четвертом этаже. Сам же он располагался на втором. Да и вряд ли капитан его услышит, он, наверное, уже давно крепко спит… Да и кричать было бесполезно – из-за этого дурацкого грома его бы никто не услышал. Если только Лойт…
Бездна! Ну же, хватит полагаться на кого-то! Никто ему не поможет, он сам обязан уметь защищать свою жизнь и честь, иначе что за солдат из него? Как он послужит Дайлату?!
И все-таки… когда он поступал сюда на службу, то понятия не имел, что здесь его будут так настойчиво домогаться. Ведь он думал, что это служба, военные гарнизоны, все серьезно, ведь здесь же к войне готовятся, в конце концов! А тут такое… Он всегда хотел увидеть море, а потому решил стеречь морские границы своей родины. И ему здесь очень нравилось… Если бы не эти постоянные, крайне настойчивые притязания.
– Рэм, мы идем к тебе! – взревел кто-то, и за дверью раздался взрыв хохота.
– Уйдите! – вскрикнул мальчишка, и собственный голос походил на мышиный писк.
В ответ снова дикий хохот, дверь затрещала под натиском пьяной швали и наконец поддалась. Рэм пискнул и скатился с кровати, собираясь спрятаться под ней, но не успел. Дверь распахнулась, в комнату ввалилась вся эта гурьба, сопровождаемая отвратительным запахом перегара и кислого вина. Мужчин было четверо. Его схватили за ногу и выудили из-под кровати, куда он успел уже наполовину скрыться.
– Сбежать вздумал, малыш? Мы ведь ничего тебе не сделаем… Ох, какие глазки, какой ротик… Сделаешь нам приятное, по-хорошему отпустим.
Рэм едва сдержался от того, чтобы не заверещать от ужаса. Не так он себе представлял свой первый раз. Неужели его банально поставят на колени? Какой позор… Светлые, помогите! Его и так не особо-то здесь уважают, а после этого… На глаза против воли навернулись слезы, и кто-то из солдат глумливо произнес:
– Ну не плачь, малышка, мы будем нежными…
Снова взрыв непристойного хохота.
Его швырнули на кровать, от испуга Рэм перестал соображать. Он видел перед собой знакомые лица, но вспомнить их имен не мог, в голове все перемешалось от ужаса. Он принялся брыкаться, отбиваться и кричать, но ему заткнули рот потной ладонью. Кто-то встал в изголовье кровати и схватил его за руки, чтобы он не смог царапаться. Другой солдат взгромоздился на его постель, насилу раздвигая длинные ноги и устраиваясь между белыми бедрами. Ночная рубашка, в которой всегда спал Рэм, задралась почти до груди, и краска стыда покрыла его щеки и шею. Слезы катились из его глаз, но он продолжал упорно отбиваться, поджав губы. Попав ногой кому-то в бедро, он заработал смачную пощечину.
– Да что вы делаете! – От обиды Рэм забыл про свой страх. – Перестаньте немедленно! Мы же служим в одной базе, неужели вы попрете Устав?!
– Ты смотри-ка, он про Устав заговорил! – прогромыхал другой. – Ну-ка, ребята, давайте покажем малышке свой собственный Устав…
Лойт лежал на своей постели, рассеянно поглаживая Биби, уютно устроившегося на его широкой груди. Он перебирал гладкую шелковистую шерстку, наслаждаясь этим ощущением. Оно его убаюкивало. Лойт обычно всегда засыпал поздно, только часа через два-три после отбоя. Вот и сегодня своей привычке он не изменил.
Медведь уже почти засыпал, когда Биби неожиданно всполошился и, спрыгнув с его груди на пол, заскребся в дверь.
Лойт сонно сел на край кровати и озадаченно посмотрел на котенка.
– Ну ты чего, малыш? – пробормотал он. – Поздно уже, давай спать…
Но котенок настойчиво царапался в дверь.
Лойт вздохнул и, почесав в затылке, все же решил открыть дверь неугомонному коту. Биби тут же нырнул в приоткрывшуюся щель и умчался. Лойт чертыхнулся. Теперь ищи-свищи паразита эдакого! Как был в одних форменных штанах, Лойт выскочил в коридор, успев только запереть за собой дверь, и заметил, как белая тень исчезает за поворотом на лестницу. Босиком, ругаясь четырехэтажным матом, мужчина помчался следом, обмораживая себе ноги о холодный камень пола.
На лестнице котенка не оказалось. Лойт спустился на второй этаж, его комната находилась чуть выше, на третьем, и увидел, что еще не все солдаты спят. Дверь в одну из комнат была приоткрыта, и оттуда раздавался невнятный шум. Лойт стоял несколько секунд, озадаченно глядя на эту дверь и не понимая, в чем дело, пока до него не дошло – ведь это была комната малыша Рэма!
Уже не колеблясь, Лойт поспешил к полосе света, тянущейся от чуть приоткрытой двери в комнату Рэма. Приблизившись, он услышал чье-то шипение, бормотание, какие-то голоса. Бесцеремонно распахнув дверь, он вошел внутрь и мигом оценил всю обстановку. Да тут и понимать-то нечего! Распростертый на кровати мальчишка с задранной до груди рубашкой, спущенной с левого плеча, и с заплаканными глазами. Рэм уже не кричал, сорвав голос от вскриков, он только целеустремленно и сосредоточенно отбивался, насколько это было возможно в его положении. Он не сразу увидел нахмурившегося Лойта – обзор ему загораживал один из его насильников.
Лойт не сказал ни слова. Едва заметно хромая, он спокойно подошел к кровати и, схватив за шиворот того солдата, что устроился между белоснежных бедер юноши, швырнул его на пол подле своих ног. Пьяный насильник не сразу понял, кто его так откинул, несвязно бормоча ругательства и обращаясь к своим дружкам. Лойт без труда узнал этих гаденышей. Эта компания наиболее часто доставала бедного мальчишку. Рэм, увидев Лойта, сначала подумал, что это еще один насильник по его… тело пришел, пелена слез застилала глаза. Но он, сморгнув их, увидел перед собой лицо Рыжего и вздохнул с таким огромным облегчением, что даже улыбнулся. Лойт улыбнулся в ответ. Оставшихся трех он, не церемонясь, вышвырнул за дверь, а четвертому, что все еще валялся на полу, дал пинка под зад, и тот вылетел прямо в коридор. Даже хромая, он все еще был силен, как бык. Пьяная шваль не могла оказать ему достойное сопротивление, даже если бы и была в трезвом виде. Но они напились до поросячьего визга и едва стояли на ногах, так что Лойту не составило никакого труда вышвырнуть их за дверь. Заперев ее за ними, он прошел к окну и распахнул его, позволяя каплям дождя вместе с ветром ворваться в комнату, чтобы очистить ее от отвратительного запаха перегара. Затем он подошел к кровати и сел на край.
– Ты в порядке? – осторожно поинтересовался Лойт. – Я ведь успел вовремя?
Рэм шмыгнул носом и мигом подобрал под себя колени, натягивая рубашку обратно на плечо. Осознание того, в какой развратной позе только что застукал его Лойт, заставило его отчаянно покраснеть и ожесточенно закивать. Как это ни странно, но ему так не хотелось выглядеть глупо или плохо в глазах этого мужчины. Ему нравился Лойт, и он не хотел, чтобы Медведь думал о нем плохо.
– Лойт… – Он снова шмыгнул носом и натянул свою порванную ночную рубашку себе на колени, подтянув их к груди. – Они сами… Я не… я сопротивлялся, правда… – Он и сам не понимал, почему оправдывается перед ним.
– Все в порядке, парень. – Лойт улыбнулся своей привычной уже для Рэма, открытой и искренней, широкой улыбкой, и мальчику сразу стало так легко на душе. – Я уже все понял.
Рэм снова вздохнул с облегчением и к общей для них обоих неожиданности вдруг разревелся.
Лойт растерялся, ошарашенно глядя на мальчишку.
А Рэм, не в силах остановиться, утирал слезы и шмыгал носом, пытаясь пробормотать несвязные слова благодарности и попросить прощения. Облегчение, что все так хорошо закончилось, что все обошлось, было так велико, что слезы сами побежали ручьем.
Неловко Лойт сгреб мальчишку в охапку и подтянул к своей груди, успокаивающе поглаживая по темной голове.
– Ну-ну, парень, чего ты сопли распустил? – ласково пробормотал он в своей обычной, чуть грубоватой манере. – Все же хорошо, я здесь, никто тебя не обидит, я тебе клянусь…
– Они собирались… они хотели… – всхлипывал юноша. – И если бы ты не успел, они бы…
