Текст книги "Три дня с миллиардером (СИ)"

Автор книги: Лея Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Я задумчиво смотрю на Антона. Вернее, на его профиль, очерчиваемый сумеречными полутонами. Все, что я узнала за эти дни о нем и его отце, деталями паззла складывается в единую картину. Я вижу то, чего не заметили ни Антон, ни Ринат.

– Он не собирается передавать вам свою империю, – озвучиваю я свой вывод.

Изогнув губы в скептической улыбке, Антон бросает на меня беглый взгляд и возвращает его к дороге.

– Я серьезно, – продолжаю я. – Прекрати гонку за власть и увидишь.

– Не уговаривай, я не отменю свадьбу.

Да, доказывать ему что-то сейчас бесполезно. Еще слишком рано. Его помешательство на деньгах и могуществе никуда не делось. Исчезла только тяга к талантливой себя дорого продать Инессе.

– Запомни, Рина, я позволил тебе увидеться с матерью, а не сесть мне на шею, – договаривает он. – Цени это и не злоупотребляй.

Ну и баран!

Я включаю музыку и отворачиваюсь. Пусть дальше верит в сказки и тупит. Потом не раз вспомнит мои слова.

К моему дому мы подъезжаем, когда на город опускается ночь. Нашпигованный машинами двор тонет в свете уличных фонарей. Дома горят светящимися окнами. Антон крутится, не зная, где припарковаться, но в какой-то момент просто тормозит посреди дороги, сдает назад и гасит фары.

– Ладно. – Я отстегиваюсь. – Пешком дойду.

– Стоять!

Он хватает меня за локоть и дергает, прежде чем я открываю дверь. Кивком указывает вперед, и я вижу знакомый черный джип перед нашим подъездом, у которого непринужденно покуривает Клим.

– Мой отец здесь, – говорит Антон.

Я припадаю к окну и, подняв лицо, смотрю на окна нашей квартиры. Мама дома. На кухне. Стоит у окна и жестикулирует, с кем-то возбужденно разговаривая. Она всегда так делает, когда раздражена.

Отпустив меня, Антон блокирует двери, снова заводит машину и разворачивается.

– Нет! Я должна узнать, что он тут делает! – сопротивляюсь я.

– Ничего плохого твоей маме он не сделает. Успокойся, – отвечает Антон, увозя меня от дома.

Скрестив руки на груди, я надуваюсь пузырем. Самое время схватить пистолет и хотя бы треснуть Антона прикладом в лоб.

– Ты подразнить привозил меня сюда? – ворчу, не желая возвращаться в серпентарий. – В аду для тебя наверняка припасен отдельный котел.

– Хочешь узнать, что Льву Громову нужно от твоей матери? Тогда будь ласковее и дай мне время! Хотя бы день. Потом привезу тебя к ней хоть на всю ночь.

– И этот день я должна буду провести в компании Ксюши и Жени? Снотворным меня уже поили, свадебное платье испортили. Что дальше? Жвачки в волосах?

– Каким снотворным? – начинает он злиться, с визгом колес перестраиваясь в потоке машин. Я падаю на его колени от резкого разворота.

– Это не то, о чем ты подумал! – Вернувшись в свое кресло, пристегиваюсь ремнем. – Я подозреваю, что Ксюша что-то подмешала мне в чай. Не удивлюсь, если какую-нибудь дрянь для выкидыша…

– Что?! – рявкает Антон, отчего я вздрагиваю.

– Да-да, я помню, что она очень обижена…

– Черт! Черт! Черт! – На каждом слове этот псих долбит ладонью по рулю. – Не поедешь ты туда. – Он набирает номер и подносит айфон к уху, сворачивая в сторону Москва-сити. – Генрих, организуй парней к Вольской. Круглосуточно… И к дому, и к детскому садику. Бабулю тоже под присмотр. И собаку, если понадобится! – рычит он и бросает телефон на приборную панель.

По моей спине ползут мурашки. От ужаса судорогой сводит даже челюсти.

– Что происходит, Антон? – спрашиваю не своим голосом, охрипшим от липкого страха.

– Вы в опасности.

– Я поняла. Но почему?

Он отвлекается от дороги, пронзив меня взглядом:

– Потому что ты родная дочь Льва Громова…

Глава 16

Антон всегда старается избегать лишнего геморроя. Он не стал бы усложнять себе задачу, выдумывая мексиканские страсти о моем родстве со Львом Громовым. Да и ответы на многие вопросы сами на поверхность всплывают. Например, мне становится ясно, чем заинтересовала Громова моя фамилия. Почему только после визита майора он порылся в моей биографии. Зачем подарил мне кольцо с бриллиантом и оплатил мой штраф. Из-за чего Ксения Вацлавовна вдруг взъелась на меня. Что делал Клим у нашего дома. А главное – причина маминого молчания о моем отце. Рассказывать было нечего: он бандит. Не пожарный, не летчик, не моряк, не космонавт, а преступник. Я бы на ее месте тоже помалкивала.

– Я не хочу в Москва-сити, – говорю Антону, опомнившись, что в его тамошних апартаментах был убит Радик.

– Там все убрали.

– И воспоминания?

– Не думай об этом.

– Не могу.

Сжав челюсти, Антон едва сдерживается, чтобы не наорать на меня. Но не хочу я туда! И так паршиво себя чувствую.

Перестроившись в другую полосу, Антон разворачивается на ближайшем повороте и въезжает на парковку трехзвездочного отеля. На пять звезд, видимо, мне рассчитывать рано. Но это я так, иронизирую.

– Сойдет? – Смотрит на меня, заглушив двигатель.

– Если здесь ты никого не убивал.

– Пока нет. – Он выходит из машины, огибает и открывает для меня дверь. Я уже и не рассчитывала, что от него можно дождаться обходительности.

Вкладываю свои похолодевшие пальцы в его ладонь и чувствую, как вверх по руке взбираются тонкие струйки тепла. Сколько раз он хватал меня, а подобных ощущений не было. Он был моими тяжелыми, колючими кандалами. Сейчас же напоминает оголенный провод – единственное, за что я могу ухватиться, оказавшись над бездной.

– Знал бы, что ты наследная принцесса, с самого начала бы так с тобой обращался, – с кривой улыбкой хмыкает он, взглянув мне в глаза.

– Ты говорил, что Лев Евгеньевич бесплодный, – напоминаю я.

– Я говорил, что он стал бесплодным после ранения, – уточняет Антон и, хлопнув дверью, ведет меня в здание отеля.

На ресепшене оплачивает номер для двоих. Радует, что не для новобрачных, который нам очень рекомендуют, не упустив сладкую фразочку: «Вы такая красивая пара!»

Просторная комната, погруженная в нежный свет приглушенных торшеров, располагает двуспальной кроватью и небольшим диваном. Две тумбочки, кофейный столик, шкаф, туалетный столик с зеркалом и пуф. Отдельный балкон, задернутый легким шифоном, и душевая, отгороженная матовым стеклом. Все просто, но в то же время изысканно.

– Меню и винная карта, – администратор указывает на столик и поправляет вазу с цветами. – Номер для заказа. Наш официант доставит ужин в течение двадцати минут. За исключением мяса некоторых видов прожарки…

– Мы не голодны, – перебивает ее Антон, отдернув штору и открыв балконную дверь. – Оставьте нас. – Вынув из кармана бумажник, достает зеленую купюру и бросает поверх меню. – Убедительная просьба не беспокоить.

– Поняла. – Девушка сминает деньги и быстро уходит, тихонько щелкнув дверным замком.

Я ловлю на себе его сосредоточенный взгляд и инстинктивно обнимаю плечи. Странно это – вдруг узнать, что ты дочь монстра, который едва не стал твоим свекром…

– Так значит, мы с тобой, по сути, сводные? – бормочу, отчего в его глазах загораются угольки бешенства. – Пожениться у нас не получится. А то это уже попахивает инцестом, – нервно усмехаюсь, впервые нащупав реальный повод не выходить за Антона, но вдруг осознав, что я как-то уже смирилась с мыслью быть его невестой.

Антон отходит к маленькому холодильнику и, сев перед ним, перебирает бутылки и жестяные банки. Найдя энергетик, откупоривает и делает глоток, спиной подперев закрывшуюся дверцу. Вытянув вперед одну ногу и подогнув другую, упирается в нее локтем.

– Что ты знаешь о молодости своей мамы? – спрашивает, не спеша делиться со мной своими знаниями.

Я сажусь на край кровати и поправляю подол платья, пытаясь закрыть им колени.

– Мама родом из Томской области. Дедушка умер, когда она еще в школе училась. Поэтому после выпускного мама уехала в Москву на заработки. Накопила денег и перевезла бабушку в Подмосковье. А вскоре я родилась, и мама созрела для учебы. Заочно училище окончила, пока я мелкой была, и вернулась из деревни сюда. Так мы с ней и жили: она работала воспитателем, я училась, на выходные ездили к бабушке.

Антон делает еще глоток, облизывает губы и произносит:

– Деньги, на которые твоя мама перевезла бабушку из Томска, были заплачены ей за аборт. И судя по тому, что ты сейчас здесь, никакого аборта твоя мама не сделала.

Горький ком в горле перекрывает мне дыхание. Глаза начинает щипать. Я нервно тереблю ткань платья, стараясь держать себя в руках. Ведь понимаю, что моя встреча с Громовыми была лишь вопросом времени. Не надо искать виноватых и сожалеть, что где-то что-то пошло не так. Все предрешилось еще тогда, двадцать два года назад, когда мама связалась со Львом Громовым.

– Что ты знаешь об этой истории? – спрашиваю я его же тоном, осмелившись поднять лицо.

– Ты действительно хочешь услышать это от меня?

– Из мамы ни слова не вытянешь, так что выкладывай… братик…

– Не называй меня так, – напряженно морщится он.

– Алика же называет, – пожимаю я плечом и, на секунду задумавшись, улыбаюсь.

У меня есть сестра. Младшая сестренка, о которой я с детства мечтала. Хоть что-то хорошее во всем этом дурдоме.

– Это было пять лет назад, – начинает размеренно рассказывать Антон. – Нахлеставшись на своем юбилее, Лев Евгеньевич излил нам с Ринатом душу. Пришлось ресторан до самого утра выкупать, пока батя так и не уснул на столе. Это был единственный раз, когда я видел в его глазах настолько бездонную скорбь. – Очередной глоток из банки отправляется к нему в рот. – Он рассказал нам историю, в которую мы и верить-то не хотели. Даже не обсуждали ее потом. Ни разу… Еще по молодости, когда полный сил и перспектив Лев Громов только женился на дочери своего чехословацкого партнера, была у него горничная. Хорошенькая девчонка – простая, работящая, исполнительная. Из всего женского персонала только она не клеилась к боссу. Привыкший, что вся прислуга перед ним стелется, Лев Громов с ума сходил от ярости. Буквально задался целью любыми путями влюбить ее в себя. Да так заигрался, что сам втрескался по уши. Ксюша об этом узнала, но ничего не могла сделать. Ее отец к тому времени обанкротился, и только муж мог обеспечить ей роскошную жизнь. Как ты понимаешь, о разводе не было и речи.

– Эта хорошенькая девчонка – моя мама, да?

– Он не называл ее имя. Говорил: «Она… она… она…» Словно боялся произнести и умереть от инфаркта. Она была его любовью и стала крестом на всю жизнь. Исчезла внезапно, будто и не было никогда. Он искал ее, но дом в Томске уже был продан, а сами Вольские как сквозь землю провалились. Да и знаешь, этот рубеж веков… Столько сложностей во всем было. Новые реформы, законы, реорганизации. А тут бац – и ранение. Он тогда в больничке не один месяц провалялся. Врачи сказали, хрен стоять будет, но семечки теперь без зародышей.

– Антон, – прошу я, сморщив нос от его острых выражений.

– Излагаю, как есть, – разводит он руками, допивает энергетик и, смяв банку, бросает ее в мусорную корзину. – Он Ксюше не сказал о диагнозе. Если бы и она от него сбежала, он бы рехнулся. Короче, его выписали, и он решил стать верным, надежным мужем той, что ухаживала за ним. О своей горничной не забывал, но больше не искал ее. В его доме вообще было запрещено говорить о ней, и этого правила придерживались. Пока Ксюша не объявила о своей беременности.

Я подношу ладонь ко рту, чтобы прикрыть отвисшую челюсть. Рано я сестренке обрадовалась.

– Тут-то Лев Евгеньевич и узнал, почему его горничная пропала. Когда пистонов Ксюше вставил, она призналась, что да, изменяла ему. Отомстить хотела за ту шлюшку, что с пузом от них ушла. Призналась, как денег ей отвалила на аборт, как пригрозила убийством, если еще хоть раз ее рядом с Левой увидит. Он ее едва не убил. Клим остановил. Попросил хотя бы над ребенком сжалиться.

– Клим – отец Алики?

– Угум, – кивает Антон. – Ты прикинь, с каким дерьмом живет Лев Громов. Сколько у этого мужика силы духа, раз не хлопнул гулящую жену и помощника, которому свою жизнь доверял. Он им условие поставил, чтобы даже в сторону друг друга не смотрели. Нарочно обрек на сосуществование рядом со связанными руками. Урок преподнес длиной в вечность. Алика, естественно, при рождении автоматом и фамилию, и отчество получила. Никто в семье никогда не поднимал вопрос ее настоящего отцовства. Лев Евгеньевич ее всем обеспечивал, мы с Ксюшей баловали, а Клим защищал и воспитывал. Девчонке просто повезло.

Антон снимает туфли, поднимается с пола и встает в балконном проеме, опершись о него плечом. Смотрит на ночной город, давая мне время переварить услышанное.

– Лев Евгеньевич усыновил тебя, чтобы его империя не досталась Алике. Дело вовсе не в том, что править должен мужчина. Чувство собственного достоинства не дает ему доверить дело всей жизни плоду измены.

– Да. Была бы у него ты, хрен бы он меня из детдома забрал. Он бы боготворил тебя. Ты же его копия по характеру. Следовало раньше понять, кого ты мне напоминаешь. – Антон глядит на меня через плечо. – Когда Генрих накопал на тебя и твою семью, я не придал значения прошлым переездам твоей матери. Я же не знал, как звали ту горничную. Но после последнего визита Беркута в наш дом все изменилось. Лев Евгеньевич готов тебя на руках носить, а Ксюша со свету сжить. Выходит, тот пьяный бред вовсе не был бредом. Оставила твоя мать огромный след в его сердце.

Я мотаю головой. Хочу избавиться от этого наваждения. Хочу сказать, что все это – чистая случайность. Но не визит Льва Громова к моей маме.

– А ты говорил, что любви не существует.

– Твоя мать была единственной слабостью Льва Громова. Я тех времен не застал. Естественно, в моем понимании сложился совсем другой образ отца – человека, получающего выгоду всегда и во всем. Но надо отдать твоей матери должное – она всех нас уделала.

– Она всего лишь не сделала аборт, – вздыхаю я, в глубине души признаваясь самой себе, что мама тоже все эти годы любила моего отца.

У нее не было романов, даже коротких. Иногда по ночам она плакала. Сразу меняла тему разговора, если мы с бабушкой начинали говорить ей о личной жизни. И она утверждала, что я добьюсь всего, чего пожелаю, потому что у меня сильные гены.

Зазвонивший мобильник заставляет нас с Антоном встрепенуться. Поднеся айфон к уху, он возвращается в комнату и, хмурясь, отвечает:

– Да… Да… Понял…

Я встаю с кровати, выпрямляясь перед ним и заглядывая в его лицо. Грудь разрывает от нетерпения. Мне важно знать, что мама в безопасности.

– Это Генрих, – сообщает Антон, скинув звонок. – С твоей бабушкой все хорошо. Оцепили всю деревню.

– А мама?

– Лев Евгеньевич до сих пор у нее.

– И Клим! – срываюсь я. – Любовник Ксюши, который годами копил в себе ненависть к моим родителям!

– Если он и копил к кому-то ненависть, то к самой Ксюше. Она использовала его, чтобы отомстить мужу. Вынудила жить в одном доме с родной дочерью, которая никогда не называла его папой. Поверь, Рина, Лев Громов отдаст жизнь за свою любимую горничную. Она слишком глубоко вросла в него и пустила корни. Ее уже не выдрать. Он знает, что делает.

Стоит Антону сказать это, как снова звонит его мобильник. Взглянув на экран с высветившейся фотографией гордого льва и подписью «Биг Босс Гром», он усмехается, протягивая айфон мне:

– Может, ты ответишь папе?

– Спасибо, воздержусь. – Отодвигаю от себя его крутой гаджет. Мне есть что сказать Льву Евгеньевичу, но не сейчас. Для начала надо освоиться в новой реальности.

Не выпуская меня из поля зрения, Антон отвечает на звонок:

– Привет!.. Нет, мы не дома… Да, я Ксюшу предупредил… Куда-то уехал? – заговорщически подмигивает мне, дразня вожака. – Я бы не отказался быть посвященным в твои дела… Конечно, она со мной… Что за тон? Расслабься, я свое не упущу.

Его последние слова невидимым ошейником ложатся на мою шею. Не затягивают, а просто оплетают, будоража каждый мелкий волосок на коже. Я взволнованно потираю ее и отвожу взгляд в сторону. Пытаюсь зацепиться за что-нибудь интересное, но снова и снова возвращаю его к Антону. Ощущение, словно я плыву без весел прямо к вершине водопада. Еще чуть-чуть – и утону, погибну.

– Сказал, у него дела, – докладывает он, закончив разговор с отцом. – Беспокоится о тебе.

Мои щеки пощипывает. Где-то внутри меня все еще живет девочка, мечтающая о заботливом папе. Резонно, что меня смущает непривычный надзор.

– Да ему медаль дать надо, – хмыкаю. – Надеюсь, мама постарается, отвесит. Прямо по морде.

– Рина, он не знал, что твоя мать была беременна, – оправдывает его Антон. То ли из чисто мужской солидарности, то ли жаждая наших с отцом близких отношений ради власти, которая уже ускользает, как песок сквозь пальцы.

– Ну и хорошо. Вдруг под его опекой я выросла бы бандиткой.

– Без него ты выросла еще хуже, – подшучивает Антон, в своей обаятельной манере изогнув уголок рта.

Необъяснимым образом между нами тронулся лед. Я его больше не боюсь. Наоборот, ищу в нем защитника. Он меня больше не держит в заложниках, а оберегает. Наверное, так и зарождается дружба – на зачатках доверия.

– Душно тут.

Обойдя Антона, выхожу на балкон и сдавленной грудью ловлю прохладный ночной воздух. Почти не освежает, но хотя бы притупляет пульсирующую резь в голове.

Антон выходит следом. Обеими руками опирается о перила и, чуть повернув голову, приваривается ко мне своим гибельным взглядом, засасывает в заболоченную воронку глаз.

– Если хочешь, я все перепроверю.

– Есть ли в этом смысл? – криво улыбаюсь я. Даже не улыбаюсь, просто изламываю губы, ощущая мерзкую горечь на языке. – Или думаешь, Лев Евгеньевич свататься к моей маме рванул? Столько совпадений просто не бывает.

– С твоей одаренностью спотыкаться на ровном месте все возможно.

– Забей. Тебе еще заказчика искать.

– Да я уже нашел его. Завтра точно станет известно, не подвело ли Антошу Громова его чутье.

Он поворачивается ко мне корпусом, и я инстинктивно сжимаю пальцами перила. Молюсь, чтобы не озвучивал имя. Вдруг я знаю этого человека. Еще одного потрясения я не выдержу. Точно в дурку упекут.

– Давай хоть телек посмотрим, – предлагаю я, разворачиваясь к двери.

Антон ловит меня одной рукой за талию и притягивает спиной к себе. Сердце делает тройное сальто-мортале за секунду и замирает. Примерзает к ребрам, а потом плавится, стекая вниз по стенке. Меня парализует в тесных объятиях. Дурманит от мужского запаха, к которому мне пора привыкнуть.

Он склоняется к моему уху и дыханием выжигает на нем отпечаток:

– Ты от меня бежишь или от себя, Рина?

– Антон… – Совершаю безуспешную попытку отнять его руки от моего живота. Зря. Сцеплены намертво. Приклеили меня к точеным мускулам.

Спиной ощущаю, как дергается его сердце в груди. Бешеный ритм каждым толчком посылает обжигающие меня импульсы.

Он плавно ведет щекой вверх-вниз по моему виску. С одержимостью вдыхает запах моих волос. Вновь опускается к уху и шепчет:

– Признайся, Рина, у тебя где-то припрятана моя фотка, и по ночам ты тычешь в нее иголками.

– Ты плохо меня знаешь. Твою фотку я в дыру затыкала еще на первом сеансе. Уже давно перешла на твои волосы. Разве терминатор еще не доложил тебе, что у тебя залысина на затылке?

Засмеявшись, спокойно поворачивает меня к себе и спиной придавливает к стене. Вглядывается в глаза, плотоядно облизнувшись и ладонями ползя к моей пояснице.

– Коза ты, Рина. Я тебе хоть немного нравлюсь?

– Как брат? – стараюсь остановить его, взывая к морали и совести.

– Я неприхотливый. Могу быть кем угодно.

– Оказывается, ты у нас не только псих. Еще и извращенец.

– «У нас»? – Выгибает бровь, сверкнув глазищами. Руки находят цель. Пальцы с мягким нажимом мнут мои упругие половинки, которые находятся пониже поясницы.

Я подтягиваюсь на носках, отрывисто выдохнув, и Антон рывком дергает меня на себя. Кончиком носа трется о мой нос, решив, что мое подскакивание – зеленый сигнал.

– Тронешь меня – я и пожалуюсь папе, – говорю, не дыша. Боюсь. Но в этот раз себя: проклятой тяги, желания получить запретный кайф.

Антон усмехается, не отодвинувшись ни на миллиметр. Мои угрозы его лишь сильнее заводят, пробуждают азартного охотника.

И все же я кладу ладони на его твердые плечи и силюсь оттолкнуть.

– Антон, мне погано из-за Радика. Тебе – из-за Инессы. Но это не предлог сходить с рельсов. Когда все вернется на круги своя, мы не сможем смотреть друг на друга…

– Ты говори-говори, – издевается он, подхватывая меня под ягодицы и занося в комнату. – Я уже привык к твоей нескончаемой болтовне. – Укладывает меня на кровать и своим телом топит в матрасе.

Его глаза мутнеют. Пьяно бродит ими по моему лицу, а горячей ладонью гладит колено, подгибая мою ногу и ловко пробираясь к бедру. Гора напористых, задиристых мышц.

Чувствую, что он уже не подавляет меня. Лишь чуточку соблазняет, давая волю моим собственным желаниям.

– Ты пользуешься моей беззащитностью…

– Если ты беззащитная, то я вообще жертва обстоятельств, – опаляет он мои губы своим дыханием.

Кончик его языка игриво очерчивает мой рот. Меня начинает лихорадить. Лицо вспыхивает пламенем. И стыдно, и приятно.

Мои ладони чувствуют, как напрягаются мужские мышцы на плечах. Позволяю пальцам осторожно обрисовать рельефы через ткань рубашки. Начинаю воровать его сбитое дыхание и тихонько, почти украдкой выгибаться.

Наши губы соприкасаются, пронзив меня сметающим все на своем пути разрядом. Объятия Антона усиливаются. Температура его тела ощутимо повышается.

Я запускаю пальцы в его волосы, перебираю их, добровольно бросаясь на амбразуру. Размыкаю губы, подставляя их для поцелуя – нежного, легкого, шелкового.

Антон крайне аккуратен со мной, хотя я кожей чувствую, как беснуется в нем демон.

Его губы становятся требовательнее. Начинают жадничать. Обрушиваются на меня с дикой алчностью, искушая и подчиняя.

Наши языки переплетаются, вытянув из меня сладкий, протяжный стон удовольствия. Если это то, что по словам Антона должно было мне понравиться, то напрасно я раньше сопротивлялась. Это не поцелуй. Это фантастика, от которой сносит крышу. Перед глазами все плывет. Мысли рассеиваются. Тело немеет, оголяя только самые волшебные точки.

– Анто-о-он, – тяну, отчаянно зацепившись за остатки трезвого рассудка, когда его волшебная точка… вернее, палочка… упирается в мое бедро. – Я не хочу так.

– Как? – Он нехотя отрывается от моих губ и, лениво открыв глаза, смотрит на меня с болезненным разочарованием.

– С горя. Почти то же самое, что по пьяни.

Раздраженно рыкнув, он сползает с меня и падает на подушку рядом. Нервно потерев переносицу, пыхтит:

– Знаешь, ты просто суперзлодейка.

– Я всего лишь не хочу делать это так. Если ты забыл, я напомню – у меня еще не было мужчины.

Звучно выдохнув, он поворачивается ко мне лицом и произносит:

– Черт.

Я поправляю задравшееся платье, пряча от его голодных глаз свои бедра, и натягиваю на себя край одеяла.

– Я и правда забыл. Но целоваться-то с горя можно?

Коротко смеюсь, кивая:

– Можно.

Он охотно залезает ко мне под одеяло и снова находит мои губы своими.

– Тогда держись, Рина. Обглодаю…