Текст книги "Три дня с миллиардером (СИ)"

Автор книги: Лея Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава 19

Без Антона и Льва Евгеньевича в квартире становится тихо. Ни я, ни мама не решаемся заговорить первыми. Она начинает убирать со стола, а я, взяв из холодильника питьевой йогурт, ухожу в комнату. Я не была тут всего несколько дней, а кажется – целую вечность. Вроде ничего не изменилось, но стало чужим. Наверное, потому что изменилась я.

– Катюш, йогурт не еда, – все-таки сдается мама, заглянув ко мне. – Пойдем я тебе нормальный обед разогрею.

– Не хочу. – Сажусь в кресло перед компьютером и тупо пялюсь в черный экран.

Мама тяжело вздыхает, подперев дверной косяк плечом.

– Кать, ну давай поговорим.

– О чем?

– Обо всем. О нас. О Льве. Об Антоне.

– Не хочу.

– Хорошо. Давай о Радике, – предлагает она, вопреки своей неприязни к нему. – Он, наверное, с ума сходит от неизвестности.

– Радика больше нет. – Откручиваю крышечку и делаю глоток холодного йогурта.

– Как – нет? – недоумевает мама.

– Мы его убили и закопали в лесу. – Крутнувшись в кресле, смотрю в побледневшее лицо мамы. Дар речи она начисто теряет. Не хочет верить мне, но помнит же, чем занимается любовь всей ее жизни.

Только дверной звонок спасает маму от истерики, которую я ей гарантирую.

Помня, что за домом следят люди Громовых, я не препятствую маме открыть дверь. Любая подозрительная личность и на километр к нам не приблизится. Хотя появившийся на пороге гость все равно вызывает массу вопросов.

– Добрый день, Елизавета Геннадьевна! – уже хорошо знакомый мне голос лучится бодростью.

– Здравствуйте. Мы с вами знакомы?

– Возможно, вы меня не помните. Я и сам только сегодня понял, почему мне ваша фамилия знакома. Я Тимур Беркутов. Еще когда я был мальчишкой, вы работали у Громовых…

– Тимур! – оживает мама, впуская его в квартиру и закрывая дверь. – Конечно, я вас помню. Глазам не верю. Сколько лет прошло.

Пока мама радостно вспоминает, как Тимур после школы болтался у Громовых, расспрашивает про его брата и как у них обоих жизнь сложилась, я лихорадочно соображаю, что вообще принесло к нам майора. Ладони от ужаса потеют, и пальцы дрожат.

– Чаю, кофе? Пообедаете? – гостеприимно приглашает его мама к столу.

– Нет-нет, спасибо. Служба. На самом деле, я приехал поговорить с Екатериной.

Черт! Он знает, что я дома!

Отставив йогурт, набираю в грудь побольше воздуха и выхожу из комнаты. Майор с победным выражением лица, будто вытянул выигрышный билет, встречает меня довольной улыбкой.

– Мам, позвони, пожалуйста, Соньке. Если она не на смене, пусть придет. Поболтаем.

Сообразив, что тем самым я прошу маму оставить нас с Тимуром наедине, она уходит на кухню и закрывает дверь.

– Проходите. – Я указываю майору на гостиную. – Как же вас пропустили-то?

– Ваш КПП мне не страшен, – улыбается он, входя в гостиную и разглядывая простенький интерьер. – За что вас так охраной окружили?

– Я невеста Антона Громова. Это логично. У него много врагов и недоброжелателей. – Я сажусь на диван и расслабленно кладу ногу на ногу. Нельзя показывать майору свое волнение. Спалюсь. – А вы с лекцией о последствиях за ложные вызовы?

– Вот когда сделаете ложный вызов, тогда и проведу лекцию, – подмигивает майор и переключается на разглядывание маминых статуэток – фарфоровых кошек. – У меня было достаточно времени, Катерина, чтобы собрать картинку воедино. Вот что я думаю: вы совершенно случайно проглотили кольцо, предназначенное другой, а в страхе за свою жизнь согласились стать невестой Антона Громова. Так?

– А вы у Инессы спросите. Она наверняка знает правду, – язвлю я.

Беркутова больше не интересуют статуэтки. Он нацеливает все свое внимание на меня, медленно подходит и, сев рядом на корточки, как-то по-братски тепло берет мои поледеневшие пальцы в свои ладони.

– Катя, – говорит, глядя в глаза, – у твоей бабушки сейчас наш агент под видом соцработника. Здесь я. Если тебе угрожают, скажи сейчас. Я даю последний шанс тебе. И себе.

Я хмурюсь, не понимая, о чем он.

– Дело с Громовыми затянулось. На меня давят сверху. Если я не прекращу, меня лишат погон. Полковник выдвинул последнее предупреждение.

Пять дней назад я мечтала о такой возможности. Выдала бы Антона со всеми потрохами. Сейчас же смотрю на майора и признаюсь самой себе, что полюбила того дурака со всеми его недостатками. Нутром чую, что он может измениться, отречься от соблазнов власти. И шанс я хочу дать ему, а не нам с майором.

– Извините, но я ничем не могу вам помочь. – Вытягиваю свои пальцы из мужских рук. – Я люблю Антона, и скоро мы поженимся.

Беркутов секунду сверлит меня взглядом. Скорее всего, мое решение поставит крест на его карьере или подпортит репутацию. Но о нем я хотя бы не буду сожалеть.

– Если у вас больше нет вопросов, позвольте мне отдохнуть.

Вздохнув, майор встает. Глаз не отводит. Ждет, надеется. Но не получив желаемого, выходит в коридор.

– Бандиты бывшими не бывают, Катерина, – говорит мне на прощание, обуваясь. – Вы могли остановить неминуемое.

Открыв дверь, сталкивается с Сонькой и замирает. Ступает вправо, она туда же. Влево – то же самое. Пока, наконец, не хватает мою растерявшуюся подругу за плечи и не отодвигает, чтобы пройти.

– Ого, какой мужик! – констатирует Сонька, проводив его спину взглядом. – Как медведь.

– Я бы сказала, как танк.

Она переводит взгляд на меня и, широко улыбнувшись, раскрывает свои объятия:

– Ну привет, козявка!

С подругой мне повезло. Такие умеют дружить по-настоящему. Не завидуя и не предавая.

Обнимаемся и чмокаем друг друга в щеку. Не знаю, как выгляжу я в ее глазах, но с Сонькой явно что-то произошло. Слишком ухоженная и счастливая. Новая сумка, туфли. Волосы перекрасила, добавив красных прядей. Кофточку модную купила. Да и шорты эти я у нее раньше не видела.

– Быстро ты вывела неудачный перманентный макияж, – замечаю я, впуская ее в квартиру.

– Забудь! – Машет она рукой, снимает туфли и, оставив сумку на этажерке, достает из нее новый смартфон в блестящем чехле.

– Ты что, богатого папика нашла? – предполагаю я.

– Глупостей не говори. Ты же знаешь мое отношение к романам. Пять сек. Отвечу. – Быстро тапает ногтями по сенсору, отправляет сообщение и здоровается с вышедшей из кухни мамой: – Здрасте еще раз, Лизавет Геннадьевна!

– Отлично выглядишь, Софья! – делает ей искренний и уместный комплимент мама.

– Спасибо! – Подруга убирает смартфон в сумочку и, не дожидаясь приглашения, дефилирует в мою комнату. – Работу сменила. Нервотрепки нет, зарплата есть. Стыдно плохо выглядеть.

– Мам, мы поболтаем, – предупреждаю я, закрывая за нами дверь.

Я и правда прекрасно знаю отношение Соньки к романам. Когда-то все было иначе. У нее, как и у меня, были планы, цели, мечты и желание подарить себя тому единственному, который достанет ей звезду с неба. Все это было растоптано в наш школьный выпускной. Мне пришлось уйти с бала раньше, потому что бабушка плохо себя чувствовала. Я не могла веселиться, зная, что родной человек доставлен на «скорой» в больницу и лежит там под капельницей. А Сонька осталась…

До сих пор думаю, что была бы я с ней – и перепивший Димка Волков, который бегал за ней последние два года, не затащил бы ее в туалет. Ему дали четыре года, а ей досталось изувеченное восприятие мужчин.

Ее реакция на Тимура Беркутова – исключительный автомат. Она не подпустит к себе никого противоположного пола. Со стороны будет восхищаться, чуточку мечтать, но не позволит к себе даже прикоснуться. Потому и заметалась, когда с майором столкнулась. А потом сжалась вся, когда тот ее еще и за плечи схватил. Не удивлюсь, если сердце в груди так и трепыхается от страха.

– И где мы пропадали? – вкрадчиво спрашивает она, заваливаясь на мою кровать.

– Расскажи лучше, где твой макияж, из-за которого мне пришлось взять на себя твою смену и попасть в настоящую задницу? – Я скрещиваю руки на груди, сердито косясь на подругу.

– На тебе платье за пятьсот баксов. Мне б такую задницу, – усмехается она, лопнув пузырь жвачки. – Короче… – Садится в позе лотоса и честно признается: – Не было никакого макияжа.

– Я уже догадалась.

– Не злись, Рин. – Складывает ладони как в молитве и дует губки. – У меня было собеседование. Я не могла его пропустить.

– Правду сказать тоже не могла?

– Тебе бы она не понравилась. – В ее светло-бирюзовых глазах, в которых уже утонул не один десяток отшитых парней, плещется маленькое чувство вины.

– О боже! – Я закатываю глаза. – Ты занялась вебкам-моделингом?

Сонька последние полгода мне с этим «бизнесом» на уши приседала. Меня уламывала вместе попробовать, но я и сама отказывалась, и ее отговаривала.

– Так вот откуда новые шмотки. Хорошо платят?

– Я о таком даже не мечтала, – уже воодушевленнее признается она, не напоровшись на мои упреки. – Разумеется, заработок зависит не только от меня. Кто-то хочет флирта, другие – более раскрепощенного общения. Ценники разные. Сегодня сто рублей, а завтра – двадцать тысяч.

– Судя по всему, у тебя каждый день двадцать тысяч.

– Я небольшой кредит взяла. Себя в порядок привела, белья прикупила, игрушек… – прикусывает губу на последнем слове. Ведь не о плюшевых мишках речь.

– Ох, Сонька! – Я плюхаюсь в кресло-мешок.

– А что делать, Рин? – уже тоскливее говорит она. – Мне скоро двадцать два, а я от мужиков шарахаюсь. В онлайне все по-другому. Они меня не трогают, не делают больно, не причиняют вреда. Они мной восхищаются, еще и деньги платят.

Сонька столько книг по теории секса перелопатила, что я уверена – модель она горячая. Просто мне хотелось бы видеть подругу счастливой где-нибудь на пляже, под руку со своим бойфрендом, а не перед ноутбуком с изображением озабоченного задрота, который гоняет лысого, любуясь ею.

– Обещаю бросить, если будет плохо, – заверяет она меня, заставив улыбнуться. – А теперь рассказывай, что с тобой приключилось?

Не зная, с чего начать, я иду по порядку – с того самого момента, как лучшая подруга попросила меня подменить ее. Рассказываю буквально на одном дыхании, не упуская деталей, пока не дохожу до сегодняшнего утра. Интимную сцену в душе я решаю обойти стороной.

– Ты что-то пропустила, – подлавливает меня Сонька, хитро сощурив глазки. – Переспала с ним, да?

– Нет! – возмущенно выпаливаю я, но щеки-то краснеют.

– Не ври, – смеется подруга, бросив в меня подушку.

– Не вру. Просто… – Обнимаю эту подушку, потупив взгляд и поймав себя не том, что завожусь при жарких воспоминаниях.

– Ты его трогала, да?

– Блин, Сонь, нельзя же так! – Подскакиваю с кресла и щелкаю выключателем. Так заболтались, что уже вечер наступил. – Это тебе не вебкам, а личное!

– Личное не всегда приличное, – подшучивает она. – Ладно, оставим это на потом. Мне бежать пора.

– На работу?

Соньке не нравится, каким тоном я это спрашиваю, поэтому кокетливо выкручивается:

– Тебе бы тоже не мешало поторопиться. Хотя бы на свидание.

– Я под домашним арестом, – вздыхаю я. – Да и никто не зовет. Видишь же, в окна не лезут, не звонят, цветы не присылают.

– Может, у него случилось что-то.

Жаловаться Соньке о том, что я ревную Антона и злюсь его молчанию, мне не хочется. Это мои собственные тараканы, которых надо вытравить.

Я провожаю ее до двери, где беру с нее обещание, что она не потеряется и на днях обязательно снова забежит.

– А с Радиком вы правильно разделались, – шепчет на прощание, целуя меня.

Ей он не нравился не потому, что носил штаны. Она видела то пренебрежение ко мне, которое я не замечала в силу своей увлеченности. Радик был смелым, в районе его уважали, девчонки за ним бегали. Я даже гордилась, что он выбрал именно меня. Не понимала тогда, что выбирать должна была я!

Едва прощаюсь с Сонькой, как в коридоре появляется еще одна близкая мне дама, собирающаяся на выход. В вечернем платье, с прической и макияжем, мама надевает серьги перед зеркалом и просит меня достать коробку с ее дорогими туфлями на шпильке.

Мне не надо растолковывать, куда она так охотно нарядилась. У мамы свидание. А у меня – воспоминания.

Выставляю перед ней туфли и коротко желаю:

– Приятного вечера.

Уйдя в комнату, плюхаюсь в кровать, заматываюсь в одеяло и, отвернувшись к окну, испытываю горькую жалость к себе.

– Катюш… – Мама тихонько входит в комнату и, присев на край кровати, поглаживает меня. – Не обижайся на меня. Я всегда готова поговорить. Только скажи.

– Иди, мама. Лев Евгеньевич ждет.

– Подождет – не облезет!

Я переворачиваюсь, посмотрев на улыбающуюся маму. Что с нее требовать? Объяснений, почему всю жизнь скрывала от меня, кто мой отец? Ей так-то за аборт заплатили. Она меня уберегала.

– Мам, я не обижаюсь на тебя. Правда. Ты иди. За меня не беспокойся. Дом со всех сторон охраняется.

Она наклоняется, целует меня в лоб и, засмеявшись, подушечкой большого пальца начинает стирать с него губную помаду.

– Забыла, что губы накрасила. Теперь у тебя лоб блестит.

Не припомню, чтобы когда-то видела ее такой взволнованной и веселой. Она же светится от счастья.

– Хватит, дыру протрешь, – смеюсь я. – Посвяти этот вечер себе.

Кивнув, мама встает, гасит свет и уходит. Оставив меня наедине с мыслями о том, как я разделаю Антона за то, что бросил меня одну.

Глава 20. Антон

Последний раз такая траурная тишина была в нашем доме после похорон деда Вацлава. Ксюша так же сидела во мраке гостиной, с бокалом крепкого коньяка и тонкой тлеющей сигаретой.

Щелкаю выключателем.

– Выключи, – просит она охрипшим, выплаканным голосом.

Опускает лицо с подтеками косметики под глазами.

Приглушаю свет до ночного режима. Сажусь рядом с Ксюшей, забираю у нее сигарету и тушу в переполненной пепельнице.

– Хватит.

Она дрожащей рукой подносит бокал ко рту и, сделав маленький глоток, криво усмехается. Безотрывно глядит на документы перед собой – целую стопку бумаг со свидетельством о расторжении брака на самом верху.

– Я понимаю, тебе погано, – пытаюсь поддержать ее. – Но хотя бы ради Алики возьми себя в руки.

– Он ушел, – всхлипывает она. – За пять минут собрал чемодан и ушел. Как мне теперь с этим жить?

– Ты знала, что когда-нибудь это случится. – Отставляю ее бокал на столик и беру ее за руки, разворачивая к себе. – Ваш брак давно был обречен. Неужели все эти годы ты надеялась на чудо?

– Иногда он был нежным.

– И вдрызг пьяным? Такими перепихонами, которые наутро не вспомнить, брак не сохранить. Ксюш, посмотри на меня. – Подушечкой большой пальца стираю мокрую дорожку с ее щеки. – Не ушел бы он к ней, ушел бы к другой.

– Я ее уничтожу.

– Тш-ш-ш… – Прикладываю палец к ее губам. – Меня послушай. Ты можешь ненавидеть, презирать их обоих. Но не забывай, что он не оставил тебя на улице. Он отдал тебе все. Этого хватит на беззаботную жизнь и для тебя, и для Алики. Еще и внукам останется. Вряд ли он будет звонить и интересоваться, как у вас дела. Он устроен сложнее. Его не переделать. Остается с этим примириться. Ты шикарная, состоятельная женщина. У тебя взрослые дети и больше нет никаких обязательств. Посвяти ты дальнейшую жизнь себе. Ни ему, ни Алике, ни мне. Для себя живи. Поездки, приключения, курорты, новые знакомства, парни. Ксюш, перед тобой тысячи дверей открылись. Зациклишься на мести – и всех нас погубишь. Причинишь вред Вольским – заставишь его страдать. Но вместе с ними пострадаю и я. Я влюблен в Рину. Хочешь сделать мне больно? Ударь по ним.

Она поджимает губы и зажмуривается. Снова начинает плакать. Выплескивать жгучую обиду.

– Почему он выбрал ее из всех женщин, что у него были?

– А почему ты выбрала его? Сердцу не прикажешь, Ксюш. – Глажу ее по голове и, притянув к себе, обнимаю содрогающиеся в всхлипах плечи. – Я эгоист. Ты знаешь. Поэтому буду манипулировать, давить на жалость. Любишь меня? Забудь о мести. А если нанесешь удар, я никогда тебя не прощу. Она дорога мне. Безумно.

Она молча плачет. Долго. Надрывно. Обкладываясь комочками салфеток. А успокоившись, признается:

– Я знала, что однажды ее ребенок появится в нашем доме.

– Ты же заплатила ей за аборт.

Ксюша отстраняется от меня, смотрит мне в глаза и хмурится:

– Ты правда в это веришь? Вот кем ты меня считаешь? Монстром? Свою мать? – Берет бокал и делает еще один глоток. – Я долго терпела их интрижку. Делала вид, что ни о чем не знаю. Ждала, когда он нагуляется. А потом ее как-то затошнило. Я сама отвезла ее к гинекологу. Беременность подтвердилась. Это был конец для меня. Он смотрел на нее так, как никогда не смотрел на меня. С обожанием. Я была в отчаянии. Рискнула купить ее. Но не аборт. Молчание, исчезновение. Мне было все равно, что она сделает с этими деньгами. Это был исключительно ее выбор. Главное – она их взяла.

– Потому что она в них нуждалась. Лев Громов был в ее глазах не только хозяином и любовником, но еще бандитом и неверным мужем. Деньгам она доверилась больше, чем ему.

– А это уже его проблемы. Никто не заставляет его быть мудаком. По сути, ему повезло, что его любит две женщины. Этот урод не достоин ни одной.

– Почему ты сказала ему, что она сделала аборт?

Ксюша пожимает плечами и опустошает бокал.

– Что мне оставалось? Я была беременна, напугана. Он не дал бы мне ни копейки на ребенка. Да и потом – кто мешал ему разыскать ее и убедиться, не соврала ли я? Никто. Он сам этого не сделал. А знаешь, почему? Он трус. Он боялся правды. Он знал, что он ничтожество, и не смог бы смотреть ей в глаза.

– Не понимаю, – вздыхаю я, запустив пальцы в волосы и проведя ими до затылка. – Тогда зачем ты что-то подмешивала Рине в чай?

– Антон, ты дурак? – Смотрит на меня возмущенно. Подбородок опять дрожит. Вот-вот заревет. Теперь от обиды на меня. – Ты вымотал ее. На нее смотреть было страшно. Я заварила ей свой тибетский чай. Меня тоже от него всегда рубит. Он успокаивающий.

– То есть ты не пыталась ее отравить?

Сам в шоке, что вообще подумал о таком. Ксюша была тем человеком, который своим материнским теплом показал мне, что такое семья.

– Это твоя благодарность? – шепчет она. – Я хоть раз выделяла кого-то из вас троих?

– Да. Меня, – киваю я виновато. – Всегда любила больше.

– По-твоему, я из любви к тебе убила бы твою невесту?

– Ты узнала ее фамилию, резко изменила свое отношение к ней, потом этот чай, Женя.

– Да, мне было тяжело. Я смотрела на нее и вспоминала боль, которую мне доставили ее родители. Я не мировая мама, Антон. Я человек, которому тоже бывает плохо. Конечно, мне стало сложнее общаться. А еще обидно, что вы выбрали платье без меня. Признаюсь честно, это я подослала Женю пролить на него кофе. Чтобы следующее вы уже выбирали со мной. Только я просила ее помириться с Катериной. Не хотела враждующих невесток. Всегда мечтала с ними вместе по магазинам ходить, по театрам, по выставкам, по салонам. Они были бы вырваны из родового гнезда. Я бы заменила им маму.

– Черт, мне так стыдно, – фыркаю, не в силах поднять лица. – Я был уверен, что вы с этой рыжей спелись.

– С кем? Я едва сдерживалась, чтобы не всечь ей. Никогда бы не подумала, что Ринат такую змеюку в дом приведет.

– А чего обнималась с ней?

– Ради Рината. Какой бы выбор вы не сделали, он ваш. Мое дело маленькое – принять его и смириться. Налей еще! – Протягивает мне бокал и указывает на бутылку.

– Может, хватит?

– Наливай давай. Хочу, чтобы от похмелья было хуже, чем от развода. Потом отойду, соберусь и рвану с Аликой куда-нибудь на море на все оставшееся лето.

– Такой настрой мне нравится, – улыбаюсь я, плеснув пятьдесят граммов в бокал.

В гостиную спускается Ринат. Потирая шею, берет посудину из бара и ставит на столик.

– Мне тоже налей глоток. Алика проснулась, – сообщает устало и смотрит на меня. – С тобой хочет поговорить. Ты только не ругай ее.

– Не учи меня, а! – рыкаю, подвинув ему бутылку. – Сам нальешь. За Ксюшей присмотри.

Пожав ее тонкие пальцы, встаю с дивана и ухожу наверх.

Дверь в комнату сестры открыта. Ее вообще закрыть теперь невозможно. Нужно новую ставить. Эту уже не отремонтировать.

Ковер убран, постельное белье заменено. В комнате пахнет лекарствами. По телеку идут мультики.

Алика с перевязанной до самого локтя рукой сидит в подушках на кровати и хрумает чипсы.

– Выспалась? – Сажусь на край кровати и беру ее за руку. – Повезло, что крови мало потеряла. Сейчас бы в больничке лежала. С переливанием.

– Антон, прости меня. – Переводит на меня виноватый взгляд. – Этого больше не повторится, обещаю.

– Очень на это надеюсь, иначе ремнем пороть начну, – смеюсь я, поглаживая ее пальчики. – Не парься, сестренка. Сейчас всем гадко. Ксюша тоже с ума сходит.

Алика вздыхает, закатив глаза. Она еще не готова простить мать за обман.

– Она тебя любит, – уверяю ее. – Просто когда-то она пережила сильное предательство и совершила одну-единственную ошибку из-за той боли. Это не говорит, что она плохой человек. Она мать. Она свою жизнь за любого из нас отдаст.

– Не вижу ее тут, сидящей у моей кровати.

– Она немножко перепила. Утром отоспится и придет. Ты лучше пока подумай, куда отдыхать поедете. Генрих все оформит, забронирует, билеты сообразит.

– Отдыхать? – Округляет она глазки.

– Вам с матерью надо провести время вместе. Подальше от всех нас. Наедине. На парнях в плавках посмотрите, ягодицы, кубики обсудите, в море поплаваете, курортные романы замутите.

Алика смеется и протягивает мне руки, просясь в объятия.

– Я тебя обожаю, Антошка, – выдыхает, прижавшись к моей груди.

– А я бы тебе с удовольствием по мягкой попке надавал.

– Кстати, – отстранившись от меня, удивленно выгибает бровь, – а ты почему здесь?

– В каком смысле? Меня из дома вроде никто не выгонял.

– Я выгоняю! Почему ты не с Риной? Кто так делает, Антон? Упустишь ее сейчас – и с годами превратишься в подобие нашего отца. В бесчувственную скотину. Дома Ринат, Демид, Клим… – произнеся последнее имя, прикусывает язык. Естественно, Ринат ей обо всем рассказал. Алика в курсе, кто ее биологический отец. – О нас есть кому позаботиться. Езжай к Рине и добивайся ее всеми путями. Только цветы хотя бы купи, – улыбается, зная, что ухажер из меня тот еще. – И не две гвоздички.

– Куплю, – обещаю ей, целую в кончик носа и отправляюсь к своей блондиночке, даже не переодеваясь.