Текст книги "Идеальный кадр (СИ)"
Автор книги: LeaLisova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– В нашей семье это тоже норма, – ответил Джон, вернув возможность говорить, как нормальный человек.
– Вот так мне уже нравиться, – с восхищением отозвался Беллами, довольный ответом парня.
Его глаза мгновенно засияли счастьем. И Джон залип на них. Кажется, они сверкали ярче, чем раньше. Как будто, Беллами и вправду обновился. Вроде бы тот же Блейк, что и был до расставания, но в то же время другой. Джону нравился и прежний, и этот – он всё равно остается родным сердцу. Джон видел эти глаза, и чувство своего предательства с чувством вины перед парнем постепенно иссякали. Ведь совершенно счастливый Беллами перед ним и держит его за руку.
– Я забыл тебе ещё кое-что сказать. Должен был это сделать ещё давно, но мы же уже выяснили, что я тугодум. И всё-таки лучше поздно, чем никогда. Я люблю тебя, Джон.
– Контрольный выстрел в голову?
– Да. Чтобы ты окончательно растаял и простил меня. Хотя это ещё не всё. У меня для тебя подарок, – Беллами достал фотокамеру из рюкзака и протянул её Джону. – Как первый шаг к восстановлению прежней жизни.
– Ты знаешь… – всё, что мог выдавить из себя Джон от изумления.
– Да, я тебя без камеры не воспринимаю. Без неё ты не мой Джон, – отшутился Беллами. – Я не особо в них разбираюсь, поэтому я задолбал Атома, потянув его в магазин. Мы долго выбирали. Надеюсь, тебе подойдёт такая.
Джон осторожно взял камеру, касаясь рук парня, и замер на месте. Не хотелось разрывать прикосновение.
– Сделаем фото? – спросил Блейк. – Вот этого самого фонаря. Под каким ракурсом ты его фотографировал?
Беллами не ждал ответа от зависшего парня, он встал сзади него, прижался поближе и сказал:
– Делаешь фото ты, а я наблюдаю.
Джон посмотрел на фонарь через объектив, а Беллами обнял его сзади, и был очень близко. У Мёрфи всё ещё дрожали руки. Беллами, заметив это, обхватил их своими, зафиксировав камеру. Щелчок, и снимок отобразился на экране. От этого звука у Джона сорвало последнюю опору его терпения. Слеза потекла влажной дорожкой по щеке. Джон даже плохо видел снимок и не пытался разобрать его, или проанализировать свой профессионализм. Да и в снимке не было ничего особенного – просто фонарь. Но эмоции у парня зашкаливали: это ностальгия о его жизни фотографа; это нервозный мандраж от близости Беллами и от разговора до; это чувство любви в перемешку с болью; это облегчение и одновременно тяжесть – что к чему, не разобрать.
Беллами посмотрел на снимок и прокомментировал:
– Не плохо для первого совместного снимка, правда? Будет ещё лучше, я уверен.
Джон развернулся к парню лицом и прижался к нему как можно ближе. Он крепко обнимал Блейка, уткнувшись лицом в его шею. Тепло от его тела, запах и приятная гладкая кожа – всё это так реально, совсем не похоже на иллюзию. И это то, что он уже не рассчитывал никогда ощутить. Он думал лишь о том, сможет ли когда-нибудь вернуть хотя бы какое-то общение с парнем, чтобы жизнь не была пустой. И он сомневался, что Беллами простит его хотя бы настолько, чтобы вернуть дружеское общение, или даже не дружеское, а просто общение – не близкое. Но то, что случилось сейчас, Джон и в мечтах представить не мог.
В миг абсолютно всё в этом мире стало неважно. Джон даже не помнил, что вокруг них существует какой-то мир. Для него существует только этот – где он находиться в объятиях Беллами; где открыто плачет от переизбытка чувств и от счастья, которое не до конца ещё осознал; где есть любовь, побеждающая все невзгоды и меняющая их жизни. И этот миг хотелось задержать; не отрываться от Беллами; вот также, как и сейчас чувствовать себя нужным и любимым, и дарить ему такое же чувство. Не хотелось бы думать, что это может быть недолговечно. Больше нельзя такого допускать, больше он просто не выдержит.
***
В Монреале погода заметно прохладнее, чем в Ванкувере. Но несмотря на это, было очень солнечно. Это немного спасало. Если бы было ещё и пасмурно, можно было окончательно погрязнуть в уныние. В этом городе было неприятно находиться, Джона словно что-то вытесняло отсюда. И было понятно почему. Он всё-таки прилетел сюда на не самое приятное мероприятие в своей жизни – на похороны отца. Идти туда совершенно не хотелось. Как только Джон вышел из самолёта, сразу же захотелось сесть на обратный рейс. Пришлось силком заставить себя выйти из самолёта, а теперь приходиться заставлять ехать домой.
Джон чувствовал странную вязкую тяжесть внутри, от которой не отделаться. Сложно было поверить, что, придя домой, отца он там не обнаружит. Его отец был человеком, который, казалось, не мог быть слабым, не мог ничем серьёзным заболеть и даже умереть. Головой-то Джон понимает, что мог, как и все люди. Его отец – тоже человек. Вот что удивительно! Обычный человек! При жизни он слабо напоминал человека с чувствами, со своими слабостями и с переживаниями о чём-либо. Была лишь жёсткая выправка, бесконечная занятость и табу на слюнтяйство. И как он позволил себе умереть? Как это он позволил инсульту отнять у него всё? Такая ироничность не спасала от тоски, но немного разбавляла её.
Здесь всё так же, как пять лет назад. И от этого ещё более тоскливо. Джон и сам не знал зачем прилетел сюда, если он так сильно этого не хочет. Ведь он отказался в начале, но он всё же здесь. Может быть из уважения или решил, что не должен быть настолько хреновым сыном. Опять он не может понять самого себя. Возникает вопрос, а стоит ли?
Он сидел на улице возле кофейни в ожидании кофе. Он мечтал остаться возле этой кофейни на весь день, а потом уехать в Ванкувер назад, и не видеть похоронной церемонии, не видеть мёртвого отца и живую мать. Здесь было очень одиноко. Ибо в памяти всплывает время, прожитое здесь, когда Джон всегда ощущал себя одиноким. Каждый раз, возвращаясь сюда, Джон ощущал это одиночество кожей. В прошлый раз, когда был здесь с Эмори, и в этот раз тоже.
В его уныние вторгся Блейк. Он пришёл с двумя чашками кофе из кофейни и протянул одну Джону со словами:
– Такого как ты просил нет. Они сказали, что не готовят кофе с цианистым калием. Поэтому я взял обычный американо. Устроит?
– Хоть что-то, – ответил Джон и взял свою чашку.
– Жаль, что я не успел познакомиться с твоим отцом, – сказал Беллами и сел рядом с парнем.
– А мне нет.
– Всё так плохо?
– Я бы не хотел, чтобы его грязь коснулась тебя. Поэтому, это более, чем удачный исход.
Беллами молчаливо глотнул кофе и лишь о чём-то задумался. Он был слегка ошарашен ответом.
– Ты, наверняка, не понимаешь меня, – продолжил Джон, глянув на парня. – Возможно, я выгляжу тварью. А может быть, так оно есть. Но мне пофигу. Единственное, что не пофиг, так это то, что ты это видишь, что это всё-таки касается тебя, и ты видишь меня в таком неприятном свете. Но я даже не смогу это скрыть. И считаю, что это не нужно. Ты честен со мной, теперь черед за мной. Ты сам этого хотел, считай напросился, а я предупреждал.
– Я не осуждаю тебя, Джон. Я не знаю эту часть твоей жизни. Ты мне её так и не открыл.
– Потому что не хотел, чтобы ты видел меня таким ужасным. Это нелюбимая моя сторона. Она проявляется только по отношению к ним. Поэтому я надеялся её скрыть. Но она настолько сильная, что даже сейчас я не горюю, как должен это делать нормальный сын. Мне может тоскливо ужасно, есть съедающая грусть, но это как потерять дальнего родственника.
– Ты скорбишь. Каждый это делает по-своему, – ответил Беллами.
– Если ты любил родителей, тебе было реально плохо. Это повлияло на всю твою жизнь в дальнейшем. По сравнению с тобой я чувствую себя бессердечным.
– Самообман. Ты построил мнимую бессердечность сам, чтобы не расчувствоваться и стоять крепко.
– Только это почему-то не работало с тобой. Когда мы расстались.
– Со мной тебе нет нужды прятать чувства. Это ведь тебе и было страшно? Ты привык, что люди, которых ты любишь, причиняют тебе боль. И ты закрываешься от них. А со мной было по-другому.
Джон впервые задумался над тем, что его взаимоотношения с семьёй могли зародить в нём этот ебанутый страх чувствовать себя ненужным. Этот самый страх помешал их отношениям с Беллами. Недоверие и неуверенность, которые исходили из глубокого прошлого. Джон не верил, что его могут полюбить, потому что даже собственные родители не любили его. Но Джон надеялся, что больше эта фобия не вернётся и никогда не помешает ему. Что жизнь ему предоставила болезненный, но очень поучительный урок. И теперь Джон не совершит подобных ошибок, а будет верить Беллами и сможет всецело отдаться его любви. И что он, действительно, навсегда отдалиться от своей прошлой жизни; от своей старой «семьи», воспитание которой мешает ему быть счастливым.
***
– Мне страшно, – тихо произнёс Джон, белый как мел, дрожа от нервозности, перед дверью церкви, где уже началась панихида.
– Я с тобой, – ответил Беллами и крепко сжал его руку.
Это казалось нереальным – пересилить себя и войти внутрь. Джон просто не мог заставить себя это сделать. Как с собой бороться он тоже не знал.
– Я не могу, – хрипло выдавил из себя Мёрфи. Его глаза судорожно бегали по двери, а упрямый ком в горле невозможно было сглотнуть. Единственным спасением был Беллами. Джон не знал, как бы он справлялся, если бы того не было сейчас рядом.
– Пересилив себя сейчас, сделав этот трудный шаг вперёд, ты избавишь себя от угрызений совести на всю жизнь. Как мы уже выяснили, наши внутренние проблемы мешают нам жить и строить будущее. То, что ты чувствуешь – это боль. Не страх и не тоска, а боль. И она должна быть. Не прячься от неё. В данной ситуации она более чем уместна. И ты не будешь лишнем, ты не будешь один – я буду с тобой. Всегда.
Джон не стал размышлять, чтобы не останавливаться, он зашёл внутрь вместе с Беллами.
Уже всё началось. Они сели на последние ряды, где собираются знакомые умершего. Мама была где-то на первом ряду, но Джон её не находил взглядом. Первый ряд – ряд для семьи и родственников, был полупустым, но Джон не решался, опоздавши, пойти через весь храм. И он не решался сейчас встреться с матерью лицом к лицу.
Он увидел ее только, когда процессия была закончена. По пути до кладбища, она всё-таки заметила сына издалека и лишь задержала на нём взгляд на доли секунд, а после продолжила свой путь. Джон не увидел в этом взгляде каких-либо эмоций, но его нервы стянуло от напряжения.
После похорон все пришли на поминальный обед в дом скорбевшей семьи. Джон вместе с Беллами просочился мимо них в гостиную – просторную комнату с большими окнами, через которые проникало много солнечных лучей. Джон сел на диван и пытался перевести дух от произошедшего. Внутри его странно колотило, словно он подхватил какую-то инфекцию и его охватил озноб – так это ощущалось. Но снаружи он выглядел только подавленным, и никаких признаков заболевания.
– Ты не пойдешь к остальным? – спросил Беллами.
– Нет. Не хочу… не могу.
Беллами сел на пол перед ним, и взял его руки в свои. Джон сразу же направил взгляд на него, вырывая себя из размышлений. У него все ещё не проходило чувство нереальности происходящего. Словно он нарисовал себе в воображении Беллами, и разговаривает вроде как с ним, а на самом деле сам с собой. Как бывает у одиноких детей, когда они создают воображаемых друзей и верят, что они настоящие. Благо, у Джона такого в детстве, насколько он помнит, не было. Но сейчас он создал себе воображаемого парня. Что ж, очень удобно. И вроде как не один, и в тоже время не предоставляешь ему никакой опасности, не задалбываешь своими заскоками, и не втягиваешь в неприятности – всем хорошо. Особенно хорошо психотерапевтам – им прибавилась работёнка.
Правда, Джон больше склонялся к тому, что это всё-таки настоящий Беллами перед ним. Просто его мозг долго переваривает информацию. Блейк слишком спонтанно вновь объявился в его жизни. Это в общем-то в его духе. Но в этот раз ещё более неожиданно и резко он снова был рядом, как ни в чём не бывало, снова стал родным, и любящим. Джон, с тех самых пор, как в его жизнь вторгся Беллами и завладел ею, вообще не может контролировать происходящее. Он в этой жизни, как носок в стиральной машинке, просто колдыбасится в быстром круговороте, не успевая ничего понять. И с Беллами так всегда, пора бы уже привыкнуть. Но Джону пока ещё трудно быстро адаптироваться к такому скоростному режиму его парня, который очень резок на поворотах. Но по крайней мере, Джон больше не боится, что его снесёт с дороги. Он принял то, что таков темп жизни его парня, так он живёт и к этому Мёрфи теперь готов. Они просто как два разных мира, которые уживаются друг с другом, найдя точки соприкосновения. Беллами давно пустил его в свой мир, а теперь это должен сделать Джон – тогда и произойдёт полное неразрываемое воссоединение.
– Помнишь, когда мы делились с тобой сокровенным, показывали свою изнанку друг другу, и ты мне рассказал о катастрофе своей жизни? – начал Джон. – Я тогда слукавил на счёт себя. Раскрыл не то, что следовало. В общем, как и всегда, сыграл нечестно.
– Ты хочешь мне что-то рассказать о себе? Можешь сделать это когда посчитаешь нужным. И я ни к чему не принуждаю.
– Я не могу больше откладывать честность с тобой на потом.
– Тогда не откладывай. Я готов тебя выслушать.
– Это сложно. Помоги.
Беллами сжал его руки сильнее и наклонился к ним, чтобы поцеловать. Тёплые губы нежно коснулись ладоней. От этого невинного жеста у Джона кровь ударила в голову. После Блейк направил проникновенный теплый взгляд на парня. В этом взгляде было столько тепла, света и любви, что он мог поставить на ноги, и спасти от любой болезни и от любого горя.
– Я буду любить, чтобы там не произошло, – произнёс Беллами. – И я хочу знать тебя. Любым: добрым и злым, благородным и провинившимся, сильным и слабым. Когда любят, не перебирают за какие заслуги, черты характера или поступки – а любят, и принимают всего и сразу. Твои слабости я люблю точно также, как и сильные стороны.
От этих слов по телу Джона пробежались невидимые мурашки, глаза заблестели влажностью, а мысли снова пришлось собрать воедино, чтобы иметь возможность соединять буквы в слова, а слова в предложения.
– Когда-то мои родители во мне души не чаяли. Если быть точнее, то они обожали себя во мне: когда я говорил то, как говорят они, и когда делал то, чего хотят они. Они заключали меня в строгие рамки своего видения и не позволяли даже вздохнуть так, как хочу этого я. До определённого времени я им это позволял – дети не знают, как противостоять родителям, тем более таким, как мои. Но один случай изменил мою жизнь, и если бы не он, то не уверен, что я бы стал в итоге тем, кто я есть сейчас.
Джону было не просто об этом говорить. Теперь он понимал, как сложно было Блейку открыться перед ним, и как ему пришлось переступить через себя ради этого. И сейчас Джон видел внимательный взгляд парня, который хочет проникнуться каждым словом Джона, понять его смысл именно таким, каким передаёт Джон, и пережить это вместе с ним. Мёрфи ещё никогда не видел такого участия у собеседника, и это волшебным образом его подбодрило. Он собрался с мыслями и продолжил:
– Когда мне было 13, я сжёг нашу школу.
Беллами не дал никаких сильных эмоций, услышав это: ни удивления, ни осуждения, а только то же внимание. И этим Джон был ему очень благодарен – это именно то, что ему сейчас нужно.
– Если начать с предыстории, моя подруга молила меня о помощи. Она рассказала мне о том, о чём не могла поговорить ни с кем. Она доверилась только мне. Потому что верила, что я не оставлю её. Её совратил преподаватель. Он заставил её делать грязные вещи, но не спал с ней, по её словам. Он запугал её, заставил раздеться и снял на видео. Она просила помочь ей избавиться от этих материалов. Сказала, что знает, что он прячет их у себя в кабинете. Я был удивлён, что за этим она обратилась ко мне, а не к родителям или в полицию. Но она сказала, что не хочет, чтобы всё это вышло наружу, чтобы полиция видела это видео, чтобы об этом говорили на суде – ей было больно. И я видел, как ей было больно. Она слёзно просила помощи. Я – её единственный друг, и ей не к кому было обратиться с такой просьбой. Сначала я пытался проникнуть в его кабинет, но ничего не выходило. Было бы глупо с его стороны, если бы в его кабинет был открыт лёгкий доступ. В итоге он только заподозрил, что я веду себя странно. Он ничего не делал, но его пристальный взгляд, наведённый прямо на меня, был пугающим. Он меня словно сканировал, а мне приходилось изображать спокойствие, что было нелегко. Я не мог ей помочь, и это меня изнашивало. Я не спал ночами, думая о том, что мне делать, только всё бестолку. И я пришёл к радикальным мерам. Я поджёг его кабинет, и вместе с ним видеоматериалы. Но в итоге сгорело пол школы. Мне было 13. Я не умел решать такие проблемы – слишком серьёзные проблемы для такого возраста. Мои родители узнали, что это моих рук дела. И тогда их благосклонность ко мне исчезла. Они стали жёсткими и холодными, прессовали постоянно, говорили, что им стыдно за то, что я их сын. Поначалу мне было больно. С годами я привык и отдалился.
Голос Джона стал подводить его, он дрожал, но зато это было искренне. А Беллами всё ещё крепко держал его руки.
– Я понимал, что мне пиздец. Но эта была необходимая жертва ради помощи близкому человеку – человеку в беде. Я бы не смог её оставить, не смог бы жить с прежним спокойствием, если бы не помог. Она надеялась не меня, и мне было не всё равно. Мне пришлось уничтожить взаимоотношения с родителями, но я не жалел об этом. В итоге это изменило меня и мою жизнь: я уехал в Ванкувер и встретил тебя. Ты правильно сказал, что, когда в нашей жизни происходит катастрофа, правильный вопрос будет не «за что?», а «для чего?». Для чего ты появился в моей жизни? Для того, чтобы вытянуть меня из холодного мира, из боли, из упрёков, из самоедства, из чувства вины за свою жертву, из чувства собственной безнадёжности. И для того, чтобы втянуть меня в свой мир, более тёплый и уютный, где есть любовь. Я хочу остаться в твоём мире. Я не смогу сюда больше вернуться. Ты же видишь, как здесь плохо, как мне здесь плохо. Скажи, что мне не место здесь, а место с тобой. Дом – там, где ты. И я хочу домой. Очень хочу домой.
– Ты будешь дома. Я не отпущу тебя, даю слово, – ответил Беллами и подарил одним взглядом столько уверенности и тепла.
Джон не мог оторвать от него расчувтвованного взгляда. И ему стало легче, как только он открыл то, что не знал никто – ни Эмори, ни все его близкие друзья, и он сам похоронил эти воспоминания, словно это всё было не с ним. И тут от избавился от груза, он рассказал – и нашёл поддержку. Неужели он подарил такое же облегчение Беллами тогда?
Джон заметил, что в комнату вошла его мать и перевёл взгляд на неё. Беллами проследив за траекторией взгляда парня, обернулся и поднялся на ноги.
– Соизволил всё-таки явиться? – начала женщина с упрёков. – С чего это вдруг ты решил отложить дела и явиться на похороны отца? Разве это так для тебя важно?
– Я здесь, как ты этого и хотела. Что ты хочешь от меня?
– Я хочу, чтобы мой сын имел хоть каплю совести и уважения к умершему отцу. Если этого нет, то не стоило являться сюда. Я приняла твой ответ – можешь быть свободен и порхать на все четыре.
Прежде всего, Джон не хотел никаких скандалов перед Беллами. Он не хотел, чтобы тот вообще когда-нибудь побывал здесь и увидел, как ужасно здесь обстоят дела. Он хотел отгородить его от этого – не совершить ту же ошибку, что и с Эмори. Но когда Беллами сказал, что летит с ним (он не спрашивал разрешения, он ставил перед фактом), Джон не сказал ни слова против. Он бы и не смог.
– Он приехал к своему отцу, и имеет право это сделать, – ответил за него Беллами. – В такой нелёгкий для всех день не стоит выяснять отношения.
– А ты вообще кто? – пренебрежительно произнесла женщина.
– Я его семья.
– Это Я его семья!
– Несомненно. И умерший отец тоже. Поэтому Джон здесь.
– А ты здесь зачем? И соизволь представиться по-человечески.
– Я Белами Блейк, – с уверенным спокойствием отвечал парень, полностью игнорируя раздражительность собеседницы. – Дату и место рождения я, с вашего позволения, опущу. Но самое главное – это то, что я люблю вашего сына. И поэтому я здесь. Я нужен ему сейчас, и только поэтому я здесь. Я не задумываюсь над другими причинами, я здесь не потому, что так правильно, якобы это моя обязанность, и я должен поддержать своего парня. Я не должен. Я здесь именно потому, что нужен. Потому что, когда я потерял близких, мне нужен был кто-то родной рядом. У меня был такой человек – моя сестра, только она и спасла меня, иначе бы я затерялся в этой беспросветной боли. Я знаю эту необходимость быть нужным в трудное время. Людей спасают только люди. По одиночке мы слабы. Это понимает и Джон. Поэтому он здесь. Потому что, среди толпы людей, кто собрался здесь сегодня, вы будете чувствовать себя одиноко. Вам нужен родной человек в трудную минуту. И Джон здесь по той же причине, что и я. Чтобы быть рядом с тем, кого любит. И не потому, что должен, а потому что нужен.
Миссис Мёрфи молчаливо застыла, а на глазах её появились слёзы. Джон в этот момент даже открыл рот от изумления. Он видит слёзы своей матери впервые за всю жизнь. Она показала, что она тоже живая и что у неё есть чувства. Женщина подошла к дивану пошатывающейся походкой, словно у неё болит всё тело, и села рядом с сыном.
– Я думала ты не приедешь. Почему ты отказался вначале?
– Мне было паршиво, – сказал Джон и посмотрел на Беллами, встретив его взгляд. – Я словно лишился чувств. Я лишился себя. И мне всё вокруг было до лампочки.
– Теперь это не так?
– Теперь нет.
– Прости, что ничего не знаю о тебе. За то, что так мало интересовалась. Если ты думаешь, что я не любила твоего отца – то это не так, – сквозь слёзы говорила мама. – Если ты думаешь, что я никогда не любила тебя – я любила и люблю. Я просто никогда не умела это правильно выражать. Потому что я не состоявшаяся мать, и даже жена. Я только сейчас это поняла, когда осталась одна.
Джон даже не мог ничего на это ответить. Для него слышать что-то подобное из уст матери не просто удивление, а настоящий шок. Будто бы его мать подменили.
Беллами тихо произнёс, что принесёт воды, и удалился из комнаты для того, чтобы оставить их наедине.
– Ты больше не с Эмори? – спросила мама.
– Она по-прежнему мне важна. Но она не моя девушка.
– Ты теперь с Беллами?
– Да. Только не смей сказать и слова против, – угрожающе предупредил парень. – Или больше не увидишь меня.
– Я и не хотела, Джон, не хотела, – жалобно произнесла она. – Я не в праве больше… не в праве учить тебя. Я вижу, что ты его любишь. Я не слышала о чём вы говорили, но я видела вас прежде чем зайти в комнату. Я видела, как ты смотришь на него. Этот взгляд расскажет больше, чем любые слова. И я вижу, что он достойный тебе парень. Я даю своё благословение.
Джон не мог поверить тому, что слышит. Это точно та женщина, что воспитывала его на протяжении 18-ти лет?
– Серьёзно? Чем Эмори была плоха?
– Эмори замечательная. Ты умеешь выбирать окружение, Джон. А я нет.
Мать в скорости ушла к поминающим. Джон отказался идти с ней. А Беллами явился к нему со стаканом воды.
– Что ты сделал? – спросил Джон.
– Воды тебе принёс.
– Что ты сделал с моей матерью? Как? Как ты это сделал? Она никогда такой не была. Я не вспомню и одного раза, чтобы она плакала, и чтобы говорила о любви. И она никогда не слушала, а только гнула свою политику. В этом они с папой были одинаковы. Много лет она была такой. И тут приезжаешь ты, говоришь с ней пару минут, и она совсем другой человек! Вот, блять, как это?! Объясни.
Беллами смотрел на парня улыбающимся взглядом. Джон был таким живым сейчас, и вновь на время стал эмоциональным.
– Люди в отчаянии более подвержены изменениям, – ответил Блейк. – И я говорю сейчас не только о ней.
– Твоя энергия такая сильная. Ты способен создать мир буквально из ничего. И при этом ты хочешь быть со мной. Ты сумасшедший, наверное! Я раньше не замечал.
– Кто-то же должен чинить то, что ты ломаешь, – с улыбкой подметил Беллами. – Как ту полку в гримёрке.
– Не правда. Мы вместе её сломали.
– Технически, это твоя рука держалась за эту полку, а значит сломал ты.
– Но это из-за твоей страстности мы разнесли гримёрку.
– Перекидываешь ответственность, Джон? – с игривой серьёзностью спросил Блейк.
– В тот вечер ты сказал, что никуда не денешься от меня.
– И, как видишь, я здесь.
***
За окном погас последний луч заката, и город окутала темнота. Джон сидел у камина и смотрел на огонь. В детстве камин был его любимым местом: здесь было тепло, и Джон любил наблюдать за игрой огня. Любил до тех пор, пока не сжёг своё учебное заведение.
Но теперь ему до этого нет никакого дела, и он не испытывает никакой тяжести от воспоминаний, ему наоборот вновь приятно сидеть у камина. Его впервые за долгое время не выворачивает при виде родительского дома. В один миг, как Беллами здесь появился, он изменил отношение Джона к этому месту, изменил всё атмосферу, превратив её каким-то образом в уютную. До понимания Джона никак не могло дойти, как он это сделал. Это всё ещё удивляет. Вот вроде бы и знает Беллами больше года, но не устаёт ему удивляться и восхищаться им. Столько лет Джон не выносил даже мысли об этом доме, а сейчас, он чувствует себя здесь комфортно – не просто терпимо, а комфортно! Столько лет его отношения с родителями усугублялись, с каждым годом становились лишь мрачнее, и не оставляли и надежды хоть на какой-нибудь просвет. Но в дом пришёл Беллами, и мать растаяла, попросила прощения у сына и даже сказала, что любит его. Всё-таки его энергетика создателя сильнее разрушительности Джона. Создавать и строить не легко, но для Блейка это привычная сфера, и он делает это, не замечая каких-либо трудностей.
Беллами вновь объявился, и одним только своим присутствием осветил комнату в восприятии Джона.
– Октавия хочет с тобой поговорить, ты не против? – спросил Блейк и протянул свой телефон.
Джон внутри себя забеспокоился, но снаружи он лишь кивнул и взял телефон парня. Он неожидал, что девушка захочет с ним говорить. Но нервничал он не из-за страха перед разговором, а из-за того, что вновь услышит её голос, которого так не хватало всё это время.
– А я принесу тебе поесть, – продолжил Беллами. – Только не говори опять, что не хочешь. Не станешь есть, я тебя с ложки кормить буду.
– Нет, я на самом деле голоден. Спасибо.
После чего Беллами удалился на кухню. Он здесь уже обосновался как хозяин дома: свободно передвигался по всему дому и легко в нём ориентировался. Человек, для которого не существует границ.
Джон ответил на видеозвонок Октавии.
– Джон, привет. Я хотела выразить тебе свои соболезнования. Жаль, что я не могу быть рядом сейчас. Я очень далеко. Но если я нужна тебе, ты можешь только сказать.
– Не стоит, Октавия, всё бросать из-за меня – со мной Беллами. Но ты нужна. Увидимся лучше в Ванкувере, когда ты сможешь прилететь.
– Вы с Беллами всё решили?
– Да. Ты на меня не злишься за то, что я бросил его?
– Разрыв отношений – это вина обоих, а не только твоя. А я и подавно здесь третья лишняя. Я злилась на вас обоих за то, что вы такие придурки, но вы вроде исправляетесь.
– Из-за всех сил пытаемся, – ответил Джон, попытавшись улыбнуться. – Прости меня за то, что подвёл. Я помню наш разговор на кухне, когда ты сказала о том, что рада, что я у него есть. А я отказался от семьи. Близкие так не поступают. Я могу ещё считать тебя родным человеком?
– Джон, – с некоторым удивлением и лёгкой строгостью произнесла девушка. – Я каждый раз бросаю своих близких. Я уезжаю по своим делам, оставляя брата и своего парня. Я не уезжаю навсегда, но всё равно чувствую, что я их бросаю. Потому, что долгое время я не буду знать в какой момент они смеются; в какой грустят; где гуляют и что видят; что чувствуют в тот или иной момент. Я не проживаю эти моменты с ними. Я где-то далеко, занята своим делом и знаю о их жизни лишь по рассказам из скайпа. Но я по-другому не могу. Я чувствую себя нужнее здесь, и потому разрываюсь. Я, конечно, могла бы остаться в Ванкувере и быть со своими близкими, но я буду чувствовать себя нереализованной. И я не могу спокойно жить, зная, что кому-то нужна моя помощь, а я просто наслаждаюсь жизнью. Мне повезло иметь таких понимающих близких людей. У меня лучшие брат и парень, а теперь у меня ещё есть ты. Знаешь, как приятно, когда число понимающих близких возрастает? Меньше чувствуешь себя сумасшедшей.
– Ты не сумасшедшая. Ты удивительная.
– Эти два определения находиться на тесной границе, – ответила девушка и тут же развернула тему на него. – Пообещай мне только одно. Не выпендривайся больше и не упускай своё счастье, ибо оно очень дорогого стоит. Если мой брат делает тебя счастливым, не вздумай отпускать его. Ты можешь уйти от него только в том случае, если ты этого действительно захочешь. А если любишь, будь добр быть рядом. Это всё, что ему от тебя нужно. Разве это не прекрасно? Когда всё, что от тебя требуют, это быть рядом?
– Я обещаю не выпендриваться, Октавия, обещаю.
– Помнишь, ты говорил, что не понимаешь почему он к тебе так сразу потянулся? Теперь-то ты это понял?
– Если честно, нет. Это до сих пор непостижимо моему пониманию.
– Ты как правильное дополнение к нему. Ты восполняешь то, чего нет в нём, и тоже самое он в тебе. Вы можете быть такими разными, и всё равно похожими друг на друга. А такие взаимоотношения могут быть очень крепкими. И ещё, он тебя правда любит. И это не изменится. Что бы кто не говорил, ты можешь быть в нём уверен. Потому что для нас с Беллами семья – это не просто громкое слово. Мы знаем ценность любви. И пусть пройдёт хоть сто лет, можешь не сомневаться в том, что любит он тебя или нет. Вообще никогда не задавайся этим вопросом.
– Спасибо тебе, О. Я невыносимо скучал по тебе, – ответил Джон.
Его сердце наполнилось теплотой до краёв. Мысленно он крепко обнял девушку. Он чувствовал такое облегчение, от того, что она простила его. Потому что она важна. Она родной человек Блейка, а значит и его. И любил он её, как родную сестру. Пусть у него и не было родных братьев или сестёр, но сейчас он почувствовал ощущение родства с ней. По-другому это назвать нельзя.
Как только разговор был закончен, Джон двинулся на кухню к Блейку. Его нет несколько минут рядом, а уже начинается ломка. Всё это из-за долгового расставания, теперь невозможно насытиться.
Перед тем как войти на кухню, он увидел, что его мама о чём-то разговаривала с Беллами. Когда Джон вошёл в комнату, она пожелала им доброй ночи и крепко обняла сына, поцеловав его в висок. Она выглядела очень измученной и подавленной. Сон ей был сейчас необходим.
