Текст книги "Идеальный кадр (СИ)"
Автор книги: LeaLisova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
– Из-за моей тупости, – ответил Джон. – Ибо я решил, что я должен что-то бывшей за то, что причинил ей боль. И из-за того, что думал, что буду чувствовать себя говном до конца жизни, если не помогу ей – но я всё равно чувствую.
Жалел ли он об этом? Да. Поступил бы он по-другому, если бы представилась возможность? Он не уверен. Было много причин поступить именно так. На первом месте, конечно же, стоит уговор. На втором – это то, что он любит Эмори, достаточно сильно любит её, чтобы не позволить разрушить ей жизнь. Он не мог бы забить на неё, при всём желании. Здесь также сыграла не малую роль история Блейков. Она в первую очередь толкнула его на то, чтобы не допустить её повторение с кем-нибудь ещё из близких людей Джона. Третьей, также весомой причиной была совершить хоть раз в своей жизни неэгоистичный поступок – он должен был отдавать долги и расплатиться за то, что взял себе слишком много.
– Так верни его обратно, – сказал Финн. – За твои милые глазки и правильный отсос тебя можно простить за всё, я уверен.
– Дело в том, что вернуть я его не могу. Только если киллера найму на Эхо.
– Думаю, можно устроить при желании. Ради своего счастья иногда стоит кого-то грохнуть.
– Но на самом деле, даже её смерть не вернёт мне его. Скорее, даст обратный эффект и сделает меня ещё менее этого достойным.
– Так ты считаешь, что не достоин Беллами? – спросил Финн, слегка удивившись.
– Я не знаю. Ничего я об этом не считаю! А даже если и так, то я не собираюсь это обсуждать с тобой! Хуже, чем чувствовать себя дерьмом, так это говорить об этом с кем-то.
– То есть вонять у себя внутри терпимее, чем вонять на людях?
– Это хотя бы спасает людей от зловония.
– Ага, логика ясна. Но мне кажется, что, когда человеку слишком сильно воняет, у него такое лицо становиться сморщенное, – Финн наигранно скривился. – И люди не видят, что что-то не так, не понимают в чём дело и думают, что он просто урод.
– Меня участь урода устраивает.
– И всё ради того, чтобы не развоняться… и сберечь чьё-то обоняние.
– Может хватит про дерьмо?! – выпалил Джон с раздражением.
– Я поддержал твою тему. Думал, тебе нравится, – защитился парень, широко улыбаясь.
Он, в общем-то, был прав. Финн оказался не таким уж и придурком, каким мог показаться. Джон вспомнил про чайник, а после он не заметил, как пролетела ночь за разговорами на кухне.
***
Сегодня было необычно солнечно для января. Взглянув в окна, можно было подумать, что на улице май, если бы не люди, одетые в шубы и пуховики. Снег совсем растаял. В общем-то, он никогда в этом городе не задерживался надолго. Было приятно сидеть в кафе и смотреть в окно, воображая, что сейчас весна. Плюс, Эмори, сидящая напротив, напоминала апрель прошлого года. Когда они ещё были вместе, и Джон только познакомился с Беллами. Парень ещё не обладал над ним такой силой, а просто нравился. Это было лучшее время в жизни Мёрфи – без обязательств нести тяжёлую ношу своих решений, без болезненной тоски по прошлому и серьёзных ран на сердце. Жаль, что Джон тогда не замечал этого, и не наслаждался этим в полную меру. Он хотел чего-то, что перевернёт с ног на голову его жизнь и его творчество – он это получил. Своих желаний стоит бояться – они имеют свойство исполняться.
Эмори пила капучино и ничего особенного не говорила, лишь на какие-то отвлечённые житейские темы, но Джону было приятно с ней находиться. Ему сейчас жизненно необходимо было пообщаться с кем-то родным из-за дефицита нужности. Хоть и друзья уже вернулись в Ванкувер после каникул, они не заполняли душевную пустоту. Эмори тоже не заполняла, но с ней было немного легче, она создавала иллюзию и стимулировала ностальгию по беззаботному прошлому.
– У тебя точно всё нормально? – обеспокоенно спросила она. – Выглядишь ты очень удручённым. Я тебя за четыре года таким не видела ни разу.
– Нормально. Пей кофе – остынет.
– Конечно. Ты всегда переводишь тему, когда не хочешь говорить.
– Ты решила продемонстрировать познания меня? Не стоило. Я в курсе, что ты знаешь меня лучше всех.
– Поэтому обмануть меня не получится.
– Главное, что Грэг на свободе. Надеюсь, он не влипнет больше никуда, потому как с меня больше взять нечего.
– Мы очень продуктивно поговорили. Я избила его – наверное, даже перегнула палку, но потом он разговорился, просил прощения и плакал. Теперь ничем не занимается. Что, конечно, не есть хорошо, но это лучше, чем было. Как тебе это всё-таки удалось? Ты же говорил, что без вариантов.
– Это всё благодаря Беллами. Так, что не будем эту тему обсуждать.
– А как дела у него?
– Неплохо, наверное. Мы не общаемся в последнее время, – нехотя ответил Джон и спрятал взгляд в свою чашку американо.
– Вы не общаетесь? Такое вообще возможно? Я думала вы скоро спать вместе начнёте, чтобы не расставаться!
– Мне кажется, или кофе в Старбакс испортился? Он не такой вкусный, как был раньше.
– Ты вообще ни на какие темы говорить не хочешь?
– Почему же? Я хочу поговорить о тебе – я скучал, если честно.
– Мне обязательно было с тобой расставаться, чтобы услышать что-то подобное?
Джон непосредственно пожал плечами и с невинным видом сделал ещё глоток горячего напитка. Кофе, действительно, был другим. И дело здесь вовсе не в кофе.
– Может нам стоит попробовать ещё раз? – слегка неуверенно спросила Эмори.
– Можно, но вряд ли вкус изменится. Не думаю, что в Старбакс решили изменить рецептуру кофе…
– Я не про кофе, Джон! Я про нас. Ты мне всё ещё нужен, и если твоё отношение ко мне не изменилось, то почему бы не начать всё сначала?
Джону стало смешно даже подумать об этом. Как это будет глупо, если возобновить их отношения с Эмори. Хотя некоторые люди так и живут: расстаются, потом встречаются с другими и с ними расстаются, а после сходятся с бывшими. Но это было не про Джона. Как бы он в ней сейчас не нуждался, как бы сильно не хотелось убить своё равнодушие в её тепле и ласке – он понимает, что больше так поступать с ней нельзя. Эта замечательная девушка достойна больше, чем Джон способен ей дать. Как жаль, что ему приходится оберегать любимых людей от самого же себя.
– Не стоит. Всё повторится – это не нужно нам обоим.
– Привет, Мёрфи! – радостно поприветствовал, мимо проходящий, Линкольн.
– Привет. Смотрю, вы уже вернулись из Сиднея.
– Выходные пролетают беспощадно быстро. Октавия улетела в Индию, а я пока что не могу присоединиться к ней. Надо заставить и её пойти учиться, чтобы не носилась по всему свету, а сидела дома и писала курсовые. Но ты же знаешь, Блейки и спокойная жизнь – это две несовместимости.
– Знаю, – с грустью ответил Джон.
– Их родители, между прочим, выразили сожаление по поводу того, что ты не смог прилететь.
– Не смог прилететь, – усмехнулся парень. Но что ещё мог сказать им Беллами?
– Это не моё дело, – сказал Линкольн, сбавив свою радость в голосе. – Поэтому говорю то, что было передано непосредственно тебе.
– Линкольн, выход в другой стороне, ты заблудился? – с усмешкой сказал, приближающийся, Беллами.
У Джона, при виде его, нервы встали на дыбы. Блейк выглядел, как и всегда: обаятельный и лучезарный – вроде как, ничего в нём не поменялось. Неопрятно лежащие волосы, расстёгнутое бежевое пальто, в руках два стакана кофе, на одном из которых было написано имя Эхо. Джон, увидев её имя, криво мимолётно улыбнулся. Было больше похоже на нервный тик, чем на улыбку, что скорее всего и было.
Как «мило», что эти двое так быстро спелись. Джон и не думал ни разу об Эхо спустя 3 недели как написал ей сообщение: «Он твой. Не будь стервой с ним, пожалуйста». Но она его так просто не оставит, и влезет в его жизнь надписью на бумажном стаканчике, который держит Он. Что удивительно, Джон не желал ей зла и того, чтобы у них с Беллами ничего не вышло. Если она действительно будет любить Беллами, больше всех на этой планете и делать его по-настоящему счастливым, то пусть это будет она – пусть она будет рядом с ним, и Джон ничего не будет иметь против. Для него счастье Блейка дороже личных предпочтений. Пускай эта красотка со сволочной душой будет милой и нежной с ним, и пусть заставляет его искренне улыбаться. Вот тогда это будет не зря – жертва Джона и его загубленная жизнь.
– Я встретил старого друга. Не хочешь поздороваться? – непосредственно предложил Линкольн. Вот уж кто точно не поменял своё отношение к Джону. И за это Мёрфи был очень благодарен ему.
Беллами, глянув на парня, едва заметно поменялся во взгляде. Настолько «едва», что можно было и не заметить. Но Джон конечно же заметил, он увидит любую микромимику его лица. Беллами попытался выглядеть так, словно встретил малознакомого человека, а не того, кого не так давно тащил на себе до своей спальни и сгорал от нетерпения уложить его в кровать.
– Привет, парень.
«Парень» вернулся в лексикон. Парень – кто-то чужой и не особо важный. Парень – чьё, имя необязательно запоминать, у тебя ведь много знакомых: всех не запомнишь. Вот что значило «парень»? Только в этот раз ты точно помнишь, как меня зовут и делаешь вид, что это не имеет для тебя никакого значения.
На Джона нахлынула обида и злость, мысли взрывали мозг, но вслух он об этом не говорил – за него это делал взгляд, которым он пронзал Беллами.
– А эта обворожительная дама и есть Эмори? Хоть когда-то мы познакомились, – усмехнулся Беллами.
– Верно, – согласилась девушка. – С учётом того, что ты меня теперь не бесишь, ты очень даже милый.
– Теперь понятно, почему вы сошлись вместе, – с улыбкой прокомментировал Блейк. – Не будем мешать свиданию, пошли, – обратился он к Линкольну и утянул за собой к выходу.
На лице Джона наверняка читалась тоска и боль вслед уходящему Беллами. Хоть это чувство было не таким сильным, как должно было быть. Бесчувственность всё же блокировала их. Но он чувствовал сейчас – и это уже что-то. Правда от этого не становилось легче, напротив, хотелось утопиться.
– Ты расстался со мной из-за него, и в итоге больше не общаешься с ним – как ты умеешь всё обесценивать, – прокомментировала Эмори. – Кофе, между прочим, такой же, как и был. Это тебе нужно перестать терять людей.
***
Снова ранний будильник. Снова нужно вставать и идти на лекции. Снова ребята завтракают на кухне. Все тоже самое, как и всегда, но в то же время совсем другое. Джон и раньше временами мог быть слишком погружённым в себя и неразговорчивым, но в этот раз ребят это удручало сильнее – теперь они знали, что это не просто так. Джон не вёл себя как-то по-другому: он не напивался каждую ночь, не истерил и не творил подобную хрень, которую творят после болезненного расставания. Но кажется его друзей это только настораживало. Почему это он такой спокойный? Что если он доведёт себя, не выплёскивая это наружу? А выплёскивать было попросту нечего. Смысл что-либо делать пропал и забрал за собой всё, что придавало значимости его жизни.
Он испытывал напряжение каждый раз, когда Монти с Джаспером украдкой наблюдали, чем он занимается. Шпионы хреновы. Или, когда Джексон названивал каждый день, выясняя как у него дела. Да, тот самый Джексон, который всегда занят и поговорить может раз в два-три месяца. Какая-то странная опека посыпалась со всех сторон. И она не помогала со всем справиться, а только раздражала. Джон чувствовал себя конченным неадекватом или подростком-суицидником, за которым нужно постоянно присматривать и контролировать каждый его шаг.
Вернулся домой Джон не в настроении. Хотя хорошего настроения у него не было давно, но этот день особенно неудачный. Беллами, которого он случайно встретил в Старбакс, не выходил из головы. Но Джон рад, что он может испытывать какие-то чувства. Хоть ненадолго он мог почувствовать себя живым. Рассчитывать на то, что эмоции окончательно вернулись не приходилось – слишком долго он провёл мертвецкий образ жизни. Но стоит появиться Беллами, пусть и совсем мимолётно, как он тут же переворачивает всё в жизни Мёрфи. Как и всегда. Джон за столько времени до сих пор не понимает, как он это делает.
По этой встрече было вообще непонятно, что на душе у Беллами – он всё тщательно скрыл. Он напомнил Джону того самого малознакомого Блейка, который пригласил его прокатиться на своём скейте до бара. Только теперь в нём было меньше заинтересованности. И в его взгляде не было больше того тепла, что было раньше. Хотя чего Джон мог ожидать? Он понимает, что всё так и должно быть. Но от понимания не становится легче.
– Что-то случилось? Ты сегодня довольно живой, – поинтересовался Монти.
– Может солнышко влияет и на него? – вмешался Джаспер. – Я вот тоже сегодня чувствую себя прекрасно. Вышло солнце – жизнь налаживается. Ты мог быть смахнуть пыль со своей камеры и сделать отличные кадры. Даже я заметил, как сегодня красиво.
– Я её разбил, – равнодушно ответил Мёрфи, беззаботно попивая кофе и смотря в большое окно. Солнечный свет струился по асфальту, а деревья отбрасывали тень – всё это создавало действительно сказочную атмосферу недозимы.
– Ты сделал Что?! – переспросил Монти, мягко говоря, удивившись.
– Выбросил с моста.
Джон говорил об этом с таким холодным спокойствием, его голос ни разу не дрогнул, а друзья были более чем напуганы.
– Слушай, Джон. Тебе может нужно проконсультироваться с кем-нибудь о своём состоянии, может тебе пропишут антидепрессанты?
– Ты считаешь мне надо успокоиться? Куда ещё спокойнее, Монти?
– Это-то и настораживает. Ты слишком спокоен для такой ситуации. Это твоя камера – она твоя жизнь. Всегда была, сколько тебя помню.
– Теперь нет. Мне что просто нельзя измениться?
– Это не те изменения, которые тебе нужны. Что если в следующий раз… – Монти замолчал, так как боялся это произнести вслух, но Джон и так всё понял.
– Что в следующий раз? Говори! – резко взбесившись, потребовал продолжить Мёрфи. – Я пойду вены резать? Об этом по-твоему я хожу и замышляю, или что? Я не нанимал себе наседок – не нужно за мной следить как за тупым ребёнком! И рожи у вас вечно угрюмые. Что такого произошло? Кто-то умер?
Джон долго терпел и пытался быть благодарным за их искреннее беспокойство. Но рамки становились всё теснее, и он захлёбывался в этом. Чувство жалости к нему от друзей вызывало ещё больше отвращения к себе.
– Иногда нам кажется, что умер ты, – ответил Джаспер за друга. – Прежнего Джона теперь нет среди нас. Смирись с тем, что нам не всё равно.
– Да пошли вы к чёрту! – выругался Джон, бросив недопитый кофе, и направился к выходу из дома.
– Ты куда? – потребовал ответа Монти, как мамка у 15-летнего сына.
– Прыгать с моста! Надеюсь, хоть на том свете вы меня не достанете.
***
Безлюдный парк после заката выглядел удручающе-мрачно. Мёрфи стоило только отправить сообщение, как Финн вскорости приехал на место встречи. Только вот зачем он притащил Джона в этот парк? Было настолько тихо и пусто, что складывалось ощущение, что они находятся за городом. Редкие фонари освещали дорогу, но их света было недостаточно чтобы осветить весь парк.
– Свидание у фонаря. Памятно, правда? – спросил Финн.
– Это не свидание, придурок.
– А почему ты так срочно меня вызвал провести с тобой время? Соскучился?
– Ты можешь общаться так, чтобы не подкатывать ко мне?
– Будет не просто. Но может стоит постараться?
– Постарайся, уж будь добр.
– Так что случилось? Я и не ожидал от тебя рвения со мной общаться. В прошлый раз Мёрфи младший меня не одобрил.
– Мне нужно было куда-нибудь себя деть. Зачем мы здесь?
– Ну я решил, что тебе нужна встряска. Ты говорил, что не чувствуешь ничего и тебе от этого тошно. Ну вот именно для таких проблем и существует адреналин. Можем начать с малого и просто прокатиться на скейте вот здесь.
Финн указал на крутой спуск в темноту. Дальше не было ни одного фонаря и разглядеть что-то было нереально.
– Умеешь ездить?
– Да, – ответил Джон. Блейк научил его, почти что насильно. Скорее всего Джон сопротивлялся потому, что любит идти наперекор и очень любил как Беллами уговаривает его. Он всегда сдавался его уговорам.
– Ты летишь первый. Если останешься жив, я поеду за тобой, – решил за него Финн.
– Это опасно?
– Ну максимум переломаешь себе руки и ноги, но у тебя и так не все конечности работают. Если бы у меня не стоял, я бы уже не парился насчёт остального.
Мёрфи довольно улыбнулся. Как ни странно, именно это ему сейчас и нужно – этот парень, которому похрену какой ад сейчас творится в душе Джона. Он не сочувствует ему и свободно общается, без угрюмости и жёстко подстёбывая.
– Обожаю тебя, тварь, – открыто заявил Джон и взял один скейт из рук Финна.
– Это подкат такой?
– То, что ты тварь? Это факт, – после этих слов Джон скатился в неизвестность.
Это было страшно. И ничего не видно: зрение сейчас – не даёт никаких преимуществ. Впереди может быть что угодно, а остаться калекой не очень-то хотелось. Но Финн был прав. Не в том, что без члена ему не нужны руки и ноги, а в том, что ему не нужна эта жизнь без чувств. Сейчас он испытывает страх – и это тоже чувство. Жизнь слегка окрасилась. Джон не знал какого цвета мог бы быть страх, если бы он вообще имел цвет. Но этот неопределённый цвет однозначно нравился ему.
Ему повезло. Он просто упал со скейта, потому что у самого спуска был слишком резкий переход на дорогу. Джон чертовски больно ударился, но был цел.
– Ты как там? – послышался крик Финна с далека.
– Да вообще отлично. Не споткнулся ни разу. Катись уже, сыкло!
Быстро встать у него не вышло, поэтому он просто отполз в сторону, переворачиваясь с боку на бок, чтобы Финн, когда будет падать, не упал на него. Вскорости Финн влетел в дорогу, упав рядом с Джоном и заматерился от боли. Джон от злорадства чуть ли не порозовел и вслух рассмеялся.
– Вот и посылай тебя после такого на разведку! – возмущался парень. – Ты это специально что ли?
– Да.
Мёрфи самодовольно улыбался. А Финн смотрел на него, словно созерцая момент и аккуратно коснулся его руки пальцами, не отводя взгляд от его лица.
– Убери лапу.
– Это всё из-за недоёба, поэтому ты такой злой, – послушно отстал Финн и поднялся на ноги.
– По опыту своей бывшей девушки знаешь? – съязвил Джон, смотря на парня из горизонтальности своего положения.
– Не правда. Кларк не была такой злой.
– А то, что она съебалась к другой тёлке прям по-доброму?
– Здесь уже не в доброте дело.
– Хотя знаешь, верни лапу и помоги мне встать. У меня с ногой просто пиздец.
– И не только с ногой, – ответил парень, и помог подняться Джону на ноги.
– Не заткнёшься про мой член, я буду всегда припоминать твою лесбуху Кларк.
– А мне нравится. Мы постоянно друг друга стебём этим, и всё это не кажется какой-то проблемой, как будто становится лишь поводом посмеяться.
– А знаешь, никогда не думал об этом в таком ракурсе, – всерьёз оценил идею Джон. – А можно я буду ещё и дебилом называть тебя?
– Нет, не правду говорить нельзя.
Джон искренне рассмеялся в ответ, и Финн удовлетворительно улыбнулся, довольный тем, что смог рассмешить Несмеяну. Живой смех струился из него – и это было уже не привычно что ли.
Мёрфи не знал: нравился ли он Финну или он так же заполняет свою пустоту, как и сам Джон – на это ему было плевать. Ответственность ни за что он больше нести не собирался, и никто его не заставит. Всё, что он теперь собирается делать, так это посылать всех к чёрту и творить в своей жизни полную херню, которую только вздумает. Он теперь пойдёт на многое и на то, на что никогда не решался раньше, лишь бы почувствовать этот чёртов адреналин или хоть что-нибудь. И ему будет плевать на последствия собственных действий. А он ведь шибанутый – он действительно способен на многое, ведь он сжёг свою школу в 13. У него не осталось целей и желаний, ему просто не за что в этой жизни цепляться. Это и есть настоящая свобода – когда никому ничего не должен, даже самому себе. Если это и есть свобода – то, почему тогда Беллами ей так дорожил? Ведь она полнейший отстой!
========== Сексуальное ограбление, яростный оборотень, дрожащие руки. ==========
Как ни странно, но Джон выбрался в люди. А точнее на вечеринку, которые перестал любить как познакомился с Беллами. Но сегодня он здесь. Люди веселятся, пьют под громкую музыку, знакомятся – в общем, создают имитацию жизни. То, что ему и нужно. Финна надолго не хватило: он уцепился за какой-то миловидной девчонкой, которая для него слишком хороша. Но их двоих давно уже не было в поле зрения Мёрфи. Может быть, Финн всё-таки кому-то кажется обаяшкой. Он действительно умеет трепаться – уломать кого-то на постель для него наверняка не сложно. Но оправдаются ли ожидания девушки в самом процессе – это уже вопрос.
На самом деле, алкоголь не очень заходил. Джон пытается выпить один коктейль уже около получаса. Вокруг было много неприятных людей. От этого места начало тошнить так, что хотелось взорвать его. И как только Джон решился покинуть его, к бару подошёл Он, и он был так близко. Беллами сделал заказ бармену, скорее всего, делая вид, что не замечает Джона.
– Привет, – выдавил из себя ошеломлённый Джон. Ещё неделю назад он видел его в Старбакс, но вторая неожиданная встреча была не менее волнительной и вышибающей за грани реальности. Джон знал, что Ванкувер город небольшой, тем более его центр, но, чтобы настолько.
– Привет. Как дела? – спокойно и слегка пренебрежительно ответил Блейк. И на этот раз ни как незнакомцу, а как тому, кто его кинул. Видно, что он старается говорить ровно, словно ничего не испытывает, но, если знать Беллами, разница заметна: с незнакомцами он общается теплее, чем с Джоном сейчас.
Джон не мог найти слов. Он долго мялся и просто пялился, а после всё-таки нашёл что-то неподходящее, но нейтральное:
– Бывало и лучше.
– Бывало. Только кто в этом виноват?
– Я понимаю почему ты злишься. Но всё что я могу тебе сказать – прости меня.
– И что произойдёт от моего прощения? Я облегчу твои душевные страдания? Потешу твоё эго, которое ты так лелеешь? Я не хочу этого делать. Ты сам должен отвечать за свои действия перед самим же собой. Творишь херню – будь добр, за неё пострадать как следует. Я тебя не прощаю! И даже не надейся, что когда-нибудь прощу.
Джон не мог узнать Беллами. Перед ним стоял другой человек: не тот, кто всегда обворожительно улыбается и превращает любую проблему в пустяк. Он был злым. Настолько сильно, что становилось страшно рядом с ним. Джон не мог понять, как это может быть один и тот же человек. Беллами может так красиво любить, но и так же сильно может возненавидеть, и его эмоции чувствуются кожей – пробивают любую броню, заседают поглубже и отдают болезненную пульсирующую волну по телу, одну за другой.
– Я прошу прощения не для своего эго, а для тебя. Я хочу, чтобы ты знал, что я сделал это ради тебя.
– Кинул меня ради меня? Это, конечно же, верх благородства!
– Звучит это вслух не так, как есть на самом деле, – говорил Джон, жутко волнуясь, слегка дрожащим голосом, который было сложно контролировать. – Я не прошёл проверку на прочность, как чёртова полка. Я не могу быть с тобой, потому что слишком слаб и труслив для тебя. Я не оправдал ожидания ни твои, ни свои – не хочу, чтобы это повторялось снова и снова каждый раз, как жизнь насрёт мне на голову. Не хочу, чтобы тебя это касалось и мешало тебе жить.
– Как хорошо, что ты всё решил, да? – с иронией и осуждением воскликнул Беллами. – Знаешь, что? Большей херни в моей жизни, чем ты, ещё не случалось. Ты решил отказаться от меня и избавиться как от ненужной надоевшей вещи, и прикрываешься тем, что боишься испортить мне жизнь. Так ты уже испортил её, хуже уже быть не может! Спасибо тебе огромное за заботу, Джон! Но с какого хрена, ты РЕШИЛ испортить наши отношения? Ты спрашивал у меня, хочу ли я этого? Если ты не умеешь строить здоровые отношения, нужно было оставаться друзьями, и не клясться на чёртовом мосту в верности и доверии. Но по твоей-же инициативе, всё сложилось иначе: ТЫ построил это, и ТЫ же разрушил! Только я никогда не хотел участвовать в подобном. Мне нужен был ты, мне не важно было в качестве кого: друга или парня – ты привязал меня к себе и влюбил, а потом растоптал! Хотя ещё заранее я предупредил тебя о том, что не готов тебя терять, и что уверен ли ты, что у тебя получиться мне верить и быть со мной. Ты сказал «да»! Неоднократно это сказал. И ты просто пиздабол!
Внутри разрывалось всё на мельчайшие кусочки. И возразить было нечем. Всё так, как говорит Беллами. И от этого страшно. Страшно от осознания, страшно от его слов и ледяного взгляда. Джон мог только вспоминать о том, как Блейк смотрел на него любящим взглядом, от которого Джон моментально таял, забывал про свои острые шутки, за которыми прятался, а улыбался, и был таким открытым и уязвимым. С Беллами он всегда был мягче и чувственнее, чем есть на самом деле – и он этого боялся в начале. А теперь, этого так не хватало, без этого было так холодно и даже страшно.
– Ты помнишь наше с тобой «Венчание»? – уже более спокойно продолжил Беллами, обуздав свою злость, и сказал это даже с некой печальной теплотой от воспоминаний. – Мне казалось, тогда мы всё решили, и ты всё понял. Но оказалось, что ты всегда лгал мне, и что на самом деле я совсем не знаю тебя.
Джону уже казалось, что он задыхается. В действительности дышать он мог, но было ощущение, будто кислород перекрыл ком в горле. Он в ответ не мог произнести и слова.
– Но теперь-то эта история закончилась, и нам с этим концом нужно смириться. А у тебя новая жертва нарисовалась. Может, хоть Финну повезёт больше, чем мне. Не уничтожай всех на своём пути. Ему и без тебя несладко пришлось.
– Откуда ты знаешь про Финна? – сверх тупо было это спрашивать сейчас, но Джон случайно от удивления произнёс, возникший в голове, вопрос.
– Тебя удивляет, что я всё ещё интересуюсь твоей жизнью? К сожалению, я не могу как ты, так легко выбрасывать людей как мусор.
Джон понял, что неуместно сейчас возражать и доказывать, что всё не так. Зачем? Чтобы сильней расковырять его раны? Изменить-то – уже точно ничего не изменишь.
Беллами уже собрался уходить, и Джон лишь сказал напоследок:
– Надеюсь, что меня ты теперь ненавидишь больше, чем себя.
Может эта фраза и звучит пафосно, но не сейчас, не в этой ситуации и не так, как сказал её Джон. Он добавил в неё как можно больше любви, тепла, сожаления и заботы – и это слышалось, и чувствовалось. Даже у Беллами в глазах исчезла злость, и он посмотрел на Джона, хоть совсем ненадолго, как прежде, как до всего этого дерьма между ними, только без прежнего счастья в глазах.
Беллами задержал на нём взгляд на несколько секунд и, оставив без ответа, ушёл. И в этот миг – всё оборвалось.
Боль застряла в горле и в висках. Боль, от которой не хотелось кричать, бежать вслед и крушить всё вокруг, ненавидя себя и мир. Боль без гнева и ярости, боль без сожаления, тоски и отчаянного крика в груди. А такая тихая и спокойная, от которой можешь застыть в одном положении и просто чувствовать, пустив одинокую слезу по ровному лицу без тени эмоций.
Не хотелось отпускать взглядом его из виду. Пусть он зол, пусть смотрит так холодно и говорит колкие вещи, раня и разрушая остатки тёплых воспоминаний, превращая их в ничто. Пусть так, лишь бы видеть его лицо перед собой – видеть живым: не усыпающим кадром памяти, не снимком на бумаге в гостиной, не призраком былого счастья в остатках тёплых воспоминаний, хранимых глубоко в сердце и оберегаемых под толстым слоем бесчувствия.
Беллами – такая приятная боль, которую хочется сейчас чувствовать, ощущать только её и больше ничего в этом мире. И на фоне бесчувственной и безвкусной жизни эта боль как необходимость.
Он – сплошной идеальный кадр. До сих пор. Даже когда Джон не является фотографом. Беллами безупречен, и каждая деталь, связанная с ним, в памяти Джона идеальна. Но Беллами не его творение. Он жил до него и будет жить после. И он не убил своего творца – Джон не создавал его, он сам по себе идеален. Совсем наоборот. Беллами сотворил его. Сотворил из него того, кем он сейчас является. Он создал любовь, которой казалось не бывает в мире. Любовь, ради которой можно убить и умереть, ради которой стоит жить и даже страдать. Любовь, о которой невозможно жалеть, даже сейчас, стоя с пробитой насквозь грудью, с потерянным интересом к жизни, со связывающей колкой нитью по рукам и ногам безнадёжностью.
И если бы после всего того, что пережито, у Джона кто-нибудь спросил: что для него любовь – страдания или награда? Он бы не задумываясь сказал, что это лучшее, что произошло в его жизни, и что он абсолютно ни о чём не жалеет. Что ночная бессонница и, врезающееся рыданиями в горло, одиночество не делают его мучеником. Это лишь побочный эффект безграничной любви, ради которой он отдал всё живое в себе, забив на эгоистичные собственнические потребности.
Для того, чтобы любить необязательно владеть. Любви не нужны рамки «моё и больше ничьё». Любовь в чистом виде испытываешь тогда, когда осознаешь то, что не больно без Него, что без Него можно жить, пусть не совсем так как хочется, но можно, и всё так же оставаться человеком, который любит – всецело и без остатка. И можно всю жизнь Ему посвятить, отдавая всего себя и не получая ничего взамен, и не чувствовать себя пустым и растраченным. Это выше человеческих потребностей. Необязательно быть нужным и взаимно любимым, получать столько же тепла, сколько отдаёшь. Любви, которую испытываешь, достаточно.
Для Джона когда-то было жизненно необходимо быть рядом с Беллами, стать для него «своим», сделать его «своим». Но сейчас он вынужден опустить эти границы и понять, что из-за того, что Беллами не принадлежит ему, он не стал его меньше любить, а значит это ненужные границы. У него отняли то, что он так боялся потерять, и всё ради того, чтобы он это осознал. Осознал, что страдания исходят лишь от эгоизма, а любовь выше всех страданий.
Джон пришёл к тому, к чему стремился всю свою жизнь. К тому, к чему люди идут, и так никогда и не приходят, упуская жизнь в пустоту, так и не узнав, что такое настоящая искренность. Джон достиг самого ценного – осознания того, что он обрёл чистую любовь, а не потерял её. Эти чувства переполняют с головы до ног, переполняют до краёв, и боль отступает. Остаётся только миг, между тем как Беллами был здесь и смотрел Джону в глаза, и тем, как исчез с его поля зрения, не оставив видимого намёка своего недавнего присутствия, только величайшее чувство благодарности за то, что был здесь и был вообще в жизни Джона.
***
Домой он пришёл не слишком поздно – в полдвенадцатого ночи. В последнее время для него это было не поздно. Он даже застал неспящих Джаспера и Монти перед телевизором в тёмной комнате, которую освещал лишь свет экрана.
