Текст книги "Идеальный кадр (СИ)"
Автор книги: LeaLisova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
– А как же сладостное наслаждение местью? Тем более это самая добрая и безобидная месть в мире.
– И бесполезная.
– А ты шёл сюда убить её, или как?
– Я? Шёл сюда? – резко остановившись и развернувшись лицом к Финну, воскликнул Джон. – Я пришёл сюда, потому что ты меня притащил. Я, не то чтобы мстить, я видеть её не могу.
– Чёрт! Прячься! Она же выходит, – воскликнул Финн и толкнул Джона в аккуратно подстриженный куст соседнего двора, куда залетел следом и пригнулся.
Отсюда было прекрасно видно веранду её дома, и этот мерзкий горящий комочек. Девушка вышла на веранду совсем не той красоткой с гордо поднятой головой и выглядящей на все сто. Вид её был удрученный, словно болезненный. И, увидев оставленный ей сюрприз, она не спешила избавиться от него. Она облокотилась о стену спиной и горько зарыдала. Навалившееся на неё отчаяние можно было увидеть из расстояния соседского куста – такую боль нельзя не заметить. И нельзя её ни с чем спутать – Джон уж точно не спутает. Он это чувство знает наизусть: он живёт в нём изо дня в день, смиряется с ним изо дня в день, и принимает как родное. И вот теперь Эхо душили слёзы, раздирая её изнутри. Но Джон не испытывал ни стыда, ни злорадства, ни сочувствия.
– А она точно в этой истории сука? – спросил Финн, который явно не ожидал такой реакции и пожалел девушку.
– Я уже и сам запутался, кто в этой истории сука, – беспристрастно ответил Джон.
– Будет неожиданно, если Беллами, – усмехнулся парень.
– Будет неожиданно, если Джаспер.
– А он тут при чём?
– То-то же.
– А! – с улыбкой воскликнул Финн. – Да, самый неожиданный поворот событий. Как в детективе, когда убийцей оказывается тот, кого и не думал подозревать. Тебя значит на шутки попёрло?
– Я больше не хочу чувствовать жизнь, – всё также ровно сказал Джон, словно и не слушая парня. Он смотрел на истерику Эхо, и раньше бы он даже позавидовал девушке. Потому что она может это выплеснуть наружу, а он нет. Теперь он осознал кое-что другое.
– Не хочу ни адреналина, ни страха, ни боли. Мне кажется, что если я верну эмоции, то боль захлестнёт меня настолько, что я не смогу из неё выбраться. Моя психика поставила мне барьер равнодушия, чтобы я не свихнулся окончательно. Моя защитная реакция спасает меня от боли, а я и здесь упрямлюсь, рвусь напролом, иду вопреки, пытаясь вернуть чувства. Но на самом деле мне это не нужно. Я не вправе решать даже за самого себя, раз я и сам не знаю, как мне будет лучше. С чего я взял, что знаю, как лучше будет другим? Я вправду жёсткий эгоист. Каким же я был слепым столько времени.
Это было похоже на монолог, на разговор с собой или даже на исповедь, но не на то, что требует ответа, или утешения. Хорошо, что Финн это понял. У него была необыкновенная способность, которой не обладал никто. Он мог понимать Джона без слов. Финну никогда не нужно было разъяснять поступки Мёрфи, зачем и почему тот что-либо делает – нет, Финн и так всё понимал. Более того, он понимал его поступки лучше самого Джона, и мог разъяснить их ему, даже если эти разъяснения придутся тому не по нраву. Сам Джон Финна не понимал: видимо, понимать людей – не его сильная сторона. Хотя, что здесь удивительного, если собственная душа для него – потёмки.
***
По дороге назад частный сектор казался нескончаемым. Здесь было так тихо и уютно – головой это Джон понимал, но сердцу эта атмосфера не приносила тепла. Джон не любил виды, напоминающие вид из чердака, в котором он провёл детство взаперти. Но с этим он справился – он не вырос психом, благодаря своей способности к пофигизму. Именно пофигизм его всегда спасал, как и сейчас. Но почему-то хотелось избавиться от него. Хотелось снова чувствовать ту уязвимость и ранимость, которую он ощущал с Беллами; хотелось снова плакать от счастья, как тогда, когда они скатывались с ним на одном скейте вниз по узкой дороге. Каким же он был придурком, когда не доверял Беллами, боялся доверить ему свои чувства и быть, в итоге, брошенным – ведь то время, было лучшим в его жизни, и так глупо было омрачать его такой ерундой. Жаль, что, оглядываясь на прошлое, находишь всё больше и больше ошибок, которых уже не исправить.
Финн шёл чуть впереди и иногда что-то бормотал, Джон его не слушал. Игнорирование было не нарочным, просто парню было сложно концентрировать внимание – в голове было всё так размыто, а мысли перемешены.
Почему-то Джону стало резко холодно. И дело было вроде бы не в погоде – до этого момента было даже иногда жарко, и он шёл расстёгнутым. Джон попытался застегнуть пальто на пуговицы, но руки задрожали и обессилили. Собственные руки его не слушались, и были не в состоянии просто попасть пуговицей в петельку. Парень бросил тщетные попытки застегнуться, и просто обмотал пальто вокруг себя, скрестив руки и прижав к себе. Он не мог понять своё состояние – резкое бессилие; дрожь по всему телу; боль, давящая на горло и виски. Чёрт. Это боль. Внутри так адски заныло, что приводило к физическому бессилию и притуплению сознания. Такое чувство сложно объяснить словами – Джон, кажется, вообще не мог говорить сейчас. Слёзы душили его, образовывая колючий ком в горле – и Мёрфи не смог их удержать в себе. Он остановился, не в силах сделать и шагу, пока Финн о чём-то увлечённо рассказывал в пустоту.
– И знаешь? Я ведь ходил на её лекции. Чисто, чтобы выспаться. По ночам-то меня носит везде. Да ты и сам знаешь, в последнее время с тобой меня только и носит. Я вообще считаю, что эти лекции для того и придуманы, чтобы под них хорошо спалось. Почему преподы с этим не согласны? И вообще, главное ведь не участие, а присутствие. Так ведь говорится?
Джон тихо выдавил из себя слово, и был почти что рад своей способности что-то произносить вслух:
– Финн.
Парень обернулся и увидел перед собой совсем разбитого человека, какой была Эхо, или даже хуже, ведь это был Джон – человек, который всё это время был полумёртвым, и изредка только сумасшедшим. А теперь он полон отчаяния, как живой нормальный человек в таких обстоятельствах. Его взгляд наполнен убийственной болью и, накатывающимися, слезами.
– Что? Алкоголь ударил по шарам? Или ты начал чувствовать? – поинтересовался Финн, подойдя к парню.
– Зачем ты водишься со мной? Я же импотент и бесчувственная сволочь.
– Ну, ты самый классный из всех импотентов и бесчувственных сволочей. Ты же не из-за этого сейчас расстроен?
– Как же я ненавижу себя, – горько произнёс Мёрфи. – Почему понимание приходит так поздно? Понимание того, что в первую очередь нужно думать о том, кто рядом, и кто любит тебя, а не расхлёбывать проблемы других и платить за них так дорого. Я заплатил за это слишком дорого. Я расплатился даже не своей жизнью, а его. Ведь если бы у меня хватило мозгов и смелости поступить иначе, он был бы счастлив. Я же обещал себе сделать его счастливым.
– Ну посмотри на это с другой стороны. Ты поступил героически. Мало бы кто так смог, – подбодрил его Финн.
– Герои – это конченые идиоты.
– Может и так, но ты должен принять своё решение, даже если теперь ты сомневаешься в его правильности. Тогда ты считал, что это правильно. Значит, так было нужно в тот момент. К сожалению, в жизни встречаются такие как Эхо, и может быть встретятся ещё, только теперь ты будешь готов. И знаешь, что ты скажешь при этой встрече? «Пошла нахуй! Выкуси, сука, а лучше сдохни!» – последнюю фразу Финн злобно прокричал, чтобы наглядно показать, как Джон будет справляться в таких ситуациях, чтобы придать уверенности, и чтобы ему было не страшно больше с этим столкнуться.
– У тебя дар успокаивать.
– Годы практики и самобичевания. Я тоже раньше любил жалеть людей и попадал из-за этого.
– Я не герой, и никогда им не был, – дрожащим голосом ответил Джон. – Героем всегда являлся Беллами в моих глазах. А теперь я даже не знаю, что с ним происходит. Он довёл до истерики Эхо. Настолько, что она пришла молить меня о помощи. В кого я превратил такого великого доброго человека, который успешно боролся с ненавистью в себе на протяжении стольких лет? Я уничтожил его опору. И он сломался. Всё потому, что я решил, что недостаточно хорош для него, что ему будет лучше без меня. Я должен был защитить, спасти и вытянуть его из этого дерьма, чтобы он и думать о нём забыл, а я вытолкнул его туда насильно и потопил. Я чувствую себя так, как будто уничтожил что-то прекрасное. И за это я ненавижу себя лютой ненавистью. И я с Беллами полностью согласен, я должен за это страдать. «Боль заглушать не стоит. Она должна быть. Важнее загладить вину.» Чёрт! Он сильнее меня. Я не знаю, как с этим справиться, как загладить вину. Я ещё даже не знаю, как смириться с болью, как это сделал он. Как? Как он это сделал? Мне так нужен его совет.
– И он это сделал не сразу.
Джон не мог ничего сказать больше, потому что чувства уже зашкаливали и подошли к лимиту его сдержанности. Слёзы текли без остановки, и ему было даже всё равно, что его таким сейчас видит Финн. Да хоть весь мир пусть смотрит сейчас на него – он не сможет сдержать это. Чёртов барьер бесчувственности рухнул, и все, накопленные за это время, чувства беспощадно затопили его. Это оказалось даже ещё тяжелее, чем он предполагал. Он наверно наивно полагал, что всё уже готов вынести, но эта бестолковая вера в себя разбилась на тысячи мелких кусочков о реальность, когда вернулись эмоции. Джон ожил, чтобы захотеть умереть, только на этот раз по-настоящему – и это неизбежно.
Ноги больше не держали его на весу. Под тяжестью своих чувств, Джон сел на корточки и не сдерживал себя от тихой истерики. Финн, глядя на друга, сел рядом с ним на асфальт. Он ничего не говорил, и не пытался утешить – понятно же, что бесполезно. Он просто сидел рядом, подбадривая только своим присутствием, показывая: что Джон не одинок; что с ним будут рядом, когда ему до дикости плохо; что от него не отвернуться из-за того, что он бывает слаб или грустен.
На улице тишина и пустота, будто бы мир вымер. Свет в окнах постепенно гаснет. Освещение дают лишь редкие уличные фонари, а дома как картонные коробки, как декорации к кому-нибудь фильму – словно бы пустые внутри, а выглядят словно настоящие. И жизни вокруг будто бы нет – остались только Джон, растерзанный в клочья своей болью, и Финн, который сидит рядом с ним уже неизвестно сколько времени и не думает уходить, или уводить друга домой. Он позволяет ему высвободить то, что внутри, наружу, и не важно сколько на это потребуется времени. Финн не задумывается над временем и тратой сил, он пытается быть с Джоном без тактильно близко.
Как только эмоции поутихли, Джон ещё несколько минут смотрел на дорогу, замерев на месте. Финн и в этот раз не вмешивался в его тишину. И Джон, наконец выбравшись из себя и вернув своё сознание во внешний мир, заметил, что он не один и был изумлён такой преданностью. Это даже слегка подбодрило его.
Бесчувствие не вернулось спустя столько времени после истерики, и Мёрфи понял, что ожил окончательно: теперь ему будет больно, ему будет грустно и тоскливо. Но может быть, он теперь будет иногда чувствовать теплоту, и интерес к жизни со временем появиться. Но к сожалению, всё ещё приходилось думать о смерти. Смерть – это неотъемлемая часть жизни. Никуда от этого не деться. И теперь, смерть – не просто описание его эмоционального состояния, его жизнь преследует совсем реальная смерть, почти что буквально наступая на пятки, заставляя обернуться и вспомнить о ней. Смерть, не выходящая из головы, зацикливающая на себе внимание, заставляющая все мысли Джона крутиться вокруг неё.
– Мне нужно в Монреаль, – начал Джон. – У меня отец умер.
Финн удивлённо посмотрел на него, а после замялся в растерянности:
– Соболезную. Очень жаль, правда. Даже не знаю, что ещё сказать по этому поводу.
– Не стоит. Мы не ладили никогда.
– Но тебе же не всё равно?
– Теперь кажется, что нет. Но странно, что это не основная боль. Его смерть стала последней каплей. Она – последняя капля, не более. Так ведь быть не должно? Или это нормально? Ведь я так отдалился от него, как от чужого, и теперь почти верю, что он чужой.
– Тебе надо перестать искать в себе нормальность, ты от неё прилично так отдалился. У нормальности очень размытые границы. У каждого человека своя норма, и эти нормы не всегда пересекаются – вот что, действительно, норма в этом мире. Так что не пытайся себя подогнуть под чьи-нибудь рамки нормальности – выдвини свои и живи спокойно, не колеблясь из стороны в сторону.
– Мне бы тебя иметь в качестве своего внутреннего голоса. Может быть, всё было бы легче.
– Я могу быть и внешним голосом для тебя, если ты этого хочешь.
– Да, хочу. Мне на самом деле повезло, когда я встретил тебя. Спасибо, что был со мной всё это время. Сам бы я, наверное, не смог сосуществовать с самим собой наедине.
Финн вытаращился на парня в приятном удивлении, а после слегка улыбнулся. Он не ожидал таких слов от Джона. Сам Джон от себя не ожидал таких слов, но сейчас он не в силах скрываться за напускной жёсткостью. Да и Финн заслуживает хорошего отношения к себе – он всегда был рядом в трудную минуту.
– Я вот думаю, может мне остаться там, в Монреале? Здесь стало слишком туго, – произнёс Джон.
– От перемены места вряд ли что-то изменится. Хотя, смотря какие цели ты преследуешь, переезжая туда. Если хочешь убежать от ответственности за совершенное, то может быть, это и прокатит. Но от себя тебе не убежать.
– Знаешь, я ничего не хочу больше. Я уже не знаю, как с этим всем справиться. И я не хочу даже пытаться справляться. Я устал.
– Думаешь в Монреале не придётся справляться?
– Надеюсь, там будет проще забыться. Мне теперь нужно жить с чувствами, а это не просто.
– Тебе нужно со всем смириться, простить себя, и научиться с этим жить, и даже научиться вновь радоваться этой жизни. Не думаю, что это будет возможно, если ты просто всё бросишь и уедешь в Монреаль. Там ты можешь только затянуть весь процесс к своему оживлению. Но выбор за тобой.
========== Фотоаппарат в Его руках, кадры памяти, силуэт под уличным фонарём. ==========
От возвращения в Монреаль у Джона были смешанные чувства. Спустя год после переезда в Ванкувер вернуться сюда было одновременно приятно и грустно. Здесь он провёл всю свою жизнь, и это его родной город, но ощущения дома не было. Он чувствовал себя в гостях. Приехал в гости к родителям, и всего лишь. А дом его, может быть, был в Ванкувере. Он к нему ещё не совсем привык, но там он чувствовал себя намного лучше. И город был очень красивый – парень там делал по сотни прекрасных фотографий в день. Этот город вдохновлял, в нём хотелось жить и двигаться вперёд. А Монреаль – это город не совсем удачного прошлого, и для Джона он всегда останется таковым.
Увидеть родителей спустя год было волнительно. Джон даже немного соскучился, и надеялся, что они тоже. Так же он наивно надеялся на то, что расстояние улучшит их отношения. Что у него будет всё как у людей. Он будет приезжать к родителям, как к себе домой – в уют и тепло. Он познакомит с ними свою девушку, и будет приезжать с ней к ним на каникулах. И всё у него наладиться. Жизнь с каждым годом будет расцветать, как и сам Джон.
– Я волнуюсь, – сказала Эмори перед дверью их дома.
– Ты сама напросилась. Я тебя не заставлял, – с улыбкой произнёс Джон.
– Первый раз со мной такое. Как думаешь, я им понравлюсь?
– Ну мне же понравилась. Они мои родители, а не звери. Не переживай.
– Уверенна, они у тебя замечательные. Надеюсь, я буду соответствовать их ожиданиям, – с волнением произнесла девушка.
– Я рад, что ты здесь со мной, – ответил Джон, взяв её за руку, и посмотрел на неё любящим взглядом.
– Не смотри на меня так. Я сейчас растаю, – с улыбкой сказала Эмори.
– Ничего страшного. Ты нравишься мне мокренькой.
Девушка рассмеялась, пока Джон в этот момент прижал девушку к себе поближе и поцеловал её в губы. Он любил её смех, любил её губы и до ужаса любил её саму. Эмори – это пока ещё лучшее, что случалось за его жизнь, и он надеялся, что так будет всегда.
Эмори почему-то очень хотела познакомиться с его родителями. Наверное, она надеялась найти семью, где её будут любить. В детстве она была лишена родительской любви, и прожила как сирота при живой матери. Кто её отец – она и не знала. Наверняка, сама мать не знала кто отец её дочери. Грэг хотя бы родился от мужчины, с которым их мать прожила 3 года. Но после того как он ушёл из семьи, мать не выдержала его ухода, и пустилась во все тяжкие по миру, как турист, избавляя себя таким образом от душевных терзаний. Детей она оставила на бабушку – на мать сбежавшего отца Грэга. Иногда она приезжала, и хотя бы создавала видимость своей любви: была милой со своими детьми, водила их в парк, покупала мороженное и интересовалась их жизнью в этот короткий промежуток времени. Но потом она вновь исчезала. Она много раз обещала забрать их с собой, но всегда откладывала на потом, объясняя это какими-нибудь сложными обстоятельствами в своей жизни. И Эмори говорила, что это было тяжело. Потому, что ей была нужна мама, а её никогда не было рядом. Но тяжелее было совсем маленькому Грэгу – он скучал и нуждался в ней ещё сильнее. И когда Эмори подросла, то стала ненавидеть свою мать за такое отношение к ним, долго прогоняла её и не хотела видеть. Но когда выросла из подросткового возраста, и стала совсем самостоятельной – она решила простить её и принять такой, какая она есть. Всё-таки мама нужна и уже совсем взрослым детям.
Джон не был уверен, что его родители способны дать ощущение семьи Эмори, но надеялся хотя бы на иллюзию той теплоты, на которую они способны. Эмори нуждалась в этом. Ей всегда хотелось ощущать себя частью чьей-то семьи. И Джон был готов пойти на многое ради того, чтобы ей это дать. Даже на то, чтобы привезти её сюда и попытать удачу.
Каков будет исход этого знакомства – для него самого это было неожиданностью. Но он настраивался только на лучшее. Он поддерживал Эмори, говоря ей, что она восхитительна, внушая ей уверенность в себе. Он крепко сжимал её руку и шутил для разрядки её напряжённости. Хотя сам был взволнован не меньше её. Ведь он и сам всю жизнь хотел ощущать себя частью семьи, но его родители не способны были дать этого своему сыну – глупо было полагать, что они подарят это ощущение совсем чужой для них девчонке. Но Джон решил дать ещё один шанс их взаимоотношениям.
Родители встретили их гостеприимно. Они усадили их за стол в столовой, разлили чай и разрезали только что испечённый вишнёвый пирог.
– У вас очень вкусный пирог, просто объеденье, – восхищалась Эмори. – У вас просто волшебные руки.
– Это дело рук нашего дворецкого. Я не люблю возиться с тестом, – с натянутой улыбкой отвечала мать Джона.
– Расскажи о себе, дорогая. Чем ты занимаешься? – спросил отец у девушки.
– Я студентка, – отвечала Эмори и сжимала руки, нервничая, как на экзамене. Джон впервые видел эту уверенную раскованную девушку такой, и она выглядела очень милой. – Учусь на журналиста. Ещё я занимаюсь танцами.
– Балет?
– Нет. RNB.
– Это же не тот пошлый танец, где трясут задницей? – спросила мать.
Джон вслух рассмеялся.
– Нет, не тот, – с улыбкой ответила Эмори. – А ещё я люблю готовить. Надо бы мне спросить рецепт пирога у вашего дворецкого. И буду печь такой Джону. Тебе же нравится? – спросила девушка у своего парня. Он кивнул в ответ.
– Думаю, ты будешь очень хозяйственной женой. Твоему мужу повезёт, – говорила женщина, попивая чай.
– Мне уже повезло, – сказал Джон.
– Главное не спешите с браком, – сказал отец. – Отнеситесь к этому серьёзно. Потому что, семья – это самое важное, что может быть в жизни. И чтобы её построить нужно иметь достаточно мозгов в голове.
– Мы разберёмся, – оборвал его Джон – Можешь не беспокоиться.
– А чем занимаются твои родители, Эмори? – спросила мать.
– Э-э… Отца у меня нет. А мама… она… любит путешествовать. Она живёт то в Таиланде, то в Индии, и преподаёт йогу.
– Активная женщина, – прокомментировал отец с улыбкой. – Не любит сидеть на месте?
– Да, точно. Совсем не любит, – отшутилась Эмори, рассмеявшись.
Джону не нравилось всё это. Он знал своих родителей, он видел их оценивающий вид, и видел, как Эмори от этого сильно нервничает. И зная своих родителей, он предчувствовал что-то неладное, он прекрасно видел за их напускной улыбкой и шутками осуждение. От этого ему становилось так мерзко. Ведь Эмори старалась из-за всех сил понравиться, была искренней и открытой, а в ответ получала фальш. Джон понимал, что это его вина. Он ведь знает этих людей с детства. С чего он взял, что что-то изменилось за год его отсутствия?
И опасения Джона подтвердились, стоило только Эмори отойти в уборную.
– Ты каждую девушку, которую трахаешь, будешь водить к нам знакомиться? – жёстко сказал отец Джону.
– Нет. Только ту, что люблю, – спокойно ответил Джон, изо всех сил подавляя свою злость. Он не хотел разругаться с ними, пока в этом доме Эмори. Он не хотел, чтобы она увидела их настоящие лица – хотел уберечь её от этого.
– Ты серьёзно собираешься связать свою жизнь с ней?
– А что с ней не так?
– Она миленькая, но с таким же успехом ты мог бы подобрать бомжиху с улицы, отмыть её, переодеть, вставить зубы, и она бы тоже была миленькой. Но девушек выбирают не по мордашке.
– А по социальному статусу, я так понимаю? Мне не важно сколько у неё денег, и есть ли у неё влияние.
– А что тогда тебе важно? То, какая она в постели или на кухне? На этом ведь заканчивается круг её интересов. Но для этого существуют шлюхи и кухарки.
– А я должен найти такую, которая будет как вы с мамой, прикрывать свою гнилую душу за мнимым успехом и материальной достаточностью? – не сдержавшись, со злостью ответил Джон. – Да, у неё нет особняка, нет богатеньких родителей, она не является бизнесвумен и мега пафосной сучкой, умеющей идти по головам, но за это я её и люблю. И мне не нужна другая. Она искренняя. Если ей кто-то не нравится – она не станет скрывать это; если она любит – то по-настоящему; счастлива – она смеётся; грустно – плачет. Так и должно быть! Так живут люди! А всё что умеете вы, так это подставлять друзей ради карьеры, врать друг другу и всем вокруг, скрывать ненависть за «любовью», и измерять всё в этой жизни в долларах и евро. И знаете, что? Мне вас жаль! Вы очень жалкие. Эмори в тысячу раз богаче вас. И я хочу связать жизнь с таким человеком, как она. А от таких как вы, меня тошнит.
Отец спокойно выслушал своего сына, а после строго спросил:
– Всё сказал?
– Да.
– Тогда будь добр. Забирай свою богатую и искреннюю, и вали нахрен из этого дома. Раз тебя так тошнит, можешь не утруждаться и не приезжать сюда вовсе.
Эмори, выйдя из уборной, обнаружила, ждущего её, Джона прямо возле входа. Парень сразу же схватил её за руку и повёл из дома, объясняя всё по пути:
– Погостили и хватит, моя девочка. Пошли погуляем по городу и поедем домой. Делать здесь долго нечего.
– Что? Погоди. А как же…? Мы же к родителям приехали.
– У них срочные дела нарисовались. В командировку вызвали. Говорил же, они жуткие карьеристы.
– Так срочно? Что… что случилось? Объясни нормально, – спросила Эмори и затормозила.
Джону пришлось остановиться вместе с ней и обернуться к девушке лицом.
– Всё нормально. У них это – норма. Вот так срочно взяли и вызвали.
– Но мы даже толком не пообщались. Я им не понравилась?
– Ещё как понравилась! Эмори, ну что за глупости? Как такая как ты может не понравиться?
Джон снова взял её за руку и вытащил за собой на улицу из дома.
– Мы же должны хотя бы попрощаться! – девушка была в непонятках и полной растерянности от такого спонтанного ухода.
– У них совсем нет времени, Эмори. А они жутко не любят, когда их отвлекают. Я уже привык к этому с детства. Тут ничего не поделаешь – у каждого свои приоритеты.
– Дело же точно не во мне? Они уезжают не из-за меня? Просто я так далека от той жизни, которой они привыкли жить, и поэтому, наверняка, далека от их понимания идеала. Они наверное не такую невесту своему сыну желали.
Джон вновь остановился, взял в руки лицо девушки и проникновенно посмотрел в её глаза:
– Ты так близка к моему пониманию идеала. И это всё, что должно тебя касаться, милая. Я очень далёк от понимания идеального сына, а ты от понимания идеальной девушки – и пусть так, если это так! Мы оба неидеальны и нам так хорошо! А все остальные пусть давятся своим совершенным миром. То, что идеально – лишь снаружи такое, и не является правдой. Зачем нам с тобой фальшивая идеальность? Мы неидеальны и этим счастливы.
***
В окна проникали лучи совсем уже уверенного весеннего солнца. Они освещали всю комнату вместе с ещё пустыми чемоданами, которые Джон достал, но никак не мог начать собирать в них свои вещи. Он с тяжестью смотрел на них, придумывал себе какое-то другое занятие, обещая вернуться к ним позже, но потом возвращался к началу круга и снова смотрел на эти чемоданы, ничего не предпринимая.
Для него это было чем-то невозможным – собрать все вещи и уехать из Ванкувера. Это был тот сложный случай, когда уехать не можешь, но и остаться тоже. В Монреале он не появлялся четыре года, с тех пор как поругался с отцом. После этого случая они и не общались толком, только созванивались по скайпу на Рождество или на чей-нибудь день рождения. Но и этого общения Джон не особо жаждал. Отвечал на звонки из уважения, а не потому, что хотел поговорить с ними. Он очень отдалился от них, после того, как последнюю его попытку начать с ними нормальные семейные отношения жестоко оборвали. А они это, наверное, делали только потому, что так принято, когда родители общаются со своими детьми, и чтобы когда их друзья спросят: «Как дела у Джона?», они смогли ответить.
Смотря на эти чемоданы, Джон вспоминал как смотрел на них в Монреале, когда собирался переехать от родителей в Ванкувер. Он на них даже не смотрел, он со счастливым блеском в глазах собирал их. Он и подумать тогда не мог о том, что захочет когда-нибудь вернуться назад. Ведь уехать из этого города была его мечта номер один. А когда он приехал в Ванкувер, то понял, что это именно то идеальное место, от которого не хочется сбежать, и что он по-настоящему влюбился в этот город.
Звук открывающейся двери раздался громче, чем обычно – так казалось Джону. Ведь что-то разорвало гробовую тишину этой квартиры. В дом зашли шумные ребята, и он сразу же услышал родные голоса.
– А ты говорил ему нужно найти какое-нибудь новое хобби. А он вот уже нашёл – чемоданы гипнотизирует, – послышался голос Джаспера.
– Стоп, погоди! – в недоумении воскликнул Монти. – Зачем тебе чемоданы собирать?
– Я же еду в Монреаль, – ответил Джон.
– Ну на несколько дней же. Зачем для этого столько вещей?
– Я пока не знаю насколько.
– Ты уезжаешь? – с горечью произнёс Джаспер. – Насовсем уезжаешь от нас?
– Точно не знаю. Я соберу все вещи, на случай если смогу остаться там.
– Но зачем? Ты что тю-тю совсем что ли? – Джаспера переполняло возмущение. – Что там делать тебе? Там же нет нас! Монти, скажи ему! Если это из-за Беллами – я подкараулю его и…
– И-и? – попросил продолжить, заинтересовавшийся, Монти.
Джон даже улыбнулся на это.
– И выскажу ему какой он мудак!
– Ты это уже делал, – напомнил Джон.
– Но на этот раз я ему ещё и врежу. Вот так вот. Понятно?!
– Это очень мило, правда, Джаспер, – мягко ответил Мёрфи. – Но это не изменит моего решения. Да и Беллами здесь не при чём. Если кому и надо врезать, так это мне.
– Я тебя бить не буду, и не проси.
– А что, если просто перестать всё усложнять? – сказал Монти. – Поговорить с ним, в конце концов, и стать снова тем самым счастливым Джоном, которого мы лицезрели, пока вы с Беллами были вместе. С тобой-то всё понятно, но Беллами – мудрый человек, до него доходит больше, чем до тебя. И если вы поговорите, он тебя вразумит.
– Больше нет, – с глубокой горечью ответил Джон. – Он больше не тот, кем был. Ты видел Эхо? Она пришла ко мне после него, и она сказала, что больше не может быть с ним. Сложно жить с пониманием, что в этом всём виноват я. Поэтому я хочу уехать в Монреаль. Я надеюсь, что там смогу хоть немного восстановить своё внутреннее состояние, прийти хоть к какой-то гармонии, и вот тогда решать, что мне делать со своей жизнью дальше. А пока я не в силах что-либо менять. К сожалению, мы все – люди, и даже я. И у всех нас бывают такие моменты, когда мы чувствуем себя бессильными. И этот момент нужно просто пережить. По крайней мере, теперь я верю, что это возможно.
Его прервал звонок в дверь.
– Ты кого-то ждёшь? – с удивлением спросил Джаспер у Джона.
Тот в ответ покачал головой: – Я точно нет.
– Я открою, – ответил Монти и удалился к двери.
Джаспер в этот момент бросился на друга и крепко обнял его:
– Ты это, передумай там в своей голове, взвесь всё и возвращайся лучше сюда. Мы же здесь, всегда здесь. И мы всегда у тебя будем. Ты знай, что мы тебя типа любим, несмотря на то какой ты засранец.
– Да ладно тебе, Джаспер. Ты же будешь тут с Майей на моей кровати куролесить.
– А! Ну ты тогда не спеши, – ответил Джаспер, и Джон вслух рассмеялся. – Не спеши, но всё равно возвращайся.
Монти вернулся со словами:
– Снова к тебе нежданные гости, Джон.
Джаспер тут же отлип от друга. А Джон уже и не знал кого опять к нему занесло. Кто вообще мог прийти без предупреждения?
В комнату вошла Эмори, и тогда друзья ушли в свою комнату.
– Про твоего отца правда? – с порога спросила она.
– Слухи быстро расходятся.
Девушка посмотрела на него в тоскливом замешательстве и сразу же обняла Джона. От неё веяло духами, которые он когда-то ей подарил. Он купил их в Сиднее, ещё тогда, когда проводил каникулы с Беллами. В последнее время, все воспоминания Джона так или иначе сводились к Блейку – как будто знает он его всю жизнь. А может это от того, что у Джона было ощущение будто бы до него он и не жил.
Этот приятный свежий аромат от её волос возвращал его на берег пляжа, где Беллами сёрфил, а Джон не мог на него наглядеться. Тогда плод был ещё запретным для него, и этим до безумия сладок.
Беллами в Сиднее почти всегда ходил раздетым, максимум вещей было для него – это шорты. Только вечером он мог накинуть на себя свободную майку-разлетайку, которая не скрывала плеч парня, а иногда и накаченной груди. В Сиднее Блейка часто можно было увидеть с мокрыми от моря волосами, лучезарно улыбающегося и со счастливым блеском в глазах. Этим он заставлял Джона желать вернуться в холодный утренний лес и прижимать его горячее тело холодными руками. Но всё, что можно было делать – это смотреть, притворяясь другом. Но лучше бы так всё всегда и оставалось, чем-то, что происходит между ними сейчас. Лучше уж пусть Джон мучился от невозможности к нему прикоснуться, чем не видеть его вовсе, и стать тем, из-за кого улыбка с лица Беллами исчезла, а счастливый блеск в глазах потух.
