Текст книги "Идеальный кадр (СИ)"
Автор книги: LeaLisova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
– Это ты так мыслишь? Тебе поэмы нужно писать.
– Я слишком неусидчив для этого. И полёт мыслей настолько быстрый, что я не буду успевать их записывать. Поэтому говорю тебе, чтобы ты запомнил и помнил всегда. Джон, ты достаточно смелый, чтобы любить, и верить мне, чтобы не случилось? – почти что торжественно произнёс Беллами, и Джон не мог этому не усмехнуться.
– Звучит как торжественная клятва перед брачным алтарём.
– Считай, что сегодняшний день – это наше своеобразное венчание.
– Мой ответ остаётся неизменным. Я готов вечно любить, чтобы не случилось и готов доверить тебе всё, что есть в моей жизни. И хватит вводить меня в такое положение!
– Ты так мило стесняешься.
– Такого не бывает. Я не стесняюсь.
– А что это по-твоему? Ты волнуешься, я же вижу, – с улыбкой возразил Беллами.
– Я действительно так много чувствую с тобой, и столько всего нового. Ты видишь меня насквозь и должно быть знаешь, что я боюсь открыть не ту дверь. Я доверяю тебе, Беллами. Сложнее всего мне доверять самому себе.
– Тогда сегодня мы станем одним целым, и тебе не придётся делить «нас» на тебя и меня, – Беллами посмотрел так, как смотрит обычно, когда он что-либо задумал. Джон всегда сторожился такого взгляда, но в то же время ему было интересно, что у него на уме.
– Что ты задумал?
– Завершить «Венчание».
Беллами встал одной ногой на скейт и протянул руку Джону, приглашая его к себе. Джон не стал задавать вопросов – это просто бессмысленно: с Беллами надо просто идти за ним и делать то, что он просит без лишних слов. Мёрфи встал к нему на скейт. Беллами крепко прижал парня к себе сзади, и они тронулись с места. Дорога была под плавным склоном вниз, и мчались они достаточно быстро. Совсем рядом, на расстоянии меньше метра, дорогу омывает Тихий океан. Перегородки, отгораживающей дорогу от океана, практически не было. И это приносило свою нотку драйва. Движением полностью управлял Беллами. Всё, что мог делать Джон, так это наслаждаться скоростью; тем, что он отдал управление дорогой и его жизнью Блейку; солнечными лучами, гуляющими по водной глади; приятным морским ветром в лицо; чувством адреналина от того, что ситуацию контролировать он не может; и очень близким присутствием Беллами.
Джон держался за руку парня, которой тот обнимал его, и чувствовал себя как никогда легко. Был лёгкий страх, но он был приятен. Не такой страх, от которого хочется спрятаться и убежать. А тот, который хочется провести себе по венам, чтобы жить, чтобы чувствовать себя живым. Джону не хочется думать о каких-то тревогах, своих сомнениях, о своей чёртовой осторожности – пусть всё это идёт к черту. Он хочет чувствовать такое объединение с Беллами всегда, как с самым родным человеком на планете. Это чувство возросло в нём до предела, и почти что в буквальном смысле грело его изнутри, заполоняя всю внутреннюю оболочку его тела. Хотелось кричать от радости как в детстве. Джон не знал, зачем он себя сдерживает от этого крика. Но он улыбался во все 32.
Красивые нескончаемые пейзажи проносились мимо с немалой скоростью, но их вполне можно было рассмотреть. Впереди дорога, а вокруг только водная гладь и, виднеющейся на горизонте, город. Когда они приближались к резкому повороту, скейт нёсся с удвоенной силой по наклонной, а Беллами плавно приблизился к краю дороги. И вот на самом повороте, они проезжают настолько близко с морским обрывом, что казалось, что они почти что парят над водой. Джон ждал, что они сейчас сваляться с дороги в обрыв, что другого исхода нельзя ожидать, но они лишь проехали по самому краю и зарядились столькими эмоциями, что грудную клетку от них разрывало на части. В эту самую минуту сердце будто бы остановилось, а после забилось в страхе и в восхищении. Эти чувства были настолько восхитительны, что на глазах наворачивались слёзы. И кто бы мог подумать, что Джон умеет столько чувствовать, если даже сам Джон об этом не знал. Когда готов расплакаться от счастья – это самое восхитительное чувство, лучше любых чувств на планете. И его Мёрфи испытывал впервые. Сегодня он открыл правильную дверь в себе. Хотелось бы на ней и остановится. Потому, что в этот момент он так счастлив, его переполняет любовь, и чувствуется, как крепчает его связь с Блейком, которую теперь не разорвать ничем.
Комментарий к «Венчание» на скейте, правильная дверь, слёзы счастья.
Воспоминания из прошлого: “Венчание” на скейте – The Cinematic Orchestra – To Build A Home Album Edit (саундтрек).
Сиваш Рок – https://www.google.ru/maps/place/Сиваш+Рок/@49.308611,-123.1559887,3a,89.9y,323.88h,105.31t/data=!3m8!1e1!3m6!1sAF1QipNQQ9E0ib6mzDrA2ZNiJbRq4X8mL7l-OUPyTIg5!2e10!3e11!6shttps:%2F%2Flh5.googleusercontent.com%2Fp%2FAF1QipNQQ9E0ib6mzDrA2ZNiJbRq4X8mL7l-OUPyTIg5%3Dw203-h100-k-no-pi-4.4270835-ya355.1875-ro-0-fo100!7i10000!8i5000!4m5!3m4!1s0x548671f8f694b6c5:0xf0e96876280a359e!8m2!3d49.3088876!4d-123.1566576
========== Отчаяние, видимое из соседнего куста; не месть, а детская шалость; совсем реальная смерть. ==========
– Виски, коньяк, водку?
– Мне вообще похуй. Можешь взять всё и сразу.
– Ну всё равно ты оплачиваешь «банкет», – непосредственно ответил Финн и стал загружать в корзину всё, что красиво стоит на полке. – Не беспокойся, дядюшка Финн научит тебя правильно вымещать злость. Ты знаешь где живёт эта ненаглядная?
– Нет. Но не составит труда узнать.
– Клубничный ликёр я не беру? – на полном серьёзе спросил Финн и показал бутылку Джону.
Джон косо посмотрел на него, выражая всё своё пренебрежение во взгляде.
– Ну вдруг от него мозги розовеют, – продолжил парень.
– Куда тебе ещё розовее? – безэмоционально произнёс Джон и двинулся вперёд по алкогольному стеллажу.
Он не видел перед собой ничего: он видел бутылки на магазинных полках, но ни разновидности содержимого, ни бренды до осознания не доходили. Сейчас для него это просто бутылки – все одинаковые. Поэтому он предоставил возможность выбора Финну. Этот парень всё-таки очень удобен ему. Как ни странно, что человек, который по сути имеет такое же значение, всё равно что удобный диван, является первым, к кому приходит Джон, когда ему плохо, и единственным, кто вообще знает обо всём, что происходит в его жизни. Финн – единственный, кто способен его реально поддержать, а не нагнетать сильнее. А всё потому, что он не пытается его поддерживать, а только составляет ему компанию, поощряя любую деятельность, вплоть до курения марихуаны. Вчерашний их разговор Мёрфи предпочёл опустить, тем более что сам Финн пообещал больше не лезть ему в душу. Ну, а Джон был только рад вернуть себе старого удобного Финна.
– Мёрфи? Привет, – послышался знакомый женский голос совсем рядом.
Парень не особо-то был готов сейчас с кем-либо общаться, и он заведомо был не рад встретить кого-бы там не было. Он обернулся и увидел перед собой Рейвен. При виде неё злость сразу же спала, и он даже попытался поздороваться живым, и более или менее радостным голосом.
– Привет, девчонка-механик! А ты решила спиться?
– Нет, – с улыбкой ответила девушка. – Луна собирается готовить на ужин пасту и попросила зайти за красным вином.
– А вы уже с ней вместе живёте? Миленько.
Рейвен окинула его взглядом, и её сверкающая улыбка исчезла с лица, а в глазах появилось беспокойство с нотой сочувствия.
«Не-е-ет! Только не это. Неужели я настолько хреново выгляжу? Я же старался сейчас выглядеть живым. Хоть бы она меня не жалела. За что жалеть? За то, что я дебил? Рейвен, будь умной девочкой, не вникай в это дерьмо, тебе это не нужно», – молниеносно пронеслось в голове Мёрфи.
– Ты как? В порядке вообще? Выглядишь ты…
– Жалко? И это я ещё старался выглядеть по-другому.
– Я, конечно, не знаю, что между вами произошло, но давайте завязывайте уже. Вы оба нужны друг другу. Это и дураку понятно, а до вас всё никак не доходит. Трудности должны закалять, а не убивать нас. Тем более, когда дело касается искренних чувств.
– Дело в том, что-то, что я натворил ничем не исправить. Я бросил его, и тем самым предал. Он мне этого не простит.
– А ты не решай за него. Просто проси прощения, а прощать тебя или нет – это уже его прерогатива.
– Но мне даже нечем оправдаться перед ним. У меня был выбор, и я сделал его не в пользу Беллами. Я сам не могу простить себя за это, как я могу ждать прощения от него?
Джон и сам не ожидал от себя такой откровенности в этот момент. Может быть, он просто устал. Даже не устал, а заебался. Лучше и не опишешь это состояние. Он заебался! Настолько, что готов раскрыть душу девчонке, которую едва знает. Но может быть, это она такая располагающая. Она чем-то напоминает ему Беллами. Того Беллами, который был открыт для него; который был для него добродушным другом, тянущим за собой на вечеринки, в лес, в море голышом и куда-угодно; который излучал тепло и заражал жизнью. И глядя на Рейвен, он не мог отделаться от воспоминаний. Она сейчас была словно женской копией Беллами. Может поэтому, Джон так сразу открылся ей.
– Это не важно, Джон! – уверенно противостояла ему девушка. – Это всё вообще не важно! Не думай – просто делай. Не простит раз, два, пятьдесят, но каждый раз будет задумываться: простить или нет. И в пятьдесят первый раз он больше не сможет сопротивляться. Потому что поймет наконец, что противиться собственному счастью попросту глупо.
Джон выдавил из себя вымученную улыбку в благодарность за её неравнодушие и попытку помочь. Но Рейвен не была удовлетворена результатом. Она подошла к нему поближе, дотронулась до плеча и проникновенно посмотрела ему в глаза, моментально передавая тёплую поддержку, которую не хотелось отталкивать. Её сочувствие было приятным, в нём не было чрезмерной жалости, которую он не терпел. Убрав бодрый призыв в голосе, и сменив его на мягкость, она продолжила:
– Знаешь? Я была долгое время влюблена в одного придурка, и мучилась из-за него довольно часто. И однажды я встретила Луну, совершенно случайно. В хмурый для меня день, после очередной ссоры с парнем, после бессонной ночи в слезах, я покупала с утра кофе в Старбаксе, чтобы как-то оживиться перед учёбой. Я засыпала буквально на ходу, и я случайно пролила кофе на девушку. Ужасно было стыдно: я извинялась тысячу раз, хотела просто провалиться под землю от стыда, и даже расплакалась из-за этого. Кофе был горячим, и она обожгла себе ноги. Но, несмотря на собственную боль, эта удивительная девушка обратила внимания на мою реакцию и стала успокаивать меня. Так мы и познакомились. Я обрела близкого друга, и была несказанно рада. Она всегда выслушивала меня и всегда поддерживала. Она реально могла примчать ко мне в любое время суток, чтобы подбодрить меня. Она была рядом всегда: когда я со счастьем в глазах рассказывала о том, какой у меня парень бывает классный, и когда рыдала в захлёб от того, какой он мудак. В обоих случаях ей было больно, но она и виду не подавала, а просто любила меня. Я узнала об этом после, и не понимала, что с этим делать. Я ведь уже трачу свою жизнь на мудака, и причиняю тем самым боль дорогому человеку. Я передумала тысячу вариантов и даже тот, в котором я сама должна стать тем самым мудаком по отношению к ней, чтобы она разлюбила меня, чтобы переболела и отпустила, и была свободна от меня и моих проблем. Я ужасно не хотела её лишаться, но другого выхода не было – я не хотела портить ей жизнь. И знаешь, чтобы я ни делала, она была рядом. И так ни разу и не сказала, что я сволочь, что она ненавидит меня за причинённую боль, хотя было за что. Каждый раз, как я видела её, я задумывалась об отношениях с ней, и каждый раз говорила себе: «Нет. Это не моё. Я воспринимаю её как подругу». Но в один момент всё кардинально поменялось – я изменила своё решение. И с этого момента я стала самым счастливым человеком. Меня никто в жизни так не любил, как она, и я никого так сильно не любила. Вот теперь я понимаю какой была дурой всё это время. Я не видела своего счастья, которое было буквально перед носом, и отнекивалась от него, думая, что мне это не нужно. И если бы не упорство Луны, я бы так и рыдала из-за мудака, который умел ценить меня через раз, или вовсе не умел. Луна и сама уже не надеялась, что я когда-нибудь стану её любимой, но не отступала, несмотря на боль, и на такое количество испытаний для её сердца. И когда я спросила её почему, она сказала мне такую фразу, которую я не забуду никогда: «Если ты чувствуешь к кому-то настоящую любовь, то сделай невозможное, расшибись о стену, переступи через себя сотни раз, но сбереги её.»
Совсем на мгновение загорелся маленький огонёк надежды. Не то чтобы Джон был готов прямо сейчас свершать подвиги. Но, может быть, Рейвен посадила в нём семя, из которого он может возрастить и выносить идею. И маленький огонёк надежды разгорится в полноценный пожар, который сожжёт нахрен старого Джона с его страхами и ошибками, и даст возможность появиться новому Джону, который будет достаточно смел, чтобы любить, и чтобы верить.
Сейчас он смотрел на Рейвен, и она почти что сверкала и искрилась, как бриллиант. Её глаза были наполнены жизнью, любовью и счастьем. Таким же был Джон в те недолгие месяцы их с Беллами отношений. Тогда все, кто встречал Джона, говорили ему о том, что он изменился, и что его не узнать. Какие чудеса происходят с человеком, когда его сердце наполнено любовью.
Джон смотрел на Рейвен, и ему не хотелось отрывать от неё глаз – какая же она восхитительная! Все ли, кто счастлив, выглядит так завораживающе? Но она такая красивая и такая воодушевлённая, что, глядя на неё, самому хочется оживиться. Глядя на неё, на душе стало теплее и светлее, словно лучик солнца пробился через многомесячную тучу и подарил надежду на то, что скоро настанут солнечные дни. Рейвен – это лучик солнца в беспросветно серой жизни Мёрфи. Поэтому Джону не хотелось видеть перед собой никого другого, кроме неё.
– Я тебе благодарен, – ответил Джон с такой теплотой, на которую, казалось бы, его зомби-нутро сейчас не способно. – Искренне благодарен тебе, Рейвен, за то, что ты вообще пришла в этот магазин, встретила меня здесь и не прошла мимо. Ты… ты… правда… чудесна.
Девушка с умилением улыбнулась и крепко обняла Джона. Для него это было неожиданно, но что-то живое явно в нём забилось. Настолько живое, что хотелось расплакаться. Джон конечно же сдержал это чувство в себе, но его сердце билось так, словно до этого оно было мёртвым. Он не помнил, когда кого-то обнимал в последний раз – объятий в последнее время давно не было, как и других положительных эмоций. Джон обнял её, как родного ему человека, несмотря на то, что их общение было всегда минимальным, и только сейчас, впервые, они поговорили один на один по душам. Тепло от объятий почти что в буквальном смысле растеклось по рукам и грудной клетке. И Джону было так хорошо в эти несколько мгновений, как бывало когда-то только с Беллами. Он, закрыв глаза, даже почувствовал присутствие ещё любящего Блейка рядом, и это был сладостный, хоть и очевидный самообман. Удивительно, что никто из близких за это время не мог подарить такое тепло Джону, как сделала это Рейвен сейчас. Это не поддавалось объяснению. Просто эта девушка – волшебница. И сотворила она невозможное: не просто оживила Мёрфи, но и подарила ему тёплые чувства, которые он уже давно не рассчитывал когда-либо испытать.
– А мне обнимашки, Рейес? – влез Финн, который только что явился с корзинкой алкоголя.
Рейвен отстранилась, и Джону пришлось покинуть её тёплые объятия. Чёртов Финн.
– Привет, алконавт. А у вас вечеринка намечается? – спросила девушка, обратив внимания на, заполненную алкоголем, корзину.
– Ну если ты присоединишься, то будет вечеринка.
– Нет, не сегодня. В другой раз – с удовольствием. А сейчас мне нужно доставить вино и сельдерей на кухню к своей жёнушке. – После Рейвен обратилась к Джону. – Но мы будем очень рады пригласить к себе на ужин счастливую пару, когда ты наконец помиришься с Беллами. Луна готовит просто восхитительную пасту!
– Да, обязательно. Ради восхитительной пасты стоит и помириться, – ответил Джон с прозрачной улыбкой. Не то чтобы он в это верил, просто подыграл ей. Ему хотелось подарить надежду на лучшее хотя бы ей.
– А вот такой настрой мне уже нравится, – ответила довольная девушка.
– А меня на ужин, значит, не зовём? – отозвался Финн. – С кем мне надо помириться, чтобы получить пасту?
Джону хотелось залипнуть на этом моменте, остаться в нём и никуда не двигаться. Участвовать в непринуждённой беседе, слышать смех Рейвен и её весёлый голос, слышать типичные шуточки Финна, и оставаться в этом безмятежном состоянии всегда. Из головы вылетело всё: его голова свободна от мыслей и треволнений, как будто новая. Его голова была лёгкая, как будто ничего не было до этой встречи в магазине, и ничего не будет после – есть только этот миг. Это состояние нравилось Джону. Может быть его подарила ему Рейвен, он точно не знал. Но ощущение лёгкости – это то, что ему давно было необходимо.
Звонок на телефон всё разрушил. Опять что-то отвлекает от такой непривычной сладостной лёгкости. Джон достал телефон с кармана, скорее для того, чтобы скинуть звонок, но, увидев имя контакта, замер в изумлении. Он был в полном замешательстве, и просто смотрел на входящий вызов несколько секунд, пытаясь понять: реально ли то, что он видит.
– Джон, когда тебе звонят, нажимаешь на зелёную кнопочку, проводишь пальцем по экрану и прикладываешь телефон к уху, – подшутил Финн.
– Я… я сейчас подойду, – отрешённо ответил Джон и ушёл, всё дальше отдаляясь от друзей.
Джон быстро вышел из магазина, и только на улице ответил на звонок. Благо, вечер был тихим и безлюдным.
– Привет. Чем могу помочь в такое время?
– Джон. Как у тебя дела? – послышался безрадостный голос с другого конца провода.
– У меня всё пучком, как и всегда. Ваш бестолковый сын живёт пустой жизнью. А у тебя что случилось, мам? Мы же вот так просто не созваниваемся никогда – должна быть причина.
– Ты можешь прилететь в Монреаль?
– И не подумаю. Зачем мне туда лететь? Тем более, среди учебного года.
– Ты нужен здесь сейчас.
– Я вдруг стал нужен? Зачем, я нужен? Объясняй! Не просто же так, ты меня зовёшь.
– Твоего отца не стало.
Джон застыл от услышанного. Потребовалось время чтобы переварить всё. Но в итоге, к сердцу не пришло ничего. Просто шокирующая новость, и не более. Но боль от потери близкого человека где-то заблудилась в беспросветном мраке его души, видимо завернула куда-то не туда.
– Инсульт, – продолжила мать, пока Джон приходил в себя. – Сегодня утром его тело забрали из его же постели.
– Соболезную, – печально произнёс Джон. – Я всё равно не вижу смысла приезжать.
– Что? Джон, что с тобой? Это твой отец! Не будь таким ублюдком! – закричала женщина в трубку с горечью.
– Я знаю, чего ты хочешь: чтобы я поддержал тебя, чтобы оплакивал его на похоронах, как сделали бы на моём месте все нормальные люди. Но, чёрт возьми! Я ничего не чувствую, мама! И даже сейчас я не чувствую должной боли. Прости меня, но я там правда буду лишним. При чём, что последним желанием моего отца, которое я от него услышал, так это, чтобы я не приезжал к нему больше, а желания покойников – это, вроде как, святое.
– Да что мы тебе сделали такого, за что ты нас так ненавидишь?
– Наверное, я просто отражаю вашу ненависть ко мне. Не стоило жить с мужчиной, которого не любишь, и спать с другим тайком, только ради того, что так будет правильно восприниматься в обществе. И не стоило заводить ребёнка, которого не хочешь иметь, только ради того, что так тоже принято в обществе. Всё это твоя вина. Я попытался вырваться из вашего дерьма, чтобы нормально начать жить, но заварил здесь своего. Так что дай возможность разбираться со своим дерьмом в жизни, и не тяни меня больше в своё.
– Всё, что ты смог сейчас сделать, так это нахамить своей матери в трудную минуту? И рассказать мне, как мне стоило жить? Думаешь, мне интересно твоё мнение по поводу того, как я прожила свою жизнь? Это и вся поддержка от человека, которого я называю своим сыном?
– Если мать мне звонит только, когда ей от меня что-то нужно – то да. Или, когда я должен присутствовать на похоронах отца, чтобы всё было как принято, в мать его, обществе! Это всё, что я могу тебе дать. Нахрен общество! Я не собираюсь жить по его нормам, как это делала ты всю свою жизнь. И если мне не грустно, я не буду стоять возле его могилы и делать вид, что я горюю, чтобы соседи и все ваши друзья ничего дурного не подумали. Ведь с этим всем благополучно справишься и ТЫ! Можешь пригласить на поминки своего любовника, раз тебе так нужна поддержка.
Джон сбросил звонок. Он и в правду ничего не испытывал, и это уже пугало. Его отец был далёк от понимания хорошего отца, они особо не общались в детстве, а когда Джон уехал в Ванкувер, и вовсе прекратили общение – они были словно чужими друг другу на протяжении всей жизни. Но несмотря на это, понимание того, что он его отец, должно где-то существовать в сознании Джона, и его смерть должна отдавать какие-то импульсы в мозг. Но ничего не происходит. Джон не знал, стоит ли себя за это винить. И как-то даже не хотелось разбираться в этом. Ему и без того достаточно чувства вины – больше попросту уже в него не поместится.
Человек, которого он называет своей матерью, в принципе не умела ладить с людьми, и даже не пыталась ладить со своим сыном. У неё были другие приоритеты: выбор платья, например, на вечер какой-нибудь светской, до ужаса скучной встречи. Такие иногда проводились у них дома, и Джон не понаслышке знал о том, что это за мерзость. И ещё с детства он не понимал, почему его родители так ценили эти встречи с фальшивыми улыбками на лицах каждого гостя.
Однажды, на одной из таких встреч, Джон хотел разбавить скуку, и выбежал расстреливать гостей из своего игрушечного автомата. Гости были так недовольны, кроме одного. Один высокий парень с вытянутым лицом искренне заулыбался и поддержал ребёнка. Но это не спасло его от жёсткого наказания родителей – его закрыли на чердаке, где не было ничего, кроме одного огромного окна. Джон за детство выучил наизусть вид из этого окна. Это окно он всегда считал своим спасителем. Ведь всё, что он мог делать по несколько часов, так это смотреть в него, чтобы не свихнуться. Но он жутко ненавидел, когда его запирали допоздна. Ночью за окном ничего не рассмотреть, а во всей комнате горел только один тусклый ночник. Было страшно, и Джон боялся уснуть на полу. В такие моменты он мог только размышлять. Он думал о парне, который заулыбался, и пожелал себе в будущем друзей, похожих на него. Чтобы когда-нибудь он обзавёлся друзьями, которые будут его поддерживать, и семьёй, которая будет по-настоящему любить его.
Следующая стадия была – слёзы. Мальчик ненавидел её. Он ненавидел себя жалеть, но жалел. Потому что он один, ему не с кем говорить, не куда смотреть и не на что отвлечь своё внимание. После, он боролся с жалостью к себе, и пытался представить своё светлое будущее, представлял его в деталях. Он мечтал уехать от родителей подальше, желательно, в другой город или даже страну, стать себе хозяином, и никогда не видеть больше этот чердак и этот вид из окна.
Люди, которых он называл своими родителями, были заняты всю жизнь, и находили для своего сына время лишь для того, чтобы отчитать его или дать напутствие (заставить сделать так, как они хотят). Ему было тяжело жить по их правилам, он их не принимал, а порой считал аморальными. В ответ, они были против всего, что нравилось Джону. Его друзья со двора завидовали ему: тому, что он живёт в трёхэтажном доме и у него есть большой чердак; что он может делать, что ему вздумается (как они думали), потому что родители были постоянно заняты и не контролировали его – но он им был просто не нужен; и тому, что он побывал в Альпах, на Бали, в Исландии и много где ещё, когда они об этих местах могли узнать только из интернета. Но никто из них не знал, что трёхэтажный дом таит в себе одиночество и наигранно-счастливую семейную жизнь; что на чердаке его запирали в качестве наказания, и он его ненавидел; что он должен был скрывать свои увлечения и интересы от родителей, чтобы его не начали прессовать и поливать грязью; и что долгое совместное времяпрепровождение с родителями в отпусках были для него пыткой – никакие горы и океаны не спасали от этого чувства.
Поэтому Джон был до безумия счастлив, когда переехал в Ванкувер учиться. В Универе он встретил друзей, о которых мечтал с детства, потому что Джаспер сел рядом с ним в столовой и не замолкал, несмотря на то что Джон был неразговорчив. Благо этого неугомонного парня не останавливала неконтактность Мёрфи, он вообще не видел границ – этим и нравился. Потом к Джасперу подсел Монти. На тот момент они уже дружили, и Джон поначалу чувствовал себя не в своей тарелке рядом с ними. Он и не планировал с ними сдружиться, но Джаспер позвал его на вечеринку, и Джон решил, что это лучший способ завести знакомства в незнакомом городе. Тогда он сильно напился, и уснул у незнакомки на коленях. Это потом он только узнал, что незнакомку зовут Эмори.
***
Сколько было времени, Джон не знал, но на улице было достаточно темно. После того, как ребята проводили Рейвен до дома, они отправились по маршруту к дому Эхо. Зачем? Об этом Джон и не задумывался. Пьяная голова Финна предложила как-то отомстить. Да, Финн в курсе был всего. Ведь, трясущийся от злости, Джон не знал больше к кому прийти и поделится тем, что творилось у него внутри. Загружать Монти с Джаспером он не хотел – он хотел их уберечь от того дерьма, что с ним происходит. Они слишком дороги ему, и они и так уже с ним многого натерпелись. Он, ничего не сказав, ушёл из дома после разговора с Эхо. А теперь плетётся за очередной идеей Финна, выпивая по дороге бутылку виски с горла, в своём расстёгнутом чёрном пальто, которое ещё помнит драку в магазине, но уже выглядело целым и чистым.
– Я бы женился на Кире Найтли, трахнул бы тебя, и убил Лексу, – сказал Финн, предварительно объявив игру.
– Зачем убивать Лексу, если ты не собираешься жениться на Кларк?
– Ну, а хрен ей, а не беззаботное счастье с моей бывшей девушкой. И мне больше некого убивать, а тут вроде как повод есть. Теперь ты.
– Можно жениться и переспать с одним человеком?
– Не-а, 3 действия – 3 человека.
– Жаль, или я бы тогда трахнул Эхо, а потом убил её.
– Интересный подход к мести. Но надо выбрать.
– Трахнуть или убить Эхо?
– Будь милосерден. Лучше убей её, – усмехнулся Финн.
– Ну ты и скотина. Тогда, брак с Беллами, убить Эхо и переспать с Рейвен.
– Чёрт. Эти лесбухи.
– Чем тебе не нравятся лесбухи? – удивился Джон.
– Они могут увести девушку. Но до появления Лексы нравились.
– Ты сам сказал, что девушки приятнее парней.
– Да, но это был наш мужской секрет. Но и сюда эти женщины добрались! Скоро мы все вымрем за ненадобностью – слишком они самостоятельные. А Рейвен тебе всё равно не дала бы.
– Как будто Кира Найтли с удовольствием побежала бы с тобой под венец!
Они проходили по частному сектору один дом за другим. Эти дома до жути напоминали детство в Монреале – двух или трёхэтажные здания в выдержанном стиле с аккуратными дворами. Воспоминания о детстве наводили тоску. Но в скорости, наконец они пришли туда, куда нужно.
– Так ты сто процентов уверен, что это её дом? – спросил Финн.
– Да, и почему-то гараж не закрыт. Видишь? Там её машина стоит.
– Вон тот беленький Порше? Серьёзно? – удивился парень. – Не понимаю, почему Беллами всё-таки выбрал тебя, а не её.
– Так зачем мы сюда притащились?
– Чтобы насрать ей на порог! – с восторгом воскликнул Финн.
Джон сначала смотрел на него в недоумении, пытаясь понять, шутит тот или нет. Но по нему было непонятно – у него всегда рожа тупая.
– Ты это сейчас серьёзно?
– А ты что не в курсе про горящее дерьмо? Делаешь своё дело в пакетик и поджигаешь его на пороге обидчика – детская шалость.
– Нет, ты серьёзно? Мы пёрлись сюда, чтобы посрать на пороге?
– Да. У тебя что-то со слухом, – невозмутимо отвечал Финн.
– А у тебя с мозгом. У тебя адекватные идеи кончились?
– Ну можем бросить кирпич на её Порше, например. Но это так банально. И я не люблю материальные ущербы, тем более такой красотки. Это я про машину.
– А ещё её отец судья. Захотелось в тюрьму?
– У тебя есть другие предложения? Я что-то не слышу. Нет? Ну тогда, раз мы сюда пришли…
– Я пас, – ответил Джон. – И мне даже нечем поделиться, если честно. Я не помню, когда ел в последний раз.
– Ну я с этим помогу – не бойся.
С этими словами Финн ушёл в кусты, а Джона разрывал внутренний истерический смех, который лишь слегка вырывался наружу тихим, но неудержимым хихиканьем, от которого глаза наполнились слезами. И смех был какой-то странный: не такой как бывает, когда тебе смешно или хорошо, а будто бы набитый остротой – сумасшедший смех, который рвёт грудь.
Минуты три истеричного смеха, от которого Джон уже не мог стоять на ногах и сел на корточки. После накрыло тотальное безразличие. Слишком тёмное и глубокое безразличие, словно бы он лежал полумёртвым на самом дне океана, а над ним мили воды, через которые солнечные лучи не дотягиваются до дна. Лишь из далека виднеется намёк на солнце и какую-то жизнь сверху. Но эта жизнь непреодолимо далека от него. Внутренности его наполнены тяжёлыми камнями – всплыть нет никакой возможности. И всё, что остаётся – это смотреть на это размытое пятно солнца, и ясно понимать, что кислорода внутри лёгких больше не осталось. Понимать, что это последний миг, в который он имеет возможность смотреть на это солнце, как на вид из чердачного окна. Но этот миг ожидания затянулся. Ожидания того, когда уже этот миг закончится.
Если до этого у него была злость на Эхо – единственное чувство связывающее его с эмоциональной жизнью. Теперь не было и её, а только едкая пустота, которая вернулась словно с удвоенной силой. Настолько всепоглощающая пустота, что Джону собственное тело казалось онемевшим, как после анестезии. Бесчувственность стала ещё сильнее, чем прежде. Теперешнее равнодушие не сравнится даже с тем, с которым он выбросил свою фотокамеру в бездну. Джон только осознал, что и не вспоминает про камеру, руки не тянутся произвольно что-нибудь отснять. Он даже почти не помнит как это делается. Хотя дай ему в руки камеру – вспомнит. Только желания фотографировать не появится, и снимки получатся бездушными, как и он сам сейчас.
– Куда ты летишь так? Осталось насладиться результатом, – останавливал парня Финн, как только сделал своё дело.
– Нет, я не хочу смотреть на это.
