Текст книги "Запах медовых трав"

Автор книги: Ле Чи Ки

Соавторы: Буй Хиен,Нгуен Нгок,До Тю,Нгуен Тхи Кам Тхань,Хюи Фыонг,Ма Ван Кханг,Ву Тхи Тхыонг,Фам Хо,Хыу Май,Нгуен Тхе Фыонг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Эй, парень, подай-ка вареной требухи!

– В подливку муки много не сыпь! Понятно?

– Эх, надоела мне эта говядина…

В торговых рядах разложена морковь, помидоры, пучки зеленого лука, связки чеснока и зеленого перца, цветная капуста, висят поросячьи ножки, куски говядины. И все это переливается всеми цветами радуги – зеленым, красным, фиолетовым, желтым и еще какими-то диковинными оттенками. Здесь богат лишь тот, кто торгует. Безработным приходится совсем туго. Впрочем, не каждый из торговцев процветает. Но, как говорится, хоть проторговался, все равно купец, хоть и приуныл человек, а на развлечения все же тянет. И, выбрав укромное, малоосвещенное место, маленькая бродячая труппа вновь собирает зрителей призывным барабанным боем. Опасаясь, как бы про них не пронюхала полиция, маленькие актеры решили избегать яркого освещения.

Зрители плотным кольцом окружили их, и началось представление: «Павильон весенних радостей». Маленький Тить, игравший роль Лыу Биня[12]12
  «Лыу Бинь и Зыонг Ле» – известная старинная пьеса народного театра.


[Закрыть], стал, напевая, писать стихи на стене павильона. Но вместо того, чтобы пропеть, как полагается: «Слава ко мне непременно придет, коль не сегодня, так завтра», юный актер запел куплеты, высмеивавшие мироедов. Тут на «сцену» вышла бойкая Ла.

– Достопочтеннейший, – девочка, улыбалась голосок звучал насмешливо, – не сыграть ли нам «Лыу Биня» на новый манер? Да и вообще к чему эта пьеса сейчас? Давай-ка лучше покажем почтенной публике «Западного дьявола»!

Артисты держались непринужденно и свободно импровизировали. Тить играл роль крестьянина, Гао – его жены, Дат – деревенского старосты. Ла собирала деньги в островерхую шляпу, а дядюшка Тяни-тележку изображал Западного дьявола.

Чтобы как-то обозначить перерывы между явлениями и антракты, керосиновую лампу накрывали большой корзиной. Барабан гремел неутомимо.

Действие происходило в доме бедного крестьянина в дни сбора податей. Крестьянин лежал распростертый на земле. Грянул барабанный бой, большую корзину, которой была накрыта лампа, убрали. «Сцену» залил желтоватый тусклый свет. Вошел староста в шелковом платье.

– Эй, где этот поганец Лык? – закричал он грозно. – Не заплатишь подать сполна – шкуру спущу! Если тебя покалечили вчера и тебе не дотащиться до общинного дома, плати монету здесь и получай квитанцию…

Жена крестьянина плачет, обнимая тело мужа.

– Бедный ты мой! Несчастный ты мой! Били они тебя, истязали, в колодках держали они тебя… На кого покинул ты нас, на кого оставил ты нас…

С т а р о с т а (все так же сердито). Эй ты, баба, что там с твоим мужем стряслось? Если за вами останется недоимка хоть в один хао, я и тогда не пощажу. Прикажу начальнику стражи бамбуковый кол вбить у тебя во дворе да привяжу к нему подлеца, мужа твоего! Слышишь?

К р е с т ь я н к а (подбегает к старосте и, бросившись на колени, хватает его за полу платья). Господин! Господин! Вы пытали моего мужа, пальцы ему защемляли, били его до того, что кровь у него горлом пошла. Вернулся он домой, да и помер. Бедный ты мой, бедный (поворачивается в сторону мужа). Придется мне просить родственников, пусть идут с жалобой к самому господину правителю. Господин не даст спуску виновным. Бедный ты мой, бедный!..

С т а р о с т а (испуганно). А ты не врешь? Ведь сейчас время сбора налогов… Уж не хочешь ли и ты угодить в колодки?

К р е с т ь я н к а (продолжает причитать). Не стало у меня в жизни опоры… Лучше уж сидеть мне в тюрьме! (Кричит.) Люди, соседи, сюда! Вот староста, он убил моего мужа, он убил его!

С т а р о с т а. Не можешь потише-то! (Достает бумажник.) Я вот что надумал, я решил тебя облагодетельствовать. Вот держи-ка три донга на похороны.

К р е с т ь я н к а (проворно сунув деньги в мешочек). У вас, господин, денег много! А на три донга поминки никак не справишь. Если же я немедленно не доложу об убийстве господину правителю, как бы потом не было кое-кому хуже… (Хватает старосту за полу одежды.)

С т а р о с т а (отстраняя крестьянку). Держи-ка еще два донга, а мне недосуг, я пошел. Считай, что это вроде милостыни покойному. (Обращается к зрителям.) С покойниками, скажу я вам, лучше не связываться!

К р е с т ь я н к а (замечает в бумажнике у старосты квитанции об уплате налога). Почтенный, извольте выдать квитанцию для моего мужа.

С т а р о с т а (опомнившись). Какую еще квитанцию? Мертвецу квитанции не нужны.

К р е с т ь я н к а (задумывается на минуту, потом обрадованно смеется). А я сожгу ее на могиле мужа![13]13
  Во Вьетнаме существовало поверье, что сожженные на могиле предметы оказываются на том свете у покойного.


[Закрыть] А не то, неровен час, спустится он в преисподнюю, застукает его там француз-полицейский да начнет спрашивать квитанцию. Как тогда ему быть прикажете?

В этот момент крестьянин, неподвижно лежавший на земле, вдруг вскакивает и выхватывает квитанцию из рук старосты.

– Теперь все в порядке! Обойдусь без уплаты налога!

Лампу снова накрыли корзиной, и зрители громко захлопали. В островерхую шляпу дождем полетели монеты, да не какая-нибудь мелочь, а крупные.

Уже совсем стемнело. В отсветах фонаря на стене вдруг появилась огромная тень толстопузого полицейского с палкой в руке.

Монеты все летели в шляпу, которая заметно потяжелела. Ла высыпала деньги в платок и завязала его узлом. Тут со стороны пристани Батьтхай раздался громкий голос Чатя:

– Полицейские! Настоящие полицейские!

Толпа кинулась врассыпную. Два полицейских подкатили на велосипедах. Они полагали, что выследили компанию, которая занималась запрещенной азартной игрой. Но видя, что им не удалось загрести себе в карман монет – то бишь «вещественных доказательств», – они с важностью удалились.

А сыщики тем временем не дремали. В тот вечер они устроили облавы во всех харчевнях.

В трактире почтенного Нёна, как всегда, было полно народу. Чать, заменяя слугу, дергал за веревку опахало. Дат разносил закуску посетителям и убирал со столов грязную посуду. Ла совсем взмокла возле котлов с рисом. Гао мыла чашки. Тить изображал поваренка – сам почтенный Нён показывал ему, как надо жарить говядину с овощами. Когда в трактир явились сыщики, то оказалось, что все ребята, находившиеся в трактире, служат у почтенного Нёна.

Едва сыщики убрались восвояси, как ребята уселись за стол, чтобы поужинать. Тут появился, опираясь на свою палку и стуча деревянной ногой, дядя Кому-паром-на-Уонгби.

– В покое теперь вас, ребята, не оставят, – чуть слышно проговорил он и указал на караван барж, остановившихся неподалеку у пристани. – Я знаком с одним подрядчиком, он отправляется на угольной барже в Намдинь и везет большую партию рабочих-кули. Вон эти баржи. Стоит вам только оказаться на барже, и вы станете такими же черными, как эти кули. Не мешкайте, ребята… Пять барж, набитых рабочими…

Чать собрался было юркнуть вслед за маленькими актерами, но дядя Кому-мясной-похлебки остановил его. Чатя с детства приводил в трепет зычный голос разносчика. И теперь Чать не посмел перечить ему.

* * *

На следующий день Чать был уже с утра на ногах: надо обязательно сказать маленьким актерам, чтобы они писали письма. Мальчишка выбежал из ночлежки, но прилив уже миновал, и буксир давно, еще в полночь, снялся с якоря и увел караван барж в сторону моря.

Чать схватил деньги и кинулся на Среднюю улицу, к мастерской, где чинили и давали напрокат велосипеды. Но тут случилось непредвиденное: хозяин потребовал под залог отцовское удостоверение. Чать бросился обратно, к дому почтенного Нёна. Хорошо, что на пути ему попался дядюшка Клетка-для-птиц, который тащил на коромысле невиданное количество этих самых клеток. Чать рассказал ему обо всем, и дядюшка, чтобы выручить мальчика, дал ему свое удостоверение.

Чать прыгнул на сиденье большого велосипеда и помчался в сторону переправы Бинь. Паром перевез его на другой берег, и, подгоняемый ветром в спину, он единым духом докатил до Лесной переправы. Когда он увидел караван барж, которые медленно тянул по светлым волнам маленький буксирчик, мальчик был просто вне себя от радости. Он хотел было нанять лодку и догнать баржи, но у берега стояли только тяжелые лодки, груженные камнем. Мальчик, держа велосипед за руль, долго вглядывался вдаль. Буксир и баржи шли вперед, к устью реки, их силуэты постепенно растворялись в пелене дождя и тумана.

Перевод Н. Никулина.

Ву Тхи Тхыонг

СЛУЧИЛОСЬ НЕИЗБЕЖНОЕ

Склонившись над столом, Ман с серьезным видом аккуратно линовал бумагу. Проведя последнюю черту – она получилась такой же ровной, как и остальные, – Ман бросил линейку на стол и весело окликнул жену:

– Ну вот, все в порядке!

Муй выкладывала на тарелку баклажаны. Она обрадованно посмотрела на мужа и похвалила:

– Ой, неужели закончил? Так быстро!

– Разве это быстро? Ну что ты такое говоришь… Хотя ты бы наверняка провозилась весь день. Да и целого дня, пожалуй, не хватило бы. Это уж точно…

Наполнив чашку баклажанами, Муй поставила ее на поднос. Завтрак был готов. Все приготовлено аккуратно, все как полагается.

– А ты полоскал рот? Умылся? Давай-ка живей да садись завтракать.

Ман нехотя вытащил из-под кровати эмалированный таз. Он добродушно проворчал:

– Интересно, когда я мог успеть… Послушай, после завтрака ты куда-нибудь собираешься? А то я покажу тебе, как это делается. Лучше моего способа и не придумаешь, у любого в два счета получится.

Муй виновато посмотрела на мужа и неуверенно сказала:

– Хорошо бы… Но… с утра мне нужно забежать на насосную станцию, а оттуда рукой подать до печи для обжига кирпича. Может быть, потом…

Муй была среди тех женщин, которые выдвинулись, когда началось движение «Выполним три обязательства»[14]14
  Движение вызвано уходом мужчин в армию. Женщины брали на себя обязательство заменить их на производстве, в воспитании детей и с честью выполнить свой общественный и производственный долг.


[Закрыть]. Сразу после избрания в партийный комитет Муй назначили председателем кооператива Вьет-тханг вместо прежнего председателя, который месяц назад ушел в армию.

Узнав об этом, Ман искренне обрадовался за жену. Так же радовался он и тогда, когда жену приняли в партию. Но поскольку она продвигалась слишком быстро, Ман столь же радовался, сколь и волновался за нее. Даже у себя на работе Ман не знал покоя. Время от времени он отрывался от дел и, устало потягиваясь, загибал пальцы, взвешивая все «за» и «против» и бормоча себе под нос: «Если подходить объективно, то получается вот что: во-первых, Муй отличается исключительным трудолюбием, прямо из кожи лезет вон, каждый год ходит в передовиках труда; во-вторых, у нас нет детей, а бабушка еще очень крепкая, все хозяйство фактически на ней держится, вот у жены и развязаны руки, и на первом месте у нее работа; в-третьих, не каждый отличается такой честностью, к ней не подступишься со всякими там взятками… Случись что-нибудь в этом роде – не надейтесь ее разжалобить… Кажется, чего же еще желать? Ну, допустим, с этими тремя пунктами все в порядке… А недостатки какие? Во-первых, она медлительна, не говоря уже о том, что малоинициативна… Если бы она была рядовым работником, это бы еще куда ни шло, но для руководителя… прямо беда… Во-вторых, теоретическая подготовка у нее хромает. Правда, после вступления в партию она занималась на курсах… Если ты кадровый работник, не думай, что вполне достаточно одного добросовестного отношения к делу. Не умеешь говорить убедительно – тут же вызовешь насмешки, они так и приклеятся к тебе… За примером далеко ходить не надо… взять хотя бы беднягу Вана – и в партию вступил раньше других, а толку что? В теории слабо разбирается, вот и топчется всю жизнь на одном месте, дальше бригадира не пошел! В-третьих, опыта у нее маловато, совсем еще зеленая. Всего год с небольшим была ответственной за работу среди женщин общины и вдруг, пожалуйста, – председатель большого кооператива! Административная работа, руководство большим хозяйством – дело нешуточное! Ох, как нелегко справиться с этим! Ведь не поможешь – пропадет! Не потянет…»

Раньше, бывало, Ман по воскресеньям не занимался никакими делами, отдыхал, иногда захаживал к друзьям – поговорить о международных событиях, о положении на Юге. Или возился в огороде. Однажды он соорудил перед домом очень красивую жардиньерку, чтобы подвязывать побеги люффы. Очень полезное дело сделал: и дворик украсил, и люффой обеспечил семью на лето… Но больше всего ему нравилось в погожие дни бродить с ружьишком по полям, охотиться на дичь. К полудню он возвращался домой с целой связкой: приносил и серо-желтых степных куропаток, и ржаво-бурых горлинок, и пепельно-серых горлинок с ожерельем из разноцветных перьев, и птиц с блестящим черным оперением и длинным хвостом, похожим на лопаточку для извести, употребляемой при приготовлении бетеля… Перышки птиц были выпачканы кровью, а головки безжизненно свешивались вниз. За Маном обычно бежала целая толпа ребятишек. Мальчишки постарше и посмелее оттесняли остальных, восторженно разглядывая ружье, просили:

– Дядя Ман! Дайте выстрелить хоть разок… Только разок! Мы в следующее воскресенье покажем вам на том берегу реки такое место… Горлинок там видимо-невидимо… Правда… Ну дайте разок попробовать, дядя Ман!

А теперь Ман вынужден был отказаться от этих маленьких радостей. По правде говоря, в военное время не до них… Но дело было даже не в этом: попросту Ман очень тревожился за жену. Теперь Ман каждый вечер спешил домой, чтобы расспросить ее о делах, узнать, не случилось ли чего-нибудь, помочь, если нужно. Он по-настоящему переживал за нее… Ман был похож на строгого родителя, который, вернувшись домой после долгого отсутствия, первым делом велит детям показать школьные тетради…

Накануне вечером он задержался в уездном центре. Ему порядком надоела затянувшаяся дискуссия, и он почувствовал большое облегчение, когда смог наконец сесть на велосипед и отправиться домой. Ночи стояли безлунные, к тому же недавно прошел ливень, и лужи на дороге еще не успели просохнуть. Время от времени приходилось слезать с велосипеда и обходить их, поэтому Ман вернулся домой только часам к двум ночи. В такое время деревенская дорога безлюдна: пока добирался до дому, он видел лишь одного человека, который что-то делал на залитом водой рисовом поле – видно, ставил вершу. Но когда Ман свернул к своему дому, он уже издали заметил, что окно светится и тусклые блики падают на изгородь перед домом… Нетрудно было догадаться, что это Муй «сражается» со счетами или с каким-нибудь отчетом. Мана охватило острое чувство жалости. «Черт возьми! С пятью классами далеко не уедешь, слабовато у нее со знаниями…»

Даже не ополоснув заляпанных грязью ног, он ввалился в дом. Увидев мужа, Муй поспешила освободить стол от книг, отодвинув их к стене.

– Почему так поздно? – спросила она.

Оглядев груду книг, Ман ответил вопросом на вопрос:

– А ты чем занимаешься?

Муй рассмеялась, ее щеки зарделись:

– Да вот составляю смету расходов кооператива. Приезжали специалисты, торопили с этим делом… Ой, где ты так вымазался? Возьми-ка лампу да пойди вымой ноги…

Ман отвел руку жены.

– Ладно, ладно, потом помою! Покажи-ка, что ты успела сделать?

Муй смущенно улыбнулась.

– Не надо, завтра посмотришь… – уклончиво ответила она.

– Да ты что? Дай я посмотрю, а вдруг ты что-нибудь напутала, я проверю. Ты ведь моя жена, нечего стесняться, если и ошиблась. Ну, давай сюда!

Последняя фраза прозвучала как приказ. Ман скинул рубашку, повесил ее на спинку стула, затем решительным жестом придвинул к себе стопку отчетов и начал внимательно просматривать их. Наконец он дошел до того места, на котором остановилась жена. Вот след от резинки на косо начерченных строчках… Ман окликнул жену так громко, что его мать, мирно дремавшая под москитной сеткой, пробудилась, высунула голову наружу и тихонько спросила:

– Это ты, Ман?

Ман достал карандаш и небрежно постучал по разложенным на столе бумагам:

– Да, да, это я! Муй, садись-ка рядом, я объясню тебе, в чем ошибка. Понимаешь, ты здесь напутала. Производственные затраты нельзя вписывать в эту графу, так не делают.

Муй села рядом и сконфуженно прошептала:

– Откуда мне знать… Так объясняли специалисты… вроде бы так…

– Ну что ты! Быть этого не может! Если они так объясняли, значит, сами ничего не смыслят в этих делах. Ну-ка припомни, что они тебе объясняли!

«Ну вот, опять то же самое», – с раздражением подумала Муй. У нее уже был «опыт»: сейчас Ман начнет задавать вопросы, а она будет отвечать, он будет терпеливо разъяснять трудные места, на которых она может споткнуться, будет спрашивать подряд и вразбивку, голова у него работает хорошо, ничего не скажешь… И под конец, как всегда, Ман сокрушенно покачает головой и скажет: «О небо, какая ты еще зеленая, неопытная! И как только тебе доверили… Председатель кооператива! Поработать с тобой придется еще немало. Без моей помощи ты просто пропадешь!…»

Нет, нет! Все она выдумывает! Ведь с того дня, как ее выбрали председателем кооператива, Ман действительно изо всех сил помогает ей, разве это не так? Стоит ей ошибиться, как Ман тут же приходит на помощь, терпеливо и подробно разъясняет, пока она не поймет. Но почему это ее раздражает, почему она сердится? Может быть, потому, что каждый раз она заранее ждет, когда он с сокрушенным видом скажет: «О небо, до чего же ты еще зеленая…»

Вот и сейчас, поняв, что муж намерен повторить урок, Муй почувствовала, как у нее что-то оборвалось внутри, она попыталась отвлечь внимание Мана, отговорить его, напомнить, что уже поздно.

– Ночь на дворе, давно пора спать! У тебя и так глаза красные, назаседался. Завтра займемся делами, не к спеху.

Но Ман был не из тех, кого можно сбить с толку.

– Ладно, если тебе очень хочется спать, ложись, отдыхай… А я еще посижу. Завтра, когда все закончу, объясню тебе, в чем твои ошибки.

Ману и в самом деле не хотелось спать. Он уселся за стол в одних трусах и майке и склонился над бумагами. Муй улеглась одна. Она не сразу заснула: Ман то и дело шлепал москитов, шелестел бумагами. Он лег спать только в три часа. И утром, едва вскочил с постели, тут же уселся за стол, чтобы закончить работу. Только после этого прополоскал рот, умылся и сел завтракать.

* * *

Ман еще раз посмотрел, хорошо ли привязан к велосипеду сверток, обернутый полиэтиленовой пленкой, потянулся за шлемом и надел его.

Сняв запотевшие очки, старый дядюшка Тхай потер глаза и дружелюбно сказал:

– Вот видишь, как хорошо: тебя прикрепили к твоей собственной общине, поближе к семье, ты доволен?

Ман слабо возразил:

– Доволен… как бы не так! Ближе к дому – больше хлопот! По всяким пустякам будут обращаться, попробуй откажи кому-нибудь!

Но в душе Ман очень обрадовался, когда уездный комитет партии возложил на него ответственность за работу в его собственной общине. И не потому, что дом был теперь намного ближе: до уездного центра тоже было недалеко, каких-нибудь десять километров, и, хотя ему постоянно приходилось ездить по общинам, в субботу и воскресенье ему почти всегда удавалось бывать дома. Это назначение обрадовало его больше всего потому, что теперь ему легче станет вникать в дела жены и они чаще будут вместе.

Накануне вечером он постарался заночевать дома, хотя и задержался на заседании в уездном комитете партии. Весь день у него из головы не выходила мысль: надо обязательно поговорить с женой о строительстве крытого загона для буйволов. Об этом он думал даже ночью. Ведь на такое дело в уезде сразу обратят внимание. Здорово может получиться! К тому же надо как можно скорее заняться межами, обязательно добиться, чтобы первым закончил эту работу кооператив, где председатель женщина и где работники тоже почти все женщины. Он, Ман, конечно, хорошо понимает, что должен руководить работой всей общины, не отдавая кому-либо предпочтения – это сразу бросилось бы в глаза, чего доброго, еще обвинят в пристрастном отношении к кооперативу Вьет-тханг. Но он не дурак, он прекрасно отдает себе отчет в том, что делает. И он поможет кооперативу Вьет-тханг обойти другие. Нужно только действовать с умом. Короче говоря, теперь он должен все сделать для того, чтобы кооператив Вьет-тханг стал передовым хозяйством. Тогда и Муй, его жена, станет известна как образцовый председатель. Слава, она ведь не приходит сама собой, ее надо добыть. Спрашивается, чем его жена хуже других?

За завтраком Ман думал о заседании парткома общины, назначенном на вечер. Покончив с едой, он сказал жене:

– Сейчас я отправлюсь в общинный совет, надо подработать вместе с Динем сегодняшнюю повестку дня. С тобой мы поговорим попозже. Кстати, ты сегодня будешь выступать?

Муй смешалась, закусила губу, затем сказала, запинаясь:

– Да, буду… Я говорила, что лучше бы поручить это Тхангу, он привык, да и в делах разбирается получше меня, но Динь даже слушать не стал!

Ман рассмеялся, наклонился к уху жены и назидательно сказал:

– При чем тут Тханг? Ведь председатель кооператива – ты, тебе и выступать.

Уже выходя со двора, Ман еще раз оглянулся и весело крикнул жене:

– Ты смотри, хорошенько подготовься. Я буду внимательно слушать, а придем домой – скажу, что удачно, а что нет.

Он ушел. Его слова отнюдь не успокоили Муй, напротив, ей стало не по себе, мысль о предстоящем выступлении на заседании тяготила и мучила ее. Уж лучше бы он ничего не говорил ей. Правда, она сама сказала, что чувствует себя не совсем уверенно… Ну да, в докладе непременно будут слабые места, это уж точно, она начнет мямлить, запинаться, а когда они с мужем придут домой, он примется обсуждать ее выступление. И скажет примерно так: «Если ты будешь каждый раз волноваться, ты не выдержишь! Так дело не пойдет! Если ты таким манером станешь выступать перед людьми на общем собрании, когда соберутся все члены кооператива, ты потеряешь всякий авторитет… А для руководителя это очень скверно!»

С мрачными мыслями отправилась она на заседание. Когда Динь, секретарь парткома, сказал: «А теперь дадим слово товарищу из Вьет-тханга», Муй пришла в замешательство… Ей показалось, что у нее не хватит сил встать и произнести хотя бы одно слово. Она судорожно глотнула воздух, помолчала немного, затем попыталась взять себя в руки и начала… Она прислушивалась к звуку собственного голоса, слабого и невыразительного… Иногда ей казалось, что она сама не понимает того, что говорит.

Некоторое время ее слушали более или менее внимательно, потом она заметила, что кто-то устало привалился к стене, кто-то откровенно зевает, а некоторые, наклонившись друг к другу, принялись обсуждать свои повседневные дела: о строительстве на селе уборных, о том, как жена Тунга ездила в Ханой продавать кроликов… В конце своего доклада Муй рассказала о пользовании кооперативными прудами. Ей казалось, что об этом она будет говорить ясно, четко, но и тут получилось бледно и невыразительно… Однако, когда началось обсуждение, Муй, ко всеобщему удивлению, обнаружила умение отстаивать свою точку зрения, на возражения она отвечала горячо, убежденно и очень обоснованно.

– На мой взгляд, у нас неправильный подход к пользованию прудами, в этом вопросе члены парткома сами не разобрались и сбили с толку других… Мы ведь уже давно поднимали этот вопрос, люди много раз обращались к вам, а вы все откладывали, вот народу и надоела эта история. Только теперь занялись этим, а ведь сколько времени потеряно зря. А что из этого получилось, сами знаете. Народ поговаривает, что кадровые работники, мол, друг друга покрывают и заботятся лишь о собственной выгоде. Тошно слушать такое, я со стыда чуть не сгорела, когда узнала об этих разговорах, но ведь и возразить толком не могла…

И именно в этот момент Ман поднял руку и сделал знак Диню. Динь тотчас перебил Муй и дал слово Ману. Муй растерянно посмотрела на мужа и села на свое место. «Как же это так? – думала она. – Что он собирается сказать? Неужели нельзя было выслушать до конца, почему он оборвал меня на полуслове?»

Пока Муй делала доклад, Ман с невозмутимым видом сидел, держа перед собой газету, изо всех сил стараясь продемонстрировать беспристрастное отношение к докладчику, хотя на самом деле никто не слушал Муй так внимательно, как он. Он не упустил ни одной подробности, ни одной мелочи. Когда Муй начала говорить, Ман с трудом подавил волнение. «Ну разве так можно, – с отчаянием подумал он. – Выступает на парткоме, где совсем немного народу, и вся трясется, лепечет что-то невразумительное… Ох, совсем запуталась, просто беда! Ничего себе, председатель кооператива, да разве она сможет убедить других, повести за собой…»

Ман не переставал сокрушаться до тех пор, пока Муй не заговорила об этих прудах. Ну вот, наконец-то осмелела. С самого начала надо было так! Лицо его просветлело, хотя он по-прежнему делал вид, что просматривает газету. На душе у него стало легче. Но это продолжалось недолго. Муй заговорила так, что Ман внутренне содрогнулся. Он подался вперед и впился глазами в нее, не в состоянии скрыть своей тревоги. «Что она такое говорит? Она же все испортит! Бороться тоже надо с умом, нельзя же действовать так прямолинейно, прет на рожон! Если она утратит расположение этих людей, если к ней начнут относиться с предубеждением, то как она будет работать дальше? Туго ей придется! Положим, она говорит правду, но к чему эти сильные выражения: «со стыда сгорела… у всех неправильный подход, сверху до низу…» Как будто нельзя сказать помягче, как-нибудь по-другому! Нет, я должен вмешаться, я должен как-то поправить дело, иначе она с треском провалится…»

Он начал говорить спокойно и рассудительно. Он отлично знает, что многим эта тема не по нутру, многие причастны к этой затянувшейся истории. Он должен отвлечь их внимание, незаметно перевести разговор в другое русло, чтобы разрядить обстановку, чтобы сгладилось неприятное впечатление от слишком резких слов, брошенных женой. Верно, ошибки надо исправлять, надо с ними бороться, но не ей, Муй, взваливать на себя это бремя, она совсем недавно в партии и без году неделя как председатель кооператива, опыта у нее еще маловато. Зря она так выступает, не в ее это пользу!

Ман говорил увлекательно, интересно, и, как и следовало ожидать, ему удалось незаметно сменить тему разговора. Само собой получилось так, что присутствующие пропустили мимо ушей слова Муй или сделали вид, что ничего не заметили. Во всяком случае, никто больше не возвращался к разговору о прудах, никто больше не обращал внимания на Муй, которая забилась в угол и больше не проронила ни слова.

По дороге домой Ман накинулся на жену:

– Так выступать нельзя. Ты ведешь себя слишком неосторожно, если бы не я, ничего хорошего из этого не вышло бы.

Затем он долго объяснял ей, как должен вести себя руководитель, как нужно завоевывать авторитет…

Муй молча опустила москитную сетку над кроватью. Ей не хотелось спорить, возражать. Где ей тягаться с Маном, разве его переубедишь, переспоришь! И зачем только его назначили ответственным за их общину?

* * *

Прошло полгода. Ман продолжал руководить общиной, на которую в уезде возлагали большие надежды. В силу различных причин, в том числе и благодаря организаторским способностям Мана, дела общины заметно пошли на лад. Еще недавно она занимала девятое место, а теперь вышла на второе место в уезде – и это в уезде, насчитывающем двадцать семь общин! Если к началу нового года удастся первыми выполнить план ирригационных работ, то у них будут шансы выйти на первое место. Хотя несколько других общин по выполнению плана ирригационных работ пока идут впереди, но как знать, удержат ли они переходящее знамя уезда.

Кооператив Вьет-тханг, председателем которого была впервые назначена женщина, стал одним из передовых хозяйств в уезде. Правда, кооперативу не повезло с осенним урожаем риса – то жучок напал, то побеги пожелтели и стали гибнуть от какой-то болезни, но кооператив все-таки одолел все эти напасти и наверстал упущенное благодаря хорошему весеннему урожаю, в результате среднегодовая урожайность превысила пять тонн с гектара. Поголовье свиней сначала едва составляло двадцать – двадцать пять голов, кадровые работники кооператива сгоряча чуть было вообще не махнули рукой на эту затею, но через некоторое время поголовье свиней сверх всякого ожидания выросло до пятидесяти, а затем и до семидесяти голов. Несколько дней назад около свинофермы свалили песок, известь и другие материалы для постройки еще одного свинарника на пятьдесят голов. И по бататам план перевыполнили: вначале должны были отвести под бататы пятнадцать мау[15]15
  Мау – около 3600 кв. м.


[Закрыть], но затем засадили целых девятнадцать. Пошли в ход и бросовые земли, которые раньше считались непригодными для выращивания бататов. А все благодаря тому, что умные головы из правления кооператива придумали натаскать на поля песку с берега реки. Батат любит песчаную почву… Когда стали снимать урожай, то глазам своим не поверили: клубни огромные, с глиняный кувшин. Слава, конечно, разнеслась по всей округе. С крытым загоном для буйволов в свое время немало намаялись, полгода назад правление кооператива несколько раз получало нагоняи от председателя уездного комитета, потому что на загон для буйволов была отпущена довольно крупная сумма. При встречах с кадровыми работниками кооператива председатель уездного комитета каждый раз торопил их со строительством загона. Но теперь и это было позади, теперь все стало по-другому. В прошлом месяце председатель уездного комитета побывал в кооперативе Вьет-тханг и заглянул на буйволиную ферму. В те дни как раз подул холодный северо-восточный ветер… Председатель тщательно осмотрел загон, нигде не нашел ни щелочки – все буйволы надежно укрыты, любо-дорого посмотреть! В конце концов председатель развел руками и сдался. Никогда еще его не видели в таком приподнятом настроении, никогда он не был таким разговорчивым.

– Молодцы! – сказал он. – Сделано на совесть, солидно, так, как и надо. В прошлом году не зря я напоминал вам об этом на каждом заседании, по правде говоря, самому осточертело. А не напоминал бы, так небось, буйволы мерзли бы сейчас, падеж начался.

Он огляделся по сторонам, ища глазами Муй.

– А где Муй? Куда она запропастилась? Нет, хочешь не хочешь, а придется признать: женщины куда старательнее нас, мужчин, любят во всем порядок… Разве я не прав?

После того дня в уезде стали чаще упоминать кооператив Вьет-тханг. И на провинциальной конференции по подведению итогов движения «Выполним обязательства» именно Муй, а не кто-либо другой выступала с докладом, то есть произошло так, как задумал Ман еще полгода назад. По окончании конференции собрался пропагандистско-просветительный семинар, на который послали Мана. На семинаре к нему подошел один из работников провинциального комитета партии – его лицо показалось Ману очень знакомым – и, крепко пожав Ману руку, похвалил:

– Это верно, что председатель кооператива Вьет-тханг ваша жена? Очень хорошо она выступала, живо, дельно. Словом, молодец!