355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Lady Trickster » Рельсы (СИ) » Текст книги (страница 6)
Рельсы (СИ)
  • Текст добавлен: 2 марта 2022, 17:30

Текст книги "Рельсы (СИ)"


Автор книги: Lady Trickster



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Сказала этому несносному ребенку не есть столько сладкого. Иначе живот заболит. Естественно, живот заболел. Теперь все вокруг считают меня какой-то злой колдуньей, насылающей порчу. Ничего, мне не привыкать.

Молчание провисает между нами. В сердце Уклада она кажется чем-то лишним, чужеродным. Может, это было не очень хорошей идеей – вести её сюда?

Аглая бросает взгляд на Шэхэн.

– Знаете, а ведь отчёты не врут. Уклад действует как единое существо. Я наблюдала за этими людьми целый день. Они общаются совершенно не используя слов в привычном нам смысле. Не обращаются друг к другу по именам, обычно привлекают внимание окликом или жестом. С быками они разговаривают гораздо больше, чем друг с другом. У них, мне кажется, есть целый отдельный язык для общения с животными. Такие интересные звуковые конструкции, немного тяжеловесные, но это, видимо, от того, что архаика.

– Да, я тоже что-то такое помню…

“Бохир, бохир, станцуем. Мы ноги разомнём… Буха шалжа – споём мы. Бычьим рёвом заревём. Ай-йа, буха, ай-йа! Хатар наада хугжойа…”

– А ещё удивительно: они без слов могут выполнять сложную слаженную работу. Строительство, например. Один тянет руку – второй тут же подает нужный инструмент. При этом подающий может даже не следить за процессом. Он просто откуда-то знает. Без слов, без команд. Очень интересные здесь нити, переплетения. Неочевидные на первый взгляд. Не понимаю местных обычаев, невесты эти травяные, черви… Зачем они носят с собой кости животных? Почему не пользуются письменностью, если она у них есть. Ничего рационального. Но ничего и не нарушено. Приятно, для разнообразия, посмотреть со стороны на что-то, пусть и странное, не требующее вмешательства.

– Тебя ведь обычно отправляют туда, где всё идёт наперекосяк. Ты – гений, который решает невозможные вещи.

Молчим.

Жужжит, пролетая, крупный пузатый шмель.

Шудхэр.

Вчера я взял её за руку. Сегодня это кажется чем-то невозможным. Она снова собранная, спокойная, мыслями уже не здесь. Минутная слабость закончилась. Передо мной прежняя Аглая Лилич, правительственный инквизитор.

– Это был невозможный город, Бурах. Вы как никто должны меня понимать.

Киваю.

– Могу отчитаться.

– Извольте.

Опять эти ледяные интонации.

Я знал, что так случится.

– Город чист. Песчанка остановлена. За двенадцать часов – ни одного нового случая заражения. Изготовление панацеи поставлено на поток. За организацию раздачи отвечает Данковский. Теперь ты можешь доложить своему руководству о выполненной задаче.

– Да. Сегодня пойду в Управу, телеграфирую в Столицу. Я покину город, как только снова начнут ходить поезда. Я могу уехать теперь, когда городу ничего не угрожает.

Почему это так больно – отпускать? Я ведь пришёл к тем же выводам, пока шёл сюда. Прокручивал их в голове так и эдак. Ничего не выходило.

Мы слишком разные. Наши линии пересекаются лишь раз, а затем расходятся в противоположных направлениях.

Но она будет жить.

Аглая вскидывает голову, пристально смотрит мне в глаза.

– Поехали со мной. Не могу обещать, что будет просто. Но будет интересно.

Между её бровями залегла морщинка. Смотрит серьёзно. Она ждёт ответа. Опять этот диалог, только в других декорациях. Бросить всё и сбежать. Отчего-то я знаю, что это её последнее предложение.

Нужно достать где-то одеяло для Мишки.

Спичку и Стаха вывести утром в степь, пока твирь ещё не отцвела.

Встретиться с Ларой, Рубином и Грифом на корзинке, как собирались.

Решить вопросы Уклада, связанные с Бойнями и Ольгимскими.

– …Не могу.

Она опускает голову.

– Я знала, что ты так ответишь. Но всё равно должна была спросить.

– Останься со мной. Не уезжай. Пожалуйста.

Она молчит. Жужжит надоедливый шмель, кружит вокруг. Отчего так тошно-то…

– Мы слишком разные, Бурах. Я уже говорила раньше. Это место не примет меня. Для тебя всё здесь логично и просто, ты вырос в этих местах. Даже если бы я хотела… Но нет. Это слабость. Это ошибка. Ты должен понимать. Моей гибкости есть предел. А в столице ждёт работа, новые дела, требующие невозможных решений. Для меня здесь нет места. Даже исправленный, решённый, этот город невозможен для меня. Ты для меня невозможен.

Она не смотрит на меня, отворачивается. Мне кажется, я видел слёзы, блеснувшие в уголках глаз. Показалось, наверное. Такие как она не плачут.

Чувствую себя смертельно уставшим. Вернуться бы в берлогу и проспать целую неделю… Или целый год. Целый огромный год…

Она всё решила, не переубедить. Да и незачем это. Просто забыть, как странный сумбурный сон, вернуться к жизни, загрузить себя повседневными делами под самую завязку, пока не свалишься без сил. С трудом поднимаюсь на ноги. Тело тяжёлое, точно на шею повесили огромный, неподъемный камень.

Тащи, Бурах.

У меня остались нерешённые вопросы в Шэхэне. Неоконченные дела. Я принял власть, соединил линии. Уклад теперь един, и они ждали меня уже достаточно долго. Я знаю, потому что я сам – ноготь Уклада, чешуйка на теле Уклада. Они готовы ответить на мои вопросы.

На единственный вопрос.

Кто он – убийца моего отца.

После этого я смогу посмотреть ему в глаза, как умеют смотреть в Укладе.

А мне сейчас очень хочется убивать.

Старик сидящий у костра поднимает голову.

– Ты пришёл. Теперь тело едино.

Да.

– Я пришёл за ответами, хатангэ. Вы готовы мне отвечать?

Он задумчиво смотрит на пробегающих мальчишек, шевелит губами.

– А к чему говорить? Ты пришёл, теперь мы совсем едины. Кровь между нами бежит, мысли бегут, слова бегут по жилам. Рты открывать ни к чему. Прислушайся, сам же всё знаешь.

Коллективный разум, да? Я не понимаю, как это работает. Глупости какие-то.

Говорю первое, что пришло в голову, наугад, наобум.

– Удург – это тоонто нютаг. Семья. «Место, где пуповина зарыта».

Старик кивает.

– Тиимэл даа, всё так. Ты эмшен.

Усмехаюсь. Будто в игру какую-то играю, не зная правил. Не задавать вопросы, просто говорить, что в голову взбредёт? Интересно, поправит ли он меня, если ошибусь? Или так и будет кивать и соглашаться, как китайский болванчик?

– Дурные, слабые связи, которые вызвали этот мор, отец разорвать успел. А новые не связал. Потому земля его не принимала.

Старик кивает, щурится на закат. Быстро день пролетел.

– Тиимэл даа, всё так. Ты яргачин. Слушаем твои слова, соглашаемся с ними. Это правда.

Всё, достаточно этих глупостей.

– Вы согласитесь со всем, что бы я ни сказал!

Старик кивает. Да он слышит меня вообще?

– Так вы подтвердите и что моего отца убил друг, например! Из любви к нему, разумеется. Желая ему добра. Любую чепуху подтвердите!

Когда я произношу эти слова, что-то холодное, мёртвое разливается внутри. Это правда. Я с самого начала это знал.

Старик кивает, соглашаясь. Мне становится жутко. Все звуки уплывают, смех детей застывает где-то в отдалении. Меркнет солнце, скрываясь за каменной аркой.

– Так и есть. Ты снова правду сказал. Ты же сам знаешь все ответы. Тело едино… кровь сообщает знание. Слушай всех, даже тех, кого сейчас с нами нет. Ты часть общего тела.

Каменеет лицо. Я не чувствую больше ничего. Знание бьётся внутри меня. Оно всегда там было.

– …Это был Оюн.

Иду, не разбирая дороги. Солнце садится, отчего всё вокруг становится кроваво красным.

Друг.

Его убил друг.

Из жалости, из сострадания.

В груди отца нашли костяной коготь, от того и подумали на людоедку из глины, из степных преданий, Шабнак. Столько женщин перебили…

Коготь в сердце. Это был перст менху.

Он убил друга его собственным ножом. Не зная Линий.

Он испугался, запаниковал. Хотел спрятаться в Укладе, в Термитнике. Но его не пустили, подстрелили, как опасное животное.

Там уже знали, как сейчас знаю я.

Он бежал в степь, искал авроксов, чтобы их кровью напоить город. Искупить вину.

Безуспешно. Степь не открылась ему.

Я пустил его в свой дом.

Я спрашивал его совета.

Он смотрел мне в глаза.

Он посмел смотреть мне в глаза. Он называл меня Кровным.

Убийца.

Ничего не чувствую. А смогу ли я ещё когда-нибудь чувствовать?

Я не могу дотронуться до своего лица, оно кажется каменной маской. Руки сжались в кулаки до онемения.

Я знаю, где он. В Бойнях, стоит на краю бездны. Ждёт меня.

Там я его убью.

– Стой!

Знакомый голос за спиной. Аглая. Не обернуться.

– Пожалуйста! Стой!

Не могу. Мне нельзя останавливаться.

Убийца отца близко. Я слышу, как бьётся его сердце.

Я заставлю этот звук замолчать навсегда.

И тогда, быть может, я снова смогу дышать.

– Артемий, стой!

Она хватает меня за руку. Вырываюсь.

Между нами всё сказано. Хватит.

Я должен идти.

– Остановись!

Я ничего не чувствую. Каменное лицо. Не вдохнуть.

Она бросается на меня, встаёт на пути, прижимается так близко. Сжимает крепко, до боли. Я не знал, что в ней, маленькой и хрупкой, может быть столько силы.

– Стой. Подожди минуту. Одну минуту. Не уходи никуда. Дыши.

Я не могу.

Не могу вдохнуть.

Не могу.

Из груди вырывается всхлип.

Чёрт.

Нет.

Я не могу перед ней плакать.

Шудхэр.

Нет.

Но я не могу сдержаться. Меня трясёт.

Все эти двенадцать дней наваливаются разом и давят, давят. Столько смерти кругом. Только смерть. Окровавленное, выпотрошенное тело Нараны. Истекающий кровью бык на кургане Раги. Крики умирающих из-за стен Термитника. Распростёртое на земле тело Вороники Крой. Ничего живого не осталось. Удург мёртв.

Я не оплакал своего отца. Все эти сумасшедшие дни я бежал от своей скорби.

Я сворачиваюсь от рыданий, стараюсь отвернуться.

Она не даёт, держит.

Теплые руки. И губы. Тёплые.

Она тёплая.

Что-то разрывается внутри. Я плачу и не могу остановиться.

Слова не нужны. Имена не нужны. Все границы стёрты. Все ограничения.

Она укладывает меня на землю, прижимает к земле, не давая отвернуться.

Шепот расстегиваемых пуговиц. Раздевает меня, как маленького ребенка. Темнеет. Я не вижу ничего вокруг, только белизна тела. Прикосновения. Больше не нужно прикасаться словами.

Касаться нужно кожей.

Земля тёплая, ещё не отдала дневное тепло. Аглая тёплая.

От её волос пахнет степью и твирью. И чем-то горьким. Бьётся жилка на шее.

Я чувствую себя большим и неуклюжим. Я чувствую себя беззащитным.

Как когда я входил в Бойни, раздетый, безоружный, не зная Линий, не зная, что увижу там.

Но сейчас всё по-другому.

Её лицо склоняется надо мной, она сама ведёт меня по Линиям своего тела, увлекает за собой.

Ближе. Хочется ещё ближе.

Слова не нужны.

Дыши со мной.

Дышу.

Прикасайся.

Да.

Возьми меня.

…Да.

Мои руки способны не только убивать. Прямо сейчас они дарят радость. Её тело раскрывается мне навстречу без единого надреза, и эта пробежавшая судорога – не боль. В её голосе – экзальтация, отрицающая смерть. В её глазах тепло, согревающее мир.

Два тела среди шепчущей, звенящей твири. Когда соприкасается обнаженная кожа, меня обдает жаром. Голова кружится. Раскрытое тело. Оголённый нерв. Каждое прикосновение – почти боль. Каждое движение – медленная пытка. Каждый выдох – головокружение. Прямо сейчас я чувствую всё – нас с Аглаей, степь и небо, землю и ветер, Бодхо и Суок – мы ощущаемся как единое целое, как один огромный, тяжело ворочающийся во сне организм. Я чувствую биение сердца Удурга. Я чувствую, как нас баюкает земля. Я верю во все степные легенды. Сейчас – верю. И мне страшно. Неужели возможно испытывать всё это сразу, одновременно и при этом оставаться живым? И если это не прекратится сейчас, секунду назад – я сгорю в этом бескрайнем, бесконечном тепле. Я плавлюсь от её внутреннего жара, когда Аглая касается меня словами. Едва слышно.

– Артемий. Артём. Тёма…

И это тоже Линия. Или ниточка. Что-то, что тянется к детству, первым несвязным воспоминаниям, неясным образам, материнскому голосу. Я не могу сдержать стон, тепло поглощает меня, накрывает горячей волной, и я сам превращаюсь в жидкий огонь, и сгорая кричу её имя.

– Я боюсь засыпать. Мне кажется, что я закрою глаза, а когда проснусь – ты исчезнешь. Мне страшно.

– Не бойся. Я здесь. Пока я тебе нужна – я здесь.

Прикосновение прохладных губ ко лбу.

– Спи.

Я проваливаюсь в темноту.

И впервые за эти сумасшедшие дни я засыпаю без сновидений.

Комментарий к Живая кровь Я параллельно работаю над переводом данного фанфика на английский, поскольку изначально начала писать его для друга, который не знает русский. Поэтому какое-то время обновлений не будет – две недели, может, три. До конца осталось недолго. Потерпите. Надеюсь, мне удастся удивить вас в конце. Если не трудно – оставьте отзыв. Очень трудно писать в пустоту.

====== Вагон ======

Я просыпаюсь медленно, постепенно. Сейчас глубокая ночь. Степь. Шепчет твирь.

Чувствую себя отдохнувшим и пустым. В голове прояснилось.

Аглая спит рядом, уткнувшись носом мне в подмышку. Тонкие ключицы. Ровное дыхание. Волосы в беспорядке разметались по степной траве. Нужно бы чем-то укрыть её. Мы замерзнем, если продолжим так лежать. Спать в степи в сентябре – слабоумие на грани самоубийства. Велик риск просто не проснуться.

Но почему-то сейчас мне не хочется её будить.

Просто выспаться безо всяких сновидений – уже огромное счастье. Мне ли об этом не знать.

Прикасаюсь к обнажённому плечу, Аглая ёжится. Тёплая.

Шудхэр. Чувствую, как краснеют уши. Наверное, не стоило нам этого делать. Завтра она передумает, и ей станет стыдно. Я не хочу сейчас думать об этом. Точно не сейчас, когда она так близко, когда мы соприкасаемся кожей.

Шепчет твирь. Мы уснули где-то совсем рядом с курганом Раги. Там растёт много степных трав, как и на любом месте, где проливалась кровь.

Нужно встать, хотя бы ненадолго. Штаны надеть.

Накрываю Аглаю плащом. Не хочу, чтобы она замёрзла. Она сворачивается в клубок, поджимает голые ноги, пытаясь сохранить тепло, судорожно вздыхает во сне. Очень хочется к ней прикоснуться, обнять, но боюсь разбудить. Пусть выспится.

Тёплая.

…Так, сейчас точно не время для таких мыслей.

Может, развести костёр? Скоро утро, похолодает. Найти бы растопки…

Мы в степи. Море травы, ни одного дерева на километры вокруг. Разве что к самому кургану подняться…

Вспоминаю, что последней спичкой я подкурил папиросу Люричевой. Даже если найду растопку, поджечь её будет нечем.

Будить или не будить?

Поломав голову над такой нехитрой дилеммой, я выбираю второе. Может, это рядом с Аглаей мне не снятся кошмары? Может, именно тогда, когда она обнимает меня во сне, все эти сумбурные сны наконец отпускают меня, понимая, что я больше не в их власти?

До рассвета пара часов. Попробую заснуть, хоть ненадолго. Стараясь не потревожить, ложусь рядом с Аглаей на примятую траву. Чёрт, колется.

Шудхэр, как же я устал за эти дни…

С востока дунул холодный ветер, растревожив утихшую было твирь. Звон и шепот расходится волнами по всей степи. Встали дыбом волосы на затылке, будто кто-то прошёл по моей могиле.

Аглая дрожит под шерстяным плащом.

Притягиваю её ближе, согрею хотя бы так…

Она шипит сквозь зубы, как от боли, отстраняется. Бормочет сквозь сон.

– Не надо…

– Что? Я же просто…

– Не трогай. Больно.

Я что, перестарался вчера? Шудхэр, я даже не могу вспомнить, как это было. Она налетела на меня как огромная птица, и…

Удержала меня. Остановила от того, о чём я мог бы пожалеть потом. Остановила собой.

Я не думал о ней в тот момент.

Ну, думал, конечно, но…

Я причинил ей боль? Вчера мне казалось, что это приносит удовольствие нам обоим.

Кажется, я думаю сейчас не о том. Я вижу, что Аглая дрожит всё сильнее. Дует ветер. Разговаривает многоголосая степь. Поёт твирь.

Мне кажется, что-то огромное, древнее, смотрит на нас сверху. Я слышу нарастающий гул в своей голове. Аглаю трясёт. Хочу позвать её по имени, но голос не слушается. Пытаюсь дотянуться, но руки точно налились свинцом. Голова кружится.

Гул нарастает.

Темнота.

Вижу из-под век танцующие цветные пятна. Тепло. Треск поленьев. Слабо пахнет дымом. Открываю глаза. Костёр.

Рядом сидит Самозванка. У неё странное лицо.

– Опять ты…

– Выспался? Кажется, тебе удалось ненадолго отключиться.

Оглядываюсь по сторонам. Знакомое место. Мы где-то на возвышенности, но после яркого света костра я ничего не могу разглядеть. Немного кружится голова, но в целом я чувствую себя лучше. Гораздо лучше. И постепенно приходит понимание.

– Это не сон, да?

Самозванка кивает.

– Да, Потрошитель. Ты вообще не спишь. Даже когда закрываешь глаза здесь, ты открываешь их там. Резко, без перехода.

– Где это мы?

– На Корзинке. Всё, что смогла придумать. Тяжёлый ты. Я пыталась тащить тебя по рельсам, туда, в степь, но ты упирался и страшно кричал. Ты не можешь войти в город, но почему-то не можешь и вернуться обратно, к тому, что тебя там держит.

– Что меня держит? Я не могу вспомнить.

Самозванка молчит. Мне становится страшно.

– Говори уже. Ну.

– Артемий.

Кажется, это первый раз, когда она обращается ко мне по имени.

– Когда я поняла, что не утащу тебя, я сама сходила дальше по рельсам. Я видела, что там. Но… не думаю, что вправе говорить тебе. Ты же знаешь, я чувствую некоторые вещи. Тонкие материи. Ты должен увидеть это сам, вернуться сам. Я не могу объяснить. Но… я помогу тебе дойти.

Она встаёт, помогает мне подняться на ноги. Меня шатает, и Самозванка подставляет мне плечо, удерживает от падения. Надо же, такая пигалица, и не скажешь, что сильная.

– Обопрись на меня. Идём потихоньку.

– Почему ты помогаешь мне?

– Потому что я добрая, Потрошитель. Ты не веришь мне. Никто не верит. Но я правда очень стараюсь. Пытаюсь быть тёплой к другим и строгой к себе. Жалею людей. Не позволяю себе их судить. Пытаюсь любить тех, до кого могу дотянуться. Вот и весь ответ.

Она не смотрит на меня. Мы медленно спускаемся с пригорка, я стараюсь смотреть под ноги, чтобы не упасть. А ещё мне немного стыдно.

– Я… – прочищаю горло, – Я надеюсь, у тебя всё получится, Клара.

У неё странные руки. Вроде тёплые, а вроде и нет. Ладони шершавые, под ногтями земля.

– Я стараюсь исправить свои ошибки, Бурах. В первые мои дни здесь я сказала много такого, о чём жалею. Соврала… Первый раз в жизни. И вот во что всё это вылилось. Ложь накапливается как снежный ком. Некоторым из нас вообще не стоит врать. Никогда.

Молчу. Не понимаю ход её мыслей. Если задуматься, как эта девчонка выживала здесь все эти дни? Чем она занималась? Кажется, за ней объявлял охоту весь город, и даже приёмные родители отреклись от неё, когда она нуждалась в их поддержке больше всего… Я демонизировал её всё это время… А на самом деле – разве она хоть в чём-то виновата?

Стоп. Откуда эти мысли?

Стараюсь не смотреть на её руки. Стряхиваю морок.

– Ты что, гипнотизируешь меня?

– Ой, прости. Это не нарочно получается. Я не умею это контролировать. Просто, когда кто-то смотрит на мои руки, он начинает мне верить. Всем сердцем. А стоит мне уйти от этого человека надолго, и он чувствует себя обманутым и преданным. Я ничего не могу с этим поделать. Извини. Просто постарайся не смотреть. Смотри лучше вперёд.

Мы приближаемся к железнодорожным рельсам.

– Уверен, что сможешь идти? Если ты начнёшь вырываться, я не смогу помочь. Ты и правда тяжёлый, как бык.

Усмехаюсь.

– Знаешь, за последние пару дней… Или часов, уж не знаю… Меня называли медведем, лосём… Но быком, наверное, в первый раз.

– Я была неправа. Прости меня.

Что?

– О чём ты?

– Помнишь, что я сказала тебе, когда мы встретились?

– Если честно, нет, не помню.

Самозванка смеётся.

– Я тогда много гадостей тебе наговорила. Когда увидела, как ты горбишься от ножевого. Сказала, что ты несёшь груз вины за зло, которое ты скоро всем причинишь. Прости меня. Я иногда вижу вещи, но не умею их правильно понять, объяснить. Меня же не учили… Я не знала тогда, что ты горбишься, потому что… ну, потому что взвалил на себя целый город.

Спотыкаюсь на рельсах, в том месте, где разрушилась насыпь. Сразу же возвращаются тошнота и головокружение.

– Слушай, мне нужно на минуту…

Опускаюсь на землю. Тяжелеют веки.

– Бурах, не надо! Ты же сейчас опять окажешься там! Присядь, но не закрывай глаза.

Не могу. Не получается.

– Бурах!

Меня утягивает в темноту.

Снова.

»…подержит в своих руках игрушку, и та оживет…

…подумает о ней, и кукла вспомнит свою историю до седьмого колена…

…увидит во сне – и кукла сможет творить…»

Как воспоминание. Как отголоски чужих мыслей.

Темно. Все звуки исчезли. Будто в уши набили ваты. Ёжусь от холода. Издалека, будто эхом, чей-то голос.

– …Чего ты хочешь?

Аглая?

Воздух кажется густым и плотным. Не могу дышать. Не могу двинуться.

Открываю глаза. Темно. Вижу только слабо прочерченную границу между небом и степью. Час до рассвета.

– Уходи. Мне это не нужно. Убирайся вон.

Не слышу ответа, но чувствую, что Аглая слышит.

Её голос гулкий, издалека. Или это что-то с моими ушами? Я не могу произнести ни слова. Мне страшно. Напрягаю слух, вслушиваюсь.

Чей-то горячечный шепот в шелесте твири. Или мне мерещится?

Ещё не голос, но ощущение. Будто далёкое эхо, которое достигает ушей раньше произнесенных слов. Я не могу уловить смысл, будто каждое слово многократно отражается, дробится, рассыпается, и когда достигает ушей, я уже теряю его смысл.

Я слышу. Не ушами. Всем телом.

Тяжелый, древний голос земли. Звон твири. Ветер. Кажется, слышу даже небо. Волосы на всём теле поднимаются дыбом.

Аглая стоит обнажённая среди сухой травы. Смотрит в темноту. Я хочу дотянуться до неё, но что-то держит меня, не даёт даже приподняться с земли.

– Ты не знаешь, что такое любовь. Твоя любовь – это безумие. Ты выворачиваешь этот мир наизнанку, и хочешь, чтобы я делала то же самое?

Отголоски слов. Отголоски чужих мыслей.

Язык с трудом ворочается во рту. В горле пересохло. Каждое слово прорывается мучительно, как сквозь вату.

– Аг…лая…

Не слышит. Не дотянуться.

Тело каменное. Шудхэр.

Я должен прорваться к ней.

Собираю все свои силы и медленно, слишком медленно поднимаюсь на ноги.

Аглая молчит, но я знаю, что она слушает этот голос.

Один шаг.

Второй.

Невыносимая тяжесть, воздух с трудом пропускает меня вперёд. Как кисель. Ближе. Только бы дотянуться.

Прикасаюсь к обнажённому плечу и меня, точно рикошетом, сбивает с ног чужим потоком мыслей, которые льются, льются, льются отовсюду.

»…жарко, горячо, вырваться, освободиться, дарить жизнь всему, до чего коснется рука, творить… алая лава течет внутри… оседлать потоки… новые созвездия… слышать землю… красное, серебристое, какое захочешь, твори, мечтай, чувствуй… ты сможешь больше, ты сможешь лучше, ты сможешь по-своему, помоги, прими, вспомни, мой дар – это любовь…».

Аглая стряхивает мою руку с плеча, даже не заметив этого.

Меня трясёт. Кажется, разом заговорили каждая травинка в степи, небо, камни и кости из-под земли, каждый порыв ветра, каждая клетка тела. Всё резонирует с этим голосом. А ведь я услышал только его эхо!

Ответ Аглаи резкий, сухой.

– …Хорошо. Если этого не избежать, я принимаю. Ты безумна, и я не позволю… не дам твоей дочери пойти по твоим стопам. В этом месте всё правильно, всё закономерно. Я прослежу, чтобы таким всё и осталось. Я положу свою жизнь, всю твою гнилую силу, чтобы здесь никогда больше не возникло ничего подобного вашей Башне. Это моё тебе обещание!

С последними словами что-то рвётся наружу. Все звуки возвращаются разом, оглушительно громкие. И в последнюю секунду я слышу пронзительный женский крик, полный ужаса, внутри своей головы.

Меня вышвыривает из сна и тянет куда-то вверх.

– Ты вернулся?

Снова рельсы. Самозванка склоняется надо мной.

– Я не знаю. Не уверен. Где настоящее, а где – сны? И как определить?

– Этого я сказать не могу. Что вообще истинное в этом месте? Может быть, реальное тут как раз именно то, во что ты веришь? Вставай, нужно идти. Времени всё меньше.

– Мне кажется, эта ночь никогда не закончится.

– Возможно. Время остановилось, все часы в городе. Даже маятник Собора. Это из-за тебя. И чтобы время пошло дальше и наступил рассвет, тебе нужно добраться до цели и увидеть… это. Мне так кажется.

– Тогда куда торопиться, если время застыло?

– Время всего города стоит. Но твоё время истекает. Если ты продолжишь, ты просто разойдешься по ниточкам. Разве ты не чувствуешь? Ты на исходе своих сил, в тебе сейчас всё напряжено и натянуто до предела. Потрошитель, ты умираешь.

Я и сам это чувствую. Даже эти скачки, сон и явь, кажется, становятся чаще. Я выпадаю. Путаются мысли. И уже непонятно, где реальность, а где сон.

– Пойдём. Я помогу тебе. Даже если отключишься, попробую тебя дотащить. Но лучше иди сам.

Скрылся в дымке Многоранник и железнодорожная станция. Наши шаги отдаются хрустким эхом на покатой щебенчатой насыпи. Кажется, рельсам нет конца, они ведут куда-то за горизонт. Впереди показалось сперва тусклое, но всё яснее и ближе оранжевое зарево. Свет костров? Это сигнальные костры?

Внезапно что-то тисками сжимает моё сердце, и я не могу сделать вдох. Самозванка охает, когда я почти теряю равновесие и наваливаюсь всем весом на её плечо.

– Бурах, держись. Я в тот раз смогла дотащить тебя только сюда! Ты должен идти сам!

– Клара… Я не могу… дышать…

В глазах мутнеет, и тошнота подкатывает к горлу. Нужно сделать вдох. Куда разом делся весь воздух?

– Бурах! Бурах!!!

Темнота.

– Тёма. Тём. Проснись.

Легкое прикосновение к плечу.

Я резко подскакиваю с земли с судорожным вдохом. Мокрые волосы облепили лоб. Трясёт. Это был сон? Сон ли?

– Ш-шудхэр…

Надо мной склоняется встревоженное лицо Аглаи.

– Что с тобой? Кошмар приснился? Я боялась тебя трогать.

Всматриваюсь в её лицо. Пытаюсь доподлинно выяснить, реально ли то, что я вижу перед собой. Уже рассвело. В степи тихо. Я лежу в тени кургана Раги, и Аглая склонилась надо мной. Застёгнутая на все пуговицы, ни один волос не выбивается из прически, будто и не было вчерашней ночи. Живая. Тёплая. Вот только глаза… У неё всегда были такие тёмные, почти чёрные глаза? Я не могу вспомнить.

– Я точно проснулся?

– Кажется, да. Взгляд сфокусирован, обращаешься ко мне. Кто эта Клара? Та блаженная девочка, которая уверяла, что умеет творить чудеса?

– Что?

– Ты разговаривал во сне. Говорил, что не можешь дышать. И тогда я начала тебя будить.

– Я н-не помню.

Голос не слушается. Так и заикой стать недолго.

– В степи в это время года снятся очень живые сны. Нам не стоило… кхм… В общем, спать в степи в это время года опасно. Твирь цветёт. Из-за этого дурмана приходится спать несколько раз в сутки. И каждый сон приносит новый кошмар.

Аглая кивает.

– Да, я заметила. Сны и правда точно живые. Мне три ночи подряд снится один и тот же сон. Очень реальный. Говорят, если свой сон кому-то рассказать, он не сбудется. Я не суеверна, но…

– Расскажи.

Аглая смотрит на город в утренней дымке. Молчит с минуту. Я уже думаю, что и не расскажет, когда она начинает говорить.

– …Мне снится, что мы решили сбежать вместе из города, как я предложила тем вечером. Мы встретились на железнодорожной станции в два часа ночи. Ты пришёл. И я сказала тебе, что я больше не инквизитор. И что мы оба ушли от своей судьбы. Мы сели на тот ночной поезд, вдвоём. Снилось, что мы едем в таком проржавевшем грузовом вагоне без окон, как два преступника в отчаянной попытке побега. Поезд трясётся на старых изношенных рельсах. Я вижу всë со стороны, как будто от третьего лица. А может, в вагоне и правда есть кто-то ещë… Ты стоишь, прислонившись к стенке вагона и смотришь на меня. Очень странно смотришь. А я смотрю на тебя. И мы молчим. Боимся заговорить. Как будто каждый из нас чувствует, что если сейчас прозвучит хоть слово, случится что-то непоправимое, неизбежное…

Она замолкает.

Я тоже молчу.

У слов нет власти, верно? Но на одну секунду я почувствовал что-то необъяснимо знакомое в её рассказе. Может, этот сон снился и мне тоже?

Мы не сели на тот поезд. Мы ушли от своей судьбы.

Ведь ушли, правда?

Почему тогда от этого рассказа кожа покрывается мурашками?

Аглая встряхивает головой, отгоняя морок.

– Неважно. Это ведь просто сны. Твирь цветёт. Никакой мистики.

Подбираю одежду с земли. Слышу знакомое стрекотание краем уха. Прямо рядом с местом где мы с Аглаей уснули – делянка белой плети. Это печальная трава. Кто-то умер здесь, совсем недавно. А слышал ли я белую плеть вчера вечером? Или она выросла за ночь?

Аглая бросает на меня оценивающий взгляд.

– Будь добр, оденься. Ты во мне будишь какие-то глубоко первобытные мысли.

Усмехаясь, натягиваю робу. Шудхэр, теперь и у меня появились эти глубоко первобытные мысли.

– Когда ты будила меня, сегодня… Мне показалось, ты назвала меня…

На её щеках вспыхивает слабый румянец.

– Тёма? Ну да, есть такое производное имя от Артемия.

Подхожу ближе. Чувствую её запах. От Аглаи пахнет степью, твирью и чем-то неуловимо горьким. От этого запаха кружится голова. Глаза тёмные, почти чёрные. Не могу отвести взгляд.

Мой голос вдруг становится хриплым.

– Назови меня так… ещё раз?

И она называет меня. Ещё и ещё.

Нам приходится задержаться на кургане Раги.

На небе ни облака, слепит солнце. Жужжат шмели, стрекочут кузнечики. К запахам твири, горячих камней и песка примешивается лёгкий запах металла. Железнодорожная ветка рядом.

Ветер мягко толкает в спину, будто направляя нас в сторону города. Мы выходим из степи, на окраину. Аглая чуть впереди, смотрит вперёд, я хочу прикоснуться к ней, но что-то меня останавливает. В голове вдруг всплывает фраза, которую она говорила во сне.

(во сне ли?)

Не трогай. Больно.

Мы идём, не соприкасаясь даже краями рукавов. Это странно, учитывая, что мы делали всего каких-то пару часов назад.

Я слышу мычание быков в отдалении. Впереди маячит Термитник, как огромная бычья туша.

У меня горит лицо. Аглая кажется мне сейчас почти незнакомой, немного чужой, ушедшей в свои мысли. Её глаза… они поменяли цвет? Или всегда были такими? Не могу вспомнить.

От неё точно пышет жаром, и я не могу, я боюсь прикоснуться к её руке. Боюсь услышать снова это шипение, как от боли, увидеть, как она отдергивает руку.

– Что ты будешь делать с Оюном теперь, когда ты знаешь?

Вздрагиваю от её голоса. Задумался. Да и вопрос больно неожиданный.

– Ещё утром я собирался его убить. А теперь…

Аглая смотрит вперёд. Только хрустит сухая трава под ногами.

– Он сам ищет смерти. Сам себя не может простить. Он ведь сделал это из милосердия, Исидор был болен. Так я поняла.

– Да. Но он убил своего друга. Слабого, умирающего. Его собственным ножом. Не зная линий.

Молчим какое-то время. Шорох травы под нашими шагами сменяется стуком каблуков по каменной мостовой. Мы вошли в город.

А я привожу мысли в порядок. Могу ли я простить? Вспоминаю свой разговор с Ноткиным в день моего прибытия в город.

Так что же – убивать можно?

Суд над Лизой, убийцей собак. Я сказал детям, что, возможно, не стану мстить убийце отца, если встречу его. Но теперь, когда мне известна правда, я в этом уже не уверен. Очень по-взрослому, ничего не скажешь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю