Текст книги "Владычица Безвременья (СИ)"

Автор книги: Кшиарвенн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Отпусти его, пожалуйста! Ты сердишься за утку? Поверь, мы просто хотели есть, мы не имели дурных целей. Мы просим прощения! Отпусти его…

Слава посмотрел на нее так, будто пытался и не мог поверить своим ушам. И глазам также – потому что петли явно ослабли. Они по-прежнему держали Свейна, но уже не врезались так яростно в его тело. Словно дерево решило взять паузу и послушать говорившую.

– Мы не хотели оскорбить тебя, – продолжала Лина. – Мы просим прощения!

Она повторяла одни и те же несколько фраз снова и снова; вдруг раздался тяжелый вздох, и петли ветвей, выпустив свою жертву, втянулись в корявый ствол дерева. И синеватый туман пропал, рассеялся, будто всосался куда-то под корни.

– Благодарю тебя, – все так же мягко, но властно и очень серьезно сказала Лина. Провела рукой по коре. И только после этого бросилась к сползшему к корням дерева Свейну – тот натужно кашлял, с хрипом ловя воздух, пытаясь отдышаться. На светлой коже его проступили багровые следы от ужасных удавок, а запястья были стерты в кровь.

– Убираемся отсюда! – крикнул Слава. Но Свейн, который уже почти оправился, словно не слыша его, медленно поднялся с мокрой земли и, чуть прихрамывая, пошел в заросли. Слава с Линой, не понимая хорошенько, чего он хочет, на всякий случай отошли подальше от страшного дерева. Правда, дерево сейчас казалось вполне безобидным. Славе даже почудилось, что оно смотрит им вслед – печально, как старик на молодых, которые – вот уже в который раз, – уходят, оставляя его в одиночестве.

Свейн появился из кустов, держа в одной руке подстреленную утку и свой лук, а в другой – амулет. Лина забормотала извинения – бросившись спасать его, она обронила амулет и совсем о нем позабыла.

– Думаешь, одной утки нам хватит? – брякнул Слава и прикусил язык. Свейн неспеша надел амулет, выправив волосы и заботливо упрятав металлический кружок под рубаху, а потом оглядел заросли.

– Не хватит.

И Лина повторила за ним:

– Не хватит. Точно. Если еще и Устюмов вернется…

Свейн двинулся вперед, аккуратно отодвигая ветки ивняка. Лина шла за ним, и Славе все больше казалось, что между этими двоими устанавливается какая-то незримая связь. А может, уже установилась?

Снова раздался шелест крыльев, снова вскинут и натянут одним точным, плавным движением лук. И снова ушла стрела, настигла утку, пронзила и обрушила в приречные заросли. На сей раз Свейн сам отправился было за добычей, но Слава, которого все еще мучила совесть за то, что он почти желал парню смерти, заявил, что каждое ведомство должно заниматься своим делом. А его дело сейчас – поработать охотничьим псом.

Когда он возвращался с уткой в руке, ему вдруг показалось, что Свейн и Лина о чем-то увлеченно беседуют. Но приблизившись, за шлепаньем собственных шагов он услышал только шелест камышей и перешептывание листьев на прибрежных кустах. Свейн и Лина просто стояли рядом. Удивительно свои в этом чужом, колючем и злом мире, подумал вдруг Слава. Удивительно свои. Особенно Лина.

– Как тебе пришло в голову просто попросить?.. – Он решился спросить Лину об этом только вечером, когда все поели и устраивались у костра. Свейн, как и в прошлую ночь, отошел от костра чуть дальше остальных. Едва заметно отделяя себя от них.

– Мне вдруг припомнился психологический практикум в институте, – помолчав немного, ответила Лина. – Преподаватель заставил нас разбиться на пары; затем один из пары должен был сжать кулак, а второй – добиться того, чтобы кулак разжался… И знаешь, все пытались делать это силой. Хотя о силе не было сказано ни слова.

– А те, кто зажимал кулак? – спросил Слава и подумал, что можно было и не спрашивать – ответ был очевиден.

– Старались не дать разжать, – улыбнулась Лина.

– И ты решила этого… – он подбирал слова, чтобы как-то обозначить то неведомое существо, что схватило Свейна, – перепсихологичить?

Лина ничего не ответила. Костер догорал, поодаль в темноте едва слышно возились, устраиваясь на ночь, Мадс и Зара. Слава заметил, что в их отношениях словно наступил перелом – если раньше Мадс был галантен и предупредителен с Зарой, то сейчас обращался с ней, как с отслужившей свое вещью. Но добросердечная Зара этого будто и не видела. Слава перебрал в памяти все те странные и жуткие события, которые успели случиться, и похолодел – все, что происходило с ними, словно стремилось вылущить из них все самое скверное, низкое и грязное. Страх, эгоизм, трусость… Душевная слепота.

– Это счастье, если мы не станем такими, как та… как Жанна.

– Мы уже либо такие, либо нет. И Жанна вернется, я думаю, – ответила Лина. – Наиграется и вернется. Жанна… знаешь, это же женская истеричность в чистом виде. Она пугает, она хочет внимания, она хочет развлекаться. Бесконтрольная женская истеричность.

– Как ты ее… жестко. Лина, мне все больше кажется, что участвуем в каком-то жутком квесте, – полушепотом закончил Слава.

– Так и есть.

Лина отвернулась и поворошила палкой костер.

– Только это не наш квест. Мы так… случайно, наверное, подвернулись.

Дальше она не уточняла, но Славу вдруг осенило – единственный чужой в их группе… Свейн! Это был его квест.

– Он рассказал тебе, чего ищет? – Слава сам слышал, что в его голосе дрожит почти детская обида.

– Нет, – покачала головой Лина. – Сказал только, что должен выдержать… все.

В свете костра лицо Лины казалось таинственным и нездешним. И каким-то древним – словно пришедшим из невообразимой тьмы веков. Славе стало страшно – она будто отдалялась, уходила от него, растворялась в темноте. Страх придал решительности, Слава потянулся вперед и коснулся губами губ девушки. Обнял, притягивая к себе, боясь отказа и не веря в него. Он торопливо приподнял тонкую флиску, скользнув руками под нее, в тепло. И она ответила. Она зарылась пальцами в его густые жесткие, как волчья шерсть волосы, целуя его лицо – бережно и почти благоговейно. И Слава заторопился, расстегивая молнию, распахивая ее флиску, раздеваясь сам – скорее, скорее, прижаться кожей к коже, найти и не отпустить.

Лина приняла его, как мать-земля принимает семя – видение сытно парующей земли, в которую падает тяжелое золотое зерно, пульсировало в сознании Славы в такт движениям. Он дышал рвано, хватая воздух как воду, зажимая рвущиеся стоны. Лина закусила его футболку на плече, будто под пыткой, и только судорожно прижимала к себе, оплетя ногами, подгоняя, толкаясь навстречу. Чужая и своя одновременно. И когда все закончилось – мерцанием звезд за закрытыми веками в такт последним толчкам, дрожью и горячим оплеском – Слава почти рыдал от бессилия. Он получил от нее все, что она могла дать ему, и сам дал ей все, что у него было, она была с ним, ласкала его и ловила его ласки, и в то же время каждое мгновение будто отдаляло Лину от него – все дальше и дальше.

Пусть, отрешенно сказал себе Слава. Пусть. Хоть что-то. Он продолжал поглаживать ее по плечу

========== 10. Последний колодец ==========

Безвременье

Мшистая равнина сливается в одно серое, дрожащее марево, и даже нечеловеческие глаза с трудом различают невысокие холмы. Все плывет, все движется, все беспрерывно изменяется. Или они слишком быстро летят? Или это слезы, которые то и дело набегают на нечеловеческие очи со змеиной вертикалью зрачка, узкой щелью в навью тьму? Набегают, напоминая о том, разметавшемся будто на шелковой драгоценной постели – в собственной крови. Ждущем жизнь. Ждущем…

– Где же тут твои родники, Финн?

– Там… чуть правее тот, что с живою водой, а чуть правее – с водою мертвой. Только знай, Змей, должно прежде живой источник живою кровью окропить – чтобы его сила мертвых к жизни возвращать пробудилась.

А у родника – люди. Девушка, с пальцев которой, видится Змею, стекает бесполезная сила, бессильная в своей неуправляемости. Сила течет как из дырявого бурдюка, укрощенная, не держит ее естество девушки.

– Плющ, – подтверждает его мысли Финн.

А ближе к воде стоит высокий мужчина к лицом, будто вырезанным из камня, с холодными глазами и губами очерченными четко, как у женщин. Ближе – значит ему и быть жертвою. Но парень не прост, он видит Змея задолго до своей подруги и, схватив за руку, подводит, почти подтаскивает вперед себя. К ручью.

Скрученная змеиными черными кольцами, жалко пищит от страха девушка-плющ, когда подбегают ее спутники.

***

– Она была ближе к источнику!

Лине никогда еще не было так мерзко от человеческого голоса. Не колдовского, не безумного, наоборот – очень разумного. Практичного. Голоса существа, выживающего везде и всегда.

– Она была ближе и если уж приносить в жертву, так ее! – снова воскликнул Мадс. И тут все заговорили вразнобой, и сама Лина заговорила, обращаясь к жуткому существу, схватившему Зару. Меня больше не ужасает сам факт жертвоприношения, произнес на удивление спокойный голос в ее сознании. Жертвоприношение – это данность; я только не хочу, чтобы жертвой была Зара. Достаточно взглянуть на сведенное ужасом ее лицо, на вытаращенные безумные глаза. Я не хочу, чтобы ее принесли в жертву.

– Я могу сразиться с кем-то из вас за эту девушку, – огромный змей, схвативший Зару, говорил вполне членораздельно. Но даже это не удивляло – говорящий змей был вполне в духе всего случившегося.

Лина оглянулась на Свейна – что-то подсказало, что именно для него эта ситуация наименее необычна. Он из того мира, где сражаются с чудовищами, проговорил в сознании Лины тот же спокойный голос. Но Свейн остановился позади всех, и на лице его не было заметно ни страха, ни боевого азарта. Только в глазах промелькнуло что-то мучительное, виноватое.

Слава будто прирос к месту и более всего походил на памятник солдату, замершему в атакующем броске. Ужас при виде невиданной твари, видимо, парализовал его.

А Мадс вдруг повернулся и побежал прочь, со всей скоростью, на которую был способен. Чудовищный змей вздыбил черную чешую, и кольца его сильнее стиснули жертву.

– Я буду сражаться за нее, – тот самый спокойный голос сейчас раздался не в сознании, слова были произнесены Линой вслух. И словно заклинание “отомри”, оно вывело всех из неподвижности – змей дрогнул всем телом, будто с силой выдохнул, Слава ожил и повернулся к ней. А Свейн подошел на пару шагов.

Седой как вата старик, который стоял рядом со змеем, с изумлением уставился на Лину, словно увидел ее впервые. С изумлением и чем-то, похожим на страх.

– Лина, не смей! – это крикнул Слава. Но Лине его слова показались прозвучавшими на иностранном, едва знакомом языке. Или из другой, почти незнакомой реальности.

– Горе людям, если у них мужчины разучились сражаться и выставляют вперед себя женщин, – насмешливо процедил старик.

– Я сражусь с тобой.

Свейн вышел вперед их всех. Лина вдруг отчетливо поняла, что сейчас он принял какое-то важное, страшное и безумно болезненное для себя решение. Нет, не смерти он боялся – было для него в этом сражении что-то пострашнее смерти.

Змей выпустил Зару, и та с криком бросилась к остальным. Лина обняла ее, стараясь хоть как-то унять безумную дрожь, но сама не могла отвести взгляда от застывших друг напротив друга Свейна и огромного чешуйчатого чудовища. И все же она пропустила момент, когда эти двое ринулись друг на друга. Только вскрик Славы вернул ее к закипевшей битве.

Они двигались с нечеловеческой быстротой, перед взором Лины мелькали, как в калейдоскопе черные чешуйчатые кольца, серая рубах, ало-багряная пасть змея и золотистые волосы Свейна. Жар шел от змея, палящий, изнуряющий жар невидимого пламени. Жар отбирал силы. Жар грозил погубить. Жар…

Слава кинулся на помощь, но страшный удар огромного хвоста отбросил его в сторону. Лину словно ударило изнутри – она сорвалась с места, оттолкнул Зару, и бросилась влево. К другому источнику. К тому, в котором потемнел амулет Свейна. Мертвому ручью.

Зачерпнуть нечем, она содрала с себя флиску и швырнула ее скпокойную воду, а потом вытащила тяжелую, роняющую свинцово-тусклые капли набравшую воды ткань и так же быстро кинулась к сражающимся. Жар из пасти змея опалил Лину, заставил на мгновение замедлить… Нет, она не остановится! Она когда-то в школе отлично играла в гандбол…

Тяжелая мокрая кофта полетела в чудовище, будто диск из рук могучего дискобола. Лина сама не ожидала от себя такого мощного и точного швырка – ее флиска залепила глаза твари, которая замерла, словно окаменела. А Свейн, едва живой, исцарапанный, обожженный выполз из-под тяжелого тулова.

– Добей его! – крикнула Лина. – Добей, оно нас убьет!

Парень отрешенно покачал головой, но сделал шаг к змею и поднял меч.

Мгновение, будто нагретая жвачка – Лине показалось, она видит, как нити времени вытягиваются, лениво и не торопясь. Почему он медлит? Что ему это чудовище? Он переступил через себя, чтобы выйти сражаться – а ведь трусом Свейна не назовешь. Лина сморгнула – ей показалось, что чудовище как-то съежилось, уменьшилось в размере, сжалось в собственной шкуре. А вместо напоминающей динозавра головы и зубастой пасти она увидела человеческое лицо. И вдруг неведомая тварь предстала в совсем ином облике – до половины это по-прежнему был змей, тугие сильные кольца в темной блестящей чешуе и сверкающая зловеще-алым стрела на кончике хвоста, но вторая, верхняя половина стала человеческой. Черные длинные волосы, ярко-изумрудные, словно светящиеся изнутри глаза и прекрасное молодое лицо. Нечеловеческой красоты, подумала было Лина, но тут же подумала, что это создание и не было человеком.

Черты Свейна исказились, словно его пронзила сильная боль, он опустил было меч, но тут же сделал шаг, вплотную подойдя к еще не оправившемуся от оцепенения человеко-змею. Старик засмеялся

– Братец!

Женский голос, мелодичный как песня, но громкий, полный, как звук колокола, ударил над ними. Лина обернулась и увидела приближающееся темное нечто, несшееся метрах в десяти над землей, повыше холмов. Приблизившись, темное пятно оказалось огромной пятнистой саламандрой, размером не меньше мотоцикла, на которой верхом восседала девушка с разметавшимися по ветру волосами цвета лунного диска.

Верховая саламандра приземлилась, тяжело хлопнувшись брюхом на мох рядом со стариком, по лицу которого Лина сразу поняла – ему сейчас очень захотелось оказаться где-то подальше, но он по каким-то причинам не мог этого сделать и очень от этого страдал.

– Что же ты наделала, сестрица… – у человека-змея оказался вполне человеческий голос, мелодичный и полнозвучный. – Только брать привыкла, только получать. Витязь Арслан мертв, по твоей вине! А твой…

Но девушка не слушала. Она спрыгнула со спины саламандры и легко побежала к ним. Мимо человека-змея, прямо к Свейну. Но тот отступил на шаг назад и отвел глаза. Его рука с мечом бессильно повисла, словно ее перебили в локте. И девушка тоже замерла, не добежав шага. И лицо ее, еще мгновение назад бывшее светлым, светящимся радостью, погасло и превратилось в скорбную маску. Лина заметила, что лицом девушка была очень схожа с человеко-змеем – только черты ее были нежнее и в то же время четче, взрослее, определеннее. Так бывают схожи старшая сестра и младший брат. Они близнецы, проговорил все тот же голос в ее сознании, и Лина испуганно оглянулась – ей показалось, что она сама сказала это вслух.

– Я должен набрать воды, живой и мертвой, – продолжал человек-змей. – А чтоб набрать воды, ты сама знаешь…

– Жертва, – тихо продолжила девушка, не сводя глаз со Свейна. Лина взяла Зару за руку, Слава, который успел прийти в себя после удара, прихрамывая, подошел к ним.

– Никаких жертв, – сказал он. Но его будто не слышали.

– Тот, кто ближе всех стоит к источнику, должен стать жертвой. Но ведь ты видел, братец, – сказала девушка, – что сперва ближе к источнику стоял тот, который сейчас сбежал.

– Твой взор остер, сестрица, – усмехнулся зеленоглазый. – Но потом ближе к источнику оказалась вот эта… черноволосая… – и он показал взглядом на Зару, которая испуганно вскрикнула.

– Мой взор не знает препятствий и расстояний в этом мире. Как и твой взор, брат мой, – ответила девушка. – И ты не хуже меня видел, что ту, которую ты собрался принести в жертву, толкнули. Толкнули, чтобы она оказалсь ближе.

– И как, сестрица, это может что-либо изменить?

– Неужели ты забыл, братец? – в голосе девушки Лине послышалось злобное шипение. – Не может быть жертвой тот, кто НЕ СВОЕЙ ВОЛЕЙ пришел. Толкнули ее, не сама она к роднику подошла. Значит, не своей волей.

Старик, о котором все забыли, мерзко захихикал.

– Он уже далеко. Он сделал свое, он уже далеко.

Лина поняла, что старик говорил о Мадсе. Источник, мертвый источник, испить из которого их так настойчиво звал именно Мадс, шашни с Зарой, странное ощущение, что он знает больше, чем говорит. Кто вообще был этот Мадс, чужак, случайно затесавшийся в их группу, или человек, действовавший по четкому плану? Мадс вдруг показался Лине не просто героем, сдувшимся на серьезных испытаниях, а фигурой зловещей и злокозненной.

***

Я проиграла золото твоих волос ветру,

синеву твоих глаз – солнцу,

а дождь забрал у бури мои поцелуи

(“Песня к берегам ночи”

Doll Electrique Psychedelics)

В смарагдовых глазах брата – отражение ее взгляда. Полного любви и отчаяния.

– Что же ты наделала, сестрица…

Судьба им обоим полюбить обычных людей. Судьба – оказаться для тех людей не-парою. Слишком хитрыми, слишком гордыми, слишком… нелюдью. Судьба им обоим оказаться слишком слабыми и трусливыми. Судьба…

И Свейн, ее Свейн, ее златовласый воин – отчего отводит он глаза, отчего вина в его взгляде, тяжкая как мертвые воды? Или разлюбил он, или передумал брать за себя “ведьмовское отродье”?..

Ничто не укроется в этом мире от ее взгляда – ничто, подвластное взгляду. Но когда сбираются туманные клубы, когда мелкими мурашами выползают из-под камней, из мхов и обретают вид сонмища призраков, это и для нее нежданно. Клубится живая тьма, щерится когтями, зубами, остриями мечей и копий; визжит, вопит. Тьма, воинство неупокоенных душ. Теснит эта тьма людей, загоняет как дикое зверье на княжьей охоте.

– На холм!

Это кричит он. Его теснит безголовый гигант с огромной секирой, и страшно видеть, как обретает твердость секира, схлестываясь с его мечом. Он и эти две девки, которых он так защищал, и недомерок, отважно бросившийся на ее брата – все они сбились на круглом холме с двумя камнями, поставленным один на другой. Поющими камнями, что сейчас стонут, как раненые звери. Та девка, что повыше, стриженая, прислоняется к камням. Странная девка. Сильная.

Их теснят, и рука с мечом, рука ее воина уже ослабела, он перебрасывает меч в левую и продолжает рубиться, и разлетаются ошметки бесплотной плоти от его ударов. Она знает, что это значит – но все же она медлит. Не двигается с места.

– Что же ты встала, сестрица? Отчего не поможешь им?

Уже готовы взлететь руки Ойны, готовы остановить неупокоенное войско, когда темнеет кругом, хохочет тьма, грохочет смехом злобным, как горным обвалом. Темнеет, как перед грозою. И слабый свет здешний меркнет, когда появляется Наяна, бабка ее строгая.

– Передумала, дуреха? – хохочет бабка, заливается, и смех ее молодой хлещет пощечинами.

– Спроси его, – рука Наяны-Владычицы останавливает неупокоенных, они замирают, как псы на шворке. – Спроси – согласен ли он уйти сейчас с тобой? Один. Согласен ли?

– Согласен ли? – дрожит голос. Но воин ее, ее Свейн отводит глаза.

– Один я не уйду отсюда.

– Зачем?!! – голос ее срывается на на визг. – Зачем с братом сражался за них? Что они тебе? Что?!!

– Они спасли мне жизнь. Нет чести для меня бросить их.

И видит Ойна, как слова во рту бабки ее замирают, словно она не верит тому, что слышит.

– Ты готов отказаться от меня, Свейн? Ради них?! – кричит Ойна. И Свейн медленно кивает, и она видит только его глаза, будто все остальное скрывается туманом. Отчаяние и тьма в его глазах.

– Дурень, неужто откажешься? – взвизгивает бабка. И Ойна ушам не верит – бабка хочет, чтобы он согласился, чтоб ушел с нею?

– Не могу, – повторяет Свейн. И перед глазами Ойны возникает берег моря, и ряд сидящих на бревне, со связанными ногами. Кровь, кровь на прибрежном песке, тела и отрубленные головы. Все меньше живых на бревне… И чей-то голос “Я приму жизнь, только если она будет дарована всем нам”. Свейн… мой воин…

И лицо бабки Наяны едва не чернеет.

– Но это не поможет! – кричит она и по мановению руки ее снова клубится вокруг холма неупокоенное воинство, вползает на холм, душит и режет. – Сожрать их! Всех!

– Останови их! Бабушка, останови, я согласна!

Слезы душат ее; опережая их, кричит Ойна, захлебываясь страхом – вот-вот сомнут неупокоенные горстку людей, сомнут, сожрут…

– Я согласна вернуться. – Вобрать воздух всею грудью и выдохнуть. Выпустить из груди надежду, как малую птаху – пусть летит… – Если ты отпустишь их… всех…

Слышишь, Свейн, слышишь, любый мой? Наяна отпустит всех… Всех. А ей, Ойне, век вековать могучей Владычицей Безвременья, одинокой в своей силе. Владычица может быть с мужчиной, но не может любить.

Видит Ойна удивление в очах брата – ты прав, братец, она умела раньше только головы крутить и загадки загадывать, одна другой трудней. Пришло время и ей научиться отдавать… терять…

Останавливает рука Наяны неупокоенное войско, отползает мгла обратно, под камни и мхи, в поры земли, в сердце Безвременья. Безвременья, где концы с концами – расходятся.

========== 11. Концы с концами ==========

Безвременье

…ушли, втянулись под камни страшные, словно из фильма ужасов, руки, которые уже хватали их. Зара была едва жива и не владела собой, Слава держал ее за локоть, не давая сползти.

– Зарка, ты молодец! – выдохнула Лина. Ее руки еще ощущали прикосновение к этим… тварям. Когда под рукой бесплотная, казалось бы, тьма обретала плотскость, и удар падал на холодное, омерзительно чавкающее и несомненно живое… Или не совсем?

– Лина… Смотри, Мадс… Он там… – едва ворочая языком, сказала Зара. И только теперь Лина увидела рядом со страшной старухой Мадса – опутанного такими же гибкими живыми ветками, какие у озера схватили Свейна.

– Я согласна вернуться к тебе, Наяна, – у девушки со светлыми волосами голос мертвый. Словно и не она только что так отчаянно кричала. – Я согласна принять власть Владычицы. Я готова поклясться в том, если ты дашь им уйти невредимыми. Им. Всем.

– Неужто ты готова, сестрица, отказаться… – человек-змей во все глаза смотрел на девушку. Но та, поняла Лина, не видела сейчас никого и ничего – кроме юноши с мечом, в изодранной, окровавленной рубахе, медленно, как во сне, спустившегося с холма. Смотреть в их лица было страшно. Лина ощущала, как вокруг каждого из них серым облачком дрожит отчаяние.

Но застывшую болезненную тишину разорвал смех – смеялся старик, о котором все успели почти позабыть.

– Она согласна! Слышишь, Наяна, твоя внучка предлагает тебе сделку, будто вы на ярмарке. Могучая Владычица Навьего мира стала торговкой!

Старуха в ярости стиснула кулаки, ее лицо перекосилось. Но старика, что называется, понесло.

– Или великая Наяна забыла – ставшая Владычицей вопреки своей доброй воле будет слаба. И власть ее будет слаба. И Навь будет слаба.

– Может быть другая, – прошипела старуха. Но старик ответил еще одним взрывом хохота.

– Не может! – крикнул Мадс.

– Знаю я и о том. Знаю и о том, что предречено было – появится новая… сильная. Но я, Финн, жрец могучего Юмаллы, озаботился, дабы не случилось такого, – сказал он, отсмеявшись. – Не хуже меня ведомо тебе, Наяна – которая прилепится сердцем к мужчине, той Владычицей не бывать. Владычице должно быть одинокой.

– Владычице должно быть одинокой, – как эхо повторил Мадс. Он словно забыл о стягивающих его руки и ноги путах, он смеялся и смотрел на Зару.

– Мой ученик лишил силы ту, что могла заменить твою внучку, Наяна…

Тут он замолчал, будто спохватившись, и Лина заметила, как он пристальнее всматривается в них с Зарой.

– Ойна! – Свейн, словно ожив, бросился к девушке. Но та остановила его взглядом.

– Ойна, что сделать мне, чтобы ты освободилась?

– Она свободна! – яростно перебила его старуха. – Она более свободна, чем была бы у тебя в дому, щенок!

Свейн будто не слышал.

– Ойна…

– Ничего… – светловолосая девушка слабо улыбнулась. – Ничего тут не сделать. Брат мой правду сказал – я только брала. Пришел черед и мне отдать что-то для других. Свейн… ты прошел все колодцы. Все, что мог, сделал ты, мой… – она прервалась, будто ей перехватило горло. – И последний, самый страшный колодец ты прошел – отказавшись от своей страсти ради… них, – девушка дернула подбородком в их сторону.

Стать Владычицей Безвременья, принять этот уже ставший своим мир, принять не только его – только сейчас Лина поняла значение слов “в этот мир проростают корни”. Это мир корней, без которых невозможно ни расти, ни плодиться, без которого и колос не нальется, и человек на свет не появится. И ей показалось, что весь этот мир, странный, жуткий и чуткий настолько, что казался лишенным кожи, замер и слушает. И ждет.

– Недаром стонет земля, – пробормотала старуха, и бормотание ее на удивление четко разнеслось в захолодевшем вдруг воздухе. – Слаба стала Владычица…

Что-то забилось, заколотилось в сознании Лины, требуя выпустить. Она отпустила руку Зары, сделала шаг в сторону и коснулась двойного камня, возле которого они сражались с хищной тьмой. Камень был тепел и отозвался тихим звоном, тенью звона.

– Я готова заменить Ойну, – сказала Лина и поразилась тому, как полнозвучно отдался ее голос, полетел над землей.

– Лина, что ты несешь? – выдохнул откуда-то из-за спины Слава.

– Я готова… – повторила Лина – и остановилась, слушая раздавшийся вокруг перезвон сродни колокольному. С громким шорохом ветки, державшие Мадса, сползли с его рук и ног и, будто ручные змеи, потянулись к холму. Зара прижалась к Славе, когда они вползли наверх – но гибкие плети потянулись к Лине, будто ласкаясь. И та гладила льнущие к ней побеги.

– Лин… значит… – голос Славы звучал жалобно. – Ты совсем меня не любишь?

– Разве я обещала тебе обратное? – она обернулась и Слава сник под неожиданно сильным и пронизывающим взглядом. – Прости… я никогда не давала тебе ложных надежд. Я поняла… я не создана быть с кем-то. Я всегда одна, и мне так хорошо… нет, не одна, я всегда растворяюсь в этом… во всем, что вокруг… Я чувствую, что могу. И я хочу этого, по-настоящему. Понимаешь?

– Понимаю, – грустно пробормотал Слава, отводя взгляд.

– Но как же… – старик Финн явно не мог поверить своим глазам. И отпущенный на свободу Мадс, так же не веря, подошел к холму, с которого, сопровождаемая торжественным перезвоном, сходила Лина.

– Я выбирал… сильную… – заикаясь, пробормотал он. Зара громко ахнула – до нее только сейчас дошло.

– Как же ты проглядел, вахлак?! – взвизгнул Финн. – Как мог выбрать сырую силу без прямости, без пути – и проглядеть ту? – он кивнул на Лину. – Худо я учил тебя, убоище!

В другое время ругательства старика показались бы Лине смешными, но сейчас в них, чувствовалась страшная угрожающая сила.

– Убоище! – еще раз крикнул старик. И, будто повинуясь этому слову, Мадс кинулся к ней. И снова мгновение вытянулось, замедлилось время – она видела, как искажется воплем его лицо, как Мадс выбрасывает руку, в которой взблескивает нож-выкидушка. И как пресекает его путь взлетевший и опустившийся меч…

Брызги, попавшие на ее лицо, показались горячими; Лина машинально утерлась и отрешенно поглядела на свою руку, испачканную в крови. Чужой крови. Тело Мадса было уже на земле.

– Нет!!! – отчаянно завизжала Зара. – Нет! Мадс! Максим!!! Нет!!!

Слава перехватил ее и силой отвернул ее лицо.

– Не смотри, – коротко и строго приказал он. – Уже все.

Кровь толчками вытекала из перерубленной шеи. Свейн медленно выпрямился и стряхнул с меча алые капли. Ойна подошла к нему, ее ноги, казалось, застревали во мху.

– Жертва! – громко воскликнул человек-змей.

– Жертва! – повторила старая Наяна. Лицо ее словно разгладилось, она молодела на глазах. И через несколько мгновений перед ними стояла молодая черноволосая женщина ослепительной красоты. – Благословен триединый мир. Благословенны Вышние! Будет течь вода Безвременья, будут расти корни.

И Лина без страха подошла к ней. Наяна взглянула приветливо и тут же строго сдвинула брови.

– Прими это!

В руке ее оказался загнутый посох, корявый, как древесная кора. И этот посох Наяна протянула, как протягивают воину оружие. Но когда Лина коснулась посоха, тот оказался теплым и странно живым.

***

– Я прошу отпустить из Безвременья всех, кому не должно быть здесь, – говорит Лина. – И вернуть обличье тем, кто его утратил.

– Тебе и власть теперь, – отвечает старуха. Лицо ее непроницаемо. Лина кивает. Славе кажется, что она стала выше ростом, что лицо ее излучает мягкое сияние. Власть, сила, древняя, как сама земля, исходит сейчас от Лины.

И повинуясь этой власти, перед ними появляется та рыжая тварь, в которую обратилась Жанна. Слава видит, как тварь падает на землю и ее начинают бить конвульсии. Рыжая шкура чулком слазит с ее лап, с тела с головы, обнажается красное кровоточащее мясо… Слава, не выдержав, зажмуривается. А когда открывает глаза, никаких кровавых ошметков не обнаруживается, а перед ними стоит Жанна – прежняя Жанна, живая и здоровая. Только вылупленные в безумном удивлении глаза выдают то, что преображение не прошло для нее незамеченным. Но более всего, кажется, изумляет ее человеко-змей.

– Жанка, Жанка, живая! – Зара бросается к подруге, облапив ее, заливаясь слезами. А Лина подходит к боязливо сжавшейся на земле саламандре – и с саламандрой происходит то же самое: вывернутая кожа, белое отвратительное мясо… И все это на глазах меняет цвет, превращаясь в толстого парня с каштановыми кудряшками и заметной проплешиной между ними. Харлампий Устюмов так же оказывается вполне жив и относительно здоров – он ощупывает себя с безумным лицом, еще не веря счастливому возвращению человеческого облика.

***

Когда-то, в незапамятные времена…

…трое выбрались из сплетения каменных змеиных колец. Двое держались за руки, не в силах и на миг потерять друг друга. Третий нес две баклаги.

Недолгим был полет их в долину, где под курганом лежал в крови Арслан, князь ясов – вела Ойну вина, вел Свейна долг, а Черного змея, что нес их на своей спине, вела любовь.

– Вода мертвая раны исцелит, а живая жизнь вернет, – молвил Змей, когда опустились они подле кургана.

– Целительное дело требует женских рук, – с улыбкой ответил Свейн и взглянул на Ойну. Но та засмеялась и отвечала, что такое должен делать либо близкий друг, либо тот, кто любит глубоко.

И уж течет тяжкими камнями вода из мертвого ручья, вспыхивают раны на груди Арслана, стягивается на глазах кожа, будто и не входило в грудь холодное острие меча. Бесследно исчезла рана, нетронуто тело витязя, и кажется оно сейчас прекрасною статуей. Тогда принял Змей облик человечий, набрал в горсть воды из второй баклаги, из источника живого, склонился к лежащему и обмыл ладонью его лицо.