Текст книги "Владычица Безвременья (СИ)"

Автор книги: Кшиарвенн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

========== Пролог ==========

Безвременье

Когда идешь по сосновому лесу, по мху, и упругим веточкам черники, они так и подбрасывают ногу – то ли помогают, то ли прогоняют, не поймешь. Черника отчаянно пачкает руки и язык, он становится черным и сразу вспоминаешь Умберто Эко и его монахов-отравителей. Бывает ведь так же, как в том монастыре – чем дальше ты читаешь, тем больше яда входит в тебя. Он расползается по сосудам, медленный и тяжелый как свинец. Он убивает время, превращая его в серый студень. Он зажигательным стеклом приближает к глазам разноцветный мох, превращает его в географическую карту давно исчезнувших земель. Да полно, полно – были ли когда эти земли?

Владычица идет сторожко, ногу прокатывает колесиком, с пятки до носка. Убирает с лица отросшие волосы – непривычно длинные. Идет по едва заметной в разноцветном мху тропинке, по лесному сосуду. Течет в сосудах кровь – значит, жива земля. Жив лес, живы замшелые валуны у старого дуба – дубу не с руки было рости прямо, не давало ему место рости вверх, вот и разошелся ствол натрое по-над самой землей, вытянулись тоненькие еще веточки, старательно огибая место. Будто трехпалая рука держит дрожащий густой лесной воздух. Бережет. Греет зимою, холодит в зной. Держит старый дуб в ладони с заскорузлой корой всю эту землю. Весь этот мир, пропитанный густым грибным духом, прелой хвоей и сосновой смолой.

Владычица у дуба – цел дуб, и трещина, опоясывающая его спиралью, цела; не шелохнется, не ворохнется дуб, только жесткие буреющие по осени листья жестяно шелестят. И камни у дуба, что на след кошачьей лапы смахивают, целы. Будто выше дуба кот по лесу ходил и след оставил – четыре пальца и подушечка. И полосы буровато-багряного мха на земле – будто след от когтей. Ходил кот вкруг дуба, землю лапами драл, когти острил.

Закачались молоденькие елочки там, где тропка убегает в сосновую, еловую глухомань и теряется в ней. Будто прошел кто. И синеватый туман блазнит над оконцами ярко-зеленого, будто фломастером вырисованного мха – в тумане видятся крылатые кони, огнептахи, гиппогрифы с острыми гребнями на головах, амфисбены с дразнящими раздвоенными жалами, колышутся, переливаются, расплываются и исчезают, превращаясь в дымку над болотными оконцами.

Пролетел ветер. Владычица встала под высокой сосной, вверх глядит – сосны как мачты, ходят, красят небо, облака разгоняют. Под пальцами сосна дышит, дрожит, подрагивает как больное животное. Сосна больна, древоточцы да гниль борят ее, отбирают силу. Но крепка еще смолистая плоть, могучи ветки – гоняют они облака, шумят парусами, ствол мачтой ходит.

Владычица ест чернику горстями, ягоды доверчиво ложатся в ее ладонь и тонкая красная змейка, вильнув хвостом, проползает у самой ноги. Владычица дышит всею грудью – здесь можно слушать, здесь можно забыть далекую серую…

========== 1. Страшные истории ==========

Наши дни

…серую мостовую, которую моют унылые дожди, никак не назвать радостным и вдохновляющим зрелищем. Особенно утром – даже если сентябрь, даже если пятница. Даже если прижимистый и жадноватый начальник расщедрился на то, что он всегда называл “эта новомодная хрень”. Тимбилдинг.

Лина Голдина не очень хорошо понимала, как можно строить команду, если команды попросту нет, но спорить с начальством ей не хотелось. Она любила походы, любила туризм, хоть и на дилетантском уровне – совсем уж грязная походная “романтика” вызывала у Лины брезгливость. Она любила ощущать, как изменяется пространство вокруг, теряться в нем. Проехаться же за счет фирмы в место, куда сама бы вряд ли решилась поехать, Лина была тем более не прочь. Поскольку на нее возложили организационные обязанности, она вольна была сама выбирать маршрут – для большинства ее коллег городишко Володарск и сельцо Сурьево были всего лишь точкой на карте, им было все равно куда ехать, да и директор турклуба Анатолий Степанович, с которым Лина обсуждала маршрут, ничего против Володарска не имел. Что же тянуло в Сурьево саму Лину, объяснить не смог бы никто, включая ее саму.

– Трудностей там нет – ровно, лесок, болотце небольшое и не топкое, пара холмиков. Погода обещается не жаркая, сухая. Пустынно, да. Летом-то там всякие чудики трутся, каменные “вавилоны” изучают. А сейчас, поди, кроме старух и стариков в Сурьево у вас на маршруте никто и не попадется. Дам двух гидов, ну снаряжение наше тоже, обустройство, продукты завезем, чтобы много с собой тянуть не нужно было – я ж понимаю, люди вы штатские, не походные. Для отдохнуть этот маршрут вокруг Сурьево – самое нужное место.

– Одно только, – сказал Анатолий Степанович когда все детали были оговорены, – группа у вас невелика, а у нас есть еще человечек, который в Сурьево хотел пойти. Парень тихий, спокойный, опытный походник. Возьмете с собой?

– Анатолий Степанович, только чтобы без водки и пьяных песен под гитару, – брезгливо поморщилась Лина. Она уже почувствовала себя важным клиентом – в “Ариэле” они брали путевки еще на ее прошлой работе. Терять Лину Анатолию Степановичу было не выгодно – в их небольшом городе клиентами не особо поразбрасываешься.

– Да ну что вы! – замахал руками директор турклуба. – Мадс веган – какая водка, о чем вы!

– Иностранец? – услышав странное имя, спросила Лина.

– Да нет, нет, наверное, – доказывая своей репликой все величие и непредсказуемость русского языка, отвечал директор. – Он Максим, но… ну называет себя Мадс, что я могу поделать. Подсядет к вам в Володарске, на вокзале. Оттуда до Сурьево – первая часть маршрута, в Сурьево ночлег, баня, осмотр “вавилонов”…

– Да-да, мы это уже уточнили, – согласно закивала Лина. Встала и по привычке оглядела стол. – Так, договор мы подписали, счет вы мне вышлете на рабочую почту.

Она украдкой глянула на маленький фонтанчик, стоящий на полке – так славно плескалась в нем вода, так успокоительно журчала…

***

Когда-то, в незапамятные времена

… вода под лопастями весел так и журчала, скатывалась с них тяжкими свинцовыми каплями. Драккар шел вверх от устья к Сурьягарду, продвигался против течения тяжело, и рубахи воинов, сидевших на веслах, быстро взмокли и потемнели от пота.

– И – оп! И-оп! – задавал ритм Торир Ормсон. – Веселей! Еще! У Сирта отдохнем. Конунг щедр и варит превосходное пиво.

– Если только нас не собираются кормить на пиру птиц Одина и поить ливнем града лука(1), – пробормотал себе под нос сидевший на корме Эгиль. – Что за радость – идти на пир к бьярмам, если это не пир клинков?

– Слово конунга для тебя пустое слово, Эгиль? – у Торира слух был острее, чем у сторожевого пса.

Свейн молчал – еще ни разу ему не приходилось грести так долго и так напряженно. Он чувствовал, что ладони, привычные более к рукояти меча, чем к рукояти весла, растерты почти до крови, но скорее умер бы, чем признался в неудобствах.

У деревянной пристани их ожидал большой отряд бьярмов, они беспорядочно попрыгали в воду и, поймав брошенные с кормы и носа концы, помогли вытащить драккар на мелководье. Впервые видевший бьярмов, Свейн удивлялся тому, что они вовсе не были песьеголовыми или поросшими шерстью карликами, как ему о том рассказывали – обычные люди, одеты в простые рубахи, лишь на немногих кожаные или железные доспехи и круглые шлемы. Выглядят бьярмы щуплее викингов, но карликами их никак не назовешь.

И в граде, рубленом из бревен, с каменным основанием не было ничего особо диковинного – если не считать его странной семиугольной формы. Только вот баня, которую истопили для гостей, была горячей настолько, что Свейн сразу ощутил себя вареным раком. Другие, верно, были того же мнения – на полоке сидели всего-ничего, а потом с воплем выбегали и со всего размаху кидались в маленький став, куда били студеные ключи. За тыном, которым был обнесен двор, слышалось хихиканье и перешептывание, иногда поверх тына возникала лохматая детская головенка со встрепанными вихрами, вскрикивала что-то по-птичьи и снова скрывалась.

– Конунг Сирт меньшую дочь завтра замуж выдает, – пробормотал Торир, когда викинги, вымывшись и переодевшись, шли через двор в отведенное им жилище. – Говорят, любимую. То-то и гостей созвал.

Свейн увидел дружинников приехавших на пир чужеземных ярлов, их диковинные шапки, блестящие черные глаза, услышал гортанный говор.

– Это ярл Урра с берегов Атиля, из Хамлидгарда. Так глазами и стреляет, – прошептал Эгиль, который был не только отменным скальдом, но и знал больше языков, чем было пальцев на руках, и оттого становился во всех походах толмачем.

Красивый стройный черноусый молодец и впрямь устремлял горячий взор темных глаз куда-то в высоту рубленого дома с маленькими узкими окошками.

– Конунгову дочь высматривает. Они тут все за ней как коршуны следят, – продолжал шептать Эгиль. – Сиртово богатство покою не дает, да и девица, говорят, хороша как сама Идунн. Думаю, на свадебном пиру мира и покоя будет несколько менее, нежели хотелось бы Сирту-конунгу.

Свейн тоже успел заметить, как неприязненно смотрели чужеземные ярлы друг на друга и, напротив, с надеждой – на окна высокого обиталища прекрасной княжны. Только один, молодой, с курчавой темно-русой бородкой и веселыми светло-карими глазами, румяный и пригожий, был спокоен. Чем и вызывал вдвое больший гнев остальных.

– А вот и Арслан. Ярл ясов и жених прекрасной Ойны, – напоследок сказал Эгиль.

***

Вечером явился отрок из дружины Сирта-конунга и сказал, что гостей из Северной земли просят не побрезговать княжеским пиром. Торир ответил благодарностью и оставшееся время принялся в последний раз пересматривать то, что викинги привезли конунгу в дар.

– Тролли бы побрали тебя, Эгиль, – ворчал хёвдинг. – Ты так спешил промочить горло, что мы забыли на судне часть даров. Молись теперь, кому хочешь, чтобы бьярмы все не разворовали!

– Я помолюсь Локи, – примирительно отвечал Эгиль. Кивнул Свейну: – Пойдем-ка, поможешь принести.

Свейну не слишком хотелось идти к пристани, но возражать Эгилю он не стал – уже то, что его, безбородого юнца, пригласили на княжеский пир вместо со старшими хирдсманами, было почетно.

Почти стемнело, белесая северная ночь была промозглой, и лес вокруг бьярмского града казался шевелящимися в тумане руками огромного зловещего существа. Эгиль шел по тропинке как медведь, ступал грузно, сразу на всю стопу, хозяйски топча сухие веточки и сосновые иглы.

Тропинка вильнула под горку и пошла петлять по кочкам. Свейн не помнил, чтобы они шли в град по болотцу, но тропинка была одна, а Эгиль шел уверенно. Стояла странная тишина, даже звуки шагов глушились туманом, который полз промеж болотных кочек. Не шевелилась ни единая веточка на ставших совсем тощими и корявыми соснах, которые жалко топорщились на пагорбах. Свейн приготовился было сказать, что они, верно, как-то свернули в другую сторону и что надо бы поворачивать назад, как вдруг сосны и кочки словно раздвинулись, и оба викинга оказались в ложке. Низинка вся была укрыта туманом, только здесь он был не так густ, как на болоте и отливал синевой при свете едва пробивающегося сквозь облака месяца. Затылок стало ломить, а все тело словно сковала усталость. Хотелось прилечь вот прямо тут, на сочной сырой траве, серебряной от месяца, и пусть укроет этот сладковатый туман, завесит очи, заползет в мысли и уляжется там так же хозяйски, как лежит в этом ложке.

– Нельзя! – Свейн почувствовал, как его тянут вверх. Эгиль словно клещами вцепился в его руку, и Свейн понял, что уже ложился на землю и почти засыпал. – Нельзя спать, малый! Идем! Надо идти, это, видать, здешние тролли нас водят. Идем-идем!

– Никак, заблукали, молодцы? – раздался женский голос. Туман будто расступился, пропуская маленькую старушонку в белом длинном платье. Седые волосы ее были заплетены в две косы и лежали на плечах. – Пойдемте-ка, корабль ваш тут, рядом. Вот и тропиночка к нему.

Как завороженные, оба викинга двинулись вслед за старушкой. Стало холодно, будто кто вдруг подул студеным, так что прихватило морозцем верхушки травок и тонкие сосновые иглы.

– Пойдемте, вас, небось, давненько дожидаются, – бормотала старушонка, то и дело оборачиваясь. Свейн силился не закрывать глаза и смотреть на землю, а не на блазнившую впереди них белую фигурку. Он чувствовал, что сердце его превращается в холодный комок, и едва передвигал ноги, бредя вслед за Эгилем. Они прошли ложок до половины, когда месяц вдруг вынырнул из-за облаков и сноп его света, неправдоподобно яркого, упал на полускрытую туманом тропинку. Свейн, которого этот лунный свет ожог как удар хлыста, встрепенулся. Прежде, чем тучи, будто спохватившись, снова почти скрыли месяц, юноша успел заметить блеснувшее болотное оконце у самых ног Эгиля. Он вскрикнул и дернул товарища назад. Эгиль успел вступить в оконце только одной ногой, которая сразу ушла вниз. Он потерял равновесие и тяжело завалился на спину, увлекая за собой Свейна.

Как завыло, заухало вокруг! Старушка, обернувшись, застонала, как надломленная сосна, стон ее перешел в визг, а руки стали удлиняться, удлиняться, тянулись они к упавшим, шевелились ставшие страшно длинными пальцы с черными когтями. От одного взгляда на ее лицо Свейна сковал такой ужас, что он почувствовал, как дыбом встают волосы – никогда еще он не видел таких пустых, огромных тянущих в себя глаз, и рот старухи разинулся черным провалом, вытянувши челюсть, так что все лицо ее искривилось и будто потекло вниз.

И снова месяц выглянул, ударил светом. Старушонка в бессилии погрозила кому-то кулаком, закрутилась на месте, вытянулась высоким бледным столбиком, грибом-поганкой на тонкой ножке, и провалилась в водяное оконце. Только беловатый туман взвился над болотом и потек куда-то в темнеющий неподалеку лес.

Едва переведя дух, Свейн и Эгиль бросились прочь из ложка. Не разбирая дороги, они бежали по кочкам, и все слышался им за спиной страшный визг. И месяц прыгал за ними в облаках, то выныривая, то скрываясь. Снова низинка, снова ног не видно в болотных туманах. Свейн мотнул головой, отбрасывая упавшие на лоб волосы, вгляделся в тропинку. Эгиль схватился за меч, его била мелкая дрожь.

И тут налетел ветер, вскружил, разогнал туманные заплески, с шипением они убрались в лес и под кочки, а в проломленную ветром облачную брешь хлынул свет месяца. И оба викинга увидели, что стоят над самой пристанью, а внизу покачивается их драккар.

– Пожалуй, нам не стоит говорить о том, что мы видели, – это было первое, что сказал Эгиль, когда они с нужной поклажей шли по дощатым мосткам с корабля обратно на берег. – Бьярмы все колдуны…

Свейн ничего не ответил. Он и сам не мог решить, по правде была та страшная старуха или это им только примстилось от сладковатого болотного тумана. Облака пропали, месяц победно сиял в белесовато-лиловом небе, а ветер слегка пошевеливал ветки и ласково оглаживал Свейна по голове.

– Не вы ли люди Торира-северянина? – послышалось впереди. Голос был не то детский, не то девичий.

– Мы из дружины Торира, – ответил Эгиль. Он сбросил наземь поклажу и взялся за меч. Впереди засмеялись.

– Экий грозный витязь! Ты от леса до града пройти не можешь, не вынув меча?

На тропинке впереди показалась тонкая девичья фигурка. Свейн вдруг ощутил тот же липкий страх, что и в болотной лощинке.

– Сгинь, ведьма! – крикнул он, всматриваясь в идущую им навстречу.

– Не видывала я еще, чтобы гости так говорили с хозяевами, – ничуть не сердясь, засмеялась девушка. – Проводить вас хотела, короткой дорожкой. Чтобы чего с вами не случилось.

– Сами дойдем, – буркнул Эгиль, поднимая свой тюк.

– Да вы сами и сюда-то еле дошли! – девушка подошла ближе. Теперь видно было, что одета она не так, как бьярмки, нет на ней тяжелой вышитой блузы, островерхого головного убора с богато украшенными бляшками над ушами. Платье простое да платок, из-под которого сбегает на плечо длинная коса. Платок надвинут так, что лица почти не разглядеть. Только глаза блестят из-под него – большие, светлые. Погибельные глаза.

– Дивно мне, что вы от бабушки ушли почти целехоньки, – почти шепотом добавила девушка, словно говоря сама с собой. – Дивно. Не бывало еще такого.

– Ничего, месяц вышел, теперь дорогу хорошо видать, – ответил Свейн, всматриваясь в полускрытое платком лицо девушки.

– Да, месяц вышел, – отчего-то девушка сразу стала серьезной и грустной. Она подошла к Свейну совсем близко и несколько мгновений разглядывала его в упор. А он не смел шевельнуться под ее ощупывающим светлым взглядом. Девушка протянула руку, и Свейн прикрыл глаза, сам не зная отчего. Он почувствовал тонкие пальцы, легко скользнувшие по его векам.

– Ну что ж, еще свидимся. Приходи сюда завтра как месяц выйдет, – сказала девушка, когда Свейн открыл глаза. И, вдруг расхохотавшись, прибавила: – Если не забоишься!

Пир уже начался, когда Свейн и Эгиль наконец вернулись ко граду. Эгиль отмалчивался, был мрачен как никогда, и все хирдсманы переглядывались, стараясь понять, что же случилось с неунывающим скальдом.

Князь Сирт пожелал, чтобы на этом пиру не было женщин, и викинги про себя решили, что это разумно: слишком уж много за столами дерзких людей, которым доброе пиво и медовуха могут помешать владеть собой. И женщины тут только прибавят раздора. Однако богатое угощение и пляски шутов князя делали свое дело – люди почли за лучшее заняться насыщением собственного брюха, нежели стараться вспороть брюхо соседу. Слуги разносили огромные блюда с яствами, высокие кувшины с душистым медом и пенной брагой; отовсюду между здравицами слышалось сытое чавканье, глотки, бульканье и временами довольное икание.

Свейн, которому досталось место неподалеку от Торира, ел мало – у него из головы не выходили недавние странные происшествия. А более всего он вспоминал светлые огромные глаза под надвинутым платком. Эти глаза почти стерли из его памяти даже жуткий облик болотной старухи.

Напротив викингов сидели приближенные дружинные мужи Рахдая Удалого. Один из них, с проплешиной над высоким лбом и окладистой седеющей бородой, несколько раз взглядывал на Свейна с явным неудовольствием – видно, ему пришлось не по нраву, что юноше досталось место не менее почетное, чем ему.

Когда первые здравицы были выпиты, князь Сирт призвал всех к молчанию и заговорил. Он сказал, что нынешний пир ему особо в радость, так как знаменует сговор и скорую свадьбу его младшей дочери со славным ясским князем Арсланом. Эгиль шепотом переводил его слова остальным.

Затем князь пожелал услышать, что расскажут его знатные чужеземные гости, где походом они ходили и какие чудеса дальних земель видели. Первым Сирт обратился к угрюмому Рахдаю, топившему черные усы в большом серебряном кубке. Тот ответил, что из него плохой рассказчик – ему бы меч в руки, да в жаркий бой. Рассказывать вызвался тот самый седой дружинник, что сидел напротив викингов. Он рассказал о походах Рахдая, о том, как тот бился один с тремя сотнями и всех победил, о том, как прогнал Рахдай злобного лешего из темных дремучих лесов, что на восходе. Рахдай подтверждал рассказ старого дружинника кивками, то и дело бросая угрюмые взгляды на всех, а в особенности на русобородого Арслана, сидевшего рядом с Сиртом.

– Слышали мои люди иное, – подал голос Урра, хан с берегов Атиля. – Те воины, что порубил Рахдай-хан, пленными были. Стояли со связанными руками, а хан вдоль ряда на коне скакал да головы мечом сбивал.

За столами зашумели, Рахдай вскинул голову на хитро улыбающегося ему в лицо Урра, злые темные глаза его загорелись бешеным огнем.

– И это было, – не давая разгореться ссоре, молвил седой дружинник. – Только те, что голов лишились, были из войска князя Рахдая. Убоялись они воевать, побежали с поля битвы. За то и поплатились. А были они из кочевников, что от века родами по степям кочуют. И на берега великой Атиль-реки заходят. Не твои ли сородичи, Урра-хан?

Среди дружинников поднялся громовой хохот. Чуя, что ссоры не избежать, князь Сирт, возвысив голос, попросил Арслана, своего будущего зятя, рассказать о том, что тот слышал о богатстве царя Земляного народца.

– В твоих землях, Арслан, говорят, эти диковинные карлики водятся.

При разговоре о богатстве все разом смолкли и насторожили уши. И красавец Арслан, наслаждаясь всеобщим вниманием, рассказал про каменную пасть, куда только гораздый да удалой может пройти, и про то, что земляные люди могут оборачивать камни в золото, и даже могут листву на дереве золотой сделать.

– И мне они дружбу предлагали, и золото сулили, – закончил Арслан.

– И что же было причиной твоего отказа? – спросил насмешливо Урра-хан.

– Не хочу я связывать себя чудесами, – ответил Арслан. – Сам руки имею, да голову на плечах – сам и богатства добиваюсь.

Некоторое время все гости переговаривались негромко, обсуждая рассказанное Арсланом. Викинги тоже говорили о неслыханном богатстве, вспоминая карликов-нибелунгов, и сошлись во мнении, что эти карлики сродни земляному народцу, о котором рассказал Арслан.

– Может это они же и есть, – заключил Торир.

В это время князь Сирт сказал, что хотел бы послушать рассказы гостей, прибывших с севера. Торир поднялся со своего места и, приветствовав еще раз князя, сказал, что они не колдуны и не чародеи, и верят лишь в свой меч да в свою удачу. После того он коротко рассказал о том, как плыли они от Халогаланда, как едва не потопила их корабль необычайно сильная для летнего времени буря, и как принесли они жертву морскому великану Эгиру и его супруге Ран с их девятью дочерьми.

– Однако, хоть и задул холодный ветер, мы не были слишком испуганы, – закончил Торир, – потому что на корабле с нами был один человек, чья удача необычна. И пока этот человек с нами, боги к нам благосклонны.

Сказав это, Торир показал на Свейна. И взгляды всех тотчас устремились на юношу.

– Расскажи нам о своей удаче, – князь Сирт, не глядя, протянул кубок слуге, который тотчас же наполнил его. Однако сидевший по правую сторону от князя крючконосый старик, седой как лунь и одетый в бесформенную серую хламиду, заметил, что негоже на столь почестном пиру слушать безусого юнца.

– Если есть что рассказать, пусть расскажут старшие, – молвил старик. Свейн побледнел от обиды, но ничего не сказал. Говорить стал Эгиль, который уже почти избавился от уныния и пришел в обычное расположение духа. Эгиль говорил хорошо, и все слушали с интересом и о битве, и о том, как погиб один из вожаков, отец Свейна. Когда Эгиль добрался до того, как немногих пленных привели к бревну и посадили на него, связав ноги, а вооруженный большим мечом палач принялся рубить головы, спрашивая перед тем каждого, боится ли он смерти, по рядам пронесся ропот.

– Но пусть сам Свейн расскажет, как ему удалось избежать общей участи, – неожиданно сказал Эгиль и потянулся к кубку. Свейн сглотнул и робко взглянул на крючконосого старика рядом с князем Сиртом. Но старик сидел с безучастным видом, будто ранее и вовсе ничего не говорил.

– Я не думаю, что боялся более остальных, – начал Свейн.– Мне только хотелось, чтобы после смерти обо мне было что вспомнить, да и досадить победителям мне тоже хотелось. Поэтому, когда меня подняли, я сказал им рубить так, чтобы не замарать мои волосы кровью. Тогда кто-то из подручных палача намотал мои волосы себе на руки. Палач размахнулся, я резко откинул голову, и меч прошел как раз между моей головой и подручным палача. Палач был здоровяком и рубить умел отменно, так что он отсек разом обе руки своему подручному. Руки так и остались висеть, вцепившись мне в волосы.

– Это и вправду редкостная удача, – восхищенно воскликнул Арслан. – И что же, тебе оставили жизнь?

Свейн кивнул.

– После того, как я спросил, что это за мусор застрял в моих волосах, все расхохотались так, будто их щекотали тролли. Сын вражеского ярла подарил жизнь всем оставшимся на бревне, и мне в их числе.

Тут даже мрачный Рахдай усмехнулся и сказал, что, как ему кажется, палачи сами накликали свою неудачу – не надо было ничего выспрашивать у приговоренных. А князь Арслан поднял кубок и сказал, что пьет за удачу Свейна, хоть ему и кажется, что никакой особой удачи тут нет – просто человек вовремя нашелся и сообразил, как следует поступать.

Наши дни

Поезд до Володарска шел часов шесть; хоть и новый, и вроде бы из скоростных, он делал в пути невообразимое количество остановок – как сказал Харлампий, кланялся каждому столбу.

Лина никак не могла понять, что забыл в походе Харлампий. Ленивый сибарит, он не любил никакой активности. Вся его активность заключалась, пожалуй, в том, что он тихонько метил на место замдиректора, однако и эта активность была какой-то невсамделишной, так что замдиректора в лице Лины вовсе не считала Харлампия способным на некие серьезные телодвижения в этом направлении. К тому же самого шефа в походе не предполагалось, так что выпендриваться и заискивать Харлампию было не перед кем. Мешать Харлампий тоже никому не мешал – напротив, он вносил веселую нотку в любой, даже самый скучный корпоратив, умел наговорить комплиментов, наболтать анекдотов и новостей. Словом, он играл в человеческом вареве роль поварешки.

А варево получилось достаточно пестрым. Не хуже сборной солянки – остается только догадываться, роль каких ингредиентов играл каждый из отправившихся 223-м «М-ск – Синегорье – Володарск». Секретарша Зара, например, вполне могла претендовать на роль картошки или макарон. Лина не знала, кладут ли в солянку макароны – девушка она была незамужняя, готовить не любила, питалась салатами и кашами, и солянку видела разве что в ресторанных меню, – но Зара была такой… питательной, что сравнение напрашивалось само собой. Нет, дело даже не в том, что Зара отличалась округлостью форм – толстой ее назвать было нельзя, разве что пухленькой. Просто везде, где появлялась Зара, ее становилось сразу как-то слишком много. Она заполняла собой весь предоставляемый ментальный объем, и окружающие потихоньку старались ретироваться, чтобы просто подышать свежим воздухом. Зара активно общалась, много смеялась и так стремилась всем помочь, что вокруг нее никто не рисковал на что-либо жаловаться.

Собственно, ее настоящее имя было Сара, но страсть к мифотворчеству и романтичность натуры побудило ее назваться Зарой, в честь какой-то цыганки, которой Зара себя воображала с самого детства. Душа у Зары была доброй, а сердце – объемистым, там находилось место для всех, и большей частью для тех, кто этого уж никак не заслуживал. А еще Зара втайне считала себя потомком древних магов, собирала рассказы обо всем магическом и таинственном, многозначительно говорила через фразу «хвала богам», но никогда не уточняла, каким именно и за что.

Зара была человеком вовсе не походным, но, услышав о цели «экспедиции», тут же записалась. На недоуменный вопрос Лины Зара только поджала губы и, выдержав актерски идеальную паузу, сказала:

– Там есть некоторые места, где мне совершенно необходимо побывать. Совершенно необходимо.

Лина пожала плечами, но решила, что Зара, по крайней мере, добра и уступчива. А вот Жанна, лучшая подруга Зары – это был гораздо менее приятный член их тим-билдинговой компании. Даже удивительно как они сошлись; впрочем, думала Лина, Жанна настолько же любит брать, насколько Зара – отдавать. Так что все выходит вполне гармонично. Другое дело, что Жанна была самым настоящим слабым звеном – кроме сверхъестественной обидчивости, она была еще и настоящим ходячим несчастьем. Это именно у Жанны компьютер вылетал в «синий экран» как раз накануне сдачи проекта, и конечно вместе со всеми исходниками и макетами. И именно Жанна ухитрялась неправильно закрепить прокладку и, благодаря светлой юбке, наглядно продемонстрировать иностранным заказчикам, что ее плохое настроение и хмурый вид имеют совершенно определенную физиологическую подоплеку.

Бог с ними, отмахнулась мысленно Лина и устремила взгляд в окно. Хорошо оказаться у окна. Остальная компания подобралась неплохая – две девчонки из эйч-ар отдела и трое айтишников, спортсмены и весельчаки. И гиды с ними шли неплохие. Как минимум один – Славу она знала еще по прошлому корпоративу, когда они плавали на рафтах по тихой речушке. Второй гид, Толя, произвел несколько худшее впечатление, когда сразу взял несколько развязный тон. Однако Лина тут же прибрала его «к ногтю», холодно бросив «Не сочтите за труд…» и кивнув на рюкзак Зары, слишком тяжелый для секретарши. Толя сразу смешался, зыркнул на Лину и беспрекословно поволок рюкзак в вагон.

– Давайте рассказывать ужастики, – Харлампий, втиснувшись в свое сидение, сделал масляные глазки по очереди Жанне, Заре и Ире из эйч-ар отдела. Девушки согласно закивали.

После обязательной программы из стуков по потолку последнего этажа, улыбающихся или злобных лиц за окном и мертвых старушек, являющихся почем зря в ночной темноте невинным девам, слово взяла Зара. Она обожала рассказывать всякие мистические и просто жуткие истории, которые происходили с ней или ее знакомыми. Многие ловили ее на мелких несостыковках, но жалели и ничего не говорили. Сама же Зара в свои истории искренне верила. И на сей раз ее рассказ про крысу, восседавшую на подушке Зариной мамы и прогнанную исключительно Зариными колдовскими способностями, все выслушали вежливо, но в компании повисла неловкость.

– Это вполне могло быть, – желая разрядить обстановку, сказала Лина.

Харлампий обвел всех победоносным взглядом и извлек из кармана рюкзака планшет. С видом заговорщика включил его, некоторое время, не смущаясь тишиной и всеобщим вниманием, елозил пальцем по тач-скрину, а потом издал довольное хмыканье.

– Я очень люблю читать всякие такие вот истории, – начал он. – И у меня неплохая память. Вот… «Рассказ о крысе на подушке». Форум «Крипи-стори», 23:56, 2 июня 200… года. Зарочка, солнышко, все уже украдено до нас?

Несколько мгновений Зара оцепенело молчала, а потом бросилась доказывать, что история правдива, и что она может прямо сейчас позвонить маме и дать Харлампию трубку. Но Харлампий с тем же торжествующим видом процитировал найденную им на форуме историю, наглядно доказав, что Зара пересказывала ее практически дословно.

– Зарка, Зарка, солнце, да постой же ты! – Жанна, спотыкаясь о рюкзаки и едва не растянувшись, кинулась вслед ринувшейся по проходу подруге. Остальные остались сидеть.

– Когда-то этому надо было положить конец, – заявил Харлампий. – Ну сколько можно! Она же врет по любому поводу. Вот недавно звонит нам журналистка, – сказал он, обращаясь к Славику и Толе. – Да тьфу, какое-то заштатное издание из Голопупозадрищенска. Так наша Зара сообщила шефу, что эта деваха – чуть ли не племянница голландской принцессы. И шеф взялся ее обхаживать. А потом – что за мерзкую статейку накатала та “племянница”!