Текст книги "Владычица Безвременья (СИ)"

Автор книги: Кшиарвенн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Меня не обманут, – шептал Харлампий, хлеща захваченной с собой палкой по кустам, – не обманут, тут где-то точно есть сокровища.

Жанна, поспевающая за ним, сперва хотела окликнуть коллегу, но потом передумала – было в его поведении что-то безумное, будто Харлампий находился на грани самой настоящей истерики, и обращаться к нему было небезопасно. Его шепот стал голосом, а потом и громкими безумными воплями.

Зашуршали листья и Жанна, обернувшись, с облегчением увидела догонявших ее Зару и Мадса. Она показала взглядом на продирающегося впереди Харлампия.

– Ему кажется, за кладами ходят, как за грибами, – хмыкнул невозмутимый Мадс.

– Может, он нас за нос водит? – пришло вдруг в голову Жанне, обожавшей детективы. – Ну дайте поинтриговать страдальцу, ну хоть самую малость! Какая жалость, что раньше мы не замечали в Харлампии актерских талантов! Это же обал-ден-но!

– Жанка, дурища, замолчи! – зашептала Зара, оглядываясь – утренний лес, странно светлый и тихий, тем не менее, казался ей зловещим. И странное возбуждение «дизайнерши», как иной раз называли Жанну, делало эту тишину еще более угрожающей.

– Мне как-то снился сон, – ни к селу, ни к городу начала Зара, стараясь отвлечься от охватывающего ее ужаса, – будто все покрыла какая-то шелестящая темная пленка, и все люди и животные от нее начали будто облезать, с них заживо сползала кожа, потом там были такие отвратительные кровоточащие сгустки, мясо отставало клочьями, и виднелись белые кости. А по земле поползли другие существа, полупрозрачные и извивающиеся как змеи… но с людскими туловищами и руками.

Зара говорила и говорила себе под нос, борясь с наползающим страхом – самым ужасным, как ей казалось, была вот эта лесная пустота и тишина, ни единого сучка не треснет, ни шороха ветвей, ни птичьего свиста – мертвая тишина. Все ее сонные страсти и ужасы меркли перед этой зловещей и такой до жути обыкновенной тишиной. Зара чувствовала, как «под ложечкой» у нее будто раскручивалась какая-то пружина, становилось нехорошо, будто она летела вниз в оборвавшейся кабине лифта.

Жанна и Мадс не слушали ее; все их внимание поглощал все более и более расходившийся Харлампий, чьи вопли падали в лесную тишину, будто камни в пруд со стоячей водой.

– Устюмов! Харлампий! Зарка! – накрыл их сзади голос Лины. – Постойте! Жанна!..

Харлампий, словно очнувшись, остановился, а с Зары мгновенно спало дурнотное ощущение. Лина и Слава, догнав их, принялись выспрашивать о причинах такого внезапного ухода – особенно горячился ответственный Слава. Запинаясь от волнения, он говорил о дисциплине, которой нужно придерживаться в любой туристической группе, что он, инструктор, отвечает за их благополучие и безопасность, и что есть в конце концов правила поведения…

– Да перестань ты кудахтать! – неожиданно грубо оборвал его Мадс. – Нашелся тоже, ответственный. Мы платим деньги и хотим, чтобы было интересно, и пошел ты со своими правилами знаешь куда?

Мадс был полголовы выше Славы и выглядел очень внушительно. И говорил уверенно, будто гвозди забивал, каждым ударом накрепко вгоняя в доску. Слава чувствовал, что, как говорится, теряет лицо, но как ни старался, не мог найти ни слова в свою защиту – будто взгляд Макса напрочь выбил все аргументы. И Лина, от которой он ожидал сейчас помощи, молчала.

– Правила, правила, – рассмеялась вдруг Жанна. – В гробу я видала этих Мальвин, перевоспитывающих шалуна Буратино. Мы идем или нет? Искать сокровища!

Слава вздрогнул от неожиданного оскорбления, взгляд его сделался затравленным. Казалось, он сейчас заплачет. Харлампий же захохотал, вторя «дизайнерше», а потом подбежал к Жанне и сгреб ее в охапку, подняв на воздух.

– Банзай! – заорали они хором.

– Долой правила! Чувствам – все! – вопила Жанна и вдруг звонко чмокнула Харлампия в самые губы. Зара, которую оставили ее страхи, тоже смеялась, то и дело поглядывая на невозмутимого Мадса. Лине казалось, что всех, кроме нее, охватила какая-то истерия, и от этого ей сделалось совсем не по себе.

– Хорошо, – насилу сосредоточившись, проговорил, наконец, Слава. – Все равно нам надо идти ко второму лабазу и встретиться там с группой.

Он взглянул на захваченный с собой планшет с картой, но как на беду, джи-пи-эс не ловил.

– По моим расчетам, часам к одиннадцати самое позднее мы как раз дойдем до второго лабаза, – сверившись с компасом и картой, объявил Слава.

– Ура! – снова вскричала Жанна, которую не отпускало эйфорическое состояние. – Обожаю одиннадцать!

Харлампий снова вооружился палкой и шарил под каждым кустом, Жанна взялась дразнить всех окружающих, особенно Зару и Лину. Наконец, это ей наскучило, и она ринулась вслед за толстяком Харлампием. Зара почти висла на высоком Мадсе, жалуясь, что ей трудно и непривычно столько ходить. Ее страхи почти прошли, осталось только подкатывающее периодически возбуждение, усиливающееся, когда она ловила терпкий, настоящий мужской запах, идущий от Мадса.

– Смотрите-ка, тут что-то вроде колодца! – крикнула вдруг Жанна, шлепнувшись на живот и ужом подползая к небольшой ямке в стороне от тропинки.

– Гууу! – глухо рявкнула она в ямку.

– Уууу! – отозвалось оттуда.

– Ууууууу!!!!! – туристы отпрянули от вскочившей и кинувшейся прочь от колодца Жанны, чье лицо прямо на глазах менялось, вытягивалось кпереди, а крик превратился в звериный вой. Лицо Жанны было сейчас наполовину человечьим, наполовину звериным, она выла и царапала ногтями щеки, покрывшиеся жестким серым мехом, а оцепеневшие от ужаса туристы не в силах были даже пошевелиться. Издав особенно душераздирающий визг, Жанна вдруг ринулась прочь и во мгновение ока скрылась среди деревьев.

– Что… Господи, что это? – дрожа, промямлила Зара. Мадс молчал – изо всех оставшихся он казался единственным, кого почти не удивила страшная перемена обличья спутницы.

– Надо идти прочь, – едва удерживая стучащие зубы, сказал Слава. Он поднял голову, выискивая свой ориентир – старую вышку ЛЭП, которая должна быть сейчас по правую руку от них и чуть впереди. Однако ЛЭПа нигде не было. Взглянув на компас, Слава похолодел – стрелка металась туда-сюда, как сумасшедшая, синий конец замирал то на значке ЮГ, то на значке СЕВЕР. Стрелка не успокаивалась ни на минуту, как Слава ни старался держать руку неподвижно.

– Надо идти отсюда, – повторил он. Тропинка есть, она должна вывести. Сам того не заметив, он сжал руку Лины, и она ответила теплым пожатием. И это вдруг помогло – нужно просто успокоиться. Успокоиться и уйти. Дойти до лабаза, встретиться с Толиком – и звонить спасателям: сами они сбежавшую безумную Жанну в этих лесах не найдут.

Комментарий к 4. Навьи твари

(1) – вольный пересказ первых двух куплетов баллады “Oväntad bröllopsgäst” http://pleer.com/tracks/6464094dCz1

========== 5. Сокровища богов ==========

Когда-то, в незапамятные времена…

…покой покинул старого волхва. Нет покоя, нет тишины. Ушла тишина, прогнали ее пришедшие из-за моря. Чует старый Финн грозу, нависшую над ним, надо всем, чему и кому он служил весь свой долгий век. Долог век, слишко долог – старые многосотлетние ели были тонкими молодыми деревцами, когда призван был Финн служить грозному Громовержцу, среброусому, златопоясному.

Видит, чует старый Финн, кажет ему студеная вода в зачарованной мисе, как, оставив коня хитрой навьей твари, идет пешком золотоволосый молодой пришелец. И радоваться бы старому Финну, что обманула юнца черная Наяна, отвела глаза, отняла разум – да не дает что-то. То ли месяц полный тоску наводит и ум тревожит, то ли годы, словно червь, точат изнутри.

***

– А что как бог бьярмов лишит нас удачи?.. – подал голос кто-то из хирдсманов. Эгиль и Торир обернулись одновременно, и языкатый трусишка тут же замолчал.

– Не таковы, я думал, храбрецы, что за золотым поясом и золотой чашей идут, – сказал Торир. И более никто не смел и слова сказать.

– Слышал я, есть у бьярмов обычай, – негромко, под стать неторопливым сторожким шагам заговорил Эгиль. – Когда умирает у них богатый и знатный, то все самое ценное его добро зарывают в землю, чтобы досталось оно мертвым и не осталось живым. И наследники получают жалкие крохи.

– Я подобное слышал о вендах, – отвечал Торир. Он шел впереди, чуть вытянув вперед голову, будто волчий вожак на охоте. Прибрежная луговина, по которой они шли, была безмолвна, ночь стояла светлая и полный месяц серебрил траву и черко приобозначал видневшийся впереди лес.

– А еще слышал я, – продолжил скальд, – что не просто зарывают бьярмы богатства, а приносят своему богу.

– Если так, то добыча наша может быть более богатой, нежели мы ожидали, – сказал Торир вполголоса.

Перед входом в лес Торир строго-настрого наказал воинам ступать как можно тише и хранить молчание. Эгиль одними губами шептал какие-то слова и временами острым ножом срезал полоску коры у деревьев, вдоль которых они шли. Никто не спрашивал, зачем он это делал – путь можно было отмечать и по-другому, но у скальда, видно была и какая-то своя, одному ему ведомая цель. Скальды, как и кузнецы, хранят тайны и ведают неведомое, думал каждый, сжимая рукоятку меча. В стороне от них, видимо, пролегала другая дорога, более торная, чем узенькая тропинка, по которой шли северяне. По той, торной, дороге прошли несколько человек – к выходу из леса, туда, откуда шли викинги. Насмешливое уханье филина раздалось им вслед.

Деревья стали редеть. Высокий часткол так же светлел и чуть серебрился под месяцем, как серебрились еловые лапы, шлемы и бляхи на кожаных куртках и даже опавшая хвоя под ногами. Ни единой живой души не было вокруг.

– Бьярмы так надеются на силу своего бога, что даже не выставили охраны, – проговорил один из молодых воинов. Слишком уж громко проговорил – невидимый в еловых ветвях филин словно откликнулся на его слова, заухал, захохотал. Эгиль тут же нашел говорившего взглядом, и взгляд скальда упал на болтуна как удар тяжелым мешком. Эгиль знал, что охрана у ограды должна быть. Но, верно, бьярмы что-то напутали со временем смены охранников – одни уже покинули святилище, а другие еще не пришли.

Когда есть топоры и крепкие руки, умеющие их держать, умеющие вогнать лезвие глубоко в дерево – никакой частокол не преграда. Топоры и веревка получше всякой лестницы для ловких и дерзких. Отперты тесовые ворота, влилась дружина северных удальцов в частоколовую зубастую пасть.

– Помните – храни вас Фрейр и Ньерд хоть пальцем касаться бьярмского бога. Из холма посреди двора возьмите золото и серебро, сколько сможете унести, но не трогайте самого бога, – шепотом напутствовал всех Торир.

Не достанутся мертвым ни злато, ни серебро, что принесли бьярмы своему богу, достанутся золото и серебро живым, горячим рукам. Летят в сумы горсти серебряные и золотые, с землей перемешанные, летят без счета. А Эгиль и Торир к истукану подобрались, защищает их колдовство, что сильнее бьярмского.

Сив волосами

Суму наполнят

Волки победы,

Ясени битвы.

Снегом суставов

Любимцы удачи

Также не станут

Брезговать дерзко,(1)

– воодушевленно проговорил Торир. Он подошел к огромному деревянному истукану – сидящий, сложив на коленях руки, бог бьярмов смотрел на него яростно, в упор, сверлил взглядом, прожигал, как молниями, коими повелевал. Но нет у него сейчас силы помешать дерзким северянам, одряхлел бьярмий бог, прирос к земле, золотом и серебром убаюканый.

– Храбрые вязы

Одина бури

Фафнира землю

С твердью земною

Вряд ли решатся

Мешать неразумно,(1)

– добавил Эгиль, с насмешкой взглядывая на укрощенного, покоренного их решимостью бога бьярмов. Сняли с него Торир и Эгиль драгоценный серебряный пояс, украшенный драгоценными каменьями, сняли дорогое монисто из тяжелых золотых пластин. Смотрит бьярмий бог, громами повелевавший, на дерзких, буравит взглядом. Не утерпел Эгиль, хватил мечом по голове истукана. Скатилась деревянная голова со страшным стуком. И в то же мгновение раздался звук рогов. Бросились викинги вон из святилища, в лес, в уханье филиново – а вокург шум, треск, бегут сторожа к оскверненному святилищу, трубят, трубят, сзывают бьярмскую силу.

И не уйти бы дерзким грабителям, не унести всего, что набрали они, злата и серебра. Но не даром скальд срезал кору с деревьев, недаром шептал тайные, не ведомые никому слова. Бросил Эгиль позади себя куски коры, бросил горсть земли с серебром перемешанной, что в кургане набрал. И слышно ему стало, что теряются в лесу голоса бьярмов. Столпились бьярмы у святилища, а куда далее бежать – не знают. И те, что на помощь им бегут по лесным тропкам, словно оглохли и ослепли – кажется им, что белые рубахи мелькают среди темных елей, кажется им, что грабители это, бросаются они из стороны в сторону, словно хорты, нюх утратившие. И невдомек им, что викинги с тяжкой добычей уходят меж их кордонов, как вода сквозь пальцы.

А филин хохочет вслед неудачливым сторожам, хохочет лесным, темным хохотом, славит древнюю свою владычицу, темную Наяну, и лес отвечает ему, лес запутывает преследователей, лес перестал служить грозному бьярмскому громовержцу.

***

Неужели взяла верх навья ведьма? Неужто лишен силы великий Юмала, громовик-бог, творец людей, хранитель власти княжьей? Осквернено, ограблено святилище, блуждают как слепые верные стражи его, не в силах достать святотатцев. Расплываются литеры в древней книге, которой поверяет Финн дела и намерения свои, и от страниц чудится ему запах тины и болотных трав.

Во тьму веков, в до-временье уходит их с Наяной простивостояние – за власть над этой землей, за силу лесов древних, что корнями своими проростают в Безвременье, которое есть начало и конец всего, куда сливаются все реки и сходятся все дороги. Безвременье, где нет ничего и есть все. И белый волхв Финн уже давно стоял на пути черной навьей ведьмы. Еще с тех пор, как дочь ее светлый князь Сурьего града взял в свой терем, когда с его, Финна, помощью соблазнилась красавица Улеба, лебедь белая, сладкой негой княжьего терема, забыла породившее ее, забыла предначертанное ей и стала любимою утехой князя Сирта. Ух, как выло, ухало тогда на болотах, как ярилась тьма навья, как волки черные, Наянины выкормыши по дорогам бежали, как стонали темные елани и вспучивалась пузырями болотная темь!

И теперь близок к победе Финн – не станет наследниц у старой Наяны, не станет у Безвременья навьей владычицы. Будет безраздельно царить он, Финн, белый волхв. Не спустит Чернозмею похищения новобрачной своей ясский князь Арслан, будет гнаться за Черным змеем, пока не потечет черная кровь по сухой земле в ручьи, в реки, а там и в синее море. Ибо то сказано в книге, которая еще никогда не ошибалась, и то же прочел Финн в открытом лице ясского витязя.

Только грозила книга, остерегала против тех, кто пришел с далеких северных земель. И в чистой заговоренной воде своей старой деревянной мисе еще давно прочел Финн, что грозит ему беда из другой стороны, с другого бока Безвременья, что делит прошлое и будущее, “было” и “будет”. Оттуда особенно навьим холодом и тьмою тянуло.

Взял Финн, волхв белый, посох свой, что служил ему верно уже сотни лет, вышел из жилища, в горе сокрытого. Если в одном его одолели – то в другом он сам одолеть должен.

***

Легок конский ход, легко несет конь всадника. Легок конский ход, но на сердце у храброго Арслана будто тяжкий камень, залегла тревога болотной жирной жабой.

Черные, темные мхи укрыли кочки, меж которых вилась тропка, кое-где из мхов белым глазом выглядывали круглые камни, таращились на проезжавшего, заставляя коня его пугливо фыркать. Чуял конь злобу белых камней, змеиную злобу, прядал ушами, головой потряхивал, звучно фыркал. Непокоен был конь. Но всаднику и своего непокоя хватало, не смотрел он по сторонам, стиснул поводья в руке и поник головой. Не мог избавиться он от черных дум, от черных мрачных дум о той, что так и не успела стать ему женой.

Словно наяву видит он убраный коврами из Византия, оксамитом и шелком покой, видит прекрасное лицо Людомилы, видит как опускаются ресницы и дева в стыдливом трепете отклоняется от его жадных поцелуев, дрожит ее тело под ним, ласочкой изгибается в смущении, все еще боясь его и стыдясь этой боязни. И он, Арслан, наслаждается ее испугом и трепетом, зная, что властен преодолеть, прервать, прорвать этот испуг и этот трепет, властен заставить ее изогнуться от совсем другого трепета, стонать под ним, пронзаемой мужской силой и властью, древней как род людской.

И упавшая тьма, черный вихрь, вырвавший из его рук прекрасную княжну, вспоминается князю, и со стоном закусывает он губу при том воспоминании. Людомила, Ойна-Людомила, суженая моя… Где ты?..

Клонилось солнце к вечеру и дальний лес лизал зеленым шершавым языком его румяный край, когда конский топ догнал Арслана. И свистнула стрела, едва не задев по крупу Арсланова коня.

– Постой! – раздался знакомый, хриплый и каркающий голос, словно у черного крука, что на мертвых телах любит сидеть. – Остановись! Готовься к битве, коль не трус.

С пылающим от гнева лицом повернул Арслан коня. Навстречу ему летел Рахдай, подняв копье.

– Готовься к смерти! – крикнул снова Рахдай. – Не видать тебе невесты твоей!

Снова и снова съезжаются витязи, грозою, громом гремят щиты и копья, пока не преломились древка. Хищно звенят мечи, блещут сполохами белых молний, блещут небесным огнем громовика-бога. Треск идет от щитов, звон и грох от мечей и блях медных на груди. Изранены оба, выщерблены их мечи, но все так же горят глаза неукротимой яростью и страстью – отнять чужое у одного и защитить свое у другого. И наконец схватываются они врукопашную, обхватив друг друга, прильнув к груди соперника теснее, чем младенец к материнской груди. Застыли, напружив могучие руки, не в силах двинуться.

Злобно щерятся белые камни в свете вставшей большой и бледной луны, уходит их цепочка в темные мхи, вьется вкруг себя. И в самый змеиный изгиб, в самую белоглазую каменную пасть швыряет Рахдая изловчившийся князь ясов.

– Конец тебе, завистник! – кричит он. И с ужасом слышит тихий страшный смех – струится кровь изо рта Рахдая, сломали белые камни его хребет, не встать ему больше, не сесть на коня, не воздеть к небесам грозный меч свой. Но смех его страшен.

– Правду говорил Урра-хан, любовь ума лишает, – шипит Рахдай и смотрит на Арслана, глаз не отводя. – Когда б не отняла у тебя ум любовь, видел бы ты, с кого суженая твоя на пиру глаз не сводила…

И снова засмеялся, кровью плюясь, Рахдай, загорелись безумием смерти глаза его. Загорелись и погасли. Но в ушах Арслана все продолжал звучать смех.

Смех гнал, и Арслан хлестнул усталого коня, Арслан терзал его взмыленные бока, подгоняя, заставляя нестись вскачь – прочь от этого места, от белой змеи, от камней, где еще слышался каркающий смех. Прочь, не думать, не вспоминать тонкую девичью руку, соткавшуюся из серебряного ночного света, тянущуюся к лицу лежащего в беспамятстве северянина. Не вспоминать, как заботливо тонкие серебряные пальцы касались лба и отодвигали золотистые волосы, как поили эти руки умирающего юношу рубиновыми каплями, будто собственною кровью. И шепот, сорвавшийся с губ северянина – “Ойна!..”

Споткнувшись на коварных кочках, падает конь. Летит наземь Арслан, кубарем летит и остается лежать недвижим под ясным светом полного месяца.

Наши дни

Лина могла и не проверять – ее мобильный, хоть и полностью заряженный (привычка на уровне безусловного рефлекса отключать вай-фай и все, что могло слишком быстро разрядить батарею, сработала и на этот раз – ее старенькая Нокия держала заряд дней семь), ничего сейчас не ловил. А ведь еще вчера, когда они остановились на ночлег, телефон показывал две нестойкие палочки из четырех. Но со вчерашнего ночлега, казалось Лине, прошло невообразимо много времени.

– Она всегда была психичкой, – злобно бубнил Харлампий, шагая вслед Лине и Славе и поминутно спотыкаясь то о палки, то о корни, то, казалось, о собственные ноги. – Настоящей психичкой. Нажиралась на корпоративах. Истерики эти постоянные, макеты портила свои и чужие. Руки бы ей повыдергал!

Иногда нужно попасть с человеком в сложную ситуацию, чтобы раз и навсегда уяснить, что его стоит остерегаться, подумалось Лине. Харлампий прямо на глазах переставал быть безобидным нагловатым весельчаком-балагуром.

Лине было очень не по себе. А тут еще Харлампию вздумалось, видно, выбить клин клином – он пустился рассказывать страшные истории. Самое странное, что его никто не останавливал – Слава, двигаясь механически, как робот, шел и шел вперед, изредка взглядывая на компас, который по-прежнему не желал показывать на север, Зара и Мадс, идущие позади, тоже молчали.

– Как-то я жду доставку из магазина, заказал там себе видеокарту, то-се, примочки разные, – рассказывал Харлампий. – Звонит курьер, все как обычно – адрес уточняет, какой этаж, код на дверях. Только в конце, странным таким голосом добавляет “Ну… тогда я… к вам иду”. Голос такой, как из шахты лифта или из колодца, глухой, и со вздохами тяжелыми..

– Устюмов, пожалуйста, прекрати, – послышался слабый умоляющий голос Зары.

– Хрен знает, почему я решил в глазок поглядеть, когда услышал, что лифт пришел, – Харлампий сделал драматическую паузу. Сзади раздалось тихое поскуливание Зары. И самой Лине было очень не по себе. Ее не покидало ощущение, что рядом с нею, слева, параллельно тропинке двигается какая-то тень. Тень исчезала, как только Лина поворачивала голову в ее сторону.

– На лестничной площадке я увидел Его, – Харлампий говорил теперь раздельно. Лина подумала было, что даже в лучшие балагурские времена он не достагал такого драматизма, но что-то в голосе Харлампия было чужое, чуждое и дикое. – Он был черен, чернее адских бездн, чернее души злодея. Он поглощал свет и двигался так, как не мог двигаться ни человек, ни зверь…

– Ыыыыы… – завыла Зара.

– Хватит! – Лина сама поразилась тому, как резко прозвучал ее голос – ударом хлыста упал он на всех. И Харлампий замолчал.

А тень слева от Лины все двигалась. Теперь Лина не поворачивала головы, лишь чуть скашивала глаза, стараясь рассмотреть ее получше. Тень приобретала вид сухонькой старушки, очень похожей на ее, Лины, бабушку. От тени теперь шло теплое доброе дуновение, и откуда-то Лина знала, что нужно просто подождать. Не пытаться понять всего, что произошло и происходило с ними, а просто подождать.

Слава шел как заведенный, не зная усталости, даже ни разу не потянулся во взятый им с собой маленький рюкзачок за водой. Лина вдруг вспомнила, что у них с собою нет ничего – ни припасов, ни спальников, ни палатки. Все осталось там, в маленьком домике, где они ночевали. Не туристы, а лохи!

Они все шли и шли, сил у Лины почти не осталось, губы пересохли, а Слава, всегда очень внимательный к расходу сил в походах, двигался прежним темпом, не чувствуя усталости. И так же резво шел за ним толстый Харлампий. Зара, как видела Лина, едва поспевала за ними, она тоже устала, по смугловатому круглому лицу катился пот. Но, казалось Лине, Зара откуда-то черпала силу – иначе она, самая неподготовленная из них пятерых, давно бы уже упала на тропинку без сил.

Взглядывая вверх, Лина никак не могла понять, уже полдень или еще утро. Или уже вечер. Одинаково серебристо-светлым было небо, словно его затянули тонкие полупрозрачные облака, сквозь которые едва пробивалось солнце. Однако в какой стороне солнце – также было непонятно. Небо было одинаково светлым везде, от края до края.

Лина сама не поняла, как и когда они вышли из леса на кочковатую равнину, где там и сям виднелись невысокие холмики. Сейчас она была даже не уверена, действительно ли они шли через лес или никакого леса не было вовсе.

***

Зара и Мадс шли позади всех. Зара двигалась с трудом, словно застревая ногами в тропинке, взглядом – в окружающем лесу. Сам воздух казался ей вязким. И она никак не могла отделаться от завораживающего ощущения – воздух был полон шепотами, шорохами и тихими вздохами, которые отдавались в Заре долгим эхо, как будто она была пустым гулким сосудом из тех, которые в старинных храмах вмуровывали в стену, чтобы улучшить акустику. Звуки этого места ласкали и пугали, и ощущение это было более острым страшным и блаженным, чем во время занятий сексом. Впрочем, познания Зары в сексе были неглубокими, если не сказать теоретическими. Единственный свой “раз” она вспоминать не любила – ждалось тогда чего-то невероятного, а получилась неуклюжая потная возня на старом диване, и даже положенной боли не было.

Позади нее, след в след шел Мадс, Зара слышала его мерное дыхание, которое, казалось ей, давало ей силу идти и идти дальше. Она порой почти растворялась в размеренном дыхании Мадса и не слышала ничего, кроме мощных вдохов и выдохов.

Зара шла и шла, и сквозь шепотки и шорохи все более явно пробивался тонкий чистый и мелодичный звон с долгим отголосом. Будто вызванивало что-то неслыанную еще никем мелодию, и вопросом повышался звон после каждой музыкальной фразы. Музыка спрашивает, отчетливо ощутила Зара, и завертела головой, будто настраивая приемник. Лучше, еще лучше тоньше… уловить волну, поймать, засечь…

На одном из холмов взгляд ее остановился – оно! И, подчиняясь властной силе, увлекающей ее, Зара бросилась бежать, не разбирая дороги, к этому холмику.

– Стой! Сумасшедшая, там может быть топь! Зарка!!

Что там ей кричат? Зачем останавливают? Под ногами мягко, пружинит, качается земля, шипит и шумит. Гонит, зовет Зару…

И вдруг ушла нога куда-то вглубь, будто утянул кто. Слабо вскрикнула Зара и уже готова была ухнуть в бездонное оконце, когда ее схватили за руку и за шиворот, и с силой потянули вверх.

– Под ноги смотреть совсем не судьба? – рявкнул над ухом голос Лины. – Глюколовка, блин…

Всегда спокойную и сдержанную Лину нужно было хорошенько допечь, чтобы добиться от нее таких эпитетов.

– Камень… – выхрипнула Зара, которую все еще не отпускал странный властный зов, вынуждавший ее бежать к холму.

Огромный синеватый, как остывшее железо, камень на округлой вершине холма был чист ото мхов и лишайников. Он был чист даже от земли, словно его совсем недавно привезли – нет, скорее принесли по воздуху, – и поставили сюда. И от камня исходил тот самый мелодичный звон. Камень пел. Заре казалось, ее дыхание созвучно этому пению, камень пел в ритме ее вдохов-выдохов. У нее кружилась голова и в глазах плясали голубоватые искорки.

…шоссе, рев, крик и стремительно приближающийся бампер белого автомобиля – вырастает, закрывая весь мир, гася свет и губя, сшибая… И стало темно

И вдруг мелодия поменяла тон. Стала мягче, ласковее и теплее, и вернулось то, что было прежде – холм и камень.

– Он теплый, поторогай, – Лина говорила с непривычной для нее нежностью, ее ладонь лежала на камне.

***

Чертова девка, почти высосала, почти выпотрошила. И сама выбралась из яминки счастливо – яминка с ней не совладала. Ну да ничего. Главное, девку он правильно усмотрел. Нужную девку выбрал, все, как старец ему говорил.

Комментарий к 5. Сокровища богов

(1) – волосы Сив – золото; снег суставов – серебро; вяз бури Одина – воин; земля Фафнира – золото

========== 6. Пределы Нигде ==========

Наши дни

Лина помогла Заре спуститься с холма. Шли они осторожно, старательно выбирая место, куда поставить ногу. К ним подбежали Слава и Мадс, за спинами которых неспеша трусил Харлампий. Слава, словно стараясь загладить свое прежнее безразличие к участи Зары, тревожно распрашивал ее, все ли в порядке, ничего ли не болит. Зара только отрешенно качала головой, и Лина уловила робкие вопросительный взгляды, которые девушка бросала на Мадса. А еще Лина заметила, что тени от людей словно включились – до того, как Зара нашла камень, были они размытыми и бледными, а теперь стали обычными, какие бывают в неяркий осенний день. Прежде тени даже, кажется, отставали, не поспевая за теми, кто их отбрасывал. Словно прилипали к странной здешней земле.

– Остановимся тут, отдохнем, – сказал Слава. От его терминаторской выносливости не осталось и следа, он тяжело дышал, на вспотевшее лицо падали острые косицы слипшихся от пота волос. В общем, выглядел Слава так, как обычно выглядят люди после долгого перехода.

– Наконец-то, – выдохнула Лина. – Я думала, так и будем идти до вечера.

– До вечера? – прогудел возмущенно Харлампий. Сразу после Славиных слов про привал он почти упал на поросшую мхом землю с явным намерением оставаться в сидячем положении как можно дольше. Менеджер по продажам пыхтел как паровоз, заливаясь потом. Странно, что он не стал ныть и требовать привала гораздо раньше, подумала Лина, на Харлампия это не похоже.

– Отдохнем, – продолжал Слава, – найдем воду и что-то придумаем насчет еды.

– Кого-то придумаем насчет еды, – отозвался Харлампий.

– Ты у нас первый кандидат, Устюмов, – усмехнулась через силу Лина. – От тебя в этом смысле проку больше, чем от остальных. “Кролики это не только ценный мех”…

Она смолкла, когда откуда-то из-за круглого холма послышался тяжелый топот, будто вскачь несся кто-то грузный. Но, к удивлению всех, топотавшим живым существом оказалась Жанна. Она выскочила из-за холма и вприпрыжку подбежала к ним.

– Жанка, ты!.. – Зара первая бросилась к подруге, но та, не дав прикоснуться к себе, отпрыгнула в сторону.

– Но как вы догадались, Холмс? – насмешливо спросила Жанна. Выглядела она вполне обычно, никаких звериных пастей, никакой шерсти. Обычное человеческое лицо симпатичной девушки.

– Хорошо, что ты вернулась, – сказал Слава, внимательно разглядывая ее. – Будем готовиться к ночлегу, вечереет. Сегодня никуда больше не пойдем, надо найти воду и обустроить место, ночь может быть холодной, а у нас ни спальников, ни палатки, ничего. Харлампий, Максим, найдите хвороста и побольше.

– Да, лучше хворост, чем рубить тут деревья, – сказала вполголоса Лина. Лес, откуда они вышли, был не таким, как в начале похода, это Лина ощущала всем своим существом. И рубить в нем деревья было делом не только неправильным, но и опасным.

– Рубить нам все равно нечем, – ответил Слава. – Надо попробовать поймать какую-нибудь зверушку на ужин.

– Зверушку поймать? – весело спросила Жанна. Она с неожиданной быстротой метнулась куда-то за холмик и появилась оттуда, держа за уши окровавленную заячью тушку.

Все застыли, в крайнем удивлении смотря на Жанну и не зная, что сказать. Даже невозмутимый Мадс был поражен.

– Это ты… убила?.. – дрожащим голосом спросила Зара.

– Я обеспечила всех ужином, – с презрительной гордостью ответила Жанна. – На такое глупые мямли, вроде тебя, не способны. Такие как ты – просто балласт, который надо сбрасывать…