Текст книги "Рысюхин, помните свои шестнадцать? (СИ)"

Автор книги: Котус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 6

Я сидел и смотрел через лобовое стекло на успевшую уже изрядно надоесть живописную гору. Строго говоря, моё присутствие именно здесь и сейчас не было необходимым, но все или почти все дела, которые были мне доступны, могли делаться в любом месте района. И эта площадка, где, кроме меня, стоят два самоходных миномёта, что прикидываются грузовиками, передовой командно-наблюдательный пункт, а также один из броневиков прикрытия и один из двух РДА ничем не хуже любого другого места. И занимали мы то, что получило название «левая позиция» – найденный в предгорьях пятачок, удовлетворяющий сразу нескольким условиям: сюда можно проехать на автомобиле, здесь можно развернуть обе установки, она расположена на нужной стороне горы. Ну, и расстояние до предполагаемых позиций противника должно позволять накрыть их, хотя бы теоретически.

Всего позиций пограничникам удалось найти пять, но после освидетельствования на месте, из них осталось три. Эта, левая, позволяла достать почти все возможные позиции на левой горе и почти половину средней. Правая позиция давала накрыть вообще всю правую гору, ту, что вблизи венгерской, а точнее – австро-венгерской, границы и, опять же, предгорья центральной. А вот центральная позиция, расположенная чуть дальше в глубине нашей территории, накрывала только и исключительно среднюю гору, и то не всю.

Собственно, второй РДА находился на правой позиции, командно-штабной – на средней. Второй броневик сопровождения прикрывал подъезд к нашей позиции, остальная техника стояла на площадке возле местных складов. Всё же по легенде, которая продлится до первого нашего выстрела, надо сказать, мы были всего лишь колонной снабжения, которая привезла что-то. Что именно – я специально не стал узнавать, просил только у офицеров СИБ, чтобы они не придумывали в качестве груза что-то слишком ценное или слишком дефицитное в здешних краях. Иначе в первом случае на нас могут устроить засаду, во втором – замучаемся отбиваться от тыловиков каждого попутного гарнизона. Судя по тому, что ни того, ни другого не случилось, легенды нам придумали достаточно убедительную и в то же время не привлекающую лишнего внимания.

Спросите, почему мы именно здесь? Очень просто – рельеф, мать его карпатскую за левую ногу с тройным переворотом! Отсюда на правую позицию, с учётом уклонов и поворотов, ограничивающих скорость, добираться часа три. А на центральную – четыре с половиной. Причём справа налево ехать три с половиной часа, а со средней на правую – пять. Такая вот горная арифметика, где три плюс два не равны два плюс три, а обе суммы дают ответ, отличный от пяти. Ну, и активность противника, если так можно сказать.

Первые двое суток вообще ничего не происходило. Это, с одной стороны, давало время на обустройство, с другой вызывало беспокойство, чем дальше – тем большее. Неужели противник узнал о цели нашего приезда и решил либо свернуть деятельность, либо перенести её в другое место. Либо, как подсказал дед, и эта версия была в буквальном смысле пугающе правдоподобной – сперва разобраться с нами, а потом уже продолжить обычные «развлечения». Но на третий день произошёл очередной обстрел: на нашем правом фланге пытались накрыть пограничный наряд, но сперва промахнулись, потом поняли, что пограничников в укрытии так просто не достать и уже через пятнадцать минут прекратили стрельбу. Мы, находясь в тот момент на базе, узнали об обстреле примерно тогда, когда он закончился. Пока доехали «на экскурсию», противники, разумеется, уже сидели дома и отмечали успех – ну, или смывали горький привкус неудачи, без разницы.

Местные специалисты говорили, что и места, откуда стреляют, и цели выбираются хаотично и непредсказуемо, но в теории правый фланг должен был стать наименее вероятным местом обстрела. Следующие сутки прошли спокойно, потом «неизвестные бандиты» не прицельно выпустили веером полтора десятка снарядов по нашей территории с центральной горы. Мы выехали на левый фланг – и, вот, сидим тут уже пятый день! Не непрерывно сидим, на ночлег уезжаем «на базу», но всё-таки!

А противник словно издевается: уже четыре раза подряд используют для обстрелов пусть и разные позиции, но все – на правом фланге! И с каждым днём, что там днём, с каждым часом оставаться здесь становилось всё труднее и труднее, поскольку всё сильнее терзала мысль: а вдруг про нас и нашу «засаду» знают? И именно потому держатся вне досягаемости? Но в таком случае менять позицию тоже бесполезно – враги тоже сменят её. Разве что это укрепит подозрения в наличии утечки, но и её не докажет, поскольку всегда есть место для случайности.

Чтобы немного отвлечься от переживаний повадился разговаривать с местными пограничниками. У них, конечно, служба, но в свободное время офицеры не упускали возможности поговорить со свежим человеком и узнать хоть какие-то новости из более цивилизованных мест Империи. Даже начальник заставы не брезговал беседами, причём, в отличие от подчинённых, придворными новостями и событиями не интересовался совсем. Он вообще считал, что достиг потолка в звании и должности: капитан и, как уже говорилось, начальник заставы. Для дальнейшего же роста требовалось сменить или место службы, или её характер, или и то, и другое. Конечно, порядок производства в следующее звание в министерстве финансов, к которому относилась Пограничная стража, отличался от армейского, но принцип сохранялся, тем более, что табель о рангах тоже общая. И капитану, чтобы стать ротмистром, требовалось поступить в одно из учебных заведений и успешно закончить его. Ну, и прямой должностной рост также не был возможен: над ним стоял начальник пограничного отряда в звании полковника, а у него три заместителя: два подполковника и майор, но майор – по финансовой части, и звание у него такое не случайно, а из-за другой вертикали подчинения. Чего только не узнаешь от тотальной скуки!

В общем, даже после успешной учёбы служить предстояло бы где-то в другом месте и в другом качестве. Он же не хотел лишний раз дёргаться – но не потому, что обленился или перегорел, а от того, что привык считать заставу с окрестностями своими владениями, чуть ли не манором. Ну и, соответственно, к безобразиям на своей территории тоже относился как к личному оскорблению. Но именно он наиболее убедительно настаивал на том, чтобы сидеть здесь и ждать. Как дичь в засаде, что должна сама прийти под выстрел. Правда, и сам он тоже толком не знал, из чего именно мы будем стрелять.

Может возникнуть вопрос, почему бы нам не разделиться: один миномёт поставить на правой позиции, второй – на левой и поймать врага с вероятностью две трети? Против оказались сразу СИБ, мой Вишенков и, как ни странно, начальник заставы. Причина была банальна: имеющегося охранения не хватит, чтобы обезопасить обе позиции от возможного нападения, а местные силы привлекать нельзя из соображений секретности. По мне, так это надуманно всё, но, с другой стороны – профессионалам виднее.

Так что сижу, скучаю, разговариваю с пограничником.

– Я вот одного не понимаю – зачем это всё румынам?

– Не уверен, что это именно румыны затеяли…

– Нет, я про обычных, рядовых румын, как исполнителей всех безобразий, так и местных жителей. Ведь без содействия или, как минимум, непротивления и молчания аборигенов наши разведчики уже давно бы нам нарисовали на карте и место обитания, и маршруты, и график движения.

– Это да, с этим не поспоришь. А причины самые простые, и их ровно две, причём взаимосвязанных. Первая и определяющая – нищета.

– Ну, этим оправдываются все любители лёгкой наживы.

– Нет-нет, тут ситуация особая. Нищета в этом случае не фигура речи и не преувеличение! Полная, поголовная и оглушительная нищета. Дедов пиджак, который хочется назвать «лапсердак», хоть он в молодости мог быть хоть камзолом, давно потерявший форму и пуговицы, но имеющий не больше трёх заметных заплаток – вполне проходит по категории праздничного наряда. Причём не у сельских низов, а у подавляющего большинства селян и заметного количества горожан!

«У нас в тридцатые годы в Румынии, примерно то же было. Помнишь, фотографию с румынской свадьбы? Где на столе ничего лишнего?»

Дед на всякий случай показал мне то фото.

«Там целая серия снимков на самом деле. Потом сам, если хочешь, найдёшь и посмотришь. Причём о съёмках в селе знали заранее и постарались принарядиться! Так что эти жутки рубища – на самом деле лучшее, что удалось собрать по всему селу и, возможно, парочке соседних».

«Это сколько же гостей нужно, чтобы столько выпить⁈»

«А кто тебе сказал, что бутылки полные? Ты же видишь – пробок нет, а я тебе уже говорил – готовились запечатлеть себя на фото в самом лучшем виде. Вот, и тары насобирали, а сколько там в каждой местной самогонки налито, и в каждой ли – вопрос отдельный».

Разговор с дедом выглядел, как секундная задумчивость, после которой я спросил сразу обоих:

– Что, всё так плохо?

Ответили тоже сразу оба:

– Даже хуже, чем можно подумать по описанию. Они даже на сельских праздниках, если такие случаются, закуску почти никогда не подают. Во-первых, еды мало, во-вторых, и это, пожалуй, главное – под закуску гости выпить смогут больше. Так, самогонки местной гнусной бахнуть, чтоб в голове зазвенело – и всё, свободен.

«Вот-вот, особенно их мамалыга, которая, по факту, тот ещё сорбент. И это, пожалуй, единственное достоинство оного блюда».

«Дед, ты опять? Тебя послушать, так во всём мире люди в основном жрут всякую гадость!»

«Нет, конечно! Далеко не все и не везде, в мире много достойных кухонь и отличных блюд. Но мамалыга к ним точно не относится! Пока горячая – она ещё может быть отнесена к условно-съедобным субстанциям, но холодная… Холодную мамалыгу можно на вражеские позиции сбрасывать, для полной деморализации противника! А румыны её лопают и радуются – тому, что вообще есть еда. Ну, и сила привычки, конечно».

– Они, небось, и головы с хвостами не отсекают при перегонке?

– Вы что⁈ Взять и вылить добрую четверть выхода продукта – а с учётом того, из чего они гонят и в каких режимах, там и треть может быть? Это воспримут как святотатство и забьют камнями!

– Или кочерыжками, кукурузными.

Немного посмеялись, потом капитан Лебедянкин (тотем – Лебеда) продолжил.

– Причём, как я уже говорил, нищета – всеобъемлющая. Все слои населения, кроме, разве что, знати и богатых коммерсантов, если не живут в ней, то ежедневно сталкиваются с нею или ощущают угрозу обнищания. И какой-нибудь лейтенант пограничной стражи за сумму, равную пятидесяти рублям, сдаст в аренду отделение своих солдат с лёгкостью. А за сотню продаст человек пять в рабство безвозвратно и оформит их, например, жертвами холеры, пусть и придётся для этого пожертвовать частью выручки, поделившись с писарями в штабе. За сто пятьдесят или двести рублей любой местный, простите за выражение, мэр, лишь чуть менее нищий, чем его горожане, обеспечит и жильё, и обслугу, и даже охрану полиции. Особенно, если слугам и полиции ещё и платить будут.

– Если так, то за десятку любой селянин составит и продаст график движения чужаков, разве нет?

– А вот тут вторая составляющая. Страх. Круговая порука, без которой порой в буквальном смысле не выжить, и страх перестать быть частью этой самой поруки. Местные ни за что не станут обсуждать чужие секреты с чужаками, даже если это секреты других чужаков. Просто для того, чтобы не перестать быть частью «стаи», иначе нищета станет неизбежной и неизбывной.

– А если так, чтобы никто не узнал?

– Тогда продадут не задумываясь, что угодно и кого угодно. А потом попадутся на внезапно появившихся деньгах, и судьба их станет пугалом для соседей на ближайшие лет так… несколько.

– Но потом найдётся кто-то, кто решит, что он умнее, ловчее, хитрее и не попадётся.

– Обязательно!

Мы с капитаном отсалютовали друг другу чашками с чаем, который заварили в микро-кухоньке моего фургона. И тут я увидел через окно оживление на площадке. Неужели⁈ Я распахнул дверь кабины и убедился, что – да. Подъёмник на крыше командно-наблюдательного фургона пошёл вверх, а Нюськин активно общался с кем-то по мобилету. А тут и звук прилетел, мало на что похожий. Выстрел, неоднократно отразившийся от скал и чуть менее искажённый звук взрыва. Есть! Здесь, возле нас! Дождались!

Артиллеристы очень споро разворачивали самоходки, выводя платформы в горизонталь. По совету деда мы заранее, пока рядом не было посторонних, старательно выставляли уровни и убирали крупные камни из-под опор. А потом сделали малозаметные отметки краской на ползунках, так что сейчас бойцам вместо того, чтобы долго и тщательно возиться с регулировками достаточно было просто крутить маховики до отметки. Одновременно оставшиеся номера расчёта откинули задний борт в качестве рампы – на второй самоходке тормозная система не сработала, или сработала криво, и борт громко грохнул о камни. Надеюсь, не погнули хотя бы, но эта мысль пронеслась мимолётно. Зато во второй на раскрытии крыши стоял вспомогательный мотор и реечный привод, а на первой она раскрывалась вручную, с тросами и храповиками для последующего закрытия маховиками. Даже интересно, где управятся быстрее с раскрытием и с закрытием.

Нюськин в прошедшие дни тоже не тратил времени зря, облазил округу с какими-то геодезическими инструментами, как сам объяснил – проводил «пристрелку на холодную», взял азимуты на ориентиры и на все вероятные позиции противника. Правда, последние были вычислены по картам, а об их точности и актуальности я уже не раз вспоминал. Причём азимуты взял как абсолютные, от севера, так и относительные, от ориентиров. Вообще, топологическая привязка позиции, это целая наука в артиллерии, о которой я пока имею довольно поверхностные представления, но ещё выучу, в своё время. Потом он ещё считал высоты и долго вычислял таблицы стрельбы для конкретной позиции и морщился, что нельзя сделать хотя бы пару выстрелов для корректировки расчётов.

Благодаря подготовке и получению сведений сразу и от РДА слева и от КША в центре позиций, справа от нас, Нюськин начал командовать установки на первый миномёт ещё когда крыша раскрывалась, да и вообще застоявшиеся бойцы перекрыли норматив на развёртывание установки как бы не вдвое! Но это не в счёт, потому как в наличии мухлёж с выведением платформ в горизонт. О, боги и Рысюха-хранительница, о чём я сейчас думаю⁈

Пограничник смотрел на всю эту суету, как заворожённый. И я его понимаю – сейчас бойцы действовали как самая настоящая гвардия, быстро, чётко, привычно. И техника новая, незнакомая, очень необычно выглядящая. И вот – первый ответный выстрел! Капитан не имел привычки по команде «Орудие!» готовиться к выстрелу, открывая рот и закрывая уши, поэтому его хорошо так тряхнуло. Конечно, в разы слабее, чем дал бы по ушам выстрел из артиллерийского орудия того же калибра, и тона другой, но всё равно – привычка нужна.

Все напряжённо всматривались вперёд в ожидании результата, и, наконец, на склоне горы вырос фонтан взрыва. Нюськин припал к стереотрубе, потом к теодолиту (или другому прибору, но я других названий не знаю) и продиктовал поправки. Второй выстрел – и снова большой недолёт.

– Что, не достают⁈ – очень громко спросил слегка оглушённый капитан.

– Нет, специально так, чтобы не спугнуть раньше времени. Сейчас наведётся по азимуту, а потом даст поправку по дальности.

И, да, на самом деле так и есть. Мы эту тактику отдельно обсуждали – пусть, мол, думают, что мы от отчаяние стреляем из пушек в склон и сидят спокойно, может быть даже пусть повеселятся напоследок.

Глава 7

Нюськин очередной раз подтвердил правильность своих расчётов и свой профессионализм, а также то, что за «смешной» для кого-то фамилией стоит нешуточный мастер артиллерийского дела. Уже третья мина рванула на гребне горы, причём мне показалось, что скорее по ту сторону, чем по эту. Командир батареи, временно разжаловавший сам себя до командира огневого взвода, тут же продиктовал поправки и приказал:

– Оба орудия, по два выстрела – беглый огонь!

Второй миномёт стоял заряженным, наводчик выставлял все те же установки, что и на первом, так что ему оставалось только чуть-чуть тронуть маховики и поднять руку:

– Готов!

– Орудие! – отозвался командир расчёта и дёрнул за спуск, скомандовав сам себе: – Огонь!

Скорострельность миномётов за счёт использования сразу трёх заряжающих при одном лотке, один из которых помогал снарядному ворочать сорокадвухкиллограммовые артиллерийские мины, довели до четырёх выстрелов в минуту. Больше не очень получалось и грозило травматизмом. Может, при достаточном количестве практических стрельб и подборе заряжающих из числа спортсменов-гиревиков удалось бы получить четыре с половиной, или даже пять, но столько стрелять – разориться можно. Если выстрел миномёта-сотки расценили в тридцать семь рублей с копейками, то «поросёночек» калибром сто шестьдесят миллиметров, в котором только заряд взрывчатки превышал общей вес мины «младшего брата», стоил по самым скромным подсчётам около ста двадцати рублей, по нескромным – сто сорок. Для меня в мои шестнадцать лет сумма в пятьдесят рублей на подарок ко дню рождения казалась астрономической, за которую половину Смолевич купить можно, а сейчас с каждым выстрелом улетает месячная зарплата квалифицированного рабочего, и даже ничего не ёкает в груди, если не считать удара воздушной волны.

Так вот, четыре выстрела в минуту, но орудия били вразнобой, так что та самая «зарплата рабочего» улетала к румынам каждые семь-десять секунд. Всего же сегодня, если нужно, «отгрузим» столько, что, пожалуй, хватило бы, если верить подсчётам господина пограничного капитана, купить румынскую заставу, хоть действующую, хоть бывшую – эта сложенная из валунов и глины крепостица стояла на правом от нас склоне средней горы, примерно в семи километрах от центральной позиции, может, чуть дальше и использовалась вроде как под склад. Наполовину скрытые гребнем плоские «деревья» взрывов вырастали одно за другим, но вот четвёртого не случилось. Неужели мина не сработала⁈

– В обрыв ушла четвёртая, перелёт, однако, – прокомментировал это Лебедянкин.

Хм, а он может быть прав, если карту вспомнить. Более того, одно другого не исключает – мина могла соскользнуть по склону без взрыва. Хорошо, что я в своих взрывателях самоликвидатор всё же ставлю, так что через пять минут после выстрела всё же бабахнет, не оставив улик противнику. Нюськин тем временем поставленным командным голосом передал поправки и…

– Оба орудия, по три выстрела – беглый… огонь!

Сейчас миномёты бахнули почти залпом, с интервалом между выстрелами секунды полторы-две. И взрывы встали почти одновременно, правее и ближе, чем предыдущие. А после второй серии что-то вдруг бабахнуло лишнее, и хорошо бабахнуло, намного сильнее, чем наши мины!

– Похоже, в склад с боеприпасами попали! – обрадовался пограничный командир. – Значит, на самом деле накрыли гадёнышей, а не только напугали!

Ещё две канули куда-то в дымную завесу, и хоть через положенное время услышали, как бумкнуло, но в целом эти разрывы уже потерялись на дымно-пыльном фоне. Плюс что-то там ещё гудело и рокотало, знать бы ещё – что?

У меня на минуту возникло сожаление, что нельзя сейчас сесть в дельталёт, взлететь и посмотреть сверху – что там происходит? Во-первых, я его не брал с собой, в том числе из-за сложностей с перевозкой: крыло сложенное можно было поверх крыши любой передвижной казармы привязать, а вот кабину куда девать? Тоже на крышу – гнусность получается, проверял уже на себе, и неудобно, и вся конспирация демону под хвост. То есть, ради этой кабины пришлось бы ещё один пикап тащить. Потом искать, где хранить, откуда взлетать… А самое главное – на сопредельную территорию залетать всё равно нельзя, и даже вплотную к «ниточке» подлетать – тоже. Спросите, как так, почему мину боевую закинуть можно, а мирный аппарат – нельзя? Так всё очень просто: на уничтожение «банды» формальное разрешение получено, даже в письменном виде, хоть и выглядело на тот момент форменным издевательством или приглашением наших разведчиков в ловушку. А вот полёт летательного аппарата, да ещё с наблюдателем, да с фотокамерой – которая в мобилете, например, без него же лететь смысла вовсе немного, это уже может быть расценено как шпионаж. А раз может – то обязательно и будет, с криком и шумом, тут уже к гадалке не ходи. И даже обоснование придумать легко: банду удастся рассмотреть или нет – вопрос, а вот пограничные укрепления срисовать, в буквальном смысле слова – запросто. Я больше скажу: если над нашей территорией такое появится, то военные и пограничники будут его сбивать, а я помогу, чем смогу.

Нюськин помедлил несколько секунд, словно размышляя – не кинуть ли ещё пару-тройку гостинцев на прощание, но потом ответил на вызов по мобилету и отдал приказ:

– Отбой стрельбе, орудия разрядить, перевести в походное положение! Домкраты не снимать! Крышу не закрывать!

Капитан Лебедянкин стоял рядом со сложным выражением на лице. Одновременно и довольный, и удивлённый, если не сказать крепче, но точнее, и словно бы потерянный. Ну, да – меньше десяти минут, включая развёртывание, и проблема решена. Вообще всё действо больше напоминало армейскую показуху с фокусами типа сборки автомобиля за три с половиной минуты, который потом уезжает своим ходом, или замены мотора в танке за пятнадцать, мне дед такое показывал, из разных армий его мира. Общего в них то, что это не имеет никакого отношения к реальности, чистое шоу. Или, ближе к явленному нами, показательные стрельбы, при которых мишени заранее заминированы и подрываются командой по проводу или дистанционно с помощью амулета (в мире деда – по радио). И порой случаются казусы, когда количество «попаданий» неожиданно превышает число выстрелов. Но заподозрить нас и румын в инсценировке не получалось никак, от чего он удивлялся ещё больше.

Нет, Нюськин, конечно, мастер и вообще «красавчик», но сегодня всё как-то вообще красиво вышло. Начать с того, что только на левом склоне предварительно наметили по карте четыре возможных позиции противника, на правом только три – там седловина на пути к среднему пику, и мест мало, и сектора стрельбы узкие. Во-вторых, орудие на макрах, в отличие от порохового, дыма как такового не даёт. Есть выхлоп «отработанной» маны, точнее, вырвавшихся из макра избытков, не потраченных на временное воплощение псевдоматерии, есть тот самый «щелчок» в мировом Эфире, но расслышать его с расстояния больше километра даже для такого как я мага кристаллов непросто. Есть приборы, но у них тоже точность так себе, к тому же очень узкое поле зрения, их надо заранее направить примерно на место стрельбы, иными словами – заранее знать большую часть ответа. То есть, надо было угадать площадку, а на ней как-то «нащупать» орудие. И пусть выцеливали самую удобную, но и пристрелялись очень быстро, и, самое главное – сразу угадали! Не то наш артиллерист весь запас везения на пять лет вперёд потратил, не то это компенсация от Мироздания за наше терпение, не знаю. Но репутацию он себе и всем нам создал мощную.

Тем временем этот обладатель только что приобретённой «мощной репутации» подошёл к нам.

– Наблюдатели сообщают – на просматриваемых участках активное движение в сторону разбитой позиции.

– Подкрепление?

– Вряд ли. В крепостные бинокли с РДА рассмотрели, что там вроде как полицейская форма видна и карета с врачами. Не такая, как у вас «Скорая помощь», а реально карета, хотя, скорее – ландо. А над ним – флажок лекарский.

– Залётная банда неизвестных, говорят они, да?

– Да уж, забота о «неизвестных бандитах» просто трогательная! – согласился со мной пограничник.

– Ладно, по врачам стрелять – последнее дело, так что сворачиваемся и уходим, пока они не поднялись до того места, откуда наши позиции рассмотреть можно. Орудия осмотреть и закрыть, в полный порядок приведём позже.

Вот, тоже, преимущество огнестрельного оружия на макрах – нет порохового нагара. Того самого, который приводит к коррозии ствола, если его сразу же после стрельбы не вычистить и не смазать самым тщательным образом. Да, стрелковое оружие «на магической тяге» тоже приходится чистить, но там главная задача – убрать следы и даже куски свинца из ствола, в первую очередь из нарезов. И остатки «дикой» магии, которая тоже может привести к неприятным последствиям, потому при чистке используется особая алхимия, или амулеты-нейтрализаторы. В нашем случае стволы можно будет почистить и завтра-послезавтра без каких-либо угрызений совести по этому поводу.

Пока добрались до базы, получил несколько поздравлений от разного местного и не очень начальства, а также приглашение в местное офицерское собрание. Эх, и отказаться нельзя, так что придётся надевать мундир. До этого я, чтобы не привлекать внимания, ходил в статском, благо, костюмов с собой было два, и дюжина рубашек, и ещё полдюжины белых, плюс три штуки с кружевами, «для торжественных случаев» – это то, что жёны успели напихать между моментом, когда уговорили ехать на фургоне и собственно выездом. И мои подчинённые при посторонних титуловали меня исключительно «моей милостью», по костюму. То есть, местные, за исключением начальника погранотряда, получавшего шифровки из столицы, и не знают в подавляющем большинстве своём, какие у меня погоны, хотя тот факт, что они есть неоспорим – все одарённые являются военнообязанными.

Это я к тому, что появление моё в офицерском собрании городка при всех регалиях, уместных для повседневного мундира, вызвало если не фурор, то некоторое изумление – точно. По крайней мере, унтер, высланный на крыльцо в качестве сопровождающего для «штатского барона» на какое-то время вообще впал в ступор. Да и офицеры, особенно младшие, активно шушукались за спиной. Остановившись у зеркала, чтобы проверить, всё ли в порядке с мундиром и причёской, уловил кусок разговора:

– А ты, дурень, ещё спрашивал, почему царь ничего не делает и помощь никакую не шлёт. Видишь – прислал.

– Так кто ж знал-то, что тут рука государева⁈

– Кому положено, тот и знал…

Да, если так подумать, флигель-адъютант – это не только доверенное лицо Государя, но и, находясь при исполнении – его глаза, голос и, порой, руки. Иногда – длинные руки с тяжёлым молотком в них.

«Или с ледорубом» – хихикнул дед. Опять что-то из своего мира вспомнил по случаю, не иначе.

За столом заново представился знакомым офицерам, из пограничной службы, из СИБ и из местного гарнизона, хотя господа из ведомства князя Медведева явно и так про меня знали всё, что им нужно. Внезапно оказалось, что за столом я со своим седьмым классным чином – старший по рангу среди собравшихся. Пусть здесь действовало то же правило относительно званий, что и в кают-компаниях кораблей, но аксельбанты и вензеля на погонах на собеседников заметно давили, так что пришлось дополнительно давать команду «без чинов», напоминая о традициях. Разумеется, разговор не мог не коснуться наград, любопытство у военных по этой части всегда было сильно. Ответил обтекаемо:

– По большей части – за разработку и испытание новых видов артиллерийского вооружения.

После этого присутствующие что-то для себя посчитали в уме, посмотрели на петлицы – и по поводу звания вопросов уже не задавали, даже когда пирушка набрала обороты. Вот в процессе набора оборотов выяснилось, что господа офицеры просто обожают петь, особенно хором, и сегодня главным номером программы оказался «Марш артиллеристов», тот самый, из-за которого дед когда-то от страха чуть из моей головы не выпал. Тот, где «Артиллеристы, Кречет дал приказ» и далее по тексту. Пели его не знаю, сколько раз, но каждые десять минут – точно. Причём на сей раз представители других родов войск не то, что не пытались перепеть или заглушить чем-то своим, как это, по рассказам офицеров, зачастую случалось раньше. В рамках «дружеской конкуренции и традиционного соревнования родов войск». Более того, ещё и подпевали, а на строчке «стволы тяжёлых батарей» слово «тяжёлых» норовили сопроводить стуком кружки по столу. Короче, артиллеристы сегодня были героями дня и именинниками, и я, как их полноценный, как выяснилось, представитель, тоже.

Ну, и как этому самому представителю, мне и наливать пытались от всей души. Я, как мог, «сачковал», однако всё пропустить никак не удавалось. В итоге меня всё же подпоили, плюс ушло напряжение последней недели, этого бесконечного ожидания и постоянных сомнений – угадали мы или нет, знает ли о нас противник и чем вообще всё кончится. И к этому ещё удовлетворение от того, что – справились, отстояли честь Империи и наказали супостата.

В общем, расслабило меня, может быть даже слишком. Настолько, что я даже рассказал один из дедовых анекдотов, как обычно – пошлый, но неожиданно смешной. Про расслабившихся собачек[1]. Господам офицерам этот грубоватый, мягко говоря, юмор неожиданно понравился. А окончательно закрепил анекдот в местном фольклоре, сам того не ожидая, заехавший на огонёк начальник пограничного отряда. Он поднял обязательные тосты, а затем, прощаясь, толкнул напутственную речь в адрес собравшихся, которую закончил таким пассажем:

– Празднуйте, господа офицеры, но не забывайте об умеренности. И не расслабляйтесь слишком сильно – враг не дремлет!

Он явно не ожидал такой реакции, как дружный искренний смех и бурные овации. Ну, ничего – думаю, от силы минут через десять ему анекдот расскажут. А по столам уже пошло: «Не расслабляемся, господа – враг близок и коварен!»

Я, с неизжитой с детства наивностью, собирался отправиться в обратный путь уже на следующий день. Ага, как же! Три раза, и все – с разбегу! Проблемой стал даже не тот факт, что мои гвардейцы тоже праздновали, и им тоже подносили, но они, в отличие от меня, не слишком-то и пропускали тосты, так что утром в состоянии сесть за руль были очень немногие – преимущественно последняя смена часовых, охранявших миномёты, да их разводящий. Отчётность! Её Макулатурное Величество!

Стреляла моя личная гвардия, из де-юре принадлежащего лично мне оружия и моими личными минами. Казалось бы – какие ещё отчёты, за что и перед кем⁈ За достигнутый результат отчитаюсь перед Государем или, в крайнем случае, его канцелярией – думал я. Как же! Порядок действий, причины, боевое планирование, куда стреляли, кто стрелял, как стрелял. И расход боеприпасов – тоже! Во-первых, для определения боевой эффективности, в том числе – и наших действий, и новых миномётов, а во-вторых – для порядка.

Задержались на два дня, что, на самом деле, очень даже оперативно для такого рода дел, выезд запланировали на утро третьего дня, но так и не выехали. С одной стороны, задержка пошла на пользу дела, если бы мы уехали всё могло быть куда хуже, с другой – последующие события обогатили мою коллекцию сюжетов для ночных кошмаров.