Текст книги "Мятежная кровь (СИ)"
Автор книги: Клоденестра
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
– Удивительно. Но почему ты так грустен? Вы не можете быть вместе?
– К несчастью, это так. Леннар низкого происхождения, он только граф, а я принц, и моя матушка желает выдать меня замуж непременно за короля, ну, или, за какого-нибудь богатого герцога.
– Какая глупость! – возмутился Рафаэль. – Знаешь, Луиджи, если когда-нибудь Кристоф станет благоволить мне, я попрошу его пожаловать Леннара в герцоги.
– Ваше высочество, я не смел просить вас о таком!
– Я знаю и, вполне вероятно, я не смогу осуществить то, что сказал, но… если появится возможность, клянусь, я это сделаю.
– Я счастлив, что пришел к вам. И не из-за вашего слова, а потому что это великая честь для меня – вот так говорить с вами.
– Я тоже счастлив, что мы теперь друзья.
– Друзья, – радостно повторил Луиджи, вновь склоняя голову ему на колени. – Король одумается. Рано или поздно одумается. Впрочем, я опасаюсь, что это случится слишком поздно…
Рафаэль ничего не сказал, но в душе он чувствовал, что, скорее всего, его муж не одумается никогда.
Во всяком случае, разговор с Луиджи, его сочувствие и тревога исцелили раны эльфа, и он получил возможность вновь довериться надежде.
Сделать это было легко, однако смутная неуверенность, злые сомнения вызывали у юноши страх, волнение и горькое отчаяние.
Но все это Рафаэль осознал уже потом, после отъезда Луиджи, когда холодное одиночество вновь сковало его ледяными цепями безнадежности.
========== Глава 8. Изощренная кара ==========
Едва оправившись от ран, нанесенных Кристофом, Рафаэль был вынужден вступить в придворную жизнь. Для него, тихого скромного эльфа, это оказалось совсем не так просто, как можно было предполагать.
Будучи принцем в родном королевстве, ему не приходилось тратить время на всевозможные царские слушанья, приемы и королевские обеды. В Тамире же участь супруга короля отнюдь не завидна; милорд (так называли мужа правителя) имел многочисленные обязанности и исполнять их должен был неукоснительно, в целях сохранения доброго имени своего царственного повелителя.
Рафаэль, несомненно, выглядел истинным королем, но вот чувства его разительно отличались от душевного состояния, в котором находятся властные суровые правители.
Изо дня в день он присутствовал на грозных помпезных обедах, проходящих по обыкновению в огромном зале с высоченным потолком, где был накрыт стол на двоих. Стол этот был длинным и широким, за ним с легкостью и со всеми удобствами уместилось бы восемьдесят человек. Кристоф восседал с одного края, Рафаэль – с другого, так что в итоге их разделяло не меньше тридцати метров.
Позади них стояли безмолвные придворные лорды, которые имели самые нелепые (по мнению эльфа) и странные должности.
Тут был подвязыватель салфетки, он извлекал непонятно откуда нарядную изукрашенную жемчугами салфетку и осторожно надевал ее на шею короля и милорда. Миссия виночерпия заключалась в том, чтобы предупреждать всякую попытку Рафаэля налить себе своими руками вина. Был тут и лорд-отведыватель: он состоял при его величестве исключительно для того, чтобы пробовать по первому требованию все подозрительные блюда, и, таким образом, рисковал быть отравленным.
На самом деле в этот период времени отведыватель был уже ненужным украшением королевских обедов, так как ему не часто приходилось исполнять свои обязанности; но были времена за несколько поколений до Элама, когда должность отведывателя была чрезвычайно опасной, и мало кто добивался этого почетного звания.
Кажется странным, что эту обязанность не возложили на какого-нибудь пса или алхимика,– но кто постигнет обычаи Тамира!
Был тут и лорд-управитель. Он стоял позади Кристофа и следил, чтобы весь церемониал был исполнен тщательно и неуклонно. Церемониалом распоряжались лорд-магистр и лорд-повар, которые стояли неподалеку.
Кроме них, у Кристофа было еще четыреста восемьдесят пять вампиров прислуги, но, разумеется, не все они находились в обеденном зале,– и четверть их количества не прислуживала за этими обедами. Рафаэль даже не подозревал, что они существуют.
Так вот, эти самые торжественные трапезы жестоко угнетали юношу, смущали и приводили в уныние; в Эльфланде аристократы, имеющие несметные богатства, жили значительно скромнее, и обеды, как правило, проходили в обстановке уюта и дружеского общения.
Прислуга исполняла лишь то, что могло унизить королевское достоинство, например, ухаживали за лошадьми, готовили, держали дворцы в чистоте и порядке, но уж никак не завязывали своим господам салфетки и не одевали их по утрам, как каких-то калек.
На первых порах Рафаэль с трудом переносил эти пышные обеды и очень нервничал, когда, просыпаясь, обнаруживал в своих покоях около тридцати вампиров прислуги. Страдал он и на грозных церемониальных слушаньях, когда они с Кристофом сидели на высоких богатых стульях, украшенных золотыми подлокотниками, где король в союзе с Высшим Советом принимал различные государственные решения, устанавливал новые законы, а также встречал и выслушивал послов из других королевств.
Постепенно Рафаэль начал привыкать к новому образу жизни, но с чем он не мог смириться, и что являлось его самым безжалостным страданием – это холодное, равнодушное, отчужденное отношение Кристофа.
Все эти царские мероприятия, по сути, ничего не значили для эльфа; он принимал их с легкостью и королевским хладнокровием, но видеть изо дня в день безразличное суровое лицо своего мужа было для него нестерпимо.
Кристоф никогда не разговаривал с ним. Будь это прием в тронном зале, или встреча с послами из другого королевства, король хранил мстительное молчание и даже не смотрел в сторону Рафаэля.
В его отношении явственно различалась холодная ненависть и жестокое презрение. Юноша, разумеется, не смел заговаривать с ним, но только ему было известно, какую острую непереносимую боль причиняла ему эта отчужденность.
Кристоф откровенно презирал его, это чувствовалось и на царских слушаньях. Согласно традициям, супруг монарха имел полное право участвовать в дискуссиях и смело высказывать свое мнение. Рафаэль же присутствовал в тронном зале исключительно ради присутствия.
Осмелься он вставить хоть слово, Кристоф неминуемо пришел бы в ярость. Впрочем, надо заметить, юноша и не испытывал большого желания вступать в полемику с Высшим Советом.
Кристоф был невероятно умен и проницателен, Рафаэль горячо восхищался им, видя, как уверенно и мудро он принимает решения, и как ловко ставит на место придворных лордов, которым хватало решимости оспаривать его мнение.
Кажется, аристократы замечали, что король несправедливо относится к Рафаэлю, но никто, естественно, не указывал ему на это, а сам Кристоф моментально утвердил свою власть в Тамире, и уже спустя недолгое время желающие идти против него перевелись.
Высшие лорды быстро усвоили: если король сказал так, значит, будет так, и неважно, сколько разумных доводов они приведут, желая изменить его решение,– Кристоф не уступит.
Впрочем, вскоре стало очевидно, что все его поступки основаны на остром уме и смертельном коварстве, и даже если в первое время его тактика не находила понимания, то по истечении определенного периода изумленным советникам оставалось лишь поражаться его мудрости и рассудительности.
Рафаэль, видя его щедрость и благородное величие, еще острее проникался к нему трепетным восхищением и от того еще труднее ему было претерпевать беспощадное равнодушие Кристофа.
После того ужасного происшествия король не приходил в царские покои, и юноша с отчаянием предполагал, что тот, вероятнее всего, проводит ночи не один.
Как ни странно, его предположения были неверны,– Кристоф, будучи вампиром, спал всего несколько часов в месяц, а ночи проводил за сложными военными книгами, таким образом, пополняя запасы своего коварного ума.
Он не развлекался с другими омегами, потому что с появлением в его жизни Рафаэля плотские утехи как-то сразу утратили для него былую прелесть. Он и сам не мог понять своего равнодушия, но, тем не менее, книги привлекали его куда больше, нежели хрупкие чувственные тела омег. Однако Рафаэль не знал этого, а потому мучительные предположения о постоянных изменах терзали его ум и приводили в полное отчаяние.
Однако, утопая в мглистом омуте страха и отчаяния, он всегда имел душевную отраду. И эта отрада – Эллен.
Вечно смеющаяся сестренка Кристофа крепко сдружилась с Рафаэлем, привязавшись к нему всем своим нежным сердечком. Когда она приходила к нему, юноша моментально отпускал гнетущую тревогу и наслаждался ее смехом, задорными идеями и трогательно-серьезным личиком.
Девочка, сама того не подозревая, удерживала его на краю бездны, которая уже давно привлекала его своим пустым бесчувственным нутром. Она постоянно удирала от своих наставниц, жаловалась на многочисленные трудные уроки (в своем незначительном возрасте она уже в совершенстве владела пятнадцатью языками), заставляла играть – и все это Рафаэль принимал с огромным, едва ли не отчаянным удовольствием, потому что в этом новом королевском мире Эллен стала его единственным источником радости и света.
Однажды маленькая вампирша подарила ему краски, кисти и великолепные дорогие холсты. Прежде Рафаэль никогда не рисовал, но, создав несколько простеньких картин, понял, что это еще одна возможность ускользнуть от бездны.
Он стал рисовать постоянно, от души, и вскоре у него получались прекрасные полотна, заслуживающие висеть в тронном зале.
Он рисовал по настроению: иногда природу, море, пустыни, чаще Эльфланд с его высокими стрельчатыми замками, нарядными сказочными лесами. Он скучал по дому и не мог подавить болезненную тоску, вызванную теплыми радостными воспоминаниями.
Как-то раз Эллен уговорила его нарисовать Каролину, девочке страстно хотелось увидеть его настоящую сестру.
Рафаэль долго не мог решиться, потому что, как ему казалось, он не сможет до конца отразить всю совершенную красоту принцессы Эльфланда, но, в конце концов, Эллен настояла на своем.
Юноша рисовал эту картину долго, основательно, но никак не мог закончить. Ему все казалось, что чего-то не хватает, и он терзался сомнениями, как это присуще талантливым художникам.
Но суть, конечно, не в этом. Эллен оказывала ему бесценную поддержку, и Рафаэль горячо привязался к сестре своего мужа, хотя, признаться, никак не ожидал встретить в ее лице такую крепкую опору.
Эллен постоянно приглашала его на прогулки, и он, конечно, с радостью принимал ее предложения.
Их неизменно сопровождал Леннар и еще несколько придворных лордов. Выезжая из дворца на скакуне по имени Джэмел, они мчались к великому Истарскому Лесу, насыщенному прекрасными лиственными деревьями и чудесными цветочными полянами, и там устраивали прелестные пикники.
Да, Рафаэль и Эллен крепко сдружились.
Их не угнетало даже постоянное присутствие молчаливых разодетых лордов. Леннар имел почетную должность прислуживать им во время этих уединенных пиров, хотя на самом деле Рафаэль возложил на него эту обязанность, потому что знал: экрону будет приятно участвовать в их праздниках.
И Леннар, несомненно, получал от этого удовольствие.
Как-то раз он со смешком поведал Рафаэлю, что многие придворные с завистью смотрят на его странную привилегию. Несмотря на то, что Рафаэль не принимал участия в королевских слушаньях, его благосклонность ценили весьма высоко, потому что своим кротким нравом он снискал уважение и одобрение всего двора, что Кристоф, к слову говоря, принимал с мрачным удовлетворением.
На одном из этих милых пикников, когда Эллен, увлекшись, носилась по полю, ища ромашки, Рафаэль спросил Леннара о Луиджи:
– Ты сватался к нему через его мать? – спросил он тихим голосом, поскольку совсем рядом стояли другие проводники.
– Да, ваше высочество, – ответил Леннар, которому было известно о теплых отношениях, возникших между Рафаэлем и Луиджи. – Она прогнала меня с позором.
– Меня очень тронуло ваше горе, – искренне признался Рафаэль. – Жаль, что я не в силах вам помочь. Кристоф придет в ярость, если я попрошу его вступиться за вас.
– Ваше высочество, – укоризненно произнес Леннар. – Вы слишком отзывчивы и искренни. Наша беда – ничто по сравнению с вашими страданиями.
– Вы – мои друзья, – решительно сказал Рафаэль, – и для меня ваши беды имеют огромное значение. Беспомощность угнетает меня, когда я думаю, что бессилен помочь вам.
– Вы не бессильны, ваше высочество. Вы очень сильны. И сердце у вас удивительно преданное. Я восхищаюсь вами. И Луиджи тоже. Он недавно писал мне.
– Правда? И что он говорит?
– Что мать пытается склонить его в пользу какого-то короля, а он противится изо всех сил. Еще он пишет, что ему никогда не стать таким сильным, как вы. И… что он скучает по мне.
– Как мило, – грустно усмехнулся Рафаэль, – мило и трогательно. Я всем сердцем надеюсь, что вам выпадет шанс быть вместе.
– А я надеюсь, что его величество раскается в своих грехах и будет предан вам так же, как преданы ему вы.
– Я благодарен за эти слова, Леннар, только вряд ли твои слова осуществятся.
– Все возможно, ваше высочество. Я в это верю.
– Быть может, ты и прав, – задумчиво промолвил юноша, и тут вернулась Эллен.
Радостно глядя на эльфа, она протянула ему букет ромашек:
– Ты гораздо красивее их, но тут нет других цветов, Эль. Это ромашковое поле.
– Мне очень нравятся ромашки, – Рафаэль нежно погладил девочку по волосам. – Хочешь, я нарисую это поле?
– Нет, я хочу увидеть твою сестренку, – запрыгала Эллен. – Когда ты ее нарисуешь?
– Скоро, золото, скоро. На самом деле я почти дорисовал ее, не хватает последнего штриха.
– Всего одного штриха? – изумилась вампирша.
Рафаэль усмехнулся ее непосредственности:
– Может, не одного, а нескольких.
– Но почему же ты их не сделаешь?
– Не знаю. Мне кажется, я что-то нарушу, и Каролина будет выглядеть неестественно.
– Но она же красивая?
– Очень.
– Тогда как она может выглядеть неестественно?
Рафаэль, мягко засмеявшись, потрепал ее по щеке:
– Скоро ты увидишь ее, золото. Совсем скоро.
Непосредственность Эллен, ее трогательная детская наивность и искренняя привязанность отогревали душу Рафаэля после мрачных грозных взглядов Кристофа, которыми тот изредка награждал бедного эльфа.
Так и протекало время, тоскливо, мучительно, но непрерывно и неотступно. Рафаэль очень остро запомнил тот день, когда его жизнь в королевстве Тамир пересекла месячную веху.
*
Ранним утром, чуть ли не на рассвете, юноша открыл глаза и резко сел на кровати. С ним явно происходило что-то странное. Дыхание сухими клочьями рвалось из груди, тело обрело какую-то болезненную чувствительность, а между ног разгорелось пламя.
Рафаэль быстро догадался, в чем дело. У него началась течка. Его первая течка.
Юноша сжался на кровати, хрипло и отчаянно дыша. Мысли путались, он изо всех сил пытался придумать, как отделаться от этого мучительного состояния, но на ум приходило только одно: сильная мужественная фигура Кристофа, и отчаянное желание ощутить на своем теле прикосновения его прохладных рук.
Эти мысли доставляли Рафаэлю непереносимые страдания, но изменить он ничего не мог. Измученно кутался в одеяло, безуспешно стараясь подавить текучую страсть.
Страдания только усилились, когда в положенное время к нему явился Леннар. Несмотря на то, что сердце экрона всецело принадлежало Луиджи, ощутив запах Рафаэля, бедняга в смятении отступил, прижимая ладони к носу. Тонкое цветочное благовоние, исходящее от эльфа, могло свести с ума кого угодно, и даже его чувства к вампиру из Тринидада не составляли преграды.
– Леннар, – прошептал Рафаэль, высунув голову из-под одеяла,– уходи. Слуги мне сегодня не нужны. И, вероятно, не только сегодня… Скажи его величеству, что я… не здоров.
– Как прикажете, ваше высочество, – сказал Леннар и поспешно выскользнул из комнаты, ощущая нарастающее во всем теле томление.
Рафаэль остался в одиночестве, тихо и прерывисто дыша. Как ни странно, присутствие Леннара не произвело на него ровно никакого впечатления, хотя он прекрасно видел изменившееся лицо полувампира.
Нет, будь здесь хоть сотня альф, он и тогда остался бы равнодушным. Ему нужен был только один альфа.
Его муж, король Тамира, красавец-вампир с пронзительно зелеными глазами.
Еще никогда Рафаэля так не мучило отсутствие нежности и тепла со стороны Кристофа. Никогда еще он не нуждался в нем так отчаянно, так горько и нестерпимо.
Он знал, что Кристоф люто ненавидит его, но все равно, даже несмотря на ту ужасную ночь, не мог не представлять, как бы хорошо им было вместе, если б король отпустил свою ярость и увидел всю глубину его чувств и желания. Но такие мысли вскоре покинули его, уступив место холодному меланхолическому страданию.
Ближе к обеду его физические ощущения несколько притупились, и он перешел в свою мастерскую. Там, в центре уютного помещения, заполненного красками, палитрами и холстами, стояла картина, обещанная Эллен.
Сверкающие глаза Каролины нежно смотрели на Рафаэля с темно-розового фона, и тут юноша догадался, чего не хватает портрету. Фон был слишком светлым. Его следовало сделать на тон темнее. Тогда картина будет готова, и он сможет смело подарить ее девочке.
Запахнувшись в халат, Рафаэль сел на стул, взял палитру и кисть и стал осторожно вносить поправки. Рисование отвлекало его от бушующих внутри уколов страсти и заставляло всецело сосредоточиться на поставленном предмете. Вскоре картина была закончена.
Рафаэль встал и удовлетворенно осмотрел ее. Никаких изъянов, красота Каролины была передана удивительно точно, и Эллен, увидев ее, увидит принцессу Эльфланда во всем ее величии и великолепии.
Рафаэль положил кисть и палитру на место, и тут позади него мелькнуло какое-то смутно уловимое движение. Юноша стремительно оглянулся и замер в испуге, широко раскрыв глаза от потрясения.
Впереди, у входа в мастерскую, прислонившись к стене, стоял Кристоф. Выглядел он изящно и величественно, как всегда: черная плотная ткань камзола, усеянная золотыми сетками на плечах и рукавах, а также длинная пурпурная мантия, затканная мехом горностая, придавали ему суровую, ни с чем не сравнимую грозную царственность.
Его лицо, бледное, фантастически красивое, казалось ничего не выражающим, но Рафаэль не мог и представить, какое всепоглощающее желание сдавило его чувства, когда он вкусил его запах.
В первую минуту Кристоф чуть было не кинулся на него, сгорая от желания услышать его чувственные стоны, но потом сдержался и подавил внезапные эмоции видимым равнодушием.
Он ни за что не хотел доставлять Рафаэлю удовольствие, даже зная, что ему самому это принесет невыразимое наслаждение.
Вампир был потрясен. Ни одна омега до этого дня не вызывала в нем такого сильного неудержимого смятения. Запах Рафаэля сводил его с ума, лишал рассудка, и это лишь усиливало злую ненависть, довлеющую над его разумом.
Присутствие Кристофа моментально воспламенило угасшую страсть Рафаэля, и он весь сжался, стараясь скрыть свое состояние. Но его муж, конечно, прекрасно все понял. Зеленые глаза холодно мерцали:
– Мне сказали, что ты не здоров, – сухо сказал он. – И я пришел узнать, почему ты отлыниваешь от своего долга.
Рафаэль отвел глаза, дышать становилось все труднее, он уже не мог подавлять судорожные вздохи и лишь плотнее кутался в халат.
В голове метались отчаянные мысли: прикоснись ко мне, прикоснись ко мне… мне нужна твоя нежность.
Кристоф оттолкнулся от стены и медленно подошел к нему. Рафаэль в страхе смотрел на него. Вампир внимательно глядел в ответ:
– Теперь я вижу, в чем дело, – сказал он и, не сдержавшись, погладил эльфа по щеке.
Это невинное осторожное прикосновение пронзило юношу, словно наконечник стрелы. Он задохнулся, сердце его заколотилось и, кажется, готово было выскочить из груди.
Кристоф, с трудом опустив руку, с мучительным неудовольствием оторвавшись от нежного заалевшего лица Рафаэля, перевел взгляд на картину.
Желание доставлять удовольствие ненавистному супругу приводило его в бешенство.
– Красивая картина, – сказал он, величественным жестом указав на нее. – Твоя сестра?
– Да, – ответил юноша, изумленно глядя на него.
– Ты хорошо рисуешь.
Рафаэль не мог поверить своим ушам. Кристоф похвалил его? Кристоф… похвалил его. Невероятно. Сердце юноши охватила безумная радость, восхищение и гулкая надежда. Может, как раз теперь все изменится? Может, что-то такое случилось, и Кристоф перестал его ненавидеть?
– Только ее нужно немного подправить, – мягко сказал король Тамира и, взяв кисть, окунул ее в черную краску: – да, нужно подправить…
Сказав это, он тремя широкими мазками изуродовал лицо Каролины, нанеся на полотно жирные черные полосы, превратившие картину в безобразную массу текущих красок.
Рафаэль в ужасе воскликнул:
– Зачем? Зачем ты это сделал?
Кристоф мрачно усмехнулся:
– По-моему, теперь эта картина совершенна.
Бедняга в отчаянии упал на колени, страсть как-то сразу поутихла, будто поджала хвост в испуге:
– Зачем? – прошептал он, чувствуя подступающие к глазам слезы. – Я ведь хотел подарить эту картину Эллен…
– Эллен не нуждается в твоих подарках, – сурово молвил Кристоф. – Если ты надеешься смягчить меня через нее, то оставь эту затею. Я не смягчусь. Никогда.
Рафаэль не сказал больше ни слова, его несчастная фигурка вызывала в душе вампира какие-то странные незнакомые чувства, но он быстро отмел их и покинул комнату своего мужа.
Его посетила мысль, что теперь, сломив дух и волю Рафаэля, он вполне мог бы им насладиться, но почему-то ему не хотелось видеть искаженное страданием лицо юноши.
Странные чувства, зашевелившиеся в его каменном сердце, не давали ему покоя, приводя в бешенство и исступление. Он ушел, полыхая от ярости к своим нелепым сомнениям, оставив Рафаэля тихо плакать над испорченным полотном и своими вновь разрушенными надеждами.
========== Глава 9. Порыв и наказание ==========
Рафаэля всегда угнетала мрачная грозная атмосфера, царящая в огромном сверкающем зале приемов. Представители Высшего Совета, вечно серьезные и угрюмые, сидели вдоль стен, на возвышенных креслах, и неторопливо перелистывали толстенные книги Закона.
Кристоф сидел впереди, на величественном троне из темного дерева, и с хмурым видом изучал предполагаемые постановления, изложенные в бесчисленных рукописях. На своего мужа, сидящего по правую руку, он даже не поглядывал, как будто его и вовсе здесь не было.
Течка закончилась, и Рафаэлю пришлось вернуться к своим королевским обязанностям. Жестокость, проявленная Кристофом: испорченная картина и ядовитые слова – наложили мрачную тень на его нежное сердце.
Юноша больше не испытывал восхищения, глядя на своего супруга, не чувствовал боли, сознавая его равнодушие и презрение; отчаянные трепетные чувства, населяющие его душу, как будто оцепенели и заглохли, точно лавина, замершая у подножия снежного холма.
Они не умерли, но словно потеряли смысл жизни, а потому затихли, подарив своему хозяину странную глухую отчужденность.
Кристоф, как ни странно, заметил его изменившееся поведение. Впервые за долгое время он устремил взгляд на юношу, желая выяснить, что с ним не так, и встретил в ответ… холодное бесчувственное лицо эльфа.
Король еще никогда не видел его таким. Каменное сердце екнуло, ощутив первые признаки тревоги. Почему-то Кристофу не нравилось отстраненное лицо Рафаэля, не нравилась эта зловещая пустота в лиловых глазах. Вампир помрачнел, зеленые глаза недовольно вспыхнули.
Нет, ему решительно не нравилось это лицо. Рафаэль не имел права так на него смотреть. Равнодушно, холодно… презрительно. Кристоф почувствовал надвигающиеся позывы ярости. Откровенно говоря, он и сам не до конца понимал свою реакцию. Разве не этого он хотел? Уничтожить эльфа, сломить, лишить радости и надежды? Этого, но… нежные отчаянные взгляды юноши приносили ему странное мучительное удовлетворение, а это бездушное ничего не выражающее лицо… вызывало страх?
Король отложил в сторону книгу. Его сознание бередили странные мысли. Рафаэль, в сущности, ни в чем не виноват, король Адриан одолел его отца в честном поединке и, ко всему прочему, именно Элам затеял вражду…
Эта простая мысль повергла Кристофа в бешенство.
«Ненавижу эльфов! – в гневе подумал он. – И этого щенка я накажу, если осмелится и впредь так смотреть на меня!»
Он не хотел признавать свое безрассудство и несправедливость. Однако странное смятение, вызванное равнодушием Рафаэля, никуда не делось, и вампир стал часто поглядывать на него, смутно надеясь увидеть прежнего эльфа: нежного, страдающего и нуждающегося в нем.
Но его ждало разочарование. Мрачная грусть застыла на лице Рафаэля и, кажется, основательно там устроилась. Кристоф в бешенстве отвернулся от него. Ему хотелось унести мужа отсюда и жестоко отыметь в наказание за это возмутительное равнодушие.
Он не мог его видеть таким. Не мог, потому что с самого начала понимал, хотя и очень смутно, что в его руках самое честное и искреннее создание, какое ему только доведется повстречать.
Но слепая ненависть лишала его возможности вполне осознать это и оценить. И теперь он изнывал от тревоги и ярости, видя холод в фиолетовых глазах. Холод и полное отчуждение.
В двенадцать часов настало время приема иностранных послов. Кристоф был вынужден оторваться от угрюмого созерцания Рафаэля и обратить внимание на государственные дела.
День выдался утомительным и долгим, представители дальних стран, окруженные могучими воинами, величественно входили в зал, и Кристоф клял их, на чем свет стоит, потому что их появление заставляло его отрывать взгляд от Рафаэля, ставшего ему вдруг очень интересным.
Он с трудом сохранял грозную торжественность, сопутствующую правителю Тамира, но как только представлялась возможность, оглядывался на Рафаэля, лицо которого, при встрече послов, менялось и становилось почтительным и мягким. Воистину, исполнение долга было для него превыше всего.
Кристофа невероятно злил тот факт, что юноша совершенно не смотрел на него, как будто его и вовсе здесь не было. Разумеется, ему и в голову не приходило, что он сам поступал точно так же, и Рафаэлю это приносило еще более жестокие страдания.
Ближе к вечеру явился посол из королевства Норигард, вампир-альфа с красивым мужественным лицом и длинными золотыми волосами.
Кристоф сразу нахмурился, увидев его, потому что много лет назад между Тамиром и Норигардом вспыхнула вражда, которая продолжалась во времена Элама, а значит, имела все основания продолжаться и теперь.
– Что вам угодно здесь, в Тамире? – с нескрываемым презрением спросил Кристоф.
Посол по имени Александр с вежливым поклоном ответил:
– Благодарю за прием, ваше величество. Нас привела сюда печаль, происшедшая с юным сыном нашего короля.
– Что за печаль?
– Болезнь Эритру, ваше величество.
Рафаэль вздрогнул. Ужасная болезнь Эритру поглощала изнутри силы вампиров, причиняя невыносимые муки и, в конце концов, лишала жизни.
Этот недуг считался очень редким и возникал только в случае проникновения в кровь древнего змеиного яда Аспида, единственного в мире змея, обладающего мистическим ядом.
– Вот как? – надменно воскликнул Кристоф. – Что ж, примите мое сочувствие. Однако я не понимаю, зачем вы явились с этим ко мне?
– В Тамире производят чароиты, ваше величество. Этот камень, если его правильно отделать, высасывает отраву Аспида.
– Ах да, чароиты, – медленно произнес король. – Верно, в Тамире их много, однако… я не вижу причины помогать вам. Что я получу взамен?
Александр немедленно ответил:
– За три камня мы готовы расплатиться тремя тоннами изумрудов, четырьмя – самоцветов, и пятьюстами слитками золота.
Кристоф мягко рассмеялся:
– Ну что вы, это слишком щедро… Всего три камня… – и тут он мрачно выдал: – Нет!
Вампир из Норигарда невольно отступил:
– Ваше величество, я готов умолять вас! Жизнь нашего принца в ваших руках.
– Я сказал – нет. Можете отправляться восвояси.
– Но…
– Вы получите камни.
Воцарилась звенящая тишина, Кристоф медленно перевел взгляд на Рафаэля. Юноша вмешался так неожиданно, что повелитель Тамира на секунду лишился дара речи. В мертвом изумлении он глядел на эльфа, не в силах поверить, что мальчишке хватило смелости выступить против него.
Рафаэль совершенно хладнокровно смотрел ему в глаза:
– Это жестоко, господин. Мальчик умирает. Разве он виновен в грехах своего предка?
– Как ты смеешь? – процедил Кристоф, немея от ярости.
– Это жестоко, – ровным голосом повторил Рафаэль и повернулся к придворным лордам, стоящим поодаль: – Граф Морис, прошу вас, принесите эти камни!
Вампир в пурпурном камзоле, вежливо поклонившись, направился к выходу.
– Остановитесь, Морис! – холодно произнес Кристоф. – Вернитесь на свое место.
Вампир, с откровенным страхом взглянув на короля, покорно вернулся к остальным лордам. Правитель Тамира стиснул руку своего мужа, зеленые глаза метали молнии; он наклонился к его уху и тихо прошипел:
– Замолкни, чертов эльф! Здесь я король и только я имею право распоряжаться! Что ты так заалел? Посол пришелся по вкусу? Течка ведь закончилась…
– Вы не в своем уме, – тихо проговорил Рафаэль, стараясь вырвать руку. – Да, течка закончилась и, осмелюсь сказать, своего супружеского долга вы не исполнили.
– Ах ты, щенок! – Кристоф захотел укусить его. – Ничего, я исполню! Исполню, будь ты проклят!
Рафаэль ощутил страх, нарастающую панику, но виду не подал. Кристоф отпустил его и, встав, грозно воскликнул:
– Донесите вашему королю, что я не дам вам чароитов. Никогда и ни за какую плату. А теперь вон!
– Ваше величество, – начал Александр, и в его голосе проскользнула угроза, – вы навлекаете бедствие на свою страну! Его величество Рафаэль гораздо мудрее вас!
– Стража! – рявкнул Кристоф, и в следующую минуту несчастного посла буквально утащили из зала. – На этом все приемы закончены! – заявил он потрясенным мужам Совета. – Все остальные дела – отменить!
Придворные лорды испуганно заметались, зал пришел в движение, и в это время Кристоф схватил Рафаэля за руку и повел прочь из комнаты. В глазах юноши заплескался ужас:
– Умоляю, не надо… – в отчаянии заговорил он, но король и слушать не стал.
Рыча от бешенства, он схватил его на руки и стремительно рванул в их спальню. Там он швырнул юношу на кровать и, словно не видя отчаянного ужаса в огромных глазах, стал сдирать с него одежду. Свирепая решимость, отраженная на его лице, повергла несчастного в состояние безумного отчаяния.
Он стал сопротивляться, доводя Кристофа до полного исступления, ускользать из его рук, царапаться и неистово толкаться.
В конце концов, король пришел в чудовищную ярость. Он резко перевернул юношу на живот, заставил привстать на колени и, схватив сверху за руки, порывисто вошел в него. Рафаэль закричал, слезы хлынули из глаз, затуманивая зрение; он снова стал дергаться, сжиматься, пытаясь вытолкнуть вампира, но тот прочно сковал его движения и, бешено хрипя, начал яростно всаживаться, каждым рывком вызывая мучительные рыдания эльфа.
