Текст книги "Мир своими руками (СИ)"

Автор книги: Kissen_vom_Bett

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Регенерация, значит, – Джейн встала перед клеткой и сложила руки на груди, – И что нам нужно будет с ним сделать, чтобы её обнаружить?

– Сделаем на спине рану, зашьём и проследим сроки заживления, – в голове снова вспомнились студенческие опыты на крысах, – Меня больше волнует то, как будет реагировать иммунная система.

Сперва предстояло подождать пару часов, пока вирус встроится в ДНК и начнёт воспроизводиться. Было время подумать над тем, откуда взялись у нового вируса такие впечатляющие эффекты. Что ж, если сверхнормальная клеточная регенерация действительно имеет место быть, то, возможно, не всё так плохо, и мне бы стоило вернуться к идее о полезном применении наших исследований. Вот только съезжающий с катушек глава комплекса никак не отпускал.

– Что это с ним? – голосом, полным непонимания и испуга воскликнула Джейн, когда мы вернулись к нашему подопытному.

– По-моему, так быть не должно, – не мог не согласиться я.

* – Vero – культура клеток, используемая в науке для культивирования вирусов и других микроорганизмов

** – вирогения – носительство вирусного генома в геноме клетки

*** – лимит Хейфлика – ограничение на количество клеточных делений в течение жизни, которое присутствует в норме, но отсутствует, например, у раковых клеток

Комментарий к Часть 5.

Если вам знакомы такие явления, как адская учёба и сессия, то вы знаете, как это сказывается на свободном времени и вдохновении. К счастью, сессия позади, впереди пока снова только адская учёба.

========== Часть 6. ==========

– Что это с ним?

– По-моему, так быть не должно.

Я на всякий случай потёр глаза. Хвост мыши на треть был усеян блестящими красными пятнами, шерсть беспорядочными участками полностью выпала, обнажая розовую кожу. Слишком ярко-розовую, у лабораторных мышей она не настолько цветастая. Лапки и уши тоже покраснели. Сам грызун совершенно безучастно сидел на месте, устроив нос меж прутьев клетки. Дыхание заметно урежено. Я наклонился поближе.

– Чёрт… – это были не просто пятна. Это были места, с которых слезла кожа. И теперь они зияли. Под конец ещё мне в нос ударил гнилостный запашок, и я дёрнулся назад, закрывая лицо рукавом халата.

– Он что, живьём разлагается? Разве не наоборот должно быть?

– У него же не было повреждений, регенерация не могла начаться. Поэтому вирус решил самостоятельно устроить сеанс некроза?

– Слишком быстро. Прошло всего два с половиной часа. Прародитель реплицируется гораздо медленнее, значит это точно что-то новое.

Я ещё раз обвёл взглядом мышь. Вид у неё был откровенно нежизнеспособный. Совсем не двигается и изредка тяжело вздыхает, будто до изнеможения устала после целого дня бега. Даже глаза как-то потускнели. Похоже, что вирус вымотал весь её крохотный организм своим бешеным темпом размножения, вдобавок поубивав здоровые клетки. И как знать, может быть внутренние органы тоже стали жертвами преждевременной гибели.

– Посмотрим за ним ещё полчаса, а потом усыпим. Нужно делать вскрытие, – предложил я Джейн и вытащил из кармана свёрнутую тетрадь-неофициальный-журнал-отчётов.

Усевшись на табурете напротив клетки, я уже занёс было ручку, чтобы приступить к записям, но мрачные мысли вновь перехватили ход течения сознания.

Два с половиной часа назад это была абсолютно обыкновенная здоровая мышь, а сейчас у неё хвост готов отвалиться! Регенерация. Бессмертие. Как же!

– Проклятье! – шипящий рык вырвался у меня из груди, и я швырнул тетрадь на пол.

– Ты чего это? – я поймал встревоженный взгляд напарницы. Она уже собиралась выйти, чтобы, видимо, позвать остальных.

– Чем мы тут занимаемся, а, Джейн? Двигаем вперёд вирусологию? Разрабатываем какое-то лекарство? Ищем ключ к вечной жизни? Нет! Мы превращаем пиявок в противных монстров из ужастиков и изощрённым способом убиваем мышей! Вот, чем мы тут занимаемся, – я чувствовал, что лицо у меня горело от нахлынувшего гнева, а сердце сильно било по грудной клетке изнутри. Джейн медленно прошагала ко мне и встала напротив.

– Успокойся, Марти, – она вдруг взяла меня за руку, – Ты на взводе последние несколько дней, оттого так остро реагируешь. Всё в порядке.

– Мы только что сделали из смертельного вируса супер-смертельный вирус. Где здесь порядок, покажи мне? – я старался не повышать на неё голос, но жуткое недовольство происходящим так и рвалось наружу. В ответ на это Джейн решила включить тон психотерапевта на сеансе, с выговариванием каждого слова.

– Мы сейчас с командой проанализируем случившееся, сделаем вскрытие и тщательно во всём разберёмся. Никто не говорил, что всё должно быть легко, гладко, без неожиданностей. Но мы для того здесь находимся, чтобы разобраться, верно? – конечно же, она была права. То ли я действительно чересчур нервничаю с недавних пор, то ли по-прежнему морально не готов работать с Прародителем. С самого начала же знал, что ожидать стоит худшего. С самого начала. Нечего пенять на подобного рода сюрпризы.

«Разум, друг мой, разум. Не ищи доброго или злого в природе, ведь только ты решаешь, что хорошо и что плохо».

Я решаю. Да, именно я. И я, пожалуй, решу, что мои изначальные планы относительно всего здешнего мероприятия – хорошо, а создание монстров – плохо.

– Верно, – я закрыл глаза на пару секунд, – Да, я просто подустал от всего этого напряжения. Но… – хоть Джейн и права, я был прав не меньше всё равно, – Это не отменяет того факта, что мы своими собственными руками создаём колоссальную потенциальную опасность. Мы должны поступать правильно, понимаешь меня?

– Понимаю, – её лицо было серьёзным. Руки по-прежнему держали мою ладонь, – Только сам не повтори то, что случилось с Маркусом. Не стань параноиком.

Вновь её слова отрезвляющим душем окатили моё сознание. Думаю, если бы она не сказала мне этого, я в считанные дни начал бы подозревать в каких-то безумных планах каждого встречного. А всё от страха. Страх заставляет избегать опасности не только на физическом, но и на психологическом уровне. Везде ищешь подвох, отовсюду чувствуешь недосказанность, в каждом видишь угрозу. Абсолютно опустошающее состояние. Так нельзя. Но почему никто, кроме меня, не испытывает этого страха? Неужели я такой трусишка? Или настолько мнительный?

– Скажи честно: тебе совсем не страшно ничего из происходящего здесь? – я понизил голос.

– Меня беспокоит Маркус, ты сам знаешь. Ну, а так… Чего мне бояться?

Не знаю. Чего бояться и зачем бояться. Я не знаю. Я устал.

– Зови ребят. И можешь меня отпустить, – я кивнул на наш замок из рук, и, улыбнувшись, Джейн освободила мою ладонь, а затем скрылась в коридоре.

Ни в чём не виноватая тетрадь так и лежала на холодном полу. Я поднял её, бережно расправил помятые листы и аккуратно открыл нужную страницу. Записать отчёт о действиях и наблюдениях. Ёмко, без лишних оценок, но не упуская ни одного факта.

Что бы мы сейчас не решили, сегодня я ничего больше делать не буду. Мне всерьёз надо отдохнуть и привести голову в порядок, иначе запутаюсь сам в себе. Да уж, никто и вправду не говорил, что будет легко. Но я знаю, что справлюсь. Я дал себе слово, что не отступлю, несмотря ни на какие трудности.

***

С появлением в помещении коллег стало довольно-таки шумно. Все они разом обступили клетку с подопытным и принялись делиться мнениями об увиденном.

– Штамм ведь является потомком Прародителя, верно? – начал мыслить вслух Томас, – Думаю, он также делит всех живых на «везучих» и «невезучих».

– И кто же у нас здесь? Везунчик или нет? – Хэм закончил читать написанный мной отчёт.

– Скорее всего нет. И я бы очень хотел посмотреть на везунчика.

Оставшиеся тридцать минут своей без того короткой жизни мышь пошевелилась всего единожды. Она вытащила нос из прутьев клетки и, словно маленький больной старичок, прошагала, хотя скорее даже прошаркала в угол с тенью. По пути с неё упало ещё несколько клочков шерсти.

Ждать полного описания картины вскрытия придётся достаточно долго, а у меня уже совершенно не было желания и сил находиться в лаборатории. Я побрёл из кабинета к лифту, стараясь не думать ни о чём. Но не получалось.

Устроившись лицом в подушку, я быстро понял, что так совершенно невозможно дышать, а воздух был и без того довольно затхлый. Перевернулся на спину и закрыл глаза. Сонливость и усталость вдруг как рукой сняло. Не может быть, чтобы я на самом деле не вымотался. Скорее наоборот, вымотался настолько, что у организма было мало сил даже на отдых. Само собой, ведь отдых – тоже активный процесс, требующий энергии. Не требует энергии разве что мёртвый…

Старый особняк глубоко в лесу, секретная лаборатория фармацевтического гиганта, загадочный вирус, убивающий недостойных его генов, безумный учёный, таинственный глава компании… Мысли и обрывки воспоминаний метеоритным дождём проносились в голове, а я пытался его как-то упорядочить.

Маркус всё жаловался на мистера Спенсера, которому нужны были результаты. Знает ли он, каких именно результатов мы пока что добились? Если Биркин и Вескер не дураки, то стопроцентно должны были рассказать ему всю неоднозначность ситуации. Или опять же, возвращаясь к тому вопросу, – неужели только мне настолько не по себе посреди этих событий?

Я шёл по улице. Под ногами у меня чавкал тонкий слой слякоти, ветер прицельно метал крупные хлопья снежинок прямо в глаза, облака превращали прозрачное солнечное сияние в отдающую дымкой серость. Кругом было привычно уже настолько тихо. Ни единого звука. Ни единого намёка на присутствие людей. Пятый квартал был позади, а мне так и не встретилось ни одной машины, ни одного человека.

В очередной раз мне откровенно надоело ждать зелёный сигнал светофора, когда кругом нет никого, кроме меня и ветра. Я перешёл очередной перекрёсток, как из-за дома на углу вышел силуэт и встал у дороги боком ко мне. Сейчас, если я подойду к нему, он обязательно будет осуждать меня. Но не пройти мимо я могу, мой путь этим утром лежит только прямо.

– Оно того не стоило, – произнёс силуэт, когда мне оставалось до него два метра.

– Ты не знаешь, чего хотел я. И я не просил ничем за это платить, – уйти от разговора тоже не получится.

– Нет, я всё знаю, – силуэт повернул лицо ко мне и тут же отвернулся обратно к дороге. Черты его лица мгновенно испарились из моей памяти, – Ты хотел всего лишь сделать этот мир чуточку лучше. Но не тебе решать, что вообще нужно делать с этим миром.

– Почему это? Я – его часть. И я могу его изменять. Значит, я могу и решать, что с ним делать.

– Это не так, – силуэт покачал головой, – Ты всё слишком упрощаешь. Ты считаешь, что добро для многих – это добро для всех. Но ты так до сих пор и не понял, что люди слишком порочны, чтобы жить в добре для всех.

– Все до единого?

– В том-то и дело, что нет. Самые жадные, самые властные, самые корыстные из числа сильных мира сего никогда не позволят тебе отнять их голос. Слабые никогда не признают новые идеалы, покуда старые ещё во плоти. Понимающие никогда не смирятся с несовершенством. Но таков баланс человечества. Стороны всегда побеждают по очереди. Таков закон.

– Нет, – ответил я с несвойственной жёсткостью, – Это не тот закон, который нельзя нарушить.

– Его можно нарушить, но посмотри, к чему это привело?

Кроме снега на улице ничего и никого не прибавилось. Я не знаю, проедет ли мимо меня ещё когда-нибудь машина, пройдёт ли спешащий пешеход, прошмыгнёт ли шумная детвора, прозвенит ли велосипедный звонок за спиной.

– Они просто были не готовы. Осознать и принять такое очень сложно.

– Не нарушай естественный ход вещей.

– Я не нарушаю. Я – часть этого мира, и я не могу выйти за рамки его правил. Что бы я ни сделал, оно не может не вписаться в них. И я знаю, в чём вся проблема.

Силуэт снова повернулся ко мне лицом, и меня обдало сухим жаром со всех сторон. Свежий весенний воздух словно сдуло пустынным ветром.

– Проблема лишь в нашем разуме, – еле шевеля губами произнёс я и тут же широко открыл глаза.

Тёмная комната, духота, старая кровать под спиной, собственный сонный голос, прозвучавший вдруг сквозь сон. Я всё-таки задремал…

***

В одном Маркус прав точно – потенциал у Прародителя воистину огромен, и никто даже примерно не может представить насколько. Особенно эффективно у него выходит убивать носителей и, как выяснилось только что, делать это весьма изобретательными способами. Биооружие… Хватает этому хрупкому миру того, что в любую секунду может начаться ядерная война. Первая и последняя в истории человечества. На этом фоне биологическое оружие массового поражения кажется в какой-то степени менее устрашающим, но отнюдь не менее бесполезным. Если можно говорить о пользе в массовом убийстве людей. Впрочем, речь скорее не о пользе, а о выгоде. Ох, какие ж сказочные деньги можно заработать на оружии!

Так вот о чём был мой странный сон. Как призыв не быть безответственным. Конечно! Хватит ныть, в конце-то концов, хватит поддаваться панике! Браться за дело, идти к своей цели, успеть добежать до неё, пока своего не добился кто-нибудь другой, с иными намерениями.

Я вскочил с кровати, наспех переоделся и умылся, собрал раскиданные по всем углам записи и помчался к лифту. И лишь когда я оказался в десяти шагах от двери в кабинет, то вспомнил, что время уже ночное. Ох, ну конечно, – без пятнадцати два, как сообщили мне часы. Но возвращаться назад я не хотел, покуда меня охватил такой порыв. И каково же было моё удивление, когда в помещении я увидел Томми и одного из переведённых из другой лаборатории зоологов, Крэйга.

– О! Возвращение блудного сына, – поприветствовал меня Том, отрывая взгляд от своей работы, – Ты куда пропал в самый интересный момент?

– Я ужасно устал. Имею я право на парочку часов сна? – он и Крэйг препарировали мышь. Точнее уже то, что от неё осталось.

– Не время отдыхать, коллега, когда мы открываем новые горизонты, – то ли я уже привык к этому извечному полу-нахальному тону, то ли сказано было беззлобно.

– Разобраться бы со старыми прежде, чем открывать новые, – я встал сбоку чуть поодаль, чтобы не расстерилизовать рабочее место, и рассмотрел содержимое импровизированного аутопсического* стола. В радиусе метра разносился лёгкий запах спиртовой горелки, приятно оттеняющий смрад от трупа. Ребятам было чуть лучше – они хотя бы в масках сидели.

Все внутренние органы, как я и предполагал, перестали быть похожими на себя. Печень превратилась в уголёк: маленький, тёмный, сухой, будто обрубленный. Первая треть кишечника заметно истончилась, а остальная часть вообще некротизировалась. Желудок пострадал не так сильно, но размер явно уменьшился. Содержимое грудной клетки я со своего места, к сожалению, рассмотреть не сумел, а подойти ближе не мог.

– Что с жизненноважными органами? – спросил я, отмахивая кошмарный запах. Крэйг заглянул в протокол вскрытия и зачитал записи.

– Ткань лёгких почти полностью некротизирована, бронхиальное дерево и трахея полностью некротизированы; сердце дряблое, уменьшено в размере, тёмно-красного цвета; магистральные кровеносные сосуды уплотнены; в мозге обнаружены обширные очаги некроза, поразившего всю кору больших полушарий, частично – кору мозжечка, базальные ядра и обонятельный тракт, – Крэйг вздохнул и немного отодвинул протокол, – Про спинной мозг подробнее посмотрим на гистологии, – я кивнул в знак понимания.

– А с иммунной системой?

– От селезёнки почти ничего не осталось, костный мозг и тимус тоже погибли почти без остатка.

– Есть срезы тимуса? И мне нужно посмотреть результаты анализа крови, – не может быть, чтобы иммунитет совершенно ничего не предпринял в ответ на инфицирование таким агрессором, – Крэйг кивнул на другой край стола, где стояла коробочка для предметных стёкол и лежали маленькие листочки.

– Всё там.

Я метнулся туда, чуть не споткнувшись в начале. Отыскав бумажку с общим анализом крови, я пробежался глазами по показателям, а затем более подробно вдумался. Эритроциты почти на нуле; гемоглобин, соответственно, там же, как и все остальные показатели. Лейкоциты интересовали больше всего, и я был серьёзно удивлён увиденным. Гранулоциты** были значительно ниже нормы. Моноциты* в порядке. А Т-лимфоциты, количество которых я ожидал хотя бы чуть-чуть повышенным, оказались едва ли не по нолям.

– Так что скажешь? – подал голос Том, – Всё-таки ты в этом лучше всех разбираешься.

– Дай-ка подумать, – я складывал в голове картину, словно детектив, представляющий сцену преступления, – Всё выглядит так, будто адаптивный иммунитет не успел выработаться, а врождённый просто не смог ничего противопоставить. К тому же вирус, похоже, целенаправленно уничтожает своих главных врагов, Т-лимфоцитов**.

– Какой хитрый набор нуклеотидов, – усмехнулся Крэйг.

Мне вообще-то стоило ожидать, что иммунитет против конкретного инфекционного агента не успеет сформироваться, учитывая огромную скорость репликации вируса и его чрезвычайную вирулентность. Точнее, последние факторы будут причиной, а первый – следствием. Вирус работает быстрее, чем тело успеет отреагировать в должном объёме. Для полноты картины было бы полезно взглянуть на биохимический анализ. В нём так вообще оказался полный хаос. Признаки тяжелейшего поражения печени, почек, сердца, мышц (что было видно невооружённым глазом); ионный состав плазмы и белок – набекрень; зато глюкоза по каким-то причинам была не настолько критичной.

Зачем погибающему столь диким способом организму много глюкозы? Для чего ему вдруг нужна энергия?

«Не требует энергии разве что мёртвый».

То есть он как бы мёртв, но при этом жив?

– Что за бред, – вырвалось вслух.

– Что за бред? – переспросил Том, по-прежнему не отрываясь от разрезания то тут, то там несчастного тела мыши.

– Как может организм одновременно быть и живым, и мёртвым?

– Разве он был мёртвым? – Томми искренне удивился, – Дышал, сердце билось, даже ходил немного.

– Вот именно! При этом все его органы были мертвы. Работало только то немногочисленное, нетронутое вирусом. Хотя… вряд ли оно может быть не тронутым. Вероятнее, он их оставил живыми для поддержания минимальной жизнедеятельности.

– Парадоксально.

Рассмотрев под микроскопом ткань тимуса, я не нашёл там ничего, кроме некроза и дистрофии. Каким-то образом вирус понял, что убить ему нужно именно Т-лимфоциты, а не другие иммунные клетки. Причём ведь вирус «родился» в теле пиявки, совершенно далёкого от мыши вида, к тому же лишь с зачаточными признаками реального иммунитета. Откуда в таком случае ему знать, как действовать вне организма пиявки?

Попытки найти ответ будут бесполезной тратой времени. Может, нам вообще не суждено узнать его. По крайней мере на нашем текущем этапе.

И вообще, это всё посмертные данные. Чего ж мы опять не догадались взять хотя бы кровь, пока подопытный ещё был похож на живого!

«Но кто же знал, чем всё обернётся?».

– Необходимо ещё одно испытание, – высказал я, выключая лампу микроскопа.

– Ха! Я тебя прямо не узнаю, Марти! – воскликнул Том, – Это ты тот самый парень, который полгода назад был так против экспериментов на животных? – не сказать, чтоб он задел меня за живое, но всяческие подколы я в принципе не люблю.

– Я изменился. Ты нет, – в ответ Томми рассмеялся.

– А мне и незачем. – Что ж. Все правы, все довольны, – Хорошо. Только давай не сейчас. Утром.

***

Мы завершили всю работу со вскрытием и интерпретацией результатов. Дополнительно проведённая проба показала также зашкаливающее количество вирионов в крови и очень внушительное – в слюне. Выходит, передаваться вирус так и будет через кровь и слюну.

Примерно в шесть утра я вышел из кабинета, чтобы принести другую лабораторную мышь, и увидел идущего навстречу Биркина.

– Марти! Ну-ка срочно помоги мне! – напористо начал он, даже не поздоровавшись.

– Что такое?

– Я разбираюсь, какие ферменты синтезирует новый вирус, – он уже подбежал ко мне и за локоть потащил к себе, – Вдвоём быстрее. Давай, идём.

– Где же твой друг? – я видел Вескера без Биркина, но ситуацию наоборот – ещё ни разу.

– Он другим занят. Давай-давай, время не ждёт.

– Время не ждёт, но меня ждут мои товарищи, мы там тоже работаем! – было, конечно, забавно, но больше походило на похищение.

– Тогда скажи им, что я тебя забираю, и возвращайся! – мальчишка отпустил меня, сопроводив крайне требовательным взглядом, и чуть ли не телепортировался в свой кабинет. Я не мог не купиться на такую неподдельную страсть к делу. Сколько рвения, сколько настойчивости! Вот, кто реально отдаёт всего себя работе, не предаваясь унылым размышлениям и страху.

Я дошёл-таки до вольера, забрал оттуда клетку с новой мышью, принёс Томасу и Крэйгу, объяснился, словил полные растерянности по поводу моего очередного странного поведения выражения лиц и направился к Уильяму.

Работать с ним было тяжеловато. Просто потому, что я не успевал за этим парнем. У меня уже проскользнула шальная мысль, а не принимает ли он какие-нибудь психостимуляторы, поскольку обычный человек не может с такой скоростью мыслить и вообще что-либо делать. Я читал как-то о вундеркиндах, но уж точно не предполагал, что когда-нибудь встречусь с таким и даже буду бок о бок работать.

Постепенно я уже начинал чувствовать себя обузой, но Уилл не показывал никаких признаков недовольства или раздражения.

– Может ты бы быстрее справился один? – скромно поинтересовался я.

– Нет, ты мне очень помогаешь, – из-за торопливого тона было непонятно, сарказм это или нет, – Мне надо как можно быстрее с этим закончить и переходить к испытаниям.

– Это тот самый новый вирус, который способствует регенерации? – Уильям на секунду даже остановился на полпути от одного стола к другому и обернулся ко мне.

– А ты откуда знаешь?

– Альберт рассказал и попросил как раз с этим разобраться.

– Так значит он тоже далеко не убежал, – вдруг облегчённо высказал Биркин. Я что-то не понял.

– В смысле? Вы не вместе работаете?

– Ну, мы немного не сошлись во мнениях и продолжили исследования каждый своим путём. Вот и посмотрим, кто окажется круче, – Уилл ухмыльнулся так, будто уже победил в гонке.

Сдаётся мне, что Биркин в этом соревновании победит. Пусть они оба прибегнули к посторонней помощи, а к моей личной так вообще вдвоём, не запрещается же привлекать к делу коллег. В конце концов, цель у всех одна и та же. К тому же учитывая, что наша команда сейчас надолго встрянет в вопросе загадочной регенерации, успехов в продвижении это Вескеру не добавит. Может, ему тоже предложить справиться в одиночку? Но ведь это уплата моего долга… Хотя я давно пожалел об этой дурацкой сделке, поскольку почти ничего не получил, а взамен теперь чувствовал себя морально обязанным. Вечно сам себя ввязываю во всё подряд.

Просидев ещё некоторое время с Биркиным, я вернулся на своё законное игровое поле. Коллеги, разумно решив вновь меня не дожидаться, уже провели инфицирование мыши и через полчаса взяли первый анализ крови. Что ж, сейчас узнаем, как на самом деле работает этот проклятый вирус.

* – Аутопсия=вскрытие.

** – Гранулоциты – разновидность лейкоцитов, содержащих в плазме окрашивающиеся гранулы с биологически активными веществами; их больше всего в организме.

* – Моноциты – другой вид лейкоцитов, самые крупные из них; занимаются в основном пожиранием бактерий.

** – Т-лимфоциты защищают организм от вирусов путём убийства собственных заражённых клеток.

Комментарий к Часть 6.

За большое количество сложной лексики и сносок прошу пардонить. На понимание происходящего они никак не влияют, так что сильно не зацикливайтесь, если что-то не знакомо.

А вообще часть вышла какой-то зигзигообразной, не находите? С этим надо что-то делать.

========== Часть 7. ==========

Как только биохимия крови и общий анализ были готовы, мы принялись изучать результаты. Уже началось разрушение печени и мышц. Не представляю, какие страшные мучения были бы, если внутренние органы имели болевые рецепторы. В детстве, под влиянием мультиков и сказок, я думал, что у животных есть разум, что они также воспринимают и понимают многие явления вокруг, думают о чём-то, переживают. О чём бы сейчас думала мышь, зная, что разлагается изнутри? Что всё тело, гармонично работавшее всю жизнь и обеспечивающее саму возможность к существованию, умирает. Клетка за клеткой останавливает свою работу, растворяет само себя, извращает естественный облик и постепенно отнимает у владельца его воплощение в этом мире. Паника, страх, злость, отчаяние, безысходность. Как хорошо, что ни о чём подобном мышь думать не может.

Подопытный грызун всё же проявлял признаки беспокойства. Он каждые несколько секунд менял своё месторасположение в клетке, изредка вглядываясь вдаль, словно надеясь увидеть там того, кто вернёт всё, как было. Я заметил, что движения его стали менее ловкими, он словно прихрамывал и неточно рассчитывал свои шаги. Очевидно, что мышечная ткань разрушается полным ходом.

Следующий анализ закономерно отразил начало конца для почек. Огромное количество токсинов, выделяющееся повреждёнными клетками, не обезвреживалось в полном объёме в такой же повреждённой печени и отравляло почки. Те, в свою очередь, и без того перегруженные работой, вовсе переставали выводить из организма яды, оставляя их плавать в крови и продолжать загрязнять всё, до чего достают капилляры.

Спустя ещё время мышонок прекращает двигаться. Тяжело куда-то идти, когда всё внутри тебя – один сплошной чан с отравой. Вспомнить, как я неудачно перекусил в университетской столовой, а потом меня три часа тошнило, да к тому же сопровождалось головокружением и полным упадком сил… А теперь умножить эти ощущения раз так в двадцать тысяч.

Я хотел уже было отойти, чтобы больше не смотреть на несчастную мышь и не проецировать неосознанно её состояние на себя, но услышал какой-то свист из клетки. Или даже не свист, а хруст. Пришлось наоборот подойти поближе, дабы разобраться. Грызун глубоко и редко дышал, а услышанный мною звук оказался хрипом, доносящимся из его лёгких. Дыхательные пути забились. Кровью, наверное, или собственными разваливающимися тканями. При этом откашляться животное даже не пыталось, хотя состояние, при котором тебе что-то очень мешает дышать, обычно вызывает чрезвычайно интенсивные реакции, направленные на восстановление спокойного дыхания. В противном случае ты будешь чувствовать себя, как будто захлёбываешься водой и ничего не можешь поделать.

Кто-то предложил измерить температуру тела. Самый обычный термометр бесполезен в такой ситуации. Хэм пообещал разрешить проблему при помощи лаборантки Мелины и через десять минут вернулся с тепловизором. Благодаря нему удалось зафиксировать падение температуры тела до тридцати четырёх градусов. Удивительно, как при такой низкой температуре так быстро проходили все химические реакции в организме.

Последний проведённый анализ крови уже был гораздо больше похож на посмертный, что мы взяли у предыдущего подопытного: ацидоз*, гемолиз**, гибель лейкоцитов. По идее уже из-за первого мышь должна умереть. Но она до сих пор жива.

Шерсть так и лезет, кожа отслаивается по кусочкам, глаза мутные, на внешние раздражители животное не реагирует. Гниющее тело источает кислый удушающий запах, отчего долго находиться в радиусе метра удаётся, только предварительно задержав дыхание. Джейн предложила один из самых мощных раздражителей – еду. Толстый лист капусты разместили в двух десятках сантиметров от подопытного. Как ни странно, мышь-таки учуяла запах пищи, медленно повернулась в её сторону и неуклюжими движениями продвинулась к еде. Не обнюхивая добычу, как это обычно делают мыши, она подрагивающими лапками попыталась взять лист, но удалось только со второго раза. А ела она с большим аппетитом.

Мда, трудно в полной мере осознать то, что видишь. Ходячий труп уплетает за обе щёки еду, будто вовсе не умирает. Жевала она довольно медленно, но уверенно.

– Пищевое поведение не пострадало, – констатировал зоолог Крэйг, – Центр голода функционирует.

– Верхние отделы пищеварительного тракта не омертвели, – напомнила Джейн, – Значит, вирусные изменения подразумевают необходимость питаться. Другое дело, что лёгкие вдруг оказались не нужны, – это вообще-то было гораздо более странно, чем всё остальное. Как организм будет получать энергию без кислорода? – Думаю, вирус переводит тело на анаэробное окисление.

– Похоже на это. А первое время или в отсутствие пищи извне организм использует в качестве субстрата собственные ткани.

«Удобно-то как. Нечего есть – поешь сам себя».

– В связи со всем этим делом у меня возник вопрос, – Хэм встал напротив нас, – Как вообще была обнаружена способность к регенерации? Мы пока что наблюдаем одно сплошное саморазрушение.

– Думаю, я знаю, у кого спросить, – я вновь оставил коллег и направился к Биркину. Надеюсь, он ещё не ушёл к Маркусу.

***

Так и есть, Уильям продолжал начатую нами обоими работу по идентификации синтезируемых вирусом ферментов.

– Это снова я. Ну, как успехи? Что-то удалось найти?

– Э-э, приятель, знаешь что? Ничего я не скажу, – не понял. С утра мы вместе так мило химичили, а спустя пару часов всё резко поменялось.

– Почему?

– Вы помогаете Альберту. А если я помогу вам, значит помогу ему, – тем не менее, голос его звучал беззлобно, – Ну уж нет, пусть сам разбирается. И вы тоже сами разбирайтесь.

Что за ребячество… Я бы мог сейчас начать распинаться о том, что мы все в одной лодке и плывём в одном место, но вряд ли бы это переубедило Уильяма.

– Понятно… Но хотя бы можешь рассказать, как вы узнали, что вирус ускоряет клеточную регенерацию? Это секрет пока что только для меня и моих коллег, – Биркин усмехнулся, но в этот раз отпираться не стал.

– На самом деле практически случайно. Доктору Маркусу как-то пришла в голову идея проверить, сколько сможет съесть одна единственная пиявка. Скормили одну мышь, потом другую, – опять эти жуткие пиявки-проглоты! – На третью она набросилась и серьёзно покусала, но полностью съесть уже не смогла. Маркус взял третью мышь под наблюдение, чтобы проверить, передаётся ли вирус через слюну. Через два часа все укусы без следа зажили, а оторванные части тела полностью отрасли.

Так выходит, чтобы регенерация началась, необходимо до или во время инфицирования иметь сильные повреждения. Но где здесь связь? Почему изначально здоровые организмы превращаются в заводы по переработке самих себя, а серьёзно пострадавшие приобретают супер-способности?

– Вы с того раза больше никого не инфицировали?

– Нет, я сразу начал думать, что при этом делает вирус. И… больше я ничего не расскажу, – хах, ну раз так, то тебя ждёт большой сюрприз, Уильям! И если уж ты такой скрытный, то и я тебе ничего говорить не стану.