Текст книги "Любить дракона (СИ)"

Автор книги: kira.kraizman

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

***

Следующие полтора месяца я приходил в Выручай-комнату почти ежедневно. За это время моя магия окончательно восстановилась. Целитель Сметвик, получивший от мадам Помфри обстоятельный отчет о моем состоянии, специально наведался в Хогвартс и, осмотрев меня, удовлетворенно поцокал языком.

– Ну вот и все, молодой человек. Зелья и покой сделали свое дело! В дальнейшем – никаких ограничений. Можете смело использовать магический потенциал на полную мощность. Вы приняли совершенно правильное решение, когда согласились еще на год вернуться в Хогвартс.

– Представляете, он так и заявил: «Зелья сделали свое дело!» – смеялся я, повторяя вечером Снейпу слова колдомедика. – Знал бы он, чьи зелья поставили меня на ноги!

Снейп слушал, молчал и изредка улыбался той самой теплой и искренней улыбкой, которую я уже так привык видеть на его лице.

Сказать, что за эти полтора месяца я привязался к его обществу, – значит не сказать ничего! У меня развилось некое подобие зависимости и от наших странных разговоров, и от моего бывшего профессора зельеварения. Я чувствовал непреодолимую потребность навещать его каждую ночь. Утром я уговаривал себя, что еще десять… восемь… пять… три часа, и я снова буду сидеть перед зеркалом Еиналеж и посвящать Снейпа – нет, пожалуй, все-таки Северуса – в подробности того, как прошел сегодняшний день.

Чем больше я привязывался к нему, тем сильнее меня терзали вопросы, связанные с его гибелью. Я набрался храбрости и спросил директора МакГонагалл, почему в ее кабинете отсутствует портрет покойного профессора Снейпа. Она заметно занервничала и с нескрываемой неохотой ответила, что прежний директор оставил свой пост за несколько часов до собственной смерти от руки Волдеморта. Магия Хогвартса, по всей вероятности, приняла его отставку и поэтому не сочла нужным размещать изображение Северуса Снейпа рядом с другими почившими директорами и директрисами. Пришлось поверить ей на слово. Наверное, если бы мы с Гермионой общались, как раньше, я попросил бы ее выяснить более подробно о свойствах магических портретов директоров школы, но мне не хотелось говорить об этом с кем бы то ни было, а наконец проштудированная мной по такому случаю «История Хогвартса» не пролила свет на очередную загадку, связанную с профессором Снейпом.

========== Глава 5. Гарри ==========

Незаметно пролетели рождественские каникулы. Несмотря на то, что последние годы я проводил этот праздник в Хогвартсе, среди друзей, и, просыпаясь утром, находил возле кровати целую гору подарков, «услужливая» память иногда подкидывала мне воспоминания о совсем ином доме. Доме, где я был чем-то средним между нахлебником и прислугой. Дурсли. Я не рассказывал о жизни у них никому. Ни Рон, ни Гермиона, ни Джинни, ни даже Дамблдор, оставивший меня на пороге дома на Тисовой улице, не знали об унижениях, побоях и несправедливых наказаниях, которые являлись частью моего существования до тех пор, пока Дурсли не начали бояться «ненормального племянника».

Правда, на втором курсе близнецы Уизли вместе с Роном вызволили меня из наглухо запертой комнаты с помощью летающего Форда «Англия» и по моему отощавшему виду, разумеется, догадались, что дядя и тетя все лето морили меня голодом. Но лезть ко мне в душу с расспросами они, к моей величайшей радости, не стали.

Я и сам не понимал, почему, придя в тот вечер в Выручай-комнату, вдруг почувствовал непреодолимое желание поведать Северусу о своем детстве. Я знал, что у него оно тоже не было особенно счастливым. Я видел это в его воспоминаниях, когда однажды мне удалось прорвать его ментальную защиту во время наших не слишком успешных – мягко говоря! – занятий окклюменцией.

– Вы всегда утверждали, что я избалованный и наглый, как мой отец, – сказал я. – Даже не представляете, насколько это не так.

При упоминании о моем отце Снейп едва заметно поморщился, но продолжал внимательно на меня смотреть, и это придало мне решимости.

– Мне кажется, первый раз я догадался, что Дурсли не любят меня, именно под Рождество. По-моему, мне тогда было три с половиной года, но, может, я что-то путаю. Нам с Дадли позволили войти в гостиную, где стояла наряженная елка. Под ней лежала целая куча подарков, и мы одновременно бросились к ней. И тут дядя Вернон остановил меня и заявил:

– Это все не для тебя, парень. Вот твой подарок, – и вытащил из кармана маленькую монетку. Наверное, у меня было такое выражение лица, что Дадли захохотал. Он смеялся и смеялся, пока по его толстым щекам не потекли слезы. А потом он сидел на полу и срывал яркие обертки с бесчисленных коробок. Тетя Петуния умиленно улыбалась, глядя на него, а дядя Вернон наклонился и чмокнул в макушку. И в этот момент мне невыносимо захотелось оказаться на его месте. Не из-за подарков, нет! Мне ужасно захотелось, чтобы меня любили так же, как его. Заботились обо мне так же, как о нем. Я подошел к тете – дядю я уже тогда побаивался – и положил голову ей на колени. А она меня оттолкнула. И брезгливо взвизгнула, как будто я был мерзким насекомым, забравшимся ей на платье:

– Иди к себе, несносное чудовище!

Больше я никогда не пытался ее обнять.

Летом, после возвращения Волдеморта, на нас с Дадли напали дементоры… Вернон собирался выставить меня из дома, а Петуния… она сразу поверила мне и очень испугалась. Похоже, она вдруг начала понимать, что мои родители не были обычными бездельниками, погибшими глупой и нелепой смертью…

Когда мы расставались, как они полагали, навсегда, тетя Петуния стояла в дверях и раздумывала, стоит ли ей преодолеть себя и прикоснуться ко мне. Но она не смогла… Простите, я не представляю, зачем рассказал вам это…

– Может, потому что боль и горечь иногда надо выплескивать, иначе ты просто сойдешь с ума, – раздался в тишине комнаты хриплый, надтреснутый голос, шедший из зеркала. От неожиданности я едва не свалился со своей подушки. Я вскочил и вцепился в зеркальную раму, возвышаясь над сидевшим на полу Снейпом.

– Вы способны говорить! – просипел я, чувствуя, как горло сдавливает спазм, а на глаза против воли наворачиваются слезы.

– Я и раньше мог, однако ты не слышал, – Снейп тоже поднялся и теперь смотрел прямо на меня.

– Это значит, что вы живы? – с надеждой спросил я.

– Нет, Гарри. Я совершенно определенно умер, – глухо ответил он.

– Я вам не верю, – заявил я твердо. – Я видел в этом зеркале своих родителей, они улыбались мне, но и только. Они ни разу не беседовали со мной, хотя я бы все отдал лишь за одно ласковое слово.

– Я умер, – повторил Снейп спокойно, будто пытаясь утихомирить разбушевавшегося капризного ребенка, – ты же сам все прекрасно понимаешь. Я вручил тебе свои воспоминания, и через несколько минут после этого мое сердце остановилось. Кажется, подобное состояние и называют смертью. И в дальнейшем я не хочу это обсуждать… – в его голосе звучала такая невыносимая боль, что у меня перехватило дыхание. Я вдруг испугался, что растревожил какие-то струны у него в душе и больше он никогда не появится.

– Тебе необходим отдых. Приходи завтра, – произнес Снейп, словно прочитав мои мысли. – На откровенность принято отвечать откровенностью.

***

Путь в гриффиндорскую башню обычно занимал у меня около десяти минут. Но сейчас мне не хотелось возвращаться в постель, как советовал Северус. Я должен был все обдумать. Неизвестно по какой причине, но мне все меньше и меньше верилось в его смерть, а версия, предложенная директором МакГонагалл, начала казаться просто абсурдной. Невзирая на убийство Дамблдора, Хогвартс признал в Снейпе законного директора. Насколько я понимал, руководители школы далеко не всегда умирали на своем посту, и, несмотря на это, они появлялись на магических портретах. Все. За исключением одного. «Но как же так? – спрашивал я самого себя. – Я ведь точно помню, как Снейп еле заметно дернулся и застыл. Когда мы покидали Визжащую хижину, он уже не дышал… И потом, даже если на миг предположить, что он еще был жив, когда в хижину попало заклятие Адского огня, значит, он погиб еще более страшным образом: задохнулся в дыму или вообще сгорел заживо…»

Погруженный в свои невеселые мысли, я прошел мимо целующейся парочки, расположившейся в укромной нише. И лишь только услышав приглушенный смех, а затем:

– Драко, ты играешь с огнем! Что случится, если твой отец узнает о нас? – я остановился как вкопанный.

– Ты же в курсе, Герми, – снова раздался тихий звук поцелуя, – я никому не позволю встать между нами: ни своему отцу, ни твоему Уизли со всем его рыжим семейством. Летом мы закончим Хогвартс и сразу же объявим о помолвке. У нас будет достаточно времени, чтобы посетить Австралию и снять заклятие Забвения с твоих родителей. Ты же наверняка пожелаешь, чтобы к алтарю тебя вел твой собственный отец.

– Драко, я тебя обожаю! И как это я не понимала, какое сокровище сидит буквально на соседней парте?

– Тобой двигали обычные предубеждения, дорогая, – Малфой прижал Гермиону к себе. – Гриффиндор и Слизерин – извечные враги и соперники…

– А еще кто-то, в ком течет не вполне волшебная кровь, вряд ли могла засматриваться на «слизеринского принца», – поддела его Гермиона.

– Ты хочешь, чтобы я еще раз извинился перед тобой за свое идиотское поведение? Пожалуйста, – Драко опустился на колено. – Мисс Гермиона Грейнджер, вы согласны простить немыслимого придурка Драко Малфоя и выйти за него замуж?

– Драко, немедленно поднимись с колен, ты простудишься! – засмеялась Гермиона и добавила: – Я уже простила, и я согласна. Но что будет, если мистер Малфой станет возражать против этого брака? – уже совершенно серьезно спросила она.

– Не станет! Во-первых, он не пожелает терять единственного сына, а во-вторых, ему необходимо показать лояльность по отношению к новому Министру Кингсли, который, как известно, придерживается очень либеральных взглядов. Так что брак наследника с магглорожденной волшебницей ему только на руку.

– Так вот почему ты женишься на мне! – притворно рассердившись, протянула Гермиона. – Исключительно для того, чтобы показать лояльность вашего семейства… Мистер Малфой, я не буду участвовать в политических интригах, которые плетет ваш отец. Помолвка отменяется! Можете забрать назад кольцо с тем баснословно дорогим бриллиантом. Хотя нет, кольцо я, пожалуй, оставлю себе, в качестве компенсации за причиненный мне моральный ущерб. Вы разбили мое сердце! Прощайте. Я удаляюсь… – она картинно повернулась, словно действительно собиралась уйти, но Драко схватил ее за руку и сжал в объятиях.

– Грейнджер, перестань сводить меня с ума, или дело кончится тем, что я возьму тебя прямо сейчас, а когда нас застукают старосты, скажу: «Это она меня совратила, снимайте баллы с Гриффиндора».

– Если вы будете себя прилично вести, мистер Малфой, то в выходные я, так и быть, прогуляюсь с вами в ту симпатичную гостиницу в Хогсмиде, – тоном настоящей соблазнительницы промурлыкала Гермиона, – и позволю вам творить со мной все, что вашей душе угодно.

Они снова начали целоваться, а я, посчитав, что и так задержался здесь гораздо больше, чем следовало, поспешил в гриффиндорскую башню. Засыпая, я думал о том, что ни разу не видел Гермиону такой счастливой.

***

Разве мы властны над нашими снами? Сперва мне снились Драко и Гермиона. Они не стали отвлекаться на пустые разговоры, а сразу же принялись раздевать друг друга. Если бы я наблюдал эту картину наяву, то, наверное, сгорел бы со стыда, особенно когда обнаженные тела моей лучшей подруги и моего бывшего врага слились воедино и задвигались в слаженном темпе, точно в каком-то причудливом танце. Затем сон переменился (как это обычно бывает – быстро и без всякого перехода), и вместо Гермионы с Драко я внезапно увидел себя и… Снейпа. Его руки смело ласкали меня, гладили живот и бедра, терзали соски, и от этого в паху наливалось сладкой жаркой тяжестью. Он не спрашивал моего позволения. Он просто делал со мной все, что хотел. Я чувствовал его пальцы, растягивающие мой анус, дразнящие, доводящие едва ли не до обморока. Когда он уверенным движением перевернул меня на живот, я запротестовал:

– Нет, я хочу видеть твое лицо!

Снейп усмехнулся. Плотоядно, почти хищно облизал губы, а потом мгновенно развел мои колени в стороны и вошел в меня так, словно мы уже не раз занимались любовью. Он двигался резко, заполняя меня до отказа. Это было и больно, и невероятно возбуждающе одновременно. Я обвил его талию ногами, прижимая к себе и заставляя вбиваться глубже и сильнее. Свободной рукой он принялся ласкать мой эрегированный член. Я закричал… И проснулся. Я лежал на сбитых в один большой ком простынях. Мокрый от пота и спермы. С прилипшими к телу пижамными штанами. Задыхающийся и дрожащий.

Я был совершенно дезориентирован и испуган. Почему он приснился мне?! Разве я его хотел? Разве я его любил?

И вообще… В том удивительном, непостижимом сне я не просто получал удовольствие от секса. Я получал удовольствие от секса с мужчиной. Значило ли это, что я гей? Или со мной сыграла злую шутку магия зеркала Еиналеж? Но все, что происходило между нами, представлялось мне таким подлинным, таким… правильным. Я и не задумывался над этим раньше, но и с Чжоу, и с Джинни у меня не появлялось мысли зайти дальше нескольких поцелуев. Со Снейпом же все было совсем иначе. Я еще никогда не испытывал подобных ощущений. И я жаждал испытать их снова. И боялся. Главным образом самого себя. Потому что все это вместе: жгучее стремление опять увидеть его, тоска и, наконец, странные сны – могло означать только одно: я постепенно влюблялся в Северуса Снейпа.

Мне казалось, что после всего, что со мной произошло, я уже не способен почувствовать такую невероятную, выжигающую изнутри страсть. Мне казалось, все мои желания умерли в день битвы за Хогвартс, а я превратился в пустую оболочку. Тень Гарри Поттера.

«Это чистой воды безумие! – убеждал я себя, накладывая Очищающее и приводя в порядок постель. – Дамблдор предупреждал меня об опасности зеркала Еиналеж! И вот пожалуйста! Мне начинает чудиться всякое… Он погиб, и мне не должны сниться подобные сны о нем! Это попахивает настоящим сумасшествием! Я просто не могу влюбиться в него. Это ненормально и неправильно! Больше мне не следует туда ходить! Завтра я спокойно лягу спать и не позволю себе думать о Снейпе… А впрочем, он же обещал рассказать мне что-то очень личное… Он говорил о том, что за откровенность надо платить откровенностью. И я только-только начал слышать его… Не прийти – это значит предать его, ведь он наверняка будет ждать. Решено! Завтра я наведаюсь в Выручай-комнату в последний раз! А потом постараюсь стать таким, как все!»

========== Глава 6. Северус ==========

Наверное, если бы я не услышал голос Поттера (настоящий, человеческий голос, а не мои собственные, похожие на звериное рычание хрипы), я бы сошел с ума окончательно.

– Профессор Снейп, сэр, – раздалось из зеркала. – Мне так жаль!

– Вы живы, Поттер? Вы справились? Темного Лорда больше нет? – просипел я, рассчитывая получить ответы на терзавшие меня все это время вопросы. Но мой незримый собеседник молчал. Или Поттер уже ушел, или он просто не мог меня слышать. Откуда он появился? Выжил ли, после того как посмотрел мои предсмертные воспоминания, или все же погиб, а его голос являлся лишь жестокой насмешкой надо мной, еще одной изощренной пыткой, придуманной Волдемортом? Я не знал этого. Крохотный луч надежды, разгоревшийся было в моем сердце, вновь погас. Поттер, скорее всего, умер. Так же, как и я. Вероятно, мальчишка не выполнил своей миссии, и его душа так и осталась блуждать между мирами. Мысль об этом обожгла меня точно каленым железом. Одиночество, к которому я почти привык за месяцы заточения, вдруг сделалось непереносимым. Я понял, что не в состоянии и дальше существовать в этом аду, и решил покончить с собой единственным доступным для меня способом: разбить голову о камни. К сожалению, хитроумный магический ошейник, сжимавший мое горло, словно разгадал это намерение, намертво притянув меня к стене и лишив возможности пошевелиться. Темный Лорд, похоже, предусмотрел все. Даже такие минуты полного отчаяния, когда жизнь кажется невыносимой. Это стало последней каплей. Я завыл, как смертельно раненый зверь, и забился в цепях. Дракон в зеркале открыл глаза и удивленно уставился на беснующегося перед ним человека.

– Улетай! Оставь меня! – закричал я ему. – Не возвращайся сюда! Дай мне сдохнуть от голода и жажды!

Чудовище послушно расправило гигантские крылья и скрылось из виду.

– Не возвращайся, прошу… Я не хочу больше жить… – прошептал я перед тем, как сознание покинуло меня…

***

Солнечные лучи, бившие мне прямо в лицо, привели меня в чувство. Я с трудом поднял голову и взглянул в зеркало. Дракон не бросил меня. Он мирно спал, время от времени выпуская из ноздрей струйки дыма. Я не знал, радоваться мне тому, что я не остался в полном одиночестве, или огорчаться, ведь пока он был со мной, я не мог умереть.

– Почему ты не улетел? – спросил я его, когда он наконец соизволил проснуться. Дракон зевнул, показав страшную пасть с красным раздвоенным языком, усеянную огромными острыми зубами. – Похоже, ты не хотел лишаться моего общества. А кроме того, кто еще по своей воле будет желать тебе доброго утра и спокойной ночи? Ведь, судя по всему, мы с тобой здесь надолго. Очень надолго. Как там говорил Волдеморт? Проклятие Вечного Одиночества? Знаешь, что я тебе скажу про это проклятие? Мер-зо-па-кост-но-е, – произнес я по слогам, вероятно, для того, чтобы дракон как следует запомнил это слово. – Практически неснимаемое, точнее… Кто-то, непременно с большим и любящим сердцем, обязан отдать за тебя свою жизнь. Тебе известно много людей, согласившихся бы умереть за меня? Вот и я с такими не знаком. И хорошо, что так. Меньше смертей на моей совести… Все к лучшему, друг мой. Поттера, разумеется, немыслимо жаль. Не хочется и представлять, что он подумал о Дамблдоре, посмотрев те воспоминания. И что творилось у него в голове, когда он отправился в Запретный лес, а он же, без всякого сомнения, прямо туда и отправился. Бедный, наивный мальчишка! Марионетка в руках опытного старого кукловода. Наверное, невыносимо мучительно так разочаровываться в людях. Меня-то он всегда считал Пожирателем смерти, убийцей, мерзким, гнусным и достойным лишь презрения и ненависти, а вот Дамблдор… Тот был для него почти святым… Даже мне тогда стало не по себе от его: «Мальчик должен умереть…» В семнадцать-то лет! Не закончить Хогвартс! Не жениться на этой своей рыжей подружке. Не родить кучу ребятишек… Впрочем, Дамблдор вечно шел к поставленной цели, не слишком считаясь со средствами. Не знаю, как там с пророчеством. Я вообще не верю в подобные глупости… Но Дамблдор верил. И, значит, мальчик непременно должен был умереть во имя всеобщего блага. Взрослых волшебников для этой миссии, вероятно, не нашлось. Прости меня за цинизм. Я уже совершенно отвык от человеческих чувств, а этот его голос словно что-то разбудил во мне. И мне действительно ужасно жаль Поттера. Надеюсь, в посмертии у него найдутся дела и получше, чем беседы со своим далеко не самым любимым учителем.

***

К ночи я уже практически успокоился. Дракон, как обычно, улетел на охоту, кормившую нас обоих. В башне (мне почему-то казалось, что я заточен в высокой башне, как самое настоящее чудовище) стало темно и тихо. И вот тогда из зеркала донесся негромкий стук закрываемой двери, а затем раздался до боли знакомый голос:

– Добрый вечер, профессор. Вы не против, если я немного посижу здесь?

Поттер (или отпечаток его души) опять явился тревожить мой покой. Я представил, как призрачный Гарри сидит сейчас на полу перед неведомым другим зеркалом, и кивнул: «Оставайтесь, мол, раз уж пришли!»

– Профессор, вы… вы слышите меня? – каким-то непостижимым образом он явно понял, что я хотел сказать. Голос у Гарри был абсолютно живой, и надежда в моем сердце снова робко подняла голову. А вдруг он все же не погиб, вопреки всем законам логики? Впрочем, когда это Поттер подчинялся каким-либо законам?! Я прикрыл глаза, и моему мысленному взору предстала плохо освещенная комната и худой подросток в нелепых круглых очках, сидевший на полу по-турецки и близоруко всматривавшийся в зеркальную гладь. Каким он видит меня? Если, конечно, предположить, что он может меня видеть. Должно быть, таким, каким я запомнился ему при жизни: желчным, нелюдимым, застегнутым на все пуговицы… Как там они меня называли на своем Гриффиндоре? Сальноволосым слизеринским ублюдком? Мрачной летучей мышью? Неужели он и сейчас думает обо мне так же? Хотя… если он просмотрел воспоминания, то вряд ли. Иначе зачем он пришел ко мне?

Как бы там ни было, я представил, что худая фигура в зеркале снова утвердительно кивнула. Затем я неожиданно рассудил, что неудобно вести беседу, возвышаясь над ним, да и сесть – пусть хотя бы при помощи созданного в моем воображении фантома – хотелось немилосердно. В своем нынешнем положении я мог или стоять, или висеть на цепях, уже не обращая внимания на то, что кандалы впиваются в до крови стертые запястья, а ошейник почти душит меня. Я приказал выдуманному мной Северусу Снейпу опуститься на пол и устроиться со всем возможным комфортом. Мерлин, какое это было блаженство! Если бы я не чувствовал некую неловкость перед Поттером, я бы, разумеется, попросил своего двойника в зеркале лечь и потянуться – затекшие от длительного стояния мышцы причиняли мне порой просто нестерпимую боль. Но, полагаю, такое зрелище шокировало бы моего бывшего ученика, и он ни за что не решился бы еще раз навестить своего окончательно сбрендившего профессора. Единственное, что я позволил управляемому мной фантому – это подтянуть колени к груди и обхватить их руками. После чего я вперил в Гарри взгляд, мысленно пытаясь сказать ему: «Не молчите, Поттер! Я хочу знать, чем завершилась эта проклятая война!» Не представляю, как он сумел понять меня, но он тут же развеял мои самые потаенные страхи.

– Мы победили, профессор! – его голос звенел от радости и гордости. – Волдеморта больше нет. Мне удалось уничтожить его…

Я закрыл глаза, а из моей груди вырвался вздох явного облегчения. Поттер немного помолчал (скорее всего, изучая мою новую, более человечную манеру поведения), а затем спросил:

– Профессор, а вы правда умерли? Я почему-то не видел вашего портрета в кабинете директора МакГонагалл.

Это прозвучало настолько наивно и искренне, что я против воли горько усмехнулся. Не будь мои руки прикованы к стене, я бы, наверное, сейчас пожал плечами, а если бы он меня слышал, ответил: «Откуда мне знать «почему», Поттер? И потом, кому какая польза от моего портрета? Я ведь не Дамблдор. К моей скромной персоне вряд ли обратятся за советом и помощью».

– Мне кажется, что это – просто вопиющая несправедливость. Вы же столько сделали для всех: для школы, для студентов, для Дамблдора и для… меня, – продолжал между тем Поттер. Сегодня определенно был вечер откровений. Поттер, признающий, что я не только третировал его все шесть лет нашего знакомства, но и сделал для него нечто важное… За это непременно стоило выпить, будь у меня под рукой сейчас огневиски, сливочное пиво или даже столь ненавидимый мной тыквенный сок. Но ничего этого в моем распоряжении не было. Дракон, любезно не позволявший мне умереть от жажды, предпочитал обычную воду.

Фраза, произнесенная Поттером, почему-то сразила меня в самое сердце. Казалось бы, что уж тут такого? Всего лишь констатация очевидного. Наконец-то. Видимо, я все же потерял форму в этом своем вечном заточении, потому что разрешил себе расслабиться и подумать: «Несправедливости хватает и в жизни, и после смерти, мистер Поттер. Но я рад тому, что вы, по крайней мере, перестали считать меня злодеем, пожирающим плоть невинных младенцев на завтрак, обед и ужин». И тут же получил за свою откровенность:

– А вы разве так не поступаете?

Он тут же понял, что сморозил дичайшую глупость. Не представляю, какое лицо стало у моего двойника, но сам я почувствовал, что мне словно залепили пощечину. Вот тебе и благодарный Поттер! Наглым мальчишкой был, наглым мальчишкой и остался! Я приказал фантому подняться на ноги. Нечего рассиживаться тут и выслушивать его дерзости! Опять!

– Простите, профессор! – лепетал тем временем Поттер. – Мне не следовало так говорить. Пожалуйста, останьтесь!

Я заставил собственного двойника, стоявшего перед ним, гордо расправить плечи, всей своей позой выказывая ему оскорбленное достоинство: «На сегодня с меня довольно наглых и любопытных мальчишек, мистер Поттер! Аудиенция окончена!»

Может, и хорошо, что он не мог меня слышать. Я нес откровенный выспренный вздор. Интересно, неужели я выражался так, когда был еще жив?

***

На следующий день Поттер вполне предсказуемо не пришел. Я напрасно прождал его до вечера и был настолько расстроен и взвинчен, что едва не забыл пожелать моему дракону удачной охоты. Расплеваться еще и с ним – грозило бы мне абсолютным одиночеством. Я подозревал, что и без дракона магия поддерживала бы во мне жалкое подобие жизни. Волдеморт «обещал» мне Вечное Одиночество, а он, как правило, слов на ветер не бросал. Мой зазеркальный страж успел вернуться, выспаться и снова отправиться на охоту, а Поттер все не показывался. Я вдруг испугался, что он уже никогда не придет. Тоска, точно незримая стальная рука, сжимала мое сердце. Я не понимал, что со мной происходит. Отчего мне так важно было его присутствие в моем ужасном посмертии, ведь я не видел его, а он – меня. Мы даже поговорить-то толком не могли. Я лишь представлял, как он сидит где-то в неведомом для меня месте и смотрит на созданный усилием моей воли, лишенный возможности беседовать с ним фантом. Призрачный Поттер. Призрачный Снейп. Реальным был только голос Гарри, раздававшийся из зеркала. И мне до смерти хотелось еще раз услышать этот голос, доказывавший, что где-то за пределами моей тюрьмы существует жизнь. Пусть когда-то одним своим видом Поттер доводил меня до бешенства, а я вызывал у него исключительно ненависть. Сейчас наши бесконечные стычки казались мне немыслимо далекими, а Гарри стал для меня олицетворением самой жизни… Я надеялся, что не спугнул его, не заставил опять думать обо мне как о не стоящей сострадания слизеринской сволочи. Мой разум отказывался поверить в то, что Гарри больше не придет, и я буду вновь вынужден общаться с безмолвным отражением дракона, постепенно теряя человеческий облик и сползая в безумие.

========== Глава 7. Северус ==========

На третий день моего бесконечного ожидания он все же отважился вернуться. Я почувствовал его раньше, чем услышал тихий стук закрываемой двери.

«Садитесь, раз уж пришли», – поприветствовал я Поттера, а мой фантом приглашающе похлопал ладонью по полу. Мне почему-то показалось, что Гарри нерешительно топчется у входа, и я нетерпеливо повторил свой жест, точно говоря ему: «Ну же, Поттер, я не собираюсь тратить на вас ни одной минуты дольше, чем следует. Или присаживайтесь, или убирайтесь!»

Только после этого шуршание мантии возвестило, что мой незримый собеседник отважился занять привычное место напротив зеркала.

– Профессор, – несмело начал Гарри, – я должен извиниться за свою… бестактность.

Мне стоило умереть, чтобы дождаться извинений из уст этого всегда столь нетерпимого по отношению ко мне мальчишки! «Продолжайте, мистер Поттер, вы на верном пути. Я всецело одобряю такое поведение».

– Я просто не представляю, как разговаривать с вами, ведь в прошлом у меня не было подобного опыта, а сейчас вы не в состоянии мне ответить, даже если захотите. Впрочем, может, так будет лучше. Мне в последнее время не слишком везет на слушателей. Рон остался в Лондоне, поступил в Академию авроров. А Гермиона… Она вся поглощена своей дружбой с Драко Малфоем…

Поттер все говорил и говорил, словно до этого был вынужден молчать несколько месяцев кряду, и я вдруг совершенно отчетливо осознал, насколько он бесконечно одинок. Его друзья, видимо, жили собственной, насыщенной событиями жизнью, и в ней не нашлось места Избранному. Мордред! Мне почему-то стало невероятно обидно за этого мальчишку, который спас их всех, в очередной раз подставившись под Убивающее заклятие, а в итоге оказался никому не нужен. Хотя… То есть как это никому? Он был нужен мне. Со всеми своими горестями и разочарованиями. Я был готов слушать его часами, ведь впереди меня ожидала целая вечность. «Стоп! А что это он рассказывал о Грейнджер и Драко Малфое? Неужели заносчивый, помешанный на чистоте крови сынок Люциуса и мисс Всезнайка сейчас пара? Интересно, не хватил ли удар нашего дорогого Люциуса?»

Похоже, у моего двойника сделалось весьма удивленное лицо, потому что Гарри немедленно среагировал:

– Вот и мне тоже это кажется ужасно странным. Прежде они не выносили друг друга, а нынче – прямо-таки не разлей вода. Нет, вы не подумайте, что я против. Я и раньше был уверен, что с Роном ей в конце концов станет скучно. А Малфой… он же всегда учился лучше всех на курсе, и голова у него хорошо варит… Это маггловское выражение, – тут же смутился он. – Вы, наверное, считаете, что это слово применимо только к зельям… Мерлин, что я несу…

«Вот именно, Поттер. Полный бред. Однако иного я от вас и не ожидал», – так и рвалось у меня с языка.

– Вы, несомненно, спросите, почему я не провожу время в обществе Джинни? Дело в том, что, пока мы с Роном и Гермионой искали крестражи, она переосмыслила наши отношения и теперь помолвлена с Дином Томасом. Чему я очень рад. Полагаю, у нас все равно ничего не получилось бы.

Вот здесь я был всецело с ним согласен. Семейство Уизли вечно раздражало меня, и сама мысль о том, что их ушлая девица, с юных лет менявшая кавалеров как перчатки, уже не претендует на руку и сердце Поттера, вызвала у меня – сам не знаю почему! – явное облегчение.

Вероятно, за три минувших дня Гарри вдоволь намолчался, потому что сегодня он вознамерился поведать мне обо всех событиях, произошедших со дня моей смерти. Он рассказал о том, как его не взяла повторная Авада, и о битве с Волдемортом, и о том, что провел около четырех месяцев в Мунго с полным магическим истощением. А потом пожаловался, что его магия так и не пришла в норму и теперь ему практически запрещено колдовать. В этот самый миг мое сердце бешено забилось. Я решил попробовать помочь ему. Я не знал, получится ли у меня в моем нынешнем положении, но рискнуть все же стоило. Сосредоточившись, я представил в руках фантомного Снейпа перо, пергамент и чернильницу. Я заставил его написать рецепт зелья, которое помнил наизусть. Я чувствовал, как силы оставляют меня: еще никогда разговор с Гарри не был таким долгим, а связь с фантомом – такой неразрывной. Стараясь удержать эту связь, я (вернее, он) приложил лист с рецептом к стеклу и позволил Поттеру переписать его.