Текст книги "Финист. Старая сказка на новый лад (СИ)"
Автор книги: Katsurini
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Мы спустились вниз. Девушки были обычные славянские, в вышитых сорочках и косами за спиной. Мужики тоже были обычными русскими.
Увидели женщину с повязанным платком на голове и подобранными волосами. Муж прикоснулся к моему наряду: джинсам и футболке. На мне появилась длинная сорочка с понёвой и передником. Волосы подобрались сами собой на манер той женщины. Вышивка была та самая, что Травинка вышивала. А я вспомнила наряд Сокола. Я ведь вышивала его. Представила и пожелала, чтоб у него такой же наряд появился.
А это нормально, что волховый род?
Муж взял меня за руку и повёл, снимая полог невидимости.
– Здравия!
– Здравствуйте, люди добрые, – нам поклонился мужчина с русой бородой до середины груди. – Вы не местные? Волховый род? Давненько я таких не встречал.
Мы в ответ поклонились.
– Да, не местные. Подскажите, а здесь был когда-то град Асгард Ирийский?
– О, правда, здесь. Уж мало кто о нём помнит. После разделения на Русь и Тартарию.
– А почему разделили?
– Разделяй и властвуй! Как говорят европейцы, – он чуть ли не скривился от этого слова. – А так – из-за веры. Мы отстояли свою веру предков, а там – показал на запад, за Уралом, там предатели живут. Правда, повырезали кучу народу, пока насадили им иноземную веру, и нас пытались. Да вот горы защищают нас. Хан вовремя дозоры поставил, да не пропускает сюда дружину княжескую, наёмную. Да только где им против нашего хана сражаться?
– А говорят, что Русь была под татаро-монгольским игом.
– Какое иго? Какие татары? Ну да, живут татары у нас, но их кучка всего. А Тартария – не мы придумали, иноземцы так назвали. Ведь мы – дети Тарха и Тары. Как поклонялись богам нашим, так и поклоняемся Даждьбогу – Тарху Перуновичу, и другим богам нашим. Жаль, ведунов почти не осталося. Оставайтесь у нас, будем рады.
– Извини, батюшка. Не можем мы. У нас свой путь. А хан кто такой?
– Да воинская это должность. Военначальник.
Простилися с дедушкой, а потом полетели вновь, к горам Уральским.
– Помнишь, где долина дивная была? – кивнула я. Нашли мы долину в горах, да только никаких колесниц и в помине нет. – А теперь представь, куда приземлилися отсюда.
Закрыла глаза. Пытаюсь вспомнить землю Карны. Все детали, запахи.
Сиганули мы. Открываю очи, улетает колесница как раз. Провожаем взглядом, голубое солнышко.
– Куда дальше? – окидываю вглядом всё вокруг.
– Кажется туда, – показываю направление близ леса на опушке.
Закрыла очи, и когда открыла, мы уж были близ той же самой избушки, только не ветхая она была вовсе.
Постучались мы. И открыла дверь нам богиня-бабушка. Всё такая же, словно из сна.
– Здравствуй, бабушка! – поклонились мы.
– Здравствуй, Настенька! Вижу на сей раз не одна пожаловала. Проходите, отдохните да старушку развлеките.
Накормила нас бабушка, слушала про житьё-бытьё наше прежнее, и грустила.
– Позабыли вы нас, но доколе люди помнят, существуем мы ещё. Не все забыли своих предков.
Рассказали мы, что вспомнить пытаюсь я. Да только советом не помогла бабушка, сказала, что остальной путь знаю я. А вот подзарядиться нам следовало, искупаться в речке местной, а потом и продолжить путь. Вечером простились с бабушкой. А подарок она нам протянула рушник вышитый. На нём моя прошлая жизнь сказывалась.
Лёша перенёс нас до речки. А там искупались мы, и водичка дарила нам свою энергию. Волосы развевались в разные стороны. Пожелала я природе слово доброе. А потом сиганули на долину дивную, а оттуда к Желе сразу же.
Удивилась богиня-бабушка, а про возраст сказала, что для неё тысячу лет, словно день проходит. Так что возраст у неё уже ого-го. А она нас словно пару дней назад видела.
Простились с бабушкой и путь продолжили. Солнышко по-прежнему плохо грело. Я спросила у богини Жели, можно ли пожелать ему долгих лет. Но она отговорила нас.
– Все мы уходим, наш путь заканчивается в одном мiре, а в другом мы родимся. И солнышко так же, живое ведь. И его срок закончится и родится оно в другом мiре и облике. Это жизнь, дитя.
– А как же людям пожелание здоровья?
– Одно дело, когда желаешь молодым, деткам. А другое, когда старикам. Твоя ведь сила в слове. Спрашивай, дитя, правда ли человек хочет жить. Когда предназначение выполнено, есть смысл уйти и продолжить свою жизнь в новой форме. Некоторые хотят жить, и эта сила помогает им самим преодолевать смерть. Не все люди хорошие, и спасение их жизни может нанести лишь вред другим людям. Поэтому будь осторожна со своими пожеланиями или вкладывай в них запрет на причинение другим вреда.
Расставшись, я стояла задумавшись. Вот Инаре я пожелала с условием, и это верно. И тому парню внесла условие в проклятие. Вот сестрёнке я желала здоровья, а ещё бабушке. Вот с последней действовала и правда эгоистично, думая лишь о себе и своих чувствах, а бабушке я просто хотела снять боль, чтоб она не страдала. Но так ли она счастлива получить здоровье?
А ещё есть люди, точнее они были нелюди, а вот их дети, стоит ли проклинать весь род? И может ли из них выйти что-то дельное? Надо будет спросить у богини счастливой судьбы.
Получается, Макошь плетет линию жизни, которая раздваивается на две составляющих: одна идёт к Срече, а вторая – Несрече. И они вплетают туда свои узелки. А дальше что? Если преодолеваешь трудности, то хорошо, а если нет – то умираешь? Или кто-то обрезает твою нить жизни?
А ещё вот интересный вопрос: вот те, кто не верят в наших богов, они всё равно подчиняются судьбе, которую плетут богини?
Следующая земля была богини Сречи. Бабушка лишь хмыкнула. Всё-то мне на месте не сидится. Я взглянула на Лёшу. Выглядел плохо. Прислонился к дверному косяку.
– Дарья, что ж ты о своём суженом совсем не думаешь?
Я кинулась к нему. Бабушка показала, куда можно положить любимого.
– Хватит вам сигать.
– Но бабушка, я не могу вспомнить остальные земли.
Бабушка лишь головой покачала. Лёшу сказала не тревожить. А сама к столу пригласила.
– Скажи, бабушка, а правильно ли я сделала, когда дала Инаре жизнь?
– Поступай по совести, дитя моё. А если натворила дел, постарайся исправить всё, искупить вину. А иногда как раз выход самый не логичный и есть верным. Слушайся своего сердца.
– А скажи, Инара нас боле не потревожит?
– Не знаю дитя, но у неё появился шанс благодаря тебе, а как им воспользоваться – каждый сам кузнец своего счастья. Знаешь, я вплетаю нить с суженым раз, коли не воспользуешься этим, то ещё дважды. А коли на третий раз пренебрегаешь мной, то уже не свидишься ты с Ним боле, – богиня задумалась. – Вы с Соколом сразу возможностью пользуетесь. А вот некоторые отталкивают. Да не каждому суждено в этой жизни встретиться с суженым. Всё зависит от того, что натворил в предыдущей жизни. Иногда жизнь дана, чтоб искупить вину предыдущую, а не быть счастливым. А дальше вам нельзя. Вы должны вернуться домой. Твой Сокол не вынесет ещё одного скачка. Я верну вас. А оставшуюся судьбу ты вспомнишь, со временем. Живи и цени каждое мгновение своего счастья. А теперь ступай к нему, – я развернулась и пошла к любимому и услышала её слова. – Но могу сказать, что с сего момента она пока у меня числится, а не у сестры моей. И пошла она учиться, а ещё под сердцем дитя носит.
– А дитя чьё?
– Её суженого.
– Это когда ж она успела-то?
– Она решила не терять время зря, – богиня улыбнулась.
– А ещё, скажи, бабушка. То проклятье, что Лёша наложил на все те роды, что насиловали девочек, его как-то снять можно, если ребенок вырастет хорошим?
– Всё снять можно, но ты не вмешивайся. Достойный человек должен будет искупить вину своего отца или матери, но ежели будет у него желание и сила, то он это сделает пред богами.
Поблагодарила я богиню Сречу и обняла любимого. В тот же миг очутились мы в своей московской квартире.
– Не просто так колесницы придумали, слишком много силы расходуется при таком большом расстоянии. Он восстановится, но сейчас пусть спит, – ласковый шёпот богини-бабушки. – А ты верь в него, и свой дар не применяй на нём без его разрешения.
* * * * *
Лёша так и не проснулся. Вот уж две недели прошло, а он всё спит. Завтра нужно в ЗАГС явиться.
С Лёшиным шефом я договорилась, что он на больничном. Заплатят ему значительно меньше, но мы выживем, есть ещё моя зарплата. А вот надо ещё бумагу больничную достать.
Сходила в поликлинику, договорилась с врачом. Без внушений. Врач пришел, осмотрел его, сказал, что на летаргический сон похоже. Но доктора попросила не писать про это. Поставили просто ему высокую температуру да простудное что-то. Так что ему надлежало, как очнётся, явиться за больничным. А вот врачу внушила, чтоб ни слова никому насчёт сна. Пусть поверит в то, что пишет – ОРВИ.
Я ухаживала за любимым. Кормила его силою, на работу ходила, перестилала ему постель, чтоб пролежней не было, перекатывая с одного места на другое. Да колола ему капельницы. Пришлось экстренно учиться, в больнице, куда бегала после работы.
Завтра, значит, не пойдём никуда. Да мама моя всё равно готовит что-то, ждёт гостей – сватьев*. Даже если не распишемся, всё равно они нашу свадебку отметят да познакомятся.
Утром рано разбудил меня поцелуй. Подскочила я, перепугалась не на шутку. Лёшик встал и уже целуется.
– Алёшенька! – а сама растрогалась.
– Ну не плачь, любимая, – вытирает дорожки слёзные.
А я его обнимаю. И слова не нужны, только рядом он, живой и здоровый.
– Сколько времени прошло?
– Сегодня нам в ЗАГС надобно.
– Так чего сидим, одеваемся быстро!
Подорвались мы, да бегом-бегом. Надела я платье синее. На бретельках лиф поддерживающее. А внизу юбка-клёш до колен спускается. Туфельки тоже синие. А на голове муж собрал волосы, уложил вокруг головы в причёску старинную,шпильки только сама втыкала уж.
– Красота моя ненаглядная!
Побежали к машине мы, прихватив с собой паспорта свои.
Сел он сам за руль, да поехали.
Отдали паспорта свои, да дождались, как в кабинет нас пригласили. Торжество мы не заказывали.
Что-то тётенька вещала нам, а мы смотрели лишь друг на друга.
– …А теперь объявляю вас мужем и женою. Можете поцеловаться!
А я дрожу в его объятиях. Нежно коснулся он губ моих, да просто обнял.
Нам вручили наше свидетельство. И оно было повторное. Тётенька что-то не то нажала на компьютере, когда вбивала наши данные. Ага, повторное, мы лишь улыбнулися.
Паспорта забрали да вышли.
– Ты до сих пор дрожишь, – Лёша обнял меня. – Что там родичи?
Я пожала плечами, собирались праздновать да знакомиться.
Позвонил им Лёшик с моего телефона.
Сказал, что расписались мы, да только к ним мы не приедем. Пусть сами празднуют.
Высадил меня любимый близ домов наших, а сам поехал машину ставить.
Любуюсь природой. Осень. Последние тёплые деньки. “Бабье лето”, как говорят в народе. Деревья все жёлтые стоят, некоторые, правда, ещё даже зелёные листочки имеют. Редко попадаются красные деревья. Красота. Ветерок подул, задираю голову вверх и любуюсь листопадом. Красиво. Почему вот мы так любим природу? Даже хмурые времена года, когда солнышка нет? Но сейчас вот солнышко светит, всё золотое вокруг. Солнышко тепло трогает мою щёку, словно любимый.
– Бах! – и я подпрыгиваю на месте от звука взрыва. Что это было? Осматриваюсь по сторонам и ничего не вижу. Всё по-прежнему, осенняя позолота.
– Любимая? – встревоженный голос Лёши.
– Что это было? Ты слышал?
Обнял меня.
– Закрой глаза.
Слушаюсь. Прокручивая в воспоминаниях момент взрыва.
– Это там. Погоди здесь.
Идёт в сторону гаражей. Хотела пойти следом, но не стоит. Мало ли что. А что я могу сделать? Если нужна будет моя помощь, он позовёт. Его нет, я уже начинаю переживать.
“Иди сюда”, – слышу его приглашение. Значит, не опасно. Иду. Дохожу до дымки. Полог отвода глаз. Вхожу в туман.
Вижу развороченные несколько гаражей, и человека, если его ещё можно назвать человеком.
“Пожелай чего-нибудь эдакого.”
Что пожелать?
“Восстановление органов, костей и кожного покрова!” – и словно отматывает кто-то плёнку назад. Брызги крови летят обратно к человеку, как и куски ткани. Замедленная съёмка. Тело восстановилось, но он не дышит.
“Живи по совести!”
И Лёша прикасается ко мне и мы переносимся в его квартиру.
– Как он? – Лёша по-прежнему с закрытыми глазами.
– Ожил. Убираю полог, – открывает глаза.
– А зачистка?
– Всё на автомате уже отработано. Полог был и на тебе всё это время.
Я удивлённо вскидываю бровь. Мы растём. Как интересно.
– Я испугался за тебя.
– Я знаю. Я тоже за себя испугалась.
– Какое неспокойное время.
– И не говори.
– Давай я тебя буду забирать каждый день с работы?
Я мотаю головой.
– Нет, хватит подстраховывать. Я ж поставила защиту и на тебя и на себя.
Он окидывает меня изучающим взглядом.
– Ого!
А я улыбаюсь. Не только ты растёшь, любимый.
И он начинает расплетать мои косы.
– Что ты творишь?
– Хочу заняться любовью со своей ведьмой.
– И никакая я не ведьма*.
– Ага-ага, но скоро станешь, этим мы и займёмся, – поднимает меня на руки.
– А как же переодеться после улицы, руки хотя бы да лицо помыть.
– О, ну ладно, – щёлкнул пальцами. – Как ощущения?
Одежды на мне нет, а руки и лицо чувствуют себя посвежевшими и чувство грязных рук прошло.
– Ты зачем меня раздел? – а он смеётся, замечаю, что и он уже раздетый. – Не слишком ли быстро?
– Нет.
Кладёт меня на расстеленную кровать, накрывая своим телом и целует-целует-целует. Я обвиваю его тело руками, ногами.
– Люблю тебя, Алёшенька, Сокол мой Ясный.
– И я тебя, Дарёнка, люблю больше жизни, – а потом добавляет мысленно: “Настенька”.
И весь мир перестаёт существовать, только мы вдвоём, сливаясь в одно целое и кто-то третий рождается внутри нас.
Травинка
Принесла меня Колесница Небесная на нужную землю. Достала клубочек, надела железные башмаки, да попала к избушке. В той избушке жила старушка, уж по виду, древнее Сречи-бабушки. Три Луны землю эту освещали.
Поздоровалась с бабушкой да на ночлег попросилась.
А утром спросила про любимого да рассказала о своей беде. Бабушка оказалась богиней Несречей, Недолею. Да не она была виновата в наших бедах. Она плетёт несчастливую судьбу лишь тем, кто нарушает поконы Рода да не по совести живёт. Так что слыхала она про Сокола, да вот на Земле сей не ведала его. Отправила она меня к богине Таре. Подарила она мне маслёнку. И масло в ней никогда не кончалося. Простилась я с бабушкой. Поблагодарила за совет и всё доброе, что она мне сделала да пошла своею дорогою.
Солнце Белое светило над сей землёю, а земля была пустынна и выжжена, жарко было тут, да что ж поделать-то? Шла меж гор, в башмаках железных, пока к долине, где Большая Небесная Колесница стояла, не вышла. Упросила отвезти меня к богине Таре. Отвезли люди добрые, не отказали.
Уж неслась колесница ся быстрей прежних, лишь полосы в темном небе мелькали в окошке моём. Долго ли коротко ли, да и сей путь закончился.
Прилетели на землю, землю чудесную. Под златым солнышком поля стелятся, зелёные леса шумят. Но природа не родная, иная.
Достала клубочек путимерный я, да привёл он меня на торжище. Стала спрашивать про Тару я. Отвели меня люди добрые к терему белокаменному в центре града чудесного. Постучалась я, открыла девица.
– Здравствуй, сестрица. А ищу я богиню Тару, мне её родственница сюда послала.
– Проходи, Настенька, – удивилась я, откуда знает меня эта девица. Очи синие на меня глядят молодо и лукаво. Златы косы до пят спускаются.
– Тара я. А зачем ко мне пожаловала?
Рассказала я ей про свою беду. Обещала помочь мне богиня Тара. А что молодо она выглядит, так то внешний облик лишь, а по земным летам не одну сотню круга лет она справила.
Накормила, напоила да спать уложила.
А на утро поговорили по душам с нею.
– Знаю я твоего Сокола. Да торопиться тебе надобно. Нехорошая девица за ним приглядывает. Позабыл тебя твой суженый. Ты ступай на землю богини Живы, жены моего брата Тарха. Уж она помочь тебе должна.
Подарила мне золотые гусельки, что сами играли. Поблагодарила я сестрицу и пошла своим путём.
Долго ли коротко ли, добралась до колесницы огненной, избавилась от пары железных башмаков и упросилася к людям добрым. Не отказали мне, да и хлеб взяли. Осталась лишь одна пара. Да один железный хлеб. Отправились мы с земли.
Грустно тяжко было мне всю дорогу. Потарапливаться богиня ведь велела. Да не от меня уж быстрота зависит. Извелася вся, пока прибыли мы на землю Живы.
А когда ступила на землю, так и ноги держать перестали, словно на землю родимую попала я. В небесах птицы летают, песни поют, вдохнула полной грудью да пошла к терему. Вышла девица-красавица навстречу мне. Поздоровалась, расплакалась.
Успокоила меня девица, накормила, напоила да спать хотела уложить. А я вновь в слёзы, и слово молвить не могу. Сердце от боли разрывается. Позвала девица мужа своего.
– Здравствуй, красавица. Пойдём, милая.
Отвёл меня к колеснице своей, а жена его подарила мне золотое пялечко с иголочкой, что сама вышивает.
Оказалось, что это сам Даждьбог везёт меня в путь дальний. Супруга его подарила мне подарок сей, Жива. Забрал у меня Тарх Перунович последний хлеб перед вылетом, привёз на землю дальнюю, тёмную. Холод сквозь душу продирает всё. Аж поёжилась вся.
– Женился твой Сокол недавно. Не переживай, ты справишься. Иди, милая. Отдай мне только последнюю пару башмаков.
Забрал у меня и харчи да одежку. Осталась лишь сумка с подарками.
– Так надобно. Иди да верь в любовь. И ещё, забудь про силу ты свою, пока Сокола не вернёшь. А как пробудится, тогда и вспомнишь.
Подарил мне ленточку. Огляделась я вокруг – ничего не видать. На земле ночь тёмная. И пошла я, куда сердце подсказывало. Уж не знаю, сколько шла я, а потом в небесах увидела сокола. Сапоги уж износилися, рубаха порвалася вся. И упала я, не в силах дальше идти. Лишь глядела я на своего любимого.
Долго он летал, уж и солнце к закату близится. А сил нет подняться. Так и спала на сей земле. Хорошо, что не сильно холодно было.
Переночевала, а на утро продолжила путь. Переплела волосы в одну косу, а сороку убрала в торбу свою. А тут и дом добротный увидала. Хозяйка была чуть смуглая, с волосами тёмными, да очами словно тьма. Да мне уж ничего не страшно было.
– Здравствуй, девица, – поклонилась ей. – А не нужна ли вам, – подбираю слова, и в ум приходит слово чуждое, – работница? Мне бы за хлеб да одежку-обувку поработать бы.
– А умеешь ли ты траву обрабатывать, прясть да ткать, вышивать, стряпать?
– Да, умею, без матушки жила, всё научилася.
Хозяйка хмыкнула да взяла меня в работницы. Странно, но в доме люду было много, только словно души в людях не было, а хозяйка сама лишь сидела за столом, да глаз с меня не сводила. Поставила я торбу свою с краюшку, а сама возиться по дому начала.
А когда обед сварился, тут влетел сокол в горницу да ударился оземь, моим суженым оборачиваясь. Не подала я виду. Лишь за столом прислуживала молча да поглядывала на него. Исхудал он, словно голодал, борода старит его, седая вся. На главе тоже седина поблёскивает. А очи уже не синие, голубые лишь, словно небо родное.
Опустила взгляд да больше не могла глядеть, сердце кровью обливалося.
А в суме моей копался кто-то. Да вряд ли что найти там можно, зачарована она ведь, лишь для меня сделана.
Покушали хозяева, да Сокол вновь соколом оборотился да улетел.
К вечеру я управилась, села вышивать. А пальцы не гнутся. Вспомнила я тогда про подарок Живи. Достала его, иголочка сама вышивает, что мне представляется. Увидала хозяйка, просит поменять на что-то.
– Не могу, извини, мне подарок одна добрая женщина подарила.
Долго меня упрашивала, предлагала что хочешь сделать!
– Ну скажи, что ты хочешь?
Сглотнула я, не могу я просить того, что хочу.
– Что мне ещё сделать?
– А кому ты вышиваешь?
– Своему суженому. Авось встретимся когда.
– Тоскуешь по нему? – кивнула я. – А хочешь, можешь у мужа моего комаров отгонять?
Пожала я плечами да кивнула.
Вечером Сокол мой прилетел, за столом опять прислуживала им, а потом когда хозяин спать лёг, в верхней горенке, позвала меня хозяйка комаров отгонять.
– Сокол мой, суженый мой, ты встань, пробудись, это я к тебе пришла, семь пар железных сапог износила, семь железных хлебов изгладала.
Да спит только он беспробудным сном. Слёзы я вытираю, чтоб не упала какая на его чело.
Плакала, уж и слёзы закончились. Солнце светает. Вставать пора, а я ещё и не сомкнула очей.
Поцеловала любимого на прощание да вышла.
Стала хлеб замешивать, по дому возиться.
А там уж и хозяйка встала.
– Что-то ты неважно выглядишь.
– Так комаров отгоняла всю ночь!
Хозяйка хмыкнула. А я ей принесла золотое пялечко.
– На, возьми. Знаю, что сердце у тебя доброе. Что сжалилась надо мной, да мужу дала своему прислуживать. Благодаствую.
Взяла девица, одарила меня непонимающим взглядом.
Весь день вновь в трудах вся да заботах. Очи уж слипаются. Села на скамейку близ дома.
Достала блюдечко с яичком. Катаю яичко по блюдечку. Увидала хозяйка, стала просить.
– Возьми, девица, коли мил сердцу подарок мой.
А темноглазая взяла подарок да сама предложила мне вновь от мужа своего комаров отгонять. Как вот можно мужа своего отдавать? Да даже комаров отгонять, никому б я не позволила.
Прислуживаю за ужином, гляжу на своего Соколика, да не узнаёт он меня, даже не глядит в мою сторону. Сердце кровью обливается, руки долу опускаются. Очи слипаются.
Хозяйка меня взглядом окинула и велела идти мух от мужа отгонять, как Соколик ушёл спать.
А я и слова молвить не могу уже. Слёзы беззвучно катятся, прикоснулась я к нему, и заснула. На утро третьи петухи пропели, подскочила я да бегом на кухню.
На третий вечер достала я золотую прялку. Пряду да пою песню грустную, тоскливую. Нить золотая сама появляется и на веретено наматывается.
Увидала хозяйка, вновь просит. Отдала я ей. А по щекам слёзы текут. Смилостивилась девица, предложила вновь мух от Сокола отгонять. Согласилась я и на третью ночь.
Вошла к своему Соколику. А ноги и не несут вовсе. Кое-как по стеночке добралась я до ложа мужа своего. Присела рядышком, слёзы текут в два ручья. Уж не сдерживаю их, раньше ловила ведь. Может и зря. Зачем ловила, чтоб не будили они? Но ведь бужу я суженого.
Подбираю я слова мысленно, просто так бросать их на ветер сил уж нет.
Как там говорила мне одна из богинь, Карна-бабушка: слабой будь? Но если я совсем раскисну, пробудит ли это ото сна моего любимого? Что мне делать? Как провести эту грань между слабостью и отчаяньем?
– Встань, мой суженый! Пробудись от навязанного сна! Пусть очи твои видят, пусть уши твои слышат, пусть сердце твоё любит! – проглотила комок, что застрял в горле. Голос едва слушался, с трудом подавила рыдания. – Почувствуй всё вокруг, не дай злу покорить себя! Ты не одинок! Ты есть я, а я есть ты! Твоя любовь – моя любовь, моя любовь – твоя любовь! Моя жизнь – твоя жизнь! Люблю тебя, Сокол мой! Ты нужен мне, любимый! Ещё одной ночи я не вынесу!
И сердце бешено стучит и болью отдаёт. Отгоняю из последних сил всю свою боль, стараясь подавить отчаяние. Я люблю, и лишь моя любовь может пробудить тебя, муж мой. И я запела в полголоса, сквозь слёзы, и с каждым словом всё больше чувствовала свою любовь к нему, в песне передавая шум листьев, порыв ветра, щебетание птиц, вспоминая как мы познакомились, как держались за руки, когда гуляли вместе. И крик сокола, падающего вниз! И отпускаю эти чувства разлившимся морем вокруг. А слёзы текут и падают на веко любимого, поворачиваю резко голову, и слеза падает на его грудь, под которой бъётся сердце! Ощущаю его удары, и сливается гул в единый стук, два любящих сердца, стучащих вместе.
Эпилог
Боги, дайте мне сил! Не могу это вынести: всю эту суету, поджуживание родителей. Постоянные звонки. Телефон уже долбанула об стену.
Последние девять месяцев пришлось работать, при том, что по закону положено последние два месяца отдыхать. Правда, платили помимо декретных ещё и зарплату. Вроде бы и полный соцпакет. Да вот, смены мне нет, видите ли.
Ещё и женская консультация все соки выжала. Задолбали. Узи им делай, анализы сдавай. И в принципе можно было не соваться никуда, да муж переволновался весь, бедненький. Ему тоже и родичи промыли мозг, и коллеги по работе. Он мне не перессказывает все эти страсти, но я сама блокирую чтение его мыслей. Не хочу весь этот негатив слышать. Если б не треклятая работа, сидела б дома, на природе. Прямо задыхаюсь в мегаполисе: нюх обострился. Запахи, которых даже не замечала раньше, теперь на дух не переношу. Выхлопные газы, курево, перегар, немытое тело, духи. И только в нашем доме могу спокойно дышать. Мужу пришлось экстренно ремонт делать, потому как в квартире постоянно несло куревом. Все щели заделывал.
С мужем отходили на курсы для беременных, вот там реально можно расслабиться на удобной груше, сидишь, карябаешь ручкой в тетрадке, да слушаешь, что тебе акушерка вещает. Но цель её не запугать, а подготовить к естественному процессу.
Нам предлагали заняться руколелием – это ведь естественно, заготавливать приданое малышу, пока не родился – инстинкт предков. Да только бабушка мозг мне весь вынесла. Мы её забрали к себе, точнее родители, я ведь от них съехала. А домик у моря сдали друзьям под присмотр да оплату коммунальных платежей.
Бабушка упиралась, но когда узнала, что правнуки у неё скоро пойдут, тут же поближе перебралась: молодое поколение не опытное – его наставлять надобно. Вот и бабушка проела дырку в моём мозгу: приданое не покупай, не шей, не вяжи – плохая примета. Ну а раз уже ляпнула, кто его знает, как теперь слово подействует. Рисковать я не стала.
Вот тогда меня всё и надоело. И на работе и родичи. А с мужниной стороны его родичи. Всем хочется помочь. Да вместо реальной помощи – стряпни вкусной да уборки квартиры – они названивают. А последние 2 недели вообще кошмар. Мне пора ехать в роддом и сдаваться! При том, что малышу точно не пора, он потихоньку скребётся, но ещё не готов.
А ещё я так и не определилась с роддомом. Муж хотел контракт заключить, а в итоге просто с врачом договорились.
А я не хочу никуда. Не люблю больницы. В детстве коклюшем болела, после этого не могу выносить даже больничного запаха. Это в обычном состоянии, а когда врачи меня считают больной, при том, что физиологически состояние моё естественное – врачей не волнует. Им бы залечить меня.
А когда узнали, что у меня отрицательный резус – каждый месяц пытают, чуть ли не литрами кровь у меня берут на проверку. А теперь отстали – типа я должна сдаться в роддом уже. Ага, разбежалась. Вообще никогда не была раздражительной, а тут прям ховайся, как бабушка говорит. Лёшик думал, что у него отрицательный резус, да как на учёт вставали, пришлось обоим сдавать на группу крови и резус. Тогда и оказалось, что у него положительный. А группа крови у обоих первая. Значит у деток только первая может быть, а вот резус может варьироваться. Ещё и целую тонну анализов надо иметь сданных для родового сертификата в боевой готовности, на всякий случай и анализы все должны быть вписаны в бумагу, а то могут поместить потом в обсервацию. И мужу пришлось сдавать все нужные анализы, потому как только с ним туда сунусь.
Лёшик переживает. Я ему сказала, что он у меня роды принимать будет. Не, не в том плане, что в обморок упасть может, а что опыта нет. Ну, ничего – это дело поправимое. Он пошёл на практику в роддом. Не официально, естественно, а соколом. Но насмотрелся до того, что сам заявил, что в роддоме мне делать нечего. Там редко когда можно говорить о естественности, если только родишь через пять минут после доставки в роддом. Или если персоналу до тебя дела не будет, что тоже плохо. В общем, нашёл он акушерок, которые на дому принимают да наблюдал за процессом у них. У этих всё было гораздо лучше, всё ж радует, что повитухи ещё остались и зачастую у них гораздо меньше потом проблем с малышом и мамой. Да и выбирают они на домашние роды только совсем уж здоровых женщин. Тоже нужен весь пакет документов – мало ли чего, узи. В общем, нас бы не взяли к себе и такие акушерки, потому как узи я не делала.
А ещё сегодня ушла с работы в полдень, наконец-то отпустили меня на все четыре стороны – рожать, и тут меня словно ведут куда-то. Не ощущая ничего, кроме страха за чью-то жизнь, я пошла ведомая.
Пришла я к огороженному зданию. Как выяснилось, это был роддом. Меня пропустили на проходной, ведь сама в положении была. Иду, а зданий там много, и тянет меня налево. Лёшик заволновался, в виде сокола рядом со мной появился. Идём. Приходим к зданию. Там кто-то празднует, цветы, шары под роддомом, шампанское. Ну какое может быть шампанское для кормящей мамы? Иду дальше. Страх, жуткий страх поглощает меня. Не мой, чей-то другой.
– Лёш, мне внутрь нужно.
– Иди.
Вхожу. На мне полог невидимости – муж нацепил. Обувь меняет вид на тапочки, одежда – на халат.
Иду, поднимаюсь по ступенькам.
Отдыхаю, одышка. Иду дальше. Прохожу родовую, лежит девушка, плачет. Подхожу ближе и понимаю, что это Вета.
– Пожалуйста, помогите моей малышке, – вцепляется в мою руку. Она меня видит?
– Где?
– Унесли куда-то.
– Сама-то как?
– Я выживу.
Иду из палаты дальше. Вижу нить, что идёт от мамы к дочке, следую за ней. Прихожу в какую-то палату, судя по всему – операционную. Одежда на мне меняется на белый халат, маску, колпак. И живот словно пропадает. Но я малыша по-прежнему ощущаю, значит, это морок такой, только физический.
Подхожу к малышу, что на столе лежит. Глазки закрыты, тяжело дышит. Весь такой сморщенный, кожа фиолетовая. Врачи внезапно куда-то отходят, что-то случилось, бросают новорожденную.
Я беру её на руки.
– Ты здорова, будешь жить и проживёшь достойную жизнь!
Малышка уже спокойно дышит, открывает свои глазки. Какая лапочка! Словно моя дочка! Я ей улыбаюсь и она мне в ответ тоже. Несу её на руках отсюда, иду к её маме.
