Текст книги "Необратимый процесс (СИ)"

Автор книги: Каролина Инесса Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

========== 1. глаза ==========

Ви смотрится в зеркало с опаской, боясь, что в обжигающем всполохе синего там мелькнет не ее лицо. Но в этот раз в старом стекле показывается всего лишь ее истощенная усталая физиономия, украшенная сбоку на скуле новой ссадиной – память от одного уебка из «Валентинос», с которым разобралась с утра. Она шагает ближе, едва не утыкается носом в холодное заляпанное стекло, все смотрит. Злобно, сердито терзает свое лицо взглядом. Сбоку раздается знакомое потрескивание; Джонни хмуро косится на нее, но ничего не говорит, и это охуительный аттракцион невиданной щедрости – обычно его не заткнуть. Но обстановка не та. Все не то.

За стенкой шумит клуб, и смешанная память подкидывает отрывки о тысяче других мест, где выступали «самураи». Таких же темных, расцвеченных бешеной светомузыкой, полной орущих людей. Ви почти жаль, что она не пережила всего этого – ее жизнь по сравнению с ебанутыми турами рок-группы кажется пресной и ненасыщенной, как выцветшая пленка. Ей как никогда жаль умирать.

А ебаный Сильверхенд волнуется – все сильнее, чем ближе выступление. Вместо покоцанного бронежилета, в котором он умер, на Джонни сегодня знакомая «самурайская» куртка – реплика валяется чуть поодаль, на раковине. В клубе адски жарко, и Ви не спешит напяливать тяжелую кожу. Только смотрит, как Джонни скрещивает руки – как будто ему вдруг стало холодно. Страшно. Он щурится, кусает губы – старательно изображает живого. В полутьме образ смазывается, кажется очень ощутимым, и у него почти получается обмануть, только глитчевые подергивания ненадолго возвращают Ви в жестокую реальность.

– Джонни, подруби там свет, – небрежно бросает она.

Он уже наловчился переключать прожекторы, помогая ей на заказах; умеет вовремя замыкать оружие противника, чтобы тот, долбоеб, с тупым лицом щелкал спусковым крючком, видя, как на него с выпущенными клинками-богомолами несется Ви яростным вихрем. Свет мигает; Джонни ненадолго проваливается в никуда, но быстро возвращается. Ви лезет в подсумок, достает старую подводку, молясь всем проебанным богам прошлого, чтобы та не засохла. Джонни издает сложное хмыканье, наблюдая за ней.

Ви сама понимает, как это бессмысленно, почти болезненно – красить остекленевшие глаза с разодранными в хлам капиллярами. Усталые, красные, воспаленные. Пытаться скрыть то, что на глубине зрачка зреет медленная неумолимая смерть.

– Ви, у тебя же, блядь, руки дрожат, как у моей пьяной мамаши! – одергивает ее Джонни, болезненно кривясь, как от зубной боли. Это бесполезно, глупо, но все же она пытается. Джонни пытается. Они вместе.

– Я умею красить глаза подводкой, – говорит Ви на родном русском, едва дыша от усердия. Отражение пялится на нее широко распахнутыми глазами. – А я под водкой еще и не то умею! – торжествующе припечатывает она, заходится лающим резким смешком. Горло сухо дерет, но на губах не остается кровь.

Сегодня все-таки хороший день.

Джонни тихо смеется, кивает, трясет головой – ценит ее попытки. Ви улыбается безумно, видя, как тот скалится в усмешке, радуясь ее глупым древним шутками, и дрожь из пальцев пропадает ненадолго – как раз чтобы решительно отчеркнуть ровную стрелку у правого глаза. И у левого… Ви почти срывается, но справляется, выдерживает; можно гордиться собой. Как в лучшие времена, когда она не разваливалась на куски и не готова была рухнуть в обморок от слишком резкого движения, захлебываясь кровавой рвотой.

Перед ее глазами вдруг проносятся обрывки воспоминаний – Джонни, который, грязно ругаясь, удерживает пьяного Керри, чтобы быстро подчеркнуть его глаза. Кер что-то бормочет, трясет головой, моргает, и голос Джонни срывается на натуральное звериное рычание, а железная рука безжалостно впивается в загривок. Воспоминание ядрено-пьянящее, пронизанное огненным ожиданием скорого концерта – там, за десятки лет от Ви, грохочет музыка разогрева. Ви ненадолго кажется, что она там, что она жива, свободна, что в груди не сворачивается нездоровый лихорадочный жар, а виски не сдавливает раскаленная боль.

– Я всех их размалевывал, – хрипло говорит Джонни. Закуривает ненастоящую сигарету – пепел ссыпается синими искорками. – Даже Нэнси, у нее никогда не получалось ровно. Тупая сука… – он ухмыляется. – Керри хотел модные стрелки, но у него руки из жопы растут, ну, уломал меня как-то, а потом постепенно все остальные сели на шею. Теперь-то у него наверняка куча визажистов и всякого такого дерьма, но когда-то я тыкал ему в глаз линером…

– У тебя неплохо получалось, – говорит Ви, радуясь этому заполошному проблеску веселости.

– А как же! – гордо выдает он. – Джонни Сильверхенд все делает охуительно. Я бы и тебе что-нибудь приличное намалевал…

– У меня и самой нормально получилось!

– Ага, если ты хочешь пойти на свиданку со своей этой Джуди, – парирует Джонни. Сдвигает на нос темные очки, смотрит на нее, будто бы пытаясь лучше разглядеть. – А это, сука, рок-концерт! Тут стиль важен.

– Ты, эксперт херов, ходил в чем придется и выглядел так, как будто за вот эти штаны пиздился насмерть с бомжами на помойке! – Ви гневно указывает на кожаные брюки, которые смотрятся на блядском Сильверхенде слишком хорошо. – Будет он тут мне про стиль заливать!

Они замолкают, оба довольные перепалкой. Как будто это показывает, насколько они еще живы, что могут сцепиться, как брехливые собаки.

Ви даже улыбается зеркалу, глаза блестят. Она надеется, что лихорадочный блеск получится выдать за радость и оживление. Притвориться хотя бы раз – ради исполнения мечты одного мертвого урода. Она должна Джонни за то, что еще жива – парадокс, но без этого уебка Ви давно упокоилась бы с пулей в черепе. Так что устроить прощальный концерт – это меньшее, что она может.

Хотя ее, сука, тоже всю потряхивает от волнения.

– Готов? – ухмыляется, на Джонни поглядывая, желая разбить его вновь вернувшуюся мрачную закрытость. Чтобы не выдавать тревогу и волнение, он молчит, но чужие чувства электричеством ебашат Ви по позвоночнику, выматывают.

Она без раздумий достает таблетку, и Джонни подается вперед. Воображение Ви услужливо достраивает легкое покалывание кожи, как будто ее пронзают сотни крохотных иголок. Тело деревенеет, но в этот раз Ви ненадолго остается в сознании, улавливает мгновение, в которое меняется выражение лица их отражения.

Ей кажется, что сейчас Джонни привычным движением наденет свои любимые авиаторы, зацепленные за майку. Но он медлит. Касается щеки, наблюдая за отражением, тоже глядит с опаской – как и Ви, пытается рассмотреть там что-то другое, но в то же время до ужаса этого боится. Подчеркнутые пронзительные глаза щурятся – взгляд совсем не ее, незнакомый, жестокий и голодный.

– Ты же старалась, так? – бормочет он, небрежно подцепляя очки пальцем и возвращая их обратно на место. – Не так плохо получилось, как могло бы.

Он небрежно накидывает кожаную куртку, поправляет отвороты с несвойственной Сильверхенду дотошностью и выходит к группе. В последний раз.

========== 2. тени ==========

Как понять, что не сходишь с ума, когда перед тобой реальность наслаивается кусками и взрывается безумными видениями? И дело даже не в том, что Ви видит мертвеца и даже может коснуться его – ненадолго, пока обреченный мозг не поймет, что его наебывают, и не сотрет теплое ощущение чужого плеча, на которое можно опереться.

Нет, ее начинают донимать чужие воспоминания, отголоски их, искалеченные тени. Иногда Ви просыпается и не понимает, в каком она времени. Ожидает, что сейчас к ней ворвется бешено Керри и станет орать, что через пять минут выходить на сцену, а он… она еще пьяна в стельку. В какой-то момент ей хочется, чтобы все так и было. Там она была в меру счастлива, занималась тем, что ей нравилось, что заставляло ее сердце гореть и рваться из груди, а еще она не умирала.

– Это моя жизнь, Ви, ты не можешь просто украсть ее.

Голос возвращает ее в реальность. И это дико, потому что он – самое ненастоящее, что есть в этом мире.

– Ты специально это делаешь? Портишь мне жизнь.

Он молча показывает ей средний палец. Ви окончательно стряхивает с себя сон, злобно ворчит что-то, тащится в ванную, чтобы смыть с себя отголоски кошмара. И только потом замечает, что у нее висит несколько пропущенных от Керри – вполне в его стиле настырно трезвонить, чтобы Ви все бросила и понеслась решать очередные его проблемы… Но она помнит все эти недавние сплетни про депрессию и неудавшееся самоубийство, и Ви перезванивает сразу же, нервно зачесывая мокрые волосы.

Она выглядит как мертвец. Даже хуже.

– Наконец-то, Ви! – восклицает Кер, сразу же принимая звонок. – Ты там как, живая? Я уже готов был вызывать к тебе «Траума тим»…

– Все нормально, просто спала, – нездорово ухмыляется Ви. – Ночка пиздец. Чего ты хотел?

Керри не кажется умирающим (а ей, блядь, есть, с чем сравнивать!), он довольно ухмыляется, какой-то нетерпеливый, как ребенок, который знает, что ему скоро вручат подарок. Ви правда рада, что у придурка все хорошо. Но в глубине души немного завидует…

– У тебя висит заказ на мою гитару? – спрашивает Керри. – Я тут узнал, что она у какого-то человечка, Слейтона – он повернут на «Самурае». Тот еще скользкий тип. Но, короче, гитару эту у меня когда-то спиздили в двадцатых, и теперь я хотя бы знаю, куда она делась! И хочу ее вернуть, – с непрозрачным намеком говорит Керри.

– Шли его нахуй, – ворчит Джонни, проявляясь. – Если Слейтон такой прям фанат, Керу хватит просто явиться к нему, расписаться на диске, и тот ему ноги будет целовать и отсосет на радостях. Так что пусть сам чешет за своей гитарой…

– А что у тебя по вознаграждению? – не вслушиваясь в мрачный треп Сильверхенда, спрашивает Ви.

– Плачу вдвое больше! И, сама понимаешь, всегда готов оказать дружескую услугу, – вставляет Керри. – Ну, если тебе, допустим, будет нужен врач… Я тут одного знаю, япошка, руки золотые…

– Ой, все, Кер, я поняла! – перебивает Ви, свирепо выдыхая. – Берусь!

И торопливо отключается, швыряет телефон прочь, не особенно заботясь, что он падает не на край дивана, а на пол – к нему подбирается любопытный кот, обнюхивает, но разочарованно уходит. В висках снова тупо стучит боль.

– Он хороший, правда, – вздыхает Ви, обращаясь к Джонни, – но иногда Керри слишком много, я уже не могу! Кто ему сказал, что мне нужна его помощь? Зачем он вообще в это лезет?

– Вероятно, чувствует себя обязанным за то, что ты ему помогла, – предполагает Джонни. – Иногда Керри хуже псины – привязывается к людям, а потом ходит за ними. Мы правда будем заниматься этой хуйней?

– Да.

– Пизда, Ви. У нас не так много времени, чтобы охотиться за гитарами для друга-долбоеба.

– У тебя хотя бы есть друг, – тускло улыбается Ви. – Если бы я знала, что Джеки уйдет так скоро, я бы выполняла каждую его просьбу. Даже самую тупую. Керри, я надеюсь, не собирается умирать, но ты меня понял. Завали ебало.

– Тоже тебя люблю.

***

Ви какое-то время кружит около двери на семнадцатом этаже. У этого Слейтона эдди столько, что ей в жизни не заработать, даже если Ви будет ежедневно впахивать наемницей, и она завистливо и злобно думает о том, сколько потрачено на шикарную квартиру в центре Найт-Сити и на все сокровища от мертвых (и не очень) рок-музыкантов. И поэтому ей уже от всей души хочется разнести проклятую дверь взрывчаткой и раздать вещи на рынке в Джапан-тауне.

– О, я смотрю, ты прониклась идеями коммунистов, дорогая, – последнее слово Джонни выговаривает на русском, коряво копируя акцент из старых боевиков. – Единственное, что я нарыл во внутренней сети – это план здания. Тут есть балкон. Ломанемся?

– Спасибо, – сдавленно рычит Ви, разворачиваясь прочь.

В мечтах она крутая наемница, которая запросто взламывает двери одним прикосновением ладони, но в реальности приходится лезть через крышу, плечом вынося заклинившую старую дверь на чердак. Бок еще ноет после вчерашней стычки с бандами, и Ви чувствует себя пиздецки старой. Примерно как Джонни.

– Осторожно, впереди может быть какой-нибудь алтарь с принесенными в жертву девственницами – если такое вообще водится в Найт-Сити, – предупреждает Джонни несерьезно, когда они оказываются в квартире. Оглядывается, брезгливо косясь на все «экспонаты», расставленные вокруг: пластинки, постеры, какой-то мерч. – Ненавижу, блядь, фанатиков, – припечатывает Джонни.

Как и обещал осведомитель, квартира оказывается пустой и молчаливой; сигнализацию они с Джонни быстро обрубают, потянувшись через один узел – по крайней мере, это гораздо легче, чем справиться с дверью. Возможно, на нее ушли все оставшиеся у Слейтона деньги.

– Есть тип людей, которых ты не ненавидишь? – спрашивает Ви, убирая пистолет.

– Да, наш кот, – хмуро огрызается Джонни.

– Я ему передам. Так, надо осмотреться… Ты помнишь, как выглядит эта чертова гитара?

Джонни задумчиво кивает. Прохаживается вдоль темных стен, с интересом приглядываясь к плакатам с оскаленной мордой красного демона – она насколько приелась, что Ви ее встречает как родную.

– Херовая там была акустика, – вдруг выдает Джонни. – И свет тоже говно…

Ви удивленно смотрит на него, потом на плакат – не просто какое-то древнее барахло, а с датой концерта… Какой-то клуб это был. А сбоку, кажется, подпись, но Ви не узнает ни кривые закорючки Сильверхенда, ни пафосную роспись Керри – скорее всего, подловили кого-то из других участников и сунули им, а потом содрали со Слейтона кучу эдди за автограф. Небось угашенный Генри и подписывал…

И Ви не знает, почему в этом так уверена. Почему язвительный рассказ Джонни кажется ей настоящим, как будто она сама там была. Она почти ловит дрожание гитарных струн на пальцах…

– Вечер воспоминаний? – спрашивает Ви, подходя поближе.

Джонни рассказывает самозабвенно, усмехается, с большим интересом рассматривает всякий хлам. Как только заканчивается одна история, начинается другая.

– Это же те тени, от которых ты сам бежал, – говорит Ви, не понимая. – То же, что я вижу в снах – или чем бы это ни было.

– Я не хочу, чтобы ты потерялась в этом, ясно? Лучше я сам затравлю тебе пару баек, чем ты однажды поверишь, что это было с тобой, – на удивление мудро улыбается Джонни. – Чем больше мы перемешиваемся, тем тебе больнее. Я знаю. Так что не мешай мне отгонять эти твои… тени. И слушай.

И Ви слушает, с удовольствием наблюдая за Джонни, который нашел себе развлечение – пытаться выудить из пьяной памяти каждый концерт, напоминание о котором ему встречается. Ему это почти удается.

– Вот эти не подойдут? – спрашивает Ви, указывая на гитары на застекленной витрине.

– Нет, это дрова какие-то. Керри долбоеб, но в инструментах понимает. Странно, что ты еще не прониклась, – задумчиво хмыкает Джонни.

Ви чувствует странное щекочущее облегчение – ей не хочется уходить. Но она следует за Джонни, нацелившимся в другую комнату – тут оказывается бар.

– Ладно, признаю, у этого фанатика хороший вкус в музыке и бухле… Осталось понять, что он нашел в Керри, – заключает Джонни, профессионально оглядывая пару бутылок.

– Ревнуешь, – ехидно замечает Ви. – Не бойся, у тебя уже есть главный фанат!

– Ты, что ли? – он странно косится из-под извечных очков.

– Кот, – мстительно улыбается Ви.

Наконец, они добираются до комнаты с инструментами – тут и гитара, и барабаны, и еще какая-то херня. С дверью расправляются быстро, и Ви уже довольно цапает себе добычу, настороженно оглядываясь по сторонам, потому что выходит слишком просто. Но, может быть, Джонни прав, и Слейтон правда не очень умный… Она бережно гладит гитару по грифу, но не отваживается тронуть струны.

Когда приходит время убираться, Ви чувствует странное сожаление.

***

Керри быстро переводит ей обещанную сумму, и Ви едва не мурлычет от удовольствия. Они сидят на мягком удобном диване в особняке Евродина, пьют какое-то дорогущее вино, а ей достаются честно заработанные деньги – и разве остаток ее жизни может быть прекраснее? Опьянение бьет в голову. Не то мрачное, тяжелое, когда она глушит виски на ночь, чтобы спать без видений, а теплое и уютное.

– Что будешь делать с гитарой? – спрашивает Ви расслабленно, косясь на инструмент, который лежит рядом с ними. – Слишком хороша, чтобы висеть на стенке, если хочешь знать мое мнение.

Керри молча двигает гитару к Ви. Смотрит, улыбаясь.

– Я не поняла, – честно говорит она.

– Забирайте. Джонни после концерта отдал мне свою, вот я и подумал, что будет справедливо… – Керри качает головой. – Он выглядел очень довольным там, на сцене. Я подумал, что он, может быть, скучает по музыке.

– И ради этого ты, уебище, заставил нас за ней тащиться? – бессильно рычит Джонни. Его гнев слишком наигранный, чтобы Ви поверила, что он правда обиделся, и она тихо смеется.

– Сюрпризы у тебя, конечно! Боюсь представить, как ты предложение делал, – бормочет смущенная Ви.

– И почему я этого предложения не видел, пиздец какой-то! – надрывается увлекшийся Сильверхенд.

– Потому что ты сдох, мудила, – шипит Керри, когда Ви великодушно передает ему слова мертвеца – ей уже впору примерять на себя лавры лучшего медиума Найт-Сити. – Просто взял и умер…

Ви вздыхает, отодвигает драгоценную гитару и обнимает его так, что кости трещат, – потому что кто-то, блядь, должен был это сделать. Кер дергается и тихо всхлипывает, но быстрым нервным жестом утирает глаза.

– Спасибо, – шепчет она. – Научишь меня играть?

Керри кивает, счастливо улыбаясь.

Определенно – не худший из дней, что она в последнее время пережила.

========== 3. одиночество ==========

Ви забывает, что такое одиночество, рассеивает значение этого слова, сбрасывает в изначалье. Она никогда не остается наедине. Джонни постоянно появляется рядом и мелькает, мозолит глаза, изображает что-то – бессмысленный спектакль, доказывающий миру, что он еще живой. Он вечно говорит, даже если не показывается, комментирует каждое ее действие едко. Но дело не только в этом. В чувстве… присутствия, о котором Ви раньше слышала в фильмах про потустороннюю дичь.

Сначала ее тело думало, что они в опасности – потому что уебок первым делом полез драться, вот она и ходила нервная и настороженная. Но со временем Ви привыкает, перестает напрягаться. Место безумной взвинченности занимает какое-то новое чувство – ощущение, что, куда бы она ни пошла, она не останется одна. Что ее дернут в сторону от пули, если зазевается, что Джонни рявкнет, если враг приблизится справа, что он пошаманит над камерами…

Он настырно охраняет ее тело. Ее саму. Их.

И Ви иногда проще расслабиться и признаться, что так ей даже спокойнее, несмотря на вирус, выгрызающий ее мозг. Никогда она не чувствовала себя частью чего-то большего – с тех пор, как познакомилась с семьей Джеки, запросто принявшей девчонку с улицы, которую друг приволок домой, как котенка. Но та эйфория прошла, скатилась медленно, а смешанные восторг и ужас от соседства с Джонни все никак не пропадают.

– Всегда была одна, – говорит Ви, когда они философски курят на причале. Ядовитые воды плещутся внизу, и она не рискует опускать ногу, чтобы коснуться гладкой смолянистой поверхности – жалко любимые берцы. – Но сейчас у меня хотя бы есть шанс сдохнуть не в одиночестве, и это меня немного радует.

– Если позволишь, я буду с тобой до конца, – говорит Джонни непривычно серьезно, как будто приносит нерушимую клятву.

– Почему это я должна не позволить? – Ви все равно находит, за что зацепиться, ворча.

– Та фарфоровая сука, Ханако… Она определенно предложит выход, но на своих условиях; у «Арасаки» есть технологии, чтобы… – он взмахивает руками. – Ну, разделить нас. Возможно, в какой-то момент это покажется тебе заманчивым, и я…

Он как будто сам не уверен, как отреагирует, если Ви решит продать его «Арасаке»! Она чувствует вскипающую злость – совершенно точно, ее собственную. Как будто зверь ревниво ворчит и не хочет даже думать…

– Нет, Сильверхенд, так просто от меня ты не отделаешься, – говорит Ви. Идет к мотоциклу, по дороге пиная мелкие камушки, потому что злость еще не улеглась. – Поехали домой? Хочешь какое-нибудь кино глянуть на ночь? – довольно ухмыляется она. – Как смотришь на «Венома»?..

– Это тупой фильм, Ви.

– Ага, а у нас на двоих классов даже на полное среднее образование не наберется, – парирует она. – Будешь возмущаться, в следующий раз включу «Привидение».

Джонни стонет совершенно искренне. Ви старается сморгнуть знакомую рябь очередного приступа – болезненный оскал она научилась прятать за ухмылкой, но Джонни читает ее как раскрытую книгу. Немного замедляется, чтобы не убегать вперед, когда Ви останавливается у стены, переводя дыхание.

– Насмотрюсь твоего «Привидения», научусь пиздить у тебя сигареты, – мечтательно предполагает Джонни. – Ты в норме?

– Охуенно, – бормочет Ви, уверенно шагая к мотоциклу. Ночь опускается незаметно, легкий ветер гладит ее по лицу, и дышать ненадолго становится легче.

За все нужно платить – Ви наемница, она знает это лучше других. Возможно, платой за то, что она теперь никогда не останется одна, будет то, что однажды она захлебнется кровью.

Она не знает, стоит ли это того. И боится думать над ответом.

Ви садится на мотоцикл, лениво проверяет ручку… И вдруг чувствует, как Джонни устраивается позади, приникая к ее спине; она почти по-настоящему ощущает железную руку, надежно впившуюся под ребра. Он молчит – почти обреченно, но Ви не отваживается его сгонять, хотя ей теперь придется играть в догонялки со своими чувствами и рассчитывать вес так, чтобы помнить, что на самом деле на байке она одна.

– Если выберемся, я тебя прокачу, – вдруг говорит Джонни, наклоняясь к ее уху. Ветер треплет им волосы. – Тащишься ты, конечно…

– Не хочу закончить день аварией, – ворчит Ви, потому что никогда не была блестящим водителем. И она боится представлять стиль вождения Сильверхенда… – Лучше посмотри, как красиво!

Они мелькают мимо площади Корпораций, над которой медленно проплывают голографические карпы, неторопливые и величественные. Город сияет тысячей огней, никогда не спит, и Ви чувствует колкий чужой восторг, когда закладывает резкий вираж. Ночь скалится в лицо, Джонни негромко смеется.

«Ты не одна», – твердит что-то упрямое и неясное, захлебываясь эмоциями.

Может быть, им лучше было разбиться в тот день.

***

Когда Ви смотрит в глаза Ханако, у нее страшно ломит все тело, с трудом получается сфокусироваться. Позабавленно она думает, как дико они с наследницей блядской «Арасаки» смотрятся вместе: точеная девушка с золотыми коготками и наемница в драной «самурайке». Ви тяжело дышит, сглатывает кровь. Улыбается красными зубами.

– А что потом? – хрипит она. – Вы просто… вырежете его из меня?

Ханако даже не мигает – ее учили вести переговоры, это у нее в крови. Даже если это переговоры с мертвыми террористами.

– Наши исследователи смогут отделить энграмму от вашей личности, – бесчувственно говорит Ханако, – скоро все это закончится, мисс Ви, вы будете свободны. Если вас волнует, насколько целостно будет сознание, то я могу пообещать, мы найдем лучших специалистов…

Ви отступает на шаг. Ханако не понимает. Совершенно нихуя не понимает. Она готова пообещать что угодно, лишь бы Ви посодействовала ее маленькой революции и помогла свергнуть брата, но ей-то до пизды все эти разборки в гадюшнике.

«Вы все равно сгорите», – мелькает искореженная от общей ярости мысль.

– Я не за себя волнуюсь, – нервно поясняет Ви. – Что будет с Сильверхендом?

Ханако смотрит на нее сочувственно. Изобретает новую версию, пытается смягчить углы, но Ви понимает, к чему все идет. Его просто… уничтожат. Заберут у нее.

– Вы обещаете подумать? – кричит ей вслед Ханако, когда Ви разворачивается и бредет к лифту. Кровь шумит в ушах. Кровь течет по шее. Заливает руки, когда она пытается вытереться.

– Мы сами разберемся! – с вызовом орет Ви.

Она чуть не отключается в лифте. Джонни замыкает, останавливает – этот урод чертовски хорошо научился обращаться с электроникой. Ненадолго Ви бьет пронзительным страхом: замкнутое пространство, ей плохо, мрачный Сильверхенд стоит напротив.

– Я бы не отдала тебя им, ни за что не отдала… – бессмысленно бормочет она. – Я бы не смогла быть одна.

Он падает рядом на колени, жмется, неловко обнимая.

– Как тебе идея сдохнуть вместе, Ви? – Она не видит, но может поклясться, что Джонни безумно улыбается.

========== 4. цветы ==========

Ви особо не задумывается, что когда-то мир был другим. Что раньше за чертой города не нужно было бояться радиации и кислотных дождей, да и Пустошь была куда более цветущей и гостеприимной. Что раньше не приходилось давиться соевым мясом, больше похожим на пластик, потому что настоящее стоит дороже, чем вся твоя гребаная жизнь.

Джонни говорит, что это они все испортили, разрушили планету. На самом деле Джонни дела нет до экологии, поебать ему на похеренный климат и все такое прочее; ему просто нравится обвинять людей во всех смертных грехах, как тому пророку у клиники Виктора. Но голос его звучит обвинительно, как будто Ви лично приложила руку к уничтожению птиц. Или собак. Или чего бы, блядь, ни было.

Вообще-то Ви уничтожает только людей. Очищает мир, можно сказать.

Кусочки старого мира еще встречаются. Ви замечает, как Пласид тащит куда-то еще живую квохчащую курицу, и у нее рот невольно наполняется слюной; она вспоминает свое детство, когда с едой все было не настолько беспросветно плохо, и что мама курицу готовила… Но Пласид неумолимо отрубает птице башку, бормочет что-то себе под нос. Все лучшее – лоа, несуществующим духам. Люди не достойны этой милости.

Мир не кажется ей живым – накладывается фильтр из воспоминаний Джонни. Он застал его еще настоящим, не вплавленным в хром и пластик, и от этого Ви иногда тоскливо. Ностальгия по временам, когда ее не было, да и ее родителей – тоже, вот что приносит Ви новый день. А еще много крови и разборку с вудуистами, но это все как-то отходит на задний план.

Но все эти воспоминания возвращаются к Ви, когда она идет по ночному рынку на Чпок-стрит. Не то чтобы она искала ночные приключения, но ей понадобился оружейник неподалеку, надо было подточить катану. «Позерша», – с наслаждением выговаривает Джонни, когда она на пробу касается клинка пальцем. Царапина раскрывается будто по волшебству. Ви убирает катану в заплечные ножны и довольно улыбается: «Главное для наемника – эффективность и стиль».

На рынке она немного теряется; Ви нечасто тут бывает в это время. На нее ворохом сыплется куча предложений, Ви может купить любовь на одну ночь или подозрительный имплант, который наверняка выкорчевали из трупа, наркотики или запрещенные брейн-дансы с каким-нибудь ебанутым гуро. Все это ее не интересует, да и зачем спускать деньги на какой-то кровавый порнофильм, когда вся ее жизнь его напоминает.

– Блядь! – рычит Ви, когда ее толкает в спину какой-то мальчишка, проносящийся мимо. В ее время не носят на поясе кошельков, чтобы их можно было так подрезать, но Ви все равно напрягается.

Стычка заставляет ее остановиться около темного угла, в котором кто-то тихо возится – и она невольно кладет руку на кобуру. Тихий смешок обжигает ее, и Ви коротко втягивает воздух носом, но слышит негромкий, почти ласковый голос. Женщина – уже стареющая, да и не пытающаяся скрывать морщины с помощью новомодных операций, похоже.

– Хочешь посмотреть товар, девочка? – вкрадчиво спрашивает она.

Ви почти готовится огрызнуться, как и на остальных продавцов, пытающихся впарить ей разнообразный товар, но что-то ее удерживает. Возможно, сдвоенное любопытство, потому что их с Джонни всегда тянет на всякие загадки. Она склоняется ближе, оптика автоматически подкручивается в ночное зрение. И Ви видит… цветы. «Ненастоящие, наверное», – думает она, но тут чует что-то… тонкое. Запах.

– Они настоящие, – потрясенно шепчет Джонни, появляясь рядом. – Да это целое состояние. Что она тут делает?

Ошарашенная Ви повторяет за ним, как верная марионетка. Женщина таинственно улыбается, качает головой, и какие-то серебряные украшения пронзительно позвякивают. Грустно улыбается:

– Ты права, милая, многие богатые люди отдали бы многое, чтобы заполучить эти цветы. Но все люди тут проходят мимо. Слишком дорого. Слишком мимолетно. Цветы для них ничего не стоят.

– Такие люди и уничтожили мир, – отзывается Джонни, закуривая.

Ви все молчит, смотрит. Она не видела цветы очень долго, если не считать недавний парад в память о погибших в теракте, где сверху падали голографические лепестки сакуры. До этого она никогда не думала, что стало с настоящими сакурами в Японии, но теперь ей хочется написать с этим глупым вопросом Горо или просто порыскать в Сети. Что-то подсказывает Ви, что ее ждет пиздец какое разочарование.

Она наклоняется над цветами. Их не так много, как ей поначалу с непривычки показалось. В фильмах Ви видела цветочные лавки, забитые букетами. В одну такую можно было впихнуть все цветы нынешней Америки. Ее внимание привлекают странные белые цветочки, напоминающие колокола.

– Ландыши, – узнает Джонни, ее личная энциклопедия. – Они и в прошлом были пиздец редкими, а уж сейчас…

Ви не задает вопросов. Она не знает, каким образом весь этот товар попадает на рынок в Найт-Сити. Возможно, цветы должны были украшать стол каких-нибудь корпоратских уебков на званом ужине, но что-то пошло не так, поставка затерялась.

– Я беру, – вдруг говорит Ви, поражаясь своей уверенности. Ее снова подташнивает, но она упрямо сцепляет зубы, стоит прямо, глядит смело – чтобы никто тут не сомневался, что она собирается совершить глупость.

Женщина радостно курлычет что-то, радостно передает ей несколько стебельков этих самых ландышей, и Ви снова улавливает этот удивительный аромат. Цветы настоящие. Теперь, когда они у нее в руках, она в этом не сомневается, хотя быстро проверяет сканерами: на рынке наебать – святое дело. Но все это правда. Живые цветы – специально для нее.

«Они простоят всего ничего, а ты потратила столько эдди, что могла бы жить на них неделю», – стучит последняя разумная мысль, но Ви сурово обрывает эти размышления. Эти цветы умирают, как и она сама. Ей тоже осталось совсем немного, но она упрямо цепляется за жизнь.

– Можно засушить, – предлагает Джонни. – Я в детстве в книгах сушил, – неожиданно добавляет.

Ви пытается представить маленького Джонни, собирающего цветочки. Удивительно, но у нее почти получается.

– Почему ты выбрала ландыши? – спрашивает он.

– Да я не знаю… Пахнут приятно.

– Говорят, когда Христа распяли, его Мать так горько рыдала, что там, куда падали ее слезы, выросли ландыши, – торжественно говорит Джонни.

Он любит рассказывать вещи, которые, казалось бы, не должен знать.