Текст книги "Там, куда тебя не звали (СИ)"

Автор книги: Kara_Mei

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Домовики! – срывающимся голосом взвываю я. Хлопок – и в нескольких шагах появляется странное существо в наволочке. – Воды! Срочно принеси графин с водой! Ну!

Я не даю домовику хоть что-то сказать в ответ. А ещё через мгновение рядом со мной появляется высокий кувшин.

Время перестаёт хоть как-то ощущаться. Появляются Нарцисса и Люциус, что-то говорят, скорее всего, требуют прекратить это недостойное занятие, но видимо, мы с Драко находимся в настолько шоковом состоянии, что не слышим этого. Жуткие раны потихоньку затягиваются. Нас уволакивают силой, оставив провинившихся всё там же, на полу в большом зале, в лужах воды, крови и ещё бог знает чего.

Комментарий к Глава 5. ОДНА УПРЯЖКА НА ДВОИХ

Жду ваши отзывы🖤

========== Глава 6. РАСКОЛОТЫЕ ДУШИ ==========

Рассеянно вожу рукой по чуть шершавому мрамору перил. Августовская ночь, такая привычно холодная. Если смотреть только на небо, можно представить, будто я всё там же, на даче. Сейчас на руки с мурлыканьем запрыгнет мой пушистый старичок, а спустя пару минут раздастся ругань бабушки – я опять просидела допоздна.

С упоением слежу за расстилающимся над головой бескрайним простором. Относительную ночную тишину прерывают медленные шаги и шорох ткани.

– Что ты здесь делаешь? – раздаётся такой знакомый чуть шипящий голос.

– В конце августа сезон звездопадов. – Поднимаю я руку к небу, растопырив пальцы, словно в попытке потрогать эти маленькие жемчужины. Видимо, сегодня у Реддла относительно сносное настроение, потому что вместо привычного фырканья маг подходит ближе, останавливаясь чуть в стороне, и тоже поднимает голову.

Невдалеке стрекочут кузнечики, шумят фонтаны и покрикивают какие-то птицы. Ночь – удивительное время, в которое преображается весь мир.

– Ты когда-нибудь задумывался о том, что в космосе нет понятия верха и низа, и всё вот это может быть под нами? – рассеянно рассуждаю я больше сама с собой, чем с Томом. Маг никак не реагирует на мое странное высказывание, продолжая изучать звёздное небо. А в следующую секунду я невольно расплываюсь в счастливой улыбке – тёмный свод расчерчивает серебристый мазок падающей звезды.

Пожалуйста, пусть всё это хорошо закончится.

***

От хлопка трансгрессии с трудом удерживаюсь на ногах, в последний момент отдёрнув руку, чтобы не схватиться за материализовавшегося рядом Реддла. Нагайна на моих плечах издаёт недовольное шипение.

– Ну, извини, дорогая! – тут же буркаю в ответ, озираясь по сторонам. Солнце недавно село, и всё окружающее нас пространство оказалось погружено в сумерки. На какое-то мгновение царапает страх – пряничная деревенька с выстроившимися в шеренгу небольшими деревянными домиками уж очень напоминает мне городок моей тетушки под Прагой. Но я моментально отгоняю глупую аналогию. В конце концов, моя тетушка эмигрировала всего лет семь назад, году в две тысячи двенадцатом. Тем временем Том плавными шагами направляется к двери дома, рядом с которым мы оказались выброшены. Реддл стучит в дверь, и я с нескрываемым любопытством подхожу к магу сзади. Интересно, чего ради наша маленькая компания проделала непонятное путешествие.

Может, Том вообще не тот, за кого себя выдаёт? Может, он тоже хранит какие-то свои секреты? Может… не знаю…

Я не успеваю додумать свои предположения, как дверь отворяется, и на пороге появляется смеющаяся женщина. Одного мгновения хватает, чтобы улыбка на её лице сменилась натуральным ужасом, а я замерла, судорожно пытаясь осмыслить происходящее.

– Грегорович? – От высокого холодного голоса Тома у меня по спине пробегают мурашки и болезненно сжимается сердце. Женщина качает головой, пытаясь закрыть дверь, но Тёмный лорд мертвой хваткой вцепляется в белое дерево, не давая ей даже на миллиметр сдвинуть дверь с места. – Мне нужен Грегорович.

– Er wohnt hier nicht mehr! – тряхнув головой, вскрикивает женщина. – Он здесь не живёт! Не живёт! Я не знаю такого!

Сердце проваливается в желудок, и если бы не висящая на мне мертвым грузом Нагайна, я бы начала трястись вместо этой молодой немки.

Что мне делать?!

Женщина же, оставив попытки закрыть дверь, начинает отступать в тёмную прихожую. По колыхнувшейся мантии осознаю, что Реддл вытащил волшебную палочку

Что делать?!

– Где он?

– Das weiß ich nicht! Он съехал! Я ничего не знаю, не знаю!

И я обезумевшим взглядом наблюдаю, как женщина истошно кричит. В коридор на её вопль выбегают двое детей. Женщина дёргается в сторону, пытаясь заслонить их собой. Вспышка зелёного света. Грохот. Дёргаюсь вперёд быстрее, чем осознаю это движение. Видимо, не ожидавший моего броска, Реддл отшатывается назад, запуская зелёную молнию в стену. А уже в следующую секунду на моей шее сжимаются тонкие пальцы в мёртвой хватке, перекрывая кислород. Красные глаза в каких-то сантиметрах от меня смотрят с такой безумной яростью, что моментально становится страшно уже за саму себя.

– Ты! – тонкие вертикальные прорези зрачков ещё больше сужаются. Всё тело вдруг вспыхивает такой безумной болью, что, кажется, можно моментально сойти с ума.

***

Треск пластинки заполняет всю комнату. Раздаётся медленно нарастающий звук духовых инструментов.

«…Также отличительной особенностью такого рода убивающего заклинания является так называемый эффект «разрыва души». Суть этого эффекта заключается в том, что при использовании убивающего заклинания с осознанием дальнейших последствий (т.е. умышленное убийство) душа мага раскалывается. Признаки «разрыва души» различны и делятся на две основные группы, в зависимости от того, раскаивается ли маг в содеянном или нет. В таблице (рис. 48) представлено исследование, проведённое на 4 000 заключённых тюрем особого режима…»

Трясущимися руками перелистываю страницы, заливая бумагу слезами. Текст плывёт. Авада кедавра, если верить Поттеру, именно ей Северус убил Дамблдора. И как любое убивающее заклинание, если верить этой книге, оно разрывает душу использовавшего. Но прочитать текст в таблице не получается, и я откидываюсь на спинку кресла, закрывая лицо руками. Если я правильно разобрала написанное, можно без особого труда понять, какие были результаты: или маг сжирает себя сам, или же, если маг не раскаивается, он сходит с ума. Почему-то тут же всплывает образ Беллатриссы и Сивого…

Под рукой ощущается движение, и я с трудом вспоминаю о присутствии Нагайны.

– Душу расколол, представляешь? А я ведь знала об этом и всё равно ничего не сделала! – И тихонечко завыв, впиваюсь пальцами в волосы, до боли потянув.

Расколотая душа – никакой жизни после смерти… Ни упокоения, ни перерождения, ничего…

Словно издеваясь, до слуха долетают обрывки увертюры-фантазии Ромео и Джульетты.

– Наг, как же так… – Глотнув ртом воздуха, поднимаю голову, глядя на змею. – Он умирает, а я ничего не могу! А потом его и вовсе Том убьёт, а я хоть как-то помешать не могу… Как… противно. От самой себя.

Змея не моргая следит за мной, словно давая возможность исповедоваться. Из-за происшествия во время поисков некого Григоровича я доблестно получила свою порцию круциатуса. Правда, в этот раз всё оказалось гораздо тяжелее и болезненнее, словно раньше от одного только присутствия Северуса тут же становилось легче дышать.

Нагайна медленно сползает с кресла, и я невидящим взглядом провожаю змею.

Что мне делать?

Нагайна, широко раскрыв пасть, издаёт низкое шипение. Поднимаюсь на негнущиеся ноги и выпускаю рептилию в коридор. Кажется, что сейчас она уползёт прочь, наконец оставив меня одну, но Нагайна замирает в дверях, повернув ко мне широкую морду. Мы какое-то время тупо смотрим друг на друга, и мне всё-таки приходится сдвинуться с места.

В меноре царит непривычная тишина. Несмотря на середину дня, в отсутствие Реддла кажется, что жизнь замирает. Затишье перед бурей, ожидание очередной вспышки гнева, очередной боли и чьих-то смертей. Каждый из здесь живущих боится быть следующим.

Кажется, словно на грудь опустился камень. Осталась только какая-то холодная, обречённая пустота.

Я опять ничего не могу сделать. Расколотая душа, со всеми вытекающими… Фамильяр. Как глупо. Помощник чародея, который только создаёт проблемы и упорно губит несчастного мага. Да какой фамильяр – обычный маггл. Глупая, ни на что не способная. Ведь нет никакого серьёзного доказательства, кроме внешней похожести. На земле живет семь миллиардов людей, чему удивляться-то? Да и вообще, ведь это просто мой глупый полет фантазии…

Замираю, не сразу поняв, что уже несколько минут стою над невесть откуда взявшимся роялем. Оседаю за инструмент, с лёгким хлопком открывая крышку клавиатуры. Пахнет деревом, костью и ещё какой-то благородной старостью. Поглаживаю белые клавиши, наобум нажимая большую терцию.

Музыка раскатывается по тёмному залу, отскакивая от гладких мраморных стен, высоких, казалось, заледеневших зеркал и голых окон.

Соль-си

Фа-ля

Фа-си

Фа-до…

И снова, по кругу, в каком-то исступлении прислушиваясь к повторяющимся снова и снова интервалам, не сразу узнавая в них начало песни.

– Ever since I was a child,

I’ve turned it over in my mind.

I sang by that piano,

Tore my yellow dress and,

Cried and cried and cried.[1]

//С тех пор, как я была ребёнком,

Я всё время прокручивала это в голове,

Я пела под аккомпанемент пианино,

Рвала своё желтое платье

И плакала, плакала, плакала…//

Собственный голос кажется совершенно чужим, сиплым и надрывным после его потери. На глаза, словно в ответ на текст песни, начинают наворачиваться слёзы. Так бывает, когда поёшь о том, что чувствуешь.

– And I don’t wanna see what I’ve seen,

To undo what has been done.

Turn off all the lights,

Let the morning come.

//И я не хочу видеть то, что я видела,

Возвращать то, что уже сделано.

Выключаю весь свет,

Пусть наступит утро! //

«Come, come» тяну низкие ноты, наслаждаясь вибрацией за грудиной.

Пусть даже в этом особняке кто-то есть, мне всё равно. Я буду петь под рояль и, может, даже рвать это жуткое, пусть и не жёлтое, платье.

– Now there’s green light in my eyes,

And my lover on my mind.

And I’ll sing from the piano,

Tear my yellow dress and,

Cry and cry and cry and,

Over the love of you.

//И вот в моих глазах зелёный свет,

И я думаю о любимом.

Я буду петь под аккомпанемент пианино,

Рвать своё желтое платье

И плакать, плакать, плакать,

Потому что люблю тебя.//

Под левой рукой растекается густой звук контроктавы. В деревянной раме начинает жалобно трещать тонкое стекло, когда я во весь голос беру верхние ноты. Кажется, я слишком долго пыталась быть нормальной, и эмоции наконец берут вверх. По щекам тонкими дорожками сбегают слёзы, а я продолжаю играть, выколачивая из рояля дух и, кажется, уже не распевая, а воя. А ведь действительно, хочется именно выть от бессилия, беспомощности и какой-то жуткой, дикой несправедливости.

– On this champagne, drunken hope,

Against the current, all alone,

Everybody, see, I love him.

‘Cause it’s a feeling that you get,

When the afternoon is set,

On a bridge into the city.

And I don’t wanna see what I’ve seen,

To undo what has been done.

Turn off all the lights,

Let the morning come.

//После всего выпитого шампанского спьяну надеюсь,

Пусть против всех, совсем одна…

Смотрите, все – я люблю его!

Ты испытываешь это чувство,

Когда день замирает

На городском мосту

И я не хочу видеть то, что я видела,

Возвращать то, что уже сделано.

Выключаю весь свет,

Пусть наступит утро! //

Каждое слово, каждая буква, каждая нота, как что-то особенное, личное. Раскаты октав под левой рукой, отдающиеся волнами малопонятного, но ощутимого экстаза, эйфории на грани истерики. И я повторяю припев, чуть ли не задыхаясь от бурлящих под кожей эмоций.

– ‘Cause you’re a hard soul to save,

With an ocean in the way,

But I’ll get around it,

I’ll get around it.

//Потому что ты один из тех, кого тяжело спасти.

На пути целый океан,

Но я обойду,

Я обойду.//

На какое-то мгновение становится даже немного смешно, и я оставляю инструмент в покое, прекратив бесноваться. Музыка – удивительная сила, почти такая же магия.

‘Cause you’re a hard soul to save,

With an ocean in the way,

But I’ll get around it.

//Потому что ты один из тех, кого тяжело спасти.

На пути целый океан,

Но я обойду…//

Пока я повторно проговариваю слова, до меня вдруг, с задержкой, доходит их смысл. Кровь приливает к щекам.

– Now there’s green light in my eyes,

And my lover on my mind.

//И вот в моих глазах зелёный свет,

И я думаю о любимом.//

Шепчу я еле слышно, словно молитву, кончиками пальцев нажимая клавиши.

– And I’ll sing from the piano,

Tear my yellow dress and,

Cry and cry and cry,

Over the love of you.

//Я буду петь под аккомпанемент пианино,

Рвать своё желтое платье

И плакать, плакать, плакать,

Потому что люблю тебя.//

Стекла отдают дребезжанием, где-то между ног рояля сжалась в клубок Нагайна, а я, словно сумасшедшая, срывающимся голосом снова и снова повторяю только одно: «Плакать и плакать, потому что люблю тебя».

В воздухе замирает диссонанс, и я в искуплении смотрю на чёрную лакированную крышку перед собой. Требуется несколько мгновений, чтобы я наконец заметила барабанящий в окно дождь. Из-под брюха рояля неуверенно выглядывает змеиная голова. Тяжело вздыхаю. Кажется, ещё немного, и я сойду с ума, но голова вдруг становится кристально ясная.

– Наг, спасибо.

Комментарий к Глава 6. РАСКОЛОТЫЕ ДУШИ

[1] Florence and the Machine – Over The Love.

Муууузыка! Наконец-то снова музыка. Правда у меня какие-то замашки в сторону Тима Бёртона получаются. Все такое же мрачненькое и совершенно не радужное. Но тоже все поют.😅

Жду отзывов и конструктивной критики))

========== Глава 7. БУДНИ ИНФЕРНАЛОВ ==========

Когда я там говорила, что сплю и вижу, как бы остаться наедине с самой собой? Беру свои слова обратно. Наедине с собой, может, и весело, но только первые двое суток. Через неделю уже лезешь на стенку, а через месяц… нет, голоса, конечно, не слышатся, но когда передумаешь все имеющиеся мысли не по одному кругу, начинает закрадываться подозрение, что кукушка всё-таки едет. В одно прекрасное утро обнаружилось, что Нагайна куда-то пропала, а дверь комнаты заперта. Вот тебе и настоящее заточение. Видимо, у его темнейшества какие-то сверхважные дела, моего участия, что удивительно, не подразумевающие. Золотая клетка, хоть и золотая, но всё-таки клетка. Отличающаяся от подвала менора разве что уровнем комфорта. В последние дни лета Драко как бы невзначай рассказал, что у них в особняке есть темница, в которой временно заперт мастер волшебных палочек мистер Оливандер. Попытка моя незаметно, насколько это вообще было возможно в сопровождении четырёхметровой змеи, поговорить с пленником провалилась: дверь подвала оказалась заперта каким-то заклинанием, и сколько бы я ни скреблась, ни отпереть, ни поговорить не получилось.

Я рассеянно бодаю лбом сложенные на столе руки.

Ну, а по прошествии сентября я и сама оказалась под замком. Теперь я периодически разговариваю сама с собой, пою от скуки песни Ленинграда, Аквариума, Цоя и Люмена, придумывая мало-мальски вразумительный план по спасению Северуса.

– Се-ве-рус, – еле слышно тяну вслух, смакуя каждую букву. Захват министерства магии и нападение на Нору, смазанное прощание, потому что Реддл в бешенстве, потому что нельзя показывать свои чувства, дабы их не обернули против тебя же самого. Последняя встреча. А дальше – назначение Снейпа на пост директора Хогвартса и всё, тишина.

Поднимаю тоскливый взгляд на заснеженное окно.

За людей болит душа. За пару месяцев осени, что я ещё имела возможность свободно перемещаться по замку, пусть и в сопровождении Нагайны, я успела заметить, что почти все обитатели поместья боятся Реддла до чёртиков, а тот бессовестнейшим образом не чурается применять физические методы воздействия. После провала с поимкой Поттера, когда юная компания волшебников умудрилась не только удрать, но и стереть память двум матёрым Пожирателям, Долохов и Роули ещё несколько недель старались не показываться кому-либо на глаза. В следующий раз гнев Тома обрушился на Яксли, когда весёлая троица умудрилась ворваться в министерство магии, утащить у Амбридж – той розовой барби пенсионного возраста – какой-то кулон и забрать глаз Грюма из двери её кабинета. И, наверное, если бы не вцепившиеся в меня мёртвой хваткой Люциус с Нарциссой, я бы достаточно быстро разделила долю и этого провинившегося Пожирателя. Кстати, при всём налёте аристократической надменности, Малфои оказались на удивление тёплым семейством. Ну, разве что за исключением Беллатрисы, с ней у нас как-то с самого начала не сложилось. Невооружённым взглядом видно, как ведьма с трудом сдерживается, чтобы не убить меня при встрече. Чем я ей так насолила, я уже даже не пытаюсь придумать – всё равно не пойму. Судя по тому, что я вычитала, с определённого момента у убийц начинается помутнение рассудка, поэтому все вызывающие взгляды и колкие реплики усиленно пропускались мимо ушей – грешно на больных людей обижаться.

На плече раздаётся приглушённое шипение.

– Уйди, старуха, я в печали, – грустно улыбаюсь и поглаживаю высунувшуюся из-под моих волос змеиную голову.

Два дня назад у обитателей менора прибавилось седых волос: Поттер умотал от нашего темнейшества. Причём свалил перед самым носом, чуть ли не ручкой на прощание помахал. И кто в этом виноват? Правильно, я и Люциус. Я – потому что при виде темнейшества вслух высказала всё, что я думаю о трёх с половиной месяцах сидения в одной комнате, а Люц… ну просто потому, что это Люц. На нём теперь отыгрываются по поводу и без. Возмущения на этот счёт я высказать, правда, не успела, потому что Малфой, верно оценив обстановку, закрыл мне рот рукой, но выражение лица у меня всё равно было крайне выразительное. А всё почему? Потому что нельзя женщину оставлять одну, саму с собой, на столь длительное время. Потому что женщина начинает думать, а это чревато катастрофами. Ну и додумалась я, нетрудно догадаться, до того, что буду вести партизанскую деятельность прямо под носом темнейшества. А ещё за всё то недолгое время общения с Реддлом я застукала себя за препакостным занятием: прощупыванием границ дозволенного. Вкупе с русским духом и то и дело притупляющимся в стрессовой ситуации инстинктом самосохранения, результат получился достаточно гадский для всех участников предприятия. Для меня в первую очередь – Том совершенно не проникся уважением к моим самоотверженным поступкам. И тем не менее, благодаря феноменальному везению, я до сих пор жива. Словно мне домовики в чай феликс подмешивают.

– Ладно, пойдём кофе пить, – наконец я всё-таки перестаю по инерции предаваться размышлениям о событиях последних дней и, посильнее завернувшись в мантию, пускаюсь на поиски кухни. Конечно, можно попросить всё сделать домовиков, но в комнате я насиделась на пару лет вперёд. Да и сомневаюсь, что их аристократические эльфы умеют готовить правильный в моём понимании кофе.

На секунду затормаживаю у одного из окон, выходящих на парк. Красота. Зимняя сказка. На мгновение внутри всё сжимается под натиском какой-то глупой щемящей тоски. Во всём есть что-то, напоминающее о Северусе. В медленно кружащих снежинках, в тёмных коридорах, даже в стенах этой злосчастной комнаты. Каждая мало-мальски значимая вещь, словно лезвие, одновременно вызывающее боль до дурноты и при этом почти мазохистское влечение. Даже мантия. Когда-то его мантия, которая, кажется, до сих пор сохранила его запах…

Кажется, я всё-таки сошла с ума и теперь немного одержимая. Это помимо того, что я разговариваю с ядовитой змей и распеваю странные песенки.

Домовики смотрят на меня, как на умалишённую, – где это видано, чтоб маг на кухню врывался! Но мнение домовиков меня интересует мало, поэтому просто прошу дать мне медную турку и набор горе-кофевара. Услышав список ингредиентов и, видимо, убедившись в предположении о моём душевном состоянии, маленький народец поспешил удалиться. Благо напоследок мне включили маленький огонь на странной плите.

– Ну что, приступим. Ты кофе пьёшь?

Я сгружаю свою кожаную подружку на кухонный стол. Змея делает превыразительную морду.

– Ой, не надо мне тут! Ты ешь людей в одежде, может, и кофе тоже пьёшь, – фыркаю я в ответ, подхватывая турку.

Ну что ж, кофе я последний раз готовила… когда была ещё в своём мире, и мы рисовали дипломную работу. Н-да, словно сто лет прошло.

Рассеянно оглядываю выстроившиеся передо мной жестяные банки.

Пожалуй, начнём с коричного сахара.

Судя по звуку, змея на столе вытягивается. Уверенным движением высыпаю через край сахар в турку и отправляю её на огонь.

Дальше соль…

Дверь с тихим скрипом открывается, и я тут же оборачиваюсь.

– Что ты тут делаешь?! – на мгновение кажется, что меня обманывает зрение, но появившийся в проёме Драко как-то измученно улыбается в ответ, делая шаг вперёд.

– Домовики сказали, что одна из ведьм сошла с ума. Чем ты их умудрилась напугать?

Парень подходит ближе, а я бросаю нервный взгляд на турку. Разгоревшийся сахар начинает противно шипеть.

– Да вообще кофе готовлю. Откуда ты тут взялся?

Бросив мельком взгляд на замершего рядом Малфоя, убираю турку с огня.

Мне нужна соль. И имбирь с корицей.

Закидываю ингредиенты в турку и заливаю водой до сужения горлышка.

– Ты уверена, что это кофе? Мне казалось, что в нем должна быть хотя бы пара кофейных зёрен.

Снова перевожу тупой взгляд с турки на Драко и обратно.

– Да ну вас! Посиди три месяца в комнате под замком, посмотрю, как ты будешь кофе варить! – с возмущённым смешком буркаю я, всё-таки закидывая в воду молотые кофейные зёрна, и размешиваю свою бурду. Стоящий рядом Драко только весело фыркает.

– Я вернулся ещё до Рождества. Нас всё-таки отпустили на каникулы…

Повисает неловкая пауза. Я задумчиво разглядываю медленно поднимающиеся на поверхность крохотные пузырьки, следя за тем, чтобы пенная корочка не разорвалась от бульканья вскипевшей воды, и при этом думая только о Северусе. Опять.

– И как там теперь? – наконец прерываю я тишину, не сразу вспомнив о присутствии Нагайны.

– По-другому, – вкрадчиво отзывается Драко, тоже отрешённо разглядывая голубоватый огонь.

Тонкую бежевую пенку разрывают круглые пузыри закипевшей воды.

***

Жадно глотнув воздуха, подрываюсь на кровати. Раздаётся тихий звук удара, и мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что я нечаянно скинула с кровати Нагайну. Снизу слышится раздражённое шипение, но я не обращаю внимания. В конце концов, сама виновата, могла забраться в ноги и не на одеяло.

Закрываю лицо руками и сгибаюсь пополам, захлёбываясь слезами. Сон, но такой реальный. Или не сон? Или воспоминания, пропущенные через призму собственного восприятия? Северус Снейп и Лили Эванс. Я совершенно не помню, о чём был сон, но там были эти двое, и душу раздирает в клочья от необузданного чувства боли и ревности. Ревности… И горечи, обиды, разочарования, детского эгоизма. Хочется кричать, топать ногами, требовать и плакать: я никогда не буду значить для него столько же, сколько и Лили Эванс. Да что уж столько же, я и близко с ней не стояла. Да, я не видела почти никаких воспоминаний Северуса о себе, но то немногое, что видела, было разве что беспокойством за то, что я смогу оказаться его фамильяром и что об этом узнает Дамблдор.

Снова падаю на кровать, утыкаясь мокрым лицом в подушку. Так противно от самой себя – ревновать к погибшей девушке, но, чёрт возьми, ведь это действительно больно – знать, что тебя никогда не будут так любить. Что дорогой тебе человек видит в тебе максимум тень своей прошлой любви, ну и может, немножко какого-то мифического помощника. И всё.

И я тихо реву в подушку, не обращая внимания на взгромоздившуюся рядом змею, бессильно поддавшись ненависти к давно погибшей, но до сих пор ощущающейся Лили.

***

– Мисс, назад! – мужчина вскидывает палочку.

– Прочь с дороги, ты мне ничего не сделаешь, а мне туда нужно срочно попасть, – рычу я, продолжая наступать на пятящегося Антонина. Воздух разрезает истошный вопль, от которого мы оба вздрагиваем.

– Я не могу вас пропустить, нас обоих прибьют! – Долохов вскидывает руки к небу и бросает нервный взгляд себе за спину, словно в страхе быть услышанным.

– Ну, скажи, что я тебе угрожала, прорвалась силой, не знаю, придумывай что хочешь. – Я делаю очередной шаг вперёд. Змея на моём плече издаёт низкое шипение.

– Мисс Рунцис, да как вы не понимаете?! – Маг снова делает шаг назад, глядя на меня с нескрываемым отчаянием. Новый вопль, от которого по коже проходит мороз.

– Наг, быстрее! – жалобно вскрикиваю я, обращаясь к змее. Рептилия плавно соскальзывает с меня на пол, устремляясь к Пожирателю.

– Нет! – взвывает Долохов, шарахаясь к стене.

– Пойдём, скорее! – я наконец обхожу мага, со всех ног бросаясь дальше по коридору.

Поворот, высокие дубовые двери. Замираю, ощущая бешено колотящееся в висках сердце.

Боги, что я вообще делаю?

Но не делать ничего не получается. Невозможно знать и бездействовать.

Нерешительно касаюсь ручки и, с усилием толкнув дверь, проваливаюсь в темноту большого зала. Тошнотворный запах крови, пота, рвоты и мочи бьет в нос, заставляя болезненно сжаться желудок.

– Я сказал: круцио! – раздаётся звонкий голос, полный нескрываемого бешенства.

– Мой лорд, умоляю… – тут же вторит ему срывающийся шёпот, но почти сразу тонет в истошном вопле.

Нагайна проползает мимо моих ног, чуть задевая юбку. Реддл, обезумевший от ярости, даже не замечает нашего появления, полностью сфокусировавшись на рыдающем и корчащемся от боли Драко.

– Нет… Нет! Прекрати! – взвизгиваю я, перекрикивая младшего Малфоя. Страх и злость вскипают, заставляя бездумно ломануться вперёд.

Реддл оборачивается медленно, словно не веря тому, что видит.

– Опять ты? – его голос пробирает до костей. Секунда – и я оказываюсь припечатана к стене, удерживаемая одной рукой за горло. В висок упирается волшебная палочка.

– Так нравится играть в великомученицу, Рунцис? – голос Тома вдруг опускается до шёпота. – А если я решу подыграть? Скажем, запытаю у тебя на глазах твоего бесценного мага? Ты же должна чувствовать его боль, а?

Пальцы на горле сжимаются, от чего начинает плыть перед глазами.

– Они не виноваты в том, что Гарри сбежал, мальчик и от тебя сбегал, притом не раз, – задавленным фальцетом сиплю я, стараясь не смотреть Тому в глаза.

И вскрикиваю, дёрнувшись от боли. Конец палочки вдруг становится точно раскалённым добела, и Том, с остервенением надавив, медленно ведёт по коже. От боли закладывает уши и темнеет перед глазами. В нос бьет запах собственной палёной кожи. Не до конца осознаю, когда мучение прекращается, и я падаю на пол, плача от боли и жалости к себе, при этом старательно стараясь не касаться обожжённой щеки и губы.

Я ненавижу тебя, Том Марволо Реддл.

***

– Они сделали что? – чашка чуть не выскальзывает из моих рук, а я продолжаю тупо смотреть на замершую в дверях Нарциссу.

– Банк! Сейф Беллатрисы! – Кажется, что на последних словах женщина становится ещё бледнее.

Я перевожу тупой взгляд с Малфой на Нагайну и обратно.

– Но зачем?

– Мерлин, я не знаю! Он их призвал, Белс и Люца, в большом зале сейчас собрание!

Нарциссу начинает заметно потряхивать, я же суплюсь, пытаясь понять, что может случиться в ближайшем будущем.

Надо было читать книжки. Единственное, что я помню – так это только битва за Хогвартс, ну и смерть Северуса.

– Наг, пошли. – Поднимаюсь я на ноги. В любом случае, что-то мне совсем не нравится, к чему всё идёт.

– Ты собираешься пойти к нему?! – Женщина хватает меня за руку.

– Не знаю. Но хочу понять, что произошло. – Морщусь, вспомнив о полученном при последней встрече уроке хороших манер. И как хорошо, что Нарцисса умеет лечить раны, иначе бы этот уродливый шрам так и остался бы со мной на всю оставшуюся жизнь, а шрамы девочек не красят.

Цисс ничего не говорит, только одаривает тоскливым взглядом, а мы с Нагайной выскальзываем в коридор. На корне языка начинает противно горчить какое-то необъяснимое предчувствие беды. Бегом слетаю вниз по мраморной лестнице, взметая полы чёрной мантии. Змея скользит рядом, непрерывно что-то шипя. Мы влетаем в галерею. Ещё два коридора, и будет большой зал, как вдруг я так и замираю. По рукам пробегают мурашки. На другой стороне галереи, в метре от пола, перекатываясь клубами, зависает густой чёрный дым.

Комментарий к Глава 7. БУДНИ ИНФЕРНАЛОВ

Ой что дальше будет…))

========== Глава 8. МОЕЙ ЛЮБОВЬЮ ==========

Комментарий к Глава 8. МОЕЙ ЛЮБОВЬЮ

Та-дам, всем, кто соскучился🖤

И пусть музыкой к этой главе будет аж целый альбом The orchestra score from Baz Luhrmann’s film The Great Garsby. Мне кажется, он прекрасно поможет прочувствовать происходящее.

Приятного чтения!

– Сев… – еле слышно шепчу я, полностью потеряв способность мыслить. Где-то под рёбрами вдруг все туго сжимается, замирая и при этом бешено крутясь, словно пойманные в банку бабочки. И почти тут же вспыхивает страх, что это видение – всего лишь плод моего воображение, что он просто не может быть сейчас здесь. Ведь, боги, прошло столько времени…

Облако медленно плывёт по воздуху, принимая черты мага, и вот уже Снейп, пусть и словно сотканный из дыма, с развевающимися за спиной клубящимися обрывками мантии идёт мне навстречу, но вдруг замирает, не дойдя несколько шагов, и опускает взгляд на Нагайну.

Сколько же мы не виделись? Месяцев восемь или девять?

– Сев… – только и могу позвать одними губами.

Змея вдруг сдвигается с места, грузно ворочая мясистое тело. В лучах солнца поблёскивает ромбовидный узор. Нагайна ползёт вперёд, быстро, уверенно. Ползёт, не обращая внимания на Северуса, ползёт дальше по коридору, пока не исчезает за поворотом. Я же в молчаливом недоумении провожаю рептилию взглядом и вновь поднимаю глаза на мага.

Снейп срывается с места так быстро, что я не успеваю ничего толком понять. Окружающий мир враз закрывает чёрная пелена, в плечо и бок вдруг до боли впиваются чужие руки, а в следующую секунду земля выскальзывает из-под ног. От ударившего в лицо воздуха перехватывает дыхание, не давая возможности вдохнуть. Жмурюсь, отворачиваясь, и утыкаюсь во что-то тёплое щекой. Всё сознание заволакивает такой знакомый, родной запах скошенных полевых трав. И будто под его натиском, на душе моментально становится спокойно. Словно весь окружающий мир отходит туда, на задний план.

Ведь всё будет хорошо? Ведь любая сказка обязана хорошо кончится?

Ветер постепенно прекращает нещадно трепать волосы, а под ногами откуда ни возьмись выныривает твёрдая поверхность. И если бы не удерживающие меня руки, вероятно, я моментально очутилась бы распластанной на земле.