Текст книги "Десять затяжек (СИ)"
Автор книги: Julia Shtal
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Хватит нести чушь, придурок! Ты можешь помолчать хотя бы пять минут? – Джон выпрямился, отошёл от Чеса, вскинул руки и нервно начал зарывать пальцы в своих волосах, при этом шепча: – Господи, ну зачем ты пьян, зачем вообще прикоснулся к этому абсенту, зачем я его купил? – Креймер недоумённо сидел на кухонном столике и, пару раз икнув, глядел на ходящего кругами. Видимо, всё-таки услыхав его последние вопросы, он поспешил ответить:
– Хочешь знать, почему я пьян? Почему стал курить? Почему всё это время терпел тебя?.. – Константин резко замер на месте и недоверчиво на него посмотрел. Вопросы, с улыбкой думал сам Чес, выдались соблазнительными, и ответы на них не помешали бы Джону, да только ради этого последнему нужно было нехило так переступить через свой характер. Креймер сидел на столике и ждал ответа, безумно улыбаясь и покачивая ногами. Тот скоро разморозился и равнодушно ответил:
– Нет, не хочу знать. Потому что и так знаю. – Нет, это, кажется, слишком всем приелось «слова ударили словно громом». Да и эти слова не были так красивы, чтобы ударять громом: они просто ударили, грубо, жёстко, как будто кулаком в живот или ещё ниже, заставляя корчиться от боли. И Чес бы хоть сейчас упал и закорчился бы от боли, да оставшиеся после всей этой истории клочки гордости не позволяли. Да и пьяная завеса как будто открылась от этих неожиданных (или ожидаемых?) слов, хотя это пока что очень условно, и вообще навряд ли такое могло произойти столь быстро.
– Знаешь?.. Значит, во всё это время ты знал? – дрогнувшим (теперь эта слабость разрешалась) голосом спросил он, сжав пальцы в кулаки и нервически перебегая взглядом с пола на собеседника. Джон тихо проговорил, будто себе: «Я не понимаю, о чём ты конкретно, но положим, я знаю и вижу много», а потом добавил громче: «Да».
– Всё знал и никак не реагировал? – изумлённо посмел спросить Чес, благодаря вовсю свою пьяную головушку за практически отсутствие робости и за возможность спрашивать что угодно. Джон хмыкнул, несколько секунд подумал, а после пододвинул к себе стул и сел на него, вальяжно развалившись и вновь закурив.
– Если бы я счёл нужным что-либо отвечать или что-либо делать, то давно бы уже ответил или сделал. Но, как мне кажется, это очередная твоя глупость. Не более, – Креймер послушно принимал все те ножи, что плотно входили в его сердце и в его надежды с каждым новым словом и звуком. Он не мог противиться, не мог сказать «Прекрати, Джон!» или «Не называй это так!», ведь сам считал это не более чем глупостью. Хотя да, чего он удивляется: это прозвучало ещё в начале разговора. Всё это – глупость, разве сам Креймер не знал? Представлял, но как-то отдалённо, всё ему казалось, что это не про него; а когда правда вновь прозвучала, деваться стало некуда. Это уже не отчаяние, а глухое, слепое уныние; его, увы, уже не зальёшь алкоголем и не закуришь сотнями сигарет – его можно вычистить только в Аду. На деле же Чес только беспокойно повёл плечом, повернул голову в сторону, хмыкнул, засмеялся нервическим смехом, потом встал и молча направился к выходу.
– Тогда всё понятно. Тогда прости, Джон, что тратил твоё время. Только почему ты не преломил тогда это всё на корню, в самом начале? – горечи в голосе уже не было – горечью звучало каждое слово; Креймер остановился около дверного проёма, повернув голову. – Ты же был так близок к этому. Почему не прекратил?
Чес постарался сделать равномерный вдох, чтобы успокоиться, но получилось нечто сдавленное, беспокойное. Думаете, внутри него всё закипало и буянило? Как бы не так: лишь тихая подавленность и угнетённость напрочь засели там, иногда проявляясь в виде срывающегося голоса снаружи. Он действительно научился некоему внешнему равнодушию от Константина; а может, лишь делал вид этого, но факт оставался фактом: внутри, как обычно, не было фонтанирующих всплесков эмоций. Он чуть-чуть развернулся, чтобы глянуть на Джона и понять, стоит ли ждать ответа; хоть даже через темноту он понял, что тот навряд ли удостоит его какими-либо словами. «Наверное, вновь считает это глупостью. Хотя это, безусловно, и правда: всё глупость».
– Ах, тебе же было, наверное, интересно понаблюдать за мной. Понять, чего же я хочу добиться в конце концов, – вновь начал Чес, решив сегодня сказать всё. – Ну, вот ты и добился своего; поздравляю, ты стал вновь свидетелем чьего-то поражения. Но всё-таки было бы лучше, если ты прекратил бы это сразу…
– Чес, я не совсем понимаю, о чём ты, – с тяжким вздохом и хладнокровно произнёс он, потирая лоб и отчего-то не поднимая головы. – Лучше сядь, и давай последуем моему плану…
– Нет, мне ничего не нужно: ни твоей помощи, ни такси, ни денег. Я всё понял!.. – усмехнувшись и всплеснув руками, воскликнул он и развернулся. – Я понял, что хочу сейчас для полного счастья: я хочу напиться. Ещё бы парочку рюмок абсента, и жизнь заиграет…
– Только через мой труп ты прикоснёшься к этому чёртову абсенту, – жёстко перебил его Джон, встал с места, взял в руки бутылку и отнёс её в шкаф. Креймер издал полушутливый, полусерьёзный разочарованный возглас и опёрся о косяк.
– Джон, ты всегда был жестоким. А впрочем, мне хватит и того, что я выпил, сполна. И всё-таки… – Чес с усилием заставил себя вновь приподняться и направился к нему, – и всё-таки, Джон, знаешь что? Десятая затяжка у нас с тобой не получилась, – говорил он и медленно шёл, спотыкаясь на ровном месте и ударяясь о стулья. – Это плохо, так плохо, ведь я надеялся. Ведь ты был прав, чёрт бы тебя побрал, что я возлагаю на это красивое число какие-то надежды, думаю, что затяжка станет особенной. А в итоге, – он развёл руками и смешно икнул, – в итоге я опять в пролёте. Впрочем, тебе не знать, каково это – проигрывать! – Креймер сделал слишком торжественный упор на последнем слове и едва удержался за край кухонного столика, рядом с которым неподвижно и молчаливо стоял и смотрел на него Константин. Он уже оставил попытки заткнуть разговорившегося таксиста, заставить его сесть и следовать своим советам; он просто решил, что вызовет машину незаметно и также незаметно сгрузит бренное тело парнишки туда. Но порой даже решения самого Джона расстраиваются из-за каких-то глупых проделок… Чес же понял давно: раз такая ситуация, нужно говорить как можно больше всего. Говорить, конечно, но не заговариваться, однако попробуйте объясните это пьяному человеку.
– И знаешь, как нынче зовётся наша затяжка? – он хитро глянул на Константина. – Затяжка номер девять с половиной! Не может быть такого, верно? А вот в нашем случае может быть всё что угодно! – Чес полностью облокотился на столик и усмехнулся. – Только, Джон, не вызывай для меня психушку – на самом деле я нормальный. Лишь немного дурак и ублюдок, а впрочем, не немного.
Константин слушал молча, угрюмо скрестив руки на груди и сурово глядя на него. Креймер не мог этого не заметить, не почувствовать, поэтому вскоре заткнулся и полностью уперся о стол. Вновь повисло молчание, вновь тиканье часов раздражающе действовало на рассудок, и так помутнённый, вновь Чесу казалось, что перед ним совсем незнакомый человек, такой злой и жестокий. Он потихоньку начинал понимать, что своим немногословием Джон намекает на самое явное, что здесь может быть – Креймер здесь лишний. Был им он, собственно говоря, всегда, но сейчас осознание будто остро врезалось ему в спину, резко заставив дойти до того, до чего в неторопливой обыденной жизни он дошёл бы нескоро. А сейчас, с каждой тяжёлой секундой и просто невыносимой минутой, Чес начал понимать это. Вздохнув, он слегка приподнялся, глянул на часы, так и не поняв, сколько сейчас, но почему-то ощутил, что Константину выходить нужно будет именно через пять минут, и тихо, спокойно заговорил, тоном и голосом вовсе не выдавая в себе и капли пьянства, но на деле же смутно соображая о своих действиях:
– Джон, осталось совсем мало времени. Ладно, забудем про затяжку… я другое хотел сказать. Поверь, трезвый Чес такое навряд ли выдаст, так что слушай, пока есть возможность, – Креймер улыбнулся – уже не безумно, а грустно, тихо, одиноко, как улыбаются перед чем-то не слишком радостным, но этой самой улыбкой пытаются доказать, что они сильные люди.
– Может, я не хочу это слушать? – ядовито спросил Константин, засовывая руки в карманы и опираясь о стол. Его взгляд скользил острым лезвием по Чесу; тот было стушевался, но тут же собрал свои силы.
– Чего это тебе стоит? Всё равно улетаешь. Да и я быстро – не смею задерживать вашу персону, – ухмыльнулся и сделал насмешливый поклон. – Просто, Джон, я хотел сказать, что возлагал что-то особенное не только на десятую затяжку, а на все. Ты уже это знаешь, зачем я повторяю – не знаю, но скажу, что курить я начал по кое-какой причине – здесь лжи не было. Но ложь была в том, что я отнекивался от твоих предостережений насчёт дружбы, мило улыбаясь и постоянно говоря, что это вовсе не моя цель, – Чес выдохнул, отёр лоб, нечаянно икнул и продолжил: – О чём я говорил? Ах да, ложь… я врал тебе, поверишь ли, Джон? Тебе! – он усмехнулся уголком рта и потряс головой. – Я знал, что ни до чего хорошего моя затея не доведёт, но слепо верил. В первую очередь, тебе. Признаться, Джон? – Чес подошёл ближе, чувствуя, что с каждым словом всё больше падает в яму невозврата.
– Не нужно, – сухо процедил тот, скрестив руки на груди и как-то странно на него посмотрев. Чес звонко рассмеялся и подошёл ближе: теперь между ними было менее полметра.
– Я хотел стать твоим другом, представляешь? – с отчаянной улыбкой произнёс Креймер, ощущая предательскую дрожь во всём теле и непреодолимый жар в груди. – А может, я и сейчас вру и чего-то недоговариваю? Как думаешь? А я ведь только ради твоей дружбы пошёл на это курение, пропади оно пропадом! – он со злостью вытащил почти пустующую пачку и бросил её на пол, растоптав. – Я никого не виню, кроме самого себя, ты не думай, Джон. Я лишь просто зол, что позволил такой слабости взять над собой контроль. Прекрасно же понимал, как нелепа идея, затея, что ты жуткий социопат, что сам сто раз говорил мне, что тебе не нужен никто, а лишь какая-то цель… Знаешь, – голос слегка охрип, поэтому ему пришлось прокашляться, а потом он вновь смело и прямо взглянул на собеседника, – знаешь, я бы хотел даже стать этой целью любой ценой. Чтобы быть тебе нужным – только ради этого. Но это невозможно. А какой человек станет интересен самому повелителю тьмы? – горько усмехнулся, всплеснув руками. – Да никакой, ровным счётом, если это не какая-нибудь полицейская с модельной внешностью!
В глазах Константина на секунду вспыхнули яростные огоньки; Чесу показалось, что ещё мгновение, и он получит по морде. Но его это не страшило – хоть убей его Джон прямо здесь, ему было бы всё равно. Он уже и сам себя убил. Своими собственными словами. Своим жутким признанием.
– Ну, вот ты наговорил мне тонну чего-то ненужного, а мне-то что прикажешь делать? Пожалеть тебя? Типа «Ах, какой несчастный Чес Креймер, что мученически вынес эти испытания не по своей воле ради дружбы, так и не свершившейся!» и «Ай-яй-яй, какой плохой Джон Константин, который игнорировал бедного своего водителя как мог и всячески унижал»? Так получается? – Джон на секунду приостановился, сузив глаза. – Ты желаешь слишком глупых вещей. Лучше бы о своей будущей жизни подумал, ей-богу. Всё, что надумал обо мне, ложь. Правдой во мне являются только сарказм, цинизм и равнодушие; больше, слышишь, ничего. Я ни добрый, ни милый, ни хороший, я ужасный и прогнивший изнутри. Ты судишь слишком поверхностно. И, как мальчишка, жертвуешь всем ради ничего. Я это знал… – Чес стоял, жадно слушая каждое слово – редко тот говорил так много и о важном. Сказанное заставило его даже слегка протрезветь, но он понял, что это не лучший выход, ибо горечь легче принимается на пьяную голову, поэтому если не в действительности, то хотя бы вымышлено он захотел изобразить, что мало чего понимал. Джон же дышал слегка напряжённо, пытливо смотрел на него и будто бы ждал ответа. И тот не заставил себя ждать.
– Вот как… Я не прошу жалости – это мерзкое чувство, – твёрдо начал Креймер, вздохнув. – Я же говорю, что вообще ничего не прошу и не просил. Уже привык ничегошеньки от этой жизни не получать. Точнее, не получать сильно желаемого и невозможного. Ты говоришь, что я глуп и добиваюсь глупой цели… – Чес улыбнулся, на пару секунд прикрыв глаза, – не буду спорить, ты прав. Господи, я говорю, кажется, совсем как трезвый, правда? Это плохо… Но: ты можешь называть мои цели глупыми сколько хочешь, однако они будут моими. И продолжат так же, как и обычно, много значить для меня. Понимаешь, я чувствую, что совсем-совсем не мужчина и не веду себя так, как предписано моему статусу… – Креймер почесал голову, отведя глаза в сторону, – но вместе с тем я хочу думать, что некоторая мужественность во мне всё-таки есть. Мне кажется, не каждый ненавидящий курение так запросто в один момент сможет переменить своё мнение и начать курить. А впрочем, я всё жалею себя и говорю не по теме.
Он подошёл ближе к отодвинувшемуся от него Константину и, приподняв голову, пристально взглянул на него.
– Но ты, Джон, в одном ты ошибаешься. Ты другой… я верю, я знаю. Да, пусть я не отличаюсь ни особой сообразительностью, ни наблюдательностью, ни знанием людей, но… – Чес слышал, как неровно скакал его голос, а нервы уж, наверное, и подавно все истратились – по крайней мере, было такое ощущение, – но у меня есть на душе такое ощущение, что ты хороший человек. И оно из того рода ощущений, которые навряд ли могут ошибаться. Уж я-то знаю… – голос невыносимо хрипел, он вновь прокашлялся.
– Однако, видимо, – начал чуть позже он, подняв голову и горько улыбаясь, – это теперь всё не имеет значения. И никогда не имело, – тут же поправился. – Ни все эти затяжки, ни мои глупые затеи, ни пару лет знакомства. Ничего это не могло заставить самого повелителя тьмы сдружиться с кем-то. Да и заносчивый водитель много чего требовал. Ужасный эгоист! А теперь ещё и напился и несёт всякую чушь, не давая уехать. Я понял, знаешь, я понял. Всё понял, – улыбка уже на грани срыва в отчаяние… хотя стоп: Чес уже там давно. – Моё простое желание оказалось слишком жёстким требованием, так? – мягко спросил Креймер. – Я соглашаюсь со всем, что ты сказал, кроме одного, но ты это уже знаешь… Я хотел, чтобы мы распрощались дружно, но это было бы очень скучно. Но прости. Прощай, Джон, – с этими словами он стал делать широкие шаги назад, уже не имея возможности остановить дрожь во всём теле. – Кажется, тебе скоро нужно выходить. О такси не заботься: станет меньше на одного пьяного – ничего страшного!
Чес стрелой выбежал из душной кухни, всё теперь давило здесь на него: и стены, и запах табака, и родной стол, и Джон. Он чувствовал, как ежесекундно что-то подступало к горлу; он прикрыл глаза, словно боясь чего-то, поэтому бежал вслепую, лишь только по звукам машин поняв, что оказался на улице. Хотелось бежать как можно быстрее, хотелось развить скорость, как у самолёта, и вылететь, желательно из своего тела, и лететь, лететь; лишь бы скорее, поскорее от этого места. Бежать, и всё равно, что творится вокруг, сколько сбито им пешеходов, сколько сотен раз засигналили ему машины. Но это метафорично; на деле всё оказалось куда проще и быстрее. Креймер не знал, сколько уже бежал – часы в его голове сломались уже давно. Он также не знал, куда бежал: сквозь плотно закрытые веки лишь изредка просачивался резкий свет фонарей или чего-то ещё. Чес лишь помнил, что куда-то слишком резко свернул, далее яркий свет откуда-то слева резанул по глазам, громкое, прямо истошное бибиканье заставило его будто бы проснуться, а какая-то сила быстрым рывком откинула его назад. Креймер приоткрыл глаза, провожая глазами уехавшую машину, и не понимал, почему остался жив. Рывок был не его, а искусственный. Чья-та рука ощущалась на затылке. Чес усмехнулся, подумав, что кто-то только зря сжалился над бедолагой, – уж лучше, по его мнению, ему было дать умереть. Ибо это довольно непросто, когда неожиданно понимаешь, что всё, к чему стремился, полная лажа и чепуха. Нет-нет, Чес не был суицидником, но если бы смерть наступила сейчас легко и внезапно, то смиренно и без сожалений он принял бы её холодные объятия.
– Ублюдок, так и знал, что ты чуть не сдохнешь! – но родному раздражённому голосу Креймер всё понял, улыбнувшись. Его жёстко развернули, грубо схватили за одно плечо; Чес увидел сквозь пелену дождя (Господи, был ещё и дождь?) полыхающие неестественной злостью глаза, а после какого-то резкого маха не удержался и повалился прямо в лужу, ощущая пульсирующую боль на правой щеке. Во рту стал ощущаться неприятный привкус крови, Чес сплюнул её, едва удерживаясь на локтях. Его вновь подняли сильные руки, заставляя встать; Креймер старался увидеть Константина, но видел лишь расплывчатый силуэт и чувствовал исходящий от него гнев. Он искренне не понимал, что происходит: лишь дождь глухо бренчал по крышам, слышались надрывные вздохи и мерный шум проезжавших мимо авто. Люди, если и были, наверняка поспешили отойти от них; Чес бы с радостью последовал за ними, если мог, ибо Джон Константин в злости – зрелище не из приятных.
– Креймер, твою мать, так и знал, так и знал! Гадёныш мелкий!.. Сначала что-то боробит не своё не наше, – говорил уже далеко не спокойно Джон, схватив его за грудки и с каждым словом грубо встряхивая, – а потом бежит под машины! Дурак, идиот ты, понял? Суицидник грёбаный! – Чес не ощущал боли, не ощущал стыда, лишь какое-то приятное удовлетворение внутри – ведь Константин сейчас заботился, пускай жутко по-своему, но заботился о нём. Он принял с улыбкой даже второй удар по левой щеке, только на этот раз его удержала от падения крепкая хватка. Ему нравилось чувствовать эти удары, заставлять вечно равнодушного Джона сейчас так беситься. Может, «беситься» слишком громкое слово, а «раздражаться», наверное, в самый раз.
– Ну, что, доволен? Из-за тебя я опоздаю на самолёт… чёрт бы тебя побрал, глупый мальчишка! – Константин больно схватил его пальцами за подбородок и сжал его, приблизив лицо к себе и вглядываясь в него. Его дыхание, ощущал с горящими щеками теперь уже не от смущения Креймер, было неровным, к чертям сбившимся, но таким тёплым и приятным, что он не смог сдержать улыбки.
– Что ты улыбаешься, кретин? Тебе, конечно, смешно! Но мне не до смешного, когда такое происходит! – Джон отпустил его подбородок, жёстко толкнув руками в грудь так, что Чес едва устоял на ногах, а потом вообще подошёл ближе к готовому ударить его хорошенько ещё раз Константину, не боясь быть насмерть избитым. Пока тот был в замешательстве, Креймер решил использовать эту возможность, потому и, легко поднявшись на носочках, взял напарника за ворот рубашки и, добравшись до его уха, быстро прошептал что-то, из чего сам понял только начало: «Джон, прости, но я…» Чес не понял, что было дальше, кажется, он отключился, упав головой на плечо Джона с беспечной улыбкой на губах; сквозь угасающее сознание к нему гулко прорвалось: «Креймер, чёрт возьми, нет!» Ему уже стало всё равно, какой бред он там шептал, чем потом всё закончится, где он очнётся – на душе появилось чувство удовлетворения. Наконец натянувшаяся и готовая порваться в любой момент струнка в нём ослабла; наконец он смог заснуть спокойно, зная, что что-то важное он всё же брякнул. Пускай Джон вновь сочтёт это глупостью, зато на душе было легко.
Чесу уже даже во сне казалось, что вся история завершилась, хотя он не знал, что всё только начиналось…
========== Затяжка 10. ==========
Тебе нужен тот, с кем можно отправиться в Ад.
Тьюсдей Уэлд ©.
Чес думал, что проснётся или на улице, или в больнице, или в полиции, но никак не там, где оказался в действительности. Как только сознание вернулось к нему, он ощутил под собой тёплую кровать, под головой – мягкую подушку, а на себе – тонкое одеяло. Правда, тогда это ещё не означало, что он находится не в больнице, однако уже отбрасывало самые худшие варианты с полицией и улицей. Не сказать, чтобы он чувствовал себя прекрасно, но, за исключением головной боли и какой-то смутной эмоции внутри, всё было довольно хорошо. Вчерашнее казалось, естественно, неким кошмарным сном. А может, и не кошмарным, но пронеслось это так лихо, что теперь Креймеру нужно было приложить много усилий, чтобы вспомнить, что такое вчера он говорил и делал. А ощущал он, что говорил и делал очень много… За себя было, конечно, стыдно, однако Чес понимал, что иначе поступить не мог. Да и сейчас на душе было так спокойно, будто он сделал и сказал то, что так давно желал: некоего рода свобода теперь ощущалась им заместо прежнего волнения. Хотя он не мог знать, поступил ли правильно, не высказал ли какой-нибудь абсурдной мысли. Впрочем, ему казалось, что сделал он не только это и что краснеть ему придётся долго, если когда-нибудь он встретит Джона.
Мысль о Константине как-то разом заставила его взбодриться и даже приоткрыть один глаз: в комнате было светло, сквозь щели между шторами пробивались лучики света, и вообще таким уютом веяло здесь, что Креймер не сразу понял, где находится. И понял он это даже не через минуту – нет, он не был глуп, просто стал с чего-то недоверчив к происходящему. Будто, разочаровавшись в своих действиях за последние две недели, он решил относиться с подозрением теперь ко всему, что начинало походить на его мечту. Ведь всем ясно, что мечты не сбываются, по крайней мере, в нашем мире. Чесу казалось, что это простое правило он вывел для себя вчера, хотя вчерашние события помнил ещё совсем смутно.
Он быстро сел на постели, отодвинул одеяло в сторону и неловко дотронулся до своей щеки, потом зашипев от несильной, но острой боли – и сразу всё мгновенно вспомнилось. И его безумный, лихорадочный бег с закрытыми глазами, и едва не сбившая его машина, и спасший его Джон, который и оставил такие смачные удары за всё, не только за мнимое желание самоубийства, и он сам, нелепо радующийся чему-то в той безнадёжной ситуации и прошептавший ему, вероятно, какую-то очередную глупость. Всё это пронеслось слишком резким, поставленным на двойную скорость фильмом-экшном в его голове, что Чес даже не сразу поверил, с ним случилось ли это в действительности. Но щёки жгла приятная боль, и яркие воспоминания вырисовывались в мозгу быстрой кисточкой какого-то художника. «Значит, правда…» – изумлённо заключил Креймер, согнувшись и зарыв пальцы в волосах. Он был и рад, но как-то мгновенно начинал немного расстраиваться, понимая, что напрочь ничего не помнит из сказанного вчера за весь день: может, лишь слегка слова Джона, но и то отчётливо и достоверно лишь последние. Чес помнил весь букет обзываний, что собрал вчера для него Константин, но от этого вопреки всему чувствовал себя счастливо.
Он понимал, что тянуть время нельзя: пока в памяти свежо хотя бы представление о вчерашнем, нужно завершить начатое. По крайней мере, внутри него было такое ощущение, а ощущения не спрашивают, хотим мы того или нет, они просто берут и заставляют нас делать, хотя мы можем вовсе не подозревать, что говорить и как действовать. То же было и с Креймером. До него только сейчас дошло, что он в доме Константина. Это было ему, в принципе, всё равно; волновал вопрос, а где сам хозяин? Улетел? Остался? И тот, и другой варианты, хотя в корне и были разными, имели некий неприятный осадок за собой. Чес даже запутался, во что ему верить, когда вставал и направлялся к двери.
По пути он заметил зеркало и погляделся в него, чтобы понять, не всё ли так страшно: оказалось, что правая щека слегка припухла, а на месте второго удара, в левую, красовалось небольшое красное пятнышко. «Видимо, всю свою ненависть Джон вложил в первый удар», – с усмешкой подумал Креймер, в итоге решивший, что с таким видом можно выходить на люди. Теперь оставалось сделать последний шаг: открыть дверь. Чес даже не старался прислушиваться, были ли звуки за стеной, а лишь молниеносно открыл дверь и ворвался на ту самую кухню, служащую одновременно и гостиной.
Он точно не знал, можно ли ему, после стольких своих слов, так беспечно радоваться тому, что Джон здесь, преспокойно сидит на стуле и выкуривает очередную сигарету. Он даже не знал, что ему говорить, что делать, как смотреть. Не сказать же «Джон, я проснулся!» или «Доброе утро»? Не начинать же сразу с главного, не говорить же сразу огромных речей, не просить же прощения?.. А что делать? Тупо стоять, прижимаясь к двери, словно нашкодившему ребёнку, с понурой головой и непомерным чувством стыда? Беззаботно сесть за стол и выпросить чашку чая, потом получив ею по голове? Чес, только выйдя из комнаты, сразу остановился и так никуда и не сдвинулся больше, чувствуя, что сама кухня начинает напоминать ему то, о чём он вчера здесь так развязно рассуждал. Константин медленно перевёл свой взгляд со стола на него и хмыкнул. С этого-то момента стыд и стал наполнять его, словно вода ванну. Креймер не мог сказать, что выражал взгляд того: или он сам разучился распознавать взгляды Джона, или тот научился хорошенько прятать их значения, было непонятно. Голос раздался столь неожиданно, что Чес боязливо вздрогнул, сам от себя такого не ожидая – казалось слишком большим счастьем вот так запросто на следующий день слышать Константина.
– Выспался? Дурь сошла? – Креймер бросил быстрый взгляд на него и мелко кивнул, потом вновь опустив глаза. Проговорил это Джон обыкновенно, без злости, но и без шуток – так он разговаривал всегда. И это также двояко повлияло на его водителя: вроде, не гневается, значит, всё в порядке, но из-за отсутствия хоть какой-нибудь мягкости в голосе становилось неуютно.
– Ну, тогда можешь смело уходить – больше предоставлять койко-место я не собираюсь, – Чес резко вскинул на него свой взгляд, испытывая бурное несогласие в душе. Но от его спокойного вида, флегматичного тона и равнодушного выражения глаз начинаешь скатываться в тихое, жалкое повиновение, смешанное лишь с каплей несогласия, но и то оно окажется подавленным. Креймер знал, что нельзя так тускло заканчивать вчерашнее яркое представление; да-да, свои слова начали потихоньку вспоминаться. И он посчитал, что они были слишком важны, чтобы сейчас преспокойно уходить, ни в чём не разобравшись.
– Джон… – Чес хотел начать смело, но получилось как-то скомкано и вяло. – Джон, ты же не думаешь, что я всерьёз уйду, не поговорив с тобой?
– Думаю, – кивнул Константин. – Потому что вчера я наслушался вдоволь.
Чес медленно подошёл к столу и аккуратно сел на стул рядом, судорожно выдохнув. Нужные слова никак не шли в голову, а просто так что-либо говорить было бесполезно, ибо убедить напарника не так-то и легко.
– Но… Джон, я хочу сказать совсем иное, – потирая виски, напряжённо начал Креймер. – Мне безумно стыдно за вчерашнее. Однако проблема в другом: я, кажется, говорил правду, и… – он запнулся, кинув быстрый взгляд на него. Тот усмехнулся.
– И что? Может, выпьешь для храбрости? – ядовито спросил он, стряхивая пепел. Чесу стало жутко стыдно в сто тысячный раз.
– Прекрати, пожалуйста! Я хотел сказать только, что во всех моих словах, по сегодняшним воспоминаниям, была лишь правда, – он прямо глянул на него. – И я уверен, ты имеешь какое-то мнение на этот счёт.
– Я его уже вчера сказал.
– Но я его так и не понял, когда ты меня спас. И вообще зачем-то побежал за мной. Ты не провидец, чтобы знать, попаду я под машину или нет.
– А я ещё раз доказал своё мнение, пару раз хорошо по тебе треснув.
– Тогда я не понял твоего мнения вновь, когда сказал тебе что-то шёпотом, помнишь? (Тут Джон напрягся) Я не понял, проснувшись живым и не на улице, не понял, когда вошёл сюда и увидел тебя совершенно спокойным, в то время как обычно такое бы заставило тебя поубивать всех и вся, не понял, наконец, когда начался этот спор и ты растерял все свои доводы, цепляясь за нечто мелкое и несущественное. Значит, ты сейчас имеешь, что сказать, – да, Чес и сам был поражён, однако понимал, что с каждым словом начинал убеждаться в своей правоте. Голос звучал смелее, а последняя фраза вообще выглядела приказом; он, конечно, так не хотел, но понял, что с прирождённым упорством Константина нужно бороться только так. Собеседник же отчего-то усмехнулся, покачал головой и неспешно произнёс:
– Какой ты!.. Уже не тот глупый мальчишка… Однако точно ли ты уверен, что хочешь знать, что я думаю насчёт твоих слов? Точнее, не так: уверен ли ты, что помнишь всё, что сказал? – Креймер ощутил серьёзность в голосе собеседника и начавшую проявляться откровенность – значит, нужно использовать эту возможность, пока Константин благосклонен, на всю катушку.
– Да, уверен, – будучи не совсем уверенным, сказал Чес. – Правда, ещё со вчерашнего дня не помню, что я произнёс в конце. Перед тем, как потерял сознание. Что-то типа «Джон, прости…» А так можешь говорить своё мнение, я жду этого, – Джон тихо, даже как-то горько рассмеялся, вновь хмыкнул, покачал головой и встал с места, направившись к нему.
– Ты всегда был таким – никогда не обращал внимания на самое важное, – он подошёл ближе и слегка нагнулся. – Также и сейчас: думаешь, что знаешь всё, а на деле позабыл, упустил из вида свои самые главные слова.
– Главные слова для кого? – решил уточнить Креймер сразу, пристально глядя снизу на него. Предчувствие уже начинало подсказывать ему, что такое мог тот сказать. Константин нагнулся к нему ниже, упёрся рукой о стол, а второй взял его за подбородок.
– Вот уж не знаю. Но всё же ты их забыл. Напомнить? – Креймер, чувствуя сильнее забившееся сердце, медленно кивнул. – Ты сказал: «Джон, прости, но я… я, как последний дурак, люблю тебя». Ну, теперь твой ход, – он усмехнулся, наблюдая за полным замешательством Чеса, и выпрямился, засунув руки в карманы. Креймер покачал головой, нервически засмеялся и согнулся вдвое, прикрывая лицо и зарывая пальцы в волосах, иногда до боли сжимая те. Джон, видимо, желавший увидеть нечто другое, разочарованно вздохнул, легонько потрепал его по плечу и тихо добавил: – Ладно, забудь о своём очередном проигрыше. Чего не скажешь на пьяную голову! Я же хотел просто проверить, сколь ты уверен в себе. Видимо, не время.
Он было развернулся и стал отходить; Чес ощутил на своём плече это мягкое прикосновение, услышал эти слова совсем не о том и сжался, чувствуя свою уродскую беспомощность. Он запутался, совершенно запутался в себе. Но ему и надоело спрашивать себя после этой новости ежесекундно «Правда это или нет?» Он просто на мгновение решил довериться тому, что это правда; а раз правда, за неё нужно бороться. Какая-то неведомая сила заставила его вскочить со стула и схватить за рукав Константина. Тот развернулся и удивлённо (действительно удивлённо) окинул его взглядом.
