Текст книги "Месть Фарката Бона (СИ)"

Автор книги: jozy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

========== Конец истории ==========

На девятую тень Дарнейле стало казаться, что не побег они опасный совершили, а просто едут припеваючи все вместе, честной компанией, в увеселительное да приятное путешествие… И места всё больше прекрасные попадаются, дорога отменная, по обочинам цветы красивые, что у нас только у лойдов в садах, сами по себе растут; лошадки резвые, еды всяческой хватает.

Уж больно быстро всё страшное по таким теплым погодам забываться стало… А было так:

Они и договорить не успели, как Обитель Дум жутко трясти начало; метнулась Килла с криком к дочери, а вот Астокля вроде как готова к такому была – успокоить всех сумела, распоряжаясь с толком и хладным умом. Кругом крик стоял и гомон: сестры, месмы и гмыженки, служанки, мужская челядь бежали, кто в чем был, без добра, а кто и без одежды вовсе. Эфеты выводить в поля насельников замковых помогали – строем у выходов многочисленных отлавливали обезумевших от страха людей. Знать, геризого хорошо своих солдат учил – никто в той беде не погиб!

Замок дышал, будто дед припадочный (Дарнейла видела такого, когда со своей старой наставницей в Воксхолл лечить ходила), и этажи с каждым таким разом оседали, рушились лестницы и переходы. Полы, складываясь, прямо как вафли хрустели под ногами, когда гонта влекла их тайными ходами, и всех – своих и тех, которые следом пристали, – тоже целехонькими во дворы дальние вывела. Вот так! А как бежали-то, как боялись, да, слава Модене, ночь темной была, иначе от ужаса ей-ей померли бы!

Набралось в их отряд двенадцать душ: сама, значит, Симмерай, Дарнейла с Имнеей Целатой на руках, ну, Рутка с Дарнейлиным веником, понятное дело, Крозенца и Уклюта – та все мешки тащила (прям ломовая лошадь, право слово!), трое мальчишек, тоже по самые глаза груженные скарбом, что гонта взять в последнюю минуту приказала. И была ею же карета приготовлена заранее – за пределами обители в лесу, под чарами охранными припрятана. Дарнейла как увидала этакую страхотень, так от смеха наземь и осела.

– Ой, да где ж такой-то сарай выискался?– запричитала она по-деревенски в голос, прижимая к груди безмятежно спящую Имнейю. – Либо что дом на колесах, да окошек маловато-о-о! Я такие только в хронике бабушки Оренны вида-а-ала. И нам надоть волов впрягать цугом штук двадцать, нет, сорок, сорок надобно, чтобы энту махину размалеванную с места сдвин-у-у-уть! – И… заплакала. А тут разом и Рутта рядом плюхнулась, за месмочку клещом схватилась и тоже заголосила – вот так страх-то пережитой из них выходил.

А тут как бухнет в последний раз! Будто кто бочку с перебродившей кахиурой в теплом чулане позабыл… И стало тихо.

По прошествии седьмицы догнала их карету легкая повозка.

– Эй, сестры, кто живой-способный? – закричали с облучка, не обращая внимания на правящих лошадьми постельных мальчишек (бывших, правда, а презрение-то осталось… за людей не числили).

Оказалось, это Голунья – повариха самая главная, с дочерью своей месмой Олостой Кадой, тоже заводной бабенкой. Поехали вместе, еще веселей стало! И покуда до внутренней границы не подъезжали, совсем в такой компании разбаловались – дни жаркие стояли и путешественницы в одних сорочках исподних ехали, оконца малеханькие позакрывав для прохлады, а Дарнейла с Руткой и новой товаркой Олой – так вообще на крыше кареты ночевали; всё песни на стоянках пели, вокруг костра бегали, да с возничими шутковали. Парнишки-то отходить от старых привычек начали, уже глаза долу не опускали, за одним столом с месмами сидели на ровнях. Ну какой там стол – на траве ведь трапезничали, когда беженцы устраивали привалы и лошадям отдых. Инэ хорошим охотником оказался, а уж какое лакомство госпожа Голунья из кролей и крапаток подстреленных готовила – и не рассказать – слюнёй зальешься!

Места в Класте уже несколько сот коло были безопасными, даже если в лесах лихие люди и случались, так Орден как раз в гемины рейдом по всем павликанским землям ходил, так что ехали покойно.

– Стой! – команда прозвучала так внезапно, что правящий в свой черед и слегка закемаривший в мягких объятиях наступающих сумерек Атакса чуть кубарем не сверзся с места возничего, прямо под ноги лошадям. – Ой, эфеты!

На большак из придорожных зарослей бесшумно вышли четверо всадников.

– Конным спешиться, путешествующим в повозках – выйти. Приказываю властью Ордена и Замка. – Традиционная формула была хорошо знакома несчастному лону.

«Да неужели же старые порядки так быстро вернулись? – промелькнула мысль в черноволосой голове раба месм. – Или гадюкино гнездо уцелело? Вроде, сам видел – рухнула Обитель…» – лихорадкой опалила догадка.

– Кого везешь, волоп (1)? Слазь сам, и всех выводи…

– Синей, отставить! – Красивый глубокий баритон показался Атаксе знакомым – да это же…

– Геризог-о-о! – вырвалось стоном. – Слава Астарлингам, счастье-то какое! Просыпайтесь, просыпайтесь! – как ужаленный уже орал бывший наложник. Откуда только смелости взялось – месмами, госпожами – командовать:

– Быстро, сони, сэйр Брай это!

В карете засуетились, заохали, завозились. И выглянула заспанная Рутка, приоткрыв задвижку на оконце:

– Что, что… Где? (От скуки дорожной повадились путешественницы после сытного полдника почивать-полеживать, на духоту и жару ссылаясь. А так, честно если, то от лени попросту…)

– Бр-а-ай?! – Без оглядки (а надо бы – вдруг обман или засада вражеская кака?) из странной, похожей на домовину (2) великана повозки выскочила простоволосая Дарнейла. – Брай! – И остановилась как вкопанная. – Брай.

Тот наклонился, суженую свою милую одной рукой поднял и в седло к себе взял. Тут уж они ничего не замечали – друг на друга глядели… А кругом ведь шум стоял – радовались эфетам беглецы несказанно, будто все их тревоги позади; даже те встречу праздновали, кому в кводах родных не было.

Чуть попритихло веселье, сначала смешавшиеся воины и месмы разбились по группкам – кто с друзьями сидел, кто с родичами.

Ужин накрыли прямо на поляне, народу получилось много, но все друг дружку хорошо знали.

– Где Гийом, наш Иржик как? – опомнилась Дарнейла, встрепенувшись в объятиях Брая (они под кусточком сидели, ото всех в тишке). – Ой я и ма-ать!

– Не волнуйся, любая моя, в обозе он с Зулом. Благополучен сынок наш. А вот Имнейка прям барышня, на голову братца-то переросла! Дивно, не замечал я, что месмы быстрей нас росли... Или кажется? – глуповато отвечал расслабленный от бурной встречи Тинери.

– Да где же Фаркатка? Что сам не идет? – Дарнейла улыбнулась любимому.

– Вот и богатырь ваш, сохранил я дитё, глядите, госпожа! – Нарушая уединение, в их "тайное укрытие" просунулась голова Аркая.

– Где Фаркат? – тихо повторила Килла, принимая спящего Иржика на руки от оруженосца-няньки.

– Так пропал, сгинул... Можно сказать, конец! – не подумав, брякнул Зул...

– Пойдем, не пялься, не про нас благость та! – Хмурый Дакий потянул из гомонящей толпы разулыбавшегося друга. – Думаешь, Рыжик, нас с тобой теперь воины презирать перестанут или за стол вместе с месмами посадят? Глаза в пол, наше место известное... Всё, кончился праздничек!

– Ты никак бежать задумал? – охнул Инэ и, вздрогнув, обернулся.

– Эй, отроки. – Перед ними стоял сам знаменитый Лон Иммер Рейдент. – Архонт зовет, – и рукой парней поманил...

(1) – презрительная кличка, ею молодые Сыны Месм, которых отбирали в воинство из отпрысков мужеска пола знатных, сильных колдуний, дразнили лонов, чьи матери умирали, или не просто отказались от сыновей, а передавали тех в постельные рабы. Таких было видно по выбритым вискам и татуировке на губе.

(1) – гроб, сделанный их цельного ствола дерева.

Глава опубликов

========== Восход Тьмы ==========

А в сотне фарронах на восток бледная ночь, подгоняемая штормом, таяла над свинцовыми скалами, кольцом окружающими мрачную каменистую равнину Дувайн-Голла.

В первую вылазку отряд разделился, пошли только двое – даже без отдыха, сразу с дороги, что не была легкой, а последние два коло – ещё и голодной; запасы и вода кончились, охоты в голых безжизненных скалах с недавней поры не случалось… Эта, последняя ночь канкерова (1) сезона, выдалась особо неспокойной, но откладывать дальше не моглось…

– Откуда столько кровищи? – шепотом удивился идущий впереди воин. – И всё по стенам сочится – прям как водопад! Сколько уже плутаем – а тут еще эта гадость… Да не может же быть, не так пахнет. Я такую вонь кровавую всегда чую, хоть на поле брани не был ни разу.

– Всё верно, такими объемами «красненькую» еще не разливают, не кислая жамка, чтобы в канаву выплескивать-ать-ать… – отозвался Бон, шедший следом по осклизлым краям заполненной алым бурлящим жижевом ронды. Жидкость, будто живая, двигалась и время от времени рождала на нехорошо блестящей поверхности огромные пузыри. – Да вообще как в зале озеро получилось, может, военная хитрость какая? – Он пожал плечами и чуть не потерял равновесие.

– Ш-ш-ш! – Кейо остановился, прислушиваясь. Даже их тихие голоса отдавались резким эхом в совсем невысоком помещении. И эхо это странное будто само выбирало, какие слова повторять:

– Какая-какая-кая-я-я.

– Морок?– спросил, не поворачиваясь, Кейо.

– Морок-морок-морок-морок-срок-срок-рок-рок,– гукнула пустота, и Рейденский лон, поставив ногу чуть влево от намеченного на карте, однако вдруг показавшегося ему шатающимся и неверным камня, – исчез!

Фаркат закричать не смог, но понял, что пропадает. Впереди была только бездна, пол отступил от закачавшихся стен, и те начали падать внутрь башни…

Мерейю… Да кто бы сейчас узнал в этом искренне встревоженном, потрепанном, грязном бродяге избалованного отцовской любовью, заносчивого и подловатого красавца Хедике!

Он склонился к умирающему, осторожно поднял почти невесомое тело на руки.

– Тихо-тихо, все сладится, это только вторая попытка. Ты же наш вождь, куда мы без тебя – вот и думай, что не так пошло, а не помирай… Проклятая корона! – Мерейю перенес обессилевшего Бона подальше от полуразрушенного входа в замок Ольхормер и, уложив на свернутые дорожные сумы, укрыл своим плащом:

– Поспи.

– Некогда отдыхать. Что там зрачки – правду говори! – Фаркат задышал чуть спокойнее. – Надо успеть до рассвета.

– Да все с глазами у тебя, Величество, ладно, не багуй. Жалко Кейо, ну так теперь с тобой я пойду, погоди только, полежи маленько. Морена еще высоко. Выпей вот, – Хедике вытащил зубами из бурдюка с водой деревянный чоп. – Немного осталось! – О чем он говорил, о воде или об этой страшной ночи, в которую решалась не только судьба разрозненных земель, всех фьефов и баронства, будущее Северного королевства и их собственная, давно ставшая общей, участь, было непонятно.

Фаркат, лежа, потянулся, вздрогнул всем телом, сел:

– Не, ты пойдешь Лангина выручать. Может, разведчику нашему безбашенному там надобно по-большому сходить, да зад подтереть, а куда ему с распятыми-то руками? Вот не будет с баба… башнями обниматься! – Бон, видно, стал в себя приходить, раз по-прежнему забалагурил. – А что, поёт-то хорошо, только вот ни голосу, ни слуху – солдафон, что возьмешь! И карту мне подай.

Хедике, не соглашаясь, замотал головой:

– Сэйро, что ему сделается – привычный, ну смерзнет немного. Я с тобой.

Кейо Лангин, самый молодой следопыт и шпион войска архонта Тинери, в первый их с принцем Фаркатом штурм заколдованного глайморами замка поторопился и, наступив на неправильный камень, сошел с показанной на карте дороги, оказавшись пойманным хитрой ловушкой. Вот уже вторую тень он стоял на крохотном уступе на внешней стене смотровой башни; задом к бушующему морю, но крепко держась раскинутыми в нелепом объятии руками за крутые бока твердыни. Слава Астарлингам, хоть ее округлые плиты были выточены из гранита – века и ветра не пощадили их цельности, и Кейо смог уцепиться, намертво приклеившись ловкими пальцами к краям образовавшихся трещин…

– Моё это дело – мой риск, хватит уже, не потащу больше никого из вас, не позволю. И не спорь! – Усевшись на восточный манер, Фаркат потирал одной рукой поврежденное колено и тощим длинным пальцем другой – водил по разложенной на земле карте:

– Вот сейчас пойму, где напортачил. Я же в детстве тут кругом бегал, надо просто вспомнить!

– Как это?! – Мерейю аж чуть остатки воды на себя не пролил. – Уже почитай шестьсот полных коло как мирэ последнего не стало. И Ольхормер разрушен, народ вот баял – до основания, до камня последнего весь город сметён был. – Он оглянулся на стоящий за спиной огромный королевский замок. – Опять врешь?

– А? Ты сам не завирайся – помни, с кем говоришь! – Бон поднял глаза от пергамента.

– С кем? Я-то думал, что просто сказки сказываешь, шуткуешь. – Хедике выглядел растерянным, даже сметенным. – Правда, ты – Ингебрандта Великого сын?! Быть не может! Как? Тебе же зим не боле шестнадцати будет…

– Ты мне мешае… Что ты сказал? – Фаркат сдвинул брови и что-то беззвучно повторил про себя. И тут его прорвало, он даже вскочил:

– Прокля'тая корона?! Да? И есть что-то захотелось… Нет, нет, нет! Прокля'тая… Про'клятая!.. Вот же! Не замок заколдован, сама штука нас внутрь не пускает, по лабиринтам водит, ловушки ставит! Вот я олух!

– Сэйро, что с тобой? – Хедике метнулся следом.

– Так. – Бон начал бегать по поляне, спотыкаясь о камни и бранясь прескверно. Будто и не он в недавнем времени не мог шевельнуть рукой от ран, ссадин и усталости. – Слушай. Ох, придется тебе все рассказать, но быстренько, хотя… Ладно, так шибче ночь пройдет. – Он мельком взглянул на бледное светило. – Я понял, все менять надо, утром пойдем.

– Почему? Ты же говорил – до зари, – Мерейю не поспевал, не понимая, что с его чудным хозяином творится. А Бон заулыбался, губы по-лягушачьи растянул и на мешки назад улегся, укутался в Хедиков плащ, и Рейдентов – из его котомки на себя потянул:

– Ну, слушай! Родился я тут. Моего отца звали, правильно говоришь, Ингебрандт Великий. В браке между прочим! Так что зря меня ублюдком ведьмы звали… Вот они-то все и наколдовали, и войну бесконечную, и раздор среди мирэ, и страшный мор. А когда на нашу сторону стала победа склоняться, предали месмы короля, своего благодетеля; и меня, наследника восьмилетнего, выдали создательницам и учителям своим, глайморам.

– Ой, да будто! – У Хедике Мерейю аж голова по-настоящему, да не от голода, закружилась – столь дивен был рассказ Бона.

(1) – месяц созвездия Рака.

========== Грешник ==========

Некоторое время – недолго – было тихо, только завывала сытым зверем утихающая над морем буря да в вышине неслись уже различимые в предрассветных сумерках разорванные ею тучи.

– А что потом, ну, дальше сталось? – спросил Хедике, но Фаркат почему-то молчал. Хедике подполз поближе – увы, неугомонный рассказчик и балагур крепко спал. Тогда он сел рядом, чтобы так хоть немного заслонить своего товарища… – нет! своего вождя, путеводителя, патрона и хозяина – от пронизывающего ветра:

– Выдержишь ли ты, мирэ? Как тебе помочь-то завтра?

Мерейю знал, что, веря безгранично, сам обязательно, непременно, пойдет с ним… за ним, куда бы тот ни шел. За этим чудным и чу’дным нечеловеком; да кем бы Фаркат Бон ни был, он останется для Хедике Мерейю – бывшего купеческого сынка, бабника и негодяя… убийцы! – Единственным. И недостижимым как звезда. Любимым. Это только про себя, тайно, даже под пыткой не вымолвить! Любимый… Хоть блудливой бабенкой Катой (эх, Ката Бона, Вимника мужняя жена – зазноба, как ножом вострым разрезала сердце на кусочки; впервые так зажгла, а потом уж и все равно стало…), хоть мужеска пола – тощим болтливым бедокуром, хоть могучим королем Севера, лойдом, князем князей; да небысь и котом (если, конечно, про эту свою ипостась не соврал) полюбил Хедике Фарката!

– Пропади ты пропадом, сгинь, – прошептал он, глядя в лицо своей спящей муке. И тут же, без паузы: – Храни тебя Модена и все Астарлинги – за боль, за сладость, за отсутствие надежды!

Нет теперь жизни, и покою не будет! Хедике Мерейю верил ему и в него. И знал, что пойдет, куда бы Фаркат Бон ни вел. Невзирая ни на что, на смерть…

– Я всё спросить хотел, да было недосуг… Апчхи! – предмет его дум вдруг подал голос, будто и не спал ни чуточки.

– А, что? – Мерейю отвел взгляд.

– Да вот про рабское твое кольцо – Луткина работа? Недооценил я жадность трактирщиц, всегда знал, хуже ростовщиков становится народ, живя на перепутье, не?

– Ну, ей-то невыгодно моей женой остаться было. Я и лечь с ней… не смог. И они с Мирзой смекнули, что отец отойдет, остынет… Отошел бы. Ну, любил он меня сильно и из рода всяко не прогнал. Значит, и наследство после него моей безутешной честной вдове отойдет. Сговорились с проезжими нечестивцами… Да скучно это.

– Не скажи. – Бон сел, поеживаясь, но даже носа из обматывающих его тряпок не высунул, еще и ноги подогнул. – Я сам, почитай, шесть сотен коло так скучал – в заложниках. Знаю, не сахар. Хотя мой отец быстро умер, и смысла держать меня совсем уж не было – вся власть над землями постепенно к глайморам перешла. Да не только наше королевство сгинуло, дуктеров, мирэ всех так же погубили – это я потом узнал, конечно, когда сбежал.

Хедике казалось, что его боль прирастает болью Фарката, но все же спросил:

– А мать как же?

– Маму толпа добрых людей затоптала, – тот говорил неспешно, будто с неохотой. – Ведьмой ее объявили, за недород, что ли, трехлетний. Она тогда странствовала – лечила этих… жмыров!

– У нас считали, что последняя королева, оплакивая мужа, в звезду превратилась. Зеленую… А вот про сына их, то есть, так получается, тебя, – ни словечка, ни разу. Ну в песнях только про звезду пели. А глайморы, дескать, добрые волшебницы были. И с кем тогда король воевал – неясно… Сказки бабьи, вообще-то, – Мирейю самому казалось, что он глупость сболтнул.

– И что еще сказывают, мне любопытно? – Фаркатов нос показался наружу, серые его глаза блестели, как хрусталь отразив первый вырвавшийся из-за горизонта луч.

Вместо ответа Хедике быстро отвернулся, но тут же, сглотнув, совладал с собой и протянул руку своему государю:

– Идем, мирэ, заря.

Откуда-то налетела пыль, мелкая, словно пудра, и такая же липкая. Воздух, обычно прозрачный и чистый на рассвете, сделался вязок и смраден. Похолодало. Фаркат протянутую руку принял и легко, рывком, поднялся со своего каменистого ложа:

– Топать к этой норище ведьмовской неохота, вот же шельмы, из дома моего родного и дохлых не выкуришь! Эх, сейчас бы веник Киллин пригодился, – он сладко потянулся, разминая затекшее тело, – да она его с собой, верно знаю, в Оломей потащила, дурёха.

При этих словах Бона Мерейю показалось, что почва уходит из-под ног, и он, шатнувшись неестественно, будто его в грудь дышлом на ходу толкнуло, так на землю и осел:

– Так она ж покойница! Убил я её…

– Ну так и было. – Фаркат скривился, ухо о плечо потер, отворачиваясь. – Ты убил, да я воскресил… Пойдем, что расселся? – Он сделал вид, что не со сна сболтнул, а так и надобно было по задумке. А потом вдруг рассердился. – Но тебе ее более не видать! Если сегодня целы от проклятья останемся и корону мне добудем, то… – Он помолчал, собою досадуя. – То ты в моей вотчине навсегда пребудешь. Служить слово давал? Так помни об этом!

Хедике встал, ладонями лицо потер, будто умываясь:

– Приказывай, мой король.

– Король, король… – Фаркат бешено на того зыркнул. – Теперь, того и гляди, нож мне в спину воткнешь.

– Да я за тебя… – начал Мерейю, но осекся.

– Да. Ты! – Бон пнул пыль носком сапога. – Идем уж, всю злость на тебя извел, тьфу! Мешки не бери.

В пролом, что они выбрали заместо центрального портала, войти удалось не без помехи: кот-то тощий был, а вот высокий и широкоплечий Мерейю почти намертво застрял, за что был Боном, который, пыхтя, того в узкий лаз за собой втягивал, без особой нужды в спину битым, да ногами отпинатым. Толкал, якобы… Ну такой вот характер имел мирэ наш!.. Но дальше дело пошло ладней, то ли действительно замок наследника принимал, то ли правильным путем на этот раз прошли.

Оказавшись же в тронном пределе царства Ольхормерского, искатели остановились – высоко над узорным полом, словно плавая в воздухе, на цепях висело кованое кресло темного серебра. А в нем, вцепившись в резные подлокотники мертвыми костьми длинных рук, сидело страшное существо в белого металла венце острозубом.

Мерейю сковало страхом, так к месту и приморозило.

– Хороша тётка, да? – шепнул Фаркат откуда-то сбоку. – А я вот обвыкся, когда у них гостевал… Нут-ка, подержи мой меч покуда, и тут стой, не двигайся, пока не скажу. – А сам кусок полки от Хедиковой куртки оторвал и пошел прямо к страху этому.

Так тихо стало, что каждый шаг Бона гулко, как баба свайная (1), бухал! А тот шел не спеша, на чудище так небрежно поглядывая.

Жутка и отвратительна в смерти была высокая глайморская властительница – всю суть свою нечеловеческую являя: с голой кости черепа змеями сползали до полу белые космы, и сквозь струпья, от лица отпавшие, видать было, что глазницы меж собой соединены, как у зверя бывает! Хоть зубы у мертвой повыпали и наряд ее истлел, но в глазницах светились два красных живых огня.

Мерейю отпамятовал, дернулся было вслед за принцем, шаркнув в звенящей тишине оружием, но тот, головы не поворотив, отмашку дал – ладонью, будто отрезал. И прямо по не видимым в пыли ступеням поднялся.

– Я пришел, – громко сказал Фаркат Бон. И толкнул труп кулаком в грудь. – Моё! – Корону на лету поймал, слегка отступив, когда скелет с трона песком ссыпаться начал. А потом обернулся к Хедике, шельмовски подмигнул и, кусоком ткани, слюною смочив, обтер блестящий обод изнутри и на голову себе надел.

– Ну, как? – спросил. – Ничего так, к личику подходит? – И засмеялся, раскинув руки в хлынувшем на него столбе зеленого света. – Дома, дома! Я вернулся!

Мерейю бухнулся на колени:

– Мирэ!.. – прошептал он в ужасе.

В глазах Фарката Бона Ольхормерского, нового государя и хозяина всех земель Востока и Севера, билась, пульсируя и ярясь, беспроглядная Тьма.

(1) – сваи в старину забивали этакими пнями с ручками – бабами назывались.

Князь Тьмы: http://www.pichome.ru/xuU

Глаймора, смертная стыль Ольхормера http://www.pichome.ru/image/xht

========== В русле дней ==========

Благословенная звезда Модена, не прячась в кисею рассвета, давно уже начала путь по небу и во всей жаркой красе являла свой округлый лик. И уже на сретенье со сестрой Моренницей склоняться стала…

– Ой, светло-то как! Целое коло проспали! – Дарнейла потянулась, резво скинув покрывало броском ноги, однако не рассчитала резкого движения и как с горки скатилась по шелку смятых простыней в подножие кровати... Шлепнулась небольно. Засмеялась.

– Ладушка, – Брай подхватился, опираясь на локти, и в непонятках головой закрутил, – где ты?

– Да повалилась вот кулем. – Она так и уселась на полу – как была, в одной льняной рубахе. Косу начала заплетать. – Кто ж меня ночью-то так растрепал? Ветер, что ли? Как бы чего не надуло… Под подол!

– Ах ты, насмешница! – Измученный ночными забавами архонт, успокоившись, снова закопался в подушки. Но не тут-то было: рысью метнулась к нему полуголая месма, враз оседлала и жаркой промежностью бок обняла.

– Чего надобно, мучительница? – в перовую думку простонал Брай. – Я ли свое дело мужеское не сполна сработал? Килла, люба!

– Не так хочу – вертайся на живот да наволоку-то отпусти! Я что ли тебе не госпожа, муж ленивый! – Принялась Дарнейла того на живот поворачивать. – Местечко заветное целовать хочу!

Её друг любезный голову поднял, чтоб в глаза шальные поглядеть:

– Ну играй! – И опять в атласный подголовик лицо спрятал.

Она же порты исподние с бедер его стянула и в то самое местечко сладкое – выемку, где половинки, ягодицы загорелые, расходятся – только-только зубами впилась…

– Детушки, честь ли знать не пора? – раздался из-за двери голос Симмерай. – Полдничать накрывают, люди в трапезной ждут.

– Пусть им, без нас едят, матушка, – серьезно отвечала Килла. – Командор желудком скорбный с дороги. Видно, натрясло шибко.

В коридоре фыркнули, и шаги гонты удалились, но не спеша.

– Ну, перед всей свитой опозорила, негодная! – В голос засмеялся Брай и подмял под себя шалунью. А та и рада, глазищи зеленые зажмурила, да в губы его целовать начала…

– Эй, дядя, да почто нам про полюбовные дела наложные сказываешь? – Зурбанэ, сын Оста Продата, стукнул по столу деревянной кружкой. – Ты про дивное-волшебное поведай. А баб мы и сами горазды трясти! – Сельчане тож закивали. – И карточку-то старинную обещался принесть, где та-то?! А иначе не пойми – вроде и восток не восток, ведь ежели от нас – так юг получается; те же эфеты, вроде, в Павликане остались, дык, а Фаркей твой Котович на Стылом море чудил! Неувязочка – никак Модена с Мореной местами сменялися?

Вот же въедливый мужик!

– Ладно, тогда пропущу я пару теней, для стройности повествования. Что до непоняток ваших, так у меня еще слово будет… Опосля.

Промерзшего Кейо снять удалось со второго заходу – Фаркат смекнул и спустил ему веревку с доступного теперь верхнего флета: та нашлась у следопыта в мешке, прочная да длинная. Запасливый был сын лона Рейдента, да вот, когда шли на разведку, взять-то не упомнил – на нерве. Отпоили страдальца морской водой, над ней Бон поколдовал, чтобы пригодна стала.

На ночлег в большом зале остались в мантии глайморовой, как котята свалом укутались, дружка дружку грея. Не до гребования (1) было!

А в аккурат наутре следующего коло ворон от Гийома прилетел, весточку принес: что, ждать их или самим к морю идти, спрашивали.

Новый мирэ приказал, чтобы войско в реальм (2) двигалось, а прислугу и женщин в Класте оставить велел.

Правильно все решил – без обоза и обузы гражданской десять кводов Тинери в одну седьмицу до Ольхормера добрались. Провианту, правда, лишку прихватили, но шли все коло почти без привалов и, считай, без сна.

Иммера Рейдента же себе в охрану месмы затребовали, а вот бывших волопов, позорные метки тем отколдовав, в оруженосцы снарядили… И сама грозная Астокля мальчишек не обижать приказала. Геризого, чтобы пример воинам подать, себе рыжего Инэ взял; всяко же Зул Аркай теперь в няньках их с Дарнейлой детишкам навсегда оставался.

А в разрушенном замке, пока суд да дело, дивные вещи творились! Лангин, очухавшись, пошел из арбалета хоть чаек настрелять, голодать, говорил, сил больше нету. А Бон, у которого живот подвело, как у последней крысы помойной (простите за словцо!), с утра прямо, глаз не продравши, потащился с Хедике в подземельные чертоги.

– Вот здесь, – сказал он тихо, – в чреве горы камни растут. Нам надо замок кровью моей напоить, чтобы восстал Ольхормер во славе своей.

– Что ты, господин, в тебе-то чарки и той не наберется. Поесть надо, что ж каменья мертвые поить, когда в самом едва душа держится? – заспорил с ним Мерейю. – Может быть, моя сойдет, я крепкий – выдержу? А граниту, ему ж все одно.

Да разве такого, как наш сэйро, уговоришь! Присел прямо на треснувшую ступеньку и засмеялся:

– Ты погоди, мне твои мясо-жилы еще пригодятся, вот начну царствовать да самоуправствовать – много кровушки у всех попью, бу! Лучше меня, ежели сознания лишусь, быстрей наверх оттащи, а то кабы нас не расплющило, когда рухнувшие колонны расти начнут – не помню достоверно, где что сверзлось в фундаменте.

Ну и бежали же они, судари мои, я вам доложу! Как только Фаркат в щебне сапу (3) малую кинжалом взрыл да им же, вену себе резанув, кровь темную выпустил – своды подземелья вдруг задрожали, будто дракон под плитами вздохнул и крылья распустил для полета, закрутились спиралью; тут же отовсюду, как ураганом, понесло блоки тесанные тяжеленные, стены и контрфорсы твердыни складывая… И стал замок великий; из-под резца засияли новые дивные аркады; полы мозаичные под ноги сами стелились, башенки узорные медью покрывались блестящей!

– А я вот тожа не пойму, – влез, вдруг проснувшись, Ним, мужик пьющий, по прозвищу Прогоркин. – А чего глайморы-то худого деяли? Ну сидели себе в Обители…

Я, хоть осердился на перебивку, но ответил:

– А это, мил человек, просто. Вот Олаба назад две тени паровую машину с ярмарки привез, видели?

– Ну, привез, – согласился спорщик. Остальные, кто меня в ту белоскань «Зеленом Дроке» вроде как и не слушали, тоже уши навострили.

– Так вот, други мои, держали купол колдовской над нашими землями фейери проклятые, злокозненные, чтобы, значится, все по-старому велось, а народ темен был. Да им служил.

– А я вроде как не служил бабам этим – и ничего, прожил же! – Хохотнул, аж штаны пеной с браги намочив, толстый Зурбанэ. – И батя мой тоже не…

– А никто из вас… из нас этого и не ведал, во сне пребывая, только вот жизни от каждого нашего убытку – им прибавлялось, и сохранялись веками, гадины, аки пиявки, нашими силами да годами питаясь. Никто у нас в краях боле пятидесяти коло не жил, верно? Другие королевства уже и книги печатать научились, а не изручно писать.

– Как это?– отвалил челюсть Аран Сидуй. – Да и на что те-то книжи нужны?! Я и так умею овес от мякины различить, парня с девкой, небось, не попутаю.

– Да так вот, станок такой имеется, и других много, чтобы воду, например, из недер качать. Ты скажи, есть у нас в Воксхолле школы для ребятни, или, может, из вас кто читать могёт? – Я уж, право слово, на бестолковых гневиться начал и вспылил:

– Не буду далее говорить!

– Ну, чаво ты…– Дед Махурс на мужичье трубкой махнул. – Сказывай, не ломайси!

Так вот, по прибытии отряда, мирэ Фаркат Сэйр-Бон Ольхормерский принял эфетов уже в восстановленном тронном зале. А когда радость от встречи перенеслась в пиршественную хоромину, своему другу лону Гайярскому сказал, будто между прочим:

– Просьба у меня есть. Отдохни немного и с парой рыцарей съезди в пустошь Уросс, тут недалече.

Гийом кубок недопитый от губ отнял:

– Что там за дело?

– Не дело, так, дельце – встреть на полпути (это тень одна и того меньше) лойда тамошнего, Веннепа, с семейством. Присягу едет принимать, клятву вассальную мне давеча скороходом-гонцом прислал.

Гийом Аркай помрачнел:

– А так сам не доедет?

– Доставить с почетом надо дочь его Гиту Стафану Уорсскую. – Фаркат сидел, закинув тощую ногу на подлокотник кресла. – Сделаешь?

– А она тебе на что? – спросил хрипло сэйр Гайяр, едва сдерживая гнев.

– Хочу свадьбу сыграть, – беспечно ответил Бон.

Зул Аркай и зай... дети http://www.pichome.ru/xWA

(1) Гребовать – брезговать, испытывать гадливость (простореч.)

(2) Реальм или рилм – от англ. realm – область, сфера, королевство.

(3) Сапа – подкоп, яма для закладки опасного вещества, например, пороха.

========== Ты царь – живи один! ==========