Текст книги "Месть Фарката Бона (СИ)"

Автор книги: jozy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

========== Вступление ==========

У каждой женщины, тем более ведьмы, должен быть свой кот. Даже если она соплив… девчо… совсем доверчивая и глупенькая, имеется в виду. Можно верить в это безоговорочно, а можно, как некоторые, кои вообще готовы спорить с пеной у рта… «Нет, дескать, ну где вы видели, чтобы вот так прямо в дому проживал хвостатый дармоед?! Да на что такая скотина бесполезная нужна? В наших благословенных матерью Моденой краях, – орёт бывало такой умник, – и мышей-то отродясь не водилось, не то что, скажем, крыс, слава Астарлингам! Какого же рожна такую обузу кошельку заводить? А и то, шерсти с них, волосатых, – не оберешься!» – И отхлебнет эля… Болтун.

Но, дабы заткнуть эти пенящиеся прокисшим пивом рты и один раз и навсегда искоренить кривотолки, расскажу-ка я вам историю, что случилась не так давно в нашей деревеньке Воксх… в нашей местности, короче. Не то чтобы я особо коротко расскажу, может, песенок каких добавлю, побасенок, да точное название говорить не стану, а то повадитесь… Хи-хи. Шучу. Итак, был у одной девушки кот…

Смерть

– Дарнейла! – с полати донеслись хрипы старой ведьмы, потянуло сквозняком, полынным духом.

Сердце спящей на лежанке у окна девчонки ухнуло в живот:

– Что, бабушка, что?! – Она, растрепанная и босая, метнулась к лестнице, засветила в дрожащей лодочке соединенных ладоней тусклый огонек.

– Не слепи – больно! – Старуха махнула рукой. – Подай жамки.

Юная воспитанница Гейсарнейской колдуньи послушно кивнула и, наступая на подол рубашки, поскакала через две ступени в каменный подземный чулан, хоть и боялась ручейных змей, живших там на присыпанном опилками лeднике, быстро нацедила из бочонка крепкого пшеничного самогона и принесла, чуть расплескав ковш, больной:

– А вам не вредно будет, месма?

– Дурочка! – Оренна Герна Гейсарней утерла узловатым большим пальцем коричневую струйку, бегущую по покрытому редкими седыми волосками подбородку. – После ста восьмидесяти лет нам уже ничто не навредит… Устала я. Пора уходить. Эх, поздновато я тебя, детка, из семьи твоей непутевой взяла, и ученье закончить не успела… – Горло умирающей издало звук, похожий на клекот большой птицы.

– Не на-а-адо! – всхлипнула девушка, прижимаясь к боку колдуньи. – Как же я без вас останусь?.. Не пора еще, вон как вы на свадьбе Гунды вчера отплясывали. Может, от болей что-то поможет, так я сейчас травы заложу в давильню. Соком…

– Не бойся! – Седая голова старой Оренны немного приподнялась, будто слежавшаяся подушка сама подтолкнула ее вверх. – Мы умираем легко – как струйка дыма взлетаем в костре Астарлинга, соединяясь с сестрами в чертогах Модены. Радостна встреча со старыми подругами, сладок дух родного приюта. А ты останешься тут в доме – хозяйкой, своим умом до остального додумаешься. Книжки мои помогут, где надо – закладки оставлены… Только вот на венике своем… – в утихающем голосе уже закрывшей глаза колдуньи почудилась смешинка, – не летай – убьешься… И в трудный час обратись к Фаркату. Он поможет, вразуми…

Вспышка теплого золотистого света на мгновение ослепила Дарнейлу Киллу, новую покровительницу Гейсарнерского ущелья, реки Вязки, Ледяного Поля Ронхи. Стоящая в низине деревушка Воксхолл вздрогнула от расходящегося гула, по небу разлилось многоцветное зарево – так Небесная Мать Астарлингов Модена, защитница Северных гор, приняла к себе закончившую земные труды дочь.

– И правда нестрашно. – Вздохнула, бессильно оседая на пол, осиротевшая месма… Но не заплакала. – Вот будто и не было бабушки.

– Мур! – Под ее рукой шелковой волной прошелся черный лобастый кот, и улегся на колени своей новой хозяйке.

========== Наследство ==========

Башня, что досталась девочке, была когда-то основательно укрепленной твердыней; мало таких в нашем краю сохранилось, уж больно древние они были, даже название их местный люд не помнил. А имя им – турней, военный оплот магов. Первый наземный этаж был столь велик, что мог тайно принять квод всадников и с десяток легковооруженных пеших воинов или вообще человек двадцать на долгий постой. Не считая сеновала, дубовых лежанок, закромов для зерна и нескольких стойл для лошадей, еще места на длинный стол бы хватило. Имелся там и колодец, каким-то чудом обходящий бездонной шахтой подземелья с погребами и дающий в суровые зимы горячую свежую воду из подгорной реки. Поэтому рядом располагалась мыльня с проточным желобом. Но издалека жилище покойной Оренны выглядело неказисто: так, полуразрушенный круглый донжон, с наружной лестницей из бревен, вмурованных между нетесанным серым камнем обшарпанных стен, да убогая, прилепившаяся со стороны огороженного кольями двора, кухонная пристройка. Особо-то в гости не захаживали: еще много… (никто не помнил сколько, но давно) лет назад отвадила старая ведунья охотников полюбопытствовать. Однако, когда серьезная нужда или хворь какая случалась, просто голубя посылали – так договорено с деревенскими было. Известная, как знахарка и травница, Оренна никому не отказывала…

Дарнейла погоревала-погоревала, побродила по опустевшему дому, но потом хозяйством занялась основательно: перестирала старые платья своей благодетельницы, себе только парочку попроще оставила – да и те на талии шнуровать сильно приходилось, – чулки теплые там, бельишко, плащ с капюшоном тоже отложила. А башмаки свои еще крепкие были. Остальное добро и немного золотых монет, серебряную цепочку, сережки с хрусталем в сундуке заперла.

Проверила запасы в подвале: выходило, что ей одной на зиму брюквы, лука и репы за глаза хватит, еще солонина имелась, семь головок сыра, муки довольно, гороха, а уж эля и жамки – так вообще хоть продавай! – четыре больших бочонка.

Отмыла и натерла заново мебель и всю утварь в гостиной, хотела, правда, старый посудный буфет, об который всегда боком стукалась, когда с нижней кухни полуведерный медный чайник таскала, переставить – да силенок не хватило. А про колдовство и не вспомнила, посидела, с веником в руках, по наставнице своей повздыхала и пошла дальше порядок наводить, наутро даже не обратив внимания, что буфет-то сам подвинулся дюймов на десять от двери.

За делами время быстро летит, две недели и промелькнули – белые зимние ночи прогнали на юг последнее тепло, а жители деревни так и не заметили, что хранительница их мест сменилась. Видно, хороша была забота старой месмы о своих, не ведающих о том, что они присмотрены, селянах: никто в деревне не недужил, краснощекие ребятишки, играя в снежки, громко горланили, скотина была справной, а молодухи, понесшие после осенних свадеб, в повивальной бабке еще не нуждались.

========== Зимние забавы ==========

Месма Дарнейла Килла, расчесывая косы, сидела на верхнем флете своей башни, откуда открывался красивый вид на долину. Снега уже легли основательно, от деревеньки остались торчать только синие островерхие крыши, а большак засыпало до самой весны, только узкие тропинки, протоптанные селянами, соединяли дома с амбарами и сараями, да с соседскими дворами. Лошадей и быков на зиму отводили на постой к родичам, за перевал, или в аренду тамошним фермерам, а всякую мелкую живность помещали прямо в подпольях – ведь росли жилища в нашей стороне, наоборот, не вверх, а вниз, уходя порой на три-четыре флета вглубь, где земля совсем не промерзала. И поэтому свиньи, например, выкармливались за холодные месяцы сами, роя, как огромные муравьи, новые ходы, для пропитания употребляя корешки и грибницы, и достигали таких размеров, что по весне завсегда брали первые призы на ярмарках в Ронхе. Да и приплод давали ого-го какой.

А еще диво – речка-то не замерзала! И даже мелкие ключи оставались горячими и высились над снежным настом в оплывах льда прозрачными голубыми колоннами – право, красотища несказанная!

Время двигалось к началу Астарских праздников, что проходят на первую третину зимы, когда народ, уже отдохнувший от осенней страды, дела свои все по хозяйству переделывал и начинал скучать. И особо детям и молодежи сидеть по домам становилось невмоготу; девушки от шитья и вышивки чуть ли не выть принимались, а подростки часто по пустяшному поводу драки прямо у колодца затевали – удаль некуда девать было!

А тут – игры на целую неделю! Женки и старушки начали пурны и сладкие пирожки печь, мелкотня к теплым опахам (1) и шапкам – цветные ленточки крепить, да деревянные копья строгать. А мужики с парнями принялись Город Астарлингов из снега и ледяных глыб возводить.

День за днем, наблюдая всю эту начавшуюся веселую суету, бывшая ученица Оренны тихонько вздыхала и спускалась к себе в заваленную травами, минералами и амулетами ронду (2), чтобы наедине с черным безымянным и неприветливым котом коротать вечера за колдовскими книгами.

Дарнейла и при жизни бабушки побаивалась этого огромного зверя. На руки тот, гордец, никогда не давался, только исключительно по своему желанию приходил иногда и садился рядом – будто какая-то пантера, право слово! А как глянет – так молоденькая месма (особенно попервой, когда еще восьмилетней сироткой попала к Орнелле в учение) и обмирала: глазищи – зеленые фонарики или крыжовник... но уж очень крупный, со сливу!

А ночи в наших краях действительно родились белыми, это на юге всё наоборот: летом светло – не уснешь, а здесь, как только луна-Моренница восходит, так и начинается второе время суток, по-нашему «белоскань». Так вот, к праздникам подготовка долгая, не сразу всех соберешь и пригласишь да на толпищу такую наготовишь! Дарнейла, как я уже говорил, приноровилась за изменениями в Воксхолле с башни поглядывать – всё развлечение и перемена в учении.

Деревня с высоты казалась девушке волшебным рождественским шаром (ну, если бы таковые водились в нашем мире!); а так ей, любопытнице такой, нашедшей по случаю в вещах своей покойной наставницы полированную хрустальную обоевыпуклую плашку, полюбилась эта забава: тайно рассматривать в магическое стекло вдруг становящихся близкими крошечных человечков, бегущих по делу между похожих на игрушечные домиками, или наблюдать, как на площади мастерят помосты для боев и танцев, протаптывают среди сугробов дорожки для гуляний, льют на реке лед… как растет ближе к Уктенскому лесу снежный городок. А если ветер был с гор, клоня синие столбы дыма в сторону башни, то юная отшельница могла слышать отголоски веселых разговоров – всё больше парней и немужних девок, – переклички селян и даже ссоры местных кумушек, визги детворы, обрывки песен работников и стук их молотков, гомон торговых гостей, привезших товары на ярмарку… Дарнейла щурилась на солнце, стараясь разглядеть в толпе сквозь свою хрустальную безделку хоть какие знакомые лица (ведь бывала вместе со старой хранительницей пару раз в деревеньке), но весь народ казался каким-то новым…

– Это «слезка» такая убогая! – поделилась она догадкой с котом, неизменно находящимся рядом. – Будто мутится в ней всё, только для розжига камина и идет… Негодная вещь, поломанная, видать. (Стекло ловило солнечные лучи даже ночью или если небо застилали грозовые тучи! Ну, это к слову).

Раздосадовалась месма, что ее-то в Воксхолле никто, вроде, не знает, так и на праздник, значит, не позовут! И собралась уже кинуть за ограду бесполезную окару (3) – как на выпуклой поверхности магического «дальнозора» отразилось… лицо красивого молодого мужчины, беззвучно что-то говорящего своему пожилому товарищу. Одеты оба были не по здешнему обычаю, да и не похожи на круглолицых и простоватых жителей долины. Парень – черноволосый, высокий, глаза такие жаркие, темные; лицо загорелое, а может, смуглый такой – южанин.

– И зубы, как жемчуг, – вслух сказала Дарнейла, чуть не носом упершись в стекло. Красавчик как раз в этот миг рассмеялся и поднял взор, вроде, на ее башню посмотрел… И только месма хотела повернуть хрустальную кругляшку, чтобы цвет глаз у незнакомца получше рассмотреть, – вскрикнула от боли и схватилась за руку, в которую по какой-то своей звериной причуде вдруг всеми когтями вцепился кот, до этого спокойно дремавший на ее юбке.

Стекло, конечно, выпало, пролетело сотню палинов (4), блеснуло пронзительной радугой и утонуло в сугробе.

– Ай! Что на тебя нашло?! – Дарнейла вскочила, от боли заплясала по крыше – аж брызги крови кругом полетели. – Гад такой! Как я теперь в снегу слезку разыщу? Плохой кот, мерзкий, пошел вон! – закричала в сердцах. А слово ведьмы это вам не просто «пф» и всё. – Чтоб я тебя, злюку мерзкую, больше не видела! – Черношерстого безобразника подняло в воздух, закружило и скинуло с башни… Так он к лесу и припустил, хвостом зигзаги по белому снегу, как тушью письмена, вырисовывая…

Хедике Мерейю, двадцатипятилетний торговец из баронства Квитарста, земли которого были сопредельны с нашими, жадно рассматривал красоты Гейсарнерской гулянки. Всё ему нравилось: красивые виды, горячие водопады, пестрые шатры. Только откровенные заигрывания и звонкое хихиканье смазливых толстощеких молодок вызывали у красавчика брезгливую улыбку:

– Никакого смущения у потаскух, – буркнул он своему товарищу, низенькому, но крепкому парню – Манью Барату из Захрута, где они вместе лавочку галантерейную держали. Тот покачал головой:

– А как по мне, зато незатейливы. Люблю таких – без кривляний да ухаживаний всяких. Глянь, сколько козочек на всё готовых, засидевшихся у мамок под боком. Такую только пальчиком помани – сама горит и уж подол до поясницы задирает!

– Нет, друг мой, не в упругих боках дело. Если уж крутить любовь… – Барат только хмыкнул, да глаза к небу завел. – Да! – не обращая на подколку приятеля внимания, продолжил Хедике. – Я бы выбрал девушку достойную.

– Ну поглядим-поглядим! – Усмехнулся в усы невысокий знаток амурного расклада. – Мы с отцом почитай десять лет наездом тут бывали. А я хоть и мало тогда в женском поле смыслил, но про пробляду… простушек-веселушек местных наслышан. Лярвы через одну, да блудницы. Вот прямо об заклад биться готов – не найти тебе нетаковскую.

– А я и не собираюсь. – Мерейю равнодушно махнул рукой в сторону площади. – Вон туда смотри, где народ толчется, и вспомни – мы по делу в экую даль ехали. Нам бы расторговаться побыстрей, ведь дома ждет солидное предприятие, аль забыл?

А в своей башне весь день Дарнейла не находила себе места: всё-то ей стало скучно и тиско (так у нас говорят о таком неспокое, что на всякие суетливые решения да глупые поступки толкает). Вот и наша красавица то к учению пристроится, но через минутку вдруг бросает и в кладовку бежит – травы, вроде, проветрить. Или зелье варить возьмется, да недосуг закончить. А иной час несется на чердак и до вечера старинные наряды, что покойная Оренна еще в молодости носила, перебирает. Дивные вещички, между прочим, находились…

– И как я в прошлый раз не приметила?! – Девчушка крутила в руках хитро украшенную перламутровыми пластинками меховую душегрею. – А цветочки какие замысловатые вышиты! Пуговки красивые – зелень необыкновенная, ишь как блестят! Жаль – велика, не по стати мне. – Дарнейла тихонько вздохнула, будто от собственной смелости дыхание у нее занялось, потому что мысли уже вскачь ее несли. – А как взять и колдовством уменьшить?! И… и юбку эту в тугих оборочках тоненьких надеть, и чепец бархатный… И на гулянье сходить. Ненадолго – просто музыкантов послушать, пряников купить! Нет, не надо мне пряников, – сама с собой заспорила месмочка, с восторгом разглядывая малиновые сафьяновые сапожки и в уме уже сбегая в них и во всех найденных нарядах по крутой, узкой и неутоптанной тропинке в деревню… – Это и так напечь можно, лучше жамки бочонок продать. А я, может, утку куплю или… кружев каких наменяю!..

Ну дурочкой же еще была совсем молоденькой наша Гейсарнейская владычица в ту пору, что тут скажешь! И то, к слову, все селяне у нас в Воксхолле не брезговали обменом. А что? Если есть у тебя нужная соседу вещь, а у него самого что приметное в излишке – так с чего медью напрасно бренчать? Ударили по рукам – и сговаривались.

Итак, приоделась Дарнейла, взяла было дубовый бочонок с хмельным напитком, однако тяжело показалось. Быстро перелила золотистую брагу в три станинных штофа, ковшик прихватила и пошла…

–

Дарнейла на флете башни: http://www.pichome.ru/49q

(1) опахи – верхняя одежда, чаще всего из тонкой овчины

(2) ронда – верхняя жилая часть турнея

(3) окара – магическое «око» месм, представляет из себя ограненный эллипсоидом природный минерал.

(4) палин – 0,31 метра

========== Глазок ==========

Только солнышко прищурило золотой глазок и открыло серебряный (ночи-то, я уж говаривал, двусветные), набросав на снега синие тени от своих ресниц, как разгулялась ярмарка по-новой: зазвучали песни да цимбалы, стали народ на танцы зазывать.

Есть у нас музыкальная диковинка одна, «падоку» называется, из дерева гануль делают: сушат семь годков полые веточки, а потом крепят в… (простите, ежели которые тут особо брезгливые!), так крепят в воловий пузырь и сопло прилаживают из кости овечьей. Однако играет эта странная штуковина замечательно: то как ручей весело скачет, то весенней капелью бойко барабанит. Сказывали, зачарованное дерево тому причина, но полнозвучная инструментина получается – как целый оркестр, коли вы в этом понимаете чего.

Тёмный бесу повелел себе сыскать

Девку, бабу или парня, чтоб еб... ласкать.

Приведи, сказал, покраше, посторойней,

Да копыт своих корявых не жалей!

Бес обегал всю страну и не нашел;

Напоследок заглянуть решил в Воксхолл.

*

На девиц сперва уставился злодей:

Ножки толсты, мордаса, как у… блядей!

И, расстроившись ужасно, перебрался на забор,

Чтобы в бане раскаленной подглядеть парней позор.

"Во раздолбанные дырки! А друг друга не ебут! -

Бес промолвил. – Понимаю, сыто жрут и много срут".

*

Уморился бес на жердочке сидеть,

Во пусты глаза на жирных баб глядеть,

По две тыквы, что повыше, впереди

И такие же округлые зады!

Ясно то, что попа там, где полоса,

Правда, зенки – ничего, ну и коса.

*

Словно бочки разожрались мужики,

(что под пузом – не доступно для руки!)

Как запляшут, затрясутся телеса,

Жопы кренделем, но сальны волоса.

Сиськи, ляжки – называется мужик!

И кадык в жиру заплывший, и елдык.

*

Ребятня шарами катится к столу.

Что за люди – только лыбятся и жрут!

Пропади ж ты, обожравшийся Воксхолл!

Бес махнул мохнатой лапой и ушел.

Ну хоть песни-то у нас заводные… м… простые (это я для примлеры частушечку, что припомнилась, привел), но нравы строгие, не подумайте чего! Ни одна девка замуж брюхатой отродясь не шла, ни женки, ни мужичье из домов по ночам по срамным делам не шастали, про вдов не скажу – не ведаю.

Так вот, пока добрела Дарнейла до деревенской площади, уже смеркаться стало, и народ к украшенному лентами всякими настилу у корчмы «Зеленый дрок» потянулся – на танцы. А кругом девицы в пух и прах разодетые, а ей всё боязно, хорошо, что всё-таки решила для приличия в кузовок товару прихватить (вроде по делу в деревню идет) да еще пяток мешочков с травой-черемницей, коя от простуды помощница. Вздохнула так, выдохнула для смелости – и товар свой предлагать стала:

– А вот кому жамка янтарная! – голосок-то у девушки звонкий, певучий. – Крепкая, трехлетняя. По грошу ковшик предлагаю или на пряники меняю! Налетай!

Да никто внимания не обращает – мимо спешат. Кому надо, дома уже пригубил, а иные толкаются, да смеются:

– Что ж ты поздно торговать вышла, оболда? Пойдем лучше плясать! – Ну и прочие подначки да шуточки.

– А хороша ль у тебя самогонка? – вдруг услышала приятный голос прямо сзади. Чепец на ней старинный был, такой «гусочкой» поля вперед выдавались, как козырек над крылечком, в таком и голову не повернешь, и сбоку ничего не видно. От неожиданности месма аж подпрыгнула и юлой крутанулась.

– Да вот, сударь, попробуйте! – сказала, зардевшись.

– А вот и попробую! – ответствовал высокий черноглазый незнакомец… Хотя Дарнейла-то его сразу узнала, так от этого еще сильнее смутилась, глаза опустила. Но ковшик парню подала.

– Сколько за все бутыли хочешь? – спросил тот, а ведь даже не пригубил.

– Десять грошиков… если не шутите.

– Все беру. Какие уж шутки! Сам купец – в хорошем товаре разбираюсь. – Кивнул он и за кошелем напоясным попялся, при этом полу своей длинной дорогой опахи откинул. И так получилось, что взгляд Дарнейлы прямо на ширинку его светлого сукна штанов упал! Мда. Перепугалась, отпрянула бедная и, уронив свой кузовок, бежать наладилась… Да так быстро!

Мерейю сразу смекнул, разбросанный товар поднимать не стал, а только товарищу своему кивнул и вслед за «торговкой» неудалой кинулся. Догнал девушку в два шага – силы месма была невеликой, да еще, бежа в пышных юбках, с непривычки запуталась – спасибо, упала небольно.

– Стой! Стой, лапушка! Да чем же я тебя обидел? – Парень подскочил к ней и одним рывком из сугроба вытащил.

– Это… мне срочно домой надо! – Дарнейла его руку отвела, сама отряхиваться взялась, но всё глаз не подымала… – Спасибо вам, господин купец. Пойду я!

– Меня Хедике зовут, а тебя как? – Мерейю удерживать ее не стал, только в сторонку отошел и ухмыльнулся. – Я-то думал, что ты взрослая уже. А гляжу – так лет десять, ошибся я! Наверно, мамка не пускает на гулянье… Тогда уж пойду, пару себе для танцев поищу. Скажи только, куда тебе корзинку-то твою принести, а то, не ровен час, еще высекут тебя за то, что бутыли побила да за пропажу добра.

– Килла… я! – тихо сказала Дарнейла: так обидно ей вдруг стало, что красивый парень над ней надсмехается, и что кружева себе не наменяла, и жамку пролила, на танцы ей ходу теперь нет, а в турнее пусто-одиноко… Даже вон и кота безымянного, последнюю душу живую, что от наставницы наследством остался, сама же и прогнала.

– Килла. – Хедике подошел ближе, бережно поднял личико Дарнейлы за подбородок и слезинки пальцем стер. – Красивое имя. Обиделась? Пойдем, я тебя до дому провожу.

– Меня дома никто не ждет… одна живу, сирота. И мне уже шестнадцать зим с четвертью! – слова словно сами прыгнули ей, глупенькой, на губы…

– Любишь танцевать, красавица? – Весело улыбнулся заморский торговый гость. – Пойдешь со мной?

– Пойду! – смело ответила Дарнейла… А почему сама другое имя назвала да у нового знакомца его не расспросила – и не задумалась. А надо было бы! У нас в обычае полные имена ходили – многое о человеке понятно становилось: кто таков есть, да откуда, как род прозывается. Да не всё так просто: вот второе-то имя – тайное – говорить никому не надобно, а уж дочери Модены его раскрывать мирянам совсем не должны!

Хотя в этот вечер ничего худого с молодой ведуньей не случилось...

Проплясали молодые люди до второго рассвета (это в наших краях часа в два ночи начинается), угостившись пряниками с наливкой; и провожать нашу красотку чужестранец наладился. Шли, за руки держались. Хедике такой ласковый и веселый оказался… Всё байки сказывал, развлекал да смешил. А идти-то не близко.

– Вот и башня моя. – Вдруг погрустнела месмочка.

– Как же ты одна с хозяйством управляешься? И глушь кругом, страшно небось? – В губы ей хмельно и сладко выдохнул молодец, когда они к подножью твердыни месмы добрались.

– Не страшно! – Дарнейла раскраснелась, как у жаровни сидела, и мороз ей нипочем, и голова кругом от радости новой, непонятной шла. Уж думала, что вот-вот – и поцелует её… друг любезный! Да не стал тот целовать девушку!

– Тогда прощай до завтра, Килла. – Мерейю, вроде, и не глядел на мрачный и мощный турней. Будто ничего такого особого в том месте и не было, будто все крестьянки в укрепленных рестах рыцарских орденов (1) живут. – Придешь?

– Да… да, приду, Хедике! Но погоди… чуточку, – пролепетала бедняжка, уж больно ей расставаться не хотелось, а хотелось парня, что так… приятен был, подольше не отпускать, задержать. – То есть мне только вещицу одну подобрать надо. А одной несподручно.

И Мерейю, было уже повернувшийся, чтобы начать спускаться с горки, вдруг поменял решение – сам подошел близко-близко, за плечи Киллу обнял, в глаза посмотрел жарким взглядом:

– Помогу, милая. А ты мне поклянись, что придешь!

– Прибегу, Хедике! – выдохнула та.

– Тогда дай мне на память пуговку с твоей душегреи, чтоб я твои глаза всю ночь во сне видел…

– Да на! – Свободно так стало Дарнейле, и рассмеялась она от потаенного счастья! Рванула с груди зеленую безделку, чуть не прорезав палец ниткою.– Смешной ты экий!

А красавец молодец на мгновение вдруг припал к ее руке губами.

– Ой! – только и успела сказать.

– Так что надобно? – Хедике уже отступил и смотрел вдоль тропинки. – Как искать, ты скажи, на что пропажа твоя походит?

– На яйцо утиное. – Звонко рассмеялась влюбленная дурочка. – Светленькое такое да сплюснутое слегка. – И наследная хранительница Ронхи, Великая Гейсарнейская чародейка встала на колени и начала бойко разгребать голыми руками снег. – Поблескивает еще так разноцветно. Помогай! Ты сразу узнаешь.

Он опустился на корточки. Натянул рукавицы.

– Да, это-то точно узнаю! – через некоторое время тихо, почти неслышно произнес Мерейю, остолбенев при виде сияющей в лунном свете округлой верхушки окары.

(1) ресты – странноприимные покои, кои месмы выделяли своим защитникам – рыцарям, находящимся с ними в вассальном союзе по родству крови.

АРТ http://www.pichome.ru/4LX

========== Любовь ==========

Дарнейла проснулась счастливой и такой веселой, что просто начала мурлыкать, натягивая чулки… Во сне она гуляла с красивым Хедике по летнему лугу, и под утро в покрытом туманом озерке они вместе ловили рыбу – почему-то не местную жирную мсарму, а костистую белую аганту, что водилась в горных речках. Но настроения это влюбленной девушке не испортило – хотелось носиться вверх-вниз по лестницам и петь! Мотив сочинился сам, а слова прямо прыгали на язык – глупые, детские, из того давнего прошлого, когда еще жива была мама и от страшного пьяного отца не приходилось прятаться в старом овине. Кстати, именно там, в сырых снопах ржи, и нашла после пожара, по «наводке» гуменника (1), полузадохнувшуюся девочку Гейсарнейская колдунья.

А Дарнейла даже не нахмурилась на мелькнувшее некстати грустно-щемящее воспоминание, и побежала на кухню, негромко напевая:

Я сегодня чисто в доме уберу!

Все окошки и даже плошки перетру,

Пусть сияет чайник медным носом и бочком -

Мне любая работенка нипочем!

*

Заплету себе потуже я кос`у,

Напеку чудесных пышек – в лес снесу,

Зайцам беленьким и белочкам раздам,

Снегирям и толстопопым барсукам!

Даже буке – царапучему коту…

– Ой! – она осеклась. – А куда же это он делся? Ведь замерзнет, пропадет в чащобе без кормежки, или волки его съедят! Что ж я наделала, глупая, бабушкиного любимца прогнала! Злая, нехорошая… Месма называется! Ну что из меня за Защитница выйдет! – продолжала корить себя Дарнейла Килла, спешно обувая старые войлочные башмаки Орнеллы. – Вот разыщу его, замерз, поди, бедненький, и прощения попрошу!

Одевшись наспех, схватила стоящий у порога веник и, вспомнив наказ строгой наставницы, решила лететь низко – все же день белый, не ровен час кто из деревенских заметит!

Но искала она свою потерю напрасно, промерзшая до костей вернулась домой ни с чем. Даже следочка черного кота в лесу не было!

Вот же годы молодые: жизнь видится светлой, солнышко – ласковым, и всяка глупость – диковинка. Всё б смеяться да миру вокруг радоваться; и простая ягодка-калинка яхонтом прекрасным кажется, коли милым сердцу подарена… Эх, амур-амур, романт`ик, как образованные зануды городские говорят. Все мысли юной Дарнейлы день напролет о любви были – ясное дело, впервые девчонку такое чувство накрыло. А когда вообще-то о зазнобах да поцелуях думать, если не в неполных семнадцать?

Короче, еще смеркаться не начало, а наша красавица уже порог пятками прожигала – принаряжена-напомажена! (Ну это я, конечно, приврал, не было того в обычае: девки, даже если не особо на личико удались, отродясь ничем себе красоту не наводили, ни углем бровей не сурьмили, ни щек ружим корнем не натирали).

Оделась молоденькая месма, однако, по-новому: косы венцом уложила, сережки с белыми камушками из сундука вытащила да расшитый передник на юбку повязала. И побежала по тропинке вниз; тут и ворожба пригодилась: разметало перед ней снег, словно метелкой, – за минуту до низу домчалась. Дарнейла даже рассмеялась – так легко заклятия сегодня получались. Потом отдышалась немного от стремительного спуска, юбки подобрала и через ножку, как ребенок, поскакала по твердой наезженной дороге в деревню… И к самому веселью поспела – молодежь уже в круг выбиральный встала, потому что дальше танцевать по парам было положено.

К месме сразу четверо парней подошли, по обычаю левую руку за спиной держали, а правую с поясным поклоном избраннице предлагали. Посмотрела Дарнейла на первых сельских удальцов. Да во второй ряд отошла, очередь свою веснушчатой Зарейе уступив. По следующему заходу танцы пошли, потом по третьему, уже и кольца не осталось – девушек парни разобрали, а наша дурочка всё отступает и отступает, только с дурнушками-перестарками да с малолетками под музыку перетаптывается. А сама всё вокруг хоровода высматривает высокого черноокого Мерейю!

Так до короткого темна и промучилась… Нет того как нет! Совсем уже пригорюнилась, бедная, и уйти решилась. Но тут, пробиваясь сквозь толпу, будто струг, вспарывающий речной налой (2), подскочил к ней долгожданный сердечный друг.

– Что ж ты поцарапанный весь, одёжа порвана?! Что за беда с тобой случилась? – охнула, краснея от радости и страха, Килла.

– Да тут такое дело, – сказал Хедике тихо и опасливо оглянулся. – Напал на меня с компаньоном лихой человек… трое! С саблями. Едва живыми ушли, но весь товар потеряли. Как теперь домой возвратиться – не ведаю! Пойдем в тихое место, расскажу! – И увлек глупенькую девушку в лесок подале от круга, к потешной крепости у реки, где гулянья в этот час не бывало, да и днем только детишки с горок на пузах катались.

– Ах, как жалко тебя, милый мой! – причитала Дарнейла, пробиралась вслед за парнем, раздвигавшим на быстром шаге низкие колючие ветви. Как же ей хотелось раны на его красивом лице отереть и своей силой волшебной вылечить, да вспомнила наказ ведьминский, строгий – вне башни лечить никого не полагалось! – Дай хоть передником оботру, он у меня новый, чистый! – Всхлипывала. Но возлюбленный, не слушая, всё тащил ее за руку вглубь ельника…

Отойдя от Воксхолла подальше, так что ни собачьего бреха, ни пьяных песен не стало слышно, Хедике вдруг обернулся и замер, Килла со всего бегу в него так и уткнулась – выше нее на две головы был красавец-чужанин.

– Схорониться мне на время надо или уходить незамедлительно, пока лихие людишки не нашли. А коли любишь и женою моей стать согласна, то решайся! – как в запале зашептал Хедике прямо ей в губы. И, ответа не дожидаясь, принялся целовать, крепко к себе прижимая, да душегрею ей с плеч стягивая.