Текст книги "Месть Фарката Бона (СИ)"

Автор книги: jozy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

«И, кажется, мир рухни – не замечу!» – думала Килла, а потом как забывала себя, и только в голос стонала, насаживаясь на налитый кровью орган Зверя:

– Дай мне поездить на твоей силе! И изливать не смей – пока не велю! Ещё не всё госпожа от тебя взяла. Или мне тебя, нерадивый, подгонять плетью? Качай пуще! – И смеялась, на рык его отвечая, и, наклоняясь, кусала сильные плечи без жалости. – Еще хочу, бери меня.

А потом только хрипом, только ногти ему в спину вонзая, плакала под Зверем, дух из нее выбивавшем, чтоб наутро лечить, тихо ойкая, синяки на боках своих и ляжках белых, а Зверю кровавые царапины, да укусы бесстыдные, коими сама наградила, ворожбой сводила. Зверь же улыбался и только шею к свету поворачивал, чтоб удобней было месме.

– Милая! – говорил. – Я ж сегодня в седло не сяду. А мне заставу проверять…

Дарнейла вдруг опомнилась и заозиралась – разом как окатило! – боязно ей стало и ознобливо, словно кто-то в мысли проникнуть силился. Она остановилась, вдруг обозлясь, и сама от себя такого не ожидая, спрятала думок и страхов мелькающий поток и картинки всякие из жизни своей, что там было дурного, что светлого и самого сокровенного, которое вот только что невольно вспоминала, в какую-то привидевшуюся перед глазами зеленого камня шкатулку. А настоящая ли та, но не замеченная в убранстве дворцовых залов красивых, по которым проходила Килла в окружении верных воинов, или примерещилась – штуковина этакая затейливая резная, с замочком, даже подумать не успела. Да и не чаяла в себе такого умения – ан вышло! И в голове у маленькой месмы стало будто пусто, как веником смело. А страху больше вообще не было.

Дарнейла Килла вздохнула, на вопросительный взгляд Лона Тинери чуть головою покачала:

– Господин рыцарь, мне помощь ваша далее не нужна, благодарю. Великая мать меня в свои покои одну призывает. – Юбку ненавистную чуть носком туфли откинула, губу, правда, закусила. Но откуда что взялось, спину, как баронская дочь прирожденная, выпрямила, подбородок подняла и к дверям в покои Анарды Никтогии Великой колдуньи Оломейской пошла неспешно, точно равная. (1)

(1) – забрехался я в прошлом разе, или с устатку вышло, да позабыл вам, мои любезные, сказать, что жили месмы в земле по названию Оломей.

Зверь ночной http://www.pichome.ru/IyJ

========== Первая кровь ==========

Пока Дарнейлу нашу с почестями, манерами да хитростями всякими в Обители принимали (о чем опосля расскажу), бесстыжий Фаркат Бон соблазнял своего охранника и приятеля на некую небезобидную проделку, ради которой с отрядом и потащился. Уламывал потихонечку, но вот пора и настала. И тот, бедняга, когда домой пришел и паршивца с порога увидал, так прямо у двери на сундук… раскрытый… и упал:

– Шкварка ты очумелая, что еще задумал?! – закричал было, да поперхнулся выбранный котом «в мужья» солидный оруженосец архонта, сорокалетний Лон Аркай, потирая разбитый зад. А потом и вообще речи лишился – как хорошенько рассмотрел, что мальчишка, придерживая зубами задранную яркую юбку, натягивает на свою хилую ножонку белый шелковый чулок – только пальцем в того тыкал и что-то мычал.

– Это хорошо, что тебе нравится. Значит, кого надо тож до самых дресён проймет! – выплюнув подол, Бон улыбнулся, как гиена. – Давай помоги, лиф туже затяни. – И повернулся к мужчине спиной.

– Никуда я с тобой не пойду! С бусорью (1), что ли? Да тебя ж там враз снасильничают… Хотя, какая с тебя девка! А как распознают, что парень, то и в проруби утопят. – Зул Аркай попытался вразумить дурачка и, наверняка, леща бы тому отпустил или чего посерьезней, да велено было Фарката ни в коем разе не обижать. И приказов, если честно, имелось даже два – от госпожи месмы и от самого геризого. – И куда ты, вообще, бедотень лягастый, в такой непотребности собрался… лась? – оторопело закончил рыцарь.

– А и не надо, дорогой Вимник, я с товарками иду. У господина Хрунка праздник, а парням для танцев пар не хватает. Так что девушки завсегда задаром угощаются. – Повернувшаяся к нему дева была дивно хороша. Словом «красавица» такое совершенство даже назвать было стыдно. Короче, мечта, белокурая богиня, царица снов… чаровница. Да и то всё вместе и поболе.

– Э… – сказал Аркай, – ну я всяко тебя стеречь буду. – И послушно подал «супружнице» меховую душегрею.

Танцы в новом доме семьи Мерейю только-только начинались (еще мужика ждали, что на падоку игрун был знатный), когда в зал вошел сын хозяина. Приглашенные молодые бабенки и девицы зашептались и захихикали – хоть и в женихах ходил темнокудрый Хедике, а покружиться с красавчиком местным кокеткам хотелось. Напоследок.

А он, как опаху сбросил и увидел незнакомку, сидящую рядом с соседской рябой Луттой, так рассудок и потерял! Враз к бочке с жамкой подошел, будто выпить решил, и у виночерпия спросил:

– Кто такая?

– Которая? – слуга бестолковым прикинулся.

– С белыми кудрями, болван! – Хедике так спиной стоять и остался.

– Так то дочка тетки Мирзы. Что перед свадьбой со своей кикиморой даже на перестарок потянуло? – Хихикнул парнишка, за что получил от разозлившегося Мерейю тычок под ребра и охнул от боли, проливая выпивку. – Приезжая. Замужняя.

– Смотрите, госпожа Вимник, этот ли не хорош? Я ж говорила! – прошептала Лутка на ушко черноволосой Кате Боне. – Ужель не глянется?

– Пф, – отвечала восторносая задавака, кутая тощие плечики в тёмно-вишнёвую шаль. – Давай поспорим на… два щелбана, – пожалела она на закладе небогатую подружку, – что все танцы этот… Хидерко, что ли, или как там его… Со мной одной протанцует, да еще нас орехами в меду одарит, винца дорогого, мирканового, принесет (2)? – И ударили по рукам. Негодницы…

Хедике Мерейю, пьяный от страсти, уже пятый танец держал в своих объятьях прекрасную иностранку. Едва смолкали последние звуки немудреных мелодий, как подскакивал к музыкантам, денег вроде и не давал, но по-новой играть приказывал.

А что вообще на простецких посиделках с угощением пляшут кроме устаревшей топтуники? Так и в Воксхолле еще наши прабабки с прадедками кренделя ногами выделывали. Скучный танец. Володенка – чуть поживей, с перескоками, а уж совсем всем надоевшая заскружельница с поворотами и поклонами – так только для детишек...

Ката смеялась грудным голосом, откидываясь на крепкие руки Хедике, розовела молочной кожей, прикрывала веками сапфиры блестящих глаз… Полные груди молодой женки заезжего купца в такт музыке колыхались в вырезе тугого корсажа и подскакивали упругими мячиками, когда парням по рисунку танца было положено, держа за талии, с гиком вскидывать своих партнерш в воздух.

А запах ее вспотевшей кожи казался влюбленному Мерейю лучшими духами на свете… «Та-та-та» – кружила незатейливая мелодийка. «Тук-тук-тук» – стучала кровь в висках Хедике Мерейю…

– Выдь ко мне, выдь, как твой муж уснет! – шептал он в темных сенях на ухо своей зазнобе. – Я тебе сережки принесу, любая, сладкая моя кася, только побудь со мной! – И тискал не особо уворачивающуюся развратницу. А та все хихикала, губы пухлые подставляя:

– Да я ж замужняя, порядочная! Что мне твои сережки. У меня и свой мужик щедрый да богатый, ни в чем мне не отказывает.

– Так что ж ты хочешь, краса? – задыхался Хедике.

– Да того у тебя нет! – Вдруг с неожиданной силой оттолкнула его Ката Бона. И за кольцо дверное взялась, на голоса зовущих ее Мирзы и Лютки отвечая: – Иду, шалька моя вот потерялась… Сейча-а-ас! – А ухажёру распаленному сказала: – Перстень мне с яхонтом, как кровь красным, принеси, дорогой чтоб. Да куда скажу, тогда и полюбимся. – И выскользнула в ночь.

– Приду. Куда хочешь, приду! – простонал счастливый Мерейю, ногою… э… мутило разыгравшееся свое прижимая.

– Что ты деешь, малахольный?! – За углом Фарката схватил за руку заждавшийся, вусмерть замерзший и злой Лон Аркай. И чуть не волоком потащил по лестнице в их комнаты. – Как у тебя это вышло? Ведь только женскому полу колдовство дается. Что за морок, говори!

Бон ни капли не испугался, но расстраивать верного своего стража не стал:

– Месть это, Зул, а не блуд. Не сердись.

– Так слово только скажи – и не будет обидчика твоего! Не по-мужски так… обманом. Бесчестно, рыцарям негоже. – Тот вроде успокоился и стал тряпки, что Фаркат с себя сбрасывал, с полу поднимать. И вдруг разогнулся. – Или ты… не парень?! Ох!

– Да парень я, парень! Хоть и не рыцарь, – успокоил воина кот. – Сколько раз в бане вместе мылись – чего ты! – Хотя от ехидной улыбочки не удержался. – Или рассмотреть вблизях хочешь? Кстати… – вдруг вспомнил он, – дай платок, с губ стереть слюни… поклонника моего горячего.

– Тьфу! – сказал Аркай.

– Но поговорить нам все же придется. Смерти негодяй не заслуживает. А вот жизни поучить его надобно.

(1) – с дурью (местный фольклор)

(2) – дерево Миркана дает плоды, похожие на большую пушистую сливу, из них делают вино и сладкое варево. Растет в Класте Павликане, далеко на Юге.

========== Преображение ==========

Зима не желала сдавать свои сроки. И наконец-то прибывший вопреки метелям и снегопадам рыцарь Гийом Астар-лон Гайярский застал личного оруженосца магистра и Бона в их комнатах на постоялом дворе, помирающими от бездельной скуки. И если бы не заботы о маленьком Иржее, те давно бы разругались вдрызг.

В выгоде от скованных морозами переправ и погребенных под двухметровыми сугробами дорог была только хозяйка гостиницы, потому как питались постояльцы отменно и платили серебром исправно. А тут еще такая удача – капитан привел с собой целый отряд воинов. Можно было подумать и о своей старости, и о богатом приданом, чтобы устроить-таки дочке приличное замужество…

– Нам надо сдвинуть солнце! – за первым же совместным ужином обрадованного Фарката посетило озарение.

– И всего-то?! – хмыкнул Гийом, обсасывая оленью косточку. – Я, кстати, еще не говорил, что одобряю твой план, балабол.

– Вот! – Зул потянулся к графину с вином и сыто икнул. – Говорю же, наш кот – дурень! Хотя, как шельмец колдует – не по-нят-но! Противу природы же не попрешь!

Но загоревшемуся новой идеей оживленно забегавшему по жарко натопленной зале Бону на возражения было наплевать:

– Еще немножко, и я придумаю как!

– Надень капот или за ширму скройся. Я хочу служанку позвать – всё кончилось. – Гайяр потряс над своим бокалом пустым кувшином. История про похождения «супруги» купца Вимника не переставала веселить благородного Гийома.

– Тебе бы тогда следовало за отдельную комнату платить: с семейной парой, да еще с младенцем, жить негоже! Вот отправляйся с солдатами на постой. – Фаркат фыркнул и нырнул за занавески массивной дубовой кровати. В дверь постучали, и Лутта с трудом внесла поднос сдобренной ароматными травами дичи, а новый, нанятый Мирзой слуга засуетился вокруг собутыльников с полным графином красного вина.

Не такой человек был Фаркат Бон, чтобы в тот момент, когда его деятельной натурой овладевала какая-то великолепная мысля, спасовать! Да как раз наоборот – напором, чередующимся с внезапным отступлением, обманом ли, бесстыдной ли, но вдохновенной лестью, а своего кот добивался всегда… ну, почти. А тут «материал»-то был такой благодарный – подпившие, разомлевшие в уюте и тепле орденцы; и если Зул Лон Аркай, за три недели гостиничного заточения в скучной столице баронства немало натерпевшийся от фокусов своего беспокойного товарища, был привычно настороже, то на свеженькую жертву, рыцаря Гийома, чуток отвыкшего от большой радости общения со взбалмошным котом, тот поставил – и не прогадал. Не прошло и получаса, как мирная трапеза превратилася в обсуждение… заговора!

Но вышло слегка не по плану, а наоборот…

– Где доказательства, что ты благородного рода? И, вообще, зачем тебе это? – сомневался утянутый в овин нетрезвый лон-Гайяр.

– Эх, Брая нету, он бы мне нипочем не отказал! – Притворно вздохнул Фаркат. – Видно, хоть ты и старший, да не можно тебе… Жалко, уйдет негодяй ненаказанный. Отменяется все, да и погоду я трогать не стану… Пусть женится, гнилая сопля, а мы вообще, должно быть, раньше Протал уедем. – И потупился в усыпанный омолом (1) пол, плечи, как куренок – крылышки, печально опустил.

– Братья, убьем паскудника, над нашей госпожой надругавшегося, да и дело с концом! – влез Аркай, которому почему-то стало вдруг обидно.

– Не-е-ет, позор, Зулушка, никогда не забывается, а покойнику дела мало. – Фаркат (кстати, ни капли не пивший за ужином) повернул к выходу. – Замерз я что-то, пошли-ка спать, господа.

– Ладно! – не вытерпел шантажа Гийом. – Не знаю, зачем тебе рыцарское звание, но, коли для мести, становись под меч, хоть не по душе мне это.

Бон тут же подскочил, куда велено было, и на одно колено опустился:

– Только без куле (2), а то прибьешь меня, бедного, громилища – не в уме… То есть – в кулаке, в кулаке силища!

– При свидетеле, – сказал серьезно рыцарь, однако слегка пошатываясь. – Золотую шпору и меч тебе дарую, за небытием короля, буде сам я рыцарь старший в воинстве, после Командора и архонта. Своей честью принимаю тебя в благородное сословие, но матерям-месмам, Обители и баронам службой не обязую, власти над тобой не беру. – И ударил плашмя своим тяжелым кленмором по плечу Бона. – Как назовешься, брат мой?

И тут кот встает и говорит:

– Принимаю. Принимаю отныне имя Фаркат Сэйр-бон Ольхормерский.

Услышав это, Зул Аркай засмеялся:

– Тю, а чего не самим Астарлингским? Да ты нас всех обдурил! А я-то уши развесил! Пошли уж в дом, мороз крепчает. – Он хлопнул себя по коленям и двинулся назад в комнаты. Даже что-то под нос напевать стал, на ходу, в синюю морозную ночь, выпуская изо рта облачка пара.

А второй рыцарь меч в кисти покрутил, мусор и солому с полу веером поднимая:

– Ты ж не месмин сын, как я не сообразил… Разыграл, а я и повелся. – Но в голосе его прозвучало сожаление. – Хитрый сиде!

– Ты оглох, лон-Гайяр? – Фаркат выделил титул капитана голосом. Подошел ближе, даже за рукав его схватил, и почти прошептал: – Я – не удаленный сын, а наследный бон…

– Да не бывает такого, что городишь! – Махнул рукой тот. – Чтоб вот так прямо принятый сын… Сказки!

– Ну и забудь тогда! – зло сказал Фаркат и как-то по-кошачьи фыркнул. И будто искры полетели не поймешь откуда. – Ничего! Показалось тебе! Прочь!

– А? – Глаза рыцаря на миг затуманились. – Да о чем ты, малыш?! – отозвался вдруг развеселившийся Гийом… Невпопад. – А кому этот купец сдался? Мы его за что колотить-то надумали, обсчитал кого?

– Ага, Лутке гнилые кружева продал, – эхом ответил отступивший в тень Бон.

– Никак не пойму, чего это я поссать в овечий загон пошел! И куда наш Зул подевался. – Сильно шатаясь, капитан осмотрелся, хихикнул пьяно и икнул. – А к кому на свадьбу ты собираешься? Лутки, что ли? А, вспомнил, потому что холодно на дворе, а овцы не в обиде!

– Холодно. – Кивнул, подтверждая, его собеседник. И пинком настежь распахнул дверь сарая. В лицо обоим мужчинам пахнуло прелой влажностью наступившей оттепели.

(1) омол – стерня, собранная для подстилки овцам.

(2) куле – ритуальная пощечина, даваемая принимающим сюзереном оруженосцу или принцу, посвещаемому в рыцари. Означала последнюю обиду, которую тот может снести без ущерба чести.

========== Узлы ==========

Не о той мелкой, хоть и важной для него, мести думал в эти почти весенние ночи измученный Фаркат. Хотя и было от чего, измаявшись от невозможности принять верное решение, вертеться на своем бессонном ложе, пиная пятками сопящего Зула.

В Боне боролись две силы: древняя максима «зуб за зуб» – призывала воздать преступившему честные законы блудодею и вору, а другая… Вот некстати вспоминалось светлое личико его девочки-повелительницы, ставшей счастливой матерью, обретшей любовь достойного мужчины… Чудесные малыши, родившиеся от бесчинного насилия, – и так получалось, что злое худо повернулось нечаянным добром… Как быть-то?

Нет, смертоубийства он не помышлял! Отягощенный своим новым рыцарским званием Бон Ольхормер внезапно порешил зайти с другого краю и самолично встретиться с… невестой Хедике Мерейю. И под избыток ночи почти случайно наколдовал неведомой силой своего желания дурную дорогу каравану лойда Веннепа Уорсского.

– Эй, есть ли кто живой? – В закрытое деревянной заслонкой воротное окошко постоялого двора заколотило несколько рук. – Отворяйте, возок наш в мысдре (1) проклятой притонул. Мы добрые люди, да промокли совсем!

Хозяйка, спавшая в ближней к входу коморе, струхнула и стала было звать слугу, да тот дрых как оглушенный, перемыв опустевшие бочки от хмельного, да и приложившись к оставшемуся на доньях суслу...

– Госпожа Мирза, а ну как я сам… сама потолкую с проезжими? – предложила Ката Бона, со свечой спустившаяся с лестницы. – Неважное дело – мужчин будить не станем. А мне привычно, не забоюсь. Велите только, пустить ли на постой?

– Что ж ты, Катка, такая отчаянна? – Пятясь, закивала Мирза. – Отчего ж путников не принять. Покой есть еще со двора, хоть неубранный, но перины сушены.

– Так и подите стелиться и воды подогреть. Я сейчас отворю.

Озябший, насквозь мокрый лойд с семейством был поселен на втором флете странноприимного дома, камины тут же затопили, но холодновато было в нежилом-то отселке (2), и женщин увели греться у очага в кухне. Тут-то Фаркат Гиту Стафану Уорсскую и рассмотрел…

Хороша была старшая дочь благородного хозяина Пустошей Уорсса; в свои неполные семнадцать тоненькой веточкой вербы, голубой пролеской, нежным весенним утром показалась белокурая красавица Бону.

«Не, такую хрустальную капель – и за похотливого сальноглазого купчика отдавать?! Да ни в жисть! А лойдо Веннеп тоже хорош, не девок плодить, а хозяйство ходить надо было. Эк, семерых дочерей малых нарожал… Да только Гита-бедняжка не заслужила, чтоб за отцову бедноту в жены продаться. Вон, из кос её хоть ковры шелковые тки, до самого полу… выросли, как только шейка не переломится! Ну сейчас я тут порядочек наведу!» – весело подумал Фаркат, потирая ладони. Напрочь позабыв о собственном положении почтенной матери семейства, он забрал чуть не до подмышек подол и через три ступеньки поскакал наверх – будить своих похмельных собутыльников…

Дело само собой и решилось; Фаркат-то наш бо-о-ольшой мастер был всякие каверзы заковыристые придумывать.

Белокурая Ката влажно постанывала под красавцем Мерейю.

– А перстенек-то принес? – вдруг трезво спросила она, с силой отпихивая любовничка.

– Потом-потом, любая моя! Давай… вот же не снимается с тебя эта штука, что твоя броня! – Тот, совсем разум порастеряв от похоти, одной рукой по высокой груди развратницы зашарил, другой все никак среди десятка, что ли, юбок к желанной срамной щелке подобраться не мог, а сам-то уже затвердел, и мок как пёсий кол! – Да помоги ж ты мне, сук... Милая! Эки тряпки навертела. – И в запале потом исходил, аж губы кусал свои в кровь. – Да на – бери цацку, только помоги мне. Ножки-то подними-и-и!..

– Ну, надобен тебе этот – рвота кобелиная? – Ката Бона ткнула носком сапога валяющегося на полу сарая сомлевшего Хедике. – Подумай еще раз.

– Надобен, вижу, что беру. Спасибо тебе, Катка, удружила! Я уж думала, так в девках и помру. Мамаша моя молодчика живо к делу приставит, да и мне постель не стылая… А ты ступай, я пристава сама впущу, он нам свояк. Ждет со свидетелем, поди, померзли, бедные. Так и поженит нас Тудо быстренько. – Лутта оттащила от двери бессознательное тело. – Только в воровстве не обвиняй, прости ему камни покраденные! Тогда совсем уж… – она тихонько захихикала в рукав, – супружнику моему хорошенькому жизни не будет; и так старый Хрутко сына точно за позор из дому погонит.

– Ладно, как хочешь. Бери, да в рог скрути! Я на обратном пути проверю, коли не кроток будет, то... – сказала госпожа Вимник и спрятала на своей плоской груди золотое кольцо с красным кабошоном.

Лутка пухлые губы обтерла, тощую подружку облабызала и лаз открыла, чтобы та смогла незамеченной в жилое проскользнуть через черный вход.

– Мессир! – Уорсс находился в смешанных чувствах. – Как мне отплатить вам за спасенную честь моей семьи? – Он встал из-за стола и отсалютовал лонам оловянным кубком. Хотя думал не столько о возможном несчастии Гиты в насильном, неравном замужестве с, как выяснилось, нечестивым гулящим купцом, сколько о потерянном выкупе, что мог бы значительно поправить дела его поместья.

– Прекрасное у вас вино, Веннеп. – Рыцари принимали лойда, его супругу и двух старших дочерей у себя в комнатах. Неприятное событие прошлой ночи всколыхнуло весь Захрут, и теперь, пока шум от скандала еще не улегся, господа коротали время в закрытой, как крепость в осаду, гостинице. – Пусть квирсты сами решают свои дела. А касательно ваших… м… финансовых неурядков…

– Наша дочь просто счастлива, сэйр! – Лойда Долминна, стрельнула в мужа убийственным взглядом. – А на проклятые деньги плевать! – И смиренно опустила взор.

– Да, сударыня. Так удачно, что о вашем приезде никто в городе не знает. Орден вам поможет. Золотом. – Гийом Гайярский куртуазно поклонился госпоже Веннеп. – Отобедайте с нами? – спросил негромко и трезво. Однако смотрел он не на мать, а на прелестно закрасневшуюся Гиту. – Надо отметить ваше освобождение от нежеланных уз.

– Я благодарна, господа рыцари, – прожурчал нежным ручейком голосок девушки. – Особенно вам, сэйр Ольхормер.

Фаркат кивнул:

– Велю подавать! – И степенно встал с лавки, но, отойдя за дверной полог, фыркнул и показал язык зло поглядевшему на него Гийому.

(1) – промытые в немощеной дороге глинистые ловушки, наполняемые паводковой водой или дождем

(2) – пристройка на сваях, соединенная с основным домом подвесным коридором

========== Мать месм ==========

С чего ни возьмёшься за рассказ – а всё на три части не разорвешься, это как кусать от сладкой треугольной пурны (1) – где-то да сок из начинки потечет! Поэтому вам, мои любезные, придется этак поскакать вослед моему повествованию, ибо некоторые события происходили одновременно… Ух, и не выберешь, о котором наперед рассказать!

Итак, вернемся на Юг в волшебную обитель, куда прибыл Брай вместе с Дарнейлой, дитем её и воинством; оно и приятней, потому что там весна была уже в самом разгаре.

– Садись, поешь с дороги, какая ты миленькая и… молоденькая! – сказала вошедшей девушке мать Анарда, отворачиваясь от окна. Ее нестарое красивое лицо, однако, зримо несло в своих чертах печать лет, а может быть, и столетий.

– Благодарю, государыня, – тихо ответила Дарнейла, кланяясь, и осмотрелась: комната, залитая утренним светом, была велика и богато обставлена, но чем-то напоминала келью. Хотя теплый ветерок играл вышитыми занавесками, на полированных плитах пола скакали солнечные зайчики, но шелковые гобелены на стенах казались неуместно мрачными, изображая сражения и непонятные зловещие процессии. Даже прекрасная резная мебель темного дуба выглядела слишком массивной и холодной.

– Не лихо ли было в пути? Рассказывай. – Великая месма сама прежде села к столу, подавая пример гостье. – А где же дитя твое, дитя? – Она, ласково улыбаясь, подала той рубином блеснувший бокал и отпила от своего.

– Дороги спокойны. И охрана моя была надежна... То есть ваши воины, госпожа… – обмолвилась Дарнейла и засмущалась. – А дочка моя с отрядом. Я не знала, что надо принести ее с собой в покои.

– Но это хорошо. – Как будто и не слушая, кивнула настоятельница. – Ты кушай-кушай. Пусть девочка… Как звать малышку?

– Имнея Целата, – успокоилась Килла. Да видать рано!

– Вот и славно. Хорошее имя. Теперь будет расти маленькая месма в обители, как и положено. А ты еще… Жаль рано Оренна отошла, не выполнила долг – не обучила. Но силу чувствую в тебе я небывалую!

– Да как же! – охнула, не утерпев, молодая мать. И уронила на пол звонко тренькнувшую золотую двузубую вилку. – Нет! Я думала, представиться, а на долгий постой не собиралась… Госпожа! Там же у меня люди, хозяйство… И как же мне с дочкой разлучиться?!

– О! Ты многого не знаешь… – Анарда Никтогия не хмурилась и даже не сердилась на пылкую, непочтительную деревенскую… глупышку.

– Матушка, позволите? – В комнату, сразу показавшеюся Дарнейле темной и тесной, вошла, скатывая рукава на красные ручищи, высокая толстенная бабеха (иначе и не назовешь!), одетая в серую юбку и меховую опаху. – С новой преемницей в порядке, осот-то (2). Дар есть. Здоровьичко хорошее, голосиста така девица! Ух! Благословение бы наложить пора. Изволите сами?

– Зира. – Настоятельница махнула той из-за стола. – Мы не закончили еще. Поди пока. Да не врывайся как смерч… невежа.

– Чего уж тута! – похожая на медведицу месма ничуть не смутилась. – Усе сестры собрались, а времечко ужо к утренней трапезе подходит.

– Выйди, – приказала шумной толстухе Никтогия Оломей и чуть заметно поморщилась. Затем, обращаясь к Дарнейле, сказала:

– Да что ж ты побледнела, глупышка? Никто ни тебя, ни девочку не обидит! Напротив, богатыми дарами наградим. Мы дочерей своих любим. И если хочешь, ну возвращайся в свой Гейсарней, только поучись немного.

– Да, Повелительница. – И правда побледневшая Дарнейла руки, сведенные от страху на коленях, чуть разжала. – Я вам верю. – И, вдруг осмелев, сама от себя не ожидая, спросила: – А пошто сыновей отдаете? Не любите?

Оломейская владычица поднялась. И видно стало, как она стара и даже немощна, ибо задрожали жилы на тонкой шее и плечи расправились неровной дугой. И голос ее был глух:

– Не все тебе успела сказать старая пропойца Герна… Пусть грехи ее Модена омоет. Так слушай: мужчин мы пользуем только однажды, Килла… Как мужей. И всегда без любви чад наших зачинаем – таков закон!

Дарнейла охнула, и почти забытое действо в лесу вспомнилось. Удивилась она, что боли почему-то виденье не принесло, а только тревогу, которая дрожью отозвалась в животе:

– Да за что же так? Да обоим так… распутство! Без любви, и позор! Ой, простите, простите! – Она вскочила, чуть тарелку на себя не опрокинула, дорогую, узорного стекла.

– И так можно, нам стыда не бывает в том. Когда месма, девочка, выбирает отца своему ребенку – ей всякий путь разрешен, хоть любого от жены законной увести, хоть монарха взять!

– А мальчики, младенцы коли родятся? Вины же на них нет? – Килла почти закричала, хоть и понимала, что нельзя, недолжно так с Повелительницей говорить. Но горло слезами сжимало: – Вот беда-то!.. – И зажала рот ладонями.

– Вот и отсылаем, чтобы не знать. Недостойны юноши нашей силы. Хоть и невинны рождаются. Пойдем, – сказала Мать Обители Дум и тут вдруг, сведя брови, как в душу бедной Дарнейлле страшными белыми глазами глянула:

– А твой же делатель… Насильно тебя взял?

– Нет, нет… по нраву мне пришелся… Тогда, – месмочка отчего-то разом успокоилась. – Пусть его, ненавидеть не хочу…

– Ты так говоришь, будто он… Что, он жив еще? – сипло, но гулко, будто воздух из ее груди без помех выходил, как из пустого чана, проговорила Анарда Никтогия. – Брая! – приказала она громко. – Квод свежий снарядить за час. Говори имя, госпожа Гейсарней, имя его как?!

(1) – Говорил уже, булки такие вкусные, из сладкого теста, толстенные, да пряные.

(2) – Вот так-то (простореч.)

========== Встреча в пути ==========

Фаркат, по поводу смрадного духу от шести… нетрезвых рыцарей прикорнувший на лавке у настежь открытого окна, вздрогнул и проснулся от оглушительного раската грома – как будто в самом деле ожил великан Астар и рубанул медным кулачищем по щиту небес.

– Вот и пропустили переделок (1), – не особо таясь, прошептал он, однако, себе под нос. – Всё «погодим, да погодим», – передразнил храпящих товарищей. – То погоды, видишь ли, стоят хорошие, то жамка сладкая да девки пухлые… Проворонили времечко! Все перевалы теперь селевыми речками пойдут. Эх, не стоило обоза с севера ждать!

Эт, милы люди, я со второго краю к событиям в нашей истории подхожу, коли не поняли… Короче, выехать-то выехали, уже, считай, третью седьмицу как, да застряли наши путешественники совсем недалече от Захрута в предгорной деревеньке Забеня. Места там были опасные, не только народец лихой на окраине квитарстского баронства озорничал, но особо погода непостоянная случалась – за осьмушку тени могло и снегом завалить или на открытом планте (2), как на сковородке, изжарить незадачливого путника.

Разозлился, короче, Бон… Иржика в походной качке проверил и вышел в стойло животинок, если потребуется, утишить: не весь их отряд на боевых конях ехал, были еще простые вьючные, которые возок и багаж тащили, и для забавы госпоже купленные лошадки мирные, да низенькие осляты, пять штучек… Ну просто за симпатию брали. Пузы их белые, да ноги с очесами, уж очень смешные, Коту понравились… И уши косматые!

Лило во дворе – что твой потоп! Фаркат, утопая в мигом раскисшей грязищи, мелкими перебежками доскакал до конюшни. Только внутрь попялся, а дверь вроде как изнутри кто припер. Но наш парень настырный был, плечом приналег, да так, полотнище чуть с петель не своротя, на застеленный соломой пол с разгону и свалился.

– Что тут чумные сиде мешков каких-то у входа понавесили?! Дурни! – потирая побитые колени, Бон было всерьез разошелся на бестолковую гостиничную прислугу, уж больно задержка его досадовала. Но когда дверной проем осветился молнией, так и остался на боку лежать – прямо на дверной балке, на короткой веревке покачивался… повешенный!

– Здрасьте вам, трупень! – Фаркат покойников не боялся, но… брезговал. – Сейчас всю скотину выпугает, да дрянью из нутра своего негожего чистые подстилки зальет, когда кишка-то расслабится. – Размышляя так, он поднялся и попнулся было к голенищу сапога за ножом: «А может, и не снимать, вдруг не самоубился молодчик, а злодеяние тут случи…» – Да не додумал – громом так жахнуло, что уши заложило и тут же пучком молний всё окрест добела заслепило.

Бона чуть снова на пол не опрокинуло. Животные в стойлах волновались и шумели. Да что тут поделаешь, и не до них стало.

– Ого! Разбуянилась небесная стая! Играют боги, не иначе – стрелы мечут! – сказал, криво улыбнувшись, бесстрашный рыцарь Ольхольмерский в кромешную водяную стену и, прислонившись к загородке, глянул на мертвеца.

И тут висельник… дернулся! То ли судорога последняя по телу грешному прошла, то ли прямо в него молнией попало. Фаркат сам не знал, зачем, но рванул навстречу – подумал под ноги тому колено подставить, но нет, в прыжке веревку вмиг ножом чиркнул, и принял показавшееся просто тяжеленным тело на грудь.

Так вместе в денник и завалились…

– Ах ты ж, гадость какая! – выползая из-под мерзко пахнущего мужского тела, истинно котом шипел Фаркат. – Откуда ты, тварь, тут взялся? Тут фарронов сто (3) от ваших мест…

Полумертвый Хедике Мерейю так и лежал, хрипя, но не шевелясь. Бон заметил, что из-под его закрытых век текли слезы. Он наконец-то смог встать и от досады несильно пихнул подонка носком сапога: