Текст книги "Черное зеркало (СИ)"

Автор книги: J.C.Elliot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Наконец-то! Загадки! И схемы миров о’Дима… Я внимательно рассмотрела приложенную карту.

XVII.X

Следовать голосу своей совести удобнее, чем голосу рассудка; при дурном исходе у совести найдётся всегда и оправдание, и утешение. Люди любят сострадать, это их великая страсть. Когда я был настолько же юн, как Милена, и в моей голове также было полно идеалистического мусора. Она повзрослеет. Это неизбежно. Я уже не в том возрасте, чтобы жаловаться на детей – как веками говорили каталонцы, cría cuervos y te arrancarán los ojos.

Милена не понимает, как я близок к тому, чтобы навсегда вытащить ее из грязи, из мрака, из вечного застоя. Я покажу ей иную жизнь – такую, какой она должна быть.

Портал будет открыт; и когда она узрит дивный новый мир, надеюсь, уже возведенную Столицу Мира, вымощенную золотом, поймет, как заблуждалась.

Как жаль… Как жаль, что это не увидит Катарина. Das Opfer, das die Liebe bringt, es ist das teuerste von allen….

Окончательно убедившись, что с этого момента пошли личные переживания, я отложила дневник в сторону. Шальную мысль о том, что я убила любящего меня человека, я отбросила куда-то на задворки подсознания. Что сделано, того не изменить.

Не в этом суть. Способ избавиться от проклятия существует – самопожертвование! Вызвать Гюнтера о’Дима на дуэль, вступившись за душу Ольгерда, решить загадку и избежать вечности в сомнительной компании.

Сущий пустяк.

Но Иштван справился! Иштван победил Гюнтера о’Дима! Я смогу это повторить, а если не смогу, то кто смог бы? У меня есть примеры загадок, схемы миров, меня лично обучал грандмастер Табулы Разы… Призрачный шанс, но у меня есть больше сведений, чем у кого-либо.

Мне нужно рассказать обо всем Ольгерду. О, какое у него будет выражение лица, когда он поймет, что его душа теперь в моем распоряжении?! Кто еще за него заступится? Кабаны? Чувство внезапно обретенной власти опьяняло пуще вина.

Атаман, к счастью, в спальне – уводить его в сторону для разговора по душам не придется. Я постучалась в дверь. В ответ раздалось вальяжное «входи».

Ольгерд лежал в широкой деревянной бадье – мокрые волосы зачесаны назад, бокал в правой руке – и наслаждался видом на озеро. Рядом с бадьей стоял маленький деревянный столик с недопитой бутылкой вина и тарелкой винограда.

Он знает, чем меня приманить – я тут же отправила в рот пару виноградинок. Атаман приглашающим жестом указал на бадью. Соблазнительный пар поднимался над водой. Самое время смыть с себя весь ужас Горменгаста. Я медленно потянула шнуровку рубашки.

– Никуда не торопись. – Ольгерд окинул меня взглядом с ног до головы. – Сегодня нас никто не потревожит.

Надеюсь. Штаны полетели на пол вслед за рубашкой.

У Ольгерда свои представления о боли, так что стоит проверить температуру. Я коснулась воды кончиками пальцев. Идеально. Не слишком горячая, чтобы обжечь, но достаточно теплая, чтобы расслабиться.

Я с удовлетворенным вздохом погрузилась в воду, прямо напротив Ольгерда. Такой уж большой бадья не была, поэтому, чтобы устроиться поудобнее, я бесцеремонно положила ступни ему на колени. Провоцировать атамана становится одним из моих любимых занятий. Он снисходительно улыбнулся.

– И что такого ты прочитала в дневнике, что привело тебя в такое боевое расположение духа?

Я с нетерпением ждала этого вопроса, но выдержала паузу, загадочно поигрывая сапфиром. Атаман вызывающе пялился на мою грудь, что заставило окунуться поглубже. Пусть немного позлится, ему к лицу.

– Как победить о’Дима.

Ольгерд заливисто засмеялся, откинув назад голову. Я ожидала увидеть более восторженную реакцию после всей колоссальной проделанной работы.

– Так просто? И как же, о великая укротительница демонов?

Вот надо Ольгерду все испортить! Попытка пихнуть его позорно провалилась: он перехватил мою ногу за щиколотку, потянув на себя. От неожиданности я соскользнула вниз, погрузившись под воду с головой.

Как только я вынырнула, Ольгерд подхватил меня и прижал к себе, усадив на колени, предотвратив все дальнейшие попытки напасть. Шершавые ладони легли на талию, и причина злости на мгновение вылетела из головы.

– Так как же? Я сгораю от любопытства.

И не только от любопытства – член уперся мне в бедро. Я вздрогнула от острого укола возбуждения и неловко заерзала на его коленях, чего он, полагаю, и добивался. Да уж, каменное у Ольгерда не только сердце.

– О’Дим обязан принять приглашение сыграть в игру. На кону этой игры душа связанного контрактом, и того… – продолжала я, пока ладонь не скользнула между бедер, сбив меня с мысли. —…кто решил за него заступиться.

Пальцы мягко коснулись лона, слегка поглаживая – лениво, дразняще. К щекам мгновенно прилила кровь.

– Кхм. Он загадывает всегда одну и ту же загадку в разных… – Лебеда, шестьдесят лет опыта дают о себе знать! —…вариациях… Иштван провел целое исследование…

Когда легкие поглаживания превратились в настойчивые ласки, я не сдержала тихого стона.

– Милена, сосредоточься, – строго сказал Ольгерд. – Кто сыграет с о’Димом в эту игру?

Какую игру? Ах, да…

– Кто-то, кто разбирается в демонологии, – надеюсь, что улыбка вышла самодовольной, под стать атаману.

Пусть ублажает, и быть может, если мне очень понравится, я заступлюсь за его душу. Как славно, что Ольгерд пока не знает, насколько мне это выгодно. Я накрыла его руку своей, наглядно показывая, где и как ласкать. Не то, чтобы он с этим не справлялся – прекрасно справлялся, но мне хотелось насладиться новообретенной властью.

– И этот кто-то набрался смелости мной помыкать? – хмыкнул Ольгерд. – И где же та дрожащая, как осиновый лист, воровка, на коленях молящая о пощаде?

Вот уж кто ради красного словца не пожалеет и отца! О пощаде молила, но не на коленях.

– Тебе нужно убедить эту дрожащую воровку спасти твою душу, – я покровительственно поцеловала Ольгерда в скулу. – И это будет не так просто. Скажи, Ольгерд, хорошо ли ты владеешь языком?

Как я могла отказать себе в удовольствии воспользоваться моментом? Интересно, а усы сильно щекочут?

– Каким, Высшей Речью? – усмехнулся он.

– Низшей, Ольгерд. Ты же хочешь моей помощи?

– Жажду, – прошептал Ольгерд, касаясь губами мочки уха. – Давно мечтал повалить тебя на кровать и широко развести колени.

До боли знакомый тягуче-сладкий голос, который он использовал, когда хотел подразнить.

– Ласкать языком, пробовать на вкус, – Ольгерд медленно поднял руку и слизал влагу с пальцев. – Пока не начнешь кричать от наслаждения и тщетно умолять наконец взять тебя.

От этого жеста у меня на пару мгновений остановилось сердце. Я нетерпеливо кивнула в сторону кровати. Даже если усы щекочут, потерплю.

– Один вопрос, – Ольгерд специально растягивал слова, видя, как мне не терпится. – А самопожертвование, даже такое бутафорное – не единственный способ снять так мучающее тебя проклятие?

Я подскочила на месте от неожиданности: вода в бадье перелилась за край. Откуда?! Откуда он может это знать?! Я только что прочитала это в дневнике Иштвана, каким образом?!..

– Откуда ты узнал?!

Ольгерд поманил меня рукой, указывая взглядом на колени.

– Милена, я опытней и умнее тебя, – Ольгерд очертил указательным пальцем линию подбородка. – И знаю гораздо больше.

Я тоже не лыком шита, но опытней… Опытней без всяких сомнений. Ему удалось в очередной раз меня впечатлить – это даже начинало слегка надоедать.

– Но все-таки, откуда?

– Будешь хорошо себя вести, голубка моя, расскажу.

Он недвусмысленно намекнул, что подразумевает под хорошим поведением, приподняв меня за бедра. Любопытство – один из многочисленных моих пороков.

Заниматься любовью в воде – те еще упражнения в эквилибристике. Когда я в очередной раз соскользнула с члена, Ольгерд выругался и перекинул меня через край бадьи, удерживая в одном положении. В глазах потемнело, когда он вошел в меня, до упора проникнув в лоно. Гореть мне в аду… Как же хорошо!

Бадья ходила ходуном, еще немного, и пол затопит к чертовой матери. Самолюбие атамана вне всяких сомнений тешили тихие стоны и влага, стекающая по бедрам. Ну и дьявол с ним, я с не меньшим удовольствием двигалась ему навстречу, чувствуя, как по низу живота разливалась волна острого наслаждения. Я даже не подозревала, как скучала по нему.

Ольгерд резко остановился, когда я уже начала чувствовать приятную дрожь по всему телу. Рыжий черт! Он впился в губы разнузданным, долгим поцелуем. Тем самым, после которого чувствуешь себя животным. Нет греха приятней блуда.

– На кровать.

Не дожидаясь, пока я поднимусь сама, Ольгерд подхватил меня под грудь. Я сердито пнула его, но, как мне уже давно следовало понять, агрессия его только раззадоривает. В отместку он кинул меня, насквозь мокрую, на роскошную, покрытую красным шелковым покрывалом кровать. Я замерла, опасаясь и предвкушая продолжение.

Ольгерд прижал меня к атласной подушке, поставив на колени. На мгновение помедлил, должно быть, наслаждаясь видом. Никогда не думала, что меня возбуждает чувствовать себя уязвимой. Я укусила его за руку до крови. Что с него, в конце концов, станется.

– Если тебе не по нраву, – хриплым от похоти голосом сказал Ольгерд. – Скажи.

Гордое молчание стало ему ответом. Ольгерда это вполне устроило: он вошел в меня глубоким толчком, заставляя прогнуть поясницу. Я задрожала и уткнулась в подушку, едва сдерживая крик.

– Кричи сколько хочешь.

Меня смущала мысль, что крики услышат кабаны, но сдерживаться становилось все труднее. Кровь пульсировала в висках. Недовольный моим молчанием, Ольгерд смочил пальцы слюной и начал ласкать меня – грубо, постепенно усиливая нажим. На мой приглушенный вскрик он ответил довольным смешком.

Вода камень точит. Мои стоны становились все громче, а ритмичный стук ножек кровати о деревянный пол делал ситуацию предельно очевидной. Я блаженно выгнулась, и еще пары толчков ему хватило, чтобы отчаянная волна наслаждения заставила меня брыкаться под ним.

– Ольгерд… черт… не останавливайся!.. – все-таки обитателям усадьбы суждено узнать, что у атамана выдался отменный вечер.

Я вцепилась в покрывало, перед глазами на мгновение помутнело. Лебеда, как же…

Ольгерд больше не заботился о моем удовольствии – намотал волосы на кулак и начал насаживать, как куклу. Глухой стон донесся до моего слуха. Он впился ногтями в мои бедра, будто старался оставить напоминание об этой ночи.

– Какая ты мокрая, – самодовольно отметил Ольгерд. Невероятный талант замечать очевидное.

Совершенно забывшись, он неосторожно отдернул руку, звонко шлепнув по ягодицам. Подсвечник, задетый локтем, упал с прикроватного столика. Пламя почти истлевшей свечи вмиг перекинулось на парчовую занавеску. Дурман похоти как ветром сдуло.

– Ольгерд, дьявол, мы горим!

Ольгерд не сбавил темп, даже в лице не переменился. А я увидела, как пламя ползет вверх по занавеске. Меня объял животный ужас. Я заживо сгорю! Под мужиком! Из всех нелепых смертей!..

– Слезь с меня!

– Ты сказала… – выдохнул Ольгерд. – ….не останавливаться.

Нашел время для словесных игр!

Оцепенев от услышанного, на мгновение я замерла. Потом пришло осознание, что усадьба, да и мое здоровье, рыжего черта мало волнуют. Яростно брыкаясь, я попыталась сбросить его с себя, но это только сильнее раззадорило.

– Не дергайся, – прошептал он, и я ощутила, как горячее, прерывистое дыхание обожгло шею. – Тихо, я сказал.

Дышать стало ещё тяжелее. И совсем не от дыма, постепенно заполняющего всю комнату. От тела, грубо навалившегося на меня. Пламя… С каждым толчком оно горело все ярче. Содрогнувшись, Ольгерд глухо простонал. Лебеда, наконец-то!

От едкого дыма слезились глаза, в горле запершило. Ольгерд сорвал занавеску со стены и кинул в бадью. Раздалось шипение и белый дым повалил клубами.

– Как на кобылке необъезженной покатался, – усмехнулся Ольгерд, распахнув окна. – Люблю хорошие скачки!

Вместо ответа я швырнула в него удачно подвернувшейся под руку бутылкой. Атаман без малейшего труда увернулся; и она угодила прямо в стену. Спальня теперь походила на место преступления: разбросанные осколки и темно-красные разводы на полу.

– Ты меня чуть… – я зашлась в глубоком кашле. – Не убил, мать твою! Да чтоб я твою жалкую душонку, рыжий черт! Извинись немедленно!

Ольгерд подошел ко мне вплотную, прижав к столбику кровати. Даже будучи в чем мать родила, он все равно внушал чувство опаски.

– Пощади, царица моя, – атаман сложил руки в молебном жесте, как на исповеди, – не вели казнить.

Шею сверну. Но, поскольку это бесполезно, придется придумать что-то другое. Я положила ему руку на плечо. С чувством надавила.

– Хочешь извиниться? Ты мне кое-что обещал – или для тебя честь пустой звук, Ольгерд фон Эверек?

Вряд ли у меня получится сыграть на гипертрофированном благородстве, но чем черт не шутит.

– Au contraire. Ольгерд фон Эверек держит свое слово, – усмехнулся Ольгерд. – Но я подразумевал услугу за услугу.

Беса тебе лысого, а не услуга за услугу, но я все равно кивнула, призывно улыбаясь. Воры своего слова отродясь не держали: я не стану исключением.

Атаман смерил меня насмешливым взглядом – возникло ощущение, что что-то в очередной раз пошло не так.

– Ольгерд фон Эверек не только держит слово, но и всегда пропускает даму вперед.

========== Письма к прошлому ==========

В усадьбе тихо, как на кладбище. Слишком тихо для логова разбойников.

Я перевернулась на другой бок, уставившись в неприкрытое занавеской окно – гладь озера в мягком полумраке казалась почти зеркальной. Ольгерд крепко спал, распластавшись на животе. Шрамы в лунном свете казались такими глубокими, будто его искромсал безумный палач.

Ужасно хотелось пить. В горле пересохло, голова гудела, как после дрянной попойки. Кроме вина в комнате, разумеется, ничего не оказалось. Ни капли. Вставать не хотелось жутко, но умереть от жажды еще меньше.

Ничего не попишешь, придется спуститься вниз. Надеюсь, мне не придется столкнуться с кабанами, жаждущими высказаться по поводу вчерашнего представления.

Дверь протяжно скрипнула.

Нет ничего хуже, чем обернуться и увидеть то, чего просто-напросто не должно там быть. Вместо галереи – длинный коридор и до боли знакомые каменные стены. Создания, высеченные на барельефах, скалились, словно насмехаясь. Какого?!..

Какого дьявола я в Горменгасте?!

Это все не взаправду. Нет. Я изо всех сил ущипнула себя за предплечье. Никакой боли, только слабость и невесомость, как будто меня затягивает в зыбучие пески. Если это сон, то я хочу проснуться. Лебеда, как мне проснуться?!

Неведомая сила толкала меня вперед, сколь бы я ни противилась. Вела меня, как преступника на эшафот, в зал, где на белом мраморе еще не высохла кровь.

Фигура в темной робе склонилась над клавишами органа. Лицо скрыто капюшоном, но я и так знала, кто передо мной.

– Подойди, – сказал Иштван.

Благоразумие подсказывало мне не слушать мертвецов. Но попытки замереть на месте разбились о неведомую силу, протащившую меня через ползала.

Не знаю, чья кисть изобразила Верховного Иерофанта на магических картах, но знаю, кто позировал. С кого срисовали эти тяжелые надбровные дуги, орлиный нос и взгляд, полный почти мессианской решимости. За такими людьми многие готовы босиком ползти в преисподнюю.

«Проснусь, и он будет мертв», – повторяла я себе как мантру. Проснусь…

– Не мертв, кого навек объяла тьма. В пучине лет умрет и смерть сама*, – процитировал неизвестного поэта Иштван. – Я в добром здравии – спасибо за беспокойство. Слава Иштену, что убийца из тебя никудышней воровки.

Еще никто не жаловался.

Чего о’Дим добивается? Попытки напугать сработают с кем-то не столь отчаявшимся. Я же давным-давно в западне.

Мертвенно-бледные пальцы в перстнях легли на клавиши. Золотые; только на безымянном пальце серебряный, с выгравированным черепом. Мне впервые пришло в голову, что Ольгерд носит похожие. Один оксенфуртский умник написал целый трактат о схожести отцов и любовников. За что, конечно же, был предан анафеме.

Мелодия… Ни с чем не спутать это чистое звучание труб, проникающее во все углы и закоулки, пронизывающее с ног до головы. Одна из моих любимых. Ода великой мученице – деве, умершей во славу своего народа. На ум как в тумане приходили слова хора. Filia mea…Quia tu es multum amata a me, multum plus quam tu ames me*.

Какой подлый маневр – использовать музыку, чтобы разбудить сладко дремлющее чувство вины? Я поступила правильно. И вероятно, именно за это мне придется страдать – как это обычно бывает с теми, кто поступает правильно.

– Не пытайся бороться с тем, чьего лица ты не в силах увидеть, а имени произнести, – в предостережении Иштвана причудливым образом смешалась ласка и менторская сухость. – Ты проиграешь. И расплачиваться за эту ошибку придется вечно.

Низкий гул труб подтвердил приговор. Обреченность сковала грудь плотным обручем. Образы расплывались перед глазами, превращаясь в мешанину из цветов и звуков.

Яркий свет полуденного солнца обжег глаза. Холодный пот струился градом, сердце билось, как будто за мной неслась стая адских гончих.

«Дыши», – твердила я себе, сжав кожу на предплечье. Не сон, слава Лебеде, не сон. Мимолетное облегчение сменилось липким, мерзким страхом. «Ты проиграешь».

Грудь Ольгерда размеренно вздымалась. Я коснулась его плеча, желая почувствовать хоть что-то живое. Он перевернулся на другой бок, даже не проснувшись.

Спальня выглядела так, будто в ней кого-то пытались утопить или зарезать. Стараясь не ступать на разбитое стекло, я спустилась вниз. Скрип лестницы был едва слышен на фоне навязчивых мыслей – а что, если Иштван прав?

Да нет же, дьявол, конечно же, нет. Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей шкуре, а внутри суть волки хищные.

За обеденным столом было пусто. Адель полулежала на диване, лениво доедая буханку, пока кухарка суетилась, убирая со стола остатки завтрака. Из съестного осталось только масло, хлеб и бидон молока. На таких харчах мои формы быстро округлятся, как и предсказывала Маргоша. С причиной, правда, не угадала.

Разбойница неспешно подошла ко мне и облокотилась о стол. Пряжка щегольских сапог звякнула. Пристальный взгляд быстро стал бестактным.

– Ты во мне дыру прожжешь, Адель, – не выдержав, сказала я, намазывая масло на хлеб. – В чем дело?

– Скажи, кур… Милена, – задумчиво ответила она. – Как атамана охомутала?

Кожаные штаны плотно обтягивали круглое, как изгиб лютни, бедро. На поясе висела сабля в ножнах, украшенных драгоценными камнями. Явно чей-то подарок.

– Затащить мужика в постель любая курва сможет, – пожала я плечами. – С чего ты взяла, что одурманила?

Адель осклабилась и шмыгнула носом, под которым виднелось едва заметное пятнышко запекшейся крови. Кое-кто не брезгует бесовским порошком.

– Да я от вчерашних стонов на одно ухо оглохла, – и, чуть насупившись, добавила: – Меня-то молчком пялил.

Молоко попало не в то горло. Личность щедрого дарителя недолго оставалась в тайне.

– Он… спал с тобой? – вопрос прозвучал слишком удивленно, чтобы не задеть гордость разбойницы.

– А че зенки коровьи вытаращила? – возмутилась Адель, уперев руки в боки. – Я тебе еблом не вышла?

Огорошенная внезапным вопросом, я пригляделась повнимательнее. Пухлые губы, острые скулы, серые глаза, блестящие от порошка. Вышла она… ликом. Но мезальянс… Тьфу ты, мезальянс! Я что-то запамятовала собственную несуществующую родословную.

– Давно, правда, – призналась она. – А тебе чего? В женки что ль метишь? Нужна ты ему больно.

Нужна, но не для этого.

– Да упаси меня Лебеда, – хмыкнула я. – Судьбе последней я не завидую.

Адель нахмурилась. Достала из-за пояса нож, подбросила в воздух.

– Злая ты, как дворняга некормленая, – наконец изрекла она. – Атаман любил свою женку больше жизни. Да только он бессмертный, а она – нет. Смекаешь?

Смекнула. Свежо предание, да верится с трудом.

– Ты меньше слушай, что языки мелят, – фыркнула Адель. – Своей смертью она умерла. С тех пор он каменным и заделался. Ни одна баба не трогает.

Такая уверенность заставила мой скептицизм слегка пошатнуться. Неужели это правда? Жена и брат – единственные, кто вызывают у Ольгерда хотя бы подобие эмоций.

Я залпом допила молоко, всем своим видом показывая, что не в настроении обсуждать старые сплетни.

– Ах да! – спохватилась разбойница. – Передай атаману, что ведьмак наведывался. Сказал, дескать, ждать будет. В «Алхимии».

Эти заботы оставлю хозяину усадьбы. Пора бы проветриться.

Стоило распахнуть дверь, как порыв ледяного ветра ударил в лицо. Поздней осенью и без того не слишком приветливая Редания казалась еще угрюмей. Низкие кряжистые деревья окаймляли узкую пыльную дорогу, на которой любая лошадь собьет подковы. Усадьба Гарин с выкрашенным в карминовый цвет фасадом смотрелась на фоне местных красот как дворянка на кметском празднике.

Почему я не родилась в Туссенте, или, на худой конец, в Ковире?

Кабаны готовили лошадей к очередной вылазке, лохматый черный пес беспробудно дрых. Мое появление вызвало двусмысленные усмешки, но никто больше не называл меня «шельмой» в лицо. У почетной должности фаворитки есть свои плюсы.

На приусадебный сад хозяин явно не скупился: педантично подстриженные кусты и клумбы – особенно прелестна та, с бледно-красными розами. Странно, что ничем не пахнут. Как неживые. Дьявол с ними, с пожелтевшими красотами – наслаждаться ими мешал мерзкий червячок, разъедающий душу изнутри. Страх. «Ты проиграешь».

Тихие шаги по брусчатке. Мы знакомы меньше недели, но эту поступь я ни с чем не спутаю. Какая ирония, что я даже помыслить не могу о том, чтобы дотронуться до него просто так, без причины, когда мы не в постели.

– Ведьмак…

– Знаю, – ответил Ольгерд, поравнявшись со мной. Надел теплый кунтуш с воротником из соболиного меха – даже бессмертным бывает холодно. – Подождет.

Атаман в добром, насколько это возможно, расположении духа после вчерашней ночи. Грех не воспользоваться.

– И что ты загадаешь на этот раз? – аккуратно, стараясь не выдать любопытства, спросила я. – Увидеть незримое? Победить непобедимое? Завладеть несуществующим?

Хоть что-нибудь действительно невозможное?

– Розу, – ответил Ольгерд, скрестив руки на груди. Взгляд обратился на озеро, но что-то подсказывало, что природа интересовала его столь же мало, как и меня. – Старый подарок, который давно уничтожило время. Вот пусть в безвременье его и ищет.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кому предназначался этот подарок. И все-таки Адель права. В голосе слышалась тень чего-то, что некогда было любовью.

Разговор не клеился – неловко спрашивать о жене, покуда свежа память о вчерашних стонах. От неловкой паузы нас избавил Сташек, коротко доложивший, что лошади готовы. Атаман собирался в Хеддель.

– Прежде, чем уедешь, – окликнула я Ольгерда. – Могу взглянуть на контракт?

Нужно узнать настоящее имя и прочитать тот ужас, под которым кровью расписался атаман. Он нахмурился.

– Увы, ты опоздала лет на сорок.

Смысл сказанного дошел не сразу.

– Что?..

– Я сжег его.

– Сжег?.. – в этом тихом голосе я едва узнала свой собственный.

– Я неясно выразился?

Дьявол тебя подери лопатой наперекосяк! Ничего более осмысленного, чем ругательства, в голову не лезло. Мне стоило немалых трудов не описать в красках все, что я думаю об умственных способностях человека, уничтожившего контракт на собственную душу. Но нельзя вступать в перепалку и пошатнуть и без того шаткое доверие.

Атаман смерил меня взглядом и направился в сторону конюшен. Я осталась наедине с голосом Иштвана, эхом раздающимся внутри головы: «Не пытайся бороться с тем, чьего имени ты не в силах произнести». Стоит мне подумать, что хуже быть не может, как каждый раз мир наглядно демонстрирует скудность моей фантазии.

Мне не оставалось ничего иного, как вернуться в усадьбу. Сжав от злости кулаки, бродить по кабинету в поисках несуществующего решения. Пытаться найти на страницах дневника ответы на мучившие вопросы.

Торговцу ни к чему души челяди и их щенков. Ни к чему души слабых и увечных. Нелюдей. Нет, дьявол не разменивается по мелочам – он знает цену могущественной и древней крови.

Сначала взаимосвязь между жертвами ускользала – но стоило сопоставить фамилии – Бжостовские, фон Эвереки, аэп Алефельды, Ла-Тремойль, де Трастамары, Д’Амбуаз – как меня осенило. Казимир Бжостовский, поднявший армию мертвых во время битвы под Гутборгом – веком позже душу его потомка забрал торговец. Амадеус аэп Алефельд, маг крови. Кейстас фон Эверек, гоэтист. Дети платят за грехи своих родителей – бастарда Бжостовского, оставленного матерью в канавах Лан Эксетера, постигла та же участь. Кровь гуще, чем вода. Мы – то, что течет в наших венах.

Это все, бесспорно, интересно и познавательно, но абсолютно бесполезно.

Как мне узнать истинное имя Гюнтера о’Дима? Заставить Ольгерда заново пережить воспоминания, связанные с контрактом? С помощью «Отзвука»? Человеческая память изменчива и ненадежна. Попросить загадать другое третье желание? Что-нибудь, что поможет заполучить контракт? Не хочу выдавать нас с потрохами.

Если бы только можно было вернуться в прошлое. Но такое под силу только демону.

Хм. Интересно, а как Геральт раздобудет розу? Не воспоминание о ней, не подобие, а именно ту самую розу?

Маятник каминных часов отбивал мгновения. Зачем люди, черт возьми, создали механизм, напоминающий о том, как быстро истекает время?

Я перевернула страницу дневника, уставившись в очередное пафосное изречение.

Само понятие «невинная душа» – сущий софизм. Никто не рождается чистым, каждый несет в себе грехи своих предков.

Роза… Нет, это чертовски паршивая идея. И, как все паршивые идеи, плотно застряла в голове. Раздумывая над возможными рисками – коих было бессчетное множество – и вероятностью успеха, который стремился к нулю, я оставляла закладки в дневнике. Помечала все строки, где упоминалось хоть что-то об имени.

Громкие голоса внизу. Сейчас Ольгерд поднимется, и мне предстоит очередное упражнение в риторике. В руках атамана увесистый мешок, под ногтями – запекшаяся кровь. Либо Ольгерд голыми руками пытался выкопать клад, либо кто-то сегодня неожиданно обеднел.

Я тщательно подбирала слова для последующего вопроса:

– Ты уже сжег контракт, когда оставил Ирис розу?

Он подошел к картине, бросив на меня быстрый взгляд, и видимо, вспомнив, что я давно в курсе тайников, положил улов в выемку за картиной.

– Нет.

Блики огня плясали в его глазах. Ольгерд подошел поближе, взглянул на пожелтевшие страницы пергамента. Указательный палец лег на подчеркнутую фразу: это их modus operandi, и это же их ахиллесова пята – ведь они не могут отказать в словесной дуэли смертному, назвавшему их истинное имя.

– Милена, мне понятно, к чему клонишь, – сказал он. – Но повторюсь: контракт уничтожен. Мне не хотелось ни забирать эту чертову бумагу с собой, ни, тем более, оставлять жене.

– Роза, которую ты подарил жене… – не слишком уверенно начала я. – Если Гюнтер о’Дим отправит ведьмака за ней в прошлое… Если я отправлюсь вместе с ним… То смогу увидеть подпись.

Количество «если» красноречиво свидетельствовало о продуманности плана.

– А если нет? – иронично поинтересовался атаман, грея руки над пламенем.

– Проведем целую вечность по соседству. – В голове шутка прозвучала куда смешнее. – Разве ты не об этом мечтал?

Ольгерд усмехнулся и покачал головой.

– У тебя есть план получше? – накопившаяся злость так и норовила вырваться наружу.

– Дай мне все обдумать, – он сделал жест по направлению к двери. – В тишине.

Дневник так и остался лежать широко распахнутым. Не каждый охотник так тщательно расставляет силки, как я эти чертовы закладки. Пусть побудет наедине – не мне же одной отчаянно биться в поисках решения.

В моей комнатке кровать не застелена. Уловив недвусмысленный намек, я пошла в хозяйскую спальню. В ней уже успели навести порядок: убрать осколки и постелить свежее, пахнущее чем-то лавандо-цветочным, белье. Я взяла первую попавшуюся книгу, моля Лебеду о том, что в ней не будет упоминания о демонах. Устроилась в широком кресле с низкими ручками. Красный бархат приятно холодил кожу.

«Как говорил святой Афанасий Афонский, mulier est malleus, per quem diabolus mollit et malleat universum mundum (женщина это молот, которым дьявол размягчает и молотит весь мир)».

Ад и черти, я что, проклята?! Ах, да. Действительно.

На стене висел гобелен с гербом фон Эвереков: дикий кабан в окружении трех черных роз. У древнего рода на редкость дурная слава. Разбойничество в Редании еще худо-бедно могло сойти за семейную традицию, но чернокнижество – вряд ли. Род и так долго не мог отмыться от темной славы Кейстуса фон Эверека, большого знатока гоэтии, а Ольгерд забил в гроб репутации последний гвоздь. Яблочко от яблони недалеко падает.

Прошла целая вечность, прежде чем дверь наконец отворилась.

– Я прочитал дневник, – медленно сказал Ольгерд. – Выезжаем на рассвете.

Комментарий к Письма к прошлому

* Фирменная цитата Лавкрафта – “That is not dead which can eternal lie, And with strange aeons even death may die”

* Filia mea…Quia tu es multum amata a me, multum plus quam tu ames me* (лат.) – дочь моя, ведь я тебя любил гораздо больше, чем ты меня – цитата из книги видений Анджелы из Фолиньо – https://www.youtube.com/watch?v=O4zi1Z-vIAo

========== Прах к праху ==========

– Я работаю в одиночку, – отрезал Геральт.

Да уж, кто бы сомневался. Ведьмак залпом опустошил рюмку темерской ржаной – от одного запаха мой желудок свернулся в узел. Мы не пробыли в корчме и получаса, а на лице Геральта уже не наблюдалось ни малейшего энтузиазма насчет нашей компании.

В «Алхимии» непривычно мало посетителей, а те немногие, что были, жались к стенам и разговаривали полушепотом. Маргоша вскользь упомянула о новых погромах, которые учинил вконец взбесновавшийся Радовид – на подъезде к Оксенфурту на деревьях и правда висела парочка попавшихся на кулуарных разговорах. Нашему королю еще предстоит узнать, чем чреваты поиски дьявола: он находит тебя гораздо раньше, чем ты его.

– Я пришел не с просьбами, Геральт, – возразил Ольгерд. Перстень звонко брякнул о кружку, – считай это условием.

Геральт окинул меня недоверчивым взглядом. Уж не знаю, как продвигалось расследование с Шезлоком, или что успел поведать Ламберт о наших увлекательных приключениях в Горменгасте, но симпатии ко мне у него явно не прибавилось.

– Не вижу в этом никакого смысла. Прекрасно справлюсь сам.

Упаси Лебеда, еще помогать ему не хватало. У меня полно собственных невзгод: еще предстоит убедить Ольгерда-из-прошлого не сносить мне голову. И если с ним будет госпожа фон Эверек, то рвать на груди рубашку крайне опрометчиво.