Текст книги "40 часов в Аду (СИ)"

Автор книги: Jane Люта SkyWalker

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Парна благодарит их за понимание поворачивает голову в сторону хижины, повествуя обо всём, во что им предстояло ввязаться. Получившие указания стражи правопорядка, готовые оказать содействие, устремляются к домику. Внутри него тем временем, стараясь не замечать окружающие опасности, Йерема, косясь на мёртвого Кевина, усиленно рвёт на части медицинский халат, чтобы обеспечивать Сянь Мэй чистыми тряпками, пока та с расстроенным видом прижимает огнестрельное ранение. Усилия обеих ничтожны перед надвигающейся смертью. Побледневший и обессилевший Логан только и жаждет, чтобы боль прекратилась.

Парна наблюдает издалека за тем, как раненого вытаскивают под руку двое темнокожих полицейских во главе с хромающей Мэй и относят к лодке, которая, в их случае, способна принять на борт троих. Думать над тем, кто отправится за медицинской и не только помощью к военным, долго не приходится (вот так фунт, большинство больничных сотрудников пали перед вирусом, когда как меньшинство скрывается по городу!). Сэмюэль тяжело передвигает ногами вслед за группой и отходит поближе к Парне, робко кладёт руку на плечо и сочувственно глядит в потерявшие блеск янтарные глаза, затуманенные не то скопившейся яростью, не то скорбью.

– Он выкарабкается, – не веря собственным словам, мямлит он. Она зажимает плечо и упрямо молчит.

Время полдень, а сил и возможности ощутить что-либо – свежий воздух, радость и облегчение от завершившегося конфликта, предчувствия окончания всех ужасов и начала умиротворённого спокойствия – не находится ни в ком. Эти несколько дней на поверку вышли долгим и утомительным промежуточным этапом в жизни каждого.

Йерема выходит из домика последней, в небрежно накинутой влажной и холодной мужской рубашке, она будто вынужденно плетётся за печальной процессией. На лице её та же тоска, которую испытывала, будучи замурованной в гробнице предков. Она осознаёт опасность принятия столь пассивного решения, всю его ошибочность и трагичность, но не имеет возможности обернуть время вспять, чтобы попытаться всё исправить. Железным холодным лезвием у горла это событие будет напоминать всю жизнь о мужчинах, судьбы которых изменило её бездействие.

– Иди с ними. Там безопасно. Военные не знают о твоей природе и не навредят тебе. Когда муссон немного успокоится, я сразу приплыву, не волнуйся, – Парна не даёт ответить грустной папуаске, ставшей не то подругой, не то кем-то ближе, целует в щёку и нежно обнимает. Йерема всё равно не находит сил вымолвить и слово. Покорно поддаётся и следует к лодке, уже обращённой к неспокойному морю стараниями Вевакских полицейских и подсаживается к двум другим пассажирам.

– Мне приходилось управлять такой, – успокаивает она взволнованную Сянь Мэй, силы которой иссякают из-за долгих попыток остановить кровотечение, и заводит мотор, негромким рёвом сопровождающий их на пути к военным, медикам, а значит, и спасению.

В области раны образуется вихрь: он крутит, саднит и горчит, игнорирует мои мольбы прекратить, гонит кровь наружу, освобождает место для смерти. Мэй застревает перед взором: со всей силы прикладывает руками к огнестрельной жуткой на вид – я смотрел – дыре в животе какие-то тонкие салфетки, не унимается, постоянно вторит одно и то же, непонятное и тем самым пугающее:

– Тромбёбразование не наступает, плёхая свёртываемость, травматический отёк затянулся… – старается шептать она, но у паники свой минимум громкости.

От неё уже воротит, мне хочется видеть Парну, если это мои последние мгновения. Я хочу ощущать рядом человека, который на время заставил почувствовать не таким куском говна, каким всегда был, а мужчиной – желанным и привлекательным.

Подарки от врагов опасны – приходит ко мне запоздалая мысль, имеющая к реальности самое прямое отношение. Кевин привёзнас сюда, в Вевак, – тоже кстати, тот ещё пример благодетели! – косвенносвёл нас вместе, косвенновёл к такому исходу, в котором я рискну всем ради этого подарка… Интересно, почему она сделала для меня исключение? Я не был в её вкусе: староват, нагловат, надменен, имею преступное прошлое, задирист и своенравен. Она всё разузнала обо мне за короткое знакомство и однозначно бы никогда не завела отношения теплее ледяных с подобными типами: за карьеру насмотрелась на засранцев вдоволь, чтобы впредь приглядываться только к особам женского пола или какими-нибудь церковным святошам. По крайней мере, мне так показалось из её отнюдь не восторженных откликов о крутящихся рядом воздыхателях. Я влюбился в самую «шипастую чёрную розу».

Ответ приходит спустя время. Ей нравилось моё внимание, попытки ухаживания, приставания – по началу. То, что я ей интересовался, хотел – и не только поцеловать, – мечтал о ней. С моей стороны всё было настолько неприкрыто, что её это забавляло. Возможно, она не дала мне шанс, не проявила ответную симпатию, а использовала, как делаетэто уверенная в себе девушка, и, думаю, однозначно не почувствует никакой вины. Жар порождает череду бредовых предположений. В худшие моменты моей жизни она до сих пор наводняет разум, отравляет его своим присутствием, смеётся надо мной и вытирает ноги. Она поселяется во мне, терзает и рвёт, как эта рана. Физическая и моральная боль соприкасаются, объединяются. Посреди моря, под холодным дождём, я горю. Мне видятся образы. Не явные, не существующие, но такие реальные, осязаемые и желанные.

Ночью, близ Бриллиантовых бунгало, я сижу на помосте свесив ноги и наблюдаю, как в воде подо мной плещется Парна. Смывае пот, грязь и чужую кровь. Она вызывающе голая, пленительная.

Волны врезаются в борт катера, качка усиливается, и в рану будто попадает ещё одна пуля, вулкан боли извергается, заливая жаром тело.

В оранжевом закате на лодке мы плывём через густые джунгли, но мотор глохнет, оставляя нас в неловком положении наедине друг с другом, посреди неширокой грязной реки. Парна быстро смекает чем стоит заняться, медленно снимая платье.

Новая порция тряпок и ободряющих криков: «держись, мы спасём тебя, ты справишься». В разном порядке, и разной громкости от одного и того же человека. Только проклятая Йерема молчит, ради которой мы через столько прошли, сидит на отдалении, испуганная. Ненавидеть не хватает сил, глаза застилает новое видение, заставив потянуть лёгкую улыбку.

Я моюсь перед раковиной в просторной комнате общественного туалета с оголённым торсом. Благодаря зажжёным восковым свечам я вижу своё отражение, а значит и раны с грязью, полученные в многочисленных схватках с заражёнными. Где-то сбоку резко открывается дверь (скорее всего, в фантазии вмешивается скрип катера), она сбивает с толку, и от испуга я роняю мочалку. Парна неслышно подходит, поднимает её и проводит ею по моей груди, игриво выжав оставшуюся воду в оттопыренные пальцем шорты. Я мгновенно возбуждаюсь.

Становится трудно держать себя в сознании, хочется спать, хочется ощущения мягкой постели и тепла одеяла. Крики мешают сосредоточиться.

Она стягивает меня снизу за ногу к себе. Я падаю и барахтаюсь в воде, кашляю, а она заливается смехом. Я с силой обнимаю её и жадно целую.

После того, как она освобождается от нижнего белья и выкидывает в речку, начинает неспешно раздевать меня. Мне холодно, но не подаю виду.

Намеренно царапает мне спину и хватает за руку, ведя за собой по тёмным комнатам. На белом балконе, выполненном в римском стиле, она включает магнитофон.

Кровь уже не течёт. Сердце работает тихо и почти неосязаемо, голова становится ватной. Подражать живому трудно. Лучше тонуть в сновидениях.

По очереди забираемся на лестницу к бунгало и занимаем кровать на всю ночь. Она прыгает на меня ещё на полпути. С ней мокро и жарко.

Воздух вокруг не такой горячий как днём. На сидениях лодки нам неудобно, но мы двигаемся навстречу друг другу. Поцелуи и объятия спасают от вечерней прохлады.

Зажигает тряпку и кидает молотов в образовавшуюся толпу на улице далеко внизу и слишком откровенно улыбается. Она выпила. Такая доступная и желанная. Не медля ни секунды, пользуюсь ситуацией, чтобы овладеть ей прямо здесь

Рана всё чаще напоминает о себе, каждую секунду, если быть точнее. Всё более настойчиво, что-ли, – как бы правильно слово подобрать? – досаждает, мучит. Мне начинается казаться, что Мэй не спасёт меня, как бы ни убеждала в обратном. Никто не спасёт. Обычно я оптимистичен, но сейчас мне не верится в успех. Боль – главный спонсор утраты моей веры, помеха трезвомыслию. Я похоже сбрендил.

Как же так, Картер?! Ты без боли не обходился, она была по жизни всегда. Ты же помнишь все ушибы, ссадины, сотрясения и переломы на играх или на поле битвы, неважно? Помнишь, как жаловался, что тебе мало, и ты стал искать новые ощущения, жаждал вернуть адреналин, помутнение в глазах, онемение или резь?! Всё вместе. Казалось, что ты ко всему привык. Но тут на глаза как раз попалась новость о гонщиках, сумасшедших ребятах, ставящих себе целью не разбиться на сложнейших городских и загородных трассах, и задача эта была чаще невыполнимой. Ты составил их ряды или они отвергли такого новичка как ты, припоминаешь? Ты разве не вылетал через лобовое стекло, не смотрел на расцарапанные локти и не заливался смехом?! Может, это всего лишь твоё воображение. Ты не останавливался бредить. Те чудаки давно бы погибли, если бы продолжали заниматься тем, чему посвятили жизнь. И ты вслед за ними. Не веришь? Что ж, у тебя остались воспоминания об одной любопытной паре, Кэти Джексон и Рэй Картер[6], и, всё у них, на твой взгляд, было замечательно. Хочешь знать, будет ли всё хорошо у тебя, Картер, с твоей Джексон?

Всё, что у тебя остаётся, так это мечты. Отдыхай.

​_________________________________________________________________________

[1] Акроним – устрашающий акт (англ. terror – ужас, устрашение и act – действие).

[2] Или Морус. В греческой мифологии существо надвигающейся гибели (др.-греч. Μόρος, – погибель, возмездие).

[3] В Китае на официальных церемониях к женщинам принято обращаться «госпожа» следом после фамилии.

[4] Также «Длинный кулак» – общее название стилей ушу. Они ведут бой на дальней дистанции, используя как стремительные перемещения по принципу «один шаг – один удар», так и сочетания ударов рук и ног, с частой сменой уровней атаки и высоты стойки. Широко применяются удары ногой в прыжке.

[5] В США и Канаде употребляется термин соккер, так как футболом называют американский футбол и канадский футбол (англ. soccer сокращ. от association football с добавлением суффикса -er)

[6] Персонажи гоночной серии «FlatOut2» разработанные финской студией «Bugbear». В данном случае я ссылаюсь на другое своё, связанное миром с этим, творение, где эти персонажи вступили в романтические отношения.

========== Выбор стороны ==========

Погода, словно получив желаемые жертвы, успокаивается. Моторная тёмно-синяя лодка, под стать волнам за бортом, вгрызается в толщу воды, пробираясь к кораблям военных, застывших на горизонте плоскими вырезанными картинками. Путь моторки пролегает далеко правее яхты, опасно близко подплывшей к береговой линии и едва не застрявшей на отмели. Отзывчивая Сянь Мэй, отчаянно поддерживающая в сознании раненого, возможно даже не замечает мужчину, перегнувшегося через высокий борт на верхней палубе и сжимающего в руках нечто похожее на пистолет. Йереме кажется, что он собирается выстрелить, и её сердце замирает. Как тогда, когда выпущенные на волю металлические цилиндры забрали жизнь одного человека, поставившего своей целью доставить её в Организацию, и тяжело ранили другого, пришедшего вызволить её из плена. Но шума не последовало, как и убийств. Духи и вправду достаточно насладились случившимся. Тот мужчина спустя долгие секунды исчезает из видимости, поворачивает яхту и уплывает в ту же сторону, в которую её по пляжу когда-то, целую жизнь назад, волок Кевин. Или Харон. Йерема пока не определилась с тем, кем он стал для неё за это короткое однодневное знакомство. Он был законопреступником, которого убили по его заслугам. Парна убила, считавшая его жизнь не ценнее – земляного червя, но Йерема не думает, что её самосуд оправдан. Не считает её доводы верными. Кевин говорил о себе совершенно другое.

Уже у корабля со спустившейся платформы на них смотрят с недоумением и подозрением. Сянь Мэй уверенно напоминает о разговоре в полицейском участке, и это обстоятельство разглаживает морщины на встревоженных лицах военно-морских сил. Получившего пулю, Логана, немедленно увозят на каталке в лазарет, и с тех пор Йерема его больше не видит. Для печали не остаётся места, и возникает ощущение, что она больше не сможет горевать. Сянь Мэй, напротив, дрожит и плачет. Их помещают в отдельные невзрачные и тесные каюты, и она лишается встреч с уже двумя членами спасательной команды имени Баноя. Замёрзшее в непонимании сердце не чувствует «тепло» или «холод» событий. Почти не бьётся. Молчит.

Заботливая Парна и взбалмошный Сэмюэль прибывают на корабль днём позже и навещают Йерему. Вид их такой же напряжённый и обречённый, как на окроплёном кровью пляже вчера, и они немногословны. А во что её посвящать? Все, кого она когда-либо знала, мертвы. А те, кто остался жив, заняты собственными заботами. Друзья очень скоро покидают каюту, пока она на жёсткой кушетке, так и не притронувшись к еде и воде, выводит на левой руке те странные символы, цифры, что должны привести в место, в котором её никогда не будут держать в клетке. Скоро, очень скоро, она уверена, военные прознают о том, что в ней находится опасный вирус и запрут, используют, уничтожат. А там… Танатос. Есть в этом слове что-то жуткое и заманчивое. «Что оно значит на самом деле?»

Тем же вечером расстроенная Парна снова наведывается к Йереме. Обещает позаботиться о ней и поэтому зовёт с собой. Под тёмным небом, тихим и больше не проливающим влагу, на палубе они в последний раз встречают Сэмюэля. Его состояние им не понять. Он машет рукой, пока девушки спускаются на воду в лодке, а третий, военный, отвозит их к примечательному берегу, зазывающему редкими огоньками уличных фонарей. Остров Каириру. Очередной остров. «Теперь всё будет нормально? Мне не придётся больше готовить себя к новому бедствию?» Через минуту негодования Йерема приходит к мнению, что зря задаётся такими вопросами, ведь она единственная может стать тому причиной. Надо смиряться с подобной судьбой. Любой назвал бы её чудовищем, но только Кевин видел в ней кого-то другого, только Парна хочет её защитить. Оба этих человека грызлись дикими животными за право быть с ней, пока один из них не проиграл. «Насколько это может быть справедливым, правильным, достойным?» – гадает она.

Уже внутри крайне непримечательной гостиницы, напоминающей Йереме о хижинах родного племени Куруни, после душа расплакавшаяся Парна зовёт её к себе на кровать. Она лежит в льняной чистой и просторной рубашке и не может сдержать слёз. Плачет обо всех бедах, по всем усопшим и забытым. Своё горе Йерема выплакала в гробнице предков; тогда было достаточно времени, чтобы пустить слезу по каждому обвинительному слову и каждой грубой выходке в её адрес. Слабый ветер стучит по бамбуковым ставням, и это единственный раздающийся звук снаружи среди тишины одинокого и почти безлюдного острова. В нерешимости Йерема составляет ревущей компанию, и Парна обнимает её. Обещает, что ни за что не отдаст никому, просит остаться с ней и умоляет не покидать. Громкие эмоции. Но она уже когда-то слышала подобное.

«Клянусь водами Стикса, чтоне наврежу тебе».

Йерема понимает свою ошибку. Она ещё способна ощущать. Роняет слезу, и они плачут обе. По одной и той же причине, по совершенно разным людям. Минуты спустя Парна успокаивается и тянет губы Йеремы к своим, ей хочется почувствовать их вкус, ощутить поддержку и убить в себе одиночество, в безмолвном шоке та не сопротивляется, но вскоре приходит понимание. Предназначение должно связать её с человеком, чьи устремления будут едины с её. Вряд ли цели Парны совпадали с задачами Кевина, если она хладнокровно вычеркнула его из списка живых. Настороженная её поведением Йерема отстраняется и беспрепятственно уходит, направляется к администратору гостиницы и просит доступ в сеть.

Несколько запросов в обозревателе позволяют ей за короткое время обнаружить нужную информацию, до этого бережно перенесённую на бумагу, и она боязливо выдыхает. В несложных геродиановых символах скрывались знакомые цифры, набрать которые в ближайшем телефоне становится трудной задачей. Пройти к аппарату, позвонить и сказать то странное кодовое слово проще простого. Но не заставить себя принять изменения, неизменно последующие за её решением; горько расставаться с тем, что связывало её с этими людьми и местами, тяжко отвергать свою прошлую бытность, имеющую сейчас едва ли больший смысл, чем наветы отца. Она сидит минуты, многие минуты на скамейке, болтает ногами и бездумно смотрит перед собой сквозь открывающийся пейзаж. Он знаком ей – каждый листочек, кустик и травинка, каждая капля и камешек напоминает ей дом – опротивевший с самого детства, когда мир немилосердно доказал, что она никчёмная единица среди великого многообразия живых существ. Она сидит до тех пор, пока что-то внутри не поворачивается, вынуждая несмело проследовать к телефонной будке. Выходят на связь через полтора гудка – времени мало на то, чтобы даже вздохнуть – и у Йеремы сбивается голос. Молчание на другой линии только усиливает дрожь.

– Тана… Танатос, – робко произносит, но в ответ нервозный мужчина обращается куда-то в сторону, но она не различает слов, потому что язык незнакомый:

– Коллеги, по всем вероятиям, Аид официально перестал существовать.

– Меня слышно? – испуганно спрашивает Йерема, пытаясь понять, набрала ли нужный номер.

– Да, слышно. Скажите, где вы находитесь, и я подберу вас, – отрывистый и резкий недружелюбный голос доносится из трубки. «Хорошо, что он знает английский. Кевин это предусмотрел».

Яркие алмазы крупных звёзд на чёрном бархатном небе освещают ей путь к новой жизни. К транспорту, который приведёт в Консорциум. Она нетерпеливо топчется на причале и как только видит ту самую бело-синюю невысокую яхту, прыгает в Новогвинейское море. Внезапное ощущение загрязнённости, обременяющей её, и презренное прошлое, осевшее на теле, заставляют папуаску окунуться, смыть с себя тяжёлое совестное настоящее, чтобы принять грядущее. При ней есть только один важный предмет, но он не должен пострадать от воды, впрочем, она из лишней бережливости всё же отрывает с бедра котомку и сжимает между зубами, прежде чем начать плавание. Она не зря вернулась за ней на пляж, она знала, что эта вещь пригодится. Слепо и непреклонно Йерема гребёт вперёд, рассекая тёмную воду своими гибкими руками.

Мужчина на яхте, ранее отчаянно переживавший смерть своих близких друзей, замечает отсутствие на слабо освещённом причале целевой девушки и глушит мотор. На скорости в семь узлов судно под действием инерции проскальзывает несколько морских саженей[1] вперёд, прежде чем постепенно замирает и разносит вокруг дрожащую волну. Ругаясь про себя, мужчина, оставшись с недавних пор на борту в одиночестве, берёт фонарь и выходит к носу яхты, чтобы в привычную природную тёмную тишь вторгнуться нахальным светом электрического устройства. Громкий всплеск воды неожиданно слышится с кормы, и он идёт туда, но опасается ловушки, – не только потому, что он человек предусмотрительный и расчётливый, но и морально истощённый последними событиями. Агент Консорциума не может унять дрожь в руке, занесённой над боевым пистолетом. «Пациентка 0» горазда схитрить и запросто привлечь помощь со стороны, чтобы разделаться с немногочисленным представителем стращающей – по мнению мировой общественности, не правдивому и на четверть – организации. Когда он впервые увидел её, то жаждал больше всего на свете выстрелить. Убить и потопить её моторный катер вместе с теми уцелевшими отбросами, которые расправились с его друзьями. Но она важна. Важна настолько, что Кевин пожертвовал своей душой ради её благополучия. Не облажался ли он? Откуда ему знать, вдруг эта девка тоже приложила руку к бесславной гибели ещё двоих агентов?! Она залезает по лестничному трапу и становится перед ним, почти обнажённая, в дурацких порванных кожаных тряпках и чёрной рубашке, явно неженской. Мокрая и испуганная. Несмотря на внешний контраст, они в чём-то похожи. Йерема выплёвывает на тесную кормовую палубу свой мешочек и тихо произносит:

– Я одна. – Поднимает руки, пытаясь расположить к себе возбуждённого незнакомца. – Я одна, – повторяет она, страшась. Костюм на мужчине чернее ночи за бортом.

Он отпихивает её и шарит в тёмно-синей воде светом карманного прибора, выискивая признаки кого-то живого, не моргая. Йерема тем временем бережно прибирает к рукам личные вещи.

– Стоишь ли ты того? – громко рычит на неё, глотая окончания то ли из-за особенности акцента, то ли – сломленного состояния. – Стоишь ли ты жизней трёх славных людей? Времени, потраченного на твои поиски?

Самодовольный низкий женский голос на эсперанто из спутникового телефона перебивает его импульсивность:

– Не смей ставить под угрозу выполнение миссии. Многое и так уже поставлено на кон, направляйтесь в условленное место.

–Иди вперёд. В каюту, сюда, там есть всё необходимое. – Толкает он девушку в спину и тычет пальцем направление. Спускайся и сиди тихо, пока мы не приплывём. Не смей ко мне подходить, если не хочешь, чтобы я воспользовался этим. – Он показательно вынимает из широкого кармана непромокаемой куртки электрошок. – Меж тем нужно доставить нас к месту назначения, чёрт бы тебя побрал! – плаксиво вытягивает он и направляется в рулевую рубку.

«Не злой. Расстроенный. Отчаявшийся, – думает про себя Йерема, успокаиваясь. – Его нервозность имеет под собой основание. Те мужчины и Кевин ему явно важны, и сложно изображать из себя безразличного, когда узнаёшь об их гибели. У папуаски с ядом вместо крови хватает своих бед и не менее чудовищных, но это не значит, что в её сердце не находится места состраданию. Пусть выражает боль удобным ему способом».

Йерема не осматриваясь снимает мокрую рубашку и прячется под одеяло, сохранившее запах мужчины в составе спасательной группы. Мёртвого. Ей всё равно. Молчит и досадливо потирает в руках мешочек с ценными вещами. Как дочери колдуна, ей известны растения, помогающие говорить с духами и умершими, но при себе нет всех нужных для ритуала компонентов. Какую-то часть трав она жевала в пещере, проливая влагу на стылые каменные ступени. Время, проведённое там, всё равно былотомительно долгим, вопреки тому, чего она желала добиться от них. Её тянет поговорить. Но было не с кем уже давно и столько же ещё предстоит. Йереме нужно обсудить своё решение. Она предчувствует далёкое путешествие, скучное и в общем-то привычное, и терпит. Голод совсем не мешает. Терпит ради момента, что позволит убедиться в правильности своего решения. Она блуждает в размышлениях, ставших подобием развлечения, и разыгрывает разные сценарии, в одном из которых, и самом желанном, человек с глазами бессмертного древнегреческого божества, преднамеренно ставший его воплощением и оберегавший её от напастей, оказывается рядом. В сети ни слова не было сказано о том, что Харон состоял в пантеоне немилосердных, тёмных богов, и потому она только сильнее прониклась к крайне одинокому и грустному «старику».

В маленьком иллюминаторе напротив чёрные очертания острова уступают место такого же цвета морю, и больше не меняются. И так следующие десять часов при лёгкой качке судна супротив волн. Она отдаляется на рекордное расстояние от родины, но не задумывается об этом.

Тот всклокоченный человек не появляется до тех пор, пока яхта не достигает крупного индонезийского портового города – Джайапура; её проклятием будет вечно причаливать к берегам островов. Со впалыми щеками и бледно-красными белками глаз он наведывается к Йереме следующим днём. На слабо понятном английском он вкратце раздаёт инструкции, всучивает невзрачные штаны и зовёт за собой. С представительным владением хватает Йерему за предплечье и пересекает с ней мосты и живые улицы со здоровыми и обременёнными повседневными хлопотами людьми, не ведающими о том, кто она и какая катастрофа способна развернуться, укуси она кого-нибудь укусит. Изнурённый мужчина поглядывает на неё, выказывая страх, – на его округлом носу собирается пот – и Йерема невольно вспоминает всех тех, кто смотрел на неё просто как на человека, а не как на проклятие или жертву. «Четвёрка с Баноя, друзья, Кевин…» Неужели она теперь обречена видеть вокруг только испуг или беспокойство?

Внутри обветшалого старого и неприметного здания в одном из окраинных районов города винтовая деревянная лестница приводит её во временный штаб Консорциума.

– Коллеги, ребята, друзья! Мы здесь, – оповещает нервозный конвоир здешних постояльцев.

В широком коридоре со скрипящим полом и стенами с ободранными обоями открыто множество дверей, покрытых бледной состарившейся краской. В правом дальнем углу за светящимися приборами и парой мониторов в наушниках сосредоточенно сидят двое: мужчина и женщина. С умеренным любопытством они поворачивают светловолосые головы и внимательно рассматривают пришедших. В левой части коридора из проёмов высовываются смуглая полная девушка и худой блондин с затейливой круглой чёлкой. Они также пытливо уставляются на Йерему. Межполовую идиллию в этот момент меняют вышедшие из одной комнаты три фигуры. Низкая и полная плачущая брюнетка в красном деловом наряде с юбкой, сдержанный худосочный и высокий лысеющий мужчина в светлых джинсах и рубашке и такая же высокая поджарая и нахмурившаяся шатенка в брючном синем костюме. Все немолоды и настолько бледные, будто никогда не выходили на улицу.

– Отлично сработано, Майерс. Можешь отдохнуть, – участливо кивает лысеющий мужчина в направлении недавнего рулевого. Снова непонятная речь, схожая с испанской, которой владел Мануэль, учитель Йеремы.

Названный Майерсом спешит в одну из открытых дверей, но не успевает зайти, как к нему с вопросом обращается смуглая брюнетка. В пренебрежительном отвергающем жесте утомлённый ночной переправой машет ей ладонью и закрывается в комнате. Высокий мужчина из триумвирата переводит взгляд на папуаску, согласившуюся – из любопытства? – проследовать в Консорциум.

– Мистер Кевин Бэрристер, Харон, передал сведения о вас. Он убедил с нами сотрудничать? Если так, то он погиб не напрасно. – Йерема слышит знакомое имя и прозвище, имеющее отличия с английским произношением, и её губы дрожат, хотя не знает, что сказать на это.

– Вот ты какая. Причастная ко всем произошедшим трагедиям и живое биологическое оружие, Йерема из рода Коритойя… – начинает говорить женщина в синем костюме, и голос её отдаёт ледяным спокойствием. Девушка по-прежнему не понимает язык даже старательном вслушиваясь, но обращение вызывает приступ злости:

– Нет! – коротко протестует она. – Прошу вас, не называйте меня так, не связывайте меня с этим человеком семейными узами. Он чудовище пострашнее этого вируса.

Обращающиеся к ней на эсперанто люди, с серьёзными, подтянутыми чертами лица понимают свою ошибку. Папуаска знает только английский, которым плохо или не владеют они сами.

– Зовите меня пожалуйста Йерема. Или… – делает паузу и чувствует, как замедляет ход её сердце, – Пандора.

Мужчина со смешной чёлкой громко и – несомненно – крепко ругается, бьёт кулаком в стену и прячется с поля зрения в тёмной комнате. Парень за монитором, интуитивно догадываясь о сказанном робкой папуаски, изрекает фразу, непонятную никому из присутствующих:

– Вполне может быть, что Майерс ошибся насчёт «ликвидации Аида».

За своих строгих коллег вмешивается в разговор плаксивая азиатка:

– Йерема, дорогуша. – Утирает она слёзы на морщинистом лице платком, и англоговорящая папуаска в удивлении приоткрывает рот, понимая знакомые слова. Быть среди такого внушительного количества иностранцев ей ещё не приходилось. – У тебя остался кто-нибудь в живых из родни и близких? – Йерема поджимает дрожащие губы и сводит брови вместе на переносице в размышлениях о том, насколько смел и тактичен вопрос в данной ситуации. Она стала едва ли не последней уцелевшей со всего Банойского острова, потеряв совершенно все связи, которые когда-либо заводила. Молчание позволяет печальной азиатке медленно продолжить: – Если ответ положительный, ты обязана с этого момента прекратить общаться с ними. Навсегда. Если ты приняла решение остаться, – мягко посвящает в местные ожесточённые порядки женщина и дублирует свой монолог на эсперанто, чтобы оповестить заинтересованных остальных. «А есть ли иной выбор? Скажи нет, и любой в коридоре достанет шприц с успокоительным или чем-то посерьёзнее, обездвижит и введёт меня в лучшем случае недолгий сон. Никто, даже самый совестливый, не откажется от ядовитой крови, способной и устрашить, и убить врагов».

Йерема вспоминает четвёрку – если их численность вправду сохранилось – и Мануэля, её учителя по английскому, который позволил жить в его доме в Морсби. Его судьба для неё стала неизвестной, когда он переехал на большой остров Папуа преподавать в школах, и с тех пор словно исчез в густом тумане. Все остальные, кто-либо знавшие её, – мертвы.

– Никого, – с безнадёжностью выдыхает она и опускает голову.

Азиатка поправляет короткие пышные волосы и собирается далеко не обходительно ответить «хорошо», но вовремя останавливается. Пережитое горе потери трёх важных агентов – друга и семьи – душит её последние сутки, превращая из материально обеспеченной и властной, бессердечной и дальновидной главы Консорциума в растрескавшуюся и ничейную куклу.

– Что ж. Кевин рассказывал о нас? Об Организации? – Пандора собирается ответить, но пожилая женщина опережает её: – Зная его, могу угадать, что он обещал обращаться с тобой бережно. Знай, я не откажу тебе в гостеприимстве, если такова была его воля. Мы не запрём тебя в клетку, но тебе следует… – запинается она, подбирая слово, – ты должна воздержаться от попыток напасть на нас. У насесть лекарство, и ты не сможешь нам навредить. – Смуглая брюнетка в углу хмыкает, словно понимает что повествует её начальница, и её это забавляет.

– Да, конечно… и признательна, – несмело роняет Йерема. – Я не предприму против вас ничего враждебного. – Воспользовавшись паузой, женщина в красном костюме снова переводит своим коллегам содержание разговора. Они обсуждают что-то тихо и серьёзно, но Пандоре неизвестно ни слова. – Но если я узнаю, что вы будете использовать меня как оружие массового поражения, – угрожающим тоном предупреждает она, – то всеми силами постараюсь сделать так, чтобы вы не получили ни капли моей крови для такой омерзительной цели! – Сжав кулаки, оглядывает присутствующих, ожидая реакции и до сих пор не свыкнувшись, что в этом коридоре её понимает одна женщина – в красном как воспаление костюме, болезненно улыбающаяся сквозь слёзы.