Текст книги "Великолепная семерка (СИ)"

Автор книги: izleniram

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Скоооооро будем кушааааать! – крикнул ему вдогонку Джин, доставая из духовки что-то ароматное и немного в темно-подгоревших тонах.

– Кууушать будем пеееереееец! – ехидно поддакнул Тэхён, но тут же огреб от лидера подзатыльник.

Когда же безумный обед все-таки перетек плавно в безумное чаепитие, все успокоились, и Чонгук мог уже, наконец, сплести под столом свои пальцы с тэхёновыми, Хосок решился поинтересоваться судьбой шуго-чиминистых отношений.

– Значит, юнмины все-таки из риал? – спросил он, пересаживаясь на соседний пустующий стул менеджера, поскольку утонченная натура Хоби не могла выносить вида радужной чайной лужи на клеенке, в которой Тэхён пытался растворить мармеладки. Менеджер сегодня отсутствовал по семейным обстоятельствам, в результате чего и случилось все это мракобесие.

Шуга что-то буркнул счастливой хрипотцой в ответ, а Чимин всхлипнул и уткнул свою улыбку куда-то в шею Юнги. И Чонгук немного залип на пальцах Шуги, которыми он поглаживал, обнимая, спину Чимина. Потому что Чонгук вдруг тоже захотел так, не скрываясь и не стесняясь, на виду у всех, обнять Тэхёна. И поцеловать. И трахнуть. Но это неточно. Наверное. Скорее всего. Но не на виду у всех, конечно.

========== Чонгук и его Золотая писаная торба ==========

Тэхён не успел в душ с утра – засиделся в туалете, заигрался в смартфоне в какую-то очередную стрелялку и не успел. В результате волосы его были похожи на заросли укропа, в которых долго и с оттяжечкой кувыркался носорог. Они нуждались в воде и шампуне, а потом в фене, лаке и волшебных руках нуны-стилиста. И поскольку время, как всегда, поджимало, и каждая минута была на счету, а бантанам предстояло провести на улице несколько часов, и с сырой головой Тэхёна выпускать на мороз было совсем уж бесчеловечно, то выход из ситуации нашел Намджун, оперативно натянув на Тэхёна ярко-розовую теплую шапку.

– Он пойдет в этом? – недоверчиво спросил Хосок, примеряя перед зеркалом красную клетчатую кепку.

– Ну ты же пойдешь в ЭТОМ! – ткнул в него своим длинным красивым пальцем Ви и нацепил подарок лидера. – Это же подарок, хён? – уточнил он при этом, и его глаза кота из Шрека не оставляли Рэпмону особого выбора.

Чонгук исподлобья рассматривал Тэхёна, который в этом ярко-розовом чуде стал похож на гнома. Рассматривал и еще больше залипал. Сердце сжималось. От какого-то щемящего сладкого чувства.

– Да ну, Мон, серьезно? – нахмурился Джин. – Этот гном будет сидеть с нами? Пусть лучше его приведут в порядок… сделают все красиво..

– Тэхё-о-о-о-нка-а-а – краса-а-а-вчи-и-и-к! – пробасило мимо лопоухое чудовище, убегая от нуны-стилиста с феном и лаком в руках. И Джин махнул рукой, мол, куда от вас деваться.

Чонгук впервые так чувствует: сидеть рядом, прикасаться коленкой к бедру, и при этом дико, невероятно скучать по Тэхёну. Скучать так, что кончики пальцев болят от нежности. Ему надо хоть чем-то касаться, хоть чем-то чувствовать. При каждом удобном случае, когда думает, что никто не видит, тянет ладошку, хватает за мизинчик, постепенно сплетая пальцы. И зря он думает, что никто не видит – преданные внимательные фанаты на свои Go Pro и не то фиксировали, а тут вигуки собственной персоной на блюдечке с голубой каемочкой.

Продюсеры-хёны аж руки потирают от такого фансервиса, с их лиц улыбки не сходят. А Чонгук и не думает об этом – он просто скучает, каждую долбанную минуту скучает по Тэхёну.

Сам себе Шуга всегда казался страшно взрослым и солидным. Правда, зеркало как издевалось: из Зазеркалья на него смотрел мелкий и улыбчивый широко обнаженными деснами пацаненок с испуганным взглядом.

Потому что именно таким он и был, когда вдруг Джин принялся его воспитывать за полчаса до начала мероприятия – испуганно улыбающимся пацаненком.

– Ну что же мне с вами делать? – вздыхал Джин. – Ты же палишься безбожно! Ты же фыркаешь на каждого, кто посмеет коснуться Чимина. Ты же вне себя от ревности, Шуга.

– Знаешь, Чимин – он же южный, пусанский, морской… Он как пляж…. Теплый такой, к нему всем хочется держаться поближе… – оправдывал Намджун друга, пока суровый свэг-свэг-рэпер виновато молчал, прижимая к своему животу чиминкину руку, сжимая чиминкины пальцы, улыбаясь чиминкиным глазам в строгих очках.

– Да! – вдруг психанул Юнги. – И поэтому всех предупреждаю! Это мой пляж! Личный! Собственность частная! А потому на хуй с пляжу! Я тут ляжу. Сам лично!

Но Джин эту вспышку каминг-аута проигнорировал и продолжил свою воспитательную речь.

– И вот теперь, мой юный друг, в свете последних событий и внезапно засверкавшей всеми оттенками голубого вашей с Чимином ориентации…

– Шугиной ориентации! – взвизгнул Чимин, краснея…

Джин пафосно хлопнул ладонью по лицу и кивнул лидеру – мол, сам с ними разбирайся.

– А ты сегодня утром с опухшими губами из ванной выходил, потому что с сушилкой целовался, прости? – ехидно уточнил у Чимы Намджун. И внимательно посмотрел на Шугу. – Перед вами, друзья, теперь стоит двойная задача. Во-первых, вы должны вести себя так, чтобы фанаты пребывали в счастливой уверенности, что их обожаемые юнмины из риал. Но при этом упаси вас Бог спалиться так, чтобы этот «из риал» оброс реальными доказательствами… Поэтому… сегодня мы вас рассадим. Подальше друг от друга. Ибо, чувствую я, не может кое-кто из сахарных гееподобных держать себя в руках.

– То есть? – возмущенно буркнул Шуга.

– То есть! – пристально глядя в глаза, подтвердил Намджун. – И помни, мой родной: одна из самых серьезных потерь в битве – это потеря головы. Контролируй себя.

– Да. – согласился Джин. – И вот этих двух – гнома и его фанючку – тоже рассадите, пожалуйста. А то что-то как-то макнэха мне сегодня подозрителен… Что-то он в последнее время носится с Тэхёном как с писаной торбой. Как бы чего не вышло.

========== Менеджер, который любит всех ==========

В общаге, блядь, апокалипсис. В общаге, скорее всего, андронный коллайдер рванул. Разве что не Большой, а такой, чуток поменьше. Поскольку, во-первых, все угомонились. Включая Вишню. Вишню, Карл! Все ходят как приличные студенты-девственники и создают массовку для каких-нибудь поэтических чтений: лица страшно одухотворенные, искры интеллекта во взгляде, одежда благоухает свежими моральными принципами. А все почему? Правильно, бантанов по домам распускают на три дня, они к родителям едут, они теперь приличные мальчики, не пьют-не курят, девочкам мягко улыбаются без эротических намеков, а уж мальчиками интересоваться – боже упаси!

Но сначала новогодний, сука, марафон отработать надо. А новогодний марафон – это стреляйте сразу на поражение, потому что все равно подыхать. Это в синтетике на морозе скакать, так что даже виски не помогает. Это стучащими зубами стараться в фанеру попадать. Это когда хочешь навести порчу на организаторов, а приходится мягко улыбаться и эгьёшничать на все лады как дебил.

Хосок пыхтит у шкафа, утепляется термобельем. Он всегда больше всех мерзнет. Намджун сидит на кровати, смотрит на Хосока заботливо и хмурится. Со стороны кажется, что раздумывает, чем бы еще Хосока утеплить, а на самом деле Намджуна такая острая сладость до кончиков пальцев на руках прошивает, что он замер в этом заботливом выражении лица и пытается справиться. И думает, что когда-нибудь все-таки наступит момент, когда можно будет попробовать Хосока поцеловать. Только момент надо выбрать правильный. Не спешить. Чтоб не спугнуть. Чтобы время было подходящее. И чтоб никто не помешал. И чтобы если вдруг Хосок оттолкнет, чтоб никто этого позора не видел. Только вот как понять, какой момент правильный? И тут Намджуну весь его интеллект не помощник. В таких вопросах его IQ обычно табличку «Переучет» на дверь вешает и самоустраняется. Потому что, видимо, тут не мозгами надо, а сердцем. А сердце у Намджуна совсем не выдающееся. Обычное такое сердце. Только очень любящее. Сильно.

Новый год бантаны встречают без Шуги. Так все думают. Да чего уж, сами бантаны так думают. Но Шуга лично считает данный факт категорически несправедливым, неприемлемым, противоречащим его собственным морально-нравственным убеждениями и вообще какого хера? Поэтому сорри соу сорри, товарищи организаторы KBS Song Festival, но не вся обшивка уличной сцены уцелела в новогоднюю ночь. Частично, слева от беснующейся толпы на площади, ее все-таки порезали ножиком. Буквально немного. Чтобы Шуга пролез. И вот он тут под сценой сидит теперь, периодически фляжкой с коньячком подогревается, и ждет, когда уже его ребятки с прыжками на сцене закончат. На моменте их неистового веселья под канонаду фейерверков Шуга нервничать начинает. На моменте диких танцев на сцене в честь наступления Нового года он мысленно составляет список, кого убьет в первую очередь. И в своем накаляющемся свирепом состоянии чуть было не пропускает момент, когда бантанам, наконец, разрешают уйти со сцены.

Первым Шуга под сцену стягивает Чимина. Молча стягивает. Рот ему зажимая ладошкой, чтоб и он тоже молча стягивался. А когда Чимин глаза распахивает, обнаруживая себя в объятиях Шуги под сценой, целует молча, но настойчиво и жадно, не оставляя иного выбора, как отвечать на поцелуй.

Чимин вглядывается в эти тонкие красивые губы, которые шепчут ему новогодние поздравления вперемешку с признаниями в любви, и думает, что, наверное, этот год будет очень счастливым.

Потерявшие Чимина бантаны один за другим просачиваются в щель под сцену. Почему-то никто присутствию Шуги не удивляется, как и наличию у него в руках фляжки с коньяком. И наконец-то у них есть возможность поздравить друг друга с Новым годом как следует.

Да и менеджер особо не удивляется, когда в гримерку вваливаются его пропавшие на добрые полчаса подопечные, как-то слишком счастливо улыбаясь для людей, только что отплясавших на морозе в шелковых рубашках и легких концертных пиджаках. Потому что:

а) улыбки,

б) блестящие глаза,

в) слабые попытки пьяненького Намджуна убедить Шугу, что вряд ли его кто-то заметил и узнал, когда бантаны волокли их с Чимой, целующихся и упирающихся, по техническому коридору, потому что все прошло «исхлючщщительно чисссссста и ахххххххуратнааааа».

Ну и перегар, конечно.

Менеджер не справляется. И зовет на подмогу еще двух менеджеров и несколько неболтливых товарищей из стаффа. Предварительно предупредив, что конкретно он им поотрывает и куда конкретно позасовывает, если об этом станет известно Бан Шихеку, он организовывает трансфер в зюзю пьяных бантанят до общаги, периодически кидая многообещающие взгляды на Шугу. Но Шуге пофиг абсолютно, тем более, что он этого не видит, потому что сильно занят Чимином. Так сильно, что Чима вполне рискует умереть от асфиксии.

Да, в принципе, Шуга со своей детсадовской фляжкой особо и не виноват: та капля коньяка на семь здоровых мужиков – пшик, но вот страшная усталость из-за напряженного графика последних дней, практически голодные желудки и нервное напряжение доделали дело. А еще доделали дело пять бутылок соджу, за которыми услужливо сгоняли новенькие из стаффа.

И в общаге опять, блядь, апокалипсис. Только уже в более привычном смысле.

Джин на пьяную голову пытается провести в холодильнике ревизию, которая в итоге сводится к тому, что: «Это нам нахуя? А это? А эту ересь вообще кто-нибудь ест?» и заканчивается рыданиями над мусорным ведром на тему «Да ёбанные ж вы бубенчики, какую хуету мы едим, а?» и торжественными сборами «В магазин! Прям сейчас!» за покупками. В итоге Сокджина, снаряженного двумя мусорными мешками в качестве тары для покупок, одетого в концертный пиджак на голое тело и спортивные розовые лосины, менеджер тормозит уже у выхода из здания.

С Гука и Тэхёна прям поэмы писать – не меньше! Прям все страдания юного Вертера нервно курят в туалете в компании со всей сопле-сахарной классикой мировой литературы. Потому что Гук Тэхёнке подарок на день рождения приготовил, а вручить пока не решился. Но лучше поздно, чем никогда. Тем более, что подарок особенный. Сделанный, так сказать, своими руками. Гукки над этим подарком все свободное время в видеоредакторе корпел. В результате 400 Lux Lorde обрастает нарезкой тэхёнкиных фоток, вырезок из хоум-видео, и все это щедро посыпано самыми сверкающими футажами. Неумело, но зато от души.

И вот сейчас это влюбленное полупьяное создание пытается усадить Тэхёна в кресло, чтобы показать ему на экране айпада собственное творение и поздравить, наконец, свою любимую няшечку с днем рождения. Но Тэхёнкино тело в кресле сидеть отказывается, а рвется на танцпол – то есть на журнальный столик посреди гостиной, где уже отплясывает Хосок, извиваясь как гусеница. В результате Гукки психует, отшвыривает айпад на диван (аккуратненько так отшвыривает, потому что макнэша вещи не портит, он скорее с психу себе кулак об какую-нибудь деревяху расхерачит – кулак-то бесплатный, зарастет), и скрывается в ванной, чтобы поплакать. Намджун, открывший в себе талант бармена и пытающийся взбить миксером прям в стеклянном стакане какой-то буро-розовый коктейль, провожает Чонгука взглядом, тем самым добавляя осколков в уже сверкающую в ведре кучку и пополняя буро-розовую лужу на столе свежим течением. А потому что нехер отвлекаться, коль уж решил стать барменом. Ему Хосок прям так со своего стола и заявляет, а потом удивленно достает из кармана верещащий айфон и делает страшные глаза. Звонит отец. Может быть даже мать, что еще страшнее.

– Тихо все! – орет не своим голосом Хосок. – Музыку, блядь, выруби! Ты – заткнись! – поясняет он особо для Тэхёна. И отвечает на звонок.

Ну, Тэхён был бы не Тэхён, если бы так сразу выполнил просьбу Хосока и заткнулся. Он уже открыл было рот, чтобы заорать что-нибудь типа «Деееевочкииии, кто из вас потерял труууусикиииии?», но реакция у лидера потрясающая! Он успевает загрести в охапку Вишню как раз в тот момент, когда Хосок готов одним ударом кулака заткнуть Тэ если не навсегда, то хотя бы до утра завтрашнего. Такое было уже однажды, потому что во всем, что касается родителей, Хосок серьезен до предела. И Намджун тащит Тэхёнку, упирающегося и пытающегося его укусить за ребро ладони, и запихивает в ближайшую дверь, а это ванная. Тэхён по инерции разворачивается, ударяется всем телом в дверь, надеясь ее выбить, но дверь у бантанов в ванной крепкая, и не то повидала на своем веку. И тогда Тэ разворачивается и видит заплаканного Чонгука.

========== Чонгук, Тэхён и их личный апокалипсис ==========

– Гуууууккиииииииии! – удивленно тянет пьяный Тэхён и понимает, что уже не такой уж он и пьяный. И Чонгук тоже уже протрезвел. – Почему ты плачешь?

Макнэ продолжает дуться, отворачивается, но Тэхён подходит и обнимает его со спины, прижимает к себе и чувствует, как напрягается пресс мелкого. И понимает, что отступать уже некуда. И не находит ничего лучше, как шептать ему на ухо всякую успокаивающую хрень, пусть бессвязную, пусть глупую, но чтобы не молчать и не допускать тишины.

Они так стоят, а потом Гук резко разворачивается и смотрит Тэ прямо в глаза. Ему разрешение не требуется. Он уже целовал Тэ. Он уже даже сексом с ним занимался, правда, это было во сне. Но ему надо знать, что Тэ не просто хочет его. А что хочет только его. И все. И никого больше.

А Тэхён смотрит на губы Гука и дыхание его учащается, язык между губ мелькает и губы облизывает быстро-быстро, что и запомнить его нежную мокрую розовость не успеваешь. Гук руку протягивает, словно намереваясь поймать это юркий язык пальцами, а вместо этого кладет ладонь на затылок Тэ и к себе прижимает. К губам своим. И бесцеремонно своим языком через его губы проталкивается и ловит его язык, трогает, наслаждается. А у Тэхёна такой стон Гуку в рот вырывается, что внизу живота скручивает в узел и становится тяжело дышать.

Гук думает, что у них теперь одно дыхание на двоих, и что если одному не хватит воздуха, то другой поделится и спасет. И что, наверное, для этого и любовь.

А Тэхён его футболку на спине пальцами собирает, руки засовывает под резинку штанов, под резинку трусов, и согревает холодную кожу горячими ладонями. Сердце у Гука как у цыпленка перепуганного бьется. Он голову Тэхёна обеими руками обхватывает и целует еще сильнее, вдавливает его губы в свои. А коленом между ног Тэхёна чувствует, насколько его возбуждение взаимно.

Сенсорный Тэхён продолжает исследовать тело Чонгука под штанами, гладит пальцами его кожу нежную, обводит ладонью его пульсирующий горячий член, и Гук от такой ожидаемой и горячо желаемой, но все же неожиданности ахает и всхлипывает, упираясь подбородком в плечо Тэхёна.

Он хочет также трогать Тэхёна. Там, где выпирает из джинсов его возбуждение как комплимент Чонгуку и его сексуальности. И Чонгук просовывает руку под резинку тэхёновских трусов и по неопытности слегка царапает кожу на внутренней стороне бедра. И от этого Тэхёна выгибает буквально, да так, что он затылком к стене припечатывается и стонет в голос. И Гук пугается. И даже не того, что стон Тэ могут услышать все, включая менеджера. Хрен бы с ним. Все равно уже. Гук пугается того, что совершенно не знает, что делать дальше. А что-то делать дальше очень хочется.

Он руку отдергивает, а Тэхён возмущенно ойкает, хватает Гука за руку и удерживает там же, у паха, требуя продолжать. И Гук чувствует, как его рука касается теплой твердости в трусах Тэ, и как-то ему от этого не по себе.

И теперь и Тэхёну тоже не по себе. Он чувствует, как у макнэ меняется настроение, как смущение пышет жаром от его щек. И останавливается. Взгляды друг на друга поднимаются одновременно, глаза впиваются непонимающе в глаза.

– Эээ… – неопределенно мычит Чонгук, понимая, что как-то это все надо объяснять.

– Ты стесняешься меня? – спрашивает Тэ разочарованно. Его возбуждение угасает так быстро, как вода из разбитой бутылки в землю впитывается.

Чонгук голову опускает. У него румянец такой, что слезы из глаз выжигает. Он бормочет что-то Тэ в шею, а Тэ передергивает от касания этих губ. Потому что понимает, что его другу, видимо, противно его касаться там, где ему больше всего хочется, чтоб его коснулись. А еще понимает, что ему самому от касаний Гука тоже не особо кайф. Во всяком случае, он ожидал иного.

– Что ты говоришь? – переспрашивает Тэхён, заставляя Гука поднять на себя взгляд.

– Я не знаю, что делать дальше, – еле выговаривает Гук и краснеет.

Тэ таким макнэ еще не видел. Перед ним какой-то другой макнэ. Он-то и всегда был разным: в общаге в приставку рубился с Тэхёном Гукки, залипал на него и пальцы в тэхёнкиных ладошках грел Гукки, бесился, прыгая по кроватям во время уборки Гукки, губы дул и выделывался как последняя ПМС-ница в стиле «то ли арбуз хочу, то ли свиной хрящик» Гукки. Но вдруг Гукки пропадал, и на его месте оказывался Чон Чонгук – красавец, стильняга, невероятно сексуальное и внезапно взрослое существо – мужчина в полном смысле этого слова. И к такому мужчине как-то и подойти-то страшно: кто его знает, чего от этого брутального Чонгука эпохи раннего Рейнизма ожидать можно.

Но сейчас перед Тэ стоит какой-то третий Гукки: сомневающийся сам в себе, в своих желаниях и в своих ощущениях.

– А может не надо ничего делать? – осторожно спрашивает Тэхён. – Не надо ничего делать дальше?

Чонгук испуганно смотрит на Тэ и хватает его за футболку, зажимая тонкую ткань в кулачках.

– Но я ведь люблю тебя, Тэ, – говорит он каким-то странным дрожащим голосом. – Я ведь…

Тэхён сглатывает нервно, чувствуя, что ситуация сложная, важная, и тут обычной придурью не обойдешься.

– И я тебя люблю, – говорит он, поглаживая малого по блестящим шелковистым волосам. – Давай просто друг друга любить. И все. Не обязательно же члены друг другу щупать при этом?

Чонгук хихикает в тэхёнову грудь. И как-то более свободно вздыхает.

– Тем более, кажется… – Тэхён обнимает его и прижимает к себе тесно-тесно, убеждаясь, что от стояка в штанах мелкого не осталось и намека. – Кажется, нашему макнэ не нравятся мальчики… кажется, ему нравятся девочки, особенно нуны, правда?

Чонгук дергается, из объятий вырваться пытается, но Тэ не выпускает его. И продолжает говорить:

– Особенно нуны, с которыми в спортивном лагере так весело проводить время в хвойных зарослях, да, Гук?

Говорит, а рука его приближается к паху малого. И когда ладонь чувствует недвусмысленную реакцию на слова о нуне, Тэхён торжествующе отстраняет Гука и с улыбкой до ушей констатирует:

– Что и требовалось доказать!

Чонгук глазами хлопает и задумывается, как подвисает. Потом вспоминает о важном:

– А тебе? Тебе тоже нравятся девочки?

Тэхён кивает как-то очень озорно и, кажется, слишком поспешно:

– Я, наверное, себе русскую жену найду. Видел, какая у Джина-хёна девчонка? Ей-богу, если он на ней не женится, я за ней в Россию поеду.

Из ванной двое выходят в обнимку, рассуждая, какими путями можно увести у Джина русскую красавицу. И их счастье, что Джин спит в своей комнате, так и не сняв ни розовых лосин, ни концертного пиджака с блестками. Иначе он бы популярно им пояснил, как именно и что может с ними сделать при желании. Не спрашивая, девочки им нравятся, мальчики или, к примеру, мебель…

========== Шуга и его XXXL ==========

Разве ж Шуга знал, что с Чимином так будет сложно? Если б знал, то задушил бы на корню все свои гейские поползновения. Потому что с Чимином сложно пиздец как. Он хуже бабы. В том смысле, что, будь Чимин бабой, Шуга бы точно плюнул бы и стал геем только этой бабе назло. Так что тут в каком-то смысле двойной попадос.

Во-первых, Чимин, оказывается, не в состоянии держать при себе свою сексуальность. Шуга возмущается! Человек практически жизнь прожил, ему двадцать два, а он так и не научился различать, когда можно глазами людей трахать, а когда не стоит. Шуга злится даже. Иногда из-за Чимина в такие ситуации опасные он попадает, что хочется вмазать. Пару раз он даже собирался привести приговор в исполнение, даже зажимал Чимина с этой целью решительно в безлюдном уголке. Но… как-то все… иначе в итоге заканчивалось… Стоило только Чимину на него взглянуть перепугано, спросить этим своим голоском тоненьким, что «хён-хён-хён» от него хочет, как у Шуги просто крышу сносило напрочь, и он набрасывался на Чимина с поцелуями, прижимая его к стене. Правда, тот, вроде бы, и не против был.

Во-вторых, Чима целуется ну точно как баба: вообще ничего и никого не стесняясь. Может дело в губах его возмутительно прекрасных? В них Шуга тонет сразу, ныряет бомбочкой сразу с головой, его накрывает только от одного касания. А Чима будто не понимает, что тут человек на дно уходит: целуется влажно, тягуче, обволакивающе, так что засасывает как в воронку в этот поцелуй.

И вот из этих двух моментов складывается третий: Чима ломается ну точно как баба и на секс не ведется совсем. Ему, видите ли, страшно. Тоже мне! Как целоваться ну совершенно по-блядски, так ему не страшно! Шуге, справедливости ради надо сказать, тоже страшно. Тем более, что он толком не знает, что делать. Поэтому принимает единственно неправильное решение: действовать, как бог на душу положит. Бог, судя по всему, кладет совершенно, потому что первый способ – привлечь Чимина к просмотру гейской порнушки и в процессе завалить на диван – как-то не сработал. Вернее, сработал, но как-то не так.

Порнуху Шуга, по его собственному мнению, нашел реально крутую: огромные скандинавы с просто гигантскими членами изображали радость и наслаждение от того, что им подобные тыкали им в задницу сначала блестящими игрушками, а потом теми самыми членами, на которые и смотреть-то было страшно, а не то что представить, что это будет в твоем заднем проходе. Но Юнги подумал, что именно с такой порнухи и надо начинать, чтоб, так сказать, проняло. И не ошибся. Вернее, кое-в чем оказался прав: Чимина так проняло это зрелище, что он забился в угол дивана, свернулся клубочком, поджал ноги и начал орать как недорезанный пингвин, что не позволит хёну-извращенцу к себе прикоснуться без адвоката. Успокоить удалось еле-еле мандаринками и шоколадкой.

Попереживав для порядка недолго, Шуга решил, что раз Чимин ведет себя как баба, то и обращаться с ним нужно как с бабой. Пошел и купил ему цветов и тортик. Дождался, пока они в общаге одни останутся, и вручил сначала букет хризантем, посыпанных двусмысленными блестками, от которого Чимин расчихался, заявив, что у него на хризантемы аллергия, а потом тортик, который Чимин, сидящий на жесткой диете в преддверии мирового тура, встретил как вражескую мину в родном партизанском тылу. По его обиженно-разочарованной мордуленции можно было большими светящимися буквами прочитать, что секса сегодня не будет. И завтра, кажется, тоже.

И дальше у Шуги кончились идеи. И он поперся за советом к Мону.

– Отпусти ситуацию, – посоветовал лидер. – Все само собой к этому придет. Или не придет. Как судьба будет.

Шугу не устраивал такой расклад: он без Чиминки каждую минутку скучал, хотел его в свое личное пользование и, желательно, на постоянку. Он умудрялся Чимина даже к сцене ревновать: встречал после репетиции Lie недовольно ворча, мол, ну что так долго?

– 3:35! – ржал Чимин, закатывался, подлец такой.

И Юнги не выдержал и задумал побег. После репетиции постарался незаметно шмыгнуть из здания: ему надо было проветриться. Поэтому, предупредив менеджера, поплелся к реке. Где-то на половине дороги он услышал позади тяжелое дыхание и обернулся. Чимин догнал его и перешел на шаг, пытаясь отдышаться.

– Я с тобой, – поставил он в известность Шугу, не потрудившись спросить разрешения.

Шуга промолчал. Просто пошел дальше. По пути они купили в каком-то маленьком магазинчике две бутылки легкого пива, а вскоре нашли на берегу речки неприметную деревянную скамью среди деревьев. Юнги плюхнулся на скамейку, Чимин аккуратно присел рядом.

Так сидели долго: прихлебывая пиво, вглядываясь в водную гладь. И так хорошо было обоим, что не хотелось ни разговаривать, ни шевелиться.

– Когда-нибудь мы будем вспоминать эти минуты, – проговорил задумчиво Шуга своим неповторимым лениво-низким голосом. – Когда-нибудь через годы. Будем вспоминать и думать, сколько всего можно было сделать и сказать, но мы не сделали. А просто сидели и пиво пили. Жалеть, наверное, будем.

Чимин сделал последний глоток пива из бутылки и поставил пустую в урну. Потом потянулся и мягко поцеловал Юнги в щеку.

– Ты мне очень нравишься, хён, – сказал он, задевая губами кожу на щеке Юнги. – Это я … чтоб потом не жалеть… сказал.

Шуга обернулся и встретился с ним одновременно и губами, и глазами. И отпрянул. Целоваться на улице на виду у всех они себе, конечно, позволить не могли.

– Пойдем в студию? – немного напряженно и хрипло предложил Чимин. И опять в глазах его такой секс неприкрытый блеснул, что Юнги в узел завязало.

До студии они долетели в минуту. Щелчок – и дверь закрыта изнутри, куртки сброшены, а губы жарко и жадно ищут друг друга. И Шуга падает опять, падает в этот поцелуй, задыхается, но чувствует, как губы Чимина ускользают с его собственных губ, и вот уже под ними кожа на груди плавится в вырезе футболки. Да футболки уже и нет никакой: Чимин ее стягивает через голову и отбрасывает вместе со своей куда-то за диван. От его губ на своем животе Юнги голову совсем теряет. Он пальцами волосы Чимина сжимает и тянет, делая ему больно. А Чимин спускается ниже, спускается, и вот уже бегунок молнии на джинсах пополз вниз, высвобождая напряженное шугино возбуждение. И вот уже Шуга заходится в стоне от того, что чувствует на оголенной напряженной пульсирующей своей плоти те самые губы Чимина, которые влажные и обволакивающие.

Первый раз у Шуги колени подкашиваются, когда горячая влажность рта Чимина контрастирует с холодным воздухом в студии. Чимин нерешителен, но желание доставить удовольствие хёну сминает последние сомнения: он пробегается губами по стволу, и Шуга чуть не падает от крутизны ощущений.

Второй раз дрожь в коленках, когда глаза Шуги с глазами Чимина встречаются: любопытствующий взгляд снизу вверх из-под светлой челки, будто спрашивающий «Ну как тебе, хён?», его добивает окончательно.

Его накрывает оргазм, и он едва успевает отстраниться от горячего чиминого рта. Как может быть в студии настолько мало воздуха? Шуга не понимает. Он хватает его ртом, хватает, а воздуха не хватает даже на то, чтобы полноценно вдохнуть. Потому что под ребрами какая-то непонятная боль мешает, такая приятная-приятная, что почти смертельная.

Отдышаться получается не сразу.

А Чима недоволен: он распалился и хочет продолжения, он хёна нацеловывает везде, куда только дотянуться может. А потом как-то резко, грубо, совсем не по-чиминовски, разворачивает и толкает к роялю. Шуга охает, но такой Чимин решительный его внезапно возбуждает. И еще раз охает, когда чувствует, как его губы по спине шугиной спускаются вниз. Боже, какой Чимин бесстыдник! Шуга даже пытается обернуться, чтобы полным негодования взглядом пригвоздить нахала к… к… о, Господи, да что ж ты делаешь-то со мной?!

Чимина язык внезапно дает о себе знать там, где меньше всего Шуга ожидал: в потаенном местечке между худыми шугиными ягодицами. А потом язык заменяет палец, который, кажется… ох, Чимин… боже-боже-боже… кажется, только что побывал во рту у Чимина.

Безусловно, у Чимина есть гораздо более богатый опыт просмотра гейского порно, чем у Шуги. Это Шуга понимает, когда ощущает внутри сначала один палец, потом второй, потом, давясь от одновременной боли, жуткого интереса и наслаждения, ощущает третий. И это он очень хорошо понимает, когда Чимин входит в него сначала медленно, потом, еле слышно поскуливая от нетерпения, все быстрее и быстрее.

Шуга в шоке. Он ничего не понимает. Он сам представлял это себе совсем по-другому. Он категорически не согласен со всей этой ситуацией, но запросто способен убить кого угодно, лишь бы это не заканчивалось. А когда собственный организм его подводит, сдаваясь со всеми потрохами при касании непонятной, секретной, потаенной точки внутри, и выгибается так, что клавиши под его телом начинают выводить истеричную мелодию, Шуга с удивлением обнаруживает, что одновременно со стонами удовольствия, которые полируют поверхность его горла, из его глаз медленно скатываются, прокладывая дорожки по щекам, какие-то удивительные сладкие слезы. И он даже не сказал бы, спроси у него кто, от чего больше его накрывает оргазм: от всего этого сумасшествия, от непонятной мелодии, саундтреком выдалбливающейся клавишами рояля, или от вида Чимина, которого настигает оргазм буквально за секунду до Шуги.

Розоволосый Чимин, запрокидывающий голову так, что может углом подбородка резать воздух, – это то, что нельзя просто так демонстрировать миру. Чтоб на это разрешение получить, надо справку от психиатра предоставлять, потому что зрелище это – не для слабонервных. Настолько не для слабонервных, что его можно приравнять к числу вызывающих сильное привыкание наркотических препаратов. Потому что Шуга смотрит на Чиму, которого выгибает, сотрясая, оргазм, и понимает, что готов совершить преступление, чтоб еще хоть раз такое увидеть. И что готов даже убить, чтоб не позволить это увидеть никому больше.