Текст книги "Великолепная семерка (СИ)"

Автор книги: izleniram

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

И вот он уже сидит на кухне, вглядывается в ее проворные движения руками, отмечает, как капли воды блестят на ее светлой красноватой коже рук под смешливые мамины комментарии о том, что «у Сокджина диета», что «Сокджину нельзя ничего, кроме куриных грудок»… А от Наны пахнет булочками, домашней выпечкой, ванилью или чем-то еще. И, кажется, она совсем его не помнит. Во всяком случае, по ее глазам не скажешь, что в ее груди больно разливается приятная сладкая милота.

Она смеется. И Джин смеется вместе с ней. Она совсем не помнит корейского, поэтому поначалу страшно неловко. Она забывается и все время что-то лопочет по-русски, а кузина, ее двоюродная сестра по отцу, пытается это перевести. Но потом все сходятся на мысли, что общаться по-английски будет проще, потому что каждый знает его более-менее сносно. И задача существенно упрощается.

– А, ты знаешь, Нана, Сокджин-оппа у нас знаменитость, звезда. Он айдол.

И видно по глазам Наны, что ни о чем ей это не говорит, и кто такие айдолы, она не знает даже примерно. Но из вежливости она улыбается.

– Может быть Джин-оппа пригласит тебя на свой концерт? – поворачивается кузина к Джину и заглядывает ему в лицо.

– Если хочешь…. – смущается он – В эту субботу… Я попрошу у менеджеров билеты…

И Нана начинает рассказывать о том, как ездила волонтером на Олимпиаду в Сочи, показывать свои фотографии на фоне моря и на фоне заснеженных гор, и на всех этих фотографиях рядом с ней высокий светловолосый мужчина, крепкий и крупный, с обветренным лицом и грубой кожей, и он, наверное, никогда не сидел ни на каких диетах.

И настроение Джина окончательно портится. Он придумывает вечернюю репетицию и быстро собирается назад в Сеул, и бежит, бежит из своего дома, толком даже не попрощавшись…

И уже в метро он по частям, по элементам анализирует образ своей принцессы, вспоминая каждый штрих ее портрета. Волосы тяжелые, пшеничные, заплетенные в косу. Белую в родинках кожу. Плечи покатые, полные, округлые. Грудь, вздымающуюся при дыхании. И улыбку – такую знакомую, искреннюю, открытую, от которой в уголках глаз искорками разбегаются морщинки. И от маленькой розовой принцессы только эти искристые морщинки в уголках глаз и остались. И запах этот.. ванильный, сладкий.

========== Чонгук как Золотко, недостаточно блестящее для некоторых ==========

Нуна продолжила общение решительно. Она писала в какао, она звонила, они даже встречались пару раз в безлюдных местах, и все эти разы Чонгук, ссылаясь на занятость, уходил примерно минут через десять после того, как приходил.

Во-первых, потому что вдруг оказывались рядом кто-нибудь с фотоаппаратами и телефонами, во-вторых, потому что с ним всегда был менеджер-хен, который все время пихал его ногу ногой, чтобы макнэ не создавал двусмысленных ситуаций, из которых медиа могли бы сделать какие-то выводы.

Кроме того, макнэ все больше понимал, что ничего-то у них с нуной общего нет, кроме той полустершейся в памяти лагерной истории. Уходя в последний раз, Чонгук сообщил нуне, что в ближайшее время будет, скорее всего, очень занят, поэтому не сможет с ней видеться.

– Я хотела кое о чем попросить тебя, Гукки, – торопливо перебила она. И Гукки печально отметил про себя, что не очень-то ей и интересно было то, что он ей сообщил. Но решил просьбу ее выслушать, выполнить, по возможности, и уже закрыть эту страницу своей жизни навсегда. Ждать, пока нуна с мыслями соберется, ему было уже некогда, поэтому он помахал ей ручкой и попросил свою просьбу изложить письменно в какао. На что нуна отреагировала настолько оперативно, что не успел Гукки сесть в машину и пристегнуться, как айфон квакнул:

– Познакомь меня с V.

Чонгук сначала не мог определить, как называется чувство, которое вызвала у него эта просьба нуны. Потом понял, что это скорее похоже на злость, обиду, разочарование и ревность, вместе замешанные.

– С буквой? – язвительно переспросил он.

Интересно, нуна хотя бы улыбнулась шутке?

– Нет, с вашим Ви. С Ким Тэхеном.

И Чонгук почувствовал, как в его грудной клетке поселилось тяжелое и тянущее чувство неотвратимости чего-то очень плохого.

Он в общагу влетел так, что Намджун шарахнулся от двери в сторону, ойкнул, а потом поймал макнэ в охапку и развернул к себе.

– За тобой гонится кто-то? – спросил он, заглядывая Гуку в глаза.

И испугался, потому что вместо обычного, полуудивленного-полувосторженного взгляда Чонгука, как правило, шедшего в комплекте с приоткрытым ртом, он встретил яростный взгляд жгучих темных глаз. Что в них было? Ненависть? Вряд ли Чонгукки способен на такое чувство. Злость? Ярость? Обида?

В любом случае, налицо состояние, обычно макнэхе не свойственное, а потому оставлять без внимания нельзя.

– Ничего! Все в порядке! Никто! – вяло отгавкивался Гук от толпы мемберов, усадивших его на стул посреди кухни, и теперь пытавших расспросами, что да как с ним случилось. Шуга предлагал привязать его для верности к стулу, и это Гукки обязательно ему припомнит как-нибудь. А еще любимый хен!

Ви стоял в дверном проеме, опершись на косяк, сложив руки на груди, и ни о чем не спрашивал, а лишь молча наблюдал картину пыток. Гук поднял на него взгляд, стараясь с вишневым взглядом встретиться, и все пытался понять, что есть в нем такого, чего нет в самом Гуке. Почему нуна выбрала его, Тэхёна? Он даже песенку на эту тему стал мысленно напевать голосом GD-сонбенима. Обычный Тэхен в обычных растянутых трениках, в футболке с оторванным снизу краем. Волосы всклокоченные, родинка на кончике носа чуть сбоку. Взгляд… обычно непонятный, а сейчас такой печальный, что даже злиться на него сил нет никаких. И все равно злоба кипит в груди, просится наружу, и в результате находит выход с помощью макнэхиного кулака, которым он со всей дури бьет по столешнице. И начинает плакать.

========== Шуга и его «КОТАлизатор» ==========

Шуга затащил Намджуна в студию и запер дверь. Намджун, как бы, особо и не удивился – чай, оно не в первый раз. Это смущенное лицо, этот бегающий по ковру на полу взгляд, этот румянец на белых щеках – все это указывало лишь на тот факт, что Шуге нужно было сообщить Намджуну что-то очень важное и личное, что другим слышать нельзя. Чаще всего это была новая песня, которую все равно в итоге услышат все и даже больше. И Намджун приготовился морально к тому, что сейчас будет слушать хороший рэп, страстно и чуток смущенно читаемый шепелявым грубоватым голосом друга.

– Короче, это полная сраная срань! – начал Шуга, чем вверг лидера в пучину сомнений в своих собственных аналитических способностях. – Говняное говнище! Дерьмовое дерьмо!

Шуга хотел было продолжать ассоциативный ряд, но Намджун мягко его остановил:

– Достаточно. Я уже проникся.

Юнги замолчал и исподлобья взглянул на друга. Еще помолчал, но понял, что надо говорить «Б», коль уж «А» так пафосно прозвучала.

– Ладно. Короче.

И замялся опять. Шуга смущенный – это что-то невероятно трогательное, в этом Рэп-Монстр уже пару раз в жизни имел возможность убедиться. И сейчас вновь любовался этим редким природным явлением.

– Что, если твой друг…– сбавил патетику Сахарный, – гипотетический друг!… начал испытывать какие-то непонятные эмоции, которые… гипотетические эмоции! – пояснил он еще раз, – … и он еще не уверен, что испытывает их, честно говоря, но подозрения имеются… так вот… и вот эти эмоции… он вроде как не должен вообще испытывать… когда-либо… Понимаешь?

Монстр ухмыльнулся.

– Знаешь, Юнги, – проговорил он в крайней степени язвительно, – тебя слушать – как кота облизывать: удовольствие сомнительное, информативной ценности – ноль, но зато весь язык в шерсти и в итоге вся задница в глистах.

И ему показалось, что на слове «задница» Шуга ощутимо вздрогнул.

– Ты, блин… – Шуга начал свирепеть на глазах, – КОТАлизатор! Я с тобой как с другом поговорить хотел, а ты прикалываешься…

Монстр опустил глаза на руки Юнги, у которых ногти погрызаны, заусеницы пооткусаны, а указательный и большой палец в чернилах. Пару секунд он завис, наблюдая за ходящими ходуном пальцами, а потом спросил:

– Песню написал?

Мин Юнги кивнул.

– Давай, жги, – спокойно повелел Намджун и добавил: – Твои песни говорят лучше, чем ты.

Слушая сбитые строчки, выкрики и страстные напористые рифмы, Рэп Монстр окончательно понял, что его друг влюбился.

========== Хосок и его антиХосок ==========

Ни слуху, ни духу от антифанатки. Совсем страх потеряла. Хосок уже столько язвительных ответов понапридумывал! Уже половину позабывал! Страницу обновляет все время. Пару фоток выложил, побрутальнее выбрал. Вот и сейчас собирается селку сделать, просит Намджуна придумать подпись.

К Намджуну в последнее время, если честно, лучше вообще не подходить.

Злющий как зараза. А когда лидер злющий, он начинает напоминать какое-то дикое животное, которое, вообще-то, доброе и безобидное, но вот кто-то его, целенаправленно тыкая палкой через решетку, разозлил, и чего теперь делать – неизвестно.

Хосоку страшно интересно, кто ж додумался в Намджуна палкой тыкать?

Вечер Хосока просто добивает и разочаровывает. Намджун заявляет, что остается ночевать в студии, не объясняя причин, и не зовет с собой туда Хосока. Что делать Джей-Хоупу? Он, конечно, переманивает Чиминку в свою комнату на ночь, потому что тот Джину уже поднадоел своими хихиканьями до полуночи и активной перепиской в какао. Но при этом честно предупреждает, что будет лезть обниматься. Чимин кивает, не вполне осознавая, на что подписался. Идея в результате оказывается так себе.

Ерзая на сдвинутых кроватях, кутаясь в одеялко, Хоупи чувствует, что что-то не то. Во-первых, Чимин совершенно не в восторге от хосочьего метода «запитывания». Во-вторых, ночью круговорот Хоупи на кровати он терпеть не намерен. В результате под утро Чимин уходит на диван со словами «Чтоб я больше согласился с тобой спать!», а Хосок садится на кровати, растерянно скучая по своему Рэп-Монстру.

Но Рэп-Монстр не приходит ночевать и на следующий день тоже. У него камбэк, они с Шугой пропадают в студии, да и Хоупа там тоже ждут, но он занят хореографией, выматывает себя на репетициях с американцем-хореографом, а когда возвращается в общагу, его вновь встречает пустая холодная комната.

В этот раз он идет за Вишней, будит его бесцеремонно, тащит буквально за шиворот к себе в кровать, а тот и не сопротивляется. Ему вообще ничего объяснять не надо. Вишня вообще сам кровати сдвигает. Молча. Потом выдает каких-то пару фраз типа пожеланий снов с водяными лилиями и засыпает, распахнув объятия для Хоби.

Хоби это не устраивает. Во-первых, Тэхён засыпает первым. Так не пойдет. Зачем он оставляет Хоби бодрствующим наедине со своими мыслями? Во-вторых, менеджер размещает очередной пост в твиттере, на котором Хоуп с раскрытым широко ртом довольно ярко улыбается. И тут же долгожданный хейтер долгожданно отписывается – надо же, не прошло и полгода!

Что-то о «дебильной и наигранной, ненатуральной улыбке» всебантаньей надежды и вопрос: «Хоть что-то натуральное в нем вообще есть?»

========== Менеджер, который любит всех ==========

Сокджин опять моргает! Намджун заметил это еще на репетиции МАМА. Все думали, что, может быть, обойдется. Съемки клипа дались ему нелегко, но, видимо, старший хён мобилизовался из последних сил, чтобы выжить среди всего этого розово-ангельского елея. В минуты, когда Джин на пределе, его выдавали только две вещи: постоянное нервное моргание и периодическое шмыгание носом, которое у Джина не было следствием постоянного насморка, как у Чимина, например, – скорее последствиями нервного расстройства в прошлом. И периодически оно давало о себе знать.

В такие моменты для Сокджина существовало только одно лекарство – его нужно было оставить в покое, в крайнем случае подсунуть ему Тэхёнку. Тэхён действовал на Джина умиротворяюще. Эти двое настолько легко понимали друг друга, не то что без слов, а даже без взглядов: иногда достаточно было легкого касания пальцами, легкого поворота головы. Это уникальное взаимопонимание установилось у них с самой первой встречи. И если бы они были внешне хоть чуть-чуть похожи, то можно было бы сказать, что это два близнеца встретились, разлученные в детстве. Но они совершенно не были похожи. Ни в чем. Ни внешне, ни характерами, ни предпочтениями, ни вкусами. Именно поэтому, когда вдруг Тэхён и Джин устраивались вдвоем на диване в гостиной и Тэхён объявлял во всеуслышание, что они с хёном собираются вместе посмотреть фильм, к ним даже никто не подсаживался: знали, что дело совсем не в фильме. Просто им нужно подпитаться друг от друга, набраться позитива и жизненной силы.

Но поскольку в этот раз именно Тэхен стал невольным виновником моргания Джина, то следовало искать другой способ. Намджун притащил от врача кучу всевозможных порошков и таблеток, разложил их все по пластиковым стаканчикам в порядке употребления, и следил пристально за тем, чтобы Джин ничего не пропустил. Конечно, у таблеток был побочный эффект – Сокджин все время спал или выглядел сонным. Но это было необходимо, и это было необходимо пережить.

А вот с Тэхёном, конечно, что-то надо было делать. Во-первых, Тэхён бесился из-за того, что его лучший и самый любимый хён просто смотреть на него не мог после этой дурацкой сцены с крыльями. Во-вторых, и самого Тэхёна до сих пор мелко потряхивало после того, как его заставили обнажить спину перед многотысячным залом и миллионами телезрителей у экрана. И потом, интуитивно Тэхён понимал, что у Джина есть свои внутренние очень особенные и важные причины так остро реагировать на все эти двусмысленности, которым в последнее время уделялось продюсерами так много внимания.

– Тэхённи, Сокджин, собирайтесь. Нужно съездить ко мне домой, мне нужна ваша помощь.

Менеджер сомневался, что его план сработает, но сидеть без дела он не мог, а психолог группы ничего дельного не советовал, лишь намекал на антидепрессанты для одного и чуть больше строгости для другого. Но менеджер-то знал, что дело здесь не в антидепрессантах и не в строгости.

Мальчишки погрузились в машину менеджера молча, каждый залип в своем айфоне, и за всю дорогу они не сказали ни слова ни менеджеру, ни друг другу.

Когда же оба увидели несколько полок, забитых дисками с аниме, глаза у них загорелись.

– Мой братишка вырос, и уже не смотрит аниме, а сейчас вообще уехал учиться в Японию и бросил все это богатство у меня. Посмотрите, здесь наверняка есть что-то стоящее. Как поступить? Может быть, перевезти что-то в общежитие для остальных мемберов, может быть, все стоит просто раздать или продать? Или просто выбросить?

– Что ты, хён! – воскликнул Тэхён, – Разве можно такое богатство выкидывать?

И бросился разбирать диски. Сокджин улыбнулся и нехотя присоединился.

Менеджер крикнул, что на кухне есть все для кофе, а для ужина он что-нибудь сейчас купит, и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

Когда он вернулся, нагруженный пакетами с готовой едой, за закрытой дверью шел разговор на повышенных тонах. Обеспокоенный менеджер прислушался, и по мере того, как до него доходил смысл препирательств, улыбка расползалась по его лицу.

– Это ты первый! А потом я на тебя посмотрел – и тоже! – верещал своим басом Тэхён (у него, пожалуй, у одного это получалось…во Вселенной…” верещать басом» …).

– Как??? Как ты мог на меня посмотреть, если я вообще сзади стоял! – возмущенно шипел Джин.

– А я обернулся! – Тэхён, судя по дрожи в голосе, уже начинал выходить из себя.

– Да ни фига ты не оборачивался! Я же видел! Я все время на тебя смотрел! – крикнул Джин и резко захлопнул рот, потому что понял, что сболтнул сейчас Тэхёну такой козырь, за который он вцепится своими длинными пальцами не на жизнь, а на смерть!

– Ах…. – Тэхён сбросил голос до полушепота и, судя по шуршанию ковра, пополз на Джина. – Ты на меня все время смотрел, да?

Менеджер хихикнул, потому что представил, как изменилась при этих словах мордаха Тэхёна, как его широкая улыбка, распахнутая миру так доверчиво, что подкупала со всеми потрохами, отразилась в красивых глазах Джина.

Джин всегда заботился о Тэхёне. Всегда следил за ним глазами. Всегда прощупывал его настроение. Как та половинка, брат-близнец, которому физически больно, если второй поранится. Джин всегда был начеку, потому что витающему в облаках Тэхёну всегда нужен был запасной аэродром для посадки. Джин всегда заботился о Тэхёне, но убил бы любого, кто посмел бы обвинить его в «мамочкизме» по отношению к донсену.

– Значит, на меня смотрел?

Конечно же, Тэхён не отставал. Он всегда чувствовал заботу друга, но иногда ему нужно было услышать это от самого Джина: что он любит своего младшенького и что ему не все равно.

– Я боялся, что ты заплачешь… – пробормотал Джин смущенно. – И что я тогда заплачу тоже… И так и вышло…

– Что??? – взвился Тэхён, подскакивая и ударяясь со всей дури о диванный бортик. – Это ты первый заплакал! Если бы не ты, я б вообще не заплакал! Я и не собирался даже…

Менеджер счастливо вздохнул и отправился на кухню, разбирать пакеты с едой. Когда он приоткрыл дверь, чтобы позвать ребят к ужину, двое его подопечных мирно спали перед телевизором в обнимку, а на экране зависло меню диска с аниме.

========== Чонгук, его Ви и его Тэхён ==========

Не сразу до большинства из нас доходит, что, говоря и думая о человеке, мы имеем в виду не его самого, а его образ, созданный, конечно, не без участия его отдельных деталей, но в большей степени все же по нашей собственной инициативе и при нашем собственном неуемном креативе.

Вот Тэхён, к примеру… Трогательное существо с глубокими глазами, хрупкое и странное, нежное до бешенства и несуразное до мурашек – это, конечно, образ. Это и не Тэхён даже, а Ви, именно Ви. А Тэхёнка – это брикет с мясом, костями и чем там еще человеческий организм укомплектован, упаковка такая, кожей обтянутая. И глаза такие же глубокие, но в глазах этих крупинки по утрам собираются, и волосы такие же мягкие, но утром они стоят как норвежский лес и не всегда приятно пахнут. Этот брикет передвигается по квартире, иногда пугает своей отрыжкой мимо проходящих пауков, почесывает задницу, стоя с перекинутым полотенцем через плечо и нудя под дверью ванной… Вот это и есть Тэхёнка. И он к тому самому Ви не имеет никакого отношения, вернее, имеет, но только в тех головах, которые себе образ Ви создали и тщательно лелеют.

Чонгук наивно полагал, что все вышесказанное – не о нем, и всегда смотрел на Тэхёна как на Тэхёна. А потому что на Ви пусть вон зрители из зала смотрят и нетизены через мониторы.

Вот несется по коридору оглобелька, сшибая дверные косяки, крутит на пальце свой грязный носок и орет как ненормальный: «Газовая атака! Газовая атака!». Думаете, это Ви? Неа… Это Тэхёнка. Это он так вынуждает Намджуни сходить с ним в супермаркет за стиральным порошком, который неожиданно для всех закончился неделю назад, и все скромно помалкивают, плодя грязное белье и доставая из загашников самые неприкосновенные запасы чистых носков. У Тэхёна запасов нет, так что у Тэхёна «Газовая атака!». И этого желающие посмотреть на Ви, конечно, видеть не обязаны. А Чонгук видит и понимает, что знакомить нуну надо явно не с ним. И ждет появления Ви.

Ви появляется обычно на концертах или съемках. К зеркалу перед нуной-стилистом садится Тэхен, а встает с кресла и уступает место Гукки уже Ви. У Ви глаза с поволокой, сверкают из-под челки. У Ви губы блестят, движения неспешные, плавные, а во взгляде такой неприкрытый секс, что спине даже немного жарко становится. Гук смотрит на Ви, смотрит…И не понимает, чего он на Тэхена-то злится. Ви даже нуну отдать не жаль, Гук и сам бы ему отдался бы… грешным делом…

========== Шуга и его Гран-бантан ==========

Шуга вообще не любит выжидать, готовиться к чему-то, разведку боем проводить. Пришла мысль – бери карандаш, бумагу, пиши, хули обдумывать-то? Не понравится – зачеркнешь, скомкаешь, выбросишь.

И ведь подсказывала ему собственная жопа, что с Чимином так не прокатит. И все-таки Шуга решился. Решился на свой самый отчаянный в жизни гран-батман. Это потом Чимин его так назвал – терминология у них такая в балете есть, оказывается. Ты, – говорит, как будто размахнулся в гран-батмане и, неожиданно для себя, сиганул через трещину в земле. Сигануть – сиганул, а вот остался ли в результате Шуга жив – Чимин не сказал. И, судя по тому, что он уже третий день с Шугой не разговаривает и даже не смотрит в его сторону, а еще и есть за один стол с ним не садится, уже и не скажет.

Вот такой вот гран-батман. Учитывая ситуацию, даже гран-бантан. Гран-бантан, обернувшийся просто апокалиптическим пиздецом. Потому что, если выбирать между человеком, успешно перепрыгнувшим трещину в земле, и неуспешно ее перепрыгнувшим, Шуга – тот, кто завис над трещиной. Потому что кое-кто совершенно безжалостный подцепил его за шиворот, подвесил на гвоздик где-то по центру над кишащей огненной лавой и оставил… надолго…. Дня на три уже… Мол, ты тут повиси, а я подумаю, что с тобой дальше делать.

А все ведь невинно начиналось… Пришел Чимин домой, Шуга от него запах перегара уловил. И что это за новости? Как хён, он должен был Чимина поругать, менеджеру, может быть, и не сдать (не такое Шуга говно), но припугнуть и под это дело что-нибудь вышантажить можно было бы.

Но Шуга ничего этого не сделал. Когда Чимин рухнул рядом с ним на диван, когда голову Шуге на коленки уложил, когда начал пьяными губами шевелить и что-то там рассказывать про девочек, которые не любят айдолов, Сахарок понял, что готов даже похвалить Чимина за несанкционированное употребление алкоголя. Потому что теперь и пульсирующая венка на виске, и сам висок, и даже шевелящий губами профиль Чимина были более, чем в шаговой доступности.

Губы шевелятся, Шуга на них визуально залипает, Чимин бухтит о чем-то, а потом вспоминает, что надо в душ. Вскакивает, но Шуга с таким развитием событий не согласен. Потому что коленкам сразу стало холодно и неуютно, как и осиротевшему стояку, который в тонких домашних трениках стал не просто очевиден – вызывающе кричащ стал.

Чимин оборачивается, взглядом скользнул по дивану в поисках телефона, и вот он уже на шугином стояке зафиксирован. Глаза у Чимини все больше и больше, потому что, во-первых, они, оказывается, у него огроменные, когда за веками-варениками не прячутся, а во-вторых, он нихуя не смеется, потому и не прячутся. И Сахарок единственное, о чем успевает только подумать: ого, какие у Чимы глазища, когда он испуган! Как два блюдца! И он такой красивый, когда напуган, что надо его, пожалуй, почаще пугать.

– Хён, у тебя… – Чимин указывает пьяным пальцем на шугин пах.

– Знаю, – гениальничает Шуга.

– Хён, у тебя на меня что ли… встал? – уточняет еще более испуганно Чимин.

И Шуга кивает. Тот самый гран-бантан. Прыжок. Занавес. Можно было бы еще фуэте покрутить, хотя, вряд ли это больший фурор бы произвело.

Чимин как-то быстро дышать начинает, к двери пятится, а потом выскакивает за дверь, и Шуга слышит его торопливые шаги.

Теперь вот Чимин вторую ночь спать уходит раньше всех, ест второй день отдельно от Шуги и остальных, а в общагу приходит после репетиций самый последний. Теперь Чимин шугается всех и каждого, смотрит затравленно и почти не улыбается.

– Что случилось с нашим солнечным мальчиком? – интересуется проницательный Хосок, и его тонкий совершенный профиль режет безупречными линиями воздух вокруг Шуги.

А Шуга, которого будто прорвало, окончательно свои чувства отпускает: признаёт их, называет своими именами каждое, даже титулы своим чувствам присваивает, чтоб уж наверняка – словом, купается в своей несчастности.

Чувств всего три: гейство – первое из них, самое нелюбимое, которое было признать тяжелее всего. Но оно и самое жгучее. Потому что новое для Шуги. И не признать его нельзя, иначе тогда с остальными картинка не складывается.

Втрое чувство – это вожделение. Шуга хочет Чимина, хотя даже сам не до конца пока осознает, как именно. Поцеловать хочет – раз. Представлять этот поцелуй он боится, но пару раз накрывало фрагментами, как всплывающие окна в браузере, и в эти момент стояк приходил такой ядерный и так незамедлительно, что сомнений у Шуги не осталось: хочет он Чимина, это точно. Во всяком случае, поцеловать.

Третье чувство – любовь, кажется. Он-то Чимина всегда и так любил: парнишка очень хороший, добрый, талантливый такой. Отзывчивый. Обнимал своего хёна со спины, жаловался на что-то. И Шуга готов был для него горы свернуть. И сворачивал периодически. То горы кому-нибудь, то шею… А сейчас все это осталось, но Чимина не осталось, и Шуге удавиться хочется.

========== Намджун и его антиНамджун ==========

Люди по-разному выходят из душа. Не в том смысле, что кто-то добровольно, кто-то с матами, а кого-то волоком утаскивают. И не в том смысле, что кто-то на одной ножке через пороги скачет как Тэхёнка, а кто-то еле ноги выволакивает как Шуга. А в том смысле, что кто-то выходит в таком мокром и расхристанном виде, что на него без слез не взглянешь, а кто-то такой невыносимо красивый со своими распаренными щеками, прилипшими ко лбу волосами и блестящими и чуть подернутыми усталостью глазами, что просто взгляда не отвести. Вот Хосок – как раз из последних.

Его привычка выходить из душа полуголым, с обернутым вокруг талии полотенцем, на ходу тряся головой, пытаясь избавиться от воды в ушах, его манера не вытираться тщательно, в результате чего на коже остаются блестеть капли воды то тут, то там, его ребра вот эти выпирающие…. Намджун, честно, игнорировать все это пытался. Но как Хосока игнорировать? У кого-нибудь вообще это получалось? Даже когда он злится, в бешенстве, в дикой обиде на весь мир, нос морщит, глаза становятся колючими и ледяными… Даже тогда, стоит только скользнуть по его лицу взглядом, задержаться, залипнуть на этой родинке на верхней губе, и все – кроме лихорадочной нежности никаких других чувств к нему не испытываешь. Только нежность, только хардкор.

Намджун сидит на краю постели, ноги сдвинул, руками вцепился в кровать. Надо что-то делать. Иначе в какой-то момент он просто не остановится, не сможет остановиться. Он будет прижимать Хосока к себе немного менее дружески, он найдет губами его лоб сначала, потом глаза, потом щеки и губы. А потом Хосок задаст ему вполне закономерный вопрос, и Намджун не сможет на него ответить.

Вернее, сможет, но ответ Хосоку не понравится.

Поэтому Намджун принимает решение на время переехать в студию. Конечно, официальное заявление звучит иначе: работа над новым альбомом, много недоделанных треков … Шугу подтянул. У того тоже страдания. Монстр начал потихоньку догадываться, что вообще происходит, поскольку слишком уж часто суровый рэпер телефон проверяет, нет ли непрочитанных сообщений, неотвеченных звонков. И даже Монстр догадывается, что дело связано с Чимином.

Догадываться-то догадывается, вот только поверить в это не может никак.

Во-первых, потому что всегда считал, что в их бантаньем царстве-государстве нетрадиционных нету. Ну, кроме него самого, как позже выяснилось.

Во-вторых, уж кто-кто, а Шуга…. Суровый рэпер – гомик? Это вряд ли. И потом, влюбленный Шуга, в кого бы то ни было, – это прям совсем перебор. Это же циничная дрянь, острая на язык, которая растрачивает весь свой скудный запас страсти на тексты и их произнесение, а больше эмоций у него не вытянешь.

И вот тут весь придуманный Намджуном мир сыпется буквально на глазах, разрушается до основания.

Первая ночь в студии проходит сравнительно спокойно, если не считать того, что Намджун так и не смог заснуть в результате – пялился в потолок, периодически лягая Шугу пяткой, чтобы не разваливался на и без того тесном диване.

========== Чонгук и его золотые залипашечки ==========

И все-таки Гукки нуне так и не звонит. И Тэхёну ничего не рассказывает. Потому что нуну-то отдать не жалко … А вот Ви нуне очень даже жалко отдавать. Потому что Ви – он как вишенка на торте. Одна такая. Самая яркая, самая сочная, кисловатая такая, что аж зубы сводит, а потому незабываемая.

К чему все это думает Гук? К тому, что ловит себя на том, что безбожно залипает на Ви. А потом и на Тэхёна. Вот тут он почему-то разницы не видит: успешно лупится и на того, и на другого. И сам понимает, что залипает.

А нуна бомбит сообщениями в какао, все спрашивает, «Ну, когда? Ну, когда ты познакомишь меня с Ви?», и Гук понимает, что не познакомит. Потому что, кажется, сам только начал знакомиться с Ви, а заодно и с Тэхёном.

И первый урок, который извлекает Чонгук из своего нынешнего положения – никогда не садись напротив того, на кого залип. Во-первых, тебе придется постоянно на него смотреть, а взгляд отвести будет гораздо проблематичнее, потому что он может решить, что ты за что-то обиделся. А во-вторых, по мере залипания могут возникнуть немного не те ощущения. И вот тут Чонгук совершенно сбит с толку, потому что всегда предполагал, во-первых, что такие ощущения могут возникнуть у него только по отношению к женщинам, а во-вторых, что по отношению к парням таких ощущений у него быть не может даже предположительно, а уж тем более к Ви. Тем более к Тэхёну.

Когда макнэ исподтишка следил за карими глазами Тэхёна, он не признавался себе в том, что Ви интересует его не только как человек, которого предпочла нуна Чонгуку. Предпочла, несмотря на то, что у Чонгука фирменная чонгуче-кроличья улыбка, тело накачанное, бедра такие, что можно душу продать. Когда от обычных и привычных объятий Тэхёна со спины (а он, как коала, напрыгивал на младшенького в любое удобное для него время) Чонгука непривычно бросало в жар, и он безудержно краснел, он не признавался себе, что его тело реагирует на Тэхёна не так, как раньше. Когда Тэхён в очередной раз потащился за Чонгуком в душ, а Чонгук впервые в жизни отреагировал на это резко отрицательно и захлопнул перед носом Ви дверь и запер ее, макнэ не признавался себе, что просто боится близости с Тэтэ, потому что боится, что не сможет справиться со своими ощущениями.

И только в том однажды ему пришлось себе признаться, что его тянет к губам хёна. Когда Тэ на кухне хомячил мороженое втайне от хёнов, а Чонгук стоял на шухере, ему ничего не оставалось, как смотреть на Тэхёна, его губы, тающее на этих губах мороженое, язычок, периодически появляющийся меж этих губ и шустренько так их облизывающий. И макнэ не заметил, что его взгляд приклеился буквально к этим губам, а когда Тэтэ чуть приблизил свое лицо к гукиному, чтобы что-то сказать по секрету, Гук потянулся навстречу и опомнился только тогда, когда Тэ пару раз уже окликнул его непонимающе. Макнэ встрепенулся, покраснел, отпрянул и просто вышел из кухни, оставив недоумевающего друга, пораженного таким пищевым предательством.