Текст книги "Великолепная семерка (СИ)"

Автор книги: izleniram

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

И смысл слов Намджуна внезапно дошел до Юнги во всей своей полноте.

Мы в ответе за тех, кого приручили.

А с другой стороны, справедливо ли решать за них? Навязывать им ту же самую участь, которую решили принять для себя?

Не начни Юнги свои гейские игры, не откройся Чимину в своих переживаниях, не зароди в нем сомнения и мысли и не дай ему почву для размышлений и ощущений, кто знает, возможно, Чимин никогда бы не пришел к этому, никогда бы и мысли не допустил о том, что для него возможны чувства к мужчине.

В конце концов, Намджун прав: разве вправе Юнги решать сразу за обоих?

Шуга повернул голову и вгляделся в лицо Чимина. Так пристально, будто искал в его лице что-то, что поможет ему найти силы для принятия самого важного решения в его жизни. А у Чимина голова откинута, к стенке прислонена, глаза под пепельной челкой, взмокшей от пота, полуприкрыты, а пухлые губы влажно и покрасневше блестят от поцелуев. И у Шуги сердце сжалось.

Заведомо понимая, что страсть, пусть очень сильная и сбивающая с ног, любовь, а Юнги уверен, что именно она сейчас расцветает, никогда не получат право называться так, и для всего остального мира еще очень долгое время будут не более, чем грязным и пошлым постыдным секретом между двумя парнями. А ведь у Чимина столько всего может быть прекрасного впереди! Красивая невеста, шумная свадьба, истерика таблоидов в драке за право первого фото их первого ребенка… В конце концов, любовь, которую не стыдно показать миру….

И этот искаженный возбуждением рот, пухлые губы, сложившиеся на мгновение в какую-то несвойственную им форму, это полувзгляд из-под ресниц, это тяжелое дыхание, урывками выталкивающее теплый воздух… Все это.. ну, как-то остудило Шугу, что ли…

– Боже мой, что ж ты делаешь, мудак! – внезапно очень четко в его голове отчеканил его собственный голос. – Он же ребенок совсем еще…

Чимин почувствовал, как переплетенные с его собственными пальцы внезапно и резко ослабили хватку. Шуга вздохнул и слегка отодвинулся. Кажется, можно было ощутить, как в комнате резко исчез витавший до этого запах секса: будто воздух из воздушного шарика выпустили.

– Хён? – нерешительно пробормотал паренек. – Что-то не так?

Его лицо залило краской румянца. Снова. Снова это смущение, выбивающее почву из-под ног. Юнги даже передернуло.

– Прости меня, Чимин, – хрипло, еле слышно пробормотал он, опуская голову. – Прости. Не знаю, что на меня нашло. Наверное, я много выпил. Прости.

Чимин смотрел растерянно, шарил взглядом по пылающим ушам обычно бледного хёна.

– Наверное, ты сейчас думаешь, что это ты что-то сделал не так? – проницательно и как-то очень уж примиряюще заговорил Юнги. Так обычно разговаривают с буйными пьяницами, душевнобольными или с неуправляемыми детьми, которых только-только удалось успокоить.

Чимин все еще дышал тяжело, возбуждение все еще давило тяжестью внизу живота, в джинсах было мокро и холодно, и сейчас это ощущение уже не казалось каким-то захватывающим и будоражащим воображение, как еще десять минут назад. Сейчас за это было стыдно.

– Только не говори, что дело не во мне, а в тебе! – неожиданно взрослым тоном проговорил он. – Ненавижу, когда так говорят!

Чимин резко как-то выдохнул, вскочил на ноги и вышел из комнаты. Юнги со стоном уткнулся головой в собственные колени. Ему удалось вовремя остановиться… Но, кажется, от этого стало только хуже.

========== Джин и «Слава Богу, что ты гей!» ==========

Сквозь просвет полуоткрытой двери менеджеру из его комнаты видно часть кухни и часть гостиной. Видно, как Рэпмон пытается убрать со стола остатки сегодняшнего вечера. Видно, как Хосок крутится вокруг него с наушниками в ушах, то и дело цапая с тарелок кусочки мяса и овощей, закидывая в рот дольки фруктов и ягодки из фруктового салата. Видно, как Шуга потащил Чимина за руку в сторону спальни, и у обоих на лицах было написано крупными буквами, чем конкретно они сейчас там будут заниматься. Видно, как Чонгук заерзал на диване, когда Тэхён со свойственной ему непосредственностью подошел сзади и обнял руками за шею.

Видно было, как вышел из душа Джин и какое у него было при этом лицо. Он же всегда справлялся, всегда умел спрятать за красивыми глазами любую бурю и любое разочарование. Но, видимо, не сегодня.

Бантанята хорошо знают свою мамочку Джина. А потому, если Джин выходит на балкон и застывает там, обхватив плечи руками, значит всем надо скрыться в комнатах с глаз долой и оставить Намджуна разбираться с очередным сокджиньим дерьмом.

– Тебе нужно рассказать, – осторожно подходя к Джину со спины, начал Намджун. И замолчал, ожидая реакции.

Джин вздохнул и вдруг уронил голову в ладони.

Чуть позже, когда, прячась за заслоняющим балконную дверь Намджуном, Джин закуривал вторую сигарету, и голос его постепенно выравнивался, потому что кольцо, сжимающее горло, потихоньку таяло, он рассказал другу о том, что Нана, его милая розовая принцесса из детства, под руководством дьявольской кузины (чтоб её неуемная энергия вылилась, наконец, уже в какое-то мирное русло!) все-таки ознакомилась с творчеством бантан.

– И последний клип она тоже смотрела, – добавил Джин, затягиваясь. – И трансляцию с МАМА тоже.

Намджун опустил голову.

– Она ей показала и где фанфики можно почитать… – не щадил сам себя Джин. – И она почитала…

Профиль Джина, его взгляд, устремленный в темноту, вспыхивающую огнями вывесок, резал воздух как ножом.

– И знаешь, что она сказала, прощаясь? – спросил он, улыбаясь как-то настолько несчастно и жалко, что к чувству сострадания примешивалось невольно чувство какого-то стыда за эту вот улыбку, такую неуместную в данной ситуации.

Намджун качнул головой, будто давая понять, что как-то не очень хочется это знать…

– Она сказала: «Слава Богу, Джин-оппа, что ты гей. А то я все не решалась сказать тебе, как ты мне нравишься. А теперь уже и не нужно. Аж гора с плеч!».

Позже в комнате у Джина они сидят рядом на полу, откинувшись спинами на бортики кровати.

– Думаешь? – спрашивает Джин, не договаривая, потому что это и не нужно: за все эти годы они научились понимать друг друга без слов.

Намджун кивает:

– Абсолютно уверен. Напиши ей, но только так, чтобы это было само собой разумеющееся. Категорическое отрицание порождает сомнение в его искренности. Она должна пропитаться твоей полной уверенностью в обратном, понимаешь?

Джин понимает не совсем, не знает, хочет ли вообще что-то менять – усталость наваливается такая, что проще оставить все как есть. И пусть себе думает как думает. Все равно она уедет и вряд ли когда-то еще вернется. Все равно она никогда и никому из своих друзей не покажет Джина на экране – слишком тяжело будет объяснить консервативным в таких щекотливых вопросах русским, почему ее парень наносит макияж и носит розовые свитера. И весь этот блядский фансервис будет объяснить тяжело. Особенно в том мире, где она живет, и где вообще что-то подобное, говорят, очень трудно объясняется и еще труднее понимается.

Намджун не согласен. Он много читал и много знает. Он приводит примеры музыкантов и актеров, царей и композиторов, художников и танцовщиков…Он требует от Джина не сдаваться. Хотя и понимает, что для того, чтобы Джину допрыгнуть до этого понимания, нужно взять мощный старт.

– Как в Марио. Недостаточно разбежишься – не допрыгнешь. Понимаешь?

========== Чонгук и его Золотая экзекуция. ==========

Тэхёну на Чонгукки наплевать. Все равно ему. Равнодушен он совсем. Никто для него Чонгук. И даже если нуна и не впечатлила Ви, то ему уж точно очень нравятся девочки. Вон, как он на джинову подружку из России залипал. Сначала в переносном смысле, а потом и в прямом – конфетном. Так что все эти мысли чонгуковы – от лукавого.

С другой стороны, Чонгук же свои мысли никому не озвучивал? Особенно Тэхёну не озвучивал. И поэтому он имеет право думать то, что считает нужным. Чего тогда Тэхён так себя ведет? И нет бы злился или, там, свирепел, как тогда, когда Чонгук нарисовал комикс «Чонгукки –убийца лунных кроликов». Нет. Не злится. И не свирепеет. Просто совершенно внимания на него не обращает. Вернее, обращает, но как-то интереса не проявляет. Совсем.

Не грубит, не отталкивает. Разговаривает по мере необходимости. Но больше не подходит сам. И не заговаривает о какой-нибудь ерунде сам. Только по делу. Только по работе.

Чонгуку даже показалось, что Тэхён старается ему в глаза не смотреть лишний раз. И не отводит глаз вроде бы, просто, видимо, ему без надобности своими омутами в Чонгука вглядываться.

И что-то Чонгуку так тоскливо от этого. Он начинает ерзать. Не на стуле ерзать, не на кровати, не на полу в танцевальном зале. А ерзать по жизни – бывает у макнэ такое состояние. Оно примерно такое же опасное, как макнэхино нытье, но страшнее, потому что в данном случае никто не знает, как это прекратить. И сам макнэ особенно не знает.

И вот Чонгук ерзает уже третий день, места себе не находит. Злится.

Все футболки на сто рядов перестирал, включая хёнские.

Из-под кровати все запасы мусора выгреб и уничтожил без сожаления.

Испорченную потекшим маркером концертную рубашку Мона, припрятываемую под матрасом, чтоб менеджеры-хёны пизды не дали, тихонько на заднем дворе в контейнере сжег… Раз уж не спалили и не дали…

…А все равно что-то не то…

А Тэхён (вот ведь зараза!) внезапно ко всем остальным сенсорно активизировался. Хосока прям замусолил, ну честное слово! Чего он с ним носится? Ну да, Хоби в последнее время какой-то недопозитивный, ржет через раз, селки уже несколько дней не делает, даже в общем чате неохотно отписывается. Ну и что? Чонгукки вон тоже ерзает не по-детски, а Чонгукки важнее внимание уделять! Он потому что младшенький, сам не справится.

Гук наблюдает-наблюдает за тем, как Вишня за Джей-Хоупом таскается по пятам, и не выдерживает, огрызается. Хоби сдержан, хоть и зол. Спокоен так, что аж зубы сводит. Фарфоровое лицо его идеальное невозмутимо на редкость. Чонгук вообще заметил в последнее время, когда Хоби стал реже ржать и кривляться, какой он у них красивый. Как нарисованный просто.

Хоби еще и умный. Поэтому на первый раз косяк со стороны охреневшего в конец Чонгука оставляет без внимания: видит же, что макнэше не по себе. Но Чонгук же не Чонгук будет, если не нарвется до конца. И нарывается на подзатыльник. И опять огрызается:

– Ээээ, Хосок!

– Хосок-хён… – невозмутимо поправляет Хоупи и царственно удаляется под ручку с Тэхёном.

– Обложили хёнами со всех сторон! – беззлобно огрызается им в след Чонгук. – Некого на хер послать!

И огребает еще один подзатыльник оперативно вернувшимся для этого хёном.

За всей этой возмутительной картиной внимательно наблюдают Намджун с Шугой. У обоих настроение достаточно мирное, но в глазах читается, что кое-кто сегодня явно огребет, если сейчас же не возьмет себя в руки и не вспомнит про манеры.

Чонгукки, делая вид, что ничего такого не произошло, чуть ли не насвистывая хрестоматийно, лезет в холодильник за молоком, наступая при этом на ногу Шуге и пихая локтем в бок Намджуна, чтоб, мол, чашку подал.

Намджун понимает, что настал час раздачи пиздюлинок, аккуратно двумя пальчиками берет макнэху за шиворот, и крайне выразительно и нежно, оборачиваясь к Шуге, провозглашает:

– Так, Юнги, пришло время сказать ребенку правду.

Шуга снимает с вешалки кухонное полотенце, скручивает его жгутом, засовывает под кран, чтобы намочить как следует, а затем выдыхает своим хриплым голосом мелкому в лицо:

– Чонгукки, ты не наш сын, мы тебя усыновили.

Остатки гордости и смелости озвучивают мысли макнэ раньше, чем мозг успевает остановить язык:

– Да пиздец! Чей бы я, такой придурошный, мог бы еще быть, а?

И троица удаляется в сторону спальни под аккомпанемент выкриков малого в стиле «Бля буду, хёны, бес попутал!», «Я ниче такого не имел в виду!» и «Между прочим, корейское законодательство никто не отменял, а у меня дядя адвокат!», кажется, для воспитательной беседы. А там – кто его знает.

========== Хосок и его антиТэхён ==========

Тэхён сомневается. Знакомство с чонгуковой нуной как-то сильно его остудило. И если раньше ему казалось, что просто так подойти к Гукки и обнять его за талию – это вполне себе нормально и по-дружески, а если вообще на спину запрыгнуть, так еще и прикольно очень, по-пацански, то сейчас Тэхёну за это как-то стыдно немного.

Нуна Чонгука оказалась красивой. В ней удивительно возраст переплелся с некоторой наивностью и, видимо, трогательной влюбленностью, которая немилосердно красила ее щеки румянцем на протяжении всего их короткого разговора. Но Ви смотрел в ее взрослые глаза, а в них видел отражение глаз макнэ, его губ, приоткрытых в тихом оргазменном стоне, и даже капелек пота, сверкающих на висках. Все, о чем так много раз рассказывал Тэхёну макнэ, хвалясь первым сексуальным опытом, вдруг материализовалось в одной-единственной нуне, стоящей сейчас перед ним. И Ви все больше и больше внутренне раздражался, в нем нарастала какая-то неконтролируемая агрессия по отношению к бедной молодой женщине, которая, конечно, это почувствовала. Профессионал до мозга кости во всем, что касается общения с фанатами, Ви элегантно свернул разговор, а хотелось этот разговор скомкать и выбросить. Сославшись на занятость, он оставил девушку, быстрыми широкими шагами завернул за угол, нашел укромный уголок в сумраке коридоров и, прислонившись к стене, еле отдышался.

Дергая все свои ощущения как ниточки, словно распутывая огромный клубок, выдергивая по одному, он нашел в своей душе, помимо злости и раздражения, еще и обиду до слез, немного зависти и такой запутанный ком ревности и вожделения, что даже сам испугался.

Позже, наблюдая за Гуком, Ви заметил, с каким детским восхищением смотрит малой на девушку Нану из России, как следит за каждым ее движением, как даже моргать забывает, заглядывая в ее удивительные глаза, и понял, насколько он смешон и неуместен со всеми своими чувствами и мыслями. И решил, что лучше ему с макнэ особенно не пересекаться.

Это была первая серьезная трещина, которую дала их дружба, за последние несколько лет.

Но зато, вроде бы, все получается у Ви с Хосоком. В смысле не все – прям все, а в смысле Хосок, вроде бы, начал хоть кого-то к себе подпускать, и даже к лучшему, что этим кто-то стал именно Ви.

Ви однажды смотрит на Хоупи внимательно, пристально, непривычно серьезно и сосредоточенно.

Ви тянет руки к нему и ведет за собой к зеркалу в прихожей. Хосок в недоумении послушно двигается. А Тэхён спиной к зеркалу пятится и как-то очень проникновенно, четко и внушительно говорит своим глубоким голосом, от которого мурашки и даже жутко немного:

– Ты ведь понимаешь, что тоже заслуживаешь цветных снов?

Хосок не совсем понимает, что он имеет в виду, поэтому как-то глупо и беззащитно улыбается, но все же кивает.

– Тогда просто дай мне сделать это для тебя, – говорит Ви, наклонившись к нему близко-близко.

Честно говоря, Хосок думает, что Тэхён его сейчас поцелует – а что еще можно ожидать от него в такой ситуации? Но Тэхён хватает Хоупа за воротник, откидывает голову назад и со всей дури врубается затылком в зеркало, утягивая Хосока за собой. Хоби жмурится, с ужасом предвкушая грохот битого стекла и ошалевшие глаза хёнов. Но на удивление ничего такого не происходит: они с Тэхёном, держась за руки, мягко проваливаются сквозь зеркальную поверхность. Вот только когда Хосок глаза открывает… вокруг та же, но неуловимо уже совсем другая комната.

Ви смотрит внимательно на него, пытливо, словно в ожидании: какая у хёна будет реакция, а Хосок просто оглядывается, замечает зеркало за спиной, а в зеркале такое же отражение, но как-то что ли наоборот.

Тэхён тянет ему руку, поднимает с пола рывком, а затем тащит из дома на улицу и дальше, в сторону остановки. Улицы пустынны настолько, что нет не только людей, но и птиц, и собак. И даже ветра, кажется, нет.

Хоби собирается что-то спросить, открывает рот, но никаких звуков не раздается. Тэхён ухмыляется и подносит палец ко рту, показывая, что ничего сказать у Хосока не получится, да и не нужно. И хёну остается просто тащиться на буксире у мелкого по тротуару.

Они выскакивают из метро на какой-то смутно знакомой станции. И потом Хосок понимает, что здесь, на этой станции он ежедневно садился в метро, когда мама везла его за ручку в его начальную школу в течение тех нескольких месяцев, что они жили в Сеуле, пока не переехали в Кванджу. Они идут дальше, и вот уже тот самый старый двор, закрытый от мира частым решетчатым забором. И тот самый дом, в котором прошла такая значимая часть детства маленького Хосока.

Тэхён совершенно спокойно толкает калитку во двор, но Хосок хватает его за руку, пытаясь предупредить, что дома, возможно, хозяева, и они могут неправильно истолковать такое самоуправство. Но Тэхён только тихо хихикает. И проходит в дом. В доме пусто и холодно.

Хосок цепляется взглядом за одну деталь, за другую, и с ужасом понимает, что все здесь осталось как прежде, как было тогда, когда он жил здесь совсем маленьким. Те же шторы на окнах, тот же ковер на полу.

Ви оборачивается с улыбкой на Хоупа, смотрит долго так, а потом берет за плечи и подталкивает его к двери в конце коридора. Хосоку страшно. Потому что эта дверь ведет в его комнату. Он не заходил в эту комнату с того самого дня, как из его окна выпрыгнул на дорогу и погиб человек. Плохой человек – так говорили все: мама, полиция, родственники в Кванджу. И все равно Хосок никогда больше не открывал дверь той комнаты. А сейчас Ви подталкивал его все упрямее, и Хоби вынужден переставлять ноги в том направлении.

За закрытой дверью та самая комната. В комнате та сама кровать. То самое окно. Те самые шторы. А за шторами стоит тот самый человек. Стоит, не шелохнется, замер. Хосок беспомощно оборачивается на Тэхёна. А у Тэхёна глаза такие глубокие-глубокие. И так пытливо всматриваются в глаза Хосока, словно пытаются что-то вытащить оттуда. Найти там. Что делать дальше, Хоби не знает. И Тэхён проходит к кровати, поднимает одеяло и ложится в постель. Он улыбается и приглашает Хосока присоединиться. Для Хоби эта его игра непонятна, он смущается, теряется, ему страшно в конце концов. Но он все-таки ложится.

Все так же, как и тогда: с его места в кровати очень хорошо виден человек, стоящий за шторами, притаившийся и опасный. А вот в зеркале напротив кровати его не видно совсем. Складка на шторах скрывает его фигуру, делая только одного Хоби сообщником вора, который его видит и молчит.

Ви какое-то время с интересом разглядывает замершего мужчину, а потом поворачивается к Хоби с такой надеждой в глазах. Мол, спаси нас. Сделай хоть что-нибудь.

Хоби растерян. Что же он может сделать. Закричать он не может снова, потому что в этом странном мире, куда его привел Ви, вообще, кажется, нет никаких звуков. Вызвать полицию? Вряд ли здесь найдется еще хоть одна живая душа, кроме тех троих, что сейчас в комнате.

А Ви все смотрит. Смотрит на своего старшего хёна с такой надеждой, что у Хосока сжимаются кулаки решительно. Его страх переходит сначала в волнение, потом в лихорадочную дрожь, потом все тело наливается какой-то безбашенной решительностью. Тэхён обхватывает ладонями его лицо, притягивает резко его к себе и целует в лоб. Будто благословляя. И в следующую секунду Хосок срывается с места, одним прыжком выпрыгивая из кровати, подлетает к окну, рывком отдергивает штору и смотрит в ошалевшие глаза вора. А потом заносит руку и бьет его в лицо. Потом под дых. Потом в пах коленкой. А потом останавливается, делает два шага назад… и начинает плакать.

И вот эти слезы, кажется, вымывают из него все то тяжелое, что носил он мертвым неподъемным грузом в себе все эти годы. Слезы льются и льются, обегают щеки и стекают за воротник, и он не может остановиться ни тогда, когда удовлетворенно улыбающийся Тэхён поднимает с пола вора и скручивает руки у него за спиной, ни тогда, когда Тэхён выводит поникшего преступника во двор и ведет прямиком к подъехавшей полицейской машине, ни тогда, когда Тэхён возвращается в комнату и совершенно спокойно произносит вполне обычным Тэхёновским голосом:

– Пожалуй, Хоби-хён, нам пора возвращаться.

Позже, когда, преодолев зеркало, они оказались в общаге бантан и присоединились к совместному ужину, выхватив за опоздание, Хосок ерзал и ерзал. Ему не терпелось порасспросить, что это было вообще? Как это у Тэхёна получилось-то? И почему он не рассказал все с самого начала, ведь он же мог там говорить. Кстати, непонятно почему. Но Хосок понимал, что при всех обсуждать их эксклюзивное Зазеркалье вряд ли стоит, поэтому, не успел ужин закончиться, как он схватил Ви за руку и потащил через коридор прямиком к пожарной лестнице, где бы они могли поговорить наедине.

Тэхёну никогда не требовалось задавать никаких вопросов. Во-первых, это было бесполезно: хочет – сам все скажет, не хочет – не ответит, хоть ты выспись на нем. Поэтому Хосок просто прижал Тэхёна к стене, пришпилил его, упершись своими руками в шершавую стену по обе стороны от его головы, и уставился внимательно в его глаза, ожидая ответов.

Тэхён помолчал. В его взгляде мелькнула какая-то обреченность, словно ему сейчас придется разжевывать недалекому первоклашке прописные истины, отлично понятные для посвященных людей. И Хосок задал единственный на его взгляд правильный вопрос в этой ситуации:

– Почему ты сделал это для меня?

Тэхён улыбнулся одобряюще и заговорил:

– Потому что у каждого в жизни должен быть человек, который поможет победить зеркало.

Хосок непонимающе уставился на него. Потом вспомнил, что имеет дело не с Чонгуком или Чимином, которые вещают исключительно буквальными истинами, а с Тэхёном, в словах которого могут быть и второй, и третий планы и смыслы.

А Тэхён продолжал, чуть улыбаясь, но предупреждающе серьезно сверкая глазами…

Зеркало мстительное и принципиальное. Оно показывает тебе мир таким, каким он должен быть. И если ты слаб, ты подчиняешься ему. Оно шутит. Захочет – исказит твое отражение так, что тебе почудится, что ты слишком худой или слишком громоздкий и неуклюжий. И ты будешь знать, что ты неуклюжий. Потому что это ведь зеркало так показало. Оно ведь говорит правду. Но зеркало не всегда говорит правду. Потому что только ты сам знаешь, какой ты. Такой, каким ты отражаешься в любимых глазах. Такой, каким тебя видит твоя мама в первую секунду твоей жизни. Такой, каким тебя высвечивают прожектора посреди огромной сцены в центре кипящего огоньками зала фанатов. А зеркало таким тебя не знает. И никогда не покажет. Так какая же это правда?

========== Менеджер, который любит всех ==========

– Ты так много занимаешься, – сказал Хосок, подходя к Рэпмону, истязающему беговую дорожку. Пот катился с лидера градом, он бежал, казалось, из последних сил, но поскольку картина такая не менялась уже около десяти минут, мог так пробежать еще много. – Не боишься, что можешь задуматься и убежать слишком далеко?

Рэпмон усмехнулся. Это был первый их разговор наедине, состоявшийся не по необходимости, а просто так, как раньше… И менеджеру до боли не хотелось входить в зал и нарушать то важное, что сейчас там зарождалось.

– В моем случае я должен бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее! – проговорил лидер, останавливаясь.

Хоби грустно улыбнулся и замолчал. Молчать наедине с ним всегда очень уютно. Не нужно было улыбаться лучами надежды, кривляться и пританцовывать. Не нужно было напряженно следить за передвижениями камеры, чтобы вовремя стряхнуть с лица выражение усталости и начать активно шутить и ржать над своими же шутками. Да и вообще Намджун был единственным человеком, который знал Хоби настоящего.

Единственное, чего пока не знал Намджун о Хоби – это про его победу над зеркалом. Спать один Хоуп больше не боялся. Но почему-то не спешил сообщать об этом Намджуну. Или, может быть, даже не собирался. Тэхён наблюдал за этим с полуулыбкой и выжидал, какое же обнадеживающее решение примет этот вновь начинающий становиться солнечным мальчик. Единственное, чего не понимал Тэхён – что еще гложет Хоупи изнутри? Что разъедает его похуже бессонницы?

Об этом знал менеджер. Знал, потому что ему только что напомнили давно забытую историю, с которой началась история Хосока в БигХит. Тогда, стоя в кабинете Бан Шинхека, менеджер тайком разглядывал сидевшего напротив ПиДи-нима человека. Он знал его, он его боготворил, он готов был выполнить для этого человека все, что угодно. Он тайком сохранял на жесткий диск фотографии этого человека в интернете, он фанючил на каждое телешоу с его участием. И тогда этот человек попросил менеджера в присутствие главы агентства об очень важном для него, по его собственным словам, деле: предложил взять под свое крыло замечательного талантливого и невероятно перспективного мальчика, который может стать настоящей надеждой БигХита, и сделать все для того, чтобы этот мальчик стал звездой. ПиДи-ним сказал тогда еще в своей язвительной манере, что такой ребенок – это действительно царский подарок.

Позже, когда на прослушивании агентства появился паренек, который танцевал как бог и был просто удивителен в своей спокойной утонченной красоте, ПиДи шепнул менеджеру, что можно было так и не упрашивать – такого мальчика они бы и без уговоров загребли себе, даже не думая. И от этого менеджеру становилось еще больше не по себе.

И все эти годы он вспоминал тот случай, любуясь на Хоби со стороны, размышляя над последней фразой его кумира, которую он тихо произнес уже перед самым уходом. Он сказал: «Ну, насколько это большой подарок, вы оцените со временем и захотите отблагодарить меня. И пусть вашей благодарностью будет обещание: обещайте, что, когда я попрошу, вы привезете его ко мне».

И менеджер со страхом ждал, что в его телефоне раздастся однажды звонок с незнакомого номера и его вежливо попросят вернуть Хоупа владельцу. И вот вчера такой звонок раздался. И тихий голос в трубке очень вежливо попросил обеспечить присутствие Джей-Хоупа завтра вечером в указанное время по указанному адресу на важном закрытом мероприятии. И менеджер подумал, что вот оно то, чего он так ждал и боялся.

Совместные вечера с Хоби снова вернулись в комнату Намджуна. Правда, Намджуну казалось, что с каждым разом Хосок все меньше и меньше прижимается к Рэпмону. А однажды Хоби заснул сам, не дождавшись лидера. И тогда Намджуну стало так печально, что он долго не мог проглотить больной комок в горле.

Когда Хоби был маленьким и еще был не Хоби, а Хосоком, мама часто говорила ему, что любовь – не самая сильная сила на свете. Есть чувства посильнее любви. Например, надежда. Да, любовь, порой, покоряла города и создавала удивительные произведения искусства. Да, любовь порой побеждала смерть, обладала потрясающей созидательной силой. Но когда любовь вдруг исчезала, уходила, умирала или ее просто не было, всегда оставалась надежда. И тогда уже именно надежда делала невозможное там, где не было любви.

Быть надеждой для других – это самое высокое звание для человека в жизни. Это самое важное, что может сделать человек, и это самое благородное призвание. И когда кто-то становится надеждой для тебя – это награда небес покруче любви. И когда кто-то отнимает у тебя надежду… Что может быть страшнее, чем понять однажды, что все…. Надежды больше нет…

========== Чимин и две его новости ==========

Новости всего две: хорошая и плохая. Вам сначала хорошую? Чимин научился склеивать разбитое сердце. Ему удалось-таки собрать все эти кровоточащие осколки и слепить сердце заново. И оно уже совершенно спокойно вспоминает про ту красивую девушку, которая встретилась Чимину в Японии и так и не ответила ни на одно сообщение. Так что Чимин, реально, красавчик в этом смысле. Справился. Молодец.

Новость плохая в том, что Чимин склеил собственное сердце, чтобы тут же расхерачить его об Шугу. И вот эта новость паскуднее некуда. Потому что Чимин вообще о Шуге не думал. И не собирался думать. И не планировал даже. Вплоть до того момента, пока хён его в стриптиз не повел. В стриптизе, честно признаться, Чимин тоже думать о Шуге не собирался – он собирался думать о девушках на пилоне и реализовал планы практически полностью. Но в какой-то момент Чимин повернул голову и кинул взгляд на хёна, чтобы увидеть, так же впечатлил его развратный кульбит или сильнее, чем младшего, и натолкнулся взглядом на странные хёновы глаза. Странные, потому что как-то опасно они поблескивали, как-то очень уж предупреждающе. Чимину не по себе стало, он вновь перевел взгляд на сцену, но боковым зрением чувствовал, что Юнги его разглядывает.

После, когда они с хеном возвращались домой и Чимин что-то там рассуждал на тему отношений со стриптизершами исключительно в целях приобретения полезного опыта, Юнги-хён хохотал безудержно – такое с ним случается довольно редко, так что Чимин просто залюбовался на эту распахнутую улыбку, блестящие зубы, запрокинутую голову и обнаженную белую шею. Чимину пришлось одернуть самого себя, потому что вряд ли бы Юнги понравилось такое пристальное внимание со стороны парня.

А потом начали происходить странные вещи. Сначала это ощущение прижатой к паху ладони в полусне. Чимин отправился с Шугой в студию, улегся на диване и честно пытался уснуть. Но профиль Юнги-хёна в слабом свете лампы будоражил Чимина, так что сна и в одном глазу не было. Он из-под ресниц разглядывал Юнги, чувствуя, как тянет в паху, почти так же, как это было с ним в стриптиз-клубе, только сильнее и неожиданнее. Чимин не знал, куда ему деваться. Встать и уйти – да как же идти в таком виде-то? Что подумает о нем Юнги? Оставалось притворяться спящим. И вроде бы у него получалось, но тут Юнги вдруг встал и подошел к Чимину. А потом протянул руку и потрогал его стояк.

Почему тогда Чимин не вскочил и не заграбастал хёна в поцелуй? А вместо этого сделал вид, что ерзает во сне, и повернулся лицом к спинке дивана. Потому что не знал, как ему реагировать. Не понимал, почему Юнги сделал это. И у него были веские основания подозревать, что в результате все это могло оказаться просто тупой шуткой хёна.

Эта мысль не давала покоя Чимину все последующие дни. А когда он решился выпить со стаффом, чтоб хоть немного избавиться от навязчивых размышлений и сомнений, случился шугин гран-бантан, и тут уж Чимин начал испытывать настолько спутанные эмоции, что злился и на весь мир, и на Шугу, и на самого себя больше всех.

Травма уха Юнги-хёна сделала Чимина по-настоящему несчастным. Спроси у него – почему он так поступил? Чимин не ответит. Скорее всего, потому что так было бы правильно. Потому что какие могут быть гейские штучки в их брутальной группе? Даже мысли такой допускать нельзя. И что Юнги-хён творит? Не покидало ощущение, что он просто шутит над Чимином, пытаясь вывести на чистую воду его голубую сущность. И все это страшно злило.