Текст книги "Шедевр (СИ)"

Автор книги: Iriri

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

========== Глава 1. Здравствуй, шизофрения! ==========

– Так, что же со мной случилось на этот раз?

Именно этот вопрос я задаю вслух, когда просыпаюсь с утра пораньше и обнаруживаю, что оказалась совсем не там, где засыпала. Вернее, не там, где, по моим логическим предположениям, должна была проснуться, потому что самого процесса засыпания я тоже вспомнить не могу.

Впрочем, учитывая, чем я занималась вчера вечером, это неудивительно. Как-то слышала прикол, что «на экзамене по латыни студент нечаянно призвал Дьявола». Как раз мой случай. С меня бы сталось изобрести во сне портал в какую-нибудь другую вселенную. Хотя мои вчерашние изыскания вроде бы были вполне милыми и безобидными… Помнится, я нашла в подвале какую-то банку с оранжевым порошком, оставшуюся от прежних хозяев, и решила ради интереса его поджечь… Кто ж знал, что это окажется дихромат аммония?! Последнее, что помню, это то, как я пыталась очистить свой стол от той кучи оксида хрома, которая образовалась в результате реакции.

– Наконец-то ты проснулась.

Голос, произнесший эти нехитрые три слова, казалось, шел отовсюду. Ничего из ряда вон выходящего в нем не было. Вполне обычный баритон. Правда, в том, что я никогда до этого его не слышала, я абсолютно уверена, тем не менее, у меня даже мысли не возникает не то, что впасть в панику, но и просто забеспокоиться.

– Обалдеть, говорящие стены! Здравствуй, шизофрения!

Ну а как еще я должна реагировать? Если бы в комнате был шкаф, я бы решила, что говоривший сидит там, но шкафа не было. А голос был, сейчас превратившись в рваный, чуть безумный смех.

– Да, такой реакции я еще не встречал, – отсмеявшись, наконец, говорит все тот же голос.

– А вы, собственно, кто, мистер? – реагировать на происходящее серьезно выше моих сил, хотя, казалось бы, пора уже. Но у меня свои причуды. Обычно чем хуже обстоят мои дела, тем с большим юмором я смотрю на происходящее. Наверное, если дела будут вообще швах, я и вовсе не заткнусь.

Беглым взглядом я осматриваю комнату. С виду самая обычная спальня, раза в полтора меньше моей комнаты, правда, обставленная не в пример лучше. Изысканность и дороговизна здесь чувствуется буквально во всем, а я за свою не слишком долгую жизнь уже успела насмотреться на великое множество разных интерьеров, чтобы понимать подобные вещи сразу же. Обои цвета нефрита, красивая люстра, а прикроватным тумбочкам самое место в каком-нибудь музее. О самой кровати я и вовсе умолчу. Сразу видно ручную работу. Над изголовьем висит картина с изображением какого-то пейзажа в роскошной, тяжелой, кованой раме. Тут же проскальзывает мысль о том, как она оторвется посреди ночи и рухнет тебе прямо на голову. Отсутствием фантазии я отродясь не страдала, потому представленная картина того, что в результате останется от моей головы, так и встает перед глазами. Бррр! Ни за что бы не легла головой в ту сторону! Но вся эта шикарная обстановка удивительно ярко контрастирует с разбитым окном, через которое в комнату врывается ветер, развевая легкие занавески.

– Меня что, похитили? – интересуюсь я, крутя головой по сторонам. Да, наверное, это прозвучало так, будто я ужасно рада подобному обстоятельству. Порой сама удивляюсь собственному равнодушию. Уже и не припомню, когда я в последний раз серьезно о чем-то переживала. Вот и сейчас в душе нет ни намека на беспокойство, какая уж там паника!

– Давай будем считать, что я просто пригласил тебя в гости.

До меня, наконец, доходит, что голос идет из колонки, которую кто-то повесил над одной из дверей. Тоже мне великая мыслительница! Комната вновь подвергается осмотру с моей стороны, но теперь он преследует иную цель, и мне не составляет труда заметить небольшую камеру, притаившуюся на верхнем плинтусе.

– Так что тут, реалити-шоу? И меня выбрали быть участником? – наверное, мой шутливый тон совершенно неуместен в данной ситуации, но вот так просто взять и стать серьезной никак не выходит. Вместо этого я не удерживаюсь и машу в камеру рукой. – И каковы же были критерии выбора? И за какие заслуги мне выпала такая честь?

Из динамика вновь доносится смех. Походу, мне в кои-то веки достался собеседник с чувством юмора. Как же, оказывается, мало на свете таких людей. Другие бы уже давно либо начали крутить пальцем у виска, либо беситься. Знаем – плавали.

– Скажем так, кое-какие твои произведения показались мне весьма занимательными, – отвечает голос.

А вот теперь всю веселость как рукой снимает. Творчество – это единственное, ради чего я могу стать серьезной. Единственное, что, по сути, имеет значение. Вдохновение – вот в чем смысл жизни. Без него ты словно неживой, а дыхание всего лишь отсчитывает оставшиеся до смерти вдохи-выдохи.

– Герои, которых ты описываешь, – продолжает развивать он свои мысли, – практически все они – люди со своим уникальным чувством прекрасного, со своим пониманием красоты и искусства. Но, в то же время, это люди, которые реально существовали или все еще существуют в этом мире. Почему ты решила написать про них? Что тебя так привлекло?

Что за странный способ брать интервью? Впрочем, ладно. Если уж человеку так интересно, почему бы не поговорить? Я ставлю подушку вертикально, прислонив ее к той спинке кровати, где располагаются ноги, после чего откидываюсь на нее, сконцентрировав взгляд на висящей картине.

– Индивидуальность, – какой вопрос, такой и ответ. А раз уж спрашивает о таком, то должен понимать, что именно я имею в виду. – Я ненавижу все обычное. И меня может вдохновить на творчество любой намек на индивидуальность. А те, о ком я писала – это далеко не намек.

По ту сторону динамика раздается хмыканье, идентифицировать которое я не могу.

– Что я такого сказала? – уточняю я.

– Нет-нет, – отзывается голос. – Просто приятно слышать столь высокую оценку. Не расскажешь, в таком случае, что привлекло тебя в деле, которое ты изучала последним?

Ну надо же, как все обернулось! И почему мне так везет, хотелось бы мне знать? Судьба, видимо, благоволит психам вроде меня. А как иначе объяснить, что мы встретились при таких странных обстоятельствах?

Последнее дело, которое изучала, значит. Таинственные исчезновения молодых людей. Полиция объединила их в одно большое дело. Сама не знаю, почему оно меня заинтересовало. Возможно, из-за фотографий пропавших. Даже на сухих черно-белых снимках они выглядели необыкновенно живо. Все, без исключения. Очень красивые и яркие люди. Такие всегда оказываются в центре внимания, притягивая остальных своей духовной энергией.

– Жертвы, – медленно отвечаю я, тщательно подбирая слова. – Их выбор. Он был не случайным. Внешность была первым, что бросилось в глаза.

– Все верно, – невозмутимо произносит он. – А почему, как ты думаешь, выбрали именно их?

Нет, какого черта, а? Стоило тащить меня сюда, чтобы устроить этот допрос, когда все можно было узнать и по телефону? Хотя я терпеть не могу эти звонилки. Ну да ладно, плевать. В конце концов, если все обернется, как я думаю, а я почти уверена, что так оно и будет, то из всего этого получится шикарная книга.

– Возможно, они напоминают похитителю кого-то, кого он потерял, – высказываю предположение я. Честно говоря, я еще не успела уйти в это дело с головой и выдвинуть хоть одну теорию, поэтому предпочитаю начать с самого очевидного и простого. – Или же его самого.

– Неплохо, – динамик доносит до меня негромкий ответ. – А хочешь знать, что с ними произошло на самом деле?

Первая мысль, пронесшаяся в голове, на все голоса вопит, что звучит это интересно и интригующе. Эх, инстинкт самосохранения… Ау! Где же ты?

– И где подвох? – я перевожу взгляд с картины на камеру и смотрю прямо в объектив.

– Никакого подвоха, – кажется, мой незримый собеседник от души развлекается. – Можешь осматривать мой дом, сколько твоей душе угодно. Полюбуешься на мою коллекцию и сама сделаешь выводы.

– Не пойми меня неправильно. – Разговор катится куда-то не туда. Не так я себе представляла его продолжение. Тем не менее, мысль, что все это может быть интересным, по-прежнему доминирует над остальными. А мысль, что я сейчас неизвестно где в лапах неизвестно кого, только придает обстановке пикантности. – То, что я описывала всех этих людей, вовсе не означает, что я на их стороне. Они дарили мне вдохновение, вот и все. А потом некоторые не без моей помощи теряли свободу, а порой и жизнь.

– Какие холодные и безжалостные слова, – мне кажется, или в его голосе мелькнули нотки уважения. – Именно таким и должен быть настоящий творец. – А чуть помедлив, он добавляет: – Но все же не будем забегать вперед. Предлагаю сыграть в игру.

Я только криво усмехаюсь. Значит, любим поиграть со своей жертвой, да? Боюсь даже представить, что за правила у этой игры. Впрочем, нет, вру. Не боюсь. Ни капли. Даже если эта игра приведет меня к смерти, не страшно. Жаль, конечно, если это случится до того, как я напишу книгу. Очень жаль. Но даже если и так, то, учитывая, сколько книг уже вышло из-под моего пера, хоть не будет стыдно за прожитые годы.

– И каковы же условия?

Да-да-да, я с детства люблю играть и очень не люблю проигрывать, так что почему бы не принять вызов? Хотя, если смотреть на вещи трезво, как будто у меня есть выбор?

– Все просто, – говорит он, словно ни капли и не сомневался в моем ответе. – Я утверждаю, что придет момент, когда ты по доброй воле захочешь стать частью моей коллекции. – Я изумленно вскидываю брови, не ожидав такого поворота. Нет, я, конечно, тоже с заскоком, но не до такой же степени! – И если этого не произойдет, ты выиграешь. Весь мой дом открыт для тебя. Можешь идти в любое место, куда сможешь попасть.

– А что, интересно, ты будешь делать, если я откажусь покидать эту комнату и просто останусь сидеть на этой кровати? – я складываю руки на груди и стараюсь придать своему лицу максимально безразличное выражение.

– Я бы с удовольствием посмотрел, как ты будешь выполнять это условие через три-четыре дня голодовки.

Да, против такого аргумента так просто не попрешь. Действительно, умирать от голода или обезвоживания не входит в мои планы. Ну, по крайней мере, пока что.

– Тогда будет и мое условие, – губы расползаются в хитрой улыбке, а сердце в груди внезапно делает какое-то невероятное сальто, до краев переполняясь волнующим предвкушением, словно при игре в покер с взвинченными до небес ставками. – Я утверждаю, что придет момент, когда ты по доброй воле решишь сдаться властям.

Одобрительный смешок, донесшийся из колонки, явно свидетельствует о том, что мое условие принято.

– Ну, что познакомимся поближе? – будь мы в другой ситуации, вопрос бы прозвучал довольно двусмысленно.

– Неравное знакомство получается, – возражаю я, потягиваясь до хруста и нехотя спуская ноги с кровати.

Хочешь не хочешь, а покинуть комнату, кажется, все равно придется. Хотя кого я обманываю, черт побери?! Это я-то не хочу?! Я даже представить не могу, что меня здесь может ожидать, и жду не дождусь увидеть все своими глазами!

– Ты меня видишь, а я тебя – нет, – в том, что камеры тут развешаны в каждой комнате и коридоре, я не сомневаюсь ни на секунду.

– Да нет, как раз равное, – парирует этот не то похититель, не то гостеприимный хозяин. – Этот дом – моя жизнь, и она теперь у тебя перед глазами. А я из твоей жизни не знаю ничего, зато у меня перед глазами ты.

Да, звучит вполне логично. Я даже не пытаюсь спорить, и так понятно, что это бесполезно. Что ж, посмотрим, что же за жизнь у меня якобы перед глазами…

Так как планом дома меня никто обеспечить не потрудился, идти придется наугад. Выглянув в окно, осторожно просунув голову меж острых осколков стекла, я обнаруживаю, что нахожусь на втором этаже. Вид отсюда открывается просто шикарный. Огромный сад, довольно запущенный, но не лишенный своего шарма и обаяния. Фонтан, аккуратные дорожки, беседка… Черт, можно подумать, я в каком-то дворце, честное слово!

В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что мое поведение и реакция на происходящее наверняка попахивают самым настоящим безумием. Нет, вы подумайте только! Я нахожусь в доме, где наверняка проживает серийный убийца! Более того, он следит за каждым моим шагом. Но нет! Я по-прежнему спокойна, ни намека на хоть малейшую боязнь или опаску. Наоборот, мне весело. Я счастливо улыбаюсь, словно мой визит сюда – это лучшее, что происходило со мной в жизни.

– Эй, мистер, – я снова поворачиваюсь к камере. – А звать-то тебя как? Нет, если не хочешь говорить, я понимаю. В таком случае я могу называть тебя «мистер похититель», или «мистер невидимка», или «мистер голос из динамика».

Интересно, если вынести человеку мозг бесконечной болтовней, может, в результате он выполнит мое условие, лишь бы оказаться подальше? Хотя сомнительно это…

– Да, кажется, скучать мне точно не придется, – после очередного приступа смеха отзывается он, а потом вдруг берет на удивление серьезный тон. – Меня зовут Оскар. Запомни мое имя.

– Эмеральда, – представляюсь я, решительно подходя к ближайшей двери и берясь за ручку. – Ну что, начнем?

========== Глава 2. Сказочник ==========

Уж не знаю, что же именно я ожидала увидеть за этой дверью, но ничего из ряда вон выходящего там не оказывается. Зато там есть – эх, мать моя женщина! – еще три двери. В принципе, обычная квадратная комната. Да, все та же изысканность обстановки чувствуется и здесь, несмотря на местами отвалившиеся обои и портреты в полный рост, у которых синей и красной краской почему-то закрашены лица. Позолоченная люстра с четырьмя круглыми плафонами перекликается с пузатой вазой, стоящей на небольшом столике в углу справа от меня. Слева стоит раскидистый фикус в огромном горшке. А в самом центре комнаты, словно какой-то почетный пьедестал, располагается еще один столик. Чуть больше, чем тот, что занимает ваза, но не он привлекает внимание в первую очередь, а странная деревянная коробка, стоящая на нем. Подойдя ближе, я с удовольствием провожу пальцем по резной крышке. Коробка здорово смахивает на шкатулку, но я просто не могу представить ту кучу драгоценностей, которую можно в ней уместить. Однако полюбоваться содержимым мне не суждено, потому что открываться странный ящик не желает, как я ни стараюсь. Нет, можно, конечно, взять его и расколотить об пол или об стену, но я все-таки не варвар. От внимания не ускальзывают два углубления в форме трехлистных цветков на крышке шкатулки. Что, предполагается, что надо вставить их, чтобы крышка открылась? Я решительно не понимаю, какой механизм должен быть встроен в эту крышку, чтобы устроить что-то подобное.

– Мда, – хмыкаю я, по привычке рассуждая вслух, махнув на шкатулку рукой. – Всегда мечтала попасть в компьютерную игру. Мечты вечно сбываются самым изощренным способом…

– Значит, любишь компьютерные игры? – повернув голову в сторону источника голоса, я обнаруживаю круглую колонку, что висит над той дверью, из которой я пришла. – Часто уходишь с их помощью из этого мира?

– Случается, – я только пожимаю плечами. – Когда пропадает вдохновение, а творить хочется, ненадолго окунуться в игру порой оказывается наилучшим выходом из положения. Для меня, по крайней мере.

За разговорами я подхожу к одной из дверей и дергаю за ручку, но та и не думает поддаваться.

– Чувствуешь себя на месте главных героев по мере прохождения? – кажется, Оскара ничуть не волнуют мои безуспешные манипуляции с дверью, хотя я по-прежнему не сомневаюсь, что камера есть где-то и в этой комнате, только я пока не могу ее разглядеть.

– Иногда, – отвечаю я, направляясь к двери напротив. – И необязательно главных. Порой история второстепенных героев оказывается куда интереснее, чем основной сюжет.

Эта дверь не заперта, так что я с любопытством сую свой нос в следующую комнату, коей оказывается ванная. Выложенные черным и белым мрамором стены вкупе с отсутствием окон делают ее чересчур мрачной. Нашарив на стене выключатель, я переключаю рубильник и осматриваю комнату уже при свете.

– А что до тебя? – интересуюсь я. – Ты тоже любитель поиграть?

Из крана без остановки капает вода, и мои попытки ее закрыть не приносят ни малейших успехов. Да, расслабиться под такой аккомпанемент у меня бы вряд ли получилось. Я слишком дорожу возможностью побыть в тишине и покое.

– Нет, – приходит ответ из динамика, как обычно, висящего под потолком. – Я всегда терпеть их не мог. На них уходит слишком много времени, которого и так ни на что не хватает. Восемьдесят шесть тысяч четыреста. Сосчитай до этого числа вслух, и пройдет целый день. И они приковывают к себе все твое внимание, не позволяя сосредоточиться на по-настоящему важных вещах.

Вместо окна тут встроенный в стену огромный аквариум, детально разглядеть который мне не позволяет решетка. Но даже так я вижу, что никаких рыбок там нет. Он совершенно пуст. Но я не удивляюсь ничему. На зеркале, что на шкафчике над раковиной, не хватает куска в форме восьмигранника. Даже не посмотришься толком.

– А тебе, значит, больше нравится быть режиссером, – заключаю я, разглядывая металлический рельеф в виде кобры на ванне. – Что ж, я всегда не против поиграть.

– А ты, значит, настолько бесстрашна, что без раздумий принимаешь условия, – словно эхом откликается Оскар. – До тебя тут было много разных людей, но их реакция на происходящее всегда была удручающе одинаковой и предсказуемой. Они в панике бегали по дому, заливались слезами и умоляли о пощаде.

Еще бы! Можно подумать, нормальный человек может реагировать на подобное как-то иначе… Происходи все это лет этак шесть-семь назад, может, и я носилась бы тут в истерике, а сейчас увы…

– Атараксия, – коротко поясняю я.

– Атараксия на ровном месте не появляется, – замечает он, но у меня нет ни малейшего желания развивать эту тему дальше. – Стало быть, и у тебя были трудные дни.

– Много чего было, – говорю я, возвращаясь обратно в комнату со шкатулкой. Ничего интересного в ванной я так и не обнаружила, а принимать душ как-то нет настроения, тем более, перед объективом камеры.

Выглянув в последнюю оставшуюся в комнате дверь, я обнаруживаю длинный коридор. Из него ведут еще две двери, а в дальнем конце лестница на первый этаж. Блин, хоть ищи бумагу и рисуй карту!

Так как я все равно не знаю, куда мне идти, можно выбирать абсолютно любое направление. Ну, или вспомнить, что в спальне было две двери, и, следовательно, можно вернуться туда, и посмотреть, что же находится за второй. Никто, правда, не дает гарантий, что там не окажется еще один коридор с тысячей дверей… Хотя, если рассуждать логически, то вроде не должен…

Оскар молча наблюдает за моими терзаниями, не собираясь давать мне какие бы то ни было подсказки. И это правильно. Раз уж играть, то играть честно. Ааа! Черт, так можно простоять целую вечность. Еще раз прикинув в голове, куда мне пойти, я все же решаю вернуться в спальню.

А мне-то казалось, что я ко всему готова… Как я и думала, за второй дверью оказывается никакой не коридор, а детская комната, что в общем-то было довольно логично, учитывая, что спальню по соседству вполне можно считать родительской. Разваленные по полу игрушки и кубики с буквами и картинками, детская кроватка с висящими над ней погремушками, модель железной дороги на отдельном столе в углу, бумажные гирлянды в виде держащихся за руки человечков. Но все это меркнет и бледнеет по сравнению с главной достопримечательностью этого помещения. Нет, меня невозможно испугать видом человеческого тела. В свое время успела насмотреться и на обескровленных, и на сожженных, и на растерзанных дикими зверями, десятки раз присутствовала при вскрытии. Поэтому со временем атрофировались даже чувства брезгливости и отвращения, сменившись равнодушием.

Но вот чего я действительно не ожидала увидеть, так это высоченный сосуд цилиндрической формы, доверху заполненный прозрачной жидкостью желто-зеленого цвета. А в нем человека, в котором я без труда опознала одного из пропавших молодых людей. Красивые тонкие черты лица, каштановые волосы до плеч – молодой человек словно сошел с фотографии, если бы не его нынешний костюм. Он похож на волшебника из сказки: длинная фиолетовая мантия, остроконечная шляпа с широкими полями, а в руках книга в старинной на вид обложке. А если учесть, что сосуд стоит практически вплотную к кроватке, то сравнение с волшебником-сказочником более чем уместно.

– Удивлена? – интересуется Оскар, когда я подхожу ближе к колбе и осматриваю ее со всех сторон.

Блин, если так смотреть, то вообще кажется, что человек за стеклом живой. Глаза открыты, но в них нет той пустоты и бессмысленности, что обычно наблюдается у мертвых людей. Не контролируя себя, я провожу ладонью по стеклу, словно стараясь таким образом прикоснуться к чужой тайне. В какой-то момент мне даже кажется, что юноша вот-вот пошевелится, но ничего такого, разумеется, не происходит.

Бальзамирование. Что за невероятная идея! В таком состоянии этот человек может находиться очень долго. Десятилетиями. Другой вопрос: зачем ему понадобилось делать что-то подобное? Не отрывая взгляда от лица юноши, я внезапно ловлю себя на мысли, что толком и не могу воспринимать его, как мертвеца. И это странно. Несмотря на равнодушие, я всегда воспринимала насильственную смерть, как ужасную неправильность, которая вызывала у меня такое неприятие, что я никак не могла успокоиться, пока виновник не получал свое наказание. А тут как отрезало. Неужели внешний вид этого человека – «словно живой» – так капитально сбил меня с моего обычного настроя?

– Детство – самая замечательная пора в жизни, – витийствует Оскар. – То самое время, когда у тебя нет никаких забот, а мелочные обиды кажутся проблемами мирового масштаба. Когда у тебя денег всего пятьдесят долларов, а ты чувствуешь себя самым богатым человеком на свете. А ты помнишь свое детство?

– Слишком хорошо, – негромко отзываюсь я. Было бы там что помнить, если разобраться…

Я, наконец, отрываюсь от созерцания забальзамированного юноши и переключаю внимание на модель железной дороги. Несмотря на общий бардак в комнате, эта вещь кажется новой, словно ее приобрели недавно. Правда, тут только рельсы, протянутые по миниатюрной копии Центрального парка, а поезда не видно.

– А я часто спрашиваю себя, почему у меня его не было, – продолжает развивать свои мысли он. – Почему меня лишили этой волшебной сказки? Но на самом деле ответ лежит на поверхности. Я сам хотел, чтобы оно поскорее закончилось. Когда ты маленький, никто не воспринимает тебя всерьез. Как ты ни пытаешься казаться старше, для взрослых людей ты так и остаешься несмышленышем.

– Значит, этот сказочник здесь, чтобы напоминать тебе о детстве? – спрашиваю я, опять поворачиваясь к цилиндрической колбе.

Нет, я однозначно никогда даже не слышала о подобном способе убийства. Хотя кто сказал, что его забальзамировали заживо? Внешних признаков смерти я не вижу. Если на шее и есть странгуляционная борозда, то ее скрывает шарф и высокий воротник мантии. А возможно, это был яд. Нет смысла сейчас гадать об этом.

– Разве это не прекрасная идея? – узнаю в голосе Оскара собственные интонации, когда я говорю о своем творчестве. – Детство давно ушло, а сказочник по-прежнему стоит возле кроватки с волшебной книгой в руках, способный воплотить в жизнь любую мечту ребенка.

Вот же черт! Я никогда не отзовусь плохо о чужом творчестве, потому что сама знаю, сколько моральных и физических сил уходит даже на одно произведение. Ты творишь, вкладывая в работу часть своей души. Разумеется, это непросто. Человек по натуре своей не любит что-либо отдавать.

Так что и сейчас я не скажу ничего против. Не имею права. Никогда не скажу творцу, что его работа бессмысленна. Это главное и единственное табу, которое я не нарушу ни при каких условиях. Но черт возьми! Ведь когда-то это был молодой и цветущий человек, а сейчас… Сейчас я даже не могу толком осознать его смерть, и это начисто выбивает меня из колеи. Как так?!

– Я единственный творец в этой области искусства, – словно прочитав мои мысли, говорит Оскар. – К сожалению. Я долго думал, чего же я на самом деле хочу от этой жизни, пока, наконец, не понял одну элементарную истину. Время. Все живое со временем стареет и умирает. Сегодня ты молод и красив, а всего через несколько лет твоя красота начинает увядать. И ты становишься таким, как все. Бессмертие. Люди подсознательно стремились к нему чуть ли не с начала времен. Никому не хочется умирать. Поэтому однажды я сказал себе: «Оскар, а ведь ты можешь дать этим людям то, чего они так страстно хотят. Ты можешь исполнить их самое сокровенное желание». И вот результат. Сейчас этот юноша прекрасен, как никогда. Теперь он никогда не состарится, не превратится в презираемую всеми образину.

И сколько в его словах этого самого презрения к пожилым людям! Я сама не замечаю, как просто заслушиваюсь этими объяснениями и даже начинаю согласно кивать. А когда, наконец, очухиваюсь, то костерю себя последними словами за то, что позволила ему начать меня дурачить. Какое еще бессмертие?! Парень уже мертвёхонек, как… Мой взгляд скользит по умиротворенному лицу юноши, и мысль обрывается на полуслове.

А потом приходит знакомое чувство. Мне просто позарез нужны ручка и бумага. Слова и мысли переполняют мою душу, требуя излияния на бумагу. Причем, не завтра и даже не через час, а немедленно.

– Тетрадь и ручка, – сдавленно говорю я, посмотрев в объектив камеры. – Здесь есть где-нибудь тетрадь и ручка? Ну или просто бумага и карандаш?

– Поройся в тумбочках в спальне, – отзывается Оскар. – Может, и есть. Давно туда не заходил. Кто знает, что можно найти во всех этих шкафах и ящиках…

Искомые письменные принадлежности и правда обнаруживаются в нижнем ящике прикроватной тумбочки, и я, по-турецки усевшись на кровать, с головой ухожу в мир своих мыслей. Оскар никак не комментирует происходящее, а может, я просто настолько сконцентрировалась на работе, что полностью отключилась от всех внешних раздражителей. Но это и неважно. Важно то, что впервые за долгое время мое вдохновение снова бьет ключом, и это единственное, что имеет для меня значение.

Ручка летает по листу бумаги с такой скоростью, словно я чем-то одержима. Слова срываются с кончика пера, как птицы, а описываемая картина с каждой секундой приобретает все новые и новые краски. Когда безумный творческий порыв начинает сходить на нет, я уже заканчиваю писать то, что хотела изначально, только изредка вписывая в текст незначительные детали.

Перечитав написанное, я остаюсь довольна собой. Кажется, я никогда еще не писала так хорошо, как сейчас. Уж насколько я не люблю читать собственные работы, но сейчас было бы просто глупо игнорировать очевидные факты. Казалось бы, такие простые слова, а как переплелись между собой… Словно мелодия, а не рукописный текст. А некоторые из эпитетов я вообще использую впервые. Можно подумать, их нашептал мне кто-то на ушко.

Бросив быстрый взгляд на окно, я удивленно отмечаю, что солнце уже практически скрылось за горизонтом. Даром, что сейчас разгар лета. Нехило я, однако, посидела. Впрочем, к подобным выпадам из реальности я давно уже привыкла. Сама не замечаю, как время проходит. Один раз, правда, уснула прямо за ноутбуком, когда писала. А когда утром проснулась лицом на клавиатуре, на экране было напечатано почти две тысячи страниц одним сплошным «аааааааааа».

Урчание желудка напоминает о том, что у меня сегодня во рту маковой росинки не было. Как проснулась тут часиков в десять утра – по моим внутренним ощущениям это вообще глубокая ночь! – так до сих пор и сижу. И просидела бы еще, но у желудка явно свое мнение на этот счет. Другая проблема, что я совершенно не представляю, где тут кухня. Остается только надеяться, что я не умру от голода в ее поисках.

Осторожно положив тетрадь и ручку на тумбочку, я рывком поднимаюсь с кровати и покидаю спальню. Надо думать, атмосфера в этом огромном пустом доме в такое время суток вполне подошла бы, чтобы снимать тут какой-нибудь фильм ужасов. А у меня вызывает лишь интерес. Даже жаль, что в темноте на самом деле не живет никаких чудовищ, а то я бы с радостью пошла с ними знакомиться. Главное потом найти дорогу назад, а то жаль будет, если придется по памяти переписывать то, что я только что писала.

========== Глава 3. Причины ==========

– Так, если бы я была кухней, где бы я находилась? – рассуждаю я вслух, оказавшись в коридоре и озадаченно смотря то на арочный проем, ведущий в какое-то помещение, стены которого увиты плющом, то на дальний конец, где видна лестница на первый этаж.

Ну, если я хоть что-то помню и смыслю в архитектуре, то кухни обычно все же располагаются на первом этаже. Хотя ни капли не удивлюсь, если здесь она окажется где-нибудь на чердаке. Как бы там ни было, я все же решительно поворачиваюсь налево и двигаюсь в сторону лестницы. По пути мельком заглядываю в ту дверь, что располагается по соседству с той, откуда я вышла, и обнаруживаю там туалет. Он, как ни странно, выглядит настолько убого, что в первый момент мне кажется, что я попала в какое-то общежитие для бездомных. Неровные стены без обоев, все в брызгах краски, голый пол, на котором стоят банки с этой самой краской, разбитое зеркало над раковиной. Зато кран тут не капает, по сравнению с ванной, хоть какой-то плюс. А вообще такое впечатление, что когда-то тут начался ремонт, да так и не закончился, а повис на середине.

Делать тут нечего, так что я возвращаюсь в коридор. Даже не в коридор, а самую настоящую анфиладу. Множество арочных проемов с тонкой резьбой по дереву намертво приковывают мое внимание. Даже про голод забываю, залюбовавшись такими, казалось бы, простыми, но от этого не становящимися менее прекрасными орнаментами. Только у самого перехода на лестничную клетку уж не знаю, каким образом я замечаю тонкие борозды на полу и потолке поперек коридора. Будь я сейчас в средневековом замке или в древнеегипетской гробнице, непременно подумала, что меня разрубит лезвием, если я попытаюсь здесь пройти. Хотя… если вспомнить, где я сейчас… Как назло, тут нет ничего, что можно было бы двигать перед собой, чтобы посмотреть, что случится, а самой идти как-то не хочется.

– Я смотрю, интуиция у тебя все-таки есть, – внезапно прорезает повисшую было тишину голос Оскара. В этой полутьме я не могу разглядеть ни динамик, ни камеру, но это не имеет ни малейшего значения. – Но не стоит так переживать. Это всего лишь моя система «Антивор». Я не использую ее против своих гостей.

Антивор, говоришь? Что-то мне не хочется знать, что же произойдет с непрошенными гостями, если они попробуют пройти через это место.