Текст книги "Шедевр (СИ)"

Автор книги: Iriri

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Ты знал? – спрашиваю я.

Закутавшись в теплый плед, я сижу на кровати в спальне и пью горячий чай. В этот момент жизнь кажется мне на редкость хорошей штукой, и мне совершенно неважно, что произошло в недалеком прошлом. Будто бы и не было этого вынужденного обнимания с Русалкой.

– Что один из грабителей не грабитель? – отзывается Оскар. – Конечно, знал. Где я, по твоему был, когда ты неделю сидела одна?

– Понятия не имею, – улыбаюсь я. – Я ведь почти ничего не знаю о тебе. Возможно, что и вовсе ничего, а ты просто заставил меня поверить в тот образ, который придумал специально для меня.

Не сказать, что меня нервировала подобная перспектива. Но было бы несколько обидно, с этим не поспоришь. Хотя меня тоже нельзя назвать полностью настоящей. Настоящей я была тогда, до похорон живьем. А сейчас нет, я как картинка, раскрашенная только наполовину.

– Ты ведь была в наблюдательном пункте и знаешь, что я могу и наблюдаю за всем, что происходит в доме, – говорит он. В его голосе нет недовольства тем фактом, что я проникла на его территорию, и это откровенно радует. – Заметить проникновение труда не составило. Проследить и выяснить личность – тем более.

– Меня все чаще посещают мысли, что ты все-таки работал когда-то в полиции или, что было бы еще забавнее, ты один из моих коллег, – усмехаюсь я, представив, что бы было, окажись все так на самом деле. – И жива я только лишь поэтому, а вовсе не по каким-то призрачным причинам, которые мне все еще не до конца ясны.

– Что же тебе не ясно? – спрашивает Оскар. – Мне казалось, мы все обговорили еще в первый день твоего пребывания здесь.

– Чушь, – качаю головой я, лукаво смотря в камеру под потолком. – Ты говорил, что будешь ждать, когда сама соглашусь стать частью твоей коллекции. Ты ведь знаешь, что больше всего я хочу остаться здесь. Формально мое согласие у тебя уже есть. Так за чем же дело стало? Почему ты все еще не закончил эту игру и не сделал то, что собирался с самого начала?

Оскар в ответ только негромко усмехается. А потом внезапно обрушивает на меня коварный вопрос:

– А почему ты не пишешь свою книгу?

Черт! И что я должна ответить?! Это самой себе объяснять просто, потому что ничего объяснять по сути и не нужно. Для меня все очевидно. Но как объяснить это ему?.. Это слишком личное. Этого я не смогу рассказать. Даже Оскару.

– Я пишу, – наконец, говорю я, собравшись с мыслями. – В душе пишу. Для себя.

– В таком случае зачем ты задаешь вопросы, ответы на которые ты и сама знаешь? – мягко интересуется он. – Я тоже работаю, как и ты. Для себя.

Некоторое время мы молчим. Я сосредоточенно разглядываю стену, игнорируя дымящуюся чашку с чаем, вкус которого вдруг потерял для меня всякую привлекательность.

– Почему ты не вмешивался? – тихо спрашиваю я не то у него, не то у самой себя, только вслух. – Там, у фонтана, когда он держал пистолет у моего виска. Почему ты не пытался помочь мне?

– Ты и сама прекрасно справлялась, разве нет? К тому же, пока я не вмешивался, ты была в полной безопасности. Ты же тоже отчасти психолог, должна понимать. Он первый раз взял в руки оружие и до этого никого не убивал. А после твоих слов о том, что ты тоже жертва, он полностью потерял уверенность в своих силах. Должен заметить, ты в неплохой форме, Эмеральда.

– Я же бывший офицер полиции, – не без нотки самодовольства отвечаю я. – Так что имей это в виду, если тоже решишь взять меня в заложники.

– Сколько лет прошло с тех пор, как ты ушла из полиции? Навыки неплохо сохранились.

– Вальс я не танцевала еще дольше, однако, как видишь, это тоже не стало проблемой. Пожалуй, я бы не отказалась потанцевать еще раз, но не в таком виде.

Я распускаю самодельную чалму из полотенца, в которую закрутила мокрые волосы, и откидываюсь на подушку.

– Забавно, – произносит Оскар через несколько минут, и его голос нарушает мою дрему, в которую я благополучно провалилась.

– Что именно? – уточняю я.

– Ты отчаянно боролась за свою жизнь там, у фонтана, но совершенно не чувствуешь страха, зная, кто я такой, и то, что я слежу за каждым твоим шагом.

– Я не боюсь смерти, – слегка качаю головой я. – Я чувствую ее присутствие постоянно с тех пор, как оказалась в твоем доме, и уже успела привыкнуть. Мои прошлые вдохновители тоже хотели убить меня, так что я привыкла жить с мыслью, что однажды умру от руки одного из них, и мне даже казалось, что это не так уж плохо. Поэтому, если умирать, то только от твоей руки, ни от чьей больше.

========== Глава 17. Предчувствие ==========

– Почему ты выбрал именно их, Оскар? Ведь не только из-за внешности?

Я стою посреди планетария, рассматривая еще одно творение Оскара. Как это я умудрилась упустить его до этого? В очередной раз удивляюсь, насколько велика территория этого поместья. Еще нигде я не видела, чтобы в доме были одновременно и оранжерея, и бассейн, и фонтан, и часовая башня, и планетарий, и еще наверняка много чего, что скрыто от моих глаз.

На этот раз в колбе, расположенной на каком-то футуристическом аппарате со множеством окуляров, я вижу молодого человека, облаченного в фиолетовую мантию и колпак с узором из звезд. Спокойное лицо, обрамленное аккуратной бородкой, темно-русые волосы. Как и остальные, юноша довольно красив. Его задумчивый и грустный взгляд устремлен в потолок, по которому кружатся модели планет. Я без понятия, то ли это 3D эффект такой, то ли изображение транслируется из одного из окуляров. Как бы то ни было, выглядит эффектно. А в центре солнечной системы огромным золотым диском висит солнце. Я бы ни капли не удивилась, окажись оно действительно золотым…

Вопрос, заданный Оскару, пришел мне в голову уже довольно давно, и я так и не нашла на него ответ самостоятельно. Хотя с некоторыми из жертв все было ясно. Например, с бывшей возлюбленной Оскара, его механиком и той Снежной королевой, если я правильно истолковала значение той композиции. А остальные? Почему именно они? Как он их выбирал? Или же это был спонтанный порыв? Нет, в это мало верится. Тогда как? Что было раньше? Он сперва находил человека, а потом подбирал под него образ? Или наоборот? Похищал их так же, как меня? Или все было иначе?

– Забавно, что ты спросила, Эмеральда, – отвечает он. – Почему ты так уверена, что я кого-то выбирал?

Вопрос намертво ставит меня в тупик, сметая все мои предположения словно метлой. Я лихорадочно соображаю, что это может значить. Что значит, что он никого не выбирал? Они что, сами сюда пришли? По своей воле? Бред какой-то…

– А как иначе? – пожимаю плечами я. – Не сами же по себе они тут оказались. Как и я. Ведь это ты привез меня сюда. Ты сам втянул меня в эту игру, я не делала для этого ничего.

– Видимо, я неправильно выразился, – говорит Оскар. – Я всего лишь хотел сказать, что все эти люди сами были инициаторами нашего знакомства. Не думаешь же ты, в самом деле, что я безвылазно сижу в этом доме и совершенно не выбираюсь в свет? Уж поверь мне, это не так. Я не такой отшельник, каким был мой отец.

– Так ты знакомился с ними на каких-то официальных приемах? – моя бровь изумленно ползет вверх.

Хотя, что ни говори, звучит это вполне логично. Я почти не ознакомилась с этим делом до своего похищения, но помню, что узнала, что все пропавшие люди вели, мягко говоря, не бедственную жизнь. Так что вполне возможно, что они встретились на каком-нибудь рауте. Но все же… Почему именно они?

Видимо, последний вопрос я задала вслух, потому что Оскар в ответ усмехается.

– Ты и сама знаешь ответ на этот вопрос, как и на множество других, которые задаешь. Ты ведь говорила о своих прошлых вдохновителях, что сама не знаешь, почему одни оставляли тебя равнодушной, в то время как другие целиком и полностью овладевали твоим вниманием. В этом мы тоже похожи. Можешь называть это интуицией или наитием, сути дела это не меняет.

– Значит, когда внутренний голос подсказывал тебе, что этот человек – именно тот, кто тебе нужен, ты поступал с ними точно так же, как со мной? – спрашиваю я, хотя почти уверена, что так и есть. – Потом разговаривал с ним, наблюдал за его поведением и делал выводы. Формировал идею для композиции.

– В общих чертах все так и есть, – подтверждает Оскар. – Но, как я уже говорил, обычно реакция у всех была весьма похожей и однообразной. Мало кто из них шел на контакт, а если и шел, то ненадолго, но этого было вполне достаточно, чтобы создать увековечивающий их образ.

– А что насчет меня? – интересуюсь я. – Я ведь выбиваюсь из этой схемы. Я никогда не была ни на каких приемах и мы точно не были знакомы до этого. Как ты вышел на меня? Сомневаюсь, что тебя так уж интересовали мои книги. Тоже наитие?

– Вроде того. Возможно, тут сыграла роль твоя неоднозначная репутация. Ты ведь знаешь, как люди отреагировали на твои книги?

Еще бы я не знала… Кто-то называл гениальными произведениями со свежим взглядом на мир, весьма сомнительное утверждение, должна сказать. Чтобы описать литературным языком правду такой, какой она была, не нужно быть гением. Другие, как и мои родители, называли книги мерзкими и аморальными, утверждая, что в них, дескать, наблюдается пропаганда насилия. Где там обнаружили что-то подобное, я без понятия. Как много узнаешь о себе нового, стоит только послушать критиков… В общем, мнения о книгах были весьма противоречивыми, что меня, впрочем, ни капли не волновало. В конце концов, я писала в первую очередь для себя, чтобы избавиться от нехороших воспоминаний. А если издательство решило за мой счет озолотиться, флаг им в руки.

– Мое мнение о них тоже было неоднозначным, – продолжает он. – При всем желании не могу сказать, что мне понравилось прочитанное, но заинтересовало – это да. Уже тогда мне показалось, что мы можем быть в чем-то похожи, что у нас сходный взгляд на мир, поэтому решил, что нам стоит познакомиться поближе.

– Ты хотел, чтобы я написала о тебе? Обессмертила, так сказать, твое имя?

– Признаться, такая мысль тоже приходила мне в голову. Я ведь говорил, что мы, творцы, отчаянно жаждем признания. И ты тоже, иначе не пошла бы в издательство.

– Я никогда это и не отрицала, – улыбаюсь я.

***

На восстановление Русалки ушла почти неделя. Уверена, что когда он делал ее в первый раз, времени потребовалось в несколько раз больше, но на то он и первый раз. Как бы то ни было, когда я проснулась поутру и пошла на прогулку, фонтан уже был в своем первозданном виде. Словно ничего и не случилось. Вот интересно, где Оскар берет эти огромные резервуары? В магазинах такие вроде бы не продаются, а на аквариум это мало похоже. Хотя… Что я знаю об аквариумах? То-то и оно…

Этим утром я проснулась не сама, а от жутких криков, почему-то разносящихся по дому через динамики. Сперва даже подумала, что кричит Оскар, чего за ним отродясь не водилось, но быстро отбросила эту мысль. Голос точно был не его. У нас что, снова гости? Только этого не хватало… На мой резонный вопрос, что случилось, он коротко ответил, что “возникли кое-какие мелкие неприятности, но волноваться не о чем”. Уточнять я ничего не стала. Меньше знаешь – крепче спишь.

***

– Позволь узнать, Эмеральда, что ты делаешь?

Голос Оскара, в котором слышатся удивление и озадаченность, только повышает уровень моего энтузиазма.

Да-да, это наконец-то свершилось! У меня наконец-то дошли руки до того, чтобы изучить этот дом вдоль и поперек до малейшего закоулка, включая заколоченные и даже заложенные кирпичами двери. Благо найти необходимые инструменты оказалось совсем нетрудно, а в гардеробной, которую я, кстати, тоже не обошла вниманием, было столько разных вещей, что у меня глаза разбежались. Такое впечатление, что там у Оскара располагалась коллекция всего на свете.

– А на что это похоже? – усмехаюсь я, замахиваясь тяжеленной кувалдой и со всей дури ударяя по кирпичной кладке. Плохая была идея… Ни о какой защите я, разумеется, не подумала, так что в меня тут же полетела куча пыли и осколков, один из которых оставил на руке царапину.

– На безумие, – отвечает он.

– Ты не далек от истины, – мелкая травма ни капли не остужает мой пыл, и теперь при ударе я проявляю большую осторожность. – Ты же сам когда-то сказал мне осмотреть твой дом. Так что я этим и занимаюсь. Все, что не было скрыто от моих глаз, я уже осмотрела. Теперь остальное. Если хочешь, можешь считать это игрой в прятки. Я вожу. И уж поверь мне, я тебя найду. Ну, или ты сам выйдешь ко мне и прекратишь прятаться.

– Что это вдруг на тебя нашло? У тебя опять перепад настроения? Что-то часто они начали у тебя происходить.

– Что я слышу? Никак ты переживаешь за меня? – возвращаю я ему давнюю подколку и наношу еще один ужасный удар. Дело пошло, первый кирпич уничтожен.

Неужели свершилось? Я что, действительно поставила Оскара в тупик? Прямо шляпу снять хочется в честь такого знаменательного события, да на голове ничего нет, увы.

– Так что-то все-таки случилось? – наконец, спустя почти пять минут уточняет он. Я в это время окончательно вошла во вкус и долблю несчастные кирпичи прямо-таки с маниакальным рвением.

– Ничего, – я сдуваю упавшую на лицо челку и бросаю кувалду на пол, переключаясь на ломик. А потом вздыхаю и все-таки поворачиваюсь к камере. – Ладно, – говорю я. – Думаю, я просто немного устала.

– Устала?

Так, похоже, я сегодня в ударе. Ну, или Оскар не в том настроении, чтобы понимать меня с полуслова. Но каждая моя фраза словно вводит его в замешательство.

– Да, устала. Очень устала. – Будто в подтверждение своих слов, я приставляю ломик к стене, а сама сажусь на пол, обняв руками колени. – Устала бездействовать. Устала от того, что жизнь проходит мимо меня. Оглянись вокруг, Оскар, мы здесь совсем одни. Мы отрезаны от мира. С одной стороны, это замечательно, никто нас не беспокоит, никто не вмешивается в наши дела. Но с другой… Разве тебя это не угнетает? Здесь никогда ничего не меняется. Сама жизнь здесь словно стоит на месте. Каждый следующий день похож на предыдущий. Никакого разнообразия…

Блин, кажется, я опять начала ныть. Да и звучит все это, пожалуй, не слишком хорошо.

– Нет, ты не подумай, – поспешно пытаюсь исправиться я, – дело не в тебе и не в доме. Я рада быть здесь. Но… знаешь, даже от хорошего можно устать.

– Что, хочешь снова потанцевать? – интересуется Оскар с некоторой ехидцей.

– Не знаю, – пожимаю плечами я, хотя на лицо выползает улыбка. – Звучит, конечно, заманчиво, но не думаю, что это поможет.

– Или хочешь погулять за пределами поместья? – тоном змея-искусителя продолжает он. – Или же хочешь домой?

– Нет, – я отчаянно мотаю головой, словно Оскар уже все решил и вознамерился во что бы то ни стало выпроводить меня. – Домой я точно не хочу. Я вообще не хочу отсюда уходить, но и сидеть на месте уже тоже не могу. Поэтому делаю то, что делаю.

– Я бы предложил тебе приобщиться к моему искусству, но вряд ли ты воспримешь эту идею с энтузиазмом, – произносит он.

Как-то двусмысленно прозвучало… Он предлагает мне стать одним из “экспонатов” или попытаться сделать новую работу в его стиле самой? В одном он прав точно: ни один из вариантов мне определенно не нравится.

***

Мое безумие прогрессирует. С момента нашего разговора прошло два дня. За это время я благополучно разнесла несколько замурованных наглухо дверных проемов, выдернула дюжину-другую досок, вскрыла несколько замков. Короче, развлекалась по полной. Вот только облегчения этот нелегкий труд не принес ни капли, и каждая новая открытая дверь будто еще глубже погружала меня в пучину какого-то нелепого отчаяния. Мне волком хотелось выть.

Где я только ни побывала… Обнаружила еще три комнаты наблюдения, имеющие тайный ход во двор, нашла несколько комнат, имеющих совершенно нежилой вид. Одной из таких была спальня почти вдвое больше моей. Большая двуспальная кровать, красивое трюмо, комод – сомнений быть просто не могло. Родительская спальня. Судя по тому, с каким тщанием это место было от меня скрыто, прошлое имеет для Оскара куда большее значение, чем то, которое он пытался до меня донести.

Кстати о прошлом, привет из него обнаружился в самом неожиданном месте. В одном из наблюдательных пунктов была кнопка дистанционного осушения бассейна, на дне которого оказалась дверь, ведущая в катакомбы. Ну, как катакомбы. Просто длинный тоннель, приведший меня в некое подобие склепа. Антураж впечатлял. Просторная комната, колонны, зловещее освещение – все отлично нагоняло мрачную атмосферу. Но самое главное – колба с бальзамом в центре у противоположной стены.

Мужчина неопределенного возраста. Лысый. В красно-черном одеянии. Похож на вампира. Хм, на фотографиях пропавших я его не видела. И только когда нашла родительскую спальню, до меня дошло, кто же этот человек. Он приветливо улыбался мне с одной из фотографий, что стояли на комоде. В первый момент я даже поверить до конца не могла в то, что увидела. Неужели?.. Неужели это и есть отец Оскара? Сколько лет он уже здесь находится?.. Если судить по внешнему виду, выглядит он все же довольно молодо. Выходит, Оскар сделал это с ним сразу после его смерти? Значит, отец – его первая работа, а не возлюбленная?

Сам хозяин дома не горел желанием разговаривать на эту тему, и я его не винила. Кому хочется ворошить неприятное прошлое?

Честно говоря, комната произвела на меня такое удручающее впечатление, что даже начали проскальзывать мыслишки заделать проход заново и вообще больше никогда не приближаться к этому месту. Аж тошно стало.

***

– Оскар, я же знаю, что ты здесь. Пусти меня.

Когда поместье исследовано от и до, я замираю перед единственной дверью, за которую так и не смогла попасть. Пожалуй, ее спасло только то, что она железная и выглядит очень прочной, так что кувалда тут не поможет. Была, конечно, идея взорвать ее динамитом, но к таким радикальным мерам я все же прибегать не стала, и так уже наворотила дел. Удивляюсь, что Оскар до сих пор меня не прибил. Да какое там! Он слова против не сказал, когда я вытаскивала наружу то, от чего он так стремился отгородиться.

– Открой! Оскар!

Местечко, в котором я нахожусь, при всем желании нельзя назвать комфортным по той простой причине, что это канализация. Даже не спрашивайте меня, как я сюда попала. Впрочем, это оказалось не так уж и сложно, просто пришлось поработать домкратом и приподнять одну ржавую железную дверь. Толку от этого, впрочем, было довольно мало, потому что в итоге я уперлась носом в закрытую дверь. Сомневаться, что Оскар скрывается именно там, не приходилось. Больше просто негде! Да вот пускать меня внутрь он явно не спешил, никак не реагируя на мои просьбы. Хотя, он вообще ничего не говорил уже целый день. Может, опять уехал куда-то?

Что ж, как уехал, так и приедет обратно. А я с места не сойду, пока меня не впустят. Нет, конечно, можно пойти в гардеробную или на чердак и покопаться там в поисках резака по металлу, но мне откровенно лень. Мой запал энергии и жажда действия сошли на нет, снова накатила апатия.

Так что я сажусь прямо на пол, прислоняясь спиной к холодному металлу двери. К запаху, царящему в воздухе, уже притерпелась, так что это не проблема.

Уткнувшись лицом в согнутые колени, я думаю. О том, что было, о том, что будет. Будет ли оно вообще?

Сердце ледяными тисками сдавливает чувство какой-то обреченности и безнадежности. А в душе крепнет уверенность: что бы ни случилось, исход будет один, и вряд ли я от него буду в восторге. Смерть снова дышит мне в затылок. У меня очень плохое предчувствие…

========== Глава 18. Это любовь? ==========

Когда я открываю глаза, картина выглядит несколько нечеткой, контуры расплываются, превращая обстановку комнаты в абстрактную картину в духе Сальвадора Дали. То, что лежу я на чем-то мягком, здорово обнадеживает. Засыпать, сидя в канализации, мне до этого еще ни разу не доводилось. Видимо, эта моя самоотверженность таки растопила сердце Оскара, и он избавил меня от необходимости валяться на бетонном полу.

Впрочем, каким-то особенным откровением эта комната для меня не становится. Я ведь уже была здесь, когда меня скрутил аппендицит, просто тогда была в таком состоянии, что было как-то не до глядения по сторонам. Помещение оказывается намного просторнее, чем любой из виденных мной наблюдательных постов. Куча мониторов, рычагов, кнопок присутствуют и здесь, практически ничем не отличаясь от тех, что я уже видела. Но это только часть комнаты, причем, часть незначительная. Большую же часть пространства занимает лаборатория. По крайней мере, выглядит это именно как лаборатория. Различные колбы, реторты с разноцветными жидкостями, трубки, идущие вдоль стен, пола и потолка, и, конечно же, до боли знакомые цилиндрические сосуды. Пустые. Значит, вот где они хранятся. Интересно, как Оскар их отсюда вытаскивает? Ведь судя по моим ощущениям и логическим предположениям, эта комната находится под землей, а единственная заметная дверь слишком маленькая и узкая.

Сама же я валяюсь на мягкой кушетке, накрытой длинным клетчатым покрывалом. Освещения в комнате немного, оно ограничивается несколькими настенными светильниками, так что по глазам ничего не бьет, давая нормально осмотреться. Вздохнув, я сажусь, свешивая ноги на пол. Хочется верить, что я не провалялась несколько дней, хотя если судить по тому, как жалобно урчит мой желудок, такой вариант вполне имеет место быть.

По привычке почесав бок, обнаруживаю, что швы, о которых мы со всей этой ситуацией с грабительским налетом совершенно позабыли, исчезли. Вот только легче не стало. Я уже перестала обращать на них внимание, только чесотка осталась.

А еще я снова совсем одна, пусть даже и нахожусь там, где мне, по логике вещей, находиться не положено. Но наша игра давно уже вышла за рамки всяких там “можно/нельзя” или “стоит/не стоит”, не спросив нашего мнения на этот счет.

Возникает резонный вопрос к самой себе: ну и что изменилось? Зачем я вообще так рвалась попасть сюда снова? Стоило ли это затраченных усилий? Стало ли мне легче? Да ничего подобного. Ничего не изменилось. Может, я просто на шаг стала ближе к Оскару. Где он, кстати, опять пропадает? Решил прятаться от меня постоянно, ходя от одного наблюдательного пункта к другому? Неужели настолько доверяет мне, что оставит меня одну в святая святых, своей лаборатории? Она ведь не видна ни из одной из тех комнат, это я точно помню. Да и камер тут я не вижу, как и динамиков. Но это и логично, учитывая, что большую часть времени он тут проводил сам.

Не знаю, что мне делать. Пойти снова его искать? Ага, а он тайком вернется сюда и черта с два пустит меня обратно. Просто сидеть тут? Скучно, а я и так уже от тоски на стену готова лезть. Найти себе занятие? Какое, интересно знать? Тут даже книг нет. А что есть?

От нечего делать начинаю ходить по комнате, разглядывая приборы, о назначении которых приходится только гадать. Черт, если Оскар все это сделал сам, он гений не только искусства, но и механики. Лично у меня от одного только вида этих конструкций мозг начинает кипеть. Особого внимания заслуживает секционный стол, почти как две капли воды похожий на тот, что стоял в морге в полицейском участке. Надо думать, в прошлый раз я лежала именно на нем, до сих пор помню холодную металлическую поверхность.

– Осваиваешься, Эмеральда?

Я даже пикнуть не успеваю, как его ладонь опять, как и тогда перед вальсом, закрывает мне глаза. Откуда он там взялся?! Я же ничего не слышала! Абсолютно бесшумная походка, как у прирожденного хищника. И как он вообще оказался у меня за спиной, когда дверь всегда была в поле моего зрения? Очередной тайный ход? Вполне может быть.

– Можно и так сказать. – Делать хорошую мину при плохой игре всегда удавалось мне на славу, вот и сейчас голос не дрожит, а я отчаянно делаю вид, что ничего из ряда вон не случилось. – Уютненько у тебя тут. Хотя снаружи все-таки лучше.

– Уходила бы ты отсюда, – внезапно говорит Оскар, так резко меняя тему, что я аж вздрагиваю. Что-то не нравится мне тон его голоса.

– Зачем ты тогда меня пустил? – осведомляюсь я. Что, решил взять реванш за недавнее выбивание из колеи? Снова моя очередь пребывать в ступоре? Я уже привыкла…

– Я имел в виду вообще уйти, – произносит он. – Вернуться к себе и делать вид, словно ничего и не было.

От этих слов меня ледяными объятьями сковывает ужас. Что случилось? С чего такое внезапное решение?! А какая-то часть моей души панически и истошно орет, и ее крик превращается в сплошную череду нечленораздельных звуков.

Нет-нет-нет! Не прогоняй меня! Позволь мне остаться! Я не хочу! Не хочу уходить отсюда! Не оставляй меня! Не уходи и не оставляй меня снова одну!

– Я… – дыхание перехватывает, и слова застревают в горле, вырываясь рваными звуками. – Я никуда не уйду. Не уйду, – шепотом повторяю я, чувствуя, как предательски задрожали колени.

Черт, как же я хочу посмотреть ему в глаза! Они бы не соврали, по ним я бы поняла, всерьез он говорит, или это опять какая-то изощренная насмешка?

Думаю, не закрывай он мне глаза, сейчас в них застыло бы выражение затравленного зверя, загнанного в угол и понимающего, что надежды на спасение нет. До этого мне претила сама мысль, что меня могут просто выставить вон. И сейчас, когда она была озвучена, меня словно паралич хватил. А часть души, та самая, что намертво привязалась к Оскару и его миру, продолжала истерить, буквально оглушая меня своими отчаянными воплями.

– Ты не можешь остаться, Эмеральда, – спокойно говорит Оскар, словно речь идет о сущих пустяках.

– Могу, – не раздумывая, отвечаю я, тряся головой. – Могу остаться. И останусь. Ты не можешь просто так… – я не могу заставить себя произнести эти страшные слова. – Мы ведь еще не закончили… Я останусь. Мне все равно, чем придется за это заплатить, я все равно останусь.

Кажется, я пребываю на грани истерики. Но, в отличие от обычных женских истерик с криками и слезами, мои глаза абсолютно сухие, а голос, наоборот, превращается в едва слышный шепот. И я боюсь, до смерти боюсь, что мое решение не возымеет эффекта, что Оскар все равно поступит по-своему. Что уже скоро я проснусь в своей комнате дома, словно все это было лишь длинным красочным сном.

Не контролируя себя, я отчаянно вцепляюсь в его руку, что закрывает мне глаза. Не отпущу… Пусть делает, что хочет. Не отпущу!

– Не прогоняй меня, – шепчу я. – Пожалуйста… не прогоняй меня… Проси все, что угодно, только позволь мне остаться.

Оскар только тихо усмехается не то моим словам, не то своим мыслям.

– Стокгольмский сидром. Жертва привязывается к похитителю, встает на его сторону, принимает его принципы и взгляды на жизнь и все ее проблемы. Всегда находил это достаточно занятным, – говорит он. – Не думал, что доведется столкнуться с ним на практике.

– Лимский синдром, – эхом отзываюсь я. – Похититель привязывается к жертве настолько, что не может ей навредить, а наоборот проникается к ней сочувствием и пониманием. Можешь сколько угодно говорить, что все это чушь собачья, мои надумки, но… Твои действия выдают тебя. Ты ведь и сам это понимаешь.

Его рука, которая закрывает мои глаза, внезапно смещается вниз и в следующий миг с силой сжимает мою шею. Ощущение не из приятных… Но я не сопротивляюсь. Даже когда хватка усиливается, и на шее обещают остаться красочные синяки.

Но панических мыслей нет. Я не чувствую опасности. Не прошу отпустить. Потому что верю. Потому что знаю.

– Не боишься, – констатирует Оскар, разжимая пальцы и продолжая стоять у меня за спиной. – Ни капли не боишься.

– Не боюсь, – так же спокойно подтверждаю я, медленно делая несколько глубоких вдохов, чтобы привести дыхание в порядок. – Ты ничего мне не сделаешь, иначе давно бы сделал. У тебя были сотни возможностей, но вместо этого ты раз за разом спасал мне жизнь. Наверное, будь я на твоем месте, поступала бы точно так же.

– Ничто не вечно, Эмеральда, – отрешенно произносит он. – А то, что здесь происходит, тем более. Конец уже близок, ты ведь тоже это чувствуешь.

Я только киваю. Еще бы я не чувствовала. Попробуй тут не почувствуй, когда твоя душа рвется на части от боли и тихо плачет от беспомощности.

– Приводить тебя сюда с самого начала было моей ошибкой, – продолжает Оскар. – По сути, ты и есть моя ошибка. Все шло своим чередом и так бы продолжалось до сих пор, не появись ты здесь и не разрушь все, что я создавал годами.

Слышать подобное на удивление больно. И, как ни странно, одновременно приятно. Причиняющие боль слова прозвучали как самая лучшая музыка для моих ушей. Потому что это правда, и мы оба понимаем это слишком хорошо.

Наша взаимная одержимость друг другом пустила коту под хвост все, чему мы посвящали свою жизнь до нашей встречи. Но я ни о чем не сожалею. Предложи мне все переиграть, я бы ни за что не отказалась пережить все эти дни заново. Даже если в итоге это навсегда разобьет мне сердце. Я готова пожертвовать этим. Снова и снова, лишь бы встретить его. Лишь бы быть здесь с ним.

Мы оба слишком заигрались. В нашей игре никогда не будет ни победителя, ни проигравшего. Потому что ни один из нас не позволит проиграть другому. Мы слишком нужны друг другу. Нам важно, чтобы все оставалось так, как есть.

Две идеальные половинки одного целого. Инь и Янь. Так бы я могла сказать о нас, если бы хоть на секунду верила в нелепую теорию о двух предназначенных друг для друга людях.

Это любовь? Не знаю. Люблю ли я Оскара? Не знаю. Я никогда в жизни никого не любила, ни в кого не влюблялась. Я не знаю, что такое любовь. Мне никто не был нужен. До недавнего времени никто. Это любовь? Почти физическая необходимость быть рядом, чувствовать свою нужность. И боль от разлуки, которая приходит несмотря на самовнушение о том, что ее нет.

Ты ведь тоже это чувствуешь, да, Оскар? Я знаю, что чувствуешь. Слышу в твоих словах, ощущаю в твоих прикосновениях. Никакая маска не поможет тебе скрыть это. Скорей уж наоборот. Даже хорошо, что ты прячешься от меня за ней. С закрытыми глазами я вижу еще больше, чем с открытыми.

Так что же это? Влюбленность? Дурацкое слово, которое абсолютно ничего не значит. Зависимость? Вот это ближе. Ты так и не рассказал мне о своей второй мечте, Оскар, но, думаю, я и сама поняла, о чем ты тогда говорил. Ответ все это время лежал на поверхности, а я не замечала его по той простой причине, что искала на глубине. Не замечала простое человеческое желание доверять, не прятаться и в любой ситуации оставаться собой. Желание, чтобы нашелся кто-то, кто смог бы видеть сквозь искусственно выстроенные барьеры и маски. Смог видеть и не отвел бы взгляд.

– Давай снова потанцуем, – наконец, произношу я, в и голосе моем одновременно звучит и отчаяние, и смирение. – Если конец и правда близок, почему бы не провести время в свое удовольствие?