Текст книги "Шедевр (СИ)"

Автор книги: Iriri

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

И да, я все еще дуюсь на Оскара за его идиотские шуточки вроде игры в догонялки. И это странно. До этого мне казалось, что я не способна обижаться, тем более по таким пустякам. Бывали случаи, когда меня постигали куда более серьезные разочарования, но я никогда не зацикливалась на своих обидчиках, не валялась бессонными ночами на кровати, придумывая страшные планы мести, а обычно довольно быстро обо всем забывала, переключаясь на другие более интересные дела. А тут вот вам, пожалуйста, сижу и никак не могу побороть собственное ребяческое чувство обиды. Даже не отреагировала на очередную забальзамированную композицию, пока шла сюда.

Оскар, как ни странно, тоже не слишком-то горит желанием со мной разговаривать. Как вчера уехал на лифте куда-то вниз, оставив за собой охваченный пламенем коридор, так больше я его не видела и не слышала. Не исключено, конечно, что его сейчас вообще нет в доме, и он уехал куда-нибудь по своим делам. Или же ждет, что я начну разговор первой. А я молчу из вредности. Вот и получается у нас патовая ситуация.

Закончив переносить свои мысли на бумагу, я с удивлением отмечаю, что до этого казавшаяся ужасно толстой тетрадь исписана уже почти наполовину. Такими темпами придется искать новую. Жаль, конечно, что придется переводить написанный текст в печатный, я жуть как это не люблю. Для меня нет лучшей музыки, чем шелест исписанных страниц.

Просто так сидеть тут тоже не вариант, хотя ой как не хочется вставать с насиженного места. Но надо браться за работу. В конце концов, за этим я тут и нахожусь. Ну, по крайней мере, с моей точки зрения. Интересно, на что Оскар рассчитывал, когда предложил мне условие игры? Думал очаровать меня красивыми словами? Или трагической историей своей жизни? Своим творчеством? Или всем вместе? Нет, не буду отрицать, все это очень интересно и вдохновляюще, как бы аморально ни звучали такие слова, но это вовсе не пробуждает во мне желания пополнить число его жертв, а угрожать или, тем более, применять физическую силу он явно не станет. Или я еще не знаю чего-нибудь «самого главного», которое должно перевернуть мое мировоззрение с ног на голову?

Гоня прочь все эти размышления, ибо они будут мешать мне правильно воспринимать происходящее, я выхожу из мини-казино. Комната за дверью – типичная проходная. Тут нет ничего, кроме пары мягких стульев на резных ножках, столика в углу и кучи маленьких картин на стенах. Я говорю: «почти ничего», но это только потому, что взгляд сразу же приковывает колба с бальзамом. На этот раз она не круглая и висит на потолке, словно диковинная люстра. Композиция проста, но при этом гениальна. Юноша с притороченными к рукам роскошными белыми крыльями, продолжение которых нарисовано на потолке угольно-черной краской, словно летит на них к такому же нарисованному солнцу. Если ты хоть сколько-нибудь знаком с мифами Древней Греции, то без труда поймешь задумку. Икар. Сын Дедала, что на самодельных крыльях пытался спастись с острова Крит. Но солнце растопило воск, которым были скреплены крылья, и он утонул.

– О, ну наконец-то! – раздается из динамика голос Оскара, и в нем слышится такое торжество и самодовольство, словно он только что выиграл у меня миллион долларов. Стало быть, последние размышления я произнесла вслух. – А я уж успел было подумать, что ты намерена молчать до самого конца. Но рад, что ты снизошла до разговора.

Я в ответ лишь фыркаю, словно кошка, которой в морду прыснули водой из пульверизатора. Вы только послушайте его! Снизошла я, понимаете ли! Найдя глазами камеру, я посылаю ей недовольный взгляд.

– Что, теперь ты решил раздражать меня? – интересуюсь я. – Нормальный разговор тебя уже не устраивает?

– Кто-то ведь говорил, что у нее аллергия на все обычное, – с усмешкой напоминает он. – А желание гостя для меня закон. Заказывала разнообразие? Будет тебе разнообразие. Надо было заранее уточнять детали.

– Хорошо, – примирительно киваю я, разводя руками. – Разнообразие так разнообразие, но в данный конкретный момент мы можем поговорить спокойно?

– Ну, если в данный конкретный, – словно эхом откликается Оскар, становясь серьезным, а потом вдруг снова усмехаясь. – Хотя, признаться, было забавно посмотреть на тебя, когда ты злая и обиженная. Оказывается, ты вовсе не такой сухарь, каким очень хочешь казаться.

– Ты думал, что я сухарь? – без понятия, почему меня внезапно так задели его последние слова, но просто взять и смолчать не вышло. – А мне-то казалось, что я вовсе не верх сдержанности.

– А я обратного и не утверждаю, – говорит он. – Но сдержанность и замкнутость – это не одно и то же. Ты держишь большую часть настоящих чувств в себе, выставляя напоказ лишь те, которые помогут составить о тебе прямо противоположное истинному мнение. Фантастическое нахальство, показное равнодушие, сопровождаемые способностью без малейшего смущения обсуждать абсолютно любые темы – это далеко не то, что сделает тебе хорошую репутацию в приличном обществе. И ты сама это прекрасно знаешь, верно?

– Но эти чувства не маска, – возражаю я, понимая, к чему он клонит. – Они такие же настоящие, как и те, что удерживаются внутри. Я не пытаюсь казаться не такой, какая я есть на самом деле. Я лишь показываю людям себя только с одной стороны. Те, кому надо, смогут разглядеть и все остальное. А кто не сможет… что ж, я распрекрасно обойдусь без их активного участия в моей жизни. Вот и всё.

– Но, признай, в этом есть и доля позёрства, – спокойно замечает Оскар. – Причем, совершаемого исключительно из духа противоречия. Тебя угнетает однообразие, для тебя оно неприемлемо, твое мировоззрение заключается в индивидуальности и выделении из серой массы под названием общество. Полагаю, подобное заложилось еще в детском возрасте, и тогда же ты настроила себя поступать не так, как остальные. Могу поспорить на что угодно, что еще в школе, когда твои сверстники обсуждали какое-то музыкальное направление, ты была в стороне от этого, а понравившаяся им музыка вызывала у тебя лишь раздражение и непонимание. Когда они обсуждали какое-нибудь шоу или сериал, ты категорически отказывалась присоединяться к ним. Ты делала все, лишь бы не уподобиться им. Я прав?

Ты даже не представляешь, насколько… Этого я вслух не говорю, но Оскару, кажется, и не слишком нужен мой ответ. Он и так прекрасно понимает, что не ошибся ни в одном предположении. А я только едва заметно морщусь от нахлынувших воспоминаниях о былых временах. Я очень любила свою школу. Нет, правда. Любила учителей, их предметы, любила учиться и каждый день получать новые знания. Отличные оценки, посещение бесконечных кружков и секций – учителя нахвалиться не могли. И чем больше меня любили учителя, тем больше ненавидели одноклассники. Последних я вообще никогда не понимала, мы словно жили в разных мирах. Мне действительно никогда не были понятны их интересы и увлечения, желания и стремления, их жизненная позиция. Наверное, именно тогда возникла моя неприязнь к тому, чем повально занимаются другие.

Про себя я отмечаю, что все-таки здорово недооценила способность Оскара видеть все таким, какое оно есть на самом деле. Такими темпами он и правда может докопаться до всех аспектов моей жизни. Рассказывать что-либо по доброй воле я по-прежнему не собираюсь. Чего греха таить, мне ужасно интересно, что же он еще сможет разглядеть. А вдруг увидит что-то, о чем я и понятия не имею.

– Меня волнует только один вопрос, – внезапно говорю я, меняя тему разговора настолько капитально, что сама удивляюсь. – Как ты его туда подвесил? – я указываю на юношу-Икара.

– Ловко выкрутилась, – Оскар не упускает возможности еще пару раз проехаться наждачной бумагой по моим нервам. – Немного физики и немного терпения, – отвечает он, как будто это хоть что-то проясняет.

Впрочем, все по-честному: у меня свои тайны, у него свои.

– Видишь ли, как и неумолимость течения времени, законы гравитации тоже издревле не давали людям покоя, – добавляет он, а я только мысленно удовлетворенно киваю. Наконец-то мы оставили тему моего прошлого, которая мне удивительно неприятна, и вернулись в обычное русло. – Мечта однажды взмыть над землей тоже кружила людям голову. Кто-то летел, кто-то разбивался. А этот юноша теперь может не волноваться о риске провала. Теперь он может вечно лететь к своей мечте, не боясь, что солнце опалит его крылья.

– Значит, мечта, – негромко, почти машинально повторяю я. – Этот мальчик символизирует для тебя мечту… А какая она у тебя? Чего ты на самом деле хочешь достичь? Чего хочешь от жизни?

– А разве не ясно? – черт, я уже ненавижу эту его привычку отвечать вопросом на вопрос. – Ведь мы во многом схожи. Не исключено, что и мечты у нас не сильно разнятся. О чем мечтаешь ты?

– Не знаю, – пожимаю я плечами после некоторых раздумий. – Как я уже говорила, я живу сегодняшним днем, не задумываясь о будущем. Поэтому я предпочитаю не думать о том, что произойдет завтра.

– Не путай мечты и планирование, – произносит Оскар. – И не делай вид, что никогда ничего не хотела от жизни. Как и все люди искусства, ты так или иначе, но все равно хотела признания и понимания своего творчества. А также возможностей для полной самореализации.

– Вот только не надо мне тут пересказывать пирамиду Маслоу, – ворчу я. – Но ты, пожалуй, прав.

– Конечно, я прав, – подтверждает он. – Ни один творец не творит просто так. Мы вкладываем душу в нашу работу. Мы пытаемся донести до других нашу идею, наш замысел. Чтобы другие видели и понимали нас лучше. Чтобы принимали такими, какие мы есть.

– Так это и есть твоя мечта? – переспрашиваю я. Странно, а мне казалось, что он скажет что-то другое, пооригинальнее.

– Одна из, – уклончиво отвечает Оскар. – А разве она и не твоя тоже?

– Может быть, – соглашаюсь я. – Но это звучит слишком абстрактно. А я никогда не задумывалась об этом всерьез, чтобы сказать что-то конкретное. Если пойму, чего же я хочу на самом деле, ты будешь первым, кто об этом услышит.

– Если поймаешь меня в следующий раз, я расскажу тебе о второй своей мечте, – внезапно переходит он на ехидный тон, совсем как вчера.

Ужасно хочется обиженно надуться в ответ на подобный выпад, но никакой обиды в душе уже нет, даже от былого возмущения осталась только жалкая тень. Так что я лишь усмехаюсь, принимая новые правила игры.

– Не просветишь, когда сей знаменательный забег произойдет? – только и интересуюсь я в ответ.

– Нет, – все тем же тоном отзывается он. – Иначе ты будешь готовиться к нему заранее, а это неинтересно.

Я не могу сдержать еще один смешок, невольно соглашаясь с подобными доводами. Впрочем, действительно, пусть будет сюрприз. Что бы я там ни говорила и ни думала, я правда люблю разнообразие.

========== Глава 6. Привет из прошлого ==========

Мда… Чем только не приходится заниматься… Но я не жалуюсь. Уж я-то знаю, что возможности человека практически безграничны, и обожаю приобретать новый опыт. Даже лучше, если он окажется неудачным: в следующий раз ты не будешь повторять ту же ошибку.

Нет, я не пытаюсь пройти через огненный коридор, закутавшись в противопожарное одеяло. Вообще-то эта идея была бы вполне ничего, вот только у меня нет ничего даже близко похожего. И моя нынешняя деятельность не настолько экстремальна. Собственно, она совершенно безопасна. После детального осмотра комнаты, увешанной охотничьими трофеями и индейскими масками, за картиной, висящей над камином, обнаружился сейф. Я часто видела такие и в жизни, и в кино. В фильмах опытные медвежатники открывали их за пять минут при помощи стетоскопа. А я вот сижу уже без малого пять часов, что, впрочем, неудивительно. Раздобыть стетоскоп проблемой не было – на чердаке оказалось действительно много различных вещей, и эта была не исключением. Вся проблема заключалась в том, что я ни разу не пробовала открыть сейф подобным образом и, более того, даже не представляла, как это делается. Нет, по идее, понятно, что надо слушать щелчки, но я понятия не имею, какие именно, и не слишком отличаю один от другого. Количество провалившихся попыток, правда, ни капли не охлаждает мой пыл, скорее уж наоборот. Я уже решила для себя, что открою этот чертов ящик, чего бы мне это не стоило. Хотя порой и ругаю Оскара, который отказался мне помогать. Дескать, «я же говорил, что можешь идти куда угодно, куда у тебя получится попасть, и этот сейф не исключение, но ни о какой помощи с моей стороны и речи не шло».

Честно говоря, не знаю, почему я с упорством старого осла каждое утро иду именно в эту часть дома, хотя можно было бы пойти в другую, выйдя из столовой через вторую дверь. Но меня словно манит что-то сюда. Словно после того, как Оскар сбежал от меня, скрывшись за дверьми лифта, я стала одержима идеей проследовать за ним. Мои попытки отключить пламя не привели ни к чему – я даже не смогла обнаружить пульт управления. Зато нашелся этот проклятый сейф. Вот будет потеха, если в результате я его все-таки открою, а он окажется пустым. Уже представляю, что по поводу этого скажет Оскар. Мол, «извини, Эмеральда, давно сюда не заглядывал, совсем забыл, что там ничего нет». Насколько я успела понять его характер, подобное было бы вполне в его духе.

– Не ожидал от тебя такой усидчивости, – комментирует он, когда ближе к четырем часам я решаю сделать перерыв и попить чаю. – Мне казалось, ты говорила про любовь к разнообразию. Никак не думал, что ты сможешь так долго заниматься чем-то одним, причем, не имеющим отношения к творчеству.

– Я выросла на RPG-играх, – хмыкаю я, отпивая из кружки и листая исписанные листы тетради. Обычно до окончания произведения я не имею привычки помногу раз его перечитывать, но с этим все иначе. Перед тем, как начинать писать, и после того, как заканчиваю, я постоянно перечитываю написанное, добавляю какие-то незначительные детали и комментарии. И все время такое чувство, что если я не буду этого делать, то непременно произойдет что-то непоправимое. – Я очень терпелива. Могу заниматься одним и тем же неделями, если процесс не вызывает у меня отвращения или если скажу себе: «Надо!»

– Женщины, – негромко ворчит он. – Сборник всех возможных противоречий, подкрепленный такой же противоречивой логикой. Любят разнообразие, а занимаются рутиной. Три часа думают, надеть ли им черное или белое, в результате надевают красное. Говорят, что будут готовы через пять минут, когда на самом деле им надо минимум сорок.

– Что еще за сексизм? – хмурюсь я. Хоть я и поглощена чтением, слушая Оскара лишь краем уха, пропустить столь нелестные обвинения просто невозможно. Я вообще терпеть не могу какую бы то ни было дискриминацию, будь то расовая, гендерная или религиозная.

– Лишь мои наблюдения, основанные на жизненном опыте, – невозмутимо отвечает Оскар, на которого мой недовольный тон не произвел ни малейшего впечатления. – Я бы никогда не стал строить обвинений, основываясь на одних лишь домыслах.

– Говоришь, как прокурор, – внезапно усмехаюсь я, услышав в голосе Оскара знакомые интонации. В мыслях тут же появляется новая теория относительно его личности. – Ты, часом, не работник правоохранительных органов?

Искренний смех, раздавшийся в ответ, убеждает меня в абсурдности этого предположения. Нет, не из-за того, что полицейский или кто-то из той же среды не может быть серийным убийцей – еще как может! Самые неуловимые преступники как раз получаются из тех, кто знаком со следственным аппаратом не понаслышке. Дело в другом. Его манеры, слова, действия ни капли не соответствуют модели поведения полицейских. Нет, конечно, все люди разные, но у людей одной профессии рано или поздно, но непременно появляются характерные признаки. А поведение Оскара куда как больше напоминает психолога, а его способность видеть меня практически насквозь и понимать образ моего мышления только укрепляет эту версию. А вообще, если задуматься, то действительно, кем он может быть? Хозяин такого роскошного поместья не может быть неизвестным человеком. Обычно такие всегда у всех на виду. Но при этом он безбоязненно выставляет напоказ своих жертв. Стало быть, в этом доме никогда никто не бывает, ну кроме кандидатов в экспонаты. Черт, это даже звучит ужасно! Бросив взгляд на висящую под потолком камеру, я размышляю, высказать ли мне эти предположения вслух или лучше смолчать. На откровения Оскара рассчитывать не приходится – это все-таки не разговор о творчестве, о котором мы оба можем говорить бесконечно.

Покончив с чаем, я, поплевав на ладони, возвращаюсь к злосчастному сейфу с твердым намереньем биться с ним до победного конца, даже если на это уйдет остаток вечера и ночь. Даже писать меня сегодня не тянет. Более того, моей душой со всеми ее потрохами овладел Его Величество Азарт. Можно подумать, я и правда на реалити-шоу, а за дверцей сейфа скрывается заветный выигрыш.

Вновь оказавшись в комнате с трофеями, я старательно откладываю возню с сейфом на мифическое «потом». Вместо этого я педантично оглядываю чучела. Странно, что они не вызывают у меня отвращения и возмущения. Как ни крути, я очень люблю животных и всегда была категорически против жестокости по отношению к ним. И снова и снова на ум приходит уже успевшая до тошноты надоесть мне мысль: словно живые. Я провожу ладонью по гладким перьям белоголового орлана, стоящего на массивном постаменте, проверяю на прочность оранжевый клюв. Какая все-таки красивая птица! Стоя тут, рядом с ней, даже не верится, что размах ее крыльев может достигать двух метров – кажется такой миниатюрной. С орлана мое внимание переключается на голову носорога. Никогда не видела их вживую даже в зоопарке. Но, судя по этой голове, мои представления об их размерах были весьма и весьма занижены. Я представляла их гораздо меньше. Рядом с дверью на стене висят два однозарядных курковых пистолета, что веке этак в восемнадцатом использовались на дуэлях. Сомневаюсь, что смогла бы с таким справиться. Впрочем, я давно не практиковалась в стрельбе. Помнится, в детстве могла в тире выбить сто из ста, но потом потеряла интерес. До стрельбы по живым мишеням, слава богу, у меня никогда не доходило и, буду надеяться, что не дойдет.

Когда тщательный осмотр всех достопримечательностей комнаты заканчивается, и я, наконец, решаю вернуться к открытию сейфа, меня постигает жестокое разочарование. К железной дверце скотчем прилеплен маленький листок бумаги, а коротенькая надпись на нем гласит: «+11, -3, +8» И мне хочется зарычать от возмущения! Какого, спрашивается, черта он заставил меня пять часов возиться, когда мог с самого начала сказать комбинацию?! Найду – пальцы переломаю!

– И я в очередной раз поражаюсь женской логике, – усмехается Оскар. – Я только что освободил тебя от долгого и, вероятно, безуспешного разбирательства с сейфовым замком, и все, что ты можешь сказать мне в благодарность, это пообещать переломать пальцы.

– А чего ты ожидал? – огрызаюсь я, коря себя за то, что опять начала думать вслух. – Я полдня убила и собиралась убить еще столько же, но открыть его самостоятельно, раз уж начала! А ты, если собирался помочь, мог бы сделать это сразу же!

Но делать нечего. Дальше возиться со стетоскопом нет смысла, я уже запомнила эти числа и даже при большом желании не смогу их забыть. Так что комбинацию я ввожу, то и дело бросая гневные взгляды на камеру, хоть и знаю, что Оскара этим не пронять, а вот повеселить – очень даже.

В сейфе не оказывается ничего такого, что, по моим скромным представлениям, там должно лежать. Ни денег, ни ценных бумаг, ни драгоценностей. Но, как ни странно, я абсолютно этому не удивлена. Как по мне, все вышеперечисленное было бы в данной ситуации несколько неуместно. Все, что там есть, это какие-то бумаги и непонятная штуковина, похожая на металлический глаз. Хм, помнится, в круглом зале был замок со сканером сетчатки. Не думаю, конечно, что у этого комка железа есть что-то вроде сетчатки, но попытаться стоит. С этими мыслями я убираю «глаз» в карман и, прихватив папку с документами, иду на балкон. В ногах правды нет, да и освещение тут не самое лучшее. А там можно и параллельно записывать свои мысли.

Удобно устроившись за столом с кружкой чая и куском торта, я открываю тетрадь на том месте, где кончаются мои записи, после чего сую нос в папку. Чутье так и вопит, что я нашла что-то интересное, так почему бы с ним не ознакомиться? Документы, все как один, оказываются выписками не то из медицинской карты, не то из истории болезни. По большей части, там результаты различных анализов и осмотров. Мое особое внимание привлекает лист бумаги, на котором красуется круглая печать некоего доктора Джеральда Йохана.

«Диагностическое заключение Пациента №213.

Комплексные наблюдения за данным пациентом приводят к мнению, что он страдает так называемым Синдромом Дориана Грея на фоне маниакально-депрессивного психоза. По факту, Синдром Дориана Грея официально не является болезнью, но пациент очень бурно и остро реагирует на изменения в своем теле, увядание молодости, поэтому данный синдром – наиболее точное определение. К сожалению, вкупе с маниакально-депрессивным психозом, пациент склонен к неадекватным и опасным поступкам. На данный момент у пациента интерфаза, – так называемое просветление рассудка. Но мы не сможем предугадать его действия, когда она закончится. До интерфазы Пациент №213 вел активное изучение химических бальзамирующих веществ и человеческой анатомии. Несмотря на круглосуточный контроль, пациент умудряется проскальзывать через многие ограничения. Его невероятные коммуникативные качества и способность убеждения могут плачевно сказаться на больнице, если мы не примем более строгие меры.

Доктор Джеральд Йохан».

А вот это уже интересно. Что же получается, Оскар какое-то время провел на лечении в психиатрической клинике? Конечно, тут нет имени, но я почему-то совершенно уверена, что речь здесь идет о нем. Не похоже, что лечение принесло ему пользу, учитывая, что его дом превратился в такой своеобразный музей… Но как же так вышло, что по выходу оттуда его не контролировали? Ничего не понимаю. Просто голова трещит от всех этих мыслей!

Не зная, что конкретно я хочу найти, я еще раз пролистываю документы, внимательно вглядываясь в каждый лист бумаги. Как странно. Ни имени пациента, ни одной даты, указывающей, когда все это происходило. Даже название «Клиника Холлоуман» мне ни о чем не говорит. Скорее всего, какая-то частная, а их разве все упомнишь?

Мда, никаких четких ответов изучение этих бумаг мне не дало. Ну, кроме объяснения некоторых мотивов Оскара. Вроде тяги к красивым людям, дарения бессмертия, отчаянной попытки обмануть время и, на худой конец, ношения этой странной маски. Он отказывается принимать себя таким, какой он есть.

Перечитав текст еще на раз, я хмыкаю и криво улыбаюсь. Да, насчет коммуникативных способностей и силы убеждения этот доктор ни капли не приврал. Я уже успела на себе ощутить подтверждение его слов, потому что всякий раз, как Оскар мне что-то рассказывает, я практически сразу начинаю ему верить. Очень хочу ему верить, разделить его точку зрения, даже если она в корне разнится с моей собственной.

– Как ты вышел оттуда? – спрашиваю я. Хотя Оскар молчал долгое время, не мешая мне знакомиться с документами, я абсолютно уверена, что он на месте и прекрасно меня слышит. – Я же знаю, что тут написано про тебя.

– Как вышел? – переспрашивает он, и в его голосе слышится откровенное веселье. – Даже и не знаю. Попросил, и меня выпустили. Как-то так.

Ну, кто бы сомневался в таком ответе. Иного я и не ждала. Хотя бы потому, что такая версия вполне имеет место быть. А может, все дело в том, что он просто научился настолько хорошо играть в нормальность, что сумел обмануть даже профессиональных врачей. Все может быть. У меня слишком мало информации, чтобы судить.

Хм, синдром Дориана Грея, значит. Не думала, что такой есть. Мысли сами собой перескакивают на книгу Оскара Уайльда. Надо же, и тут Оскар! Бывают же в жизни совпадения! Перечитать что ли? Почему-то я ни на секунду не сомневаюсь, что смогу найти в доме эту книгу. Но вся проблема в том, что я понятия не имею, есть ли тут где-нибудь библиотека, а почитать хочется именно сейчас.

– Эй, Оскар, – зову я. – Где у тебя тут можно найти книги?

– Наверное, в библиотеке, – приходит задумчивый ответ.

– А где библиотека? – нутром чуя какой-то подвох, я все равно задаю следующий вопрос. Хотя не нравятся мне его интонации.

– Наверное, рядом со спальней, – все так же задумчиво тянет он.

– Так там же закрыто, – возмущаюсь я.

– Да, наверное, закрыто, – подтверждает Оскар, а меня уже в который раз посещает желание схватиться ладонью за лицо. Ну, или хорошенько приложиться головой об стену.

========== Глава 7. Дубль два ==========

Так и хочется громко объявить: «ТА-ДАМ!», когда я, наконец, нахожу долгожданный выключатель. Он, как ни странно, оказывается в самом настоящем чулане. Закончив изучать выписки из медицинской карты, я решила не тянуть с этим до завтра, а попытаться открыть замок со сканером сетчатки. Честно говоря, я здорово сомневалась в успехе этого предприятия, но, как ни странно, механический глаз отлично подошел. Правда, я никогда бы не подумала, что за дверью, запертой на столь серьезный замок, может оказаться кладовая. И ладно бы тут были какие-нибудь ценные вещи… Обшарпанные стены, какие-то трубы, маленькие полочки, уставленные пустыми бутыльками, разломанные стулья, старый шкаф, заваленный пустыми коробками и пухлыми томиками каких-то сводов законов. Абсолютно ничего интересного. Но зато тут отыскалась панель, отвечающая за огненный коридор, и я с немалым облегчением выключила эту адскую машину.

Лифт, в котором ранее скрылся от меня Оскар, впечатляет, хотя время и отсутствие должного ухода за поверхностями все же не пошли ему на пользу. Уж не знаю, для чего в лифте нужны окна, зарешеченные роскошными витыми решетками, но смотрятся они вполне органично, пусть и затянуты частично тенетами. Нижняя часть стенок обита красной кожей, на ней местами виднеются дыры и торчит серая набивка. К тусклому свету лампы, не обошедшим стороной и это небольшое помещение, я уже давно привыкла. Кнопок с этажами тут нет, только рычажок, который я, недолго думая, опускаю вниз. С жутким скрежетом, словно кабинка вот-вот оторвется и упадет, лифт все же спускает меня на первый этаж.

Яркий свет закатного солнца буквально ослепляет меня в первую секунду, и я непроизвольно жмурюсь. Легкий ветерок дует мне в лицо, развевая волосы и донося легкий аромат вечерней прохлады. Под ногами тихо шуршит песок, когда я ступаю по дорожке, крутя головой по сторонам. Стало быть, это задний двор. Высокий железный забор, обозначающий границы несметных владений Оскара, уходит чуть ли не за горизонт. Подойдя к воротам, я с любопытством выглядываю наружу. И ничего. Вообще ничего. Ни малейших намеков, где я могу находиться. Неподалеку, правда, есть река, но я понятия не имею, как она называется. Не исключено, что я сейчас вообще где-нибудь на другом конце страны. Ворота, как ни странно, не заперты, и я могу уйти хоть сейчас. Было бы даже забавно посмотреть, как Оскар попытается меня догнать, – я ведь еще так и не взяла реванш в наших догонялках. Но, разумеется, я и не думаю выходить. Мне и тут хорошо. Небольшой крытый колодец по левую руку от меня тут явно как элемент декора. Ради интереса я все же заглядываю внутрь и убеждаюсь, что он вполне рабочий. На дне плещется вода, только нет ни намека на ведро и веревку, чтобы ее достать. Жаль, что у меня нет с собой мелочи, а то непременно бросила бы туда монетку, хотя это и не фонтан. Тут же, на заднем дворе, находится и вход в погреб, запертый на тяжелый навесной замок.

Делать тут решительно нечего, и следующим пунктом моей экскурсии становится гараж. Справа от него есть еще и арочный проход в каменном заборе, ведущий к часовой башне, но я все же делаю выбор в пользу гаража. Вопреки моим ожиданиям, что замок будет неисправен или закрыт, большая красная кнопка тут же приводит в действие механизм, и дверь-жалюзи плавно поднимается вверх.

Картина, представшая моим глазам, убеждает меня, что заглянуть сюда я решила не зря. Я не большой знаток автомобилей, вернее даже будет сказать, что я в них вообще не разбираюсь, но вид красивого спортивного авто всегда повергал меня в экстаз. Вот и сейчас я восхищенно пялюсь на стоящую тут двухместную красную машину без крыши. Сесть бы и покататься, да только кто мне позволит. В глаза бросается номерной знак, и тут же появляются мысли, что будь у меня мой ноутбук, я бы смогла пробить его по базе, но я пресекаю их на корню. Давно уже пора запомнить, что работа осталась в далеком прошлом. Тем не менее, привычки со мной до сих пор, и я не имею ни малейшего представления, как избавиться от этой заразы.

Вот черт! Ума не приложу, как при такой феноменальной рассеянности я до сих пор жива, честное слово! А как иначе объяснить, что, залюбовавшись машиной, я даже не обратила внимания на очередной шедевр Оскара, стоящий в углу гаража? Хлопнув себя по лбу с такой силой, что таким ударом вполне можно было бы сбить с ног если не лошадь, то пони точно, я тут же переключаю свое внимание на сосуд с бальзамом. Блин, ну вот как меня после этого можно называть нормальным человеком? Всем нормальным людям в первую очередь бросится в глаза труп, и только я буду чуть ли не пять минут пускать слюни на автомобиль.

Мужчина лет тридцати-тридцати пяти в сером комбинезоне, что часто носят работники автосервиса. Стоит, склонив голову, и на его лице такое выражение, словно он глубоко в чем-то раскаивается. Сложить два плюс два не составляет ни малейшего труда, и личность этого человека становится ясна и без комментариев Оскара.

– Это и есть твой механик? – уточняю я. – Тот самый?

– Тот самый, – подтверждает он. – Что думаешь?

Я еще раз окидываю критическим взглядом человека в сосуде. Ну что я могу думать? Мужчина как мужчина, да, вполне привлекательный, хотя и не мой тип. Эх, если бы еще знать, какой мой… В паре с возлюбленной Оскара я его, пожалуй, тоже представить не могу. Интересно, а кто из них первым занял свое место в этом доме? Он или она?

В голову опять начинают лезть мысли о том, что никогда не знаешь, какое хобби может быть у твоего начальника. Решишь приударить за его девушкой, и плачевный результат не заставит себя ждать.

– Ревность? – интересуюсь я. – Или он олицетворяет раскаяние?

– Предательство, – отвечает Оскар. – Ты всегда готовишься к атаке врага, но никогда не ожидаешь получить нож в спину от человека, которому доверял.