Текст книги "Шедевр (СИ)"

Автор книги: Iriri

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Но это нечестно! Почему я?! Почему именно я оказалась здесь?! Почему из всех людей, работавших над этим делом, он выбрал именно меня?! Это нечестно! Я не хочу! Я не хочу умирать здесь! Я вообще не хочу умирать! Не хочу!

– Помогите, кто-нибудь! Услышьте меня, кто-нибудь! Выпустите меня отсюда! Я не хочу умирать!

Ногти беспомощно скребут деревянную крышку, и в порыве вновь накатившей истерики я почти не чувствую, как под них загоняются острые занозы. Из последних сил я стучу по крышке руками и ногами, словно эти дрыганья действительно смогут помочь мне выбраться.

– Выпустите меня…

На глаза опять наворачиваются слезы, и их мокрые капли противно катятся по щекам. Пространства кое-как хватает, чтобы руками дотянуться до лица и вытереть их.

Приходит боль на кончиках пальцев, и я зубами выдираю занозы, яростно сплевывая их куда-то в сторону.

Я так не могу. Я не заслужила такой смерти! Не заслужила! Я не хочу умирать! Мне еще столько всего надо сделать! Не хочу умирать! Не хочу умирать! Не хочу!

– Не хочу! – ору я со всей дури и резко вскакиваю на кровати.

Я вся в холодном поту, и меня трясет от остаточного чувства ужаса, что терзал меня во сне. Давно я его не чувствовала. Уже и забыла, каково это. Да и, чего греха таить, не очень-то и хотела вспоминать. Кто-то называет атараксию болезнью, но я с этим категорически не согласна. Я даже рада своему спокойствию и равнодушию в любых ситуациях. Не чувствую негатива, не боюсь. Главным минусом этого является то, что позитива тоже почти не чувствую. Но эта справедливая цена, которую я готова платить. Поэтому не предпринимаю ничего, не трачу кучу денег на занятия с психологами, не пытаюсь изменить текущее положение вещей.

И кошмары, мучившие меня поначалу после того случая, ушли в прошлое. Словно за те пять дней, что я лежала в гробу под толщей земли, без малейшей надежды на спасение, под конец уже начав принимать свою смерть, выгорели мои эмоции. Все до одной, оставив после себя лишь девственную чистоту в душе. И возвращались неохотно и не полностью. Словно Эмеральда Блэкуотер действительно умерла тогда. Ушла в прошлое маленькая плакса, с оптимизмом смотревшая в будущее.

Несколько глубоких вздохов, и мне становится намного лучше. Сон отступает, и я бросаю короткий взгляд на часть окна, которая видна между штор. Еще совсем темно. Видимо, я проспала от силы два-три часа. Вздохнув, я падаю обратно на подушку.

Какого, спрашивается, черта эти поганые сны вернулись? Ведь их не было уже много лет, и я отчаянно надеялась, что и не будет больше. Глупое все-таки чувство – надежда… Чем больше надеешься, тем меньше шансов, что она оправдается. Закон подлости.

– Так откуда тебя выпустить, Эмеральда? – прорезает тишину ночи, нарушаемую только шелестом листьев на улице, голос Оскара, и первую минуту я думаю, откуда он идет.

Блин, за те несколько дней, что мы не разговаривали, я успела о нем забыть! Я вообще быстро привыкаю к новым обстоятельствам, и со временем и отсутствие хозяина дома приняла, как данность. Единственное, что действительно раздражало, так это необходимость самой готовить еду и невозможность заказать ее сюда.

Я медленно поворачиваю голову в сторону камеры, хотя сомневаюсь, что в такой темноте он различит выражение моего лица, и улыбаюсь. Пожалуй, я соскучилась, что случается довольно редко. Я почти никогда ни по кому не скучаю, даже по родственникам.

– Привет, Оскар.

И ни слова из заготовленных пару дней назад упреков и возмущений. Пожалуй, я не только соскучилась, но и искренне рада слышать его голос. Прямо скажем, не худшая из компенсаций за плохой сон.

– Что тебе такого снилось, что заставило подскочить и проснуться? – спрашивает он. Его голос звучит ровно, без малейшего удивления, хотя, думается мне, он порядком изумлен, что я не сыплю ехидными подколками относительно его возвращения в наш небольшой мирок.

– Прошлое, – коротко отвечаю я. – Не столь отдаленное прошлое. Вряд ли тебе будет это интересно. К тому же, ты говорил, что сам разберешься с тем, что со мной произошло.

– Тебя же саму распирает от желания все рассказать, – снисходительно замечает Оскар. – Не мучай себя.

Разговаривай мы об этом до его исчезновения, я бы и слова не сказала, но сейчас. Черт, пожалуй, сейчас он прав на все двести процентов. Давненько у меня не было подобного настроения. Настроения, поддавшись которому, я могу рассказать все, что угодно и кому угодно, даже незнакомому. Впрочем, я почти никогда не делала из своего прошлого тайну за семью печатями. И если кто-то спрашивал, рассказывала все, как было. Другое дело, что спрашивавших можно пересчитать по пальцам.

– Помнишь, мы как-то говорили о героях моих книг? – спрашиваю я, флегматично разглядывая потолок. – Знаешь, кто был героем моей первой книги? Убийца, который закапывал своих жертв заживо. Газетчики назвали его Гробовщиком за это. Я была его последней жертвой. Единственной, кому удалось выжить. Я тогда работала в полиции, в отделе убийств, и это было мое первое серьезное дело. Полиция искала Гробовщика, а он следил за нами. Он подкараулил меня по пути домой. Очнулась я уже под землей. Я провела там пять дней, без еды и воды. Повезло, что несколько раз шли дожди. Я боялась заснуть, боялась, что не смогу проснуться, боялась, что какие-нибудь черви или жуки начнут жрать меня заживо. А потом меня все-таки нашли в лесопарковой зоне, после того, как вычислили его. После этого я изменилась. Первые несколько дней безвылазно сидела у себя в комнате, потом занятия с психологом, не принесшие особых результатов. Мои эмоции умерли там, я даже своему спасению не могла обрадоваться. С тех пор они проявляются крайне редко, только в особенных случаях, когда я действительно не могу не чувствовать их. Вряд ли я прежняя смогла бы хоть как-то тебя заинтересовать. Уверена, я бы повторила действия твоих прежних гостей. С криками бегала бы в истерике по дому и умоляла о пощаде. И вряд ли ты смог бы заинтересовать меня прежнюю. Скорее всего, ты был бы для меня обыкновенным убийцей, одним из многих.

– Откуда же взялись книги? – интересуется Оскар.

– О, это была идея психолога, – хмыкаю я. – Хоть какая-то была от него польза. Он посоветовал мне вести дневник. Сказал, что это должно помочь мне справиться. Я так и сделала. Поначалу было непросто, а потом я, так сказать, вошла во вкус. Обычно дневники пишутся от первого лица, а я почему-то решила писать от третьего. Мне казалось, что если я опишу эту историю так, словно она произошла не со мной, а с кем-то другим, это вычеркнет ее из моей жизни. Можно сказать, так и вышло. Потом я начала исправлять недочеты, придавать рассказу литературный вид, добавлять детали. Что-то дописала от себя, что-то и вовсе убрала. Результат ты видел сам. В полиции я работать больше не могла, да и родители были против. Так что я ушла. Жила на заработанные от продажи книг деньги. Общалась с приятелями из участка. Мне было интересно, как идут дела без меня, они держали меня в курсе. Когда через год или около того появился новый серийный убийца, о нем снова трубили все газеты. Я не знаю, что со мной происходило тогда и почему оно происходило, но когда мне рассказывали о нем, я словно из мира выпадала. Казалось бы, после пережитого мне было бы свойственнее держаться как можно дальше от всего этого, но я испытывала ни с чем не сравнимое желание узнать его поближе. Разобраться в его мотивах и понять его чувства. Происходили новые убийства, и с каждой новой жертвой, я словно начала видеть его. Его почерк. Словно начала интуитивно чувствовать его мысли. Конечно, я никому ничего не говорила, кто бы мне поверил. Но через какое-то время мы встретились. Как будто тянулись друг к другу… Так и повелось. Без понятия, какими критериями я руководствуюсь. Большинство оставляют меня равнодушными, но некоторые… Некоторые – настоящие бриллианты в куче стекляшек. Они отнимают чужие жизни. Жизни таких же людей, как я сама. Но по каким-то причинам они притягивают меня к себе. Наверное, тогда ты был прав, Оскар. В какой-то мере я действительно любила их всех. В те моменты, когда мои мысли были заняты ими, они и были для меня смыслом жизни. И чтобы никогда не забывать, я писала о них в своих книгах. Об обычных, по сути, убийцах…

– Занятно, – отзывается он. – Я сразу понял, что с тобой все не так просто, но ты смогла меня удивить. А тебе никогда не приходило в голову, что те люди, о которых ты пишешь, возможно, тоже перенесли однажды подобную встряску? Но, в отличие от тебя, не смогли вычеркнуть ее из своей жизни.

– Я думала об этом, – киваю я. – Много думала. О своей связи с ними и о том, почему мне так легко понимать их и принимать их взгляды на мир. Эмоции. Мы лишены их. И они, и я, все, что мы делаем, это попытка вернуть их себе, попытка хоть что-то почувствовать. По-настоящему почувствовать. Я получаю это в своих книгах, они – в своих поступках.

– Значит, ты понимаешь меня, Эмеральда? – спрашивает Оскар. – Понимаешь, почему я делаю то, что делаю? Ну, и кто я для тебя в итоге?

– Я не знаю, – качаю головой я, поняв, что не смогу сейчас дать точного ответа на этот вопрос, да и вообще хоть какого-нибудь. – Но я действительно рада, что ты вернулся.

========== Глава 13. Вальс вслепую ==========

– Блин! – ворчу я, пытаясь сосредоточиться на писательстве, но ощущения в боку, там, где находится шов от давешней операции, опять меня отвлекают. – Когда уже надо снимать эти чертовы швы? Как я могу нормально работать, когда они так чешутся?

– Еще пару дней, и, думаю, можно снимать, – отвечает Оскар.

– Слава богу, – сказать, что меня это радует, значит ничего не сказать. Места вокруг швов чешутся так сильно, что я едва не расчесываю их до крови. А легче, по всем законам подлости, не становится ни на йоту.

На улице льет, как из ведра, и на балконе сейчас работать себе дороже. Так что я нашла для этого вполне уютную комнату. Пожалуй, именно ее можно в полной мере назвать гостиной. Оформлена в викторианском стиле. Нефритовые обои, как в спальне. Абстрактные картины на стенах. Красивая висячая люстра перекликается с небольшими бра. Светло-бежевые диваны и кресла на резных ножках квадратом стоят вокруг двухъярусного журнального столика с массивной деревянной столешницей. На нижнем ярусе лежат подшивки старых газет, в которых выходили статьи о героях моих прошлых книг. Быстро пролистав их, я будто на миг окунаюсь в прошлое, но не испытываю в связи с этим никаких особенных эмоций. Это уже былое. На тумбочке у одной из дверей стоит небольшой граммофон. Пластинки обнаружились в той же тумбочке, и я, долго не думая, включила первое, что попало под руку. Это оказался Чайковский. И в данный момент как раз играет танец Феи Драже из балета “Щелкунчик”. Музыка, пожалуй, не слишком подходит по теме к моей книге, но так как проклятые швы все равно не дают мне сосредоточиться, я просто откидываюсь на спинку кресла и слушаю мелодию.

Я не спала почти всю ночь. Так и не смыкала глаз с того момента, как проснулась от кошмара. После того, как я рассказала Оскару о том, что случилось со мной в прошлом, на душе здорово полегчало, словно с плеч сняли тяжелую ношу, к которой я настолько привыкла, что перестала обращать на нее внимание.

А потом мы до самого утра разговаривали. О разных вещах, важных и не очень. Собственно, говорила в основном я, а он лишь спрашивал. И до этого я даже сама не подозревала, что могу так долго разговаривать без передыху. А еще меня не оставляло ощущение, что все это больше всего походило на самый обычный скулеж, но Оскар ни слова не сказал об этом, терпеливо выслушивая все, что я, сама от себя не ожидав, вываливала на его голову.

А уже под утро он спросил меня:

– Эмеральда, а ты задумывалась, что будет потом? Когда закончится наша небольшая игра?

Не задумывалась. До того, как он спросил, не задумывалась. Но с тех пор эта мысль ни в какую не выходит у меня из головы. Действительно, что будет потом? Допустим, издам я еще одну книгу о том, что было здесь. И что? Предполагается, что я просто выброшу все это из головы? Забуду? Найду себе нового вдохновителя? Но я не хочу! Я вообще не хочу отсюда уходить. Никогда. До этого я еще нигде не чувствовала себя настолько нужной. Словно, проплутав по миру невесть сколько лет, я наконец-то вернулась домой. Оскар и его дом сожрали меня с потрохами.

Книга почти не пишется. Весь мой начальный запал иссяк давным-давно, и мои теперешние потуги совершенно никуда не годятся. И я знаю причину. Это не потому, что это место больше меня не вдохновляет, скорей уж наоборот вдохновляет слишком сильно. Просто я не хочу, чтобы кто-то об этом знал. Знал о моих чувствах. Они только мои. И я хочу, чтобы так и оставалось. А при мысли, что мне придется делиться ими с кем-то, пусть даже и с моим вымышленным персонажем, я испытываю почти физическую боль. Поэтому я не могу ничего написать, пусть даже и для себя. Не хочу, чтобы все это, подобно прочему, стало очередной главой моей жизни. Она слишком важна.

Но при этом я не могу не понимать, что долго это не продлится. Счастье не бывает вечным. И пусть даже мое нынешнее состояние нельзя назвать счастливым, для меня нет лучшей награды, чем вновь ощутить все краски жизни. Пусть даже и на короткое время.

Танец Феи заканчивается, сменяясь главной темой “Лебединого озера”, и эта печальная, пробирающая до мозга костей композиция, пожалуй, лучше любых слов отражает состояние моей души.

Почему все не может просто остаться, как есть? Разве счастье – это преступление? Почему всё непременно должно измениться? Возможно, не сегодня, не завтра и даже не через неделю, но всё равно должно.

Родители спохватятся, что я пропала, и начнут поиски. Я не могу их винить за это. Пропади мой ребенок, я бы наверное тоже стала его искать. Но если бы я знала, что моему ребенку там, в неизвестности, также хорошо, как мне сейчас? Стала бы я тогда искать? Или оставила бы все, как есть? Не знаю. Но так не хочу, чтобы они вмешивались. Им не понять, что для меня находиться здесь и есть самое большое счастье. Для них этот дом будет всего лишь братской могилой тех несчастных молодых людей, что стали шедеврами Оскара. И по-своему они, конечно, правы, но… Но для меня этот дом, пожалуй, лучшее место на свете, кто бы что ни говорил и как бы иначе ни считал.

– О чем думаешь? – спрашивает Оскар.

– О том, что ты спросил сегодня ночью, – уточняю я. – О том, что я думаю о своем будущем.

– И?

– Я ничего не думаю, – качаю головой я, смотря в пространство перед собой и почти не слыша музыки. – Я не могу ничего представить. Просто не вижу будущего. Возможно, даже просто боюсь, что если уйду отсюда, то какая-то часть меня все равно останется здесь.

Он ничего не говорит в ответ, а у меня в мыслях такой хаос, что я никак не могу ухватить за хвост нужную.

– Глупо, да? – наконец, говорю я, поворачиваясь к камере. – Я боюсь того, чего не может быть. Я ведь никогда не уйду отсюда. Даже если захочу, ты ведь все равно меня не отпустишь.

– Я ведь с самого начала говорил, что придет момент, когда ты не захочешь уходить отсюда, – напоминает он. – Я никогда не удерживал тебя здесь силой. Когда ты оставалась одна, у тебя было множество возможностей уйти, но ты их игнорировала. Загляни в себя чуть глубже, и сама убедишься, что духом ты уже принадлежишь мне и моему искусству.

– Не нужно никуда заглядывать, всё и так на виду.

Хм, почему же это прозвучало с такой непонятной горечью? Ведь это правда.

– Но я все равно не готова стать частью твоей коллекции, – мои губы выдают жалкое и кривое подобие улыбки. Я все еще помню условия нашей идиотской игры, с которых все началось. – Просто… позволь мне еще немного побыть здесь. Не отпускай меня никуда. Ладно?

– Желание гостя – закон для хозяина, – по голосу слышу, что он улыбается, и почему-то мне становится легче. Даже моя улыбка становится вполне искренней, а не маской, появившейся только потому, что в такой момент мне положено улыбаться.

С невероятной легкостью на душе я беру из шкафа коробок спичек и один за другим сжигаю исписанные листы в стоящей на журнальном столике пепельнице. Все это бред. Все, что я написала. Сколько бы я ни пыталась, я никогда не смогу написать эту книгу. История, способная стать настоящим шедевром, так и не будет описана на бумаге. Я напишу ее на хрупкой ткани реальности и только для себя. Только я проживу и прочувствую ее от и до.

– Хочешь потанцевать, Эмеральда? – вопрос Оскара врывается в мой мыслительный процесс, как раскаленный нож в масло.

– Чего? – ошарашено трясу головой я, думая, что ослышалась. Не мог же он всерьез сказать что-то подобное.

– Потанцевать, – повторяет он, и его голос звучит так же, как и обычно, словно он не сказал ничего такого. – Ты умеешь танцевать вальс?

Вальс я танцевала в последний раз на выпускном в школе, но думаю, что вспомню движения, если потребуется. Но танцевать здесь? С Оскаром? Что это ему в голову стукнуло? Уж чего я ожидала от него, но только не подобного предложения. Думала, что меня уже ничем не удивить. Очередное доказательство того, что грош цена моей уверенности в себе.

– Умею, – пожимаю плечами я, все еще не понимая его мотивов. – Но зачем тебе это? Ты ведь предпочитаешь оставаться за кулисами.

– Возможно, это нужно не только мне, – произносит он.

– Как насчет еще одного маленького желания гостя? – улыбаюсь я. – Сними свою маску.

Оскар молчит несколько секунд, а потом усмехается в ответ.

– Тогда ты закроешь глаза и не будешь на меня смотреть, идет?

Откуда-то я знала, что он скажет именно это, поэтому не удивляюсь. Чувствую, ощущения будут незабываемые. До этого мне еще не доводилось танцевать вслепую, да еще и с таким странным кавалером.

Шикарная гардеробная, еще при первом визите показавшаяся мне бальным залом, идеально подходит для задуманного. Просторное и практически пустое помещение. В ожидании Оскара я стою у стойки приема номерков и снова пытаюсь заглянуть в темное помещение склада. Туда я не забиралась даже при генеральной уборке. Не сомневаюсь, что там настоящее золотое дно, но убедиться в этом своими глазами почему-то не решаюсь.

Оскар бесшумно подходит ко мне со спины, и в следующий миг его рука закрывает мне глаза, а сам он наклоняется и шепчет мне на ухо.

– Не смотри, Эмеральда. Я очень расстроюсь, если ты нарушишь правила.

– Я знаю, – спокойно отвечаю я и послушно закрываю глаза под его ладонью. – Не обижай меня недоверием.

Музыка, раздавшаяся из динамика, как бальзамом проливается на мою душу. Из всех вальсов этот, пожалуй, является моим самым любимым. Хотя я ни разу не смотрела фильм “Мой ласковый и нежный зверь”, вальс слышала сотни раз, и каждый раз во время прослушивания мир словно переставал для меня существовать.

Как я и думала, тело все еще помнит движения. Но даже если бы и не помнило, не думаю, что это стало бы проблемой. Оскар уверенно ведет меня, и я, будто на невидимых крыльях, буквально летаю за ним по залу. И от того, что он сейчас здесь, со мной, мои нервы натянуты, как струны. Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, что думать. Я вообще ничего не знаю.

Я все еще я? Почему я здесь? Почему я так хочу быть здесь? Почему я позволяю ему делать это? Почему я это допустила?

Кто ты такой, Оскар?

Чего ты хочешь от меня на самом деле?

Чтобы я сказала, что теперь ты стал для меня новым смыслом жизни? Ты и так это знаешь.

Ты хотел, чтобы я стала частью твоей коллекции? Это действительно так? Или это просто предлог, чтобы затащить меня сюда?

Я всегда могла видеть чувства таких, как ты. Но для меня ты по-прежнему закрытая книга. Я все еще не понимаю. Не понимаю, кто ты. Не понимаю, что у тебя на уме. Не понимаю, почему меня тянет к тебе, словно магнитом.

Я всегда мыслила рационально. Всегда видела вещи такими, какие они есть. Но сейчас я, как слепой котенок. Даже с открытыми глазами.

Зачем ты затеял со мной эту игру? Зачем я согласилась? Ведь было ясно с самого начала, что я не смогу выиграть. Тогда почему я ответила согласием?

Может, увидь я твое лицо, я бы смогла что-то понять. Хотя бы мельком, сквозь ресницы. Но нет, не могу. Не могу позволить себе разочаровать тебя…

Я… я ничего не знаю… не понимаю… не хочу… чтобы музыка кончалась… пусть она играет вечно… пусть мы вечно будем кружиться по этому залу… только мы… одни…

Рука дрожит от напряжения, когда мои пальцы стискивают его руку. Звучат последние аккорды, а мы все еще танцуем. Потому что я чувствую, что если сейчас все закончится, и я снова останусь одна, то сойду с ума. Окончательно и бесповоротно. По моим щекам катятся слезы. А на лице истеричная улыбка. И я не отпускаю его от себя.

Да. Так и есть. Мы оба здесь в плену, Оскар. Ты не отпустишь меня. Я не отпущу тебя. В нашем безумии мы одни. И выхода отсюда нет.

Комментарий к Глава 13. Вальс вслепую

Извиняюсь за такую сумбурную главу. Писалась она очень тяжело, но в конечном итоге приняла изначально запланированный вид)

========== Глава 14. Проникновение ==========

– Ты так и будешь тут сидеть?

В голосе Оскара звучит удивление и даже – о, чудо! – растерянность. Впрочем, его можно понять. Я уже почти целый день сижу в одной комнате, не делая абсолютно ничего и даже почти не шевелясь. Как пришла сюда, рухнула на старую скрипучую кровать, на которой лежит два матраса и нет никакого белья, так и лежу, смотря в обшарпанный потолок.

Комната просто ужасна. Грязно-серые местами ободранные обои, под которыми видно кирпичные стены; разбитое круглое зеркало висит прямо над кроватью; старый-престарый пыльный сундук у изножья, покрытый ржавчиной; перекосившаяся двухъярусная тумбочка, на ее столешнице стоит относительно новый фарфоровый кувшин; чье-то пожелтевшее от времени небольшое фото в рамке, оно настолько плохого качества, что рассмотреть лицо не представляется возможным; высокий простой платяной шкаф, весь в царапинах и выбоинах, пустой, как я убедилась (если не считать человеческий скелет, который попытался на меня рухнуть, когда я открыла дверцу); разбитое окно, слабо прикрытое рваной тонкой изъеденной молью занавеской; и надпись под ним, написанная черной краской прямо на обоях. “Некуда бежать”. Звучит словно приговор. Можешь бежать, куда угодно. В результате ты все равно вернешься к тому месту, с которого начинал, и это будет очередным доказательством того, насколько бессмысленна была твоя попытка.

Посмотрев на стоящий на сундуке динамик, нарушивший тишину, я привожу тело в сидячее положение и только пожимаю плечами.

– Сидеть все равно где-то надо, – говорю я, вздыхая. – Почему бы не здесь?

Мое нынешнее настроение как раз из той категории, когда хочется забиться в какой-нибудь укромный уголок и сидеть там, свернувшись в клубочек.

– Тем более, у меня тут неплохая компания, – киваю я на скелет, который не стала запихивать обратно в шкаф, а просто усадила на кровать в ноги.

Несмотря на антураж комнаты, уходить отсюда не хочется. Сейчас она как нельзя лучше отражает то, что творится у меня в душе. Жалкие обрывки вместо нормальных эмоций, ветер в голове, и скелетов в шкафу тоже хватает, как и у любого человека.

После того вальса в гардеробной, когда Оскар все же оставил меня одну, я никак не могу привести мысли в порядок. Я так и не получила ответов ни на один из своих немых вопросов. Более того, возникло еще много новых. И чем больше становится их количество, тем хуже становится мне. Словно я сама загнала себя в ловушку.

Ведь если подумать, то что я действительно здесь делаю? Первое время я пыталась писать книгу, но потом стала уделять этому все меньше и меньше времени. И не делала, по сути, ничего. Просто жила. У меня даже мысли не было уйти отсюда. Но почему? Разве мне не дорога моя жизнь?

Не знаю. Видимо, нет.

Как же, не дорога она тебе! Что ж тогда тебя мучают кошмары? И ты кричишь, что не хочешь умирать. Ты боишься смерти, и это естественно для любого человека.

Но разве я любой человек?

А разве нет? В чем твое отличие от остальных? Ты вообразила, что ты другая. Что отличаешься ото всех. Что не похожа на других. Но ведь на самом деле это не так. На самом деле в душе ты осталась прежней. Просто твоя маска, которую ты сама себе надумала, приросла слишком крепко.

Я боялась, когда меня похоронили заживо, потому что там не было никакой надежды на спасение.

Но ведь тебя же в итоге спасли.

Да, и теперь я не боюсь смерти.

Если Оскар решит тебя убить, ты ему просто позволишь?

А он решит?

Он ведь с самого начала сказал, зачем ты здесь. Ты и сама все видела за все то время, что живешь в этом доме.

Но ведь у него была масса возможностей осуществить задуманное, и я все больше склоняюсь к мысли, что это ненастоящая причина моего нахождения здесь. Настоящую я не знаю и даже не догадываюсь.

Но тебя все устраивает. Полностью устраивает. Ведь ты сама не хочешь уходить отсюда. Ты отказываешься принимать прошлую себя и не видишь будущую. Видишь только здесь и сейчас. Что тебе мешает бросить все и уйти? Ведь Оскар сказал, что не держит тебя.

Но ведь мы еще не закончили. И я не хочу, чтобы мы заканчивали. Мне все еще интересно.

Интересно что?

Что будет дальше. Ведь все это не может длиться вечно.

А уйди он отсюда навсегда, осталась бы ты тут совсем одна?

Вот это хороший вопрос на самом деле… Действительно, осталась бы я? Здесь, в месте, которое за это время стало мне роднее собственного дома. Осталась бы, если бы знала, что Оскар никогда сюда не вернется? Не знаю. Его недавний уход наглядно показал, что я могу прекрасно жить тут и одна, но… Но ведь тогда я была уверена, что он просто уехал куда-то по своим делам и скоро вернется.

Черт… У меня нет ответа, хотя я, пожалуй, больше склоняюсь к отрицательному. А может и нет…

Мои размышления прерывает скрип полузакрытой входной двери, и в комнату с тихим шипением заползает Бэлль. Я не видела ее так долго, еще с момента ухода Оскара, что уже начала подзабывать, как она выглядит. Да и мало она чем отличается от других королевских кобр.

По ножке поднявшись на матрас, она, словно удав, обвивается вокруг костей многострадального скелета, а мне совершенно не кстати приходит в голову мысль, что этот скелет принадлежит одной из жертв Оскара, которая по какой-то причине не нашла своего места в колбе с бальзамом. Хех, у меня и правда хорошая компания, товарищ по несчастью. Хотя, почему, собственно, по несчастью?

Всякий бред в голову лезет…

Я еще раз смотрю на надпись на стене. Интересно, кто ее сделал? Что это вообще за комната? Судя по скромному убранству, вряд ли тут жили хозяева дома. Хотя… Терзают меня кое-какие смутные сомнения…

– Это твоя детская комната? – спрашиваю я.

– Разве это похоже на мою детскую? – отзывается Оскар спустя несколько секунд.

Я еще раз оглядываюсь по сторонам, оценивая окружающую меня обстановку, а потом вспоминаю то, что Оскар писал в своем дневнике. Вывод напрашивается сам собой.

– Похоже, – киваю я, разводя руками, словно пытаясь сказать, что комната говорит сама за себя. – И, судя по всему, ты здорово не любил это место.

– Мое детство при всем желании нельзя было назвать безоблачным, – произносит он. – Можешь представить себе, Эмеральда, каково это, когда у тебя есть возможность получить все, что угодно, но при этом ты не можешь получить ничего?

– Вряд ли, – честно отвечаю я. – Обычно меня ни в чем не ограничивали. Я сама знала меру.

Не успеваю я довести свою мысль до конца, как из динамика вновь доносится голос Оскара, и сейчас в нем отчетливо слышатся довольные нотки.

– Так-так, да у нас, как я погляжу, гости.

До меня сперва не сразу доходит смысл его слов. Гости? Какие еще гости? Здесь?

Я за это время уже настолько привыкла, что в этом доме, кроме нас двоих и Бэлль, больше никого не бывает, что мысль о возможных гостях показалась мне чем-то из ряда вон. И, как видно, напрасно. Мы все-таки не в другом мире. Но кто бы это мог быть? Судя по всему, Оскар рад их видеть. Надеюсь, это не полиция…

При мысли, что это может быть так, а мне придется объяснять, что я здесь делаю, у меня бегут мурашки. Шипение змеи, которая спускается с кровати и устремляется прочь из комнаты, не дает мне долго думать на эту тему. Да и интуиция подсказывает мне, что предположение по поводу полиции ошибочно.

Оказавшись в комнате с юношей в костюме дворецкого, я выглядываю в окно, но там никого нет. Неудивительно, эти окна выходят на задний двор, а гости явно у парадного входа.

– Иди в библиотеку, Эмеральда, – советует мне Оскар. – Оттуда лучше видно. И Бэлль с собой прихвати. Нечего ей тут делать.

Пожав плечами, я послушно иду в сторону библиотеки, которая рядом с моей спальней. Если уж Оскар в кои-то веки решил дать мне совет, думаю, стоит ему последовать. Но почему же меня не оставляет плохое предчувствие? И уверенность в голосе Оскара меня ни капли не успокаивает, скорей уж наоборот.

Из окна библиотеки отлично просматривается лужайка перед домом, парадные ворота, и вообще вся территория почти как на ладони. Уже начались сумерки, поэтому разглядеть что-то вдали проблематично, но при выключенном в комнате свете мой взгляд все же зацепляется за несколько фигур, облаченных в черное, которые довольно шустро проскальзывают за ворота и рассредоточиваются по лужайке. Неужели?!..

– Оскар, это то, что я думаю? – уточняю я.

– Полагаю, что да, – отзывается он, и я решительно не понимаю, почему же он так рад этому визиту. – Их фургон уже несколько дней крутится вокруг имения. Надо думать, наблюдали и выжидали подходящего момента.

Кем бы ни были эти домушники, они определенно выбрали категорически не тот дом! И, что хуже всего, никто не помешает им анонимно сообщить в полицию о том, что они здесь увидят, учитывая, что произведения Оскара стоят на всеобщем обозрении. И что, спрашивается, теперь делать?!

– Почему ты не улыбаешься, Эмеральда? – интересуется он. – Разве ситуация тебя не забавляет?

– Представь себе, нет, – удивленно смотрю я в камеру. – А что, должна? Они ведь все поймут! И если сбегут отсюда, то все пропало! Они пойдут в полицию!

– Что я слышу? Никак ты переживаешь за меня? – будь он рядом, я бы ему точно врезала. Нашел время цепляться к словам!

– Если тебе нравится, можешь считать так! – огрызаюсь я, снова выглядывая в окно, где темные фигуры подошли уже почти вплотную к дому. – Что делать-то?! Они же сейчас войдут!

– Просто подумай, с чего ты взяла, что они выйдут обратно? – хмыкает в ответ Оскар, и меня словно пыльным мешком бьет по голове этот простой вопрос. Я какое-то время тупо смотрю перед собой, растерянно моргая, а потом перевожу взгляд на камеру. – Ты хочешь сказать, что?..