Текст книги "Невеста полоза (СИ)"
Автор книги: IrinaV
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
По залу пробежался тёплый ветерок, глаза в полумраке пропали, унеслись вместе с дуновением, пощекотали языки пламени и исчезли где-то в щели стены. Ху Тао вгляделась в танцующие тени огня на потолке. Решение пришло само самой, но девушка совсем не обрадовалась собственным мыслям, они напугали её, заставили прикрыть рот. Краснеющий на глазах огонь соблазнял, восхищал, от него невозможно было оторваться.
– Я сожгу свою душу в этом грехе.
========== Прощальная песнь ==========
Синь Янь жила без родителей с самого детства. Времена в приюте, похожем на Богом забытую конюшню, вспоминались девушкой с улыбкой, можно сказать, что именно в мусоре и нищете она познала истинную любовь. Приют находился в здании гильдии строителей, окна смежно выходили в трапезный зал рабочих, которые раз в месяц устраивали пышные пиры. Девушка помнила, как, изголодавшись, прошмыгнула сквозь смотрительниц и забежала на кухню, чтобы своровать из мусорки подгоревшую котлету. Синь Янь и забыла, когда в последний раз ела мясо, да ещё и так много; если оно появлялось в приюте, его делили между тридцатью ртами на крохотные кусочки, размером с нос. Проглотив почти разом, малышка думала идти, но попалась на глаза – тогда ещё обычному строителю – Му Шэну. Вид худощавой девочки с подгоревшей котлетой во рту испугал мужчину, он так расчувствовался, что предложил смотрительницам приюта поужинать сегодня с ними, под предлогом, что у них слишком много еды и будет плохо, если она пропадёт.
У Синь Янь наконец-то появилась семья; она часто менялась, но отец у девочки оставался неизменным. Её с Му Шэном свели долгие годы, полные тепла и заботы, он с уважением относился к её желанию говорить на своём языке и с удовольствием подучивал его ради дочери. В гильдии, ставшей для чужестранки новым домом, она могла говорить со многими открыто, например, с жёнами и детьми строителей. Многие знали язык соседних земель и даже могли рассказать Синь Янь о месте, где она родилась. Мужи же недолюбливали падчерицу их нового бригадира, считали, что женщина должна оставаться женщиной, а именно – ниже и слабее. Смуглолицая не выказывала усталости, была услужливой и исполнительной, Му Шэн нередко ставил дочь в пример, что невероятно злило и задевало хрупкое мужское эго.
Мир был не без добрых людей, Синь Янь в большинстве своём любили и уважали, закрывали глаза даже на то, что зачастую она говорила на чужом языке и не воспринимала речь, которую слышала с самого детства. Му Шэн называл дочь талисманом их команды, и эта роль ей была безумно приятна. Яна многого хотела добиться, многим хотела помочь, потому что в детстве испытала чувство невероятного счастья, когда к теплу и заботе прибавился достаток. И она поняла, против кого должна была бороться до самой смерти: с теми подонками, которые забирают у человека то, что его по праву.
Синь Янь узнала об этом монастыре всё со слов Янь Фэй, но отцу не осмелилась рассказать. Му Шэн желал не влезать в чужие конфликты, побыстрее закончить работу и уехать домой, многие из команды начали скучать по жёнам, детям, по родной кровати, хоть послушницы и пытались сохранить для них жар очага, этого всё же не хватало. Смерть Ху Тао выбила многих из колеи, работа встала на долгие недели, а сердце Му Шэна было преисполнено скорбью, поддерживать и руководить командой ему было тяжко. Чтобы не быть нахлебниками, строители вызвались помогать монахиням в работе, в том числе и Синь Янь. Нин Гуан была бы не Нин Гуан, если бы не поручила сиротке, к которой пропал интерес, грязную работу.
Чистить нижний этаж – для Яны не было унижением, скорее, её пугало положение, в котором она оказалась: в комнате спала теперь одна, без Янь Фэй, отец и команда приостановили работу, оставив стремления поскорее вернуться домой, а диктатура настоятельниц превращалась в настоящую тиранию. Синь Янь вдруг запретили работать на нижнем этаже, и она поняла, что начало происходить нечто страшное: фиалки и Кэ Цин нигде не было.
«Иди вниз» – гласил потёртый клочок бумаги.
– Тут кто-нибудь есть? – шепнула чужестранка в темноту. Синь Янь пробиралась по стенам, пряталась от света факелов, лишь изредка выдавая своё присутствие. Девушка умела прятаться, умела быть незаметной, умела себя защитить. – Ау, тут есть кто-нибудь?
Чужестранка знала: если Янь Фэй здесь – она точно ответит.
– Яна? – слабый голос, словно крохотная капля дождя, коснулась тёмного носа. – Властелин милостив, ты жива, как же я рада. Я молилась, чтобы Нин Гуан не вытурила тебя за дверь или не сделала чего дурного.
Шатенка упала на колени рядом с решёткой, сплела руки с подругой и заплакала, вид Янь Фэй был ужасен, но спокоен. Увидев страх на лице Яны, монахиня спросила, что же стряслось, на что смуглолицая стала молотком бить замок. Он не поддавался, однако Синь Янь приложила все усилия и наконец – замок треснул и с грохотом упал на каменный пол. Глаза монахини заблестили, ей казалось, что вот, спасение наконец пришло, но на лице подруги стоял дикий ужас, она не знала, как сдержать его, поэтому от переизбытка чувств грубо вытянула беременную, не сумевшую сразу встать на ноги, женщину. От боли розоволицая ойкнула и неловко улыбнулась; собственная беспомощность вызывала нервный смех, перерастающий в ненависть к себе, к своей жалкой жизни. Янь Фэй и не подозревала, что она могла вот-вот оборваться вместе с жизнью её ребёнка.
– Бежим через другой выход, скорее, – скомандовала Синь Янь и повела подругу в другую сторону.
– Погоди же, мне больно. Прошу, объясни, что случилось!
Янь Фэй стукнулась лбом об чужую спину, дочь бригадира остановилась слишком резко, чьё-то присутствие вынудило её это сделать. Заметив, что плечи подруги задрожали, пленница выглянула из-за спины и увидела сумасшедшую улыбку настоятельницы Нин Гуан. Фиалка пискнула от страха, прижалась к своей защитнице и обхватила её руку, которую ни за что бы не отпустила. Синь Янь почувствовала, как сильно Янь Фэй боится и напрягла уши, чтобы услышать и понять гнусную речь белокурой.
– Храни чистоту природы Господней. Да будет благословлена Норма. В чистоте наше спасение, – произнесла Нин Гуан, посмеиваясь между словами. – Однако я вижу перед собой беременную незамужнюю потаскуху и чёрное чудовище из чужих земель, вы – отбросы! Вы – гниль! И вы – ДОЛЖНЫ УМЕРЕТЬ.
– Янь Фэй, бежим! – крикнула Яна и потянула монахиню за собой в другую сторону.
Коридор был длинным, лестница – тяжёлым препятствием для обессилевшей девушки, однако Нин Гуан не бежала за ними. Она знала: им не выбраться. Где-то сзади жутким эхом до жертв доносился голос настоятельницы – пронизывающий, щекочущий что-то внутри около желудка.
– Милая Янь Фэй, мы могли бы дружить. Твоя сила воли достойна похвалы, а твой ум мог вести за собой многих, но ты – СУКА, – Нин Гуан засмеялась во весь голос, она была пьяна, нет, безумна, а алкоголь лишь дал ей зелёный свет. В темноте блеснуло нечто яркое, похожее на лезвие. Женщина ускорилась, достигла решёток, около которых валялся раздробленный замок и небольшой строительный молот. – Из-за тебя все мои проблемы, это ты виновата в том, что Кэ Цин страдала, это ты убила сестру Ху Тао, всё ты, ты, ТЫ, ТЫ, – брызжа слюной, Нин Гуан достигла лестницы, по ней тяжело поднимались две фигуры, потихоньку достигая выхода. – Я вырежу из живота твоего ребёнка, ребёнка Дьявола, ребёнка того слюнтяя, того сукиного сынка Син Цю. А как вырежу, отдам ему, пусть понянчится со своим чадом, ХА-ХА-ХА! – Нин Гуан почти достигла девушек, перешагивая сразу две ступени.
В темноте Синь Янь увидела, как блеснуло лезвие, и только тогда она вспомнила про оставленный внизу молот, как же она не подумала про него! Навалившись на дверь, девушка почти ввалилась в коридор, охваченный дымом. Янь Фэй громко прокашлялась, после заточения она не могла переносить смену воздуха, особенно такого токсичного, но монахиня упорно следовала за Синь Янь, держа руку и чувствуя, как подруга держит в ответ. Сваливая после себя вещи, смуглолицая создавала преграды, пыталась хоть как-то выиграть время, и вот, девушки оказались в главном зале, где уже им было не пройти.
Горело всё, монастырь вот-вот завалят горящие обломки, выходы закроет огонь, а воздуха не останется для того, чтобы двигаться и выживать. Синь Янь обхватила подругу за плечи, прикрыла нос и повела сквозь трапезную, дым в которой заставлял глаза слезиться, но до которой огонь не успел добраться. Защитница надеялась, что Нин Гуан потеряет их след, и это выиграет им время, чтобы сбежать. Девушкам казалось, они слышат за дверью голоса, это правда были спасатели, рыцари из деревни! Янь Фэй начала плакать, как только они подошли к двери, ведущей во двор, они навалились на неё и!..
– Нет… Нет, нет, нет! – завыла фиалка. Она оглядела окна; через них ничего нельзя было рассмотреть, всё завалено снегом, в том числе и дверь.
Рыцари на той стороне пытались разгрести завал, но сил их было недостаточно, они просто не знали, что внутри девушки в огромной опасности, и имя ей – Нин Гуан. Синь Янь схватила стул и со всей силы треснула его об стекло, звук привлёк настоятельницу, и она побежала в трапезную, минуя дым и бегущий за ней огонь.
Стёкла упали к ногам чужестранки, она стала разгребать завал изнутри, создавая небольшой проход, чтобы Янь Фэй могла вылезти. Монахиня прижалась к двери, не отрывая взгляда от сгущающегося дыма, огонь наконец достиг трапезную, и лёгкие будто наполнились этим ужасным воздухом, девушка чувствовала, что задыхается.
– Фиалка, сюда, скорее, залезай.
Монахиня не сразу поняла, что подруга имела в виду, она указывала на окно, из которого валил снег, но через него под силу было вылезти. Подставив стул, розоволицая коснулась сначала его, потом деревянной поверхности с коварными, впившимися в кожу, короткими осколками. Янь Фэй почувствовала холод, потом, как разум мутнеет от резкой смены воздуха, но шершавые сильные руки не дали ей упасть, беднягу тянули наверх, а Синь Янь снизу подтягивала ноги. Казалось, спасение так близко, но как только чужестранка полезла вслед за подругой, кто-то утянул её обратно, подрезав кожу около коленки. Адская боль, девушка ни с чем не могла её сравнить, кровь хлынула стремительно, а лёгкие сдавил тяжёлый токсичный воздух. Яна упала, затылок ударился об холодный пол, и она почти потеряла сознание.
Закрыв лицо от лезвия, Синь Янь получила неглубокий порез, но двинуться более не могла – Нин Гуан насела сверху, со всей тяжестью собственного тела давя нож прямо в горло чужестранке.
– Блядская шваль, какая же ты тварь, умри, сдохни! – волосы женщины местами были почерневшими, от них пахло гарью, сама Нин Гуан, словно пороховая бочка, была готова вот-вот взорваться. – Я заберу тебя с собой, слышишь?! Любовь к Янь Фэй была воистину сладка но – ах! – как горька будет смерть из-за неё, из-за её слабости! Ты бы смогла убежать и спастись, но ты обречена умереть!
– Оставить меня! – произнесла Синь Янь ломанные, но понятные для чужих ушей фразы. – Ты обречена, тобой казнить, тобой убиты!
– Ха-ха-ха, какая тупая голова! Смирись со своей судьбой, смирись с карой Властелина. Я – твоя прощальная песнь!
Синь Янь нащупала что-то на полу и замахнулась этим в голову Нин Гуан, пока лезвие ножа кончиком пронзило её горло. Обе застыла в изумлении, чужестранка схватила осколок стекла и остриём со всей силы ударила им в висок настоятельницы! От открывшегося зрелища легко могло начать тошнить, но Синь Янь не чувствовала, что внутри неё осталось жидкость, всё будто пересохло, как и её милосердие – тем сильнее она вонзила осколок в голову аббатисы, которая корчилась, кричала, закатывала глаза и раскрывала рот, пачкая смуглое лицо слюной. С отвращением девушка откинула всё ещё живую Нин Гуан от себя, которая, как сломанная игрушка, дергалась без возможности встать и атаковать. Дальнейшая судьба раненого тела Синь Янь не интересовала, она выбралась из дыма и всепоглощающего огня вся в копоти, от неё ужасно пахло, а по лицу стекала слюна. Снег под руками чужестранки окрасился в красный, а сила воли поразила собравшихся солдат – Синь Янь не плакала, не кричала, она вежливо приняла руку помощи и самостоятельно встала на ноги, отдышавшись, как после тяжелой работы.
Увидев, как юноша в дорогом сюртуке закутывает Янь Фэй в плед, целует её макушку, гладит неровные пряди и говорит слова любви, девушка наполнилась счастьем, как будто ради этой прекрасной картины тепла, заботы и достатка она прошла весь этот извилистый и сложный путь.
– Мы увезём вас, родная, с вами всё будет хорошо, – нашёптывал Син Цю, унося на руках невесту в карету.
Метель продолжала бушевать, но сквозь неё легко проходили подготовленные сильные мужчины, именно поэтому за собой они вели исхудавших и сломленных женщин, чтобы усадить в сани или верхом на резвого скакуна.
Тем временем монастырь полыхал, его колокольни рушились, потолок обваливался стремительно, готов был скоро встретиться с землёй и придавить не успевших убежать. Морозная стихия не в силах была потушить этот дьявольский огонь, она лишь только раззадоривала его, делала сильнее, неистовее.
– Син Цю, ребёнок, – сухими губами произнесла Янь Фэй, когда её усадили в карету, укрывшую тело монахини от режущего ветра и колючего снега. – У нас будет ребёнок.
– Родная, я счастлив, я безумно люблю тебя, ты знаешь? – еле скрывая слёзы, парень поцеловал руку, покрытую шрамами от пальчиков до локтей. – Только, прошу тебя, выживи, не закрывай глаза, будь со мной, хорошо?
– Не уходи больше, пожалуйста, – Янь Фэй выглядела побеждённой, но не сломленной. Хоть Син Цю и нужно было руководить спасательной операцией, он захлопнул дверь кареты и прижал к себе тело невесты; он не мог позволить себе покинуть засыпающую монахиню, не мог отказать в просьбе остаться. Как же давно они ждали этого воссоединения, как же давно они о нём мечтали.
– Я должен был забрать тебя в тот день, но я был глупцом. Мне не искупить греха, это я тебя погубил.
– Тшш, молчи. Тут так тихо, я слышу лишь, как твоё сердце бьётся, и мне этого достаточно.
На улице возобновился переполох, Син Цю пришлось наблюдать за ним из окна, затуманенного снегом. Люди столпились недалеко от центральной колокольни, устремив взгляды ввысь. Что-то их напугало, они не могли оторваться от языков пламени, достигнувших неизвестный силуэта наверху.
– Там человек! Девушка! Она сейчас сгорит!
– Она хочет прыгнуть, ловите её!
Сян Лин прижала красные руки к лицу, не отрывая взгляда от знакомого красного свечения. Как будто лишь глаза этой девушки, казалось, такие маленькие, могут осветить всю деревню. Кухарка позволила отвести себя к саням, но вдруг, когда оставалось только лишь сесть и съехать со склона, она оттолкнулась, вырвалась из зыбучих снежных песков и побежала к огненным вратам.
– Ху Тао! Это Ху Тао! – все монахини и послушницы всполошились; это не могла быть Ху Тао, она умерла! – Спасите её, пожалуйста, это она, точно она, я знаю! ВЛАСТЕЛИН. СПАСИ ЕЁ, Я УМОЛЯЮ ТЕБЯ! – монахиня кричала во всё горло, пока мужики оттаскивали её из пекла, лизнувшего и без того красные больные руки.
Колокольня начала рушиться, силуэт на ней покачнулся и упал в пламя, разломав последние хрупкие доски, оставшиеся от потолка. Красное свечение потухло, и глухой звук опавших кирпичей словно забил гроздь на крышке гроба неизвестной девушки. Сян Лин плакала, не могла смириться с тем, что никто ей не поверил, и настоятельницу просто бросили умирать.
После подсчёта всех спавшихся, Син Цю объявил, что погибла аббатиса Нин Гуан и одна неизвестная девушка, сиявшая красным.
***
Гань Юй ждала госпожу в комнате, в которой никогда бы не хотела провести остаток ночи, поэтому мысленно просила Ху Тао поскорее вернуться и рассказать, как всё прошло. Молитва Мораксу могла затянуться на долгие часы, и девушка смиренно легла на жёсткий и колющий матрас, изредка поглядывая на закрытую дверь. Гань Юй привыкла ждать кого-то долго-долго, но ей никогда не нравилось это чувство; оно напоминало одиночество, которого девушка так старательно пыталась избегать.
В комнате поднялся настоящий дубак, кирпичные стены покрылись инеем, а тело дворянки невольно начало колотить, и это раздражало. Гань Юй начало казаться, что аура Ху Тао исчезла, и это побудило лесного духа подняться с постели, выйти из комнаты, не в силах более вынести слепого ожидания. Девушка сильно удивилась, когда поймала молодую госпожу на лестнице, она была бледна и даже, находясь к Гань Юй на расстоянии вытянутой руки, не излучала жизни. Внутри неё что-то умерло.
Ху Тао честно призналась, что хочет сжечь монастырь и сделает всё, чтобы закончить этот кошмар без жертв. Молодая госпожа обрисовала весь план, который, казалось, никак не мог всплыть в её голове. Гань Юй к своему страху предположила, что это Моракс её надоумил, и пыталась отговорить, но монахиня твёрдо всё решила. Она хотела сделать лучше для всех и считала поджёг единственным верным решением. Ху Тао оставила Синь Янь записку, чем-то похожую на ту, что получила русоволосая в один осенний день. Девушка верила, что чужестранка спасёт Янь Фэй и оставила дверь в подвал открытой.
Молодая госпожа прекрасно понимала, что оставить монастырь полыхать – слишком опасно и приказала Гань Юй спуститься в город и привести к зданию отряд рыцарей. Сделать это она должна была прямо сейчас, когда монастырь оставался таким же сырым и тёмным, чтобы помощь успела подоспеть вовремя. Служанка была готова сделать всё, даже если была не согласна со своей госпожой, но оставался нерешённый вопрос: что будет делать Ху Тао? Подожжёт монастырь и сбежит в лес? Девушка лишь мягко улыбнулась и попросила Гань Юй поторопиться, а сама пошагала на второй этаж.
Всё случилось быстро, монахиня сама не успела уследить за пожаром, охватившим весь монастырь и храм. Было так горячо и так больно, где-то внизу девушка слышала крики, скрежет от горящего дерева. Желая увидеть всё до конца, Ху Тао поднялась на колокольню и осталась там, сражаясь с потоками ветра, желающими как будто скинуть её вниз. Колокольня обрушилась – и вот, русоволосая уже падает вниз.
Ху Тао не в первой было умирать, даже жутко, что это стало чем-то привычным, но в этот раз было больно: не от того, что пламя захватило её тело, и оно разбилось наземь, а от нарастающего чувства вины за всё, что девушка заставила других пережить. Летя вниз, она сверху сквозь туман глядела на свою семью, не отрывающую от неё глаз, и это мгновение прервалось мимолётной адской болью. Тело Ху Тао проткнула балка, потолок обвалился, и она нырнула в горящий котёл, всё ещё глядя куда-то в сторону своих родных.
Монахи говорили: «Если в огне Дьявола увидишь – грешен ты». Девушка до последнего держала глаза открытыми, ища рядом с собой чудовище, наблюдающее за ней. И оно появилось. Страшное склизкое и рычащее нечто закрыло проход и выглянуло своим рылом из столба огня. Со слезами на глазах Ху Тао сгорела, и дом похоронил заживо двух аббатис, двух грешниц, закончивших свой путь одинаково. Дороги их были различны, решения и мысли никогда не пересекались, но итог был таков: грешники все сгорают в одной могиле, чтобы потом пойти Дьяволу на ужин.
Жизнь Ху Тао оборвалась, мысли потухли на долгие часы, пока самой девушке казалось, что она просто спит и наконец-то может насладиться небытием, абсолютной смертью. Как вдруг монахиню бесцеремонно разбудили, глаза её начали разбегаться, мысли не находили огня и Дьявола рядом с собой, стало страшно от неопределённости: где же она теперь находится? Чистилище, ад или рай не могли выглядеть, как огромная комната с прудом внутри, с широкой кроватью и раскрытым возле неё балдахином. Глубокими вдохами Ху Тао успокоила дыхание и привстала на локтях, эфемерное тело, в котором даже сердце не билось, отозвалось болью, и молодая госпожа свалилась головой на подушку.
К горлу подступил ком, а глаза наполнились слезами, монахиня не могла вынести того, что она выжила после своего греха; что после всех злодейств, что она сделала, она очнулась здесь, в тёплой постели. Заколдованные слуги почувствовали пробуждение госпожи и тут же появились в комнате с лекарствами, едой и одеждой. Заметив слёзы Ху Тао, они сообща отреагировали, попытались утешить, как могли, но лишь раздраконили и, услышав в свою сторону крики «Убирайтесь!», исчезли.
– Ваше буйство беспочвенно, они лишь хотели помочь, – следом за убегавшими слугами в комнату вошёл юноша, с которым госпожа редко имела возможность видеться. На нём давно не было тех отвратительным обносок, впредь на его плечах была тёплая кофта со свободными рукавами и капюшоном, своим видом гость излучал непривычный уют и успокаивал пожар внутри Ху Тао. – Ваши волосы… – Сяо изменился в лице и резко отвернулся, он не ожидал застать невесту брата без привычного клобука.
Монахиня не нашла взглядом ничего из своей старой одежды (возможно, потому что это были не её покои) и уверила Сяо, что всё нормально, она более не должна скрывать свои пряди от чужих глаз. Дух недоверчиво повернулся, но взглянуть на Ху Тао не осмелился, поэтому остался стоять к ней в профиль, смотря на резвящихся уточек в пруду.
– Почему я выжила?
– А почему солнце светит? Что за вопросы?.. – глубоко выдохнул парень и продолжил: – Потому что вы уже умерли. Своим глупым, нет, безрассудным поступком вы лишь выжгли своё тело и обрели Моракса на долгие разбирательства с Властелином Загробного Мира! Это был кошмар.. – Сяо действительно был раздосадован, но его слова никак не коснулись Ху Тао, она ничего не понимала и не желала понимать. – Нам не могли отдать вашу душу около месяца. Я бы на вашем месте извинился перед Мораксом, что доставил столько проблем, однако вы ведь всё-таки его будущая жена. К вам он питает абсолютно другие чувства.
– Господин Сяо, вы ведь можете видеть грядущее, так ведь? Почему вы не помогли мне всё исправить? Почему не предостерегли?
– Это вам Гань Юй растрепала? Вот ведь болтушка, – парень взглянул на суровое лицо молодой госпожи и не смог избежать ответа на этот неудобный вопрос: – Любое действие имеет последствие. Я видел цепь событий с того момента, как мы встретились с вами в моих покоях. Вы желали после удалиться в кабинет грешницы Нин Гуан, и там бы вы нашли связанное тело сестры Кэ Цин. Настоятельница увидела, как вы освобождаете её и замахнулась тяжёлым предметом. Вы – мертвы. Предположим, вы пожелали зайти в другой час и смогли избежать смерти, тогда движемся дальше: брошенная подруга, беспомощная и одинокая в этом монастыре прогибается под Нин Гуан и исчезает в её подвале. Вы находите её, пытаетесь освободить, но вас настигает обух топора сзади. Вы – мертвы, – Сяо захватывающе продолжил. – Но хорошо, вы избежали всё вышеперечисленное и вдруг… Чума, туберкулёз, другая опухоль, сразившая вас к концу зимы. И вы – мертвы.
– Не может такого быть, чтобы при любом исходе я была бы мертва! Вы врёте! – Ху Тао вскочила с кровати.
– И всё же вы здесь, и вы относительно живы. А знаете, кто ещё жив?
Девушка остановила попытку стукнуть наглеца да покрепче, когда тот протянул ей странный массивный компас, который легко упал в ладони русоволосой и чуть заставил нагнуться. Слабое изображение словно на водной глади вдруг приобрело звуки. Размытые силуэты стали чётче, а далёкие неизвестные фразы прозвучали около ушей Ху Тао. Невеста с улыбкой и слезами наблюдала, как её родные сидят в штабе рыцарей и завтракают, они выглядят полнее, румянее и счастливее; за короткие секунды госпожа смогла разглядеть всех в добром здравии и воодушевлённо поднять глаза на Сяо.
– Это не обман, они правда в порядке?
– Прошёл месяц с пожара, и всех монахинь, послушниц взяли под свою защиту рыцари. Никто не погиб, кроме Нин Гуан и вас, которую окрестили загадочной незнакомкой. Можно сказать, что всё закончилось хорошо, – Сяо щёлкнул пальцами, вспомнив нечто очень важное, и достал из походной сумки широкий том в переливающейся чёрной обложке. – Гань Юй просила передать это. Книжка сказок?
– Нет, это… – Ху Тао стёрла пыль, и в глазах её шаловливо сверкнуло несколько золотых звёздочек. – «Сказание о полозе».
Девушка задумчиво раскрыла шелестящие страницы, увлечённо прошлась по ним, где-то внутри произнося величественные слова и вот – последняя страница, а дальше – пустота. Ху Тао растерянно взглянула на Сяо, который ничего не смыслил в этом, поэтому нисколько не удивился чистым листам. Молодая госпожа положила том на не застеленную кровать и произнесла:
– У меня будет время дописать позже. Мне ведь уже некуда торопиться, – Ху Тао опустила взгляд на сумку парня, по-видимому, он куда-то собирался, и девушка решилась спросить, но произнести не успела.
В комнату вбежали слуги и сообщили, что Моракс желает видеть свою невесту в оранжерее незамедлительно. Приказ о срочности они озвучили весьма жутко, и Ху Тао испугалась, что её могло ждать наказание за самовольность. Притянув к груди книгу, девушка укрыла её руками, как беззащитное дитя. Русоволосая поняла одно, что ни за какие награды она не согласится расстаться с этим напоминанием о людском мире, поэтому побоялась даже оставить в комнате на время встречи с Мораксом. Где-то в глубине души Ху Тао даже хотела поделиться с хозяином обители своей маленькой радостью, но лишь в глубине души, так глубоко, что девушка никак не смогла распознать странное желание, ласкающее её мысли.
– Позвольте провести вас, госпожа, – Сяо протянул ей свой локоть, и она непонимающе взглянула на юношу. – Вы должны взяться за него, чтобы я мог вести вас.
– Тогда… Ведите меня, – Ху Тао неловко улыбнулась, и парень вздёрнул брови от того, как приятно ему было видеть эти очаровательные белые клычки и одну сиротливую ямочку на щеке. – Мне не в первой вверять вам свою жизнь. Возможно, я кажусь вам сентиментальной или невежественной, но вы для меня – самый настоящий проводник душ.
– Тогда госпожа позволит слуге называть её наедине «душа моя?» – спросил Сяо неожиданно, даже не взглянув на Ху Тао, от смятения споткнувшейся об порожек (она и забыла, что почивальня Властелина была такой коварной). – Слышал, Гань Юй продолжает звать вас сестрой, но отныне в этом обращении нет той отвратительной набожности, в нём появилось что-то родное, как сестра сестру свою зовёт или брат – брата. Когда вы умерли в том теле, она долго корила себя, а Моракс успокаивал её.
– Коли бы умерла я, меня не волновало бы, но раз жива, то и за ошибки свои ответственность несу. Где сейчас госпожа Гань Юй?
– Отправилась за тканями с волшебным экипажем, ей предстоит ещё шить вам платье. Ах, да, – Сяо вдруг остановился прямо на скользкой лестнице, и, если бы не рука его, следующая за ним монахиня испытала бы огромную боль от столкновения со ступенями. – Через два месяца состоится свадьба, а брат до сих пор не разослал приглашения. Он всегда оставляет всё важное в последний момент, вразумите его, меня он и слушать не будет.
– Да я как-то… – не могла же Ху Тао сказать, что не хочет этой свадьбы. Пара продолжила медленно следовать к оранжерее, а монахиня – умело подбирать слова: —
Я не очень-то умею убеждать неизвестных мне Богов в чём-то, да и никогда не переубеждала святых.
– Неслыханная скромность. Позвольте спросить, бывали в нашей оранжерее?
– Однажды, но меня напугало количество папоротниковых деревьев, которые закрывали крышу, делая её похожей на сплошную массу зелени. С них ещё свисали проволочные корзины, полные ползучих растений, но я не разглядела их хорошенько.
– Мне в нашей оранжерее нравится фонтан в центре, он похож на взрывающийся гейзер, а по ночам его вода особенно волшебна.
– Гейзер? – парочка так заговорилась, что не заметила, как почти закончила свой путь. Около входа в стеклянное сооружение их встречали молчаливые слуги.
– Извольте, никогда не слышали о них? Не читали даже?
Моракс показался неожиданно, оборвав диалог и своим взглядом заставив брата самому отойти от невесты и склонить колено. Ху Тао растерялась и поклонилась следом, сжав сильнее тяжёлую книгу. Господин полоз чистил по периметру каменные бассейны, в которых плавали чисто-белые цветки водяных лилий, и первое, что увидели гости, зайдя в оранжерею, как темноволосый, наклонившись поближе, вдыхал свежий аромат, исходящий от растений.
– Господин, прошу меня простить, – отчеканил Сяо, казалось, склонившись ещё ниже.
Моракс поднялся с колен, не ожидая увидеть невесту вместе со своим братом, и строго спрятал руки в широких рукавах. С одной стороны – он хочет забыть обо всём и просто обнять девушку, но с другой – жуткая ревность проснулась в его достаточно спокойном нраве. Мужчина знал, что незрелый брат, младший, относился ко всему проще, сумасброднее, но, по отношению к Ху Тао, хотел искоренить эту детскую безалаберность.
– Я рад видеть вас обоих в добром здравии, для полноты картины не хватает только занятой и трудолюбивой Гань Юй, – рассудительность в Мораксе всё же победила, и он жестом позволил гостям встать вольно, ступив медленным расслабленным шагом вокруг фонтана. – Брат мой, для чего столь массивная сумка?
– Господин, я собираюсь в путешествие, я более не хочу идти по вашему пути, мне нужен свой. Вы многому меня научили, вы воспитали во мне благородного и сильного духа, но во мне нет сердца, во мне нет целей и желаний, как у вас.
– Душа без сердца будет скитаться по миру в поисках того, чем обладать не может. Твоя химера{?}[Неосуществимая, несбыточная и странная мечта] погубит тебя, братишка, – Моракс обошёл невесту и, слегка замявшись, положил руку на плечо Сяо. Тот вздрогнул, посмотрел на мужчину с ликующим восхищением, Ху Тао и не думала, что янтарь в глазах этого юного наглеца может светиться от столь возвышенного чувства. – За пределами моих владений я не смогу помочь тебе или спасти.
– Вы и так меня спасали. Умереть смогу только лишь по вашему приказу и от вашей руки, брат мой, господин полоз.
– Ступай.
– Да, – Сяо взглянул на Ху Тао, – Госпожа, – и поклонился.
Юноша ушёл с сумкой на плечах, но с исчезнувшем грузом совести; после благословения брата, после его добрых слов идти словно стало легче, Сяо чувствовал, что может взлететь, что сможет найти свой истинный Божественный Образ, такой же величественный, как у Моракса или у Гань Юй.
Ху Тао оставила братьев вдвоём, а сама заняла мягкий удобный уголок, размеренно пролистывая страницу за страницей. Когда, казалось бы, голоса стихли, мужчина не поспешил к невесте, а приказал слугам что-то принести. Хватило буквально секунды, и в оранжерею ввезли чайный сервис и сладости. Моракс не баловал себя, но готов был баловать свою невесту, которая, хоть и не признавалась, но обожала сладкое. Увидев башни, выстроенные из различных вкусностей, она удивлённо раскрыла рот, готовая чуть ли не зубами надкусить ВСЁ. Сзади вдруг кто-то встал, воспользовавшись замешательством девушки, и мягко, словно корку льда, осевшую на водной глади, взял прядку длинных волнистых волос. Моракс молча осмотрел её, уловив красноту на щеках монахини, и осторожно, чтобы та не заметила, пощекотал волосами свой нос. Ему стало приятно, если бы он мог, головой окунулся в эти русые волны, но вовремя остепенился, обошёл диван и присел рядом с невестой.
