Текст книги "Невеста полоза (СИ)"
Автор книги: IrinaV
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Шнурки на ночнушке заметно ослабели, Ху Тао не успела ничего понять, как осталась нагой посреди комнаты и с мужчиной позади. Девушка прикрыла грудь, взвизгнула, но не успела обезопасить спину от горячих прикосновений. Монахиня не допускала фантазий о том, что кто-то мог заставить позвоночник покрыться мурашками, однако это произошло, и Ху Тао чувствовала себя грязной грешницей. Чтобы хоть как-то оправдать себя, девушка пересилила свой страх, повернулась к нечисти лицом и замахнулась для удара – её тут же остановили и властно припечатали к стене, не церемонясь. Нечисть не допускала отказа, недовольств, знала лишь то, как перед ней преклонялись люди, покладисто стояли смирно и беспричинно любили.
Воспользовавшись замешательством жертвы, мужчина прильнул к нетронутой шее, облизал до ключиц, явно зная, как сделать так, чтобы монахиня от противоречивых чувств ничего не могла сделать. Такое ощущение, что ему нравилось портить невинные разумы и склонять на свою сторону.. противоположную целомудрию. Мужчина встал на колени; из-за роста ему было неудобно спускаться губами вниз, одновременно держа руки Ху Тао в своих, согревая прикосновениями столь мокрыми и щекотными. Вот наконец девушка собралась с силами, чтобы оттолкнуть чудовище от себя, как вдруг снизу что-то обдало током: монахиня закричала, но совсем не от боли или страха, это был иной крик. За которым последовал ещё и ещё, пока ноги Ху Тао не задрожали.
– Нет! – разум настоятельницы помутнел, перед глазами встало небытие. Девушка раскрыла веки, но увидела перед собой лишь серый потолок. – Сон… – Ху Тао боязливо приподнялась на локтях, оглядывая комнату; темнота – через которую можно было увидеть очертания мебели – пугала, заставляя вглядываться отчётливее. Русоволосая панически боялась увидеть вновь эти золотые очи, которые так манили посмотреть в них, сквозь них.
Ху Тао не знала, сколько времени оставалось до утреннего колокола, но поспешно встала, не заметив никого постороннего в комнате, принадлежащей некогда умершей настоятельнице Пин. Монахиня встала, как вкопанная. Внизу её бельё было всё мокрое от вязкой жидкости.
Прошёл месяц с того момента, как Ху Тао стала настоятельницей. Несколько дней назад монастырь отпраздновал первый день нового года. И всё это время девушку, давшую обет целомудрия и послушания, мучили грязные сны с неизвестным мужчиной.
***
– Сестра Фреки, – настоятельница обернулась на голос, презренно нахмурившись, но, увидев блеск вишнёвых очей, глядевшись с неподдельным уважением, смягчилась в лице и поклонилась. – Извините, что отвлекаю в столь важный час, я..
– Сестра Ху Тао, вы не видите, что я репетирую вместе с послушницами? – девушки сзади были только рады незапланированному перерыву: многие из них взялись за горло, принявшись его массировать. По их состоянию легко было заметить, что стояли около алтаря они долго, без возможности выпить глоток воды. – Надеюсь, вы имеете весомую причину, чтобы отвлечь меня.
– Крайне весомую. Пройдёмте со мной к переднему двору, прибыли рабочие.
Вредная настоятельница насупилась, повернулась к послушницам и медленно кивнула, на что девушки, не скрывая улыбок, спустились со ступенек и разошлись по разным углам: кто за водой, кто за стулом (ибо икры неприятно тянуло). Ху Тао помнила, как мучалась на репетициях Фреки, но эти дни прошли. Теперь у девушки был другой статус, другие хлопоты, другие ссоры с теми же настоятельницами, с мнением которых монахине также приходилось считаться. А согласиться с Нин Гуан – всё равно что кивнуть Дьяволу.
Власть у Ху Тао видели лишь её недруги, остальные же знали – девушка не будет гордиться, носа никогда выше не поднимет, скорее, в нужный момент опустит, потому что мудрая и робкая душа ютится в худом теле. Фреки накинула на плечи шерстяной платок, укуталась в него и под завыванье ветра, и скрип задней двери монастыря вышла в сугробы вслед за Ху Тао. А ей как будто и не было холодно: варежки накрывали её руки, а под формой был надет дополнительный слой одежды, прибывший ей из города всего лишь неделю тому назад. Фреки не понимала, отчего согревалась сестра – с завистью и лёгким восхищениям смотрела на неё, наступая на протоптанные следы чужих ног, делая всё, чтобы не увязнуть по щиколотку в снегу.
Монахини обогнули монастырь, следуя на странный звук и мужские голоса около центральных ворот в храм. Рабочие чувствовали себя смело: выгружали камни, известняк, неизвестные монахиням инструменты, вызывающие невольное доверие к профессионалам, посетивших их скромную обитель. Фреки опасливо замедлила шаг, а Ху Тао осталась всё такой же уверенной и даже обрела небывалую приветливость. Со стороны создавалось ощущение, что настоятельница знает всех этих рабочих, и это шокировало Фреки, натолкнуло на отвратительные мысли. Не отводя удивлённого взгляда с сестры, она остановилась за её спиной, бросила оценочный взгляд на всех подозрительных личностей, кого приметила (а приметила девушка всех), и молча принялась слушать.
– Для меня честь просто стоять рядом с вами, позвольте, – мужчина протянул руку для рукопожатия, и Ху Тао неуверенно протянула в ответ. – Вы воодушевили нас своими письмами.
– Что вы? Я лишь цитировала писание, прекрасно понимая, что слова Властелина вас вдохновят больше, нежели слова простой монахини.
Фреки поморщилась. Какие пышные дифирамбы, адресованные Ху Тао, приходилось выслушивать, как будто она единственная управляла этим монастырём и землёй, на которой трудились люди, появившиеся здесь ещё до её собственного рождения. Блондинка повернулась в профиль, заняв себя разглядыванием прибывших рабочих, мельком вслушиваясь и поглядывая за диалогом бригадира и монахини. Мужчина указал рукой на кого-то около тележки, девушка из любопытства повернула голову, дабы увидеть, как смуглая девица с пышными формами спускается на мягкий снег и носит тяжести наравне с мужиками. Фреки оскорблённо прыснула, как будто задели её гордость, и больше не хотела глянуть на не оправдавших ожидания гостей.
– Это моя дочь, Синь Янь.
Беловолосая настоятельница противно хихикнула, в голове её всплыло жалкое клеймо: «сирота». Самообъявленные отец и дочь были совершенно не похожи. Фреки надеялась, что Ху Тао укажет неграмотному твердолобому мужчине, что это явно не его чадо, однако русоволосая сомкнула руки вместе и по-доброму протянула:
– Какая красавица! Вы столько мне про неё рассказывали, теперь у меня появилась возможность познакомиться с ней.
– Сестра, на самом деле… – Фреки навострила уши, ожидая искреннего признания мужчины в том, что эта девочка всего лишь сирота, однако он неловко потёр подбородок, раскрасневшись в щеках. – Она плохо знает наш язык и наедине с ней поговорить очень тяжело. Хотите, я могу в обеденный перерыв представить вас? Сейчас Синь Янь занята разгрузкой инструментов, и я бы её не беспокоил, – монахиня понимающе кивнула и поклонилась.
– Ху Тао, это всё славно, – увидев удивлённое выражением лица мужчины, Фреки притворно поклонилась, извинившись за то, что бесцеремонно влезла в разговор. – Ты отвлекла меня для чего? Чтобы познакомить с рабочими?
– Нет, ради такого я бы не стала отвлекать тебя, сестра. Я хотела обсудить с тобой, где бы нам поселить рабочих на время, пока они будут чинить храм, выкапывать колодец…
– На твой и без того сложный характер то и дело накладывается лживая «дворянская» спесь. Как ты посмела решить всё сама?
– Сестра, извольте, мы решали вопрос реконструкции две недели назад на прошлом собрании. До этого я уже общалась с Му Шэном, – Ху Тао указала на бригадира, влившегося в ход работы. – И написала, что нам может понадобится помощь. Ты представь, чего ему стоило сорваться и приехать сюда из другого города.
– А бюджет? Ты хочешь разорить наш монастырь?..
– Вопрос бюджета мы так же решали на собрании, и Му Шэн согласился на эту сумму, – девушки умолки, понимая, что спор перетёк в простую в констатацию фактов. – Я не решила только, где им спать… Помоги мне, сестра.
– Хорошо! – цыкнула Фреки, укутавшись сильнее в свой шерстяной платок. – В обед я поговорю с Нин Гуан, – девушка шустро пошагала по вытоптанным следам обратно в храм, обходя проносившихся мимо рабочих.
И всё же среди них остро выделялась эта чужестранка Синь Янь, которая, как спутавшийся комок мыслей, не могла никак распутаться. Поговорить ей было не с кем, и она бубнила что-то на своём языке, пародируя речь других, чем вызывала у мужиков смех. Му Шэн разгонял их, делал замечания, что-то шепча после на ухо смуглолицей. Она фыркала и продолжала работу, не жалея себя, чтобы мужики за глаза не шептались обидно: «Баба… Абсолютно бесполезная».
Ху Тао оглядывала храм, представляя, каким красивым он встретит скорую весну, благодарно оглядывала рабочих, трясущихся на холоде, которые весело дёргались, согревая свои тела. Следовало накормить их вкусным обедом, сделать горячие напитки и нагреть термальные камни – так и работа далась бы легче, и ребята были бы очень благодарны. Замечтавшись, монахиня начала обходить храм с другой стороны, протаптывая новую дорожку следов, глядя на блестящие снежинки, похожие на звёзды в ночном небе, но вдруг Ху Тао замерла. Долго всматриваясь в одну точку, девушка невольно подняла взгляд выше по дороге, спрятанной в тени храма, и ужаснулась, прижав варежку ко рту. К сараю вела тонкая дорожка почерневшей крови, впитавшаяся в чистый блестящий снег. Монахиня обернулась, хотела позвать кого-то, но вдруг сжала губы – всё могло быть не так, как ей показалось, возможно, это кровь раненного животного, которого стоит выгнать из сарая, прежде чем мужики заколют его до смерти.
Ху Тао, скрипя снегом под ногами – им же закапывая следы крови – увязала в сугробах, увеличившихся в глубине ближе к входу в сарай. Немного усилий – петли с противным лязгом отворили дверь, давая монахине заглянуть в скверно пахнущую комнату, в которой девушка не бывала с прошлого лета. Одна из послушниц распустила слух, что глубоко в углу сарая прячется нечисть с глазами цвета миндаля; они приковывают сначала, а потом краснеют, сужаются хитро и, бац, – руки утянули в темноту, и не видно не слышно жертву более. Ху Тао, вспомнив это к своему несчастью, сглотнула, оставила дверь приоткрытой, надеясь, что ветер не захлопнет её, пока монахиня будет осматриваться.
В нос противно пробивалась заплесневелая сырость, мокрая пыль и другие раздражители, из-за которых хотелось беспрерывно чихать. В конце концов Ху Тао не выдержала: несколько раз мотнула головой, приподняла лицо, невольно открыла рот, чихнула и тут же вскрикнула от резкого хлопка! Дверь закрылась, на миг стало невыносимо темно, не видно очертаний инструментов, бочек, другого хлама, видны лишь потухающие миндальные глаза, медленно закрывающиеся, а потом так же размеренно раскрывающиеся. Ху Тао навалилась на дверь, думая сбежать, но при должном свете неизвестная нечисть превратилась в простого человека, засевшего в сарае, словно ища укрытие. Воистину, раненый зверь.
– О, Властелин, я так испугалась, что вы здесь?.. – монахиня прикрыла испуганный крик мокрой варежкой и, не отрывая дрожащего взгляда от чужой руки, упала на колени рядом с незнакомцем, по виду намеревавшемуся вздремнуть. – Властелин мой, нет-нет, это что, кровь?
По внутренней стороне руки текла река боли и сожалений, красная, смердящая, впитывающаяся в жёсткий пол сарая, оставляя в нём новое отвратительное амбре. Ху Тао подняла взгляд на человека, изумилась его красоте, решив, что перед ней – раненая девушка. Но опустив взгляд ниже, увидав одеяние, монахиня прокашлялась и про себя даже поклонилась миловидности юноши, умиравшему на её глазах.
– Перевязать, надо перевязать, – талдычила девушка, осматривая окружение: грязные тряпки, папирусы – ничего, чем можно было перевязать рану, из которой с каждой секундой вытекало всё больше крови. Ху Тао опустила взгляд на подол подрясника, в протест замычала и схватилась за голову. Пальцы коснулись ткани головного убора, прошлись подушечками мягко, медленно, а после вдруг сорвали его с русой макушки, на что незнакомец аж выдохнул. Ху Тао смущённо взглянула на незнакомца, на его туманный взгляд, девичье лицо и на движение губ.
– Я быстро, не засыпайте главное, – настоятельница прижала волосы руками, наивно думая, что таким образом сможет прикрыть голову.
Минуя пронизывающий ветер, толпы рабочих, не заметивших монахиню без клобука, Ху Тао забежала в монастырь, почти задыхаясь от бега по сугробам. Внешний вид девушки шокировал, особенно Нин Гуан, оказавшейся как нельзя вовремя в главном зале, русоволосая и не надеялась на такую удачу, забыла все старые обиды и взмолилась:
– Прошу, помогите! – вспоминая, как жалко выглядел незнакомец, как он от боли не мог ничего сказать, Ху Тао заревела: – В сарае человек… Он умирает, помогите, прошу…
Монахини сорвались на улицу звать мужиков, кто-то – лекарей, а Нин Гуан настигла упавшую на пол настоятельницу, удержала за руки, подняла и притянула к себе, руками и тканью собственного клобука прикрывая волосы.
– Тише, маленькая. Пойдём наверх, ты вся дрожишь.
Но Ху Тао оттолкнула женщину, запуталась в ткани своего подрясника и почти упала в молитвенный зал. Ревя во весь голос, юная настоятельница на четвереньках пробилась к алтарю Властелина, но в этот раз его железная статуя выглядела ужасающе, словно гнев Божий готов был в любой момент обрушиться на хрупкое сломленное тельце. Ху Тао прижала лоб к ковру, сложила руки и начала горячо молиться, свернувшись, как лесной ёж. Нин Гуан наблюдала, как этот комок подрагивал, срывался на жалобный писк в своём плаче, как русоволосая яростно и даже с отвращением тянула на себе волосы и одежду, как будто пытаясь самолично разорвать себя. Ху Тао утонула в своём отчаянии, превратившись в безвольную сопливую лужицу, что Нин Гуан было как никогда на руку.
Белокурая сделала шаг к алтарю, но остепенилась, застыла, глядя на статую Властелина, потом окончательно исчезла в коридоре, недовольно сжав кулаки. Поймав какую-то послушницу на кухне, настоятельница попросила найти «ту самую, пухлощёкую, с розовыми волосами». Нин Гуан притворялась, будто никак не могла запомнить её имени, но оно не раз всплывало в голове настоятельницы не в самом добром ключе. Янь Фэй была тем препятствием, которое женщина никак не могла преодолеть. Однако могла сломать. Мысли о скорой расправе подняли белокурой настроение, и она властно принялась командовать мужиками: куда нести раненого, какие вещи принести с чердака и каких лекарей стоит позвать для операции.
День в монастыре предстоял сумасшедший. Янь Фэй с трудом заставила подругу уснуть, Ху Тао отчаянно просилась в старую комнату, ей не спалось в кабинете, в нём она видела кошмары! Фиалка пообещала, что будет с ней. Так девушка просидела около кровати подруги до самого вечера, пока тело Ху Тао не перестало дрожать, а разум не одолел спокойный мягкий сон. Без кошмаров.
***
– Кто вас ранил? – незнакомец проснулся ночью. Лекари опасались, что от такой потери крови он не выживет, но произошло настоящее чудо, в которое Нин Гуан совершенно не верила. Она с подозрением отнеслась к юноше, привлёкшему слишком много ненужного внимания, каждая вторая послушница желала за ним ухаживать: приносить еду, менять бинты и «просто навещать». – Собираетесь играть в молчанку?
Настоятельница была уверена, этот юноша – посланник Дьявола и готов принести раздор в монастырь. Он лишь набирался сил, лёжа в постели, опустив на подушку свои чёрные волосы средней длины, блестящие на свету бирюзой.
– Скажите своё имя, гость. Мы даже не знаем, за кого молиться Властелину, чтобы вы поскорее оклемались, – Нин Гуан даже не скрывала неприязни в голосе, на что юноша совершенно не реагировал, продолжая глядеть в потолок и держать свободной рукой какую-то темную ткань.
– Где та монахиня? – он подал сиплый голос и впервые за битые полчаса расспросов повернулся к настоятельнице лицом. – Та, с русыми длинными волосами и красными глазами.
– Сестра Ху Тао не монахиня, она тоже одна из аббатис. По счастливой случайности, – не смогла не добавить Нин Гуан, однако ответ незнакомца весьма устроил, судя по тому, как поднялись его уголки губ. – Вы её знаете?
– Нет, но она мне очень помогла. Аббатиса отдала мне свой головной убор, чтобы я не истёк кровью, – юноша поднял чёрную ткань, и белокурая наконец поняла, что в руке он держал клобук. Нин Гуан показалось, что незнакомец был очень горд тем, что смог увидеть слугу Божью с распущенными волосами, и это разозлило настоятельницу. Пытаясь держать себя в руках, она поднялась со стула, думала выхватить головой убор из рук, но самоконтроль взыграл в последний момент – Нин Гуан остановилась около кровати раненого, смиренно скрестив пальцы на животе.
– Позвольте я отдам головной убор хозяйке.
– Не стоит, я верну его сам. Хочу отблагодарить сестру Ху Тао, – имя из его уст прозвучало «похотливо», Нин Гуан посчитала своим долгом вытурить этого мужика из священного места, но никто бы ей не позволил, тем более, когда юноше было противопоказанно вставать после операции. – Когда я смогу с ней увидеться?
– Не сейчас, уважаемый, уже поздно. И мы с вами тоже засиделись, – настоятельница поклонилась, развернулась, чуть не свалив своим напором стул, и удалилась из комнаты, взрываясь внутри от неконтролируемой злости и ненависти.
Нин Гуан редко доверяла мужчинам, стремилась быть выше их по статусу и мудрости, стремилась управлять их грубой силой, но нередко попадались столь строптивые и своевольные – самый ненавистный типаж для привередливой женщины. Таких юношей необходимо было воспитывать, наказывать и принижать, чтобы знали своё место, но у Нин Гуан всё ещё не хватало власти. В этом мире женщина, пускай и настоятельница, стояла ниже любого мужчины, пускай самого никчёмного, с этой истиной приходилось мириться, однако терпению всё равно был какой-то предел. Аббатиса вновь поймала какую-то послушницу, взглянула на её лицо и цыкнула. По мнению Нин Гуан, в монастыре большая часть была уродинами, служанками, по примеру которых женщин и относили к слабому полу. Однако в этих холодных стенах было несколько экземпляров, которые обязаны были стать частью секретной коллекции.
– Найди мне Сян Лин и скажи, чтобы зашла ко мне, – пока послушница что-то несвязно мямлила, Нин Гуан устремила свой скучающий взгляд на лестницу, по которой кто-то медленно поднимался. – Погоди, замолчи, – глаза настоятельницы сузились, когда та увидела на ступеньках незнакомку со смуглой кожей, несущую тяжёлые мешки. – Иди, ты свободна.
Нин Гуан привлекала экзотика, делала совсем нетерпеливой, поэтому настоятельница быстрым шагом настигла прибывшую гостью, одну из тех рабочих. Белокурая знала лишь её имя, Синь Янь, и помнила несколько комментариев от Фреки, когда та забежала в кабинет, негодуя по поводу самовольности новой аббатисы. Тогда Нин Гуан и значения не придала, но в ту минуту её будто осенило: она хочет её. Эту безвольную одинокую игрушку, которую все бросили, даже родители. Такая несчастная и услужливая обязана была стать частью коллекции Нин Гуан, неудивительно, что Синь Янь оказалась прижата к двери комнаты, которую ей выделили этим днём. В темноте смуглолицая не сразу поняла, кто перед ней стоит и пробубнила что-то на своём языке.
– Очаровательный голосок, – женщина облизнулась, провела пальцем по мягкой щеке и вздёрнула чужой подбородок. Глазки молодой девушки заблестели страхом, что только раззадорил руки настойчивее пройтись по привлекательным выпуклостям. – Ты меня совершенно не понимаешь? – Синь Янь помотала головой. Она знала несколько необходимых фраз, но редко их использовала, потому что не любила здешний язык, он для неё казался чересчур грубым. – Ты ведь хотела зайти в комнату, так иди, – Нин Гуан опустила ручку, приоткрыв дверь, на что Синь Янь удивлённо завертела головой. – Ну же, иди, зверёк.
Смуглолицая и не догадывалась, что её ждёт, даже не могла предположить. Ей казалось, настоятельница просто желала поближе познакомиться с чужестранкой, в своей необычной манере, однако столь наивные мысли не смогли успокоить шустро бившееся сердце. Подсознательно Синь Янь желала убежать, поскорее закрыться в комнате и зарыться под одеяло, оставив страх в тёмном коридоре жуткого монастыря. Нин Гуан с широкой улыбкой удержала дверь, не дав девице осуществить свой план. Настоятельница застыла, увидев в тусклом свете свечей сидевшую у окна знакомую девушку. Она обернулась, на что розовые прядки подпрыгнули на её плечах. Скребя ногтями по деревяшке, настоятельница медленно ретировалась назад, прикрыв дверь. В комнате зазвучали девичьи голоса, щебечущие на непонятном языке.
«Эта мразь… Почему она в этой комнате?»
Янь Фэй была препятствием во всём. Если бы не она, Нин Гуан смогла бы сломить Ху Тао, взять её, растерзать! Если бы не Янь Фэй, Нин Гуан бы позабавилась с этой девчонкой! Если бы не Янь Фэй… Если бы её тут не было…
Неосознанно настоятельница вернулась в свой кабинет, покачиваясь от ярости. Ей стало легче, переложив ответственность на одного человека, который в мыслях Нин Гуан уже сотни раз горел адским пламенем. Нужно было немного подождать.
Если бы не Янь Фэй, не этот наглый юноша, не назойливая Ху Тао, то белокурая не забыла бы о том, что ещё с обеда оставила в своём кабинете подарок для себя. Совершенно вылетело из головы худое женское тело, прикованное к кровати жёсткими верёвками, лишённое возможности позвать на помощь из-за набитых в рот тряпок. Нин Гуан зажгла свечу, прикрыла дверь и прокрутила ключ в замочной скважине. От плохого настроения и следа не осталось, когда аббатиса подошла к кровати и сверху-вниз взглянула на зашевелившуюся Кэ Цин. Грудь её бела, как у задыхающейся рыбы, кожа истерзана красными отметинами и царапинами, одеяло между ног всё мокрое, а тряпки смочены собственной слюной. Нин Гуан была одновременно горда и разочарована, что забыла о таком прелестном зрелище.
– Дрожишь, маленькая… – выдохнула женщина, расслабив кисть. Раскалённый воск словно дождевая капля упал на живот Кэ Цин и разбился на несколько крохотных искр. Монахиня выгнулась в спине и тихо взвыла через тряпки. Лицо окропили несчастные слезинки, блестящие в полутьме, как драгоценные камни. – Вини во всём Янь Фэй… Если бы не она… Ты бы спокойно уснула здесь до завтрашнего утра.
Кэ Цин истошнее заревела, ощущая, как воск разъедает её кожу, а тело потеет от страха, что её, связанную, беззащитную, сейчас просто-напросто убьют.
– В аду ещё больнее. Тебе стоит привыкнуть, – хихикнула Нин Гуан, найдя для себя новый способ мучить истерзанное тело. – Терпи, маленькая, это всего лишь воск, смотри, – настоятельница капнула на свою ладонь. Жгучее тепло до боли пронзило руку, и белокурая, краснея, охнула: – Невообразимо больно…
***
– Где сестра Кэ Цин? – на вопрос Ху Тао все пожали плечами. Девушка неловко поправила платок, что впредь был вместо головного убора, скрывавшего волосы наполовину. – А сестра Янь Фэй? – реакция была та же.
На утро Ху Тао чувствовала себя разбитой, несобранной, поэтому пролежала до обеда, пока в дверь не стали стучаться дежурные. Если бы монахиня не вышла из кабинета, то разнёсся бы неприятный слух о том, что ей не здоровится, сколько бы проблем это создало, сколько бы слухов. Девушка собралась с духом, завязала волосы под тонким платочком, став белой вороной среди гордых и чёрных ворон. Несмотря на статус, Ху Тао словно не воспринимали всерьёз или же делали вид, что её не существует, а по какой причине, оставалось догадываться.
Строительные работы начались незамедлительно, хватило нескольких слов, чтобы профессионалы начали стучать молотками, заполоняя двор как и мусором, так и камнями с досками. В том хаосе, казалось, могли разобраться только мужчины и одна хрупкая смуглолицая девица, заметная среди всех в большей степени. Она так энергично перебегала из одной группы работников в другую, как рысь – почти бесшумно, нередко пугая тем, что незаметно притаивалась за спиной или повозками. Ху Тао в каком-то смысле ей даже завидовала: у неё есть семья, работа и силы, чтобы доказывать всем свою значимость. Получив звание настоятельницы, девушка словно запуталась в чужих целях, в желаниях умершей Пин. Старушке всегда нравилось собирать книги и реставрировать их, тем же занялась и Ху Тао. Госпожа Пин редко выходила из дома, поэтому кожа была бледной словно кость. Прекрасно зная, что теперь монахиня могла делать всё, что пожелает, девушка не выходила дальше территории монастыря, тоскливо глядя в окно куда-то за горизонт, в котором одна далёкая чащоба, наверняка, покрылась коркой снега.
– Сестра Сян Лин? – русоволосая зашла в комнату и расплылась в улыбке. – Я знала, что застану тебя здесь, на кухне.
– Сестра!.. – пухлощёкая воодушевлённо подпрыгнула, чуть не рассыпав буковые орешки из миски, но вдруг улыбка опустилась вниз, застав настоятельницу врасплох.
Ху Тао знала: в монастыре что-то случилось! Прикрыв дверь, чтобы их никто не побеспокоил, русоволосая взволнованно взглянула в солнечные глаза, в которых словно поселились тучи. Руки легли на маленькие плечи, смяли их, и Сян Лин прижалась к груди подруги, утопая в своей печали, с которой девушки попытались справиться вместе. Аббатиса погладила голову монахини сквозь клобук, покачала из стороны в сторону, как младенца, пока на огню подпрыгивала медная крышка. Запах готовящейся еды, мягкие руки, обнимающие так заботливо, – всё это могло довести Сян Лин до крупных слёз счастья, ведь она с детства была одна, а о семейном очаге могла только мечтать. Годы шли, монахиня надеялась, что найдёт себе мужа, но, когда ей стукнуло шестнадцать, все начали уговаривать дать обет целомудрия и послушания. Поддавшись желаниям окружающих, впредь Сян Лин и правда могла лишь мечтать.
– Сестра, ты ведь не уйдёшь от нас? – девушка подняла свои блестящие золотые глаза и взглянула жалобно на настоятельницу. – Не уйдёшь к тому разбойнику?
– Какому ещё разбойнику? – Ху Тао нервно улыбнулась, отойдя от подруги на несколько шагов.
– Нин Гуан сказала не доверять тому раненому, потому что он на разбойника похож. А ещё все знают, что он видел тебя без, ну… – Сян Лин не решилась произнести это слово и медленно указала на свою голову. – Теперь он имеет право попросить твоей руки у Властелина…
– Ему не нужна такая, как я, да и Властелин меня никуда не отпустит, – если бы Ху Тао могла, то коснулась заботливо мягких волос Сян Лин, вызвав лёгкие мурашки по спине. От её слов сразу стало легче, кухарка выдохнула и смело подошла к подносу, содержимое которого скрывало светлое полотенце.
– Меня попросили отнести ему поесть, а я боюсь… Можешь ты отнести, сестра? Прошу тебя.
– Конечно, – Ху Тао вдруг нервно дёрнулась. На миг стало не по себе, однако поднос она всё-таки взяла. – Сестра, скажи, а как зовут этого юношу?
– Сестра Нин Гуан вчера пыталась узнать о нём немного, но он молчал… Ещё сегодня попросила зайти к ней, если парень что-то тебе скажет.
– Я зайду, – Ху Тао уверенно кивнула. – Я обязательно зайду к сестре.
Не было сомнений, что Нин Гуан не смогла удержаться и не рассказать о трагедии монахини. Стыдно было за своё поведение вчера, русоволосая и не думала, что эмоции нахлынут так стремительно, прямо на глазах у белокурой. Теперь девушка пожинала плоды своей слабости и была готова всё исправить. Первый шагом к этому должна была стать встреча раненого со своей спасительницей. Внешне Ху Тао волнений не показывала, но внутренне надеялась, что слова Сян Лин – всего лишь слова, не более предположений и опасений. Юноша не выглядел так, словно желал женить на себе монахиню, хотя, признаться, после вчерашнего срыва девушка смутно помнила, как раненый вообще выглядел. Не покидало ощущение страха от вида крови, отвращения от её запаха, это и тормозило ноги монахини, заставляло несколько раз подумать перед тем, как оказаться у той самой двери, где поселили юношу.
Ху Тао думала стучать, но, приблизившись к комнате, услышала в ней тихие голоса лекарей, которые вчера навещали и настоятельницу. Они настрого запретили ей напрягаться, сказали, что переутомление может сказаться на дальнейшем потомстве. Девушка так же узнала, что у неё проблемы с сердцем, и излишние эмоциональные всплески могут вызвать острые боли в груди. Ху Тао замечала за собой такое, нередко повторяла себе дышать и фокусироваться на молитве, однако это не помогало. Стоя возле двери, русоволосая металась на месте, не зная, где же ей спрятаться, и, как только она заприметила широкую коробку около входа в склад, как петли противно и устрашающе заскрипели. Ху Тао застыла в глупой позе с подносом в руках под пристальным взглядом суровых лекарей с широкими капюшонами, прикрывающими лысину.
И хоть она теперь была настоятельницей, отчитывали девушку, как послушницу, негодующе разводя руками и хмуря брови. Ху Тао держала голову прямо, откровенно краснея и сжимая поднос сильнее, пока выслушивала последующие нотации, закончившиеся простой фразой: «Будьте аккуратнее и не перетрудитесь». Наконец мужчины колонной вышли из комнаты, оставив дверь неловко распахнутой, чтобы раненый и его спасительница обменялись неоднозначными взглядами. Аббатиса выпрямила спину, притворяясь словно ничего не было. Дверь тихо захлопнулась, а на прикроватной тумбе стали появляться продукты и миски с чем-то горячим.
– Вам нездоровится, сестра Ху Тао? – юноша заметил, как девушка вздрогнула от его слов, и подвинулся на край, увлечённо рассматривая лицо монахини. – Вы вся красная и тяжело дышите.
– Не беспокойтесь за меня. Я благодарна Властелину, что жива, и что он спас вам жизнь.
– Спасли мне жизнь ваши лекари и вы, сестра, – юноша заглянул под подушку и достал оттуда тёмную ткань, которую монахиня тут же узнала. Это был её клобук! Чистый, вкусно пах. Ху Тао подняла взгляд на парня и поняла, что именно его запах впитала ткань, отчего стыдливо прикрыла щёки. – Я постирал его, теперь можно вновь носить.
– Благодарю вас, господин, – Ху Тао согнулась в коленях и застыла, не решаясь забрать клобук обратно. Непривычно стоять с мужчиной в одной комнате, неприлично смотреть на него и грешно в этот момент думать о снах, мучивших монахиню. Видя во всех этих событиях некую закономерность, русоволосая с подозрением отнеслась к юноше, которого спасла, ведь не исключено, что он – вестник Дьявола, желающего забрать себе душу Ху Тао. – Если вы в порядке, я пойду, меня ждут дела в монастыре, – девушка протянула руку, чтобы забрать клобук, но юноша вдруг оттянул ткань к себе, изменившись в лице.
