Текст книги "Невеста полоза (СИ)"
Автор книги: IrinaV
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
– Сестра, я знаю, что вы пойдёте в кабинет к той белокурой женщине. Не идите. Не сейчас.
– Что? – Ху Тао показалось, что у неё глаза полезли на лоб, когда юноша так уверенно раскрыл намерения настоятельницы. Всё ещё сжимая клобук в руках, он пристально глядел на девушку, ожидая некого смирения. – Что вы такое говорите, господин…
– Сяо.
– Господин Сяо. С чего бы мне не идти в кабинет сестры Нин Гуан, если об этом говорите вы?
– Покамест там опасно, я знаю это, и вам лучше послушаться, если не хотите, чтобы кто-то погиб, – Сяо наконец протянул девушке клобук и встал с кровати сам.
Телосложение у парня было худым, сам он был выше монахини на голову, чем смутил, обескуражил и вынудил стыдливо отвернуться, ведь раненый к тому же был не одет. Казалось, никакие законы и правила не писаны этому чужестранцу, он спокойно мог в тонких штанах пройтись по комнате, чтобы наконец найти то, чем можно прикрыться; мог переодеваться словно стоял в комнате один, а монахиня рядом – всего лишь мебель или же зверюшка, перед которой оголиться не стыдно. Была бы воля Ху Тао – стукнула бы лишний раз! Да вот боялась собственного гнева, из-за этого развернулась к юноше спиной, глубоко задышала, ощутив, как воротник сдавил шею. Платок норовил слететь, чуть девушка вздёрнула рукой, та крикнула, прижала ладони к макушке и притянула ткань обратно ко лбу.
– Сколько проблем из-за куска ткани на голове. Ваша религия утомляет меня, – Сяо протянул по-кошачьи, прильнул плечом к двери, глядя на чудесные метания монахини на месте. Она явно надеялась сдрыснуть, но не хватило решимости. – Доходили сведения, что головной убор для вас, женщин – символ покорности. Так кому же вы покорились? Какому Богу?
– В этих землях… почитается единственный Бог – Властелин, – ответила Ху Тао непривычно неуверенно, как будто боясь, что Сяо в любой момент сможет её переубедить.
– Вы почитаете того, кого никогда не видели. А я со своим Богом очень хорошо знаком, – поверх одежды юноша надел рванный на рукавах кафтан, кровь с которого не смогли отстирать. – Вы бы хотели познакомиться с моим Богом, сестра, и покориться ему? – Сяо медленно поднял руку, показывая, как кровь пропитала бинт. – Я так близок к своему Богу, что на днях он чуть не убил меня.
– Вы просто… Богохульник! – Ху Тао почти выбежала из комнаты, как за руку крепко схватил чужестранец, пронизывающий взглядом узких зрачков.
– К весне в этом монастыре кто-то умрёт. Это нормально, когда в расцвете жизни чья-то навсегда потухает. Вы можете сделать всё по-своему – тогда все они умрут.
От слов Сяо по спине пробежали мурашки. Ху Тао тут же представила всех этих «они». Янь Фэй, Сян Лин, Кэ Цин неужели правда могли оказаться в опасности? У настоятельницы не было ни единой причины, чтобы верить надменному юноше, но и причин, чтобы не верить, не было. Ху Тао сжала челюсть, сдерживая пламенный гнев. Сяо наблюдал за этим с интересом, казалось, ожидал, что монахиня согрешит: взорвётся, ударит его, закричит, но русоволосая была умнее. Она одёрнула руку, обвела юношу пристальным взглядом, готовясь обороняться, потом выпрямилась, не увидев прямой угрозы, и притворно улыбнулась:
– Я услышала вас, спасибо.
========== Из праха ==========
Кабинет. Документы. Ужин. Смех. Кабинет. И вновь кошмар.
Не понимала Ху Тао, от чего мучительны столь ласковые прикосновения к себе. Не понимала, зачем тень с горящими глазами приходит всякий раз, когда девушка совершенно её не ждёт. Для чего ей душа простой монашки? Для чего именно её душа, а не чья-то другая из монастыря?
Ху Тао вновь плакала. Сквозь сон и при пробуждении. Вспоминая события внутри кошмара, монахиня не могла не дрожать, закутавшись в плед, хозяина которого так и не удалось найти. Мужчина целовал шею, мучая зубами, напоминая девушке больного собственника, который даже кожу на вкус хочет испробовать. Раздевал, мог сминать в руках, ведь монахиня была так мала по комплекции: недоедания, нередкий голод и нарушение сна привели к исхуданию; к зиме щёки Ху Тао стали ещё острее. Сколько бы одежды аббатиса не надевала, всегда дрожала от холода, имея возможность согреться только во снах, где над ней нависал неизвестный мужчина, лицо которого разглядеть во тьме было невозможно. Нескончаемые недомогания, потеря веры в свою непорочность привели к увяданию организма и без того болезненной монахини.
Да, Ху Тао понимала, что зиму может не пережить. Поэтому впредь стала отдавать свою порцию послушницам, которые и сами чахли от тяжёлой работы и скудного питания. Настоятельнице приносило удовольствие делать людей счастливыми, так она забывала о дурном, могла представить, что действительно чего-то стоит и может в этой короткой холодной и несправедливой жизни.
Монахиня дни и ночи молилась, чтобы все выжили, чтобы в их земли не пришла чума. Для этого было сделано всё: выкопан колодец, к озеру никто уже не ходил, а кусачие холода ограждали монастырь от людной деревни. Выгонять работников на улицу в метель Ху Тао не могла и других настоятельниц просила сжалиться. Фреки согласилась, потому что не увидела у Нин Гуан намерений спорить. Сама белокурая стала непривычно тихая. Русоволосая могла бы заметить в этом что-то странное, но не стала – свои проблемы оказались выше, а желание оставить после смерти нечто ценное заперло Ху Тао в кабинете на долгие часы. Там девушка, уже не такая наивная и беззаботная, писала неудобным пером, которое брызгалось, пачкало папирус. Но усердию монахини не было предела.
Ведь после себя она решила оставить наставления, хоть и знала: «Никто не будет читать откровения сиротки».
– Господин Му Шэн, я видела в окне, как вы вчера в холод смешивали раствор для камня. У меня было желание остановить вас, и, признаться, загнать домой, как ребёнка, – хихикнула Нин Гуан, пребывая в отличном расположении духа, казалось, даже в кокетливом. – Строительство – ваша страсть, да?
– Не моя, а наша общая с ребятами. Не могу присвоить её себе, – и несмотря на то, что отношения с настоятельницами поменялись в лучшую сторону, благоговел Му Шэн всё-таки одной – Ху Тао. Она скромно предоставляла слово другим, молчала и вдумчиво слушала, изредка смачивая горло травяным чаем и зачерпывая ложкой уже остывшую овсянку. Девушка недоедала; относила еду послушницам, оставаясь всегда полуголодной. Из-за этого Му Шэн чувствовал себя негодяем, когда просил добавку.
– Сегодня погода знатная, мы обязательно начнём работу над клуатром{?}[окружённый стенами квадратный или прямоугольный в плане внутренний двор, примыкающий к комплексу зданий средневекового монастыря или церкви.].
– Это так славно! – в полный голос восхитилась Нин Гуан, подмяв руки в лицу, как радостное дитя. – Тогда на обед мы приготовим что-то сытное, согласны?
– Мы не посмеем объедать вас, госпожа аббатиса.
– Рыбы мы наловили много, – Фреки стёрла крошки с губ и взяла в руки пустые тарелки. Многие в столовой тоже уже заканчивали трапезу. – Так что, не обеднеем от сытного обеда.
Ху Тао казалось, что всё хорошо, будто бы Властелин после ужасного кошмара ниспослал девушке спокойные часы. Оглядевшись вокруг, монахиня удивилась тому, как все с аппетитом кушали, беззаботно болтали, улыбались и не болели. Все живы, здоровы, кто-то располнел, кто-то похорошел спустя месяцы работы в монастыре. Последнее больше относилось к монахиням, пришедшим из сгоревшей обители, и отчего-то невольно Ху Тао вспомнила Янь Фэй.
Когда девушка стала настоятельницей, они почти перестали проводить время вместе. Русоволосой невольно казалось, что кошмары ей начали сниться из-за недостатка заботы от милой фиалки. Словно и вся божественность улетучилась из жизни Ху Тао, оставив лишь эфемерные воспоминания. Найдя взглядом посеревшую монахиню, русоволосая вежливо закончила беседу, встала из-за стола с тарелкой овсянки в руках и прошла сквозь ряды столов к одинокому уголку около выхода из столовой. Подойдя ближе, за одинаковыми макушками в клобуках Ху Тао увидела новую соседку Янь Фэй. Му Шэн называл её своей дочерью, а остальные работники и монахини стали называть Синь Янь или по-простому – Яна. Заметив приблизившуюся настоятельницу, смуглолицая незаметно пнула соседку под столом, отчего кружки на месте подпрыгнули. Янь Фэй подняла потерянный взгляд и раскрыла рот, не зная, как успокоить голос и просто сказать: «Здравствуй».
Ху Тао снисходительно улыбнулась, думая, что своим присутствием помешала девушкам разговаривать о личном, из-за этого розоволицая и разнервничалась. Аббатиса положила тарелку рядом с плоской деревяшкой, на которой подавали хлеб, и молча указала на неё. Янь Фэй задрожала, и только тогда Ху Тао заметила, что подруга почти плачет, но сила воли сдерживает поток крокодильих слёз.
Никто из них не успел ничего сказать. Шум на улице, топом копыт, ржанье и мужские голоса отвлекли всех от трапезы, и настоятельницы вместе с послушницами двинулись к центральным воротам. Многие предпочли остаться в тёплой столовой и наблюдать за всем из окна, ведь зрелище открывалось славное: Ху Тао вышла почти без верхней одежды к незваным рыцарям. Они спешились, оставив лошадей в стороне, а сами тяжело протопали к, встречающим их, хозяевам. Девушки окружили мужчин, стали расспрашивать, что же произошло, но те властно приказали вернуться внутрь. Их ожидал допрос. Прекрасно оценивая свои силы, Ху Тао ступила назад, открывая путь Нин Гуан, внушающей авторитет своим холодным взглядом. С ней рыцари с удовольствием начали вести беседу, а двум настоятельницам пришлось следовать за непоколебимыми гостями.
Напряжение в монастыре возросло, рыцари отцепили весь периметр, немалая часть засела внутри, не отрывая взгляда от перепугавшихся девушек. Все ждали дальнейших действий, в том числе и бригада строителей, чью работу бесцеремонно прервали. Со стороны беседа настоятельниц и, стало быть, главного среди всей немалой группы рыцарей, выглядела безобидно. Но никто не решался подойти ближе и услышать о неприятной теме их разговора.
– Монахиня украла трёх кур? Бессмыслица какая, – фыркнула Нин Гуан, а Фреки беззаботно хихикнула. Но только Ху Тао было не до смеха, она вся сжалась, не отрывая взгляда от строгого лица главного рыцаря; он явно был сам не рад тому, что их послали в такую глушь.
– Если скрывать нечего, то вы спокойно дадите нам сделать свою работу, сестра, – отрезал мужчина, выхватив из рук товарища свиток. – Торговец описал, как выглядела воришка, сейчас мы всех проверим, – взгляд рыцаря задержался на Ху Тао, мужчина прищурился, а потом спокойно выдал: – Нет, та потолще была.
Никто из настоятельниц не верил, что монахиня могла украсть в городе трёх кур. Разве такой грех долго остаётся в секрете? Все, как одна, были убеждены, что воришки в их рядах нет, поэтому не подозревали, не обсуждали, а просто смиренно молчали и молились. Ху Тао восхитилась сплочённостью сестёр, и именно это успокоило слабое сердце девушки на время, пока в отдельной комнате не собрали всех монахинь, подходящих под описание.
Пять монахинь, три настоятельницы, два рыцаря и один юноша – все ютились в тесной комнатке, у дверей которых стояло ещё четверо мужчин. Казалось, к обеду нервы у многих готовы были сдать, в том числе и у Ху Тао, ведь она видела собственными глазами, как около стены в шеренгу стоят девушки, среди которых Сян Лин, Кэ Цин и Янь Фэй. Видя, как русоволосая белела с каждой затяжной минутой, Нин Гуан чуть ли не приказывала ей удалиться из комнаты и прилечь, однако она отказалась, лишь попросила всех выказать ей разрешение занять стул. И всё равно коленки дрожали, словно Ху Тао сама стояла у этой стены и ожидала «казни».
– Вы не решаетесь к Властелину воззвать из-за страха, что он вам ответит? – рыцарь презренно приподнял уголок губ. – Мы обыскали погреб и чердак – так и не поняли, что принудило красть слуг Божьих, если голод не властвовал в ваших стенах.
– Отец, сытый голодного не поймёт, – смело произнёс юноша, стойко держащий руки за спиной.
Ху Тао взглянула мельком, заметила, как бела его кожа, темны волосы, на вид кажущиеся такими шелковистыми и мягкими. Несмотря на прилежное лицо, возразить он всё-таки посмел, на что отец лишь цыкнул, смирившись, что в его возрасте такие выражения – не редкость. Для Ху Тао оставалось непонятным, для чего юноша, совершенно не одобряющий методы рыцарей, приехал сюда с группой отца. Дорогой сюртук выдавал в мальчишке, скорее, интеллигента, нежели воина.
– Ты, – рыцарь пропустил мимо ушей слова сына и указал на перепуганную Сян Лин, чьи щёки заметно опустились. – Да, ты. Что ты делала вчера в период с двух до четырёх?
– Н-на кухне б-была.
Рыцарь повернулся к Нин Гуан, ожидая объяснений. Мужчина не совсем понимал, что значило «на кухне», и настоятельница вежливо добавила:
– Сян Лин у нас отвечает за еду большую часть времени и вчера дежурила: чистила овощи, готовила, мыла посуду. С ней были ещё послушницы, могут подтвердить.
Одно имя оказалось зачёркнутым, и перо остановилось около имени другой монахини, оставив около него жирную кляксу.
– Понял. А эта? – рыцарь указал на Кэ Цин.
– Она была со мной, – вступилась Нин Гуан и замолчала, когда все на неё уставились. – Кэ Цин помогала мне перебирать книги в обед, так как я была занята насущными делами. Я уже упоминала, что у нас в монастыре раненый юноша.
– Да, что-то такое было, – рыцарь махнул своему помощнику, выдохнул отчаянно и устало потёр глаза. Его не прельщала работёнка, которой он занимался, это давало надежду, что мужчина так же мирно всех поспрашивает и вернётся с товарищами, откуда пришёл. Однако надеждам Ху Тао не дано было свершиться. – Погоди-ка, – все затаили дыхание. – А я тебя знаю! Точнее, помню твоё лицо, ты часто появляешься в городе около штаба!
Ху Тао боязливо подняла взгляд, и её наихудшие предположения подтвердились: каждый в этой комнате теперь смотрел на Янь Фэй, а сама монахиня – прямо в глаза главному рыцарю. Морально девушка была готова принять бой, хоть и прекрасно знала, что силы неравны и без поддавков она не победит.
– И вчера ты тоже была в городе. Что ты там делала, монахиня?
– Я была дежурной, и меня попросили купить на рынке продукты.
– Но тебе не хватило денег, и ты решила украсть кур?!
– Это клевета. Зачем мне красть их, если наш погреб и чердак полны, а в коробе нет места для трёх проворных птиц? Даже если бы я их украла и спрятала в корзине, сёстры бы заметили.
– Но ты пришла позже обычного, я не права? – Нин Гуан, как огромная хищная кошка, опёрлась об тумбу и взглянула с ухмылкой на бутафорское спокойствие Янь Фэй. Настоятельница знала, что от её собственных слов могло подорваться доверие к розоволицей, которая с каждой минутой бледнела и бледнела. – Господин рыцарь, вы считали кур в нашем курятнике? Напомните, сколько их?
– Двадцать три. Мы насчитали столько.
– Ох, правда? – Нин Гуан прикрыла рот рукой. – Но у нас было двадцать кур.
– Нет, погодите, их было двадцать три, я помню! – никто из настоятельниц не подтвердил слова Ху Тао, наоборот, попытались уверить рыцарей, что русоволосая – новенькая и много о монастыре не знает, особенно о числе кур.
Аббатиса была готова поклясться, что их было двадцать три изначально! Если бы Нин Гуан не пыталась надурить всех, то не спрашивала бы у рыцарей, сколько кур они насчитали, а выдала бы им готовое число!
– Ни капельки стыда в её глазах. Ты своим существованием и упрямством позоришь духовенство, паршивка, – мужчина разочарованно покачал головой. – Поедешь с нами.
– Отец, не горячись, – юноша смело коснулся родительского плеча и потянул назад, пока тот не успел достигнуть монахини. – Помнишь, матушка всегда просила нас быть разумными? Так вот подумай, стал бы я приезжать сюда просто так, без какой-то цели? – отец фыркнул и сбросил чужую руку с плеча. – Я знал, что ты приедешь сюда и поспешил с тобой, дабы подтвердить алиби сестры Янь Фэй, ведь именно из-за меня она вчера задержалась в городе.
– Син Цю… – еле слышно пробубнила девушка и опустила взгляд в пол. Под защитой юноши она тут же превратилась в невинную слабую девушку.
Ху Тао не могла поверить ушам и глазам: перед ней стоял тот самый Син Цю! Настоятельница словно его так и представляла, однако насчёт столь высокого статуса и догадываться не могла, не хватило бы наглости подумать, что её подруга станет возлюбленной сына капитана рыцарской кавалерии, под чьим словом и сама Нин Гуан могла прогнуться. По лицу белокурой читалось изумление, она быстро вытянулась, заметавшись взглядом между Янь Фэй и Фреки. Они явно надеялись, что рыцари увезут её с собой, и многие проблемы тут же решатся, ведь по их мнению эта наглая девица – корень всех несчастий.
– Подлец, если хотел познакомить со своей возлюбленной, мог сразу сказать, а не испытывать мои нервы, – рыцарь хлёстко хлопнул сына по спине, на миг нарушив прямую осанку. – Я, стало быть, очень сильно виноват перед вами, сестра.
– Уважаемые, я советую действительно пересчитать количество кур. У нас ни одной не прибавилось, уверяю, – Ху Тао наконец поднялась со стула и натянуто заулыбалась. – Мы не хотим конфликтов, и мы уверены, что наши послушницы ничего не крали. Произошла ошибка.
– Да мне срать, ошибка или нет, – рыцарь похлопал себя по губам, словив на постыдном сквернословии. – Мне всё равно, но нас попросили приехать и проверить, хотя не этим рыцари заниматься должны.
– Ваше призвание благороднее, нежели о нём думают. Однако знати это чуждо. Наверняка, у того торговца есть связи, – Ху Тао мастерски расположила к себе мужчин, и они знатно разоткровенничались.
Рассказали о том, что к рыцарям потеряли всякое уважение, стали использовать, как наёмную силу, для собственных нужд, в то время как границы пустовали. Кто угодно напасть мог! Но король уверял, что они жили в мирное время, и армия их королевству век назад и доселе не нужна. Благодаря разговорам конфликт сошёл на «нет», и мужчины обещали уйти мирно, не докладывая ни о чём. Из вежливости Ху Тао предложила им остаться на обед, на что Фреки пнула настоятельницу в бок. Блондинка явно понимала, что это сильно ударит по их запасом, да и сами рыцари отказались. Не привыкли они пристанище в церкви искать.
Работа монахинь и строителей наконец смогла продолжиться, все вспоминали утренний эпизод, как забавное недоразумение, и не могли над ним не посмеяться. Хоть дел значительно прибавилось, но в солнечную погоду и в процессе весёлых разговоров, время пробегало незаметно. Руки машинально выполняли, казавшуюся раньше сложной, работёнку, а животы предвкушали славный обед.
Янь Фэй и Син Цю простились быстро, обмолвившись короткими словечками. Обоим было неловко, что секрет их вскрылся в подобной ситуации, однако и скрывать больше было нечего. Ху Тао боялась, что монахиню вызовут на ковёр, но Нин Гуан заперлась в своём кабинете, а Фреки пошла искать утешений в храме.
Русоволосая ожидала новых козней, но представить не могла, как в следующий раз их избежать. Подруги, отдалившись друг от друга, стали весьма уязвимы, поэтому после обеда настоятельница попросила Янь Фэй навестить её, поболтать, на что девушка уклончиво ответила: «Доживём до вечера и посмотрим…» Ху Тао казалось, она всё делала не так: ходила, говорила, управляла. Даже молитвы перестали быть прежними. Мысли путались, слова забывались, поэтому нередко аббатиса могла часами сидеть около алтаря и повторять одно и то же.
К вечеру, уже после ужина, у Ху Тао разболелось горло. Она попросила Сян Лин дать ей ключи от чердака, чтобы та могла взять немного молока и мёда. Девушка не могла не оказать беспокойство по поводу здоровья настоятельницы, но и помочь ничем не могла, не хватало ни знаний, ни сил на это. Грея на огне чугунную миску с молоком, русоволосая невольно погружалась в детство, прошлые болезни; эти воспоминания помогли девушке вспомнить, что зимой, ближе к весне, она всегда часто болела, однако каждый раз считала это «случайностью» или наказанием за то, что слишком легко одевалась. Мама не ругала никогда. Какой смысл в нотациях больному? Ему забота нужна, нежность. Поэтому женщина со всей любовью разогревала дочке молоко с мёдом и отдавала запрятанную плюшку, засохшую, но очень вкусную. Молоко помогало смягчать сладость, и Ху Тао могла с удовольствием проглотить этот комок «утешительного приза». Девушка выросла и теперь сама готовила себе живительную смесь, добавляя немного корня имбиря, чтобы горло лучше согрелось. Не хватало засохшей плюшки, которой более нигде не достать. Рецепта Ху Тао не знала, а купить такую было невозможно.
Сидя в пустой столовой, в приглушённом свете, монахиня отсчитывала удары часов. Не смотря на них, она могла понять, когда начиналась новая минута. Такая сосредоточенность на бесполезном деле помогала не думать о проблемах, о боли в горле и голоде. Ху Тао предпочла плыть по течению, понимая, что всё насущное решить невозможно и с чем-то просто-напросто нужно смириться.
– Сестра, – девушка подняла взгляд и первым делом удивилась, как Сяо смог подойти так близко к столу и остаться незамеченным. Лишь подав голос, он намеренно выдал себя. Таким хитрым и тёмным казался юноша монахине, этим пугал и завораживал. – Могу составить вам компанию?
– Я захворала, лучше не подходите, – выдавила Ху Тао и прижала холодные пальцы к опухшим гландам. – А то тоже заразитесь. Не хватало вам после месяца реабилитации слечь с простудой.
– Сестра, я крепче, нежели вы думаете, – Сяо сел напротив девушки, и пламя свечки испуганно задрожало, как и сама Ху Тао. – Вы думали, я ушёл?
– Да, – монахиня поразилась тому, какой честной она была рядом с этим юношей. – Я думала, вы уже покинули нас. Погода была вполне знатной для дороги.
– Я всё же слишком слаб. Если покину вас сейчас, могу не выстоять против следующего нападения, – Сяо грустно погладил свою руку, которая, наверняка, отдавала жгучим ожогом на коже.
– За что вас ранили? Или тому человеку не нужна для этого причина?
При первой встрече Сяо казался брошенным, не мог даже доползти до мужиков, попросить у них помощи. Предпочёл тихо умереть от потери крови, считая, что только потеряет время. Ху Тао и представить не могла, как это страшно думать о скорой смерти, пока не заметила за собой странные симптомы. Теперь настоятельница понимала юношу и видела в нём свой лучший исход: Сяо поправился, значит, и она могла, если Властелин позволит пожить ей ещё немного.
– Я всегда ссорился со своим братом, когда дело касалось его жён. Он выбирал плохих женщин, поэтому, узнав о скорой женитьбе, я уверенно назвал его жену очередной подстилкой, – Сяо поджал губы. – Толком не зная эту девушку. За это брат меня и ударил.
– Он не имел права бить вас, хоть вы и оскорбили его женщину. Агрессией на агрессию нельзя отвечать.
– Девушка оказалась очень мудрой. Доброй. Немного упрямой. Уверен, брату с ней будет весело. Я пообещал ему, что приведу его жену в дом в скором времени.
– Вы с ней увиделись уже… – выдохнула Ху Тао, тихо смачивая горло тёплым молоком. – Когда успели?.. И почему именно вам нужно привести жену к брату? Это знак признательности?
– Можно сказать, что так… – улыбнулся Сяо, подперев рукой подбородок. В полутьме его глаза казались звериными, а зрачки умилительно расширенными. – Сестра, вы думаете, я говорю о ком-то, кто далеко?
– Мне, по правде сказать, всё равно. Я не знаю ни вас, ни вашего брата, ни ту женщину.
– Ну, может, меня вы и не знаете, но вот моего брата и ту женщину – очень хорошо, – Сяо приблизился к пламени, лицо его накрыл свет, и Ху Тао смогла увидеть крохотные родинки на светлой коже. – Вы упорно делаете вид, что ничего не замечаете, однако вы слишком умны, чтобы пропустить это мимо ушей, но и слишком трусливы, чтобы на это повлиять. Я знаю всё о вас, сестра. Знаю, как сердечко внутри колотится.
Оно и правда колотилось. Ху Тао не позволила себе отодвинуться, приняв оборонительную позицию: положила ногу на ногу и скрестила руки на груди – так нередко сидела Нин Гуан, и от этой позы Сяо досадно фыркнул. Юноша отодвинулся, и положение рук настоятельницы смягчилось, но лицо осталось прежним. Невозмутимым. И с сжатой челюстью.
– Это я украл кур вчера. Спустился в деревню, прихватив форму. Лицо у меня миловидное, никто во мне мужчину не узнал.
– Вам стоит признаться Властелину. Помолиться, а потом прийти к рыцарям, чтобы земное наказание пройти, а потом – божественное.
– Мне не нужна исповедь, сестра. Я лишь хочу сказать, что сделал это намеренно. Благодаря этому Янь Фэй и Син Цю теперь не скрываются, теперь ваша подруга под покровительством рыцарей.
– Вы лишь нашли туманный предлог для преступления!
– Они все умрут от вашего бездействия. Все. Я знаю это наперёд, и лишь помогаю. Всё обошлось благодаря мне, но опасность не миновала. К примеру, сестру Кэ Цин.
– Причём здесь Кэ Цин?..
– Вы серьёзно не замечаете? Для чего глаза закрываете, боитесь? Кого, Нин Гуан? Да она сама боится обычную монахиню, вашу милую подругу. Пока она рядом, не может шагу ступить против, потому что видит в ней соперницу, даже со своим статусом. А Кэ Цин – жертва, и она страдает, и вы это видите, понимаете очень давно, ещё с осени, когда на рынок ходили и опоздали к обеденному колоколу.
Ху Тао вскочила со стула так резко, что он спинкой свалился на пол. Свечка на столе почти затухла, и Сяо заботливо прикрыл пламя ладонями, взглянув на настоятельницу. От злости та была готова расплакаться прямо при юноше, но держалась, сжимая руки до невыносимой боли. На ладонях ещё не стёрлись старые шрамы, которые хотелось выжечь, вырвать, сделать всё, чтобы они не напоминали о прошлой жизни Ху Тао. Будучи настоятельницей, она была в безопасности, могла обеспечивать её другим, однако Сяо пытался раскрыть замыленному взгляду настоящий кошмар, происходящий под носом, который видеть не хотелось. Русоволосая начинала чувствовать себя виноватой за часы и дни молчаний.
– Властелин милостив, и он спасёт нас всех, я знаю, – неуверенно ответила Ху Тао, двинувшись через столы к выходу. Теряя равновесие, она раз за разом хваталась за спинки стульев и чуть было не падала от недостатка сил. – Властелин спасёт нас…
В столовую вошла запыхавшаяся Янь Фэй и тут же словила падающую без сознания подругу, руками обхватив ту под подмышками и спустив обеих на колени. В тишине монахиня пыталась растормошить девушку, пока не поняла – это бесполезно. Закричав что есть мочи, Янь Фэй подхватила подругу, еле поднявшись с ней на руках. Ху Тао была такой лёгкой, казалось, что испаряется с каждой секундой, и фиалка испуганно заревела, заметалась в коридоре, крича во всё горло. Монахиня вспомнила, что настоятельница сидела с кем-то в столовой, обернулась – никого в комнате не оказалось.
Тело Ху Тао похолодело, на лбу и спине выступил холодный пот.
Короткими вспышками Янь Фэй видела следующие события: лекари, много воды и лекарств, плач, а потом тишина. Ху Тао к утру так и не проснулась. В монастыре начались отпевания, тихие, смешанные со слезами. Нин Гуан заперлась в кабинете писать письмо епископу, а строители впервые сели в центральном зале храма, чтобы помолиться за душу покойной настоятельницы. Можно было заметить, как Му Шэн нежно обнимал свою дочь, которая, удивляя многих, плакала наравне с другими монахинями. Янь Фэй успела новой соседке много рассказать про свою подругу, и Синь Янь было невыносимо грустно от того, что такой человек просто взял… И умер.
Незаметно для других, даже для луны, захваченной облаками, от монастыря уходило два тёмных силуэта. Преодолевая сугробы и ледяные дорожки, они держались за руки; один держал крепко, а другой – потому что выбора другого не было. Ху Тао не понимала, почему до сих пор видит этот мир, но не чувствует его холод, укусы снега на босых ногах, почему запахи столь слабы, а боль и тяжесть былого недуга превратилась в воспоминания, от которых просто-напросто ныли вески.
Сяо вёл девушку в лес нетерпимо, но всегда ненадолго останавливался, чувствуя, как уже тянет руку девушки, а не держит для того, чтобы вовремя словить. Вид растерянной души парня нисколечко не тревожил, юноша ожидал такой реакции, но предполагал, что из монастыря они выйдут значительно позже.
Когда тело Ху Тао свалилось на пол, она увидела это от третьего лица, долго не соображая, что её душа делала снаружи. Когда Янь Фэй попыталась растормошить подругу, та стояла на месте, молча глядела на девушку, на её слёзы и слушала крики о помощи, на которые монахини сбежались незамедлительно. Вместе с зеваками они пытались привести в чувство русоволосую с помощью холодной воды, но все попытки оказались тщетными. Через какое-то время тело поднял один из лекарей, и толпа скрылась в тесном коридоре, в который Ху Тао уже не пошла. Не видела смысла, ведь понимала, что ничем помочь они не смогут; её душа здесь, в столовой. Настоятельница быстро осознала, что дальнейшая её судьба – предопределена.
Ху Тао не спрашивала ничего у Сяо, не хотела, ей было достаточно понимать, что он видит её, может коснуться и может защитить. Хоть юноша и невежественный, но зла девушке никогда не хотел. С этими мыслями русоволосая и взяла парня за руку, позволила облачить себя в широкий плащ (непонятно для чего, ведь душам не нужно скрываться в ночи от людей) и увести прочь.
– Ты даже не спросишь, куда я тебя веду? – в лесу шаг замедлился, оба осторожно ступали через неровности, колючие ветки, из-за чего монахине доселе казалось, что она не умерла, и всё это – сон.
– Если ты сопровождаешь души, значит, ведёшь меня к Богу. На демона ты не похож, стало быть, я не грешна и в ад не попаду. Этого достаточно.
Сяо кивнул, ведь правда вёл её к Богу, только не к тому, которого она ждала. Парень чувствовал, что должен был как-то поддержать умершую, объяснить, но, когда молчание стало привычным, сулящим гармонию, темноволосый не позволил разрушить её. Тишина стала для них спутником, в котором невинная душа прятала свои сомнения и могла насладиться лесом, преобразившимся с осени.
– Почти пришли. Сестра, – Сяо встал перед девушкой, закрыв собой пустую чужбину с увядшим клёном, под которым доселе стоял одинокий алтарь. – Сестра, никогда мне не было жаль умерших людей, но сейчас… Смотря, как ты спокойно идёшь со мной, я разрываюсь в догадках. Так ли ты не ценила свою жизнь?
Ху Тао оставила вопрос без ответа, лишь улыбнулась и шагнула вперёд, дабы лицезреть брошенное ею место. После молитвы здесь и всех следующих событий, монахиня боялась приходить сюда, боялась, что действительно сбежит, забыв о церковной жизни, и поселится в лесах, как изгой. Её отца называли так местные родной деревни, потому что он подолгу пропадал в лесах, бывало месяцами, возвращался домой на несколько дней и вновь уходил. Ху Тао спрашивала у мамы, почему они не могли пойти вместе с папой, но у женщины не было ответа на этот вопрос. После смерти родителей уже некому было утолить любопытство девушки, и вот, спустя долгие годы, Ху Тао приблизилась к желанной истине.
